Ли Голдберг

Мистер Монк идет в пожарную часть

Тони Шалубу, единственному Монку


Благодарности

В первую очередь я хочу поблагодарить Энди Брэкмана за создание Эдриана Монка, одного из забавнейших и оригинальнейших детективов в истории телевидения, и позволение мне рассказывать о персонаже, сначала в телесериале, а теперь и в печати. Это было очень забавно и доставило мне огромное удовольствие.

Также мне хотелось бы поблагодарить Уильяма Рабкина и весь пишущий персонал Монка — Тома Шарплинга, Дэвида Брэкмана, Дэниэла Дратча, Хая Конрада и Джо Топлина — за вдохновение и смех.

Я в долгу перед Ричардом Йокли, Келси Ланкастер и доктором Д. П. Лайлом за их технические консультации; перед Джиной Маккоби за ее махинации; перед Мартой Бушко и Кэрри Донован за их энтузиазм и редакторскую поддержку; перед Тодом Голдбергом за чтение всех проектов, и, наконец, перед моей женой Валери и дочкой Мэдисон за то, что вытаскивали меня на поверхность, пока я был навязчиво одержим этой книгой.

Я родился и вырос в Области Залива, но коренные жители Сан-Франциско вроде вас могли заметить, что я допустил некоторые вольности с изображением моего родного города. Надеюсь, что мне все еще будут рады в следующий раз, когда я туда приеду.

1. Мистер Монк и термиты

Меня зовут Натали Тигер. Вы никогда не слышали обо мне, да и фактически во мне нет ничего особенного. Я не знаменитость и не совершала экстраординарных поступков, чтобы стать узнаваемой. Лишь еще один безликий покупатель, толкающий свою тележку по проходу в Уол-Марте.

Конечно, я ждала от жизни большего. Когда мне было девять лет, я мечтала, что стану одной из Ангелов Чарли. Не потому, что мне хотелось избивать преступников или повсюду бегать без бюстгальтера — я с нетерпением ждала дня, когда дорасту до момента, чтобы вообще его надеть. Грустно, но я все еще его жду. Я восхищалась Ангелами, потому что они были сильными, независимыми и ко всему относились с иронией. Больше всего мне нравилось, как эти девушки заботятся друг о друге.

Что ж, мечта моя сбылась, хоть и не так, как я ожидала. Сейчас моя жизнь и профессия — забота о себе, о моей двенадцатилетней дочери Джули и еще об одном человеке, которого зовут Эдриан Монк.

Вы ничего не слышали обо мне, но если живете в Сан-Франциско, и смотрите новости или читаете газеты, то скорее всего слышали о Монке, вот он действительно знаменит! Он — блестящий детектив, раскрывающий убийства, когда полиция оказывается сбитой с толку, и удивляющий меня своей неспособностью справиться с простейшими проблемами повседневной жизни. Если это цена гениальности, то я счастлива, что у меня ее нет.

Обычно забота о Монке — это простая работа, но все усложняется, когда в доме, где он снимает квартиру, находят термитов. Разумеется, нашел их именно Монк, заметив маленькую дырочку от укуса на сайдинге, и сразу поняв, что она свежая, поскольку постоянно проверяет неровности обшивки.

Когда я спросила его, зачем он это делает, он насмешливо посмотрел на меня и сказал:

— А разве не все так поступают?

Вот такая личность Монк.

До тех пор, пока здание не заделают и не обеззаразят, арендодатель попросил Монка пожить пару дней у друзей или в гостинице. Это уже проблема, поскольку из друзей у Монка только я, капитан Лиланд Стоттлмайер и лейтенант Рэнди Дишер из полицейского управления Сан-Франциско. На самом деле я-то ему не друг, а, скорее, сотрудник, и, учитывая, что он мне очень мало платит за то, что я вожу его повсюду на своей машине и ношусь со всеми его поручениями, едва ли я согласилась бы жить с ним под одной крышей.

Сначала я пошла к Стоттлмайеру как к бывшему напарнику Монка по полицейской службе с просьбой приютить его. Но капитан сказал, что жена уйдет от него, если он приведет Монка домой. Подумав, добавил, что сам уйдет из дома, если Монк здесь появится. Следующий пунктом значился Дишер, но оказалось, что он живет в однокомнатной квартире, и места для гостей у него нет. Хотя возникло ощущение, что для меня место бы нашлось, нуждайся я в этом… Или для любой другой женщины в возрасте тридцати с небольшим.

