Настройки шрифта

| |

Фон

| | | |

 

Мишель Уэльбек



Оставаться живым

Оставаться живым руководство для начинающих

Сначала страдать

Ouvrage publié avec le concours du Ministère français chargé de la culture — Centre National du Livre[1]


Мироздание кричит. Бетон чувствует силу ударов, когда по нему бьют, ломая стену. Бетон кричит. Трава стонет на зубах животных. А человек? Что ж говорить о человеке?



Мир - это страдание в действии. В основе мира - ядро страдания. Всякое существование есть разрастание и сжатие. Вещи страдают, пока не начинают быть. Небытие, прежде чем стать бытием, содрогается от боли - в отвратительных пароксизмах.



Живые организмы развиваются, усложняются, делаются разнообразнее, но их основа остается неизменной. Когда достигается определенный уровень сознания, раздается крик. С него начинается поэзия. Членораздельная речь также.



Первый поэтический импульс - обратиться к началу начал. То есть - к страданию. Разновидности страдания, разумеется, заслуживают интереса, но это не главное. Всякое страдание годится, всякое страдание хорошо, всякое страдание приносит плоды, всякое страдание есть мир.



Годовалый Анри лежит на полу в грязном подгузнике; он орет. Мать, постукивая каблуками по плиткам пола, ходит мимо в поисках лифчика и юбки. Ей некогда, она опаздывает на свидание. Это маленькое создание, копошащееся на полу в собственном дерьме, выводит ее из себя. Она тоже начинает орать. Анри закатывается еще пуще. Она уходит.

У Анри отличный шанс стать поэтом.



Марку десять лет. Его отец умирает в больнице от рака. Этот полутруп, опутанный резиновыми трубками,- его отец. Только взгляд еще жив, он выражает страдание и страх. Марк тоже страдает. И ему тоже страшно. Он любит отца. Но ему уже хочется, чтобы отец поскорее умер, и он винит себя за это.

Марку следует потрудиться. Он должен развить в себе особый и весьма плодотворный вид страдания: Священное Чувство Вины.

Мишелю пятнадцать. Он ни разу не целовался с девочкой. Ему хочется танцевать с Сильви. Но Сильви танцует с Патрисом, и ей это явно нравится. Мишель застывает: музыка проникает в самую глубь его существа. Это великолепный медленный фокстрот, красоты необычайной. Он и не знал, что можно так сильно страдать. Его детство до сих пор было счастливым. Мишелю никогда не забыть этот контраст между тем, что творится в его душе, окаменевшей от страдания, и потрясающей красотой музыки. Мальчик развивается в правильном направлении.



Мир состоит из страдания потому, что он в основе своей свободен. Страдание есть необходимое следствие свободного взаимодействия частей системы. Вам надлежит это знать и говорить об этом.



Вам не грозит счесть страдание целью, к которой надо стремиться. Страдание есть - следовательно, быть целью не может.



Нанося нам рану за раной, жизнь чередует коварство с открытой жестокостью. Их надо уметь распознавать. Поупражняйтесь. Изучите эти формы досконально на собственном опыте. Разберитесь, в чем их различие и что между ними общего. Тогда многие противоречия разрешатся сами собой. Это добавит вашим словам силы и проникновенности.



Из-за специфики современной эпохи проявления любви сегодня практически сведены к нулю. Но идеал любви остается прежним. Пребывая, как всякий идеал, вне времени, он не может ни измениться, ни исчезнуть.

Отсюда несоответствие между идеалом и реальностью, вопиющий разлад, богатейший источник страдания.

Все решается в период отрочества. Если у вас сложилось представление о любви хоть сколько-нибудь близкое к идеальному, хоть сколько-нибудь благородное и возвышенное, вы пропали. Вас уже ничто не спасет, вам всегда будет мало того, что есть.

