Хеннинг Манкелль

Пирамида

Сокращение романа выполнено Ридерз Дайджест Ассосиэйшн, Инк. по особой договоренности с издателями, авторами и правообладателями. Все персонажи и события, описываемые в романах, вымышленные. Любое совпадение с реальными событиями и людьми — случайность.

Пролог

Летя на низкой высоте, самолет проник на территорию Швеции к западу от Моссбю. Густой туман над морем ближе к берегу редел. Перед пилотом вдруг возникли контур береговой линии и первые домики. Но он уже много раз проделывал этот путь. Так что, перелетев через границу Швеции и опознав пляж Моссбю и огни вдоль дороги на Треллеборг, он резко повернул на северо-восток и еще раз на восток. Самолет «пайпер-чероки» послушно лег на тщательно проложенный курс. Невидимая тропа воздушного коридора пролегала над теми районами Сконе, где дома были немногочисленны и стояли далеко друг от друга. 11 декабря 1989 года, около пяти часов утра. Вокруг — почти полная темнота. Каждый раз, когда он летел ночью, он вспоминал, как давным-давно работал вторым пилотом в одной греческой компании, которая тайно, ночами перевозила табак из тогдашней Южной Родезии, подвергнутой политическим санкциям. Это было в 1966–1967 годах. Тогда он узнал, что искусный пилот может лететь и ночью, почти без посторонней помощи и в совершенном радиомолчании.

Самолет летел так низко, что снизиться еще больше пилот не решался. Он уже стал подумывать, не вернуться ли, не выполнив задания. Такое иногда случалось. Ведь безопасность прежде всего, а видимость оставалась плохой. Но вдруг, за миг до того, как пришлось бы принимать окончательное решение, туман растаял. Он посмотрел на часы. Через две минуты должны показаться огни, отмечающие место, где нужно сбросить груз. Он обернулся и крикнул мужчине, сидевшему на единственном в кабине пассажирском месте:

— Две минуты!

Мужчина у него за спиной кивнул, осветив себе лицо фонариком.

Пилот всматривался в черноту ночи. Теперь — одна минута, подумал он. И тут увидел огоньки, очерчивающие квадрат со стороной в двести метров. Он скомандовал напарнику приготовиться. Потом повернул налево и приблизился к светящемуся квадрату с запада. Напарник у него за спиной открыл дверь кабины, он ощутил порыв холодного ветра и дрожь фюзеляжа и положил палец на мерцающую красным кнопку. Максимально снизил скорость. Нажал кнопку, она засветилась зеленым — значит, напарник сейчас выбрасывает контейнер в резиновом футляре. Дверь захлопнулась, холодный ветер прекратился. Пилот сменил курс и направил самолет на юго-восток. И улыбнулся. Контейнер уже приземлился где-то там, внутри светящегося квадрата. Кто-то там его заберет. Огни отключат и увезут, и темнота вновь станет такой же непроницаемой, как раньше. Отлично сделано, подумал он. Уже девятнадцатый раз.

Он посмотрел на часы. Через девять минут они достигнут берега и покинут Швецию. А в восемь часов приземлятся на частную посадочную полосу под Килем, он сядет в машину и поедет в Гамбург, домой.

Самолет качнуло. Потом еще раз. Пилот проверил панель управления. Кажется, все нормально. Встречный ветер не особенно силен, турбулентности нет. Самолет тряхнуло в третий раз, уже сильнее. Пилот налег на штурвал, но самолет заваливался влево. Он попытался выправить курс — безуспешно. Приборы показывали, что все нормально, но что-то явно было не так. Самолет не слушался руля и терял высоту, хотя скорость и увеличивалась. Пилот попытался успокоиться. Что могло случиться? Перед вылетом он всегда сам осматривал самолет. Придя в полночь в ангар, он целый час проверял машину, сверялся с заметками, оставленными механиком, выполнил все указания, что были в памятке, и лишь потом полетел.

Он снова налег на штурвал, но самолет продолжал крениться. Положение серьезное. Он еще увеличил скорость и попробовал выровнять машину. Напарник крикнул: «Что случилось?» Пилот не ответил. Ему было нечего сказать. Если не удастся выровнять самолет, через пару минут они разобьются. Даже не долетев до моря. Сердце его колотилось, он изо всех сил крутил штурвал, но ничего не помогало. На краткий миг его охватила ярость — и безнадежность. Он продолжал жать на рычаги и педали до самого конца.

Девятнадцать минут шестого «пайпер-чероки» с чудовищной силой ударился о землю. И немедленно вспыхнул. Но двое мужчин на борту не заметили того, что их тела охватило пламя. Они были мертвы — в момент столкновения с землей их разорвало на куски.

С моря наползал густой туман. Плюс четыре градуса и почти безветренно.

Глава 1

11 декабря Валландер проснулся в шесть утра. И в тот же миг, как он открыл глаза, зазвонил будильник. Выключив будильник, он полежал, глядя в темноту. Потянулся, вытянул руки, ноги, подвигал пальцами рук и ног. Это стало уже привычкой — проверить, не оставила ли ночь после себя болей. Сглотнул, чтобы проверить, не пробралась ли какая инфекция в респираторную систему. Порой он спрашивал себя, не становится ли ипохондриком. Но в это утро все было в порядке, и он вопреки обыкновению полностью выспался. Лег вчера рано, в десять часов, и заснул немедленно.

Он выбрался из постели и направился на кухню. Термометр показывал плюс шесть. Так как он знал, на сколько термометр врет, он подсчитал, что на улице плюс четыре. Он посмотрел на небо. Над крышами плыли полоски тумана. Этой зимой в Сконе снега еще не было. Выпадет, подумал он. Рано или поздно выпадет. И бураны начнутся.

