Признайся (Confess)
Колин Гувер (
Colleen Hoover)
Переводчики:
Азарова Светлана, Лопатина Екатерина, Мочалова Елизавета, Скворцова Яна, Сытина Алина, Холодняк Екатерина.
Редактор-корректор
: Зара За
Обложка:
Ника Метелица
Перевод выполнен специально для группы ВКонтакте:
https://vk.com/colleen_hoover_books
Копирование без ссылки на группу запрещается!
Уважайте чужой труд!
Приятного чтения!
Аннотация:
Вся жизнь Оберн Рид была тщательно распланирована. Цели намечены и ошибкам нет места.
Чего она точно не ожидала, придя в Далласскую художественную студию в поисках работы, так это встретить необычайно привлекательного и загадочного местного художника, Оуэна Джентри.
Впервые в жизни, Оберн решает рискнуть и последовать зову сердца, но натыкается на тайны, которые Оуэн старательно оберегает. Его прошлое угрожает разрушить все, что дорого Оберн, и единственный способ вернуться к прежней жизни – это расстаться с Оуэном.
Оуэн не готов потерять Оберн, но как убедить ее, что правда подчас так же субъективна, как и искусство? Все, что он может сделать – открыться ей. Но в этом случае признание может причинить больше вреда, чем сам грех…
Пролог
Оберн
Я вхожу в двери больницы, осознавая, что это будет в последний раз.
В лифте я нажимаю кнопку с цифрой три и наблюдаю, как она светится.
В последний раз.
На третьем этаже двери открываются, и я вижу дежурную медсестру, жалостливо улыбающуюся мне.
В последний раз.
Я прохожу мимо кладовки, мимо комнаты, обустроенной под часовню и комнаты отдыха для персонала.
В последний раз.
Продолжаю свой путь по коридору, смотрю вперед, не глядя по сторонам, собираюсь духом и негромко стучу в дверь, ожидая услышать приглашение Адама.
В последний раз.
- Войдите, - его голос все еще полон надежды, не знаю, как у него это получается.
Он в постели, лежит на спине. Увидев меня, он улыбается, пытаясь меня подбодрить, и поднимает одеяло, приглашая присоединиться к нему. Поручни уже опущены, поэтому я укладываюсь рядом с ним, обхватываю его грудь рукой и переплетаю вместе наши ноги.
В поисках тепла, прячу лицо в его шею, но не могу найти.
Он холодный сегодня.
Он ворочается, пока мы не принимаем наше обычное положение: его левая рука подо мной, правая поверх меня и он притягивает меня к себе. Ему требуется чуть больше времени улечься, чем это обычно бывает, и я замечаю, как учащается его дыхание с каждым, даже незначительным, движением.
Стараюсь не замечать всего этого, но это сложно. Я узнаю его повышенную слабость, его бледную кожу, слабый голос.
Каждый день, во время отведенного мне времени, я смотрю, как он все дальше ускользает от меня, и ничего не могу с этим поделать. Никто не может, остается только лишь наблюдать, как все проходит.
Мы знали в течение шести месяцев, что это может закончиться таким образом. Конечно, мы все молились о чуде, но оказалось, это не то чудо, которое может случиться в реальной жизни.
Мои глаза закрываются, когда холодные губы Адама касаются моего лба. Я обещала себе, что не буду плакать. Знаю, что многое невозможно, но я могу, по крайней мере, сделать все от меня зависящее, чтобы предотвратить слезы.
- Мне так грустно, - шепчет он.
Эти слова сильно отличаются от его обычного положительного настроя, но меня это утешает. Конечно, я не хочу, чтобы он грустил, но мне нужна эта его грусть со мной сейчас.
- Мне тоже.
В течение последних нескольких недель наши встречи были полны смеха и разговоров, без принуждения. Я не хочу, чтобы это мое посещение отличалось от предыдущих, но знание, что это наш последний раз, делает невозможным найти хоть какую-то причину для смеха. Или тему для разговора. Я просто хочу плакать вместе с ним и кричать о том, как все это несправедливо по отношению к нам, но это омрачит воспоминания.