Если вы не встречаетесь с женщинами (оттого что вы застенчивы, некрасивы или по какой-либо иной причине), читайте женские журналы. Это обеспечит вам почти такой же накал страдания.

Прочувствовать до конца всю беспредельность отсутствия любви. Культивировать ненависть к самому себе. Ненависть к себе, презрение к другим. Ненависть к другим, презрение к себе. Все перемешать. Обобщить. В любых ситуациях заранее считать себя проигравшим. Мир как дискотека. Накапливать разочарования - чем больше, тем лучше. Научиться быть поэтом значит разучиться жить.



Можете любить свое прошлое, можете его ненавидеть, но оно всегда должно стоять у вас перед глазами. Надо достичь полного знания о самом себе. Тогда, постепенно, ваше глубинное «я» отделится и выскользнет к солнцу; а тело останется: распухшее, отечное, раздраженное - готовое к новым страданиям.

Жизнь - серия испытаний на прочность. Выдержать первые, срезаться на последних. Погубить свою жизнь, но не до конца. И страдать, всегда страдать. Научиться чувствовать боль всеми клетками своего тела. Каждый осколок мира должен ранить вас лично. Но вы обязаны оставаться живым - во всяком случае, какое-то время.



Не пренебрегайте застенчивостью. Кое-кто даже считал ее единственным источником внутреннего богатства, и доля истины в этом есть. Потому что в момент расхождения между намерением и поступком происходят интереснейшие психологические явления. Человек, у которого это расхождение отсутствует, недалеко ушел от животного. Так что застенчивость - превосходный стартовый толчок для поэзии.



Развивайте в себе чувство обиды на жизнь. Горечь - необходимая составляющая всякого настоящего творчества.

Конечно, в какие-то минуты жизнь может вам показаться просто бестолково устроенной. Но горечь всегда должна быть под рукой, наготове - даже если вы предпочтете ее не выражать. И постоянно возвращайтесь к истокам, которые суть страдание.



Когда вы почувствуете, что вызываете у окружающих испуганную жалость, смешанную с презрением, знайте: вы на верном пути. Можете начинать писать.



Использовать членораздельную речь

Сила становится движением, когда она приходит в действие и это действие разворачивается во времени.

Если вам не удастся выразить свое страдание во вполне определенной, четко структурированной форме, вам крышка. Страдание сожрет вас живьем изнутри раньше, чем вы успеете что-либо написать.

Структура - единственное спасение от самоубийства. К тому же самоубийство не решит ваших проблем. Представьте себе на минутку, что Бодлеру в двадцать пять лет удалась попытка самоубийства.



Верьте в структуру. Верьте в древние законы метрики. Версификация - мощный инструмент внутреннего освобождения.



Не считайте своим долгом изобретать новые формы. Новая форма - большая редкость. Одна на столетие - уже хорошо. И ее совсем не обязательно создает великий поэт. Поэзия не есть работа над языком, это не главная ее задача. Слова находятся в юрисдикции общества в целом.



Новые формы в большинстве своем создаются не на пустом месте, а отпочковываются со временем от старых. Инструмент подгоняется, прилаживается, претерпевает какие-то мелкие изменения. И новизна становится очевидна не сразу, а лишь на последнем этапе, когда произведение закончено. Этот процесс вполне сопоставим с эволюцией в животном мире.



Вначале вы будете испускать нечленораздельные крики. Потом у вас не раз возникнет искушение к ним вернуться. Это нормально. Поэзия слегка опережает членораздельную речь. Давайте волю крику всякий раз, когда чувствуете, что вас распирает. Это освежает, как купание в реке молодости. Но имейте в виду: если вы не научитесь хоть иногда выныривать из нее, вы погибнете. Запас прочности в нашем организме не беспределен.



В пароксизме боли вы не сможете писать. Но если чувствуете в себе силы, то все-таки попытайтесь. Результат, скорее всего, будет жалким. Скорее всего - но не обязательно.