Он сварил кофе, сделал бутерброды. Как всегда, в холодильнике было пусто. Вчера, прежде чем идти спать, он составил список покупок и положил его на кухонный стол.

За завтраком он просматривал прихваченную из прихожей «Истадс аллеханда», но задержался только на странице объявлений. Где-то в подсознании теплилось смутное желание купить дом в деревне. Чтобы утром можно было выходить прямо в сад и писать на траву. Чтобы можно было завести собаку и даже — еще более давняя мечта — устроить голубятню. Объявления предлагали несколько домов, но ни один его не заинтересовал. Потом взгляд его остановился на объявлении, в котором говорилось о том, что в Рюдсгорде продаются щенки лабрадора. Не с того конца начинаешь, сказал он себе. Сначала дом, потом собака. Не наоборот. «А не то, пока я на работе, неприятностей не оберешься — мне же некому помочь». С тех пор как Мона окончательно ушла от него, прошло два месяца. В глубине души он до сих пор отказывался принять это. И в то же время не знал, что сделать, чтобы вернуть ее.

В семь часов он был готов выходить. Надел свитер, который обычно носил при температуре от нуля до минус восьми. У него были свитеры на самые разные температуры — он всегда очень придирчиво выбирал, какой надеть. Потому что здешней сырой зимой и мерзнуть не любил, и потеть не хотел. Считал, что это плохо отражается на мыслительных способностях. Потом решил пойти в участок пешком. Выйдя из дома, вдохнул легкий ветерок с моря. Дорога до работы с Мариагатан заняла десять минут.

Шагая, он думал о предстоящем дне. Если за ночь не случилось ничего серьезного, о чем он постоянно молил Бога, сегодня он будет допрашивать предполагаемого торговца наркотиками, задержанного вчера. Кроме того, у него на столе куча папок с материалами по текущим расследованиям, с которыми надо что-то делать. Самое неблагодарное из сегодняшних дел — разобраться с перевозкой в Польшу краденых дорогих автомобилей.

Он вошел в стеклянные двери участка и кивнул Эббе, которая со свежим перманентом сидела в приемной.

— Прекрасна, как всегда, — сказал он ей.

— Стараюсь, — ответила она. — А вот тебе надо следить за собой, чтобы не растолстеть. Разведенные мужчины часто толстеют.

Валландер кивнул. Она была права. После развода он стал питаться нерегулярно и однообразно. И каждый день говорил себе, что с вредными привычками пора покончить, — но пока что без особого успеха. Он вошел в свой кабинет, повесил пальто и сел за стол.

Зазвонил телефон. Он снял трубку. Звонил Мартинссон. Валландер не удивился. Они двое были самыми ранними пташками убойного отдела.

— Похоже, нам придется выехать в Моссбю, — сказал Мартинссон.

— Что случилось?

— Самолет разбился.

У Валландера кольнуло в груди. Он подумал, что это пассажирский авиалайнер из Стурупа, аэропорта города Мальмё, заходивший на посадку или на взлет. Авиакатастрофа, возможно, со множеством жертв.

— Легкий самолет, — продолжал Мартинссон. Валландер с облегчением выдохнул, мысленно выругав Мартинссона за неумение с самого начала прояснить ситуацию. — Звонок поступил совсем недавно. Пожарная бригада уже на месте.

Валландер кивнул в трубку.

— Уже иду, — сказал он. — Кто еще там должен быть?

— Больше никого, насколько мне известно. Ну, патрульные машины, разумеется. Они уже там.

— Тогда мы будем первыми.

Они встретились в приемной и уже выходили, когда вошел Рюдберг. Он страдал от ревматизма, был бледен. Валландер кратко рассказал ему, что случилось.

— Вы езжайте вперед, — сказал Рюдберг, — а я сначала должен зайти в туалет.

Мартинссон и Валландер вышли из участка и направились к машине Мартинссона.

— Он выглядит больным, — заметил Мартинссон.

— Он и есть больной, — ответил Валландер. — У него ревматизм. И потом еще что-то. Кажется, проблемы с мочевым пузырем.

По прибрежной дороге они ехали на запад.

— Теперь давай подробности, — сказал Валландер, глядя на море.

— А нет никаких подробностей, — ответил Мартинссон. — Самолет разбился около половины шестого. Позвонил фермер. Место катастрофы чуть севернее Моссбю, в чистом поле.

— Известно, сколько человек было в самолете?

— Нет.

— Стуруп должен был оповестить об исчезновении самолета. Если этот самолет разбился в Моссбю, пилот наверняка переговаривался по радио с башней контроля воздушных перевозок в Стурупе.

— Я тоже так подумал, — сказал Мартинссон. — И потому, прежде чем звонить тебе, позвонил в Стуруп.

— И что тебе сказали?

— Что ни одного самолета не пропало.

Валландер посмотрел на Мартинссона:

— Что это значит?

— Не знаю, — ответил Мартинссон. — Вообще-то в воздушном пространстве Швеции нельзя летать без предписанного маршрута и постоянной радиосвязи с авиадиспетчерами.

— В Стурупе не получали сигнала об аварийной ситуации? Пилот должен был радировать, когда у него возникли проблемы. Обычно это происходит за пару секунд до того, как самолет врезается в землю.

— Не знаю, — повторил Мартинссон. — Я действительно знаю не больше, чем рассказал.

Валландер покачал головой. Потом подумал о том, что́ им предстоит увидеть. Он и раньше сталкивался с авиакатастрофами, в том числе и малого самолета. Там пилот был один. Самолет упал чуть севернее Истада, и пилот разбился — буквально развалился на куски. Впрочем, тот самолет не загорелся.

Валландер с ужасом думал о том, что́ увидит на месте происшествия. Господь не прислушался к сегодняшней его утренней молитве.