Что ж, деваться некуда, мы с Монком стали подыскивать гостиницу. Для большинства людей это проще простого, но Эдриан Монк не из большинства. Посмотрите, как он одевается!

Он носит рубашки, застегнув их до самой шеи. Они состоят из стопроцентного хлопка, не совсем белые, обязательно с восемью пуговицами, с воротом шестнадцатого размера и рукавом тридцать второго. Все пронумерованы. Возьмите на заметку: это важно!

Брюки со стрелками и манжетами, с восемью петлями для ремня (на обычных штанах их шесть, но его сшиты по специальному заказу), талией тридцать четыре и длиной тридцать четыре, но до манжет длина по внутреннему шву должна быть тридцать два. Все его двенадцать абсолютно идентичных пар ботинок коричневые, десятого размера. Заметьте еще раз: везде четные числа. Поверьте, это не случайность или совпадение. Это для него имеет огромное значение.

Очевидно, с этим связано какое-то обсессивно-компульсивное расстройство. Не могу сказать конкретно какое, потому что я не медсестра, как его бывшая помощница Шарона, внезапно сбежавшая, чтобы снова выйти за бывшего мужа (который, как я слышала, был не таким уж хорошим парнем, но после недолгого времени работы с Монком я поняла, что это не важно. Будь у меня бывший муж, к которому можно вернуться, я бы вернулась).

Так сложилось, что у меня нет профессиональной квалификации. Моим последним местом работы был бар, где я трудилась сначала официанткой, затем барменом, еще раньше работала инструктором йоги и блэкджек дилером, среди прочего. Из разговоров со Стоттлмайером я знаю, что Монк не всегда был таким странным. Его душевное здоровье подорвалось после того, как несколько лет назад убили его жену.

Поэтому я его понимаю. Когда мой муж Митч, боевой летчик, был убит в Косово, я как-будто спятила на долгое время. Не так, как Монк, разумеется, а нормально спятила.

Может быть, поэтому мы с Монком и общаемся так хорошо. Конечно, временами он раздражает меня, но я знаю, что многие его странности появились от глубокого и непреходящего горя, которое не понять никому, кто не прошел через это. Я отношусь к нему с пониманием, но даже у меня есть предел.

Но давайте вернемся к поиску гостиницы для Монка. Начнем с того, что мы могли выбирать только из четырехзвездочных отелей, ведь четыре — это четное число, а двухзвездочные отели не удовлетворили бы Монка стандартом чистоты номеров. Он бы не пустил свою собаку в двухзвездочную гостиницу — будь у него собака, которой нет и никогда не будет, потому что собаки — это животные, которые облизывают себя и пьют воду из унитаза.

Сначала мы отправились на Юнион Сквер в Белмонт — один из лучших отелей в Сан-Франциско.

Перед тем, как выбрать номер и заселиться, Монк настоял на том, чтобы осмотреть все свободные номера роскошного старого Белмонта. Выбирал он только четные номера, расположенные на четных этажах, разумеется. Все номера были стандартными с одинаковой мебелью и покрытием пола, но Монк умудрялся находить что-нибудь неправильное в каждом из них: один номер был недостаточно симметричен, второй, напротив, слишком симметричен, а третий симметричным не являлся вовсе.

Ванные комнаты в номерах были оклеены дорогими итальянскими обоями с цветами. Но если стыки обоев не располагались слева-направо, если цветы и их стебли не совпадали по линии стыка, Монк объявлял этот номер непригодным для жизни.

В десятом осматриваемом номере менеджер отеля начал с жадностью опустошать маленькие бутылочки водки из мини-бара, и у меня возникло сильное искушение присоединиться к нему. Монк в это время стоя на коленях проверял обои на противоположных стенах ванной и указывал на «критическое несовпадение». Я больше не могла выдержать это, и поступила так, как никогда не поступила бы, не находясь в крайне эмоционально-подавленном состоянии.

Я сказала Монку, что он может пожить у нас с дочерью.

Сказала просто для того, чтобы закончились мои острые мучения, не понимая в момент своей глубокой слабости ужасающих последствий моих слов. До того, как я успела взять свои слова назад, Монк незамедлительно принял мое приглашение, и менеджер отеля едва не расцеловал меня в порыве благодарности.

— Но я не хочу слышать никаких жалоб на обстановку в моем доме, на то, как там грязно, и уж тем более на «критические несовпадения», — сказала я Монку, спускаясь по лестнице в вестибюль.

— Я уверен, что у тебя идеально, — ответил Монк.