Когда врачи в Портленде сказали, что они больше ничем не смогут помочь ему, его родители решили перевести его в больницу в Далласе. Не потому, что они надеялись на чудо, а потому что вся их семья живет в Техасе, и они решили, что будет лучше, если он будет рядом с братом и всеми, кто его любит. Адам переехал в Портленд с родителями всего за два месяца до того, как мы начали встречаться год назад.
Адам согласился вернуться в Техас при условии, что мне тоже позволят приехать. Это была целая битва, пока, наконец, родители с обеих сторон не дали свое согласие. Хотя Адам утверждал, что он - единственный среди нас, кто умирает, и именно ему позволено диктовать с кем он будет и как произойдет то, чему придет время.
Прошло пять недель с тех пор, как я приехала в Даллас, и мы оба исчерпали сочувствие со стороны наших родителей. Мне сказали, что я должна немедленно вернуться в Портленд или родителям будут предъявлены обвинения за мои прогулы. Если бы не это, его родители, возможно, позволили бы мне остаться, но последнее, что моим родителям нужно прямо сейчас - правовые споры.
Мой рейс сегодня, и у нас не осталось никаких идей, как убедить их позволить мне остаться здесь еще. Я не говорила Адаму и не буду, но вчера вечером после нескольких таких просьб, его мать, Лидия, наконец-то, высказала свое истинное мнение по этому поводу.
- Тебе пятнадцать, Оберн. Ты думаешь, что твои чувства к нему настоящие, но ты забудешь его через месяц. А мы, те, кто любит его с самого его рождения, будем вынуждены мучиться от потери до самой смерти. Мы - те люди, с которыми он должен быть сейчас.
Это странное ощущение, когда понимаешь, что в пятнадцать лет пережил самые суровые слова из всех, которые ты когда-нибудь услышишь. Я даже не знала, что ответить ей.
Как пятнадцатилетняя девочка может защитить свою любовь, если остальные эту любовь высмеивают? Невозможно защитить себя от неопытности и возраста.
Вдруг, они правы? Вдруг, мы не знаем, что за любовь испытывают взрослые люди, но уверены, что чувствуем именно ее?
И сейчас это чувство разрывает душу.
- Сколько времени до твоего рейса? - спрашивает Адам, медленно и нежно рисуя пальцами круги вниз по моей руке.
В последний раз.
- Через два часа. Твоя мать и Трей внизу, ждут меня. Она говорит, что мы должны уехать через десять минут, чтобы успеть на самолет.
- Десять минут, - повторяет он тихо. - Этого не достаточно, чтобы поделиться с тобой всей мудростью, которую я постиг, лежа на смертном одре. Мне понадобится, по крайней мере, пятнадцать. Может, двадцать.
Я смеюсь, и это, вероятно, самый жалкий и грустный смех из всех, который когда-либо вырывался из моего рта. Мы оба слышим в нем отчаяние, и он сжимает меня крепче, но ненамного. У него очень мало сил, даже по сравнению со вчерашним днем.
Его рука успокаивающе гладит мою голову, и он прижимает губы к моим волосам.
- Я хочу поблагодарить тебя, Оберн, - говорит он тихо. - За многое. Но прежде всего, я хочу поблагодарить тебя за то, что ты такая же обозленная, как я.
Я снова смеюсь. У него всегда найдется шутка, даже когда он знает, что она может быть последней.
- Ты должен быть более конкретным, Адам, потому что прямо сейчас, я бешусь от чертовски многого.
Он ослабляет свои объятия и прилагает огромное усилие, перекатившись ко мне так, чтобы мы оказались лицом друг к другу. Кто-то может сказать, что у него карие глаза, но это не так. Они одновременно и зеленые, и коричневые, цвета соприкасаются, но никогда не смешиваются, представляя собой самую ясную и четко очерченную пару глаз, которые когда-либо смотрели в мою сторону. Глаза, которые когда-то были его яркой частью, теперь побеждены несвоевременной судьбой, медленно вытягивающей цвет прямо из него.