Добравшись до побережья Моссбю, Мартинссон повернул направо. Валландер увидел поднимающийся к небу столб дыма.

Через несколько минут они доехали до места. Самолет упал метрах в ста от фермерского дома, прямо на середину вспаханного поля, которое сейчас представляло собой сплошную жидкую грязь. Пожарные все еще поливали обломки пеной. Мартинссон вынул из багажника пару резиновых сапог, Валландер с несчастным видом посмотрел на свои почти новенькие зимние ботинки, и они пошли по грязи. Начальником наряда пожарных был Петер Эдлер. Валландеру он нравился, они много раз работали вместе, и работать с ним было легко. Кроме двух пожарных машин и «скорой помощи» здесь был еще и патрульный автомобиль.

Валландер кивнул Петерсу, начальнику патруля, и обратился к Эдлеру.

— Что у нас здесь? — спросил он.

— Два трупа, — ответил Эдлер. — Должен предупредить, не в лучшем виде. Вот что получается, когда люди сгорают в бензине.

— Меня можете не предупреждать, — сказал Валландер. — Я знаю, как такое выглядит. — К Валландеру подошел Мартинссон. — Узнай, кто звонил, — сказал ему Валландер. — Возможно, кто-то с этой фермы. Узнай, в какое время. А потом нужно будет серьезно поговорить с авиадиспетчерами в Стурупе.

Мартинссон кивнул и направился к ферме, а Валландер подошел к самолету. Врезавшись в землю, он лежал на левом боку. Оторванное левое крыло развалилось на части, их разбросало по полю. У правого крыла, хоть оно и не оторвалось от фюзеляжа, отломан кончик. Самолет одномоторный, винт погнулся и ушел глубоко в землю. Валландер медленно обошел самолет, черный от копоти и покрытый пеной.

— Можно пену убрать? — спросил он. — Кажется, у самолетов опознавательные знаки обычно располагаются на фюзеляже и под крыльями?

— Нет, пену на некоторое время надо оставить, — сказал Эдлер. — Вдруг в топливном баке еще что-то осталось?

Валландер понял, что придется подчиниться. Эдлер был прав. Он подошел ближе, вгляделся. Невозможно рассмотреть никаких цифр. Он еще раз обошел самолет и тяжелой поступью, утопая в грязи, двинулся в поле, к самому большому обломку крыла. Присел на корточки, но и здесь не увидел ни букв, ни цифр — было слишком темно. Он позвал Петерса, попросил фонарь и стал внимательно изучать крыло. Поскреб его пальцем с внешней стороны — закрашено. Значит ли это, что кто-то хотел скрыть принадлежность этого самолета?

Валландер поднялся на ноги. Опять он делает скоропалительные выводы. Разбираться в этом — дело Нюберга и его команды экспертов. Он отсутствующим взглядом смотрел на Мартинссона, который неторопливо шагал к ферме. К месту происшествия уже подтянулись какие-то машины с любопытными, и Петерс с напарником пытались убедить их ехать дальше. Подъехала вторая полицейская машина с Ханссоном, Рюдбергом и Нюбергом. Валландер подошел, поздоровался, коротко объяснил ситуацию и попросил Ханссона огородить место аварии.

— В самолете находятся два трупа, — повторил Валландер Нюбергу, который отвечал за первичный осмотр места происшествия.

Вероятно, для расследования причин катастрофы будет назначена специальная комиссия. Но это уже вне компетенции Валландера.

— Мне кажется, что оторванное крыло перекрашено, — сказал он. — Словно хотели исключить малейшую возможность идентификации самолета.

Нюберг молча кивнул. Он не тратил слов зря.

Сзади к Валландеру подошел Рюдберг.

— Не дело такую грязищу месить, в моем-то возрасте, — сказал он. — Да еще с этим чертовым ревматизмом.

Валландер быстро взглянул на него:

— Не надо было сюда выезжать, сами бы справились.

— Я пока еще не умер, — раздраженно ответил Рюдберг. — Но кто знает… — Он не закончил фразы, подошел к самолету, наклонился и заглянул внутрь. — Этих — только по зубам, — сказал он. — Не думаю, что можно идентифицировать их как-то иначе.

Для Рюдберга Валландер еще раз вкратце пересказал главные моменты дела. Им хорошо работалось вместе и долгих объяснений не требовалось. Именно Рюдберг научил Валландера, как расследовать преступления. Они много лет проработали вместе, и Валландер считал, что Рюдберг — один из самых знающих детективов в Швеции. Ничто не ускользало от его внимания, он проверял любую гипотезу, какой бы странной она ни казалась. Валландера всегда восхищало умение Рюдберга читать место преступления, и он жадно впитывал в себя эту науку.

Рюдберг был холостяком. В обществе он бывал нечасто, да, казалось, к этому и не стремился. Зная его столько лет, Валландер думал, что других интересов, кроме работы, у него никогда и не было.

Теплыми вечерами в начале лета они любили посидеть у Рюдберга на балконе, попивая виски, почти всегда в приятном молчании, прерываемом время от времени замечаниями о работе.

— Мартинссон пытается внести ясность относительно времени происшествия, — сказал Валландер. — А потом, мне кажется, мы должны выяснить, почему диспетчеры в Стурупе не подняли тревогу.

— Ты хочешь сказать, почему пилот не поднял тревогу, — поправил его Рюдберг.

— Может быть, не успел?

— Послать SOS — это не больше секунды, — сказал Рюдберг. — Но, может быть, ты и прав. Самолет мог лететь по отведенному ему воздушному коридору. Если, конечно, он не летел нелегально.

— Нелегально?

Рюдберг пожал плечами.