Никогда не «работайте». Писать стихи - это не работа, это назначение.



Если какая-то конкретная форма (к примеру, александрийский стих) требует от вас чрезмерных усилий, откажитесь от нее. Такие усилия никогда себя не оправдывают. Но нельзя отказываться от усилия главного, постоянного, состоящего в том, чтобы не поддаваться апатии. Это усилие совершать необходимо.

В вопросах формы не стесняйтесь противоречить себе. Отклоняйтесь от избранного направления сколько угодно. Не слишком заботьтесь о том, чтобы иметь цельную «творческую индивидуальность»: она и так у вас есть, хотите вы того или нет.



Не пренебрегайте ничем, что может дать вам хоть чуточку душевного равновесия. Счастье не для вас, это ясно, и ясно давно. Однако, если вам вдруг подвернется какое-нибудь из его подобий, ловите его. Не раздумывая.

Все равно это ненадолго.



Ваша жизнь - сплошное страдание. Вы вознамерились выразить его в упорядоченной словесной форме. На этом этапе ваша задача - обеспечить себе достаточную продолжительность жизни.



Выжить



Литература все-таки единственный вид деятельности, позволяющий не зарабатывать ни гроша, не рискуя стать посмешищем.

Жюль Ренар



Мертвый поэт писать не может. Отсюда необходимость оставаться живым.



Это довольно простое соображение, но следовать ему бывает порой нелегко. Особенно в периоды затянувшегося творческого бесплодия. Поддержание собственной жизни вдруг покажется вам мучительно бессмысленным - все равно уже ничего не написать. Возразить тут можно только одно: вам не дано этого знать. И если вы трезво посмотрите правде в глаза, то вынуждены будете согласиться. Потому что истории известны самые невероятные случаи.

Если вам не пишется, это может быть предвестием перемены формы. Или темы. Или и того, и другого. Или действительно предвестием вашей творческой смерти. Но вам это неведомо. Вам никогда не будет по-настоящему понятна та часть вас самих, которая побуждает вас писать. Она проявляет себя в неясных и весьма противоречивых формах. Эгоизм или самоотверженность? Черствость или сострадание? Все объяснения выглядят на свой лад убедительно. И это лишний раз доказывает, что вы ничего не знаете. А раз не знаете, то и не ведите себя так, будто знаете. Перед вашим неведением, перед этой таинственной частью вашего существа, будьте честны и смиренны.



И дело не только в том, что поэты, которые живут долго, больше успевают написать. Старость - время совершенно особых физических и психологических процессов, и обидно было бы это упустить.

Вместе с тем надо признать: выжить необычайно трудно. Теоретически можно избрать стратегию Пессоа: найти какую-нибудь скромную службу, ничего не публиковать и тихо ждать смерти.

Однако на деле это таит серьезные трудности: ощущение, что время уходит впустую, что вы не на своем месте, что вас недооценивают… Все это очень скоро станет невыносимо. Пьянство практически неизбежно. В итоге вас ждет желчность и озлобление, а за ними неминуемая апатия и полное творческое бесплодие. Как видите, этот путь имеет свои минусы, но в принципе он единственный. Не забывайте о психиатрах - они выписывают больничные листы. Однако длительное пребывание в психушке следует исключить: слишком вредно. Это средство крайнее, и к нему можно прибегать лишь как к альтернативе жизни под мостом.



Формы социальной помощи (пособие по безработице и т.п.) надо использовать в полной мере, равно как и финансовую поддержку более состоятельных друзей. И пусть вас не слишком мучают угрызения совести. Поэт - это священный паразит.



Поэт - священный паразит; подобно скарабеям в Древнем Египте, он может благоденствовать на теле богатого развращенного общества. Но есть для него место и в сердце общества сильного и аскетичного.



