Митчелл Грэм
Алор-Сатар
Карас Дурен крупными шагами шел по залам своего дворца, не замечая ни слуг, ни стражников. Слуги поспешно пятились в тень, а солдаты, выстроившиеся на полированных гранитных полах коридоров, напряженно смотрели прямо перед собой. Когда король бывал в скверном настроении, лучше было ничем не привлекать к себе его внимания.
Дурен шел с бодростью молодого человека; несмотря на шестьдесят прожитых лет, его тело было все еще упругим, а фигура стройной. Кожаный ремешок стягивал на затылке темные, почти черные, волосы короля, в которых проглядывали седые пряди. Он пересек просторную ротонду с полом из белого мрамора, в которой были развешены запылившиеся портреты предков, и вошел в недавно отстроенное крыло дворца, не совсем еще завершенное, хотя строительство длилось уже три года. Молодая служанка, вышедшая из апартаментов супруги короля, была так поражена неожиданным появлением монарха, что уронила поднос. Она тут же упала на колени. Но Дурен лишь взглянул на нее своими темными, глубоко посаженными глазами и прошел мимо. Два солдата со свирепыми лицами, стоявшие на часах у входа, приосанились, едва заметили короля, и приложили правую руку к груди, отдавая честь.
Дурен спустился по широкой мраморной лестнице в искусно вымощенный внутренний двор. Вокруг высилась живая изгородь в два человеческих роста, или даже больше, настолько плотная, что сквозь нее было невозможно что-либо увидеть. Солдаты, расставленные через каждые пятьдесят футов по всему периметру двора, вытянулись и замерли в стойке «смирно», увидев короля. На противоположной стороне двора в живой изгороди виднелись две деревянные двери, массивные и надежные на вид. Они находились в углублении, и заметить их можно было, только если смотреть точно под прямым углом. Не дожидаясь приказания, офицер, со стриженой бородкой и резкими чертами лица, отворил одну из дверей и придерживал ее, пропуская Дурена. Король бегло взглянул на него, а затем едва заметно кивнул и скрылся за дверью.
Узкий коридор, по которому он теперь шел, вел к лестнице, освещенной масляными светильниками. Лестница спускалась в просторную комнату, ее потолок и стены поддерживались деревянными лесами. Именно здесь и начались некогда раскопки. С одной стороны часть стены была старательно разобрана вокруг восьмиугольной колонны из прозрачного хрусталя. Она выходила из-под пола и уходила за потолок, чтобы подняться еще на двадцать футов над поверхностью земли с другой стороны живой изгороди. Вначале колонна была так плотно скрыта вьющимся виноградом, что пятерым рабочим пришлось трудиться целую неделю, пока они все не расчистили. Дурен ненадолго остановился, любуясь радужной игрой солнечного света, проникавшего сквозь колонну. Разноцветные блики играли на противоположной стене, будто живые.
Лестницу обнаружили вскоре после начала строительства нового крыла дворца. Обычно древние развалины никого особенно не волновали – их находили и раньше. Но на этот раз все было по-другому. Как и положено, начальник строительства доложил королю об обнаруженной лестнице и рассказал, что сделана она не из камня и не из дерева, а вроде бы из какого-то невиданного металла. Дурен немедленно понял, какое значение имеет это открытие. Тридцать рабочих трудились три месяца, выгребая землю и обломки стен. В общем-то, Дурен сожалел о том, что их всех пришлось затем убить. Известно ведь, как непросто найти добросовестных рабочих…
Вскоре за лестницей они обнаружили первую комнату. Она была пуста – ни мебели, ни артефактов. Единственное, что в ней было интересного, так это хрустальная колонна. Ее заметили, когда обвалилась часть стены. Карас Дурен понял, что на протяжении более чем трех тысячелетий никто в комнате не бывал.
Вторую комнату, в которой находились остатки древней библиотеки, Дурен обнаружил случайно. Поначалу он мало что понимал в этих книгах с их архаичным слогом, но постепенно ему удалось в них разобраться. Написаны они были на языке Древних.
Переводить эти тексты было мучительно трудно. Несмотря на то, что о таких вещах говорилось чаще всего лишь вскользь, король с изумлением узнал, что некогда люди могли летать на машинах и передвигаться с места на место силой одной лишь мысли. Это было настолько поразительно, что в тот момент у него перехватило дыхание.
«На такое способны лишь боги», – подумал он.
Книги поведали ему о давно отшумевшей войне и о катастрофе, последовавшей за ней; об оружии, превращавшем в пустыню целые области нашей планеты. В особенности его восхищало оружие, и он не мог не печалиться о том, что такая изумительная технология была, наверное, утрачена навсегда. Впрочем… кто знает! Ведь, к примеру, довольно много книг сохранилось. А потом, как-то поздно вечером, Дурен неожиданно наткнулся на потрясающий образец тех самых технологий, о которых читал. Он вошел в боковую комнату, которую до тех пор не обследовал. И тут же она вся озарилась сверкающим белым светом.
Свет этот был не похож ни на один известный ему вид естественного света или света масляного светильника.
Дурен мгновенно пригнулся, выхватил кинжал и замер. Не шевелясь ни одним мускулом, он ждал, всматриваясь в тени по углам, где мог притаиться враг. Сверкающие лучи медленно погасли, время шло, но все было тихо. Сидя в темноте на полу, Дурен закричал на невидимых врагов, требуя, чтобы они перестали прятаться. Затем напряженно прислушался, но не было слышно ни звука, если не считать тихого шуршания воздуха, шедшего сквозь странные зарешеченные вентиляционные отверстия в потолке. В конце концов он успокоился и встал. Едва он выпрямился, как белые лучи засияли опять. Но на этот раз Дурен не испугался: он обнаружил, что источником света служили длинные стеклянные трубы, укрепленные на потолке прямо над его головой. Еще один опыт окончательно убедил короля в том, что эти трубы были светильниками, реагировавшими на его присутствие.
«Поразительно, – порешил он. – Просто поразительно».
Но еще большее впечатление производило то, что изделие, которому исполнилось три тысячи лет, по-прежнему работало! Ему хотелось поделиться с кем-нибудь этим чудом, но это было бы слишком опасно. Свет! И не от горящего факела или масляного светильника. Сверкающий белый свет, которому не нужно горение. Сама мысль об этом казалась невероятной. Инстинкт подсказывал ему, что никто, кроме него, не должен знать об этом открытии.
Его жажда знаний разгорелась еще сильнее после этого случая, и Дурен ненасытно одолевал том за томом. Некоторые книги рассыпались в прах, едва он к ним прикасался, но, к счастью, были и другие, хорошо сохранившиеся.
Шли недели… Он читал и учился, проводя в библиотеке практически все время, когда бодрствовал. Дурен потерял счет времени. Его семья забеспокоилась, а при дворе шептались, не понимая, чем он может заниматься столько времени в этой комнате. Однако никто не осмеливался заговорить с ним об этом, даже Октавия, бывшая его женой уже тридцать лет. У дверей был поставлен караул, и никто, кроме короля, не мог спуститься по лестнице.