— Ты знаешь, какие ходят слухи, — сказал он. — Что якобы по ночам люди слышат шум самолета. Который, выключив огни, на низкой высоте парит над этими приграничными районами. По крайней мере так было во время холодной войны. Видимо, и продолжается. Иногда мы получаем рапорты — подозрение на шпионаж. И потом, всегда остается вопрос, все ли наркотики идут сюда морем. Мы ничего не знаем об этом самолете. Может, мы все это придумали. Но если лететь низко, то радар Министерства обороны тебя не достанет. И контрольная башня в Стурупе тоже.

— Поеду-ка я в Стуруп, поговорю с ними, — сказал Валландер.

— Нет, — ответил Рюдберг. — Поеду я. А тебя оставлю в этой грязи — по праву возраста. — И уехал.

Светало. Один из экспертов под разными углами фотографировал обломок крыла. У фермы Ханссон разговаривал с журналистами — Валландер порадовался, что, значит, ему этого делать не придется. Увязая в грязи, возвращался Мартинссон. Он поспешил навстречу.

— Ты был прав, — сказал Мартинссон. — Там живет старик, совсем один. Роберт Хаверберг. За семьдесят. Держит девять собак.

— И что он сказал?

— Что слышал рев самолета. А потом он стих. А потом раздался снова, но был похож уже скорее на визг. А потом взрыв.

Валландер часто упрекал Мартинссона в том, что тот не умеет ничего объяснить просто и ясно.

— Давай сначала, — сказал он. — Роберт Хаверберг слышал шум двигателя?

— Да.

— Когда это было?

— Он едва проснулся. Где-то около пяти.

Валландер нахмурился:

— Но самолет ведь разбился на полчаса позже?

— Вот и я так сказал. Но он твердо стоял на своем. Сначала он услышал шум пролетающего на низкой высоте самолета. Потом все стихло. Он сварил себе кофе. А потом опять шум, а потом взрыв.

Валландер подумал.

— И сколько минут прошло между моментом, когда он услышал этот шум в первый раз, и взрывом?

— Мы подсчитали, что на это ушло минут двадцать.

Валландер посмотрел на Мартинссона:

— И как ты это можешь объяснить?

— Ну, я не знаю.

— Старик в здравом уме?

— Да. И слух у него хороший.

— У тебя есть карта в машине? — спросил Валландер.

Мартинссон кивнул. Они подошли к машине. Ханссон все еще давал интервью журналистам.

Сев в машину Мартинссона, они развернули карту, и Валландер стал молча изучать ее. Он думал о том, что сказал Рюдберг, — о самолетах, выполняющих нелегальные полеты.

— Можно предположить следующее, — сказал Валландер. — Самолет, летя на низкой высоте, подлетел к берегу, пролетел над фермой и ушел из зоны слышимости. Но вскоре вернулся. И разбился.

— Ты хочешь сказать, что он где-то что-то сбросил? И после этого вернулся? — уточнил Мартинссон.

— Примерно так. — Валландер сложил карту. — Мы слишком мало знаем. Рюдберг поехал в Стуруп. А мы попытаемся идентифицировать трупы, равно как и сам самолет. Больше мы пока ничего не можем сделать.

— В самолете я всегда нервничаю, — сказал Мартинссон. — Как посмотришь на что-нибудь этакое, станешь нервным. Но хуже всего то, что Тереза хочет стать пилотом.

Терезой звали дочь Мартинссона. Еще у него был сын. Мартинссон был настоящий отец семейства. Он постоянно волновался, не случилось ли чего, и звонил домой по нескольку раз в день. А иногда и обедать уходил домой. Валландер порой завидовал беспроблемной семейной жизни коллеги.

— Скажи Нюбергу, что мы уезжаем, — попросил он Мартинссона, а сам остался в машине.

Окружающий пейзаж был сер и безлюден. Он встряхнулся. «Жизнь продолжается, — подумал он. — Мне всего только сорок два. Неужели я стану, как Рюдберг, одиноким стариком с ревматизмом?»

Валландер отогнал от себя эти мысли.

Вернулся Мартинссон, и они поехали в Истад.



В одиннадцать Валландер встал со стула, собираясь идти в комнату для допросов, где его ждал предполагаемый наркодилер Ингве Леонард Хольм. Тут вошел Рюдберг — как всегда, без стука. Сев на стул для посетителей, он перешел прямо к делу:

— Я разговаривал с авиадиспетчером по фамилии Лицке. Он сказал, что знает тебя.

— Я когда-то с ним общался. Не помню уже сейчас, по какому поводу.

— Так или иначе, он высказался совершенно определенно, — продолжал Рюдберг. — Ни один одномоторный самолет не должен был пролетать над Моссбю сегодня в пять утра. И они не получали никаких тревожных радиосигналов. Если верить Лицке, разбившегося самолета просто не существует.

— Так что ты был прав, — сказал Валландер. — Это было нелегальное задание.

— Мы этого не знаем, — возразил Рюдберг. — Летели нелегально. Но было ли при этом какое-нибудь задание, мы не знаем.

— Кто же будет здесь летать в темноте без веской причины?

— На свете столько идиотов, — сказал Рюдберг. — Тебе ли не знать.

Валландер взглянул ему в лицо:

— Ты ведь сам этому не веришь, правда?

— Конечно, — согласился Рюдберг. — Но пока мы не узнаем, кто это был, или не опознаем самолет, мы ничего не можем поделать. Это дело должно отойти Интерполу. Бьюсь об заклад, что самолет прилетел из-за границы.

Валландер подумал над этими его словами. Потом поднялся, собрал бумаги и пошел в комнату для допросов, где его дожидался Ингве Леонард Хольм со своим адвокатом. Допрос он начал ровно в четверть двенадцатого.