- Я имею в виду, что мы оба злимся на смерть, поэтому стали такими жадными ублюдками. И то, что родители не захотели нас понять, полагаю, тоже сыграло не последнюю роль. Ибо не позволили мне побыть с тобой. Это единственное, в чем я нуждаюсь.
Он прав. Я определенно злюсь и на родителей, и на смерть. Но в течение нескольких дней мы так часто это обсуждали, что знаем: мы проиграли, а они победили. Сейчас, я просто хочу сосредоточиться на нем, насладиться каждой последней секундой его близости, пока у меня есть возможность.
- Ты сказал, есть много вещей, за которые хочешь меня поблагодарить. Какая следующая?
Он улыбается и трогает рукой мое лицо. Его большой палец гладит мои губы, и кажется, будто мое сердце бросается к нему в отчаянной попытке остаться здесь, пока моя пустая оболочка вынуждена лететь обратно в Портленд.
- Я хочу поблагодарить тебя за разрешение быть твоим первым, - шепчет он. - И что ты стала таковой для меня.
Его улыбка быстро превращает его из шестнадцатилетнего мальчика на смертном одре в красивого, чувственного, полного жизни подростка, вспоминающего свой первый секс.
То, как мгновенно он изменился, его слова, вызвали у меня смущенную улыбку на лице. Я тоже вспомнила ту ночь.
Это было прежде, чем мы узнали, что он возвращается в Техас. Мы знали, что скорее всего так и случится, но все еще пытались справиться с этим.
Мы провели целый вечер, обсуждая все, что могло бы быть в нашей жизни, если бы только мы могли иметь возможность остаться вместе навсегда.
Путешествия, брак, дети (даже их имена), места, в которых мы бы жили, и, конечно же, секс.
Мы пророчили себе феноменальную сексуальную жизнь, если бы все было бы по-другому. Наша сексуальная жизнь была бы предметом зависти всех наших друзей. Мы бы занимались любовью каждое утро, прежде чем уйти на работу, и каждую ночь, прежде чем лечь спать, а иногда и посреди дня.
Мы смеялись над этим, но разговор вскоре сошел на нет, так как мы оба поняли, что это было единственной стороной наших отношений, которую мы можем контролировать. Во всем остальном, что нас ждет впереди, мы не имели права голоса, но у нас есть возможность на то личное, что смерть никогда не сможет отнять у нас.
Мы не обсуждали это. Не понадобилось.
Как только он посмотрел на меня, и я увидела свои собственные мысли, отраженные в его глазах, мы начали целоваться и не могли остановиться. Мы целовались, пока раздевались, мы целовались, пока касались друг друга, мы целовались, пока плакали. Мы целовались, пока оба не испытали оргазм, и даже потом мы продолжали целоваться, празднуя наш выигрыш в этой небольшой битве против жизни, смерти и времени.
И мы все еще целовались, когда после всего он держал меня в своих объятиях и сказал мне, что любит.
Точно так же, как он сжимает и целует меня сейчас.
Его рука касается моей шеи, а его губы разделяют с моими то мрачное чувство, когда открываешь прощальное письмо.
- Оберн, - шепчет он мне в губы. - Я так тебя люблю.
Я чувствую вкус своих слез на нашем поцелуе, и я ненавижу, что своей слабостью порчу наше прощание. Он отстраняется от моих губ и прижимается лбом к моему. Я вдыхаю воздуха больше, чем нужно, но мной овладевает паника, осев глубоко в душе и затрудняя мысли.
Грусть словно тепло ползет в моей груди, и чем ближе к сердцу, тем сильнее ощущается ее давление.
- Скажи мне о себе то, что никто не знает.
Он смотрит на меня, его голос пропитан слезами.
- Что-то, что я смогу сохранить для себя.
Он просит меня об этом каждый день и каждый день я говорю ему то, что никогда не произносила вслух раньше. Думаю, это успокаивает его - знать обо мне такое, что никто никогда не узнает. Я закрываю глаза и думаю, пока его руки касаются моей кожи везде, куда он может достать.