Дурен постепенно узнал, что Древние многое умели делать силой своей мысли. Передвижение с места на место было лишь одной из многих возможностей. Он торопился разузнать их тайны, по ходу дела записывая свои открытия в дневник. Если Древние были богами, он тоже сможет стать богом. Эта мысль ни на минуту не покидала его сознания. Одним мановением руки он будет создавать разные вещи, и народы мира склонятся перед ним. Враги упадут к его ногам, ведь власть над всем миром будет принадлежать ему – как, по его мнению, и было предназначено судьбой.
Его мысли, как это часто случалось, обратились к его врагам. Тридцать лет тому назад народы Запада нанесли ему поражение – в основном из-за того, что его союзники-сибийцы не смогли прикрыть фланги в решающем сражении. «Трусы!» Вот уже тридцать лет он заперт в границах своей страны – но положение дел изменится!
Дурен решил, что сибийцами займется в первую очередь.
Однажды ночью, читая древнюю книгу, он наткнулся на неясное упоминание о хрусталях. До этого момента он считал, что огромная хрустальная колонна была попросту произведением искусства, но больше не был в этом уверен. Главное, он узнал из книги, что хрустали не действуют сами по себе. Их активизирует особое кольцо из розового золота, которое позволяет владельцу войти в связь с хрусталями. В какой-то период, если верить книгам, в мире существовали тысячи колец. Каждому человеку давали такое кольцо, когда в двадцать лет он становился совершеннолетним. А потом Древние принялись уничтожать эти чудесные вещи, которые сами же и создали, – все, за исключением восьми таких колец.
В этом как будто не было никакого смысла.
В разных местах книги говорили именно о восьми кольцах. Поверив, что эти восемь колец все еще существуют, Дурен разослал повсюду своих агентов на поиски розового золота и колец, но один за другим посланные возвращались с пустыми руками. Хрусталь оставался темным, и Дурена охватило глубокое отчаяние.
На следующий год раскопки продолжились с новым рвением, уже во внешнем дворе. Были обнаружены разные предметы, из которых большинство не представляло интереса для короля. Некоторые были настолько разрушены временем, что было невозможно понять, что это такое. А потом, как-то раз ближе к вечеру, когда солнце расцветило красным край неба и бросило на землю длинные тени, рабочий, копавший сам по себе, наткнулся на металлическую шкатулку, зарытую глубоко в землю, и принес ее королю.
– Повелитель, я это нашел, когда мы стали копать у фонтана, – сказал он, протягивая шкатулку.
Дурен оторвал взгляд от книги, которую читал; он был недоволен, что ему помешали.
– Вы приказали, чтобы мы немедленно приносили вам все, что только найдем, – пояснил рабочий.
Дурен взглянул на шкатулку, а затем на землекопа.
– Ты посмотрел, что там внутри? – спросил он.
– Да, государь, – просто ответил тот. – Там четыре металлических кольца странного розоватого цвета. На внутренней стороне колец – надписи из букв, каких я никогда не видывал.
У Дурена задрожали руки; чтобы скрыть это, ему пришлось схватиться за край стола.
– Кто-нибудь видел, как ты это нашел?
– Никто не видел, государь. Клянусь. Все как приказано.
– Ты уверен? – тихо спросил Дурен.
– Никто не видел, – повторил землекоп.
Дурен встал из-за стола и выпрямился во весь рост. Несмотря на возраст, его фигура по-прежнему внушала уважение, и ему было приятно, когда, разговаривая с ним, люди были вынуждены смотреть снизу вверх.
– Я не допускаю, чтобы те, кто мне служит, смели меня обмануть, – произнес он, приблизив свое лицо к лицу землекопа.
– Государь, я вас не обманываю. Я правду говорю. Клянусь.
Дурен впился глазами в лицо землекопа, высматривая признаки лукавства. Не обнаружив ничего подозрительного, он смягчился, улыбнулся и одной рукой обнял его за плечи:
– Молодец, молодец. Как тебя зовут?
– Роланд, повелитель.
– Да… Роланд. Хорошо. Твое имя будет почтено превыше других. – Кончиками пальцев Дурен легонько прикоснулся к лицу землекопа. – Да… да… честное лицо, преданное лицо. Я узнаю преданность, когда вижу ее, Роланд. Ты об этом знаешь?
– Ваш народ любит вас, государь.
– Разумеется, – рассеянно произнес Дурен, глядя на шкатулку.
Он обхватил голову Роланда обеими руками и уставился прямо ему в глаза. Тот был совершенно растерян – он не понимал, чего от него ждут, и поэтому просто стоял и смотрел перед собой. Опыт многих лет научил его, что чем меньше говоришь с вельможами и знатными дамами, тем лучше.
– Да, я вижу – ты человек честный, честный и заслуживающий доверия. Идем со мной, Роланд.
Дурен снова обнял землекопа за плечи и подвел к хрустальной колонне.
– Можешь угадать, что это такое? – спросил он. Роланд отрицательно покачал головой.
– Не можешь… конечно не можешь. – И Дурен негромко рассмеялся. – Это и был источник могущества Древних. Они были подобны богам, Роланд. Они все могли сделать, что хотели, только своей головой, – прошептал король Роланду на ухо.
У того округлились глаза, и он в изумлении уставился на колонну.
– Ты не догадываешься, что лежит в этой шкатулке? – спросил Дурен.
– Кольца, государь?
– Не простые кольца, с их помощью можно связаться с этой вот самой колонной, – терпеливо объяснил Дурен, будто обращаясь к ребенку. – Смотри внимательно.
Король открыл шкатулку и надел на палец одно из колец. На мгновение он закрыл глаза, а потом сосредоточил свое внимание на стуле, стоявшем рядом.
– Поднимись, – приказал он. Стул стоял неподвижно.
– Поднимись, – повторил Дурен с большей силой в голосе.
Роланд с надеждой посмотрел на стул, но потом потупился и от всей души пожелал оказаться где угодно, но не там, где был в ту минуту.
Раздосадованный, Дурен предпринял еще несколько попыток, надевая на палец второе кольцо, потом третье. Результат оказался тот же. Но он был уверен, что прав! Именно эти кольца и позволяли осуществить связь. Иначе и быть не могло. Когда он вынул из коробки и надел на палец четвертое кольцо, его лицо начало мрачнеть. Этот болван притащил негодный хлам, подумал он. Может, он хотел, чтобы король попал впросак? В груди Дурена начинал закипать гнев. Он видел, что землекоп притворяется, будто смотрит на свои башмаки, а на самом деле про себя посмеивается над ним! Рука Караса Дурена стала медленно подбираться к рукояти кинжала, покоившегося в богато изукрашенных ножнах.
То, что произошло затем, случилось не мгновенно. Странное покалывающее ощущение побежало по его руке от кольца.
От удивления Дурен широко раскрыл глаза.