Глава 2

Через час десять Валландер выключил магнитофон. Хватит с него Ингве Леонарда Хольма. И потому что этот человек ему не нравится, и потому что на сей раз придется его отпустить. Валландер не сомневался, что человек по другую сторону стола был виновен в неоднократных и серьезных правонарушениях, связанных с наркотиками. Но ни один прокурор в мире не сочтет имеющиеся доказательства достаточными для того, чтобы передать дело в суд. И уж во всяком случае, не Пер Окесон, которому Валландер должен представить рапорт.

Ингве Леонарду Хольму было тридцать семь лет. Он родился в Ронебю, но с середины 1980-х жил в Истаде. Свою профессию он обозначил как продавец дешевых книг в мягких обложках на летних открытых рынках. В последние несколько лет он декларировал очень незначительный доход, но в то же время построил на участке неподалеку от полицейского управления большую виллу. Этот дом оценивался в несколько миллионов крон. Хольм уверял, что строительство финансировалось из его крупных выигрышей на скачках. Как и следовало ожидать, никаких квитанций на эти выигрыши у него не было. Они исчезли, когда сгорел фургон, в котором он хранил свою финансовую отчетность. Единственное, что он смог предъявить, — это двухнедельной давности квитанцию на четыре тысячи девятьсот девяносто девять крон.

Все это не изменило убеждения Валландера в том, что Хольм — последнее звено преступной цепи, которая занимается ввозом и распространением на юге Швеции внушительных количеств наркотиков. Косвенных доказательств более чем достаточно. Но арест Хольма был плохо организован. Следовало по меньшей мере синхронизировать два проведенных обыска: один — в доме Хольма, другой на складе в промышленном районе Мальмё, где он снимал помещение для хранения книг. Это была совместная операция полиции Истада и полиции Мальмё.

С самого начала все пошло вкривь и вкось. Помещение на складе оказалось пустым, если не считать одной-единственной коробки со старыми, изрядно потрепанными книжками. Хольм же, когда в дверь к нему позвонила полиция, смотрел телевизор, а у его ног сидела молодая женщина и массировала ему ступни. При обыске не нашли ничего. Одна из служебных собак, натасканных на наркотики, очень долго нюхала носовой платок, обнаруженный среди мусора. Химический анализ установил лишь то, что ткань соприкасалась с наркотиком. Выходит, каким-то образом Хольм был предупрежден об обыске.

Валландер не сомневался, что этот человек умен и умеет заметать следы.

— Мы должны отпустить вас, — сказал он, — но наши подозрения остаются в силе. Точнее говоря, я убежден, что вы активно занимаетесь перевозкой наркотиков в Сконе. Рано или поздно мы вас возьмем.

Адвокат, который представлял интересы Хольма, выпрямился.

— Мой клиент этого так не оставит. Такая бездоказательная клевета недопустима с точки зрения закона.

— Конечно, недопустима, — ответил Валландер. — Попробуйте арестуйте меня.

Хольм, небритый и очень страдающий от всей этой ситуации, остановил своего адвоката.

— Я же понимаю: полицейские просто делают свою работу, — сказал он. — К сожалению, вы ошибочно направили свои подозрения на меня. Я обыкновенный гражданин, который хорошо разбирается в лошадях и торговле книгами. И больше ничего. Более того, я регулярно жертвую деньги на благотворительность.

Валландер вышел из комнаты. Хольм пойдет домой, и там ему сделают массаж ног. Наркотики будут потоком идти в Сконе, как и прежде. Нам никогда не выиграть этой битвы, мрачно думал Валландер, идя по коридору. Одна надежда — что будущие поколения совершенно откажутся от наркотиков.

Была уже половина первого. Валландер проголодался. За окном начался дождь со снегом. Он выдвинул ящик стола и нашел меню пиццерии с доставкой. Пробежал глазами меню, не в силах принять решение, и в конце концов, закрыв глаза, ткнул пальцем наугад, а потом по телефону заказал пиццу, которую выбрала для него судьба. Положив трубку, подошел к окну и стал смотреть на водонапорную башню на другой стороне дороги.

Зазвонил телефон. Он сел за стол и поднял трубку. Это звонил из Лёдерупа его отец.

— Мне казалось, мы договаривались, что ты приедешь вчера вечером, — сказал отец.

— Мы ни о чем не договаривались, — спокойно ответил Валландер.

— Договаривались, я прекрасно это помню, — сказал отец. — Это ты становишься забывчивым! Я думал, у полицейских есть блокноты. Не мог, что ли, написать, что должен арестовать меня? Тогда бы, может, не забыл.

У Валландера уже не было сил сердиться.

— Сегодня вечером приеду, — сказал он. — Но на вчерашний вечер мы не договаривались.

— Ну, возможно, я и ошибся, — с неожиданной кротостью ответил отец.

— Я приеду около семи, сейчас у меня много работы, — сказал Валландер и повесил трубку. Мой отец занимается тонко просчитанным эмоциональным шантажом, подумал он. И хуже всего то, что он неизменно добивается успеха.

Привезли пиццу. Валландер расплатился и отнес коробку в комнату отдыха. Там за столом сидел Пер Окесон и ел какую-то кашу. Валландер сел напротив.

— Я думаю, ты хочешь поговорить о Хольме, — сказал Окесон.

— Хочу. Только нам пришлось его выпустить.

— Это меня не удивляет. Операция проведена в высшей степени неудачно.

— Об этом лучше поговорить с Бьорком, — сказал Валландер, — я не в курсе.

— А я через три недели ухожу в отпуск на полгода, — сказал Окесон.

— Я не забыл, — ответил Валландер. — Я буду по тебе скучать.

— Полгода пролетят быстро. Признаюсь, мне не терпится на некоторое время уйти. Мне нужно подумать.

— Кажется, ты хотел поучиться?