- Я никогда никому не говорила, какие мысли проносятся в моей голове, когда я засыпаю ночью.
Его рука останавливается на моем плече.
- И какие мысли проносятся в твоей голове?
Я смотрю прямо в его глаза.
- Я думаю о всех тех, чьей смерти желаю, вместо твоей.
Сначала он не отвечает, но в конечном итоге его рука возобновляет свои движения по моей руке, пока он не касается моих пальцев. Он берет меня за руку.
- Спорю, ты не слишком далеко зашла.
Я мягко улыбаюсь и качаю головой.
- Это не так. Я заходила очень далеко. Иногда я называю каждое имя, которое знаю, так что начинаю проговаривать имена людей, с которыми даже лично никогда не встречалась прежде. А иногда придумываю имена.
Адам знает, что я не имею в виду то, что говорю, но ему лучше от сказанного. Он стирает большим пальцем слезы с моей щеки, а я сержусь на себя за то, что не могу даже десять минут продержаться без слез.
- Прости меня, Адам. Я очень старалась не плакать.
Его глаза смягчаются, когда он отвечает:
- Если бы ты сегодня покинула эту комнату без слез, это опустошило бы меня.
От этих слов, я перестала сдерживаться. Я сжала в кулак его рубашку и разрыдалась на его груди, пока он нежно обнимал меня.
Сквозь слезы, я стараюсь услышать стук его сердца, мечтая проклясть все его тело за то, что оно оказалось таким слабым.
- Я так сильно тебя люблю, - его голос бездыханный и полон страха. - Я буду любить тебя вечно. Даже когда не смогу.
От этого мои слезы текут еще сильнее.
- И я буду любить тебя вечно. Даже когда не должна буду этого делать.
Мы цепляемся друг за друга, поскольку испытываем печаль, настолько мучительную, что становится трудно хотеть жить за ее пределами.
Я говорю ему, как сильно люблю его, потому что хочу, чтобы он знал об этом.
Я сказала о своей любви еще раз. Повторяю снова и снова, и это гораздо большее количество раз, чем я произнесла вслух когда-либо прежде.
Каждый раз, когда я признаюсь ему, он отвечает мне тем же. Мы так много раз произносим это, что я уже не уверена, кто за кем повторяет, но мы продолжаем говорить снова и снова, до тех пор, пока его брат, Трей, не трогает меня за руку и не говорит, что пора идти.
Мы все еще говорим это, целуя друг друга.
В последний раз.
Мы все еще говорим, обнимая друг друга.
В последний раз.
Мы все еще говорим, целуя друг друга снова.
В последний раз.
Я до сих пор говорю это…
Глава 1
Оберн
Я ерзаю в кресле, узнав его почасовую ставку.
С моим доходом, мне это не по карману.
- Вы работаете по скользящему графику? - интересуюсь я.
Он пытается не хмуриться, от этого морщины вокруг рта становятся заметнее. Положив руки на стол из красного дерева, он складывает руки вместе, прижимая друг к другу подушечки больших пальцев.
- Оберн, то, что вы просите меня сделать, стоит денег.
Нет, дерьмо.
Он откидывается на спинку стула, прижимает руки к груди, сложив скрестив пальцы на животе.
- Юристы, как свадьбы. Получаешь то, за что платишь.
Это ужасная аналогия, но я не могу набраться смелости сказать ему об этом. Я просто пялюсь на визитную карточку в своей руке. Его рекомендуют, как высококвалифицированного специалиста, и я конечно предполагала, что это будет дорого, но понятия не имела, что настолько.
Мне нужна вторая работа. Может быть, даже третья. Нет, скорее, я должна ограбить чертов банк.
- И никакой гарантии, что судья вынесет постановление в мою пользу?
- Единственное обещание, которое я могу дать, это то, что я буду делать все от меня зависящее, чтобы судья вынес положительное решение. В соответствии с документами, фигурировшими в деле еще в Портленде, ты поставила себя в затруднительное положение. Разбор дела займет не один день.