— Это как раз то, о чем я говорила. Вы уже начали жаловаться.

Он беспомощно посмотрел на меня.

— Я лишь сказал, что уверен в том, что у тебя идеально. Большинство людей приняло бы мои слова за искренний комплимент.

— Но большинство людей не подразумевают «идеально», когда говорят «идеально».

— Конечно, именно это они и подразумевают, — сказал Монк.

— Нет, они имеют в виду славно, мило или комфортно. Они не ждут идеала, в том смысле, что все будет, ну, идеальным. А Вы ждете.

— Ты должна доверять мне, — покачал головой Монк.

Я уставилась на него с недоумением.

— Вы не захотели остановиться в гостиничном номере только из-за того, что под раковиной не совпал обойный узор?

— А как иначе? — воскликнул он. — Это вопрос безопасности.

— Как это может влиять на безопасность? — спросила я.

— Это показывает их дрянное мастерство. Если они допустили такой промах с обоями, только представь, что они могли наворотить по остальной части строительства! Держу пари, что маленького землетрясения будет достаточно для того, чтобы здание рухнуло.

— Здание рухнет из-за того, что не сошелся узор на обоях?

— Оно должно быть забраковано.

Мы вошли в вестибюль, и Монк остановился как вкопанный.

— Что? — спросила я.

— Мы должны предупредить остальных! — ответил Монк.

— Каких остальных? — не поняла я.

— Постояльцев отеля, — сказал Монк. — Они должны быть проинформированы об этом.

— О том, что узор обоев не сходится?

— Это вопрос безопасности, — повторил Монк. — Я сообщу это им позже.

Я не стала спорить с ним. Откровенно говоря, я была счастлива, что наш визит в отель завершился без спотыкания о мертвое тело. Понимаю, это звучит нелепо, но если ты с Эдрианом Монком, трупы могут появиться в любое время в любом месте. И, как выяснилось позже, это была лишь временная отсрочка.



Монк жил в доме в стиле арт-деко на Пайн, в сумеречной зоне доступности, что покрывала северный край Западного Района с его семьями высшего и среднего класса, и юго-восточный угол Пасифик Хайтс с искусно украшенными старыми викторианскими домами и пышными городскими садами.

Солнечным субботним утром Монк ждал меня на блестящем от недавнего дождя тротуаре, наблюдая, как одетые в униформу няни из Пасифик Хайтс и домохозяйки в костюмах от Джуси Кутюр из Западного Района катают детей в колясках от Пег Перего вверх и вниз по холму Парка Альта Плаза с его уменьшенными копиями гавани, залива и моста Золотые Ворота.

Монк стоял с несчастным выражением лица с двумя большими одинаковыми чемоданами, по одному с каждой стороны от него. На нем было коричневое пальто с четырьмя пуговицами, руки глубоко засунуты в карманы, из-за чего он казался каким-то маленьким.

Было нечто трогательное в его виде, он был похож на грустного, одинокого ребенка, впервые уезжающего в летний лагерь. Мне захотелось обнять его, но, к счастью для нас обоих, это желание быстро прошло.

В выходные припарковаться в этом районе абсолютно невозможно, поэтому я встала вторым рядом перед его домом, который был такой обтекаемой формы, что казался аэродинамичнее, чем моя машина.

Выйдя из машины, я махнула рукой в сторону его чемоданов:

— Вы уезжаете лишь на пару дней, мистер Монк.

— Я знаю, — ответил он. — Поэтому и взял с собой так мало вещей.

Я открыла багажник моего Чероки и попыталась поднять один из чемоданов. И чуть не вывихнула себе плечо.

— Что там у Вас? Золотые слитки?

— Восемь пар ботинок.

— Да Вам этого хватит больше, чем на неделю, если носить по паре в день.

— И то я терплю лишения.

— Там еще что-то есть, — я с трудом запихала чемодан в багажник. — Он слишком тяжелый.

— Там еще четырнадцать пар носков, четырнадцать рубашек, четырнадцать пар брюк, четырнадцать…

— Четырнадцать? — воскликнула я. — Почему четырнадцать?

— Знаю, что играю на грани, но я такой, какой есть. Человек, живущий на краю. Это волнительно, — сказал Монк. — Думаешь, я взял достаточно вещей?

— Более чем, — ответила я.

— Может, стоило взять больше?

— С Вами все будет в порядке.

— А может просто взять две пары…

— Чего?

— Всего, — ответил он.

— А я думала, что Вы человек, живущий на краю, — сказала я.

— А что, если край приблизится?