Внезапный взрыв, уничтоживший стул, потряс их обоих. Только что он стоял тут – и вот в один миг превратился в груду щепок! У Роланда отвисла челюсть; он попятился и прижался к стене. Дурену пришлось пустить в ход всю свою немалую силу воли, чтобы не потерять самообладания. Через минуту, совладав с прерывавшимся дыханием, он непринужденно провел рукой по длинным волосам и царственным жестом поправил черный бархатный плащ, будто ничего особенного и не случилось. Роланд зачарованно смотрел, как Дурен небрежно стряхнул с рукава несколько прицепившихся щепочек. Хотя внутренне король ликовал, он намеренно сохранял невозмутимое выражение лица. Нужно было еще решить проблему Роланда.
Он подошел к перепуганному землекопу и с нежностью положил руки ему на плечи:
– Не бойся, друг мой. Ты хорошо послужил мне.
– Благодарю, ваше величество, – запинаясь, произнес Роланд. – Мне можно уйти?
Дурен прищурился:
– Уйти? Конечно, можешь уйти.
Роланд дошел лишь до лестницы, и тут острая, пронзительная боль заставила его громко вскрикнуть. Он повалился спиной на стену, боль снова прожгла его, и он замотал головой из стороны в сторону, пытаясь от нее освободиться. Он прижал руки к вискам, открыл рот, чтобы закричать, но не смог издать ни звука.
Дурен как зачарованный смотрел, как землекоп медленно падает на колени, как вылезают из орбит его глаза… Из ушей Роланда полились тоненькие струйки крови. Увидев кровь, Дурен отвел глаза. С той поры, когда он был еще мальчиком и отец распарывал перед ним животных, чтобы показать, что у них внутри, а его заставлял смотреть, король недолюбливал вид крови. Она напоминала ему о детских кошмарах – о страшных мордах мертвых животных со злобными красными глазами и изувеченными телами, что поджидали его в темноте… Тогда он часто просыпался, плача от ужаса. Впрочем, кошмары повторялись и позже, когда он уже вырос. Дурен старался по-своему искупить эту резню, отводя под заповедники огромные территории по всей стране. Люди в недоумении почесывали головы и в конце концов стали считать эти поступки необъяснимыми причудами королевской фантазии.
Когда Дурен наконец обернулся к Роланду, тот, лежа на полу, отчаянно сучил ногами. Его пальцы то сжимались, то разжимались… затем он замер: это была смерть.
Тогда Дурен осторожно переступил через тело, чтобы не запачкать плащ в крови, уселся рядом с Роландом и поведал ему свои планы на будущее, объясняя, почему его смерть была необходима. Он погладил Роланда по груди, как старого друга, и прошептал мертвецу на ухо, что, разумеется, позаботится, чтобы его жене послали приличный траурный букет.
Часа через два, выговорившись, Дурен послал за гробовщиком и приказал похоронить землекопа. Ремесленники короля под его непосредственным руководством соорудили небольшую кумирню Роланда в той самой комнате, где он умер, а на мраморном пьедестале перед ней поставили голову Роланда в плотно облегающем ее серебряном чехле.
Дурен подумал, что Роланду это понравилось бы.
2
Элгария, город Девондейл
А на расстоянии пятисот миль к югу, в Элгарии, Бран Люин остановился на развилке лесной дороги.
– Ладно, встретимся у церкви. Сначала я должен отвезти эти дрова Хелен Стайлз, – сказал он сыну.
– Ты уверен, что управишься без меня? – спросил Мэтью.
– Уж как-нибудь. Тебе нужно спешить в город. Впереди у тебя славный день. Кроме того, по утрам Оберт обычно помогает Хелен по хозяйству. Я приду, как только мы закончим.
Бран и Мэтью быстро обнялись, затем Бран отправился налево, а Мэтью зашагал направо.
Мэтью Люин был костлявый юноша, за несколько недель до того встретивший свой семнадцатый день рождения. Тонкие ноги в сапогах, которые казались несуразно большими, подчеркивали возраст подростка. Одежда его – коричневые короткие штаны и толстый шерстяной свитер – подходила больше для села, нежели для города. Он ступил на мостик, по которому шла дорога в Девондейл, остановился на минуту, обернулся, чтобы взглянуть на отца, и зашагал дальше.
Старые доски моста скрипели под его тяжелыми сапогами. Мост был построен так давно, что никто уже и не помнил ни кто был строитель, ни даже сколько лет он вообще здесь стоит. Под мостом быстрый водяной поток с шумом мчался по камням. В народе ходили слухи, будто пятьсот лет назад, во время второй войны с орлоками, недалеко от деревни произошла битва. Один сосед рассказал Мэтью, что и мост, и речка назывались по имени Мартина Вестри – человека, который командовал защитниками города. Рассказ о битве передавался из уст в уста на протяжении многих поколений, и никто точно не знал, правда это или нет.
Перейдя через мост, Мэтью повернул налево и пустился бежать рысцой по тропинке, ведущей в Девондейл.
Стоял приятный прохладный день, какие случаются под конец зимы. Весна уже начала подавать первые знаки своего приближения. На многих деревьях виднелись крошечные почки, а небо над головой было пронзительно синим, если не считать нескольких облачков, разбросанных там и сям. Бодрящий утренний воздух был свеж и пропитан густым запахом сосновой хвои, устилавшей землю.
Но Мэтью этим утром думал о других вещах, в особенности о недавнем разговоре с отцом и о том, что опаздывает на разминку, которую отец Томас считал необходимой перед сегодняшним фехтовальным турниром. После многомесячных просьб Мэтью Бран наконец-то сдался и признал, что Мэтью пора уже иметь свой собственный меч. Юноша не поверил своим ушам, когда отец будто случайно заговорил об этом по пути в город. Он так ликовал и в то же время был так поглощен мыслями о фехтовальном турнире, что не заметил сначала двух путников в темных одеждах, которые вышли из-за деревьев прямо перед его носом. Их появление было так неожиданно, что он невольно попятился назад и едва не упал.
Оба они были одеты как торговцы из Синкара: капюшоны их плащей были так низко надвинуты на глаза, что разглядеть лица было почти невозможно. Мэтью глубоко вздохнул, стараясь справиться с сердцебиением.
– Просим прощения, молодой человек. Мы не хотели тебя испугать, – сказал тот путник, что был повыше. – Мы ищем купца по имени Харол Лонгверс. Нам сказали, что он отправился по Южной дороге.
– Харола ищете? – переспросил Мэтью. – Мы его встретили минут пятнадцать тому назад.
Он наклонил голову, чтобы получше рассмотреть лицо мужчины, но незнакомец отвернулся.
– Значит, это и есть Южная дорога? – спросил его спутник.
– Да.
– Спасибо за помощь, – произнес первый. – Мы не осмеливаемся задерживать тебя.
Чужеземцы часто приходили в эти края, особенно в Неделю Весны, когда население Девондейла увеличивалось почти в три раза по сравнению с обычным временем. По правде говоря, в голосе незнакомца звучала скорее насмешка, чем благодарность. Оба сделали шаг в сторону, чтобы пропустить Мэтью. В ту минуту Мэтью не мог понять, почему он вдруг почувствовал какое-то неприятное ощущение вверху желудка. Когда он проходил вплотную к незнакомцам, оно усилилось. Ему казалось, что он прямо-таки чувствует кожей их взгляды, внимательно следившие за ним. Скорее из обыкновенной осторожности, нежели по какой-то ясной причине, Мэтью, проходя мимо чужаков, слегка сдвинул локтем свой плащ, чтобы легче было выдернуть кинжал из ножен.