— Да. Но помимо этого еще и подумать о будущем. Оставаться ли до конца жизни государственным обвинителем? Или заняться чем-нибудь еще?

— Выучись на моряка и стань морским скитальцем.

Окесон энергично замотал головой:

— Нет, совсем не это. Но я подумываю о том, чтобы поработать за границей. В каких-нибудь проектах, где твои усилия могут действительно что-то изменить. Скажем, помогать строить систему правосудия там, где раньше ее не было. К примеру, в Чехословакии.

— Надеюсь, ты мне напишешь и расскажешь, — ответил Валландер. — Иногда я тоже думаю, продолжать ли мне заниматься этим делом до самой пенсии или еще чем-нибудь заняться.

Пицца была безвкусная. А вот Окесон уписывал свою кашу за обе щеки.

— Что за история с самолетом? — спросил Окесон.

Валландер рассказал ему, что знал.

— Странно, — отозвался он, когда Валландер закончил свой рассказ. — Может, наркотики?

— Ну да, наркотики, — подтвердил Валландер и пожалел, что не спросил у Хольма, нет ли у него легкого самолета. Если он смог себе позволить построить дом, то, может, и держать собственный самолет ему по средствам. Наркотики дают астрономический доход.

Они стояли у раковины и мыли за собой тарелки. Половину пиццы Валландер так и не доел. Развод отразился на его аппетите.

— Хольм — преступник, — сказал Валландер. — Рано или поздно мы его возьмем.

— Я не так уверен в этом, — ответил Окесон. — Но, разумеется, надеюсь, что ты прав.

В начале второго Валландер вернулся в свой кабинет и подумал, не позвонить ли Моне в Мальмё — их дочь Линда жила теперь с ней. С Линдой-то Валландер и хотел поговорить. В последний раз они разговаривали почти неделю назад. Линде было девятнадцать лет, и она еще не определилась в жизни. В последнее время она вернулась к мысли о том, чтоб заняться реставрацией мебели.

Однако вместо этого Валландер позвонил Мартинссону и попросил зайти. Они вместе прошлись по событиям сегодняшнего утра. Рапорт предстояло писать Мартинссону.

— Звонили и из Стурупа, и из Министерства обороны, — сказал Мартинссон. — Что-то неладно с этим самолетом. Его словно бы не существовало. И, похоже, ты был прав, когда подумал, что крылья и фюзеляж перекрашены.

— Посмотрим, с чем придет Нюберг, — сказал Валландер.

— Трупы уже в Лунде, — продолжал Мартинссон. — Единственный способ их идентифицировать — по зубам. Так страшно обгорели, что рассыпались при попытке положить их на носилки.

— Иными словами, нужно подождать и посмотреть, — сказал Валландер. — Я собираюсь предложить Бьорку сделать тебя нашим представителем в комиссии по расследованию причин катастрофы. Ты ничего не имеешь против?

— Всегда рад поучиться новому, — ответил Мартинссон.



Оставшись один, Валландер поразмышлял о разнице между ним и Мартинссоном. Его амбиции не шли дальше того, чтобы стать хорошим детективом. В чем он и преуспел. Другое дело Мартинссон. Тому хотелось получить пост начальника полиции — причем не в самом отдаленном будущем. И для него хорошо работать в поле — это всего лишь еще один шаг в карьере.

Выбросив из головы Мартинссона, он зевнул и взял верхнюю из стопы папок, высившейся на столе. Ему не давало покоя то, что он не спросил Хольма про самолет. Хотя бы для того, чтобы увидеть его реакцию. Но Хольм, вероятно, сейчас наслаждается роскошным ланчем в «Континентале» — со своим адвокатом.

Папка перед Валландером так и осталась нераскрытой. Он решил, что лучше поговорить с Бьорком, начальником их полицейского участка, про Мартинссона и комиссию по аварии, и пошел в конец коридора, где находился кабинет Бьорка. Дверь была открыта. Бьорк собирался уходить.

— У вас есть время? — спросил Валландер.

— Несколько минут найдется. Иду в церковь произносить речь.

Валландер знал, что Бьорк постоянно читает лекции в самых неожиданных местах. Он любил работать на публику — а Валландер этого активно не любил. Пресс-конференции были для него сущим наказанием. Валландер начал было рассказывать о событиях сегодняшнего утра, но Бьорку о них уже доложили. Он не возражал против того, чтобы назначить Мартинссона представителем полиции в комиссии.

— Я так понял, что этот самолет не был сбит, — сказал Бьорк.

— Пока все говорит просто об аварии, — ответил Валландер. — Но этот полет… определенно что-то в нем есть сомнительное.

— Мы сделаем все, что сможем, — сказал Бьорк, показывая тем самым, что разговор окончен. — Но мы не станем делать сверх того, что должны. Нам есть чем заняться.

И он ушел, благоухая лосьоном после бритья, а Валландер поплелся в свой кабинет. По дороге заглянул в кабинеты Рюдберга и Ханссона, но никого из них на месте не было. Он налил себе чашку кофе и некоторое время изучал дело об оскорблении действием, которое случилось на прошлой неделе в Скурупе. В нем появилась новая информация, которая позволяла предъявить мужчине, избившему свою невестку, официальное обвинение в нанесении тяжких телесных повреждений. Валландер обработал материал и решил завтра передать это дело Окесону.

Без четверти пять в полицейском управлении было необычно тихо и безлюдно. Валландер решил пойти домой, взять машину и поехать за покупками — до семи часов, когда он обещал быть у отца, еще оставалось время.

Валландер надел пальто и пошел домой. Падал снег. Садясь в машину, он удостоверился, что в кармане лежит список того, что надо купить. Машина не хотела заводиться, скоро придется покупать новую. Но где взять денег? Наконец ему удалось завести двигатель, и он уже готов был нажать на газ, когда в голову ему пришла одна мысль. Хотя он понимал, что это бесполезно, любопытство пересилило, и он решил отложить поездку за покупками. Вместо этого он свернул на Остерледен и поехал к Лёдерупу.