— Это вряд ли.

— Это ты так думаешь, — сказал Монк. — Если такой день настанет, мы об этом пожалеем.

Я уже жалела. Хоть и не до конца понимала, что значит «пожалеем».

Я жестом показала на второй чемодан.

— Вы собираетесь засунуть его в багажник, мистер Монк, или планируете оставить здесь?

— Ты хочешь, чтобы я положил чемодан в твою машину?

— А Вы хотите, чтобы я сделала это за Вас?

Он сказал:

— Так это твоя машина.

— И что?

Он пожал плечами.

— Я думал, что у тебя система…

— И она заключается в том, что я должна грузить Ваши вещи в мою машину?

— Но ты же положила первый чемодан в багажник.

— Просто из вежливости, — сказала я. — Я не горю желанием заниматься погрузкой.

— Хорошо, что мы все выяснили, — Монк взял чемодан и втиснул его рядом с первым. — Я лишь не хотел вторгаться в твое пространство.

Думаю, ему было просто лень, но с Монком ни в чем нельзя быть абсолютно уверенным. Даже если он и поленился, я не могу винить его за это, потому что он мой начальник, и я дорожу своей работой. Кроме того, это дало мне возможность начать разговор на волнующую меня тему.

— Конечно же Вы не хотели, мистер Монк, и это очень здорово! Я ценю это, потому что мы с Джули многие вещи делаем не так, как Вы.

— Например?

О Господи, — подумала я. — С чего бы начать?

— Ну, например, мы не кипятим зубную щетку после каждой чистки зубов.

Его глаза широко распахнулись.

— Но это очень неправильно!

— После мытья рук мы не всегда вытираем их новым стерильным полотенцем.

— Ваши родители не всему научили вас в вопросах личной гигиены?

— Мистер Монк, я надеюсь, что, пока Вы живете у нас, будете уважать наш образ жизни и принимать нас такими, какие мы есть.

— Хиппи, — сказал он.

Это было слово, которое я не слышала десятилетия, и которое никак ко мне не относилось. Я пропустила его мимо ушей.

— Все, что я хочу, это чтобы мы втроем жили дружно, — сказала я.

— Ты же не куришь марихуану?

— Конечно же, нет! За кого Вы меня принимаете? Стойте — не надо отвечать! Я лишь пытаюсь сказать, мистер Монк, что в моем доме я — начальник!

— До тех пор, пока не закончится «травка».

— Не закончится, — сказала я.

— Клево!

Довольно улыбнувшись, он сел в машину и пристегнулся ремнем безопасности.

2. Мистер Монк заселяется

Я живу в Ной Вэлли, на пересечении знаменитого района Кастро с энергичным гей-сообществом и многоязычного района Мишен, уверенно идущего к тому, чтобы быть завоеванным несокрушимыми силами гентрификации с зажатыми в кулаках каталогами гипермаркета Вильямс-Сонома.

Ной Вэлли похож на небольшой городок, далекий от шума и хаоса Сан-Франциско, хотя шумный Сивик-центр, кишащий политиканами и бродягами, находился лишь в двадцати кварталах, за северной стороной очень крутого холма.

Когда мы с Митчем покупали наш дом, Ной Вэлли был районом, где проживал рабочий класс. Казалось, что абсолютно все соседи ездили на Фольксвагенах-кроликах, дома выглядели слегка запущенными, нуждающимися в свежем слое краски и чуточке любящего внимания.

Теперь все ездят на минивэнах и внедорожниках, перед каждым домом насажены деревья, и Двадцать четвертая улица — торговый район, где когда-то были пекарни, столовые и парикмахерские — теперь наводнена кондитерскими, кафе и салонами красоты.

Правда, не весь район увеличил свое благосостояние. Осталось немало домов, нуждающихся в заботе (таких, как мой), маленьких сувенирных магазинчиков, букинистических магазинов, домашних пиццерий, которые Ной Вэлли ловко удержал богемным образом жизни (теперь в равной степени подлинным и искусственно создаваемым). Наш спальный район удобен как для молодых семей, так и для пенсионеров, сюда не забредает ни один турист.

Когда я ехала по Дивисадеро к дому, Монк попросил меня отрегулировать мое сиденье таким образом, чтобы оно было на одном уровне с его сиденьем. Я объяснила, что если сделаю это, то не смогу дотянуться до таких важных вещей, как педаль газа, тормоз и рулевое колесо. Когда я предложила его сиденье выровнять с моим, он проигнорировал меня и начал возиться с пассажирским зеркалом, стараясь повернуть его так же, как зеркало на стороне водителя, пытаясь, я уверена, компенсировать дисбаланс, вызванный неправильным расположением сидений.