- Время - это все, что у меня есть, - бормочу я. - Я вернусь, как только получу первую зарплату.
Он просит секретаря назначить мне новую встречу, а я возвращаюсь обратно в жизнь в жарком Техасе.
За три недели жизни здесь, все, что я знаю о нем: здесь жарко, влажно и одиноко.
Я выросла в Портленде, штат Орегон, и надеялась, что проведу там остаток своей жизни.
Мне приходилось быть в Техасе. Тогда мне было пятнадцать.
Пусть эта поездка была не самой приятной, однако, я ни на секунду не задумывалась о возвращении. Но сейчас я готова на что угодно, лишь бы вернуться обратно в Портленд.
Стянув очки с глаз, начинаю двигаться в направлении своей квартиры.
Жить в центре города Даллас, не то, что жить в центре города Портленд. По крайней мере, в Портленде, все было в шаговой доступности, каждому предоставлялся легкий доступ ко всему, что мог предложить город.
Даллас просторный и обширный.
Я упоминала, что тут тепло? Даже скорее жарко.
Мне пришлось продать свой автомобиль, чтобы позволить себе этот поворот в жизни, так что, теперь, у меня выбор только между общественным транспортом и ногами, учитывая, что нужно беречь каждый пенни, чтобы быть в состоянии позволить себе адвоката, с тем, что только что встречалась.
Не могу поверить, что все так плохо. У меня нет даже своей базы клиентов в салоне, в котором работаю, так что, совершенно ясно, мне придется искать вторую работу. К тому же, понятия не имею, как мне найти на нее время из-за нерегулярного графика, составленного Лидией.
Кстати, о Лидии.
Я набираю ее номер, нажимаю кнопку вызова и жду, пока поднимут трубку. После того, как меня перекидывает на голосовую почту, задумываюсь, оставить сообщение или просто позвонить попозже. В любом случае, я уверена, что она просто удаляет мои сообщения, поэтому нажимаю кнопку отбоя и кладу телефон в кошелек.
Чувствую, как краска приливает от шеи к щекам, а глаза знакомо начинают щипать. Это уже тринадцатый раз, когда я иду домой в моем новом положении, в городе, где проживают чужие мне люди, но я решила, что впервые не заплачу, пока подхожу к своей входной двери. Мои соседи, наверное, думают, что у меня психоз.
Просто такая долгая дорога от работы до дома, а также долгие прогулки, заставляют меня размышлять о моей жизни, а моя жизнь заставляет меня плакать.
Я останавливаюсь и смотрю в зеркальное окно одного из зданий, чтобы проверить не смазалась ли тушь. Гляжу в свое отражение и мне не нравится то, что я вижу.
Девушка, которая ненавидит каждый выбор, который сделала в своей жизни.
Девушка, которая ненавидит свою карьеру.
Девушка, которая скучает по Портленду.
Девушка, которая отчаянно нуждается во второй работе.
А теперь, я - девушка, читающая вывеску ТРЕБУЕТСЯ ПОМОЩЬ, которую только что заметила в окне.
Требуется Помощь.
Просьба постучать.
Делаю шаг назад и оцениваю здание, перед которым стою.
Я проходила мимо него каждый день по дороге на работу и обратно и никогда не замечала его. Наверное, потому что утро я провожу, разговаривая по телефону, а вечерняя прогулка обычно полна огромным количеством слез, так что мне не до того, что находится вокруг.
Признайтесь.
Вот и все, что здесь написано.
Надпись приводит меня к мысли, что это может быть церковь, но эта мысль быстро отпадает, когда я поближе рассматриваю на стеклянные окна, украшающие фронтальную часть здания. Они покрыты мелкими бумажками различных форм и размеров, не давая ни малейшего шанса заглянуть вовнутрь. Каждая бумажка отмечена словами и фразами, написанными разным почерком.
Я подхожу ближе и читаю некоторые из них.