Вам не надо бороться. Борются борцы на ковре, а поэты - нет. Но все-таки надо хоть изредка публиковаться: это необходимо, чтобы могло иметь место посмертное признание. Если вы не опубликуете некий минимум (пусть всего лишь несколько стихотворений в малоизвестном журнале), потомки вас не заметят, точно так же как не замечают современники. Будь вы хоть гений из гениев, но должны оставить зримый след. А дальше положитесь на литературных археологов: они откопают остальное.

Не исключено, что из этого ничего не выйдет, так часто бывает. Но нужно по крайней мере раз в день повторять себе, что главное - сделать все, что в ваших силах.

Полезно изучать биографии любимых поэтов: это поможет избежать некоторых ошибок. Следует усвоить, что проблема материального выживания не имеет хорошего решения. Зато плохих имеет очень много.



Вопрос, где лучше жить, как правило, не стоит: будете жить там, где получится. Старайтесь лишь избегать слишком шумных соседей, которые сами по себе способны довести кого угодно до полной интеллектуальной смерти. Временное трудоустройство может дать некоторые познания относительно функционирования общества, небесполезные в принципе для какой-нибудь будущей книги. Жизнь на дне в качестве маргинала приносит знания другого рода. В идеале, следует чередовать. Другие виды жизненного опыта - такие, как гармоничная сексуальная жизнь, брак, дети,- тоже весьма полезны и плодотворны. Но они почти недостижимы. В плане художественном это области, по сути, неосвоенные.



Жизнь ваша будет делиться, как правило, между горечью и тревогой. В обоих случаях может помочь алкоголь. Главное - заполучить передышку, чтобы писать. Передышки будут краткими, постарайтесь ими воспользоваться.



Счастья бояться не надо: его нет.



Бить по болевым точкам



Старайся представить себя Богу достойным, делателем неукоризненным, верно преподающим слово истины.

Второе послание к Тимофею, 2:15



Не ищите знания ради знания. Все, что не проистекает непосредственно от чувства, в поэзии имеет нулевую ценность.

(Надо, разумеется, понимать слово чувство в широком смысле: некоторые чувства ни приятны, ни неприятны - таково, например, ощущение странности.)



Чувство упраздняет причинно-следственные связи; только через него можно воспринять вещь в себе. Передать это восприятие и есть задача поэзии.

Сходство целей философии и поэзии - источник их скрытого союзничества. Оно не обязательно должно выразиться в сочинении философских стихов - поэзии надлежит открывать мир собственными путями, чисто интуитивными, минуя фильтр умственной реконструкции мира. И уж тем более надо избегать изложения философии в стихах, что чаще всего имеет результатом жалкий суррогат. Тем не менее именно среди поэтов новая современная философия обретает самых серьезных своих читателей, самых внимательных и восприимчивых. Точно так же только философы, точнее некоторые из них, в состоянии воспринять, вытянуть на свет и осмыслить истины, таящиеся в поэзии. Поэзия способна почти так же, как непосредственное созерцание,- и в гораздо большей степени, нежели старая философия,- дать им материал для обновления представлений о мире.



Чтите философов, но не подражайте им; ваш путь, увы, иной. Он неотделим от невроза. Пути поэзии и невроза пересекаются и чаще всего на последнем этапе сливаются - поэтическая струя почти неминуемо растворяется в кровавом потоке невроза. Но выбора у вас нет. Другой дороги тоже.



Постоянная работа со своими навязчивыми идеями и состояниями в конце концов доконает вас, превратит в недееспособную развалину, снедаемую тревогой или опустошенную апатией. Но, повторяю, другой дороги нет. Вы должны достичь критической точки. Войти в смертельный вираж. И создать несколько стихотворений, прежде чем разобьетесь о землю. На миг вам откроются необозримые дали. Всякая великая страсть ведет в бесконечность.



Как любовь разрешает все проблемы, так великая страсть в конце концов выводит в пространства истины. В пространства совершенно иные, где находиться мучительно, но где взгляд обретает зоркость и ясность. Где вещи предстают в первозданной чистоте, в прозрачности истины.