Не вижу в этом никакой логики. Вот почему я постоянно держу в бардачке пузырек успокоительного. Не для Монка, конечно. Для себя.

Когда мы подъехали к моему маленькому домику в викторианском стиле, я оставила Монка доставать чемоданы из машины, а сама ворвалась внутрь, чтобы проверить, нет ли там чего-нибудь, что может вывести его из себя. Не то чтобы он никогда не был у меня, но это первый раз, когда он собирался остаться здесь дольше, чем на час или два. Мелочи, на которые раньше он мог усилием воли не обращать внимания, сейчас могли стать невыносимыми.

Постояв в дверном проеме и осмотрев гостиную, я поняла, что мой дом для Монка будет минным полем. Обстановка, которую мне нравится называть шикарной барахолкой, мебель и светильники представляют из себя эклектическую смесь стилей и эпох. Немного арт-деко тут, немного ситца а-ля семидесятые там, потому что я покупала то, за что глаз цеплялся, и на что хватало моего скудного бюджета. Я подошла к дизайну интерьера хаотично.

Другими словами, мой дом и моя жизнь были антитезой Эдриана Монка. И я ничего не могла поменять мгновенно. Все, что было в моих силах — это открыть дверь пошире, сказать Монку «добро пожаловать», и приготовиться к худшему.

Именно так я и поступила. Он прошел внутрь, оглядел дом так, будто был здесь впервые и удовлетворенно улыбнулся.

— Мы приняли правильное решение, — сказал он. — Это гораздо лучше, чем гостиница.

Это было последним, что я ожидала услышать.

— Правда? Почему?

— Чувствуется, что дом обжитой, — ответил он.

— А я думала, что Вам не нравятся дома, обжитые другими людьми, — сказала я.

— Разница в том, что в гостиничных номерах постоянно живут тысячи разных людей, а дом — это… — его голос затих на мгновение. — Дом.

Я улыбнулась. Это самое приятное из того, что он мне когда-либо говорил.

— Давайте, я покажу Вам Вашу комнату, мистер Монк.

Я повела его по прихожей, мимо закрытой двери комнаты Джули, на которой висела большая нарисованная от руки желтая предупреждающая табличка, гласившая: ЧАСТНАЯ СОБСТВЕННОСТЬ. НЕ НАРУШАТЬ. НЕ ПОДХОДИТЬ. БЕЗ СТУКА НЕ ВХОДИТЬ. Мы вдвоем живем с ней в этом доме и табличка показалась мне излишней и чересчур подростковой. Вообще-то у меня на двери тоже висела табличка наподобие этой, когда мне было столько же лет, сколько Джули, но у меня были несносные братья. А у нее есть только я. Под табличкой был наклеен ромбовидный плакат: «ОСТОРОЖНО! ОПАСНЫЕ ОТХОДЫ», который Джули нашла на улице.

Монк взглянул на плакат:

— Это шутка, правда?

Я кивнула.

— Очень смешно, — он попытался хихикнуть, но это прозвучало так, словно он поперхнулся. — Ты предупреждай меня периодически!

— О чем предупреждать?

— О том, что это шутка, — сказал он. — Дети могут быть очень озорными, знаешь ли. Однажды, когда мне было восемь, я целый день проходил с немытыми руками.

— Вам повезло, что Вы выжили.

Монк вздохнул и кивнул головой:

— Когда мы молоды, думаем, что бессмертны.

Я указала Монку на дверь рядом с комнатой Джули.

— А там наша комната для гостей.

Вообще-то, еще за день до этого это была кладовка, которую мы загромождали ненужными вещами, которым не нашлось места в остальной части дома. Сейчас они временно теснятся в моем гараже.

Монк сделал несколько шагов по комнате и осмотрел мебель. Там стояла стандартная кровать, первая из того, что мы купили с Митчем. Стены украшены эскизами с видами Лондона, Парижа и Берлина в дешевых рамках, которые мы покупали у уличных художников, когда путешествовали по Европе. Комод, купленный на гаражной распродаже, был с одной потерявшейся ручкой от выдвижного ящика — изъян, который, я надеялась, Монк не заметит, но знала, что заметит. У него была удивительная наблюдательность, что и делало его великим детективом. Он мог совершенно точно сказать, взглянув на эскиз Собора Парижской Богоматери, был ли художник левшой или правшой, что он ел на обед и не задушил ли он свою старенькую бабушку подушкой.