«Каждый день я благодарна за то, что мой муж и его брат похожи. Это значит, что у моего мужа практически нет шансов узнать о том, что наш сын не от него».
Я прижимаю руку к сердцу. Что это, черт возьми? Читаю следующую.
«Я не говорил со своими детьми вот уже четыре месяца. Они звонят в праздники и на мой день рождения, но никогда просто так. Я не виню их. Я был ужасным отцом».
Читаю другую.
«Я солгал в своем резюме. У меня нет диплома об образовании. В течение пяти лет я работал на работодателя, и никто так и не попросил показать его».
Мой рот открывается, а глаза распахиваются.
Пока я стою и читаю все признания, мои глаза готовы вылезти из орбит.
Я все еще не знаю, что это за здание и что думаю обо всех этих признаниях, выставленных напоказ всему миру, но чтение бумажек каким-то образом дает мне ощущение нормальной жизни.
Если это все правда, то, возможно, моя жизнь не так уж плоха, как мне кажется.
Простояв почти пятнадцать минут, подхожу ко второму окну. Когда я прочитываю большинство признаний справа от двери, она вдруг начинает открываться. Я отступаю назад, чтобы избежать удара, в то же время борюсь с непреодолимым желанием обойти дверь и заглянуть вовнутрь здания.
Рука тянется к вывеске ТРЕБУЕТСЯ ПОМОЩЬ и снимает ее. Я слышу, как маркер скользит по виниловой вывеске, хотя все еще стою за дверью.
Решив получше взглянуть на того, кто это и что это за место, начинаю обходить дверь, и вдруг рука снова вешает табличку ТРЕБУЕТСЯ ПОМОЩЬ обратно на окно.
ТРЕБУЕТСЯ
ПОМОЩЬ
ПРОСЬБА СТУЧАТЬСЯ
ОТЧАЯННО НУЖДАЕМСЯ!!
СТУКНИТЕ В ЭТУ ЧЕРТОВУ ДВЕРЬ!!
Я смеюсь, прочитав изменения, внесенные в табличку.
Может быть, это судьба. Я отчаянно нуждаюсь во второй работе, а этот кто-то отчаянно нуждается в помощи.
Затем дверь открывается еще сильнее, и я попадаю под пристальный взгляд. Гарантирую, что в этих глазах больше оттенков зеленого, чем на забрызганной краской рубашке.
Его волосы черные и густые, и он использует обе руки, чтобы убрать их со лба, чтобы максимально открыть свое лицо. Его глаза поначалу широко распахнуты и полны тревоги, но увидев меня, он вздыхает. Словно он знает, что я стою именно там, где должна быть, и он с облегчением обнаруживает, что я наконец-то здесь.
Он сосредоточенно смотрит на меня несколько секунд. Я переступаю с ноги на ногу и отвожу взгляд в сторону. Не потому, что мне неловко, а из-за того, как он странно успокаивающе на меня смотрит.
Это, наверное, первый раз, когда я чувствую, что мне рады, с тех пор, как приехала в Техас.
- Вы здесь, чтобы спасти меня? - спрашивает он, снова привлекая мое внимание к своим глазам.
Он улыбается, удерживая дверь открытой локтем. Оценивает меня с ног до головы.
Не могу ничего с собой поделать, мне интересно, что он думает обо мне.
Я смотрю на знак ТРЕБУЕТСЯ ПОМОЩЬ и прокручиваю в голове миллион сценариев того, что может произойти, если я отвечу на его вопрос положительно и последую за ним в это здание.
Наихудший сценарий, который я могу придумать - все закончится моим убийством. К сожалению, это недостаточно сдерживающий фактор, учитывая прошедший месяц.
- Вы тот, кто предлагает работу? - интересуюсь я.
- Если вы та, кто на нее нанимается.
Его голос явно дружелюбен. Я не привыкла к открытому дружелюбию и не знаю, как к этому отнестись
- У меня есть несколько вопросов, прежде чем я соглашусь помочь вам, - заявляю я, гордясь собой, что не выгляжу желающей быть убитой.