Но ничего особенного не случилось – разве что он почувствовал запах крепкого одеколона, исходивший от незнакомцев. Пройдя около пятидесяти шагов, Мэтью приостановился, взглянул назад и с удивлением обнаружил, что чужеземцы исчезли из виду. Он нахмурился и внимательно осмотрел лес – их нигде не было. Через несколько секунд юноша тряхнул головой, выругал себя за нелепые фантазии и затрусил дальше по тропинке.
Каковы бы ни были смутные опасения Мэтью, он начисто позабыл о них, когда очутился на площади в центре Девондейла. Там было несколько старых раскидистых деревьев, под которыми стояли деревянные скамейки и большая восьмиугольная решетчатая беседка с крышей из дранки. От нее в разные стороны шли две дорожки, а по периметру площадь окружал тротуар. Мэтью очень любил это место.
Он резко сбавил шаг, стараясь не привлекать нежелательного внимания к собственной персоне. Без этой предосторожности кто-нибудь обязательно остановил бы его, чтобы спросить, куда и почему он торопится. Таков уж был город Девондейл: все всех знали.
Муниципальный совет с особенной гордостью следил, чтобы трава на площади всегда оставалась чистой и была ровно подстрижена, а кое-кто из местных жительниц по собственному почину сажали цветы. Так как зима только-только кончалась, цветочные клумбы были пусты, лишь кое-где виднелись еще слабые зеленые росточки. Солнечный свет, пробиваясь сквозь листву деревьев, рисовал на земле узор из теней, напоминавший паутину. На другой стороне площади пожилой седой мужчина подпиливал нижние ветки клена. Они с Мэтью одновременно заметили друг друга и помахали руками.
Над улицей были развешены разноцветные флаги – город готовился к празднику Недели Весны. Этот праздник обычно отличался шумным весельем, – правда, в последние годы веселья как будто становилось меньше.
Все люди в провинции Верс каждый год с нетерпением ожидали наступления Недели Весны: ведь приедут жонглеры, зажгутся фейерверки, начнутся соревнования и танцы. Харол и другие купцы расставят палатки, чтобы показать самые свежие товары, которые они привезли из своих странствий.
«Хорошо бы обзавестись новой парой сапог», – подумал Мэтью.
Хотя те, что у него были, удобно обносились по ноге и могли служить еще долго, они все-таки становились тесноваты. И отец еще несколько недель тому назад заметил за ужином, что Мэтью вроде бы еще подрос на дюйм-другой. Сам Мэтью этого никак не ощущал, но он благоразумно решил, что ведь ногам тоже положено делаться больше, если остальное тело растет.
Не успел он пересечь площадь, как до него уже донеслись первые негромкие звуки флейты и скрипки. Увы! Мэтью был начисто лишен слуха, и музыка для него являлась лишь одним из видов шума. Хотя он и мог отличить по звуку скрипку от флейты, на большее его не хватало. Незадолго до своей смерти старый отец Халорон и мать Мэтью несколько раз предпринимали попытки научить юношу более тонкому восприятию музыки. В конце концов священник посоветовал ему заняться математикой.
Каждый шестой день Эйкин и его брат Фергус, серебряных дел мастера, усаживались под старым дубом перед зданием муниципалитета и играли для всех, кому не лень было слушать. Этого обычая они придерживались так давно, как только у Мэтью хватало памяти, и без их игры ему казалось бы в шестой день, что чего-то недостает. Про себя он втайне считал, что, даже если бы ни одна живая душа не пришла бы слушать, братья все равно продолжали бы оглашать музыкой пустую площадь.
Девондейл был небольшим городом; Мэтью знал почти всех тамошних жителей и поэтому был удивлен, увидав, что прямо перед ним идут три солдата в темно-коричневых плащах, какие носило войско владыки Крелина. Юноша, разумеется, встречал солдат и прежде, но все же их присутствие здесь было несколько необычно: город ведь находился далеко от центра страны.
Благодаря длине своих ног Мэтью быстро догнал солдат и почтительно кивнул, когда они посмотрели в его сторону. На груди их командира блестел слева серебряный значок офицера в форме листа. Он бегло взглянул на юношу и слегка кивнул в ответ, а затем продолжил свою речь. До слуха Мэтью донеслось слово «орлоки». Он едва не споткнулся. «Орлоки? С чего бы это им говорить об орлоках?»
Не успел он поразмыслить над этим вопросом, как его позвали с противоположной стороны улицы:
– Эй, Мэт!
Из лавки Маргарет Гримли, в которой торговали одеждой, вышел подросток с чуть рыжеватыми волосами и подбежал к Мэтью. Они с улыбкой пожали друг другу руки. С самого детства Коллин и Мэтью были друзьями. Коллину тоже было семнадцать; он был чуть выше среднего роста и, хотя и ниже своего друга, шире в плечах. Глаза у него были теплого карего оттенка, в котором все время мелькала плутовская искорка, и это, казалось, очень нравилось большинству девушек города – хотя почему, Мэтью никак понять не мог.
– Что ты там делал – костюм покупал? – пошутил он.
Коллин пожал плечами:
– Нужно было помочь Маргарет разгрузить новые свертки сукна, и отец меня отправил.
– А что с Албертом случилось?
Паренек огляделся по сторонам, чтобы убедиться, что никто на них не смотрит, и сделал рукой жест человека, опрокидывающего рюмку.
– Неужели?
– Алберт человек хороший и все такое, но мне с отцом на прошлой неделе два раза пришлось доводить его до дому, – сказал Коллин.
– Два раза? А Маргарет что сказала?
– Тебе это не захотелось бы слушать, – ответил Коллин, понизив голос.
Мэтью печально покачал головой.
– Да, а ты знаешь, что в городе солдаты? – спросил Коллин.
– Только что рядом прошли, – ответил Мэтью, мотнув головой в их сторону.
Коллин инстинктивно начал поворачивать голову в том же направлении.
– Не шевелись! – прошипел Мэтью.
– Что? Почему?
– Потому что они заметят.
– Ну и что? Мне-то какое дело? Это законом не воспрещается.
– Правда. Но мне кажется, лучше не привлекать их внимания.
По природе Мэтью был внимательным и дотошным наблюдателем. Кроме того, он часто проявлял гораздо большую осторожность, чем его друг.
Коллин пожал плечами и принял прежнюю позу.
– Мэт, как ты думаешь, что они здесь делают? – спросил он. – До Девондейла никогда никто не добирается.
– На границе опять неспокойно, – сказал Мэтью. – Мы с отцом встретили Харола Лонгверса по дороге сюда, и он нам об этом рассказал.
Внезапно заинтересовавшись, Коллин спросил:
– Что значит «неспокойно»?
– Идут бои.