Монк поставил свои чемоданы в футе от кровати.

— Это очаровательно.

— В самом деле?

Это было даже лучше, чем я надеялась, хоть и заметила, что он отводит глаза от комода, будто тот излучает ослепительный свет.

— О да, — сказал он. — Комната источает очарование.

Прежде, чем я смогла спросить его, что это значит, особенно «источает», прозвенел дверной звонок. Я извинилась и пошла посмотреть на визитера.

На моем крыльце стоял плотный мужчина с планшетом. За его спиной маячили еще двоих мужчин, выгружающих холодильник из грузовика, стоящего на обочине.

— Эдриан Монк здесь проживает? — спросил мужчина. От него пахло Олд Спайсом и виски Катти Сарк. Не уверена, что меня больше тревожило: смешение запахов или тот факт, что я их различаю.

— Нет, здесь проживаю я, — ответила я. — А мистер Монк всего лишь гость.

— Неважно, — сказал он, развернулся и свистнул мужчинам на улице. — Начинайте разгрузку.

— Постойте, — я вышла на крыльцо. — Что вы выгружаете?

— Ваши вещи, — сказал он, протягивая мне планшет и ручку. — Распишитесь вот здесь.

Я посмотрела на документ. Это был акт приемки всей мебели, посуды, постельных принадлежностей и бытовой техники, доставленных из квартиры Монка в мой дом. Значит, такая у него была идея справиться с лишениями?

— Вы прибыли как раз вовремя, — я услышала голос Монка за своей спиной. Повернулась и увидела его держащим дверь, пока грузчики заносили холодильник. — Будьте осторожнее с этим!

— А ну стоять! — крикнула я грузчикам, и повернулась к Монку. — Что происходит?

— Просто несколько предметов первой необходимости.

— Есть большая разница между тем, когда ты гостишь у кого-то и когда переезжаешь насовсем.

— Я это знаю, — сказал он.

— Тогда как Вы объясните это? — я указала на холодильник.

— У меня на это особая диетическая необходимость.

— Поэтому Вы привезли свой холодильник и все продукты, которые находятся в нем?

— Я не хотел быть обузой, — ответил он.

Я замахнулась на него планшетом.

— В этом весь Вы, мистер Монк, — сказала я. — Чтобы вместить Ваши вещи, сначала нужно вытащить из дома на улицу мои.

Монк указал на грузчиков.

— Уверен, они будут рады помочь. Они профессионалы.

Я глубоко вздохнула, сунула планшет в руки плотного мужчины и сказала ему:

— Увезите все это туда, откуда привезли.

— Они не могут, — сказал Монк.

— Почему?

— Здание опечатано, — ответил он. — И, к тому же, обработано отравой.

— Значит, Вам придется сдать вещи на склад, мистер Монк, или можете оставить их прямо на газоне. Потому что я не позволю вносить их в мой дом.

Я зашла в дом, захлопнула дверь и оставила Монка с грузчиками.

Я стояла в центре гостиной, с трудом сдерживая гнев, и вдруг поняла, что нахожусь в доме уже пятнадцать минут, и за все это время ни разу не увидела и не услышала свою дочь. Я подошла к ее двери и постучала.

— Джули, — я прижалась ухом к двери. — Ты здесь?

— Да, — тихо ответила она. — И хватит прикладывать ухо к двери.

Я отступила назад с виноватым видом, хоть и знала, что она не могла меня видеть.

— У тебя все хорошо?

— Все нормально.

— Здесь мистер Монк, — сказала я.

— Я знаю, — ответила она.

— Поэтому ты прячешься в своей комнате?

— Я не прячусь.

— Мне казалось, что мистер Монк тебе нравится.

— Да, это так.

Я обычный человек и мать-одиночка, и уже была достаточно взвинчена из-за Монка и грузчиков, поэтому терпеть обидчивое поведение не собиралась.

— Может, тогда ты вытащишь свою задницу сюда, и будешь любезной? — сказала я.

— Не могу, — ответила она.

— Почему?

— Потому что он будет считать меня ребенком, — сказала она, и затем я услышала нечто похожее на приглушенные рыдания.

Я почувствовала острый укол вины: ну что я прицепилась к ней, в самом деле, вместо того, чтобы быть внимательной, заботливой и всезнающей мамой! Я решила не обращать внимания на предупреждающие знаки на ее двери и прислушаться к тому, что услышала в ее голосе. И открыла дверь.