Он хватает знак ТРЕБУЕТСЯ ПОМОЩЬ и убирает его с окна. Забросив его в здание, он упирается спиной к двери, толкает ее и открывает настолько, насколько это возможно, жестом указывая путь.
- На самом деле, у нас нет времени на вопросы, но я обещаю, что не буду мучить, насиловать или убивать вас. Если это поможет.
Его голос все еще приятный, несмотря на сказанное. На лице - улыбка, демонстрирующая почти идеальные зубы со слегка искривленным центральным левым резцом. Но этот незначительный недостаток в его улыбке, на самом деле, мне нравится больше всего. Это и полное игнорирование моих вопросов.
Я ненавижу вопросы.
Может оказаться, что эта работенка не такая уж и плохая.
Я вздыхаю и проскальзываю мимо него, чтобы попасть во внутрь здания.
- Во что я ввязываюсь? - бурчу я.
- То, из чего уже не выпутаешься, - отвечает он.
Дверь за нами закрывается, лишая комнату естественного освещения. Было бы неплохо, если бы присутствовало внутреннее освещение, но его нет. Только слабое свечение из того, что выглядит как коридор в конце комнаты.
Тут мое сердце начинает колотиться, сигнализируя мне, насколько я глупа, раз зашла в здание с совершенно незнакомым человеком.
Вдруг, лампы начинают гудеть и пробуждаться к жизни.
- Прошу прощения.
Его голос так близко, что я разворачиваюсь, как только первая из люминесцентных ламп набирает полную мощность.
- Я обычно не работаю в этой части студии, так что свет здесь обычно выключен для экономии энергии.
Теперь, когда освещается все пространство, я неторопливо рассматриваю помещение. Стены совершенно белые и украшены разнообразными картинами. Я не могу хорошенько разглядеть их, потому что все они расположены в нескольких метрах от меня.
- Это художественная галерея?
Он хмыкает, что мне кажется необычным, и я поворачиваюсь к нему лицом.
Он с любопытством смотрит на меня, прищурив глаза.
- Ну, я считаю, картинная галерея - это слишком громко сказано.
Он разворачивается, запирает входную дверь и проходит мимо меня.
- Какой у тебя размер?
Он идет через широкую комнату, направляясь к прихожей.
Я до сих пор не знаю, почему я здесь, но то, что он спрашивает какой у меня размер, увеличивает мою тревогу намного больше, чем всего пару минут назад.
Он интересуется какой по размеру подобрать мне гроб? А у наручников есть размеры?
Так, я слишком волнуюсь.
- Что ты имеешь в виду? Размер моей одежды?
Он поворачивается ко мне лицом и продолжает идти задом наперед, двигаясь в направлении коридора.
- Да, твой размер одежды. Ты не можешь показаться сегодня вечером в этом, - показывает он на мои джинсы и футболку.
Жестом приказывает следовать за ним и поднимается по лестнице, ведущей к комнате над нами.
Я может и запала на симпатичный и слегка искривленный зуб, но следовать за незнакомцем в неизвестном направлении - это то, где я должна, вероятно, провести черту.
- Подожди, - окликаю его, останавливаясь у подножия лестницы.
Он притормаживает и оборачивается.
- Можешь ли ты мне, по крайней мере, объяснить, что сейчас происходит? Потому что я начинаю представлять, чем может кончится мое идиотское решение довериться совершенно незнакомому человеку.
Он смотрит через плечо в сторону куда ведет лестница, а затем снова на меня. Позволяет себе раздраженный вдох, прежде чем спуститься вниз на несколько шагов. Садится и смотрит мне прямо в глаза. Уперев локти в колени, он наклоняется вперед, спокойно улыбаясь.
- Меня зовут Оуэн Джентри. Я художник, и это моя студия. У меня выставка меньше, чем через час. Мне нужно чтобы кто-то вел мои потенциальные сделки, а моя девушка рассталась со мной на прошлой неделе.
Художник. Выставка.