– Бои? А кто с кем бьется?
– Солдаты из Алор-Сатара с войсками Крелина. Харол сказал, что был в Стурге и там об этом услышал.
Коллин негромко присвистнул:
– Значит, это опять Дурен? Как ты думаешь, мы с ними будем воевать?
– Не знаю. Хочу надеяться, что не будем. По рассказу купца, пока что это больше похоже на мелкие схватки, но и в этом ничего нет хорошего. Кстати, разве мы не собирались тут встретиться с Дэниелом? Где же он?
– Он пошел с Ларой и Карли, а я остался помогать Маргарет, – ответил Коллин. – Так что мы уже опаздываем.
Услышав имя Карли Кумза, Мэтью перестал улыбаться. Не то чтобы Карли был плохим парнем, но его общество не доставляло удовольствия. Когда он говорил, то придвигался слишком близко к собеседнику и был склонен часами болтать на самые скучные и бессмысленные темы. По крайней мере, Мэтью они казались бессмысленными. По правде говоря, он всегда невольно чувствовал себя виноватым из-за того, что избегал Карли, и как-то раз даже попытался принять его в круг друзей, но почти все в один голос порешили, что Карли слишком действует на нервы, чтобы с ним долго общаться. Мэтью предполагал, что Карли просто не умеет вести себя иначе. У него и родители были такие же – чуть не прислонялись к твоему лицу, когда с тобой говорили.
«Может, у него хоть дети будут нормальными», – подумал Мэтью.
Как и множество других городских подростков, Карли регулярно посещал фехтовальные занятия отца Томаса. К сожалению, Карли свое умение не развивал. Год за годом он действовал все так же, год за годом его тактика оставалась неизменной. Защищая грудь, он всегда старался больше, чем нужно, и отводил клинок слишком далеко от туловища, так что небольшой участок сбоку – прямо под правой рукой – оказывался открыт. Почти все фехтовальщики провинции знали об этой его слабости и пользовались ею. Парировав удар, они сами нападали, быстро проводя свой меч под мечом Карли, и наносили ему удар по бедру. Он приходил просто в бешенство, и после схватки он уходил, прихрамывая, с красным, как морковь, лицом и горько жаловался на то, как «повезло этому счастливчику».
Как-то раз во время состязания с командой соседнего города, когда Карли в третий раз подряд потерпел поражение, Дэниел, еще один друг Мэтью, отозвал Карли в сторонку и объяснил ему, что он делает неправильно. Но его советы Карли совершенно не воспринял. Будто ничего не слыша, он отвечал: «Невероятно, что ему удалось меня достать таким образом. Везет же некоторым, а?» Дэниел только головой покачал.
К тому моменту, когда подростки увидели перед собой небольшое серое здание церкви, Мэтью успел уже проиграть в голове по крайней мере пять различных сценариев, по которым могло развиваться состязание, и сердце его учащенно билось. Вот уже целый месяц он не мог думать ни о чем другом, и теперь при приближении этого важнейшего события он начал ощущать спазмы в желудке.
Некогда церковь была светло-коричневого или желтого цвета, но течение лет сделало ее тускло-серой. Над двойными входными дверями незадолго до того устроили витраж, которым прихожане очень гордились. Справа от церкви стоял дом отца Томаса, а с другой стороны – несколько домов в начале Северной Кольцевой дороги, ведшей из Девондейла в Грейвенхейдж.
– О-хо-хо, – сказал Коллин, – служба-то, похоже, закончилась.
Увидав людей, выходивших из церкви, Мэтью тихонько выругался. Он терпеть не мог огорчать отца Томаса. Не то чтобы священник стал его укорять – нет, но все равно даст почувствовать, что ты поступил дурно. Оба подростка ускорили шаг. К счастью, несколько человек задержались, беседуя между собой, как обычно случалось после службы шестого дня.
Едва Мэтью начал придумывать, что он скажет отцу Томасу, как какое-то движение за деревьями отвлекло его.
– Ты что, Мэт? Мы и так опаздываем, – сказал Коллин.
– Я… мне показалось, будто что-то движется между деревьями у дома Сайласа Олмана.
– Где?
– Вон там, слева. – И Мэтью показал пальцем.
– Я ничего не вижу, – сказал Коллин. – А что это было?
– Не знаю… что-то такое…
– Наверное, просто сам Сайлас. Это ведь его дом. Ну идем, – сказал Коллин и потянул Мэтью за рукав.
– Может, ты и прав…
– Эй, что с тобой?
– Все нормально, – ответил юноша, встряхнув головой. – Немного нервничаю, наверное из-за состязания, – вот и все.
– Расслабься, Мэт.
Мэтью молчал: что-то белое снова шевельнулось вдалеке между деревьями.
«Может, Коллин и прав, – подумал он. – Наверное, это сам Сайлас».
Все еще не отрывая взгляда от деревьев у дома Сайласа Олмана, он шагнул к церкви.
3
Стурга, на границе Элгарии
Не считая, наверное, Квинтона Соумза, большинство жителей Северной Элгарии сосредоточили все свои помыслы на ужасной буре, которая разразилась над их областью. Соумз был тощий мужчина лет за сорок, с большим кадыком и быстрыми, непрестанно двигавшимися пальцами. В зависимости от обстоятельств он был то солдатом, то вором. В ту ночь он занялся своей второй профессией.
После двух дней непрерывного ливня и ветра погода наконец улучшилась, и вот уже прошел час, как буря ушла в сторону моря. Из-за наступившего похолодания город был окутан плотной пеленой серого тумана. Из окна дома, в который он только что проник, Соумз осторожно выглянул на улицу, отодвинув край занавески не больше чем на дюйм-другой. На его счастье, обитатели дома, кто бы они ни были, находились в отъезде. Соумз вытер пот с лица, глубоко вдохнул и стал ждать, пока сердце перестанет бешено колотиться в груди. Он только что пробежал почти десять кварталов.
«Могло не хватить каких-то двух-трех секунд», – с ужасом подумал он. Главное теперь, что он в безопасности и нет никаких признаков погони.
Прямо напротив дома, на другой стороне улицы, виднелся целый ряд лавок, уже запертых на ночь. Соумз подозрительно вглядывался в двери домов, прятавшиеся в тени; кончик его носа напряженно подергивался. Подождав еще минуты три и убедившись в полном спокойствии вокруг, он тихо вышел наружу через входную дверь. Неудивительно, что в такой поздний час улица была пуста.
«Все законопослушные граждане уже, наверное, спят», – подумал Квинтон.
Наученный долгим опытом, Соумз зашагал в сторону порта, держась поближе к стенам домов.
«Ни слишком быстро, ни слишком медленно, – говорил он себе. – Просто местный житель вышел подышать свежим воздухом».
Ночь выдалась холодная и мокрая. Множество мельчайших водяных капелек висело в воздухе. Желтый свет уличных фонарей расплывался по мокрым кирпичам. Квинтону казалось, что в воздухе и на вкус чувствуется соль океана.