Джули сидела на кровати, слезы ручьем текли по ее щекам. Она достала все свои мягкие игрушки из глубины шкафа, куда спрятала их полгода назад, заявив, что теперь «слишком взрослая». Она обложилась забавными игрушками и крепко обнимала их.

Я села на кровать рядом с Джули, обняла ее и спросила:

— Что случилось, милая?

— Ты будешь считать, что я дура, — всхлипнула она.

Я поцеловала ее в щечку.

— Обещаю, не буду.

— Мэдди позвонила, — сказала она, имея в виду одну из своих школьных подружек. — Спарки умер. Его убили.

И снова начала рыдать. Окончательно растерявшись, я притянула ее к себе и погладила по волосам. Мне не хотелось спрашивать, но я должна была…

— Кто такой Спарки?

Джули подняла голову, горько всхлипнула и вытерла слезы с глаз.

— Это далматинец из пожарной части. Тот, которого пожарный Джо каждый год приводит в школу, когда приходит рассказать о пожарной безопасности.

— Ах, этот Спарки! — я понятия не имела, о чем она говорит. — Что же случилось?

— Вчера ночью кто-то ударил его киркомотыгой по голове, — сказала Джули с дрожью в голосе. — Кто может захотеть убить чудесную, доверчивую и невинную собаку?

— Не знаю, — сказала я.

Она снова начала плакать и обняла меня крепче.

— Я выясню, — тихонько сказал Монк.

Мы с Джули обернулись и увидели его стоящим в дверях. Как долго он был там?

— Вы сделаете это? — спросила Джули.

— Это то, что я умею, — весомо произнес Монк. — Раскрывание убийств — это часть моей натуры.

Джули потянулась за салфеткой на тумбочке, высморкалась, бросила использованную салфетку в мусорный бак. И промахнулась.

— Вы правда думаете, что сможете поймать того, кто убил Спарки? — спросила она.

Монк смотрел на салфетку на полу так, будто ждал, что она сама уползет куда-нибудь.

— Да.

Джули повернулась ко мне.

— А мы сможем заплатить ему?

Это был очень хороший вопрос. Я повернулась к Монку и увидела, что он смотрит на салфетку, так скривив шею, будто она сломана.

— Так мы сможем? — спросила я его.

— Я отдам убийцу в руки правосудия, если вы сделаете для меня одно огромное одолжение.

— Какое? — спросила Джули.

Я надеялась, оно не будет связано с разрешением перетащить все его имущество в мой дом, потому что этого не произойдет, неважно, сколько щенков, тюленят или крольчат будут убиты.

— Положите эту салфетку в пластиковый пакет и немедленно выбросьте ее из этого дома.

— Это я могу, — сказала Джули.

— Спасибо, — Монк посмотрел на меня и кивнул в сторону плаката на ее двери. — Это не шутка.

3. Мистер Монк и пожарная машина

Суббота у Джули — «день активности». Тхэквондо. Занятия футболом. Класс хип-хопа. И, конечно, неизменная вечеринка в честь чьего-нибудь дня рождения. Давайте по-честному: ни один родитель не хочет повсюду развозить свое дитя в законные выходные. Поэтому я составила график развоза с соседскими матерями (чаще всего именно матерям достается эта нелегкая работа). Так уж вышло, что эта суббота не была моим днем развоза, и другой загруженной работой, смертельно уставшей матери пришлось возить толпу непослушных детей в их классы, на их занятия и, разумеется, на вечеринки.

Когда у меня появляется свободное время в одиночестве, я стараюсь потратить его на отдых с хорошей книгой, на долгую прогулку или на роскошное лежание в горячей ванне. Но в конечном итоге беготня из-за дел, которые я забыла сделать, неизбежна. Например стирка, покупка продуктов в супермаркете, уборка дома и оплата счетов.

В этот субботний полдень я была свободна для помощи Монку, которого моя дочь наняла для расследования убийства пожарного далматинца.

Нашей первой остановкой стала пожарная часть, которая находилась в Норт Бич, недалеко от Китайского квартала и рыбачьего причала. Конечно, никакого пляжа там не было, он был погребен под свалкой, а набережную перенесли дальше на север десятилетия назад, поэтому название лукавит. Возможно, лучше называть эту местность Маленькая Италия, потому что китайцев здесь живет гораздо меньше, чем итальянцев, поэтому и название Китайский квартал тоже лукавит.