Мысль, пришедшая ему в голову, была проста. В домике за Страндскоген-форест жил вышедший на пенсию авиадиспетчер, с которым Валландер познакомился несколько лет назад. Линда дружила с его младшей дочерью. И может быть, он ответит на вопрос, над которым Валландер ломал голову с тех пор, как увидел обломки самолета и услышал рассказ Мартинссона о его разговоре с Хавербергом.

Валландер свернул к дому, в котором жил Херберт Блумель. Выйдя из машины, он увидел и самого Блумеля — тот стоял на приставной лестнице и чинил желоб. Увидев, кто приехал, он кивнул в знак приветствия и осторожно спустился с лестницы.

— В моем возрасте перелом шейки бедра — это катастрофа, — сказал он. — Как дела у Линды?

— Хорошо, — ответил Валландер. — Она с Моной, в Мальмё.

Они вошли в дом и уселись на кухне.

— Сегодня утром за Моссбю разбился самолет, — сообщил Валландер.

Блумель кивнул и указал на радио на подоконнике.

— «Пайпер-чероки», — продолжал Валландер, — одномоторный. Я так понимаю, что в свое время вы были не только авиадиспетчером, у вас была и лицензия пилота.

— Да, мне доводилось летать на «пайпер-чероки», — кивнул Блумель. — Хороший самолет.

— Если я покажу на карте место, а потом дам направление и десять минут, насколько далеко на нем можно улететь?

— Это легко посчитать. У вас есть карта?

Валландер покачал головой. Блумель поднялся, вышел и через несколько минут вернулся со скатанной в трубочку картой. Они развернули карту на кухонном столе, и Валландер показал место, где разбился самолет.

— Допустим, самолет летел перпендикулярно берегу. Здесь, в этой точке, был слышен шум двигателя. Потом, максимум через двадцать минут, он вернулся. Конечно, мы не знаем, придерживался ли пилот именно этого курса в данный отрезок времени, но предположим, что да. Насколько далеко он мог улететь за половину этого времени? Пока не повернул назад.

— Обычно «чероки» летает на скорости примерно двести пятьдесят километров в час, — сказал Блумель. — Если груз не слишком тяжелый.

— Этого мы не знаем.

— Тогда предположим, что загрузка максимальная, а скорость встречного ветра — средняя.

Блумель молча что-то подсчитал и обвел кружок к северу от Моссбю, неподалеку от Сьобо.

— Примерно здесь. Но вы понимаете, что в этом уравнении слишком много неизвестных.

— И все же я теперь знаю гораздо больше, чем несколько минут назад. — Валландер задумчиво постучал пальцами по столу. — Почему самолеты падают? — спросил он, помолчав.

— Ни одна катастрофа не похожа на другую, — сказал Блумель. — Это может быть существенная причина, например неисправность электрики. Но в общем и целом почти всегда в основе каждой конкретной катастрофы лежит своя конкретная причина. И почти всегда в какой-то степени дело в ошибке пилота.

— От чего может упасть «чероки»?

Блумель покачал головой:

— Мог отказать мотор. Плохой уход. Подождите, посмотрим, к каким выводам придет комиссия по расследованию.

— Опознавательные знаки закрашены, и на фюзеляже, и на крыльях, — сказал Валландер. — Что бы это значило?

— Что кто-то не хочет, чтобы его узнали, — сказал Блумель. — Для самолетов тоже существует черный рынок, так же как и для всего остального.

— А я думал, что воздушное пространство Швеции на замке, — сказал Валландер. — Так вы хотите сказать, что этот самолет нелегально пересек границу?

— Нет в этом мире ничего абсолютно непроницаемого, — сказал Блумель. — Кому нужно и у кого денег много, тем легко пробраться через границу.

Блумель предложил кофе, но Валландер отказался.

— Мне еще нужно заглянуть к отцу в Лёдеруп. А если я опоздаю, он меня запилит окончательно.

— Одиночество — вот проклятие старости, — сказал Блумель. — Я скучаю по своей контрольной башне просто до боли. Мне каждую ночь снится, что я провожу самолеты по воздушным коридорам. А когда просыпаюсь, идет снег, и все, что я могу сделать, — это починить желоб.

Они простились во дворе. В Херрестаде Валландер заехал в магазин и без трех минут семь был уже у отцовского дома. Снег кончился, но тучи по-прежнему тяжело нависали над землей. В окнах маленькой боковой пристройки, где отец устроил себе мастерскую, горел свет. Идя по двору, Валландер полной грудью вдыхал свежий воздух. Дверь была открыта: отец услышал, как подъехала его машина. Он сидел у мольберта в старой шляпе, приблизив близорукие глаза к полотну, которое только что начал. Запах растворителя всегда внушал Валландеру чувство дома. Вот что осталось ему от детства — запах растворителя.

— Ты не опоздал, — заметил отец, не взглянув на него.

— Я никогда не опаздываю. — Валландер сбросил со стула газеты и сел.

Отец работал над изображением тетерева. Когда Валландер вошел в мастерскую, он наложил трафарет на холст и закрашивал вечереющее небо. Валландер посмотрел на него с внезапной нежностью. «В нашем роду он последний передо мной, — подумал он. — Когда он умрет, следующим буду я».

Отец отложил кисти и трафарет, встал. Они прошли в дом. Отец поставил на стол кофе и принес рюмки. Валландер, поколебавшись, кивнул. Одну можно себе позволить.

— Покер, — сказал Валландер. — За прошлый раз ты должен мне четырнадцать крон.