Соумз улыбнулся, ощупывая золото в кошельке. Как славно, что купцы с такой готовностью платят хорошие деньги за артефакты, которые он ворует из развалин древних дворцов Элгарии, а также Алор-Сатара и Сеннии. Деньги – это деньги. Уже три месяца он таскает эти штуки, и никто до сих пор ни о чем не проведал.
Вот именно, до сих пор.
Соумз прекрасно знал, что опасность увеличивается, если в тайну посвящен еще кто-то, но избежать этого оказалось невозможно. Когда король усилил охрану находок при раскопках, Квинтон стал нуждаться в помощнике.
Из-за длинного языка Вилсона их уже однажды едва обоих не убили. Ни тот, ни другой не заметили засады вовремя.
«Глупо получилось, – подумал Соумз, – очень глупо». В грудь Вилсона вонзились две стрелы, и он скорее всего мертв. Соумз предупреждал этого дурака, что язык надо держать за зубами. «Ну что ж… не повезло Вилсону». Сам-то он соображал быстро, а потому сумел скрыться, не дав себя опознать. Конечно, те, кто пытался его убить, все еще бродят где-то вокруг, но его от них отделяют несколько кварталов. Теперь ему придется на какое то время залечь на дно, пока эта история не позабудется.
Время от времени Соумз оглядывался через плечо, проверяя, нет ли погони, и старательно держался в тени. Если удача не изменит ему, он скоро пройдет те пятнадцать миль, что отделяют его от раскопок, и незаметно прокрадется обратно во дворец.
Стурга – старый город, один из старейших на севере страны. Некогда это был процветающий торговый центр, но, к несчастью, располагался он у самой границы между Элгарией и Алор-Сатаром. Когда закончилась война, город был поделен пополам между обеими государствами и в описываемое время управлялся уже двумя разными муниципальными советами, каждый со своим мэром во главе. Улицы Стурги были узкими и извилистыми, а мостовые неровными. Хотя большинство каменных и кирпичных строений, мимо которых шел Соумз, были крыты всего лишь дранкой, на нескольких он заметил новомодную красную черепицу, все чаще употреблявшуюся в последние годы. Соумз решил, что при свете солнца тут должно быть очень приятное место. Как раз в таком он когда-нибудь поселится.
Квинтон Соумз, облеченный доверием офицер из личной охраны Караса Дурена, состоял на военной службе с двадцатилетнего возраста. Ничего другого он не знал и не умел – за исключением воровского ремесла. Когда в соседнем Рокое год тому назад началось строительство нового крыла дворца и были обнаружены древние развалины, он оказался в числе тех, кто составлял списки найденных артефактов. Конечно, в большинстве случаев это был просто хлам – гребни, щетки, обломки стекла, горшки… Но если люди с готовностью платили за подобную чепуху хорошие деньги, к чему бы он стал возражать? Кое-какие находки даже казались ценными, как, например, то странное кольцо, которое этим вечером он продал за шесть золотых крон. «Из-за его цвета, наверное», – решил Квинтон.
Находили они и части механизмов, которыми когда-то, должно быть, пользовались Древние, но никто во дворце понятия не имел, что эти штуки делали. Одно было совершенно ясно: король проявлял к этим механизмам большой интерес – просто маниакальный, по мнению Соумза. Уже несколько недель во дворце ходили слухи о странных занятиях, которым Карас Дурен предавался день за днем в древней библиотеке, которую они откопали. Ходили и другие слухи. Жуткие слухи о переговорах Дурена с орлоками.
Соумз невольно вздрогнул и еще раз взглянул назад. Поговаривали, что после тридцатилетнего отсутствия орлоки снова начали возвращаться. Даже закаленные в боях ветераны, которые в последней войне воевали с ними на одной стороне, бок о бок, говорили об этих существах только шепотом. Вдобавок ко всему прочему они, по слухам, были еще и людоедами. Сам Соумз видел их лишь раз, много лет тому назад, во время битвы при Ритибе. Мучнисто-белая кожа и растрепанные космы желтых волос… Нет, лучше их больше никогда не видеть! При воспоминании о том, как орлоки расправились там с людьми, у Соумза по всему телу ползли мурашки. Время от времени эти картины снова вставали в его воображении или наполняли его сны. Если только молва говорит правду, то король, должно быть, сошел с ума, если собирается о чем-то договариваться с этими тварями. А Дурен вовсе не дурак. На самом-то деле…
Соумз застыл на месте, услыхав, как позади подошва шаркнула о камень мостовой. Он быстро попятился в тень и прижался спиной к двери. Его правая рука легла на рукоять меча. Он стоял совершенно неподвижно, прислушиваясь.
Так прошла одна минута, затем две… Как ни напрягал он слух, кроме собственного дыхания Соумз не слышал ни звука. Пар, в который превращался выдыхаемый им воздух, плыл и исчезал во влажном мраке ночи. На улице все было совершенно тихо и неподвижно, – правда, за туманом немного было видно.
«Оно и к лучшему, – подумал он, – меня-то туман тоже прячет».
Он все еще стоял и выжидал, когда из прохода между домами вышла тощая кошка. Несколько мгновений они оба смотрели друг на друга; затем кошка повернулась, беззвучно пошла по улице и исчезла в тумане.
Соумз покачал головой: «Этот город начинает действовать мне на нервы».
Он выдохнул и отошел от двери. До рыночной площади оставалось не больше пяти кварталов, а там была конюшня, в которой ждала Соумза его лошадь.
Не успел он пройти квартал до конца, как снова услыхал слабые, шаркающие звуки, но теперь они доносились с обеих сторон улицы!
Соумз решил не заботиться больше о том, какое впечатление он производит, и ускорил шаг. Каждый удар его сапог по мостовой раздавался в его ушах неестественно громко. Пройдя футов пятьдесят, он вдруг остановился и резко обернулся. Сзади кто-то шептался! Сердце быстро забилось у него в груди, а на лбу, несмотря на холод, выступили крупные капли пота. Он с трудом сглотнул и пустился бежать.
Повернув за угол, Соумз снова услышал те же звуки – шарканье и шепот, – но гораздо ближе и яснее, чем раньше! В конце улицы он уже различал лавки и торговые ряды рынка на широкой площади.
Квинтон Соумз продолжал бежать.
Конюшня находилась с другой стороны набережной, рядом с портом. В эту минуту он был бы счастлив увидеть кого угодно, любое человеческое лицо, но он понимал, что в этот ночной час это мало вероятно. Детский страх перед чудовищами и демонами начинал возрождаться в его сознании. Туман вокруг все сгущался.
В окне одной из лавок слева что-то шевельнулось. Через мгновение он заметил какое-то движение и на другой стороне улицы. Соумз мог поклясться, что какую-то долю секунды видел пару светящихся глаз, следивших за ним из темноты. Он остановился так резко, что едва не упал на мокрые камни мостовой, но удержался и круто свернул в переулок. Сердце билось так, что ребрам было больно.
Переулок вился мимо старых домов с крохотными двориками, а потом снова выходил на одну из главных улиц. На расстоянии пятидесяти ярдов впереди Соумз уже видел зеленые ставни дома, в котором жил хозяин конюшни.