Норт Бич знаменит писателем-битником Джеком Керуаком и стриптизершей Кэрол Дода, чьи большие сиськи стали украшением вывески клуба Кондор. В микрорайоне осталось несколько реликтов прошлого битников для привлечения туристов. Пара стрип-клубов еще цепляются за жизнь на Бродвее, но их захудалое очарование почти комично, и они теряют почву под ногами так же быстро, как кофейни и картинные галереи.

Повсюду гентрификация, благоустройство и обновление, друзья мои. Неспроста все происходит с домами и районами. Съездите в Лос-Анджелес, и увидите, что там теперь такие же гентрифицированные, благоустроенные и обновленные люди.

Улицы были влажными после вчерашнего прерывистого дождя, но небо оставалось чистым и ясным, дул прохладный ветерок. Я чувствовала запах океана, смешивающийся с запахом готовящейся пищи из Китайского квартала.

Пожарная часть находилась на вершине холма с завораживающим видом на пирамиду Трансамерика и башню Койт. Она была построена из красного кирпича в середине 1900-х годов с вырезанной по камню и установленной над арочными дверями гаража эмблемой Пожарного Департамента Сан-Франциско с орлом, изображенным под скрещенными топорами, держащим в своих когтях щит, покрытый язычками пламени.

— Когда я был маленьким, — сказал Монк. — Я мечтал стать пожарным.

— Правда? — спросила я.

— Мне все нравилось в этой профессии, — продолжал он. — Кроме пожаротушения.

— Тогда что же из работы пожарного Вам нравилось?

— Это.

Монк повернулся к пожарной части и развел руки так, будто хотел обнять то, что видел перед собой. Обе двери гаража были открыты, впуская внутрь потоки ветра, где пол-дюжины пожарных намывали и полировали две блестящие пожарные машины. Солнечный свет отражался от сверкающего хрома и полированного красного металла.

— Разве это не прекрасно? — он вздохнул.

Я проследила, как его взгляд окинул пожарные шланги, аккуратно сложенные наверху одной из пожарных машин; без единого пятнышка бетонные полы, намытые и вытертые до мраморного блеска; ровные ряды пожарных шапок, мундиров и шлемов, находящихся на открытом стеллаже из ослепительной стали; киркомотыги, лопаты и другие инструменты, развешенные на стене по величине, порядку формы и назначения. Царство чистоты, эффективности и порядка.

Его глаза были широко раскрыты с детским благоговением и восхищением. Как будто ему снова десять лет, хотя должна признаться, что не до конца убеждена, что он когда-нибудь по-настоящему взрослел.

Монк подошел к капитану, который стоял рядом с тележкой с аккуратно сложенными белыми полотенцами и корзиной для белья, наблюдая за тем, как его люди работают. Его синяя форма с короткими рукавами была идеально наглажена и накрахмалена, а значок так блестел, что казалось, будто он излучает свет. Ему было около пятидесяти, черты лица были такими жесткими и точеными, какими обладают только солдаты, персонажи комиксов и статуи.

— Я могу вам чем-нибудь помочь? — спросил капитан.

— Вообще-то это мы бы хотели помочь вам, — ответил Монк. — Я Эдриан Монк, а это моя помощница Натали Тигер.

— А я капитан Мантуз, — он протянул руку Монку. — Вы детектив, верно?

Монк пожал его руку, затем протянул свою открытую ладонь ко мне за дезинфицирующей салфеткой. Я дала ему ее. Если Мантуза это задело, он виду не показал.

— Меня наняли расследовать убийство Спарки, — сказал Монк, вытирая руки.

— Вы работаете на Джо? — спросил Мантуз.

— Кто такой Джо? — переспросил Монк, и отдал мне салфетку.

— Пожарный Джо, — подала голос я, убирая салфетку в мешочек, и кладя его себе в сумочку. Обычно в конце дня моя сумочка переполнена маленькими мешочками с салфетками. — Они со Спарки были командой.

— Они были больше, чем командой, мисс Тигер, — сказал Мантуз. — Джо Кокрэн вытащил этого пса из приюта десять лет назад, и с тех пор они были неразлучны. Спарки не был моим псом, но у меня такое чувство, что вчера ночью мы потеряли одного из наших людей. Мы все так думаем.

Монк взял одно из полотенец, сложенных на тележке, и указал на пожарную машину:

— Можно?

Мантуз пожал плечами:

— Конечно.

Монк подошел к машине и протер сверкающую хромом фару. Затем он повернулся к нам с большой мальчишеской улыбкой на лице.

— Ух ты, — сказал он.