Отец внимательно посмотрел на него:

— Мне кажется, ты мошенничаешь, но я не могу понять, как именно.

Валландер ошеломленно заморгал:

— Ты считаешь, что я обманываю родного отца?

Тут отец сдал назад:

— Нет, на самом деле нет. Но в прошлый раз ты почему-то все время выигрывал, так не бывает.

Разговор иссяк. Они стали пить кофе. Отец, по обыкновению, громко хлюпал, и это раздражало Валландера — так же, как и всегда.

— Я собираюсь уехать. Далеко, — вдруг сказал отец.

— Куда?

— В Египет.

— В Египет? Что ты там будешь делать? Я думал, ты хочешь увидеть Италию.

— Египет и Италию. Ты никогда меня не слушаешь.

— И что ты собираешься делать в Египте?

— Посмотреть на Сфинкса, увидеть пирамиды. Время уходит. Кто знает, сколько мне еще осталось. Но перед смертью я хочу увидеть Рим и пирамиды.

Валландер покачал головой:

— А с кем ты собираешься ехать?

— Я вылетаю через несколько дней самолетом «Иджипт эйр», прямой рейс до Каира. Буду там жить в прелестной гостинице под названием «Мена-Хаус».

— То есть ты полетишь один? Чартерным рейсом? Ты шутишь? — с недоверием произнес Валландер.

Отец взял с подоконника билет и протянул ему. Валландер понял, что отец не шутит. Действительно, билет на рейс Копенгаген — Каир на четырнадцатое декабря. Он положил билет на стол. У него не было слов.



В половине одиннадцатого Валландер уехал из Лёдерупа. Тучи понемногу рассеивались. Похолодало. Значит, завести «пежо» будет еще труднее, чем всегда. Но мысли его были заняты не машиной, а тем, что он не сумел отговорить отца от поездки в Египет. Или хотя бы отложить ее до того времени, когда он сам сможет поехать вместе с ним.

— Тебе почти восемьдесят, — говорил Валландер. — В твоем возрасте не стоит делать такие вещи.

Но его возражения не принимались всерьез. Со здоровьем у отца все в порядке. И пусть он порой одевается несколько необычно, что ж, он получит уникальную возможность адаптироваться к новой ситуации и познакомиться с новыми людьми. Когда Валландер понял, что билет включает в себя трансфер до гостиницы, расположенной недалеко от пирамид, его тревога стала потихоньку рассеиваться. Он не понимал, что заставляет отца лететь в Египет, к Сфинксу и пирамидам. Но и не мог не вспомнить, что много лет назад, когда он был еще маленький, отец часто рассказывал ему об удивительных постройках на плато Гиза, совсем рядом с Каиром.

Валландер помедлил, положив ладонь на ручку дверцы и полной грудью вдыхая ночной воздух. Странный у меня отец, думал он. Но от этого никуда не денешься.

Валландер обещал утром четырнадцатого отвезти его в Мальмё. Записал телефонный номер «Мена-Хаус», где собирался остановиться отец. А поскольку тот, не будучи склонен тратить деньги без необходимости, не купил себе страховки, Валландер решил завтра попросить Эббу заняться страховкой для отца.

Машина с трудом завелась, и он поехал в Истад. На Мариагатан он вернулся в начале двенадцатого. Открыв входную дверь, увидел в почтовом ящике письмо. Он вскрыл конверт, уже зная, от кого оно — от Эммы Лундин, медсестры истадской больницы. Валландер обещал вчера ей позвонить, и теперь она беспокоилась, не случилось ли чего. Шла мимо его дома к себе на Драгонгатан и бросила письмо в ящик — отчего он не позвонил? Валландер почувствовал укол вины. Они познакомились месяц назад. Разговорились на почте на Хамнгатан. Потом столкнулись в продовольственном магазине. И через несколько дней вступили в связь, не слишком пылкую ни с той, ни с другой стороны.

Эмма была годом младше Валландера, разведенка с тремя детьми. Валландеру скоро стало ясно, что эти отношения нужны скорее ей, чем ему. И, не делая резких движений, стал потихоньку высвобождаться. Сейчас, стоя у себя в прихожей, он понял, почему не позвонил: у него просто не было желания ее видеть. Он бросил письмо на кухонный стол и решил положить конец этим отношениям, у которых все равно нет будущего, нет никаких перспектив. Валландер чувствовал, что ему нужно совсем другое, то есть совсем другая. Такая, которая смогла бы заменить ему Мону. Если такая женщина вообще существует. На самом деле он мечтал о том, чтобы Мона вернулась.

Он переоделся в старый потертый халат, и тут зазвонил телефон. Часы показывали четверть двенадцатого. В надежде, что не случилось ничего серьезного и что вновь одеваться не придется, он снял трубку. Звонила Линда. Он, как всегда, рад был слышать ее голос.

— Где ты был? — спросила она. — Я тебе весь вечер звоню.

— Могла бы догадаться, — ответил он, — и позвонить дедушке. Там-то я и был.

— Об этом я как-то не подумала. Ты же никогда к нему не ходишь.

— Я не хожу?

— Так он говорит.

— Он много чего говорит. Кстати, через несколько дней он улетает в Египет, к пирамидам.

— Вот это да! Я бы тоже не отказалась.

Валландер на это ничего не сказал. Он слушал ее подробный рассказ о том, как она провела последние два дня, и радовался, что она явно нашла свое призвание в реставрации мягкой мебели. Вероятно, Моны не было дома, поскольку обычно ее раздражало, когда Линда так долго разговаривала по телефону. Он ощутил укол ревности. Хотя они и в разводе, он никак не мог примириться с мыслью, что она встречается с другим мужчиной. Разговор они закончили на том, что Линда обещала встретиться с ним в Мальмё и проводить дедушку в его египетское путешествие.