Удача пока что не изменила ему.
Быстро перебегая от двери к двери, Соумз у каждой из них останавливался, чтобы убедиться, что отделался от погони. Он задержался перед домом хозяина конюшни и заглянул в окно.
«Света нет. Пока все идет как нужно».
Он выхватил из-за пояса кинжал, ловким движением чутких пальцев приподнял запор двери и вошел в дом.
Прошло не меньше минуты, прежде чем он справился с дыханием, а глаза привыкли к темноте. Он был на кухне. На печи стоял медный чайник, а в дальнем углу небольшой стол и два стула. Пол из известняка не заскрипит под его ногами. Посреди комнаты находился большой разделочный стол для мяса, а на нем – плошка с персиками. Соумз рассеянно взял один и надкусил, потом подошел к окну и выглянул на улицу. Он был счастлив, что ему еще раз удалось убежать от патруля, но их настойчивость начинала надоедать. Он, конечно, умнее, чем эти усердные болваны.
Когда он удостоверится, что патруль удалился, он отопрет дверь, пройдет к своей лошади и еще до смены часовых успеет вернуться во дворец. В первый раз за последний час офицер позволил себе расслабиться и осмотрелся. Даже в темноте было ясно, что он находится в очень уютной комнатке. Когда-нибудь и у него будет точно такая. Он с нежностью ощупывал свои золотые монеты и раздумывал о том, что за жизнь он будет вести потом – вдали от армии, вдали от короля с его резкими сменами настроения. Тихую, спокойную жизнь…
Но домечтать до конца Соумзу так и не удалось. Окно кухни с грохотом распахнулось, осыпав его осколками стекла. Сильная рука схватила офицера за горло, приподняла над полом и потащила назад. Соумз отчаянно сопротивлялся, пытаясь разомкнуть пальцы, сжимавшие шею. Ужас охватил его; он пинал ногами во все стороны. Едва он попытался выхватить кинжал, как почувствовал, что его руки тоже зажаты, будто в тисках. Он выронил кошелек, и золотые монеты зазвенели по полу. Руки, державшие его, были чудовищно сильны – почти белые, совершенно безволосые… Пальцы, душившие его, ни на мгновение не ослабевали… Отчаяние охватило душу Соумза; он напрягал все силы, чтобы не потерять сознания, но все-таки делал еще попытки высвободить шею.
Помутившимися от боли глазами он увидел, как дверь кухни медленно отворилась. При слабом свете ближайшего уличного фонаря можно было, хоть и с трудом, различать предметы. Он попытался закричать, но воздуху в легких уже не хватало.
В комнату вошло высокое существо, одетое в серый плащ. Как и у того, кто его держал, кожа вошедшего была белая, будто пергамент, а растрепанные желтые космы свисали почти до плеч. Орлок молча оглядел комнату, а затем медленно подошел к Соумзу.
– Кольцо, – произнес он, протянув руку.
– Что? – просипел офицер.
– Я не привык повторять, человек.
Бегающие глаза Соумза сузились, а мозг лихорадочно искал выхода из западни.
– Я не понимаю, о чем вы говорите. Я приехал в город навестить приятеля, ну и выпить с ним рюмку-другую. Вот и все. Если Дурен узнает, что вы напали на одного из его офицеров, вам не поздоровится.
Орлок не мигая уставился на него, а потом взглянул на своего спутника, державшего Соумза.
– Мы знаем про последнее кольцо, которое было найдено сегодня утром. Мы знаем, что ты его взял. Ты уже много месяцев крадешь артефакты и продаешь их здесь, в Стурге. Раз ты офицер, я надеюсь, что ты не совсем лишен разумения. Давай договоримся. Отдай кольцо, а мы скажем владыке Дурену, что ты убежал. Ты сохранишь оставшиеся деньги и жизнь. Уверяю тебя, это намного лучше того, что предложит тебе Дурен.
При одной мысли о короле Соумз вздрогнул от ужаса, но его глаза снова хитро прищурились.
– Почему вас так интересует кольцо? – спросил он.
– Не нас – Дурена.
– Тогда нам обоим не повезло, – сказал Соумз. – Я продал его купцу из Элгарии по имени Харол Лонгверс. Сейчас он уже отправился в Девондейл на их праздник Недели Весны. Но он вернется через три дня. Тогда я смогу отдать вам кольцо. Клянусь.
Орлок несколько секунд смотрел на Соумза, потом вытянул руку, взял его за подбородок и покрутил туда-сюда. Затем чудовище медленно наклонилось и прошептало, почти касаясь губами уха Соумза:
– Очень жаль.
За месяц, что прошел со дня смерти Роланда, Карас Дурен узнал о кольцах много нового. Хотя ему удалось приобрести много новых умений, результат, как оказалось, был не всегда предсказуем. Иногда предметы взрывались, плавились или просто исчезали помимо его желания, что было очень досадно.
Несмотря на все старания, ему не удавалось узнать, почему же Древние уничтожили именно то, что служило им источником практически неограниченного могущества. Такая нелепость казалась ему непостижимой. Несомненно, решил он, это было следствием неверного рассуждения. В конце концов в мире осталось лишь восемь колец. У него их было четыре, значит, еще четыре нужно было отыскать. Одно было украдено; о трех других ничего не было известно. Дурен приказал своим агентам удвоить рвение в их поисках. Именно этому и была посвящена сегодняшняя встреча. Король позвал своих сыновей, Арманда и Эрика.
Когда они вошли и солдат закрыл за ними дверь, Дурен поднял руку – и лампы сами по себе зажглись по всей комнате. При их свете стало видно, что в углу стоит высокое человекоподобное существо. Его кожа была мучнисто-белого цвета, а растрепанные космы желтых волос свешивались ниже худых плеч. Лицо у чудовища было большое и бесформенное, с плоским носом и широкими ноздрями. Оба принца тут же выхватили мечи, но Дурен удержал их, мягко прикоснувшись к их рукавам:
– Никакой опасности. Хранг – наш друг. Я так благодарен, что вы пришли, – обратился он к орлоку. Едва он заговорил, как тяжелое кресло с шумом подъехало к нему, царапая пол. Он сел в него. Арманд и Эрик переглянулись. Орлок никак не отреагировал.
Сыновья Дурена медленно-медленно убрали мечи в ножны. Черные пустые глаза орлока перебегали с одного человека на другого. С головы до ног чудовище было одето во все черное. Черной была и куртка из твердой кожи, служившая скорее броней, чем защитой от холода.
– Вы нашли то, о чем мы говорили? – спросил Дурен.
– Мы нашли эту вещь, Дурен, – ответил орлок очень тихо.
Арманд, старший сын, поняв, что орлок не титуловал отца как полагалось, хотел что-то сказать или сделать, но Дурен спокойно покачал головой, глядя на него.
– Отлично, – произнес король. – Дай мне ее. – Орлок ответил, поколебавшись:
– Мы опоздали. Кольцо было продано человеку, одному элгарскому купцу. Продал его твой бывший солдат. Чуть раньше, чем мы прибыли.
– Бывший солдат? – переспросил Арманд.
Орлок рассмеялся почти про себя, но ничего не ответил. Под левым глазом Дурена заиграл тик; казалось, он с трудом сдерживается.
– Вы разочаровываете меня, – сказал он, подчеркивая каждое слово. – Мне не нравится, когда меня разочаровывают.
Чудовище тут же попятилось к стене, схватило себя за горло и стало судорожно глотать воздух.
Лицо Дурена подергивалось все заметнее.
Его сыновья недоумевая смотрели то на орлока, то на отца. Дурен безучастно наблюдал, как чудовище, задыхаясь, сползает на пол. Прошло еще несколько секунд, прежде чем он вернул ему способность дышать.
– Мне нужны эти кольца – все кольца. Вы понимаете меня, Хранг? Все остальное не имеет никакого значения. Есть определенные планы. Были предприняты некоторые меры, отменить которые невозможно. Мне не хотелось бы, чтобы вы снова разочаровали меня.
Орлок, на лице которого нельзя было ничего прочитать, кивнул, медленно поднялся и двинулся в сторону библиотеки, в которой свет не горел. Дойдя до двери, он остановился, посмотрел поочередно на каждого человека, снова едва слышно рассмеялся и скрылся в темноте.
Арманд, крупный мужчина с большими руками, широкими плечами и пышной бородой, был одет в ту же форму – черную с серебром, – что и солдаты под его началом. Едва орлок исчез из виду, он обернулся к отцу и отчеканил:
– Ты сошел с ума!
Дурен приподнял брови, словно раздумывая над словами сына.
– Нет, не думаю, – произнес он наконец.
– Но, отец, ведь они же орлоки, – сказал Эрик. – Это просто безумие. Разве мы можем иметь с ними дело?
– Да, коли на то пошло, разве кто бы то ни было может иметь с ними дело? – поддержал его Арманд.
Эрик – ниже брата и гораздо уже в плечах – резкими чертами лица очень походил на отца. Живые карие глаза сразу давали понять, что это человек умный. Его одежда из черного и зеленого шелка была не похожа на форму Арманда. В отличие от своего грубого и прямого брата Эрик был гораздо сдержаннее и обходительнее. Хотя в бою он не мог похвастаться силой и ловкостью Арманда, тот признавал, что младший брат лучше выбирает тактику войны.
Дурен глядел на сыновей, слегка улыбаясь.
– Один мир, одна власть, – промолвил он, помолчав. Братья сразу поняли, что он хочет сказать. Эти же слова были вырезаны на постаменте статуи их прадеда, что стояла в ротонде во дворце, и с самого детства они чуть не каждый день прочитывали их. Приземистый суровый Оридан, обладавший сверхъестественной способностью угадывать слабые места врага, дважды был близок к осуществлению заветной цели. Сто шестьдесят лет тому назад он смог создать Алор-Сатар в ходе кровавой борьбы за наследственный трон, а затем превратил его в самое могущественное и страшное государство Востока. Мечта отца стала мечтой сына, и Габрелу Дурену за пятьдесят три года своего правления удалось почти удвоить территорию Алор-Сатара, несмотря на то что удача улыбалась ему не так охотно, как его отцу. Габрел был дедом Арманда и Эрика.
Эрику не исполнилось еще и девяти лет, когда поход на западные страны, предпринятый его отцом, закончился неудачей – в основном из-за слабости союзников. Он живо помнил все подробности тех дней. Они с Армандом неоднократно обсуждали между собой, в чем тогда были допущены ошибки. Их отец никогда об этом не говорил.
– Почему на этот раз выйдет по-другому, отец? – спросил Эрик.
Дурен пересек комнату и стал рядом со странной колонной из хрусталя, поднимавшейся прямо из-под пола. Он легонько провел пальцами по гладкой поверхности, будто лаская живое существо.
Его глаза расширились и, казалось, смотрели сквозь предметы, но он не сказал ни слова. Арманд с Эриком глядели друг на друга в недоумении: что означает странное поведение отца?
Минуту спустя Дурен повернулся к ним и начал объяснять.
4
Девондейл
Мэтью заметил Лару и Дэниела, поджидавших их у входа в сад рядом с домом отца Томаса.
– Привет, Мэтью, – сказала Лара, улыбаясь ему.
Он поздоровался с ней и пожал руку Дэниела. Лара, с ее широкими скулами и выразительными темными глазами, на любой вкус была красавицей. Густые каштановые волосы обрамляли ее лицо и пышной волной падали на плечи. Года два тому назад ее фигура утратила детскую угловатость и приятно округлилась. Мэтью заметил, что в этот день она зачесала волосы назад: такая прическа делала ее более взрослой. Он не успел еще понять, нравится ему это или нет, но на всякий случай решил воздержаться от комментариев, пока Коллин здоровался с друзьями.
– А вы слышали, что в городе солдаты? – спросил Дэниел.
– Ага, – ответил Коллин. – Мы с Мэтом встретили нескольких по дороге сюда.
– Хотел бы я знать, что они делают в Девондейле.
– Вы что, совсем не слушаете проповеди отца Томаса? – спросила Лара. – Им нужны добровольцы, чтобы отправиться в Стургу воевать с баджанийцами, которые прошлись рейдом по пограничным городам.
– Ну и пусть ищут добровольцев, пока не надоест, – сказал Коллин. – Я ни с кем воевать не собираюсь. Я баджанийцев и в глаза-то не видывал!
– Коллин Миллер, ты и не смог бы пойти воевать, даже если бы захотел, – сказала Лара. – Годами не вышел.
– Я мог бы пойти на войну. Рори Осман ушел прошлым летом, а он старше меня всего-то на четыре месяца.
– Рори Осман старше тебя на целый год, и без него гораздо лучше, — убежденно ответила девушка. – Он был хвастун, безобразник и вдобавок наврал им про свой возраст.
– Солдаты вроде бы шли в эту сторону, – сказал Коллин, чтобы сменить тему разговора, и безо всякой надобности оглядел улицу. – Мэт слышал, что они говорили про орлоков.
Дэниел и Лара заморгали от удивления и повернулись к Мэтью.
– Я всего лишь сказал, что мне показалось, будто один из них что-то сказал про орлоков. Но утверждать я бы этого не стал. Я просто проходил мимо и специально не прислушивался к их разговорам. – И Мэтью с упреком посмотрел на Коллина.
– В Девондейле никто даже и не знает толком, как выглядят орлоки, – сказала Лара, понизив голос. – Мой отец говорит, что здесь их не видели с той поры, когда еще до нашего рождения было ждать да ждать. Я думала, что всех этих гнусных тварей уничтожили во время войны.
– Наверное, так оно и есть, – осторожно произнес Мэтью. Ему делалось не по себе при одном упоминании об орлоках. Если на свете и существовали еще орлоки, он с ними встречаться не желал.
Пока друзья разговаривали, Мэтью оглядел сад отца Томаса, который был странно пуст. Обычно в это время здесь уже собиралось человек восемь-десять, а сегодня их было только четверо.