Верьте в тождество Истины, Красоты и Добра.



Общество, в котором вы живете, стремится вас уничтожить. Вы готовы с ним сразиться. В качестве оружия оно использует равнодушие. Вы не можете позволить себе того же. Следовательно, нападайте!



У любого общества есть свои уязвимые места, свои болевые точки. Найдите их и нажмите как можно сильнее.

Углубляйтесь в темы, о которых люди не хотят слышать. Показывайте изнанку жизни. Напирайте на болезнь, агонию, уродство. Настойчиво говорите о смерти, о забвении. О ревности, равнодушии, фрустрации, отсутствии любви. Будьте гнусны, и вы будете правдивы.



Никуда не вступайте. Или вступайте, а потом сразу же выходите. Никакая общественная идея не должна привлекать вас надолго. Борьба бок о бок с единомышленниками делает человека счастливым, вам это не нужно. Ваша стезя - несчастье. Ваша сторона жизни - темная.



Ваше призвание не в том, чтобы предлагать какие-то пути, строить теории. Если можете это делать, делайте. Но, если приходите к неразрешимым противоречиям, скажите об этом. Потому что ваше главное назначение - докапываться до истины. Вы могильщик и одновременно покойник. Вы тело общества. И вы же в ответе за тело общества. Все ответите как один. Землю будете жрать, сволочи!



Вы должны установить параметры вины и невиновности. Сначала для себя, это даст ориентиры. Но и для других тоже. Изучите их поступки и смягчающие обстоятельства, потом судите, совершенно беспристрастно. Но не щадите и себя, не щадите никого.



Вы богаты. Вы знаете, что есть Добро и что есть Зло. Не смешивайте их никогда; не дайте себе увязнуть в толерантности - это печальный признак старости. Поэзия в силах установить непреходящие моральные истины. И свободу от них вы должны ненавидеть всей душой.



Истина скандальна. Но без нее ничего не выйдет. Наивная и честная картина мира - уже шедевр. В свете этого требования оригинальность мало что значит. Не заботьтесь о ней. В любом случае оригинальность неизбежно проявится через сумму ваших недостатков. А ваше дело - просто говорить правду, вот и все.



Невозможно любить одновременно правду и наш мир. Но вы уже сделали выбор. Теперь проблема в том, чтобы от него не отступать. Призываю вас не сдаваться. Не потому, что вам есть на что надеяться, нет. Наоборот, предупреждаю: вы будете очень одиноки. Люди, как правило, приспосабливаются к жизни, иначе они умирают. Вы - живые самоубийцы.



По мере приближения к истине ваше одиночество будет все более и более полным. Прекрасный, но безлюдный дворец. Вы ходите по пустым залам, где эхом отдаются ваши шаги. Воздух чист и неподвижен, все вещи словно окаменели. Временами вы начинаете плакать, настолько четкость очертаний невыносима для глаз. Вам хотелось бы вернуться назад, в туман неведения, но в глубине души вы знаете, что уже поздно.



Продолжайте. Не бойтесь. Худшее позади. Конечно, жизнь еще потерзает вас, но вас с ней уже мало что связывает. Помните: вы, в сущности, уже умерли. Теперь вы один на один с вечностью.

Погоня за счастьем

Гипермаркет, ноябрь



Я плюхнулся сперва в прилавок морозильный;
Расплакался, струхнул, конечно, но не сильно.
Мне кто-то пробурчал, что от меня разит;
Я двинулся вперед, приняв нормальный вид.


Весь пригородный люд, разряженный и злой,
Сновал туда-сюда вдоль стеллажей с водой.
Плыл над рядами гул арен и мрачных оргий;
Я мирно брел себе походкою нетвердой.


Потом я вдруг упал у сырного отдела;
Купившие сардин две женщины в летах
Шли мимо, и одна другой сказала: «Ах,
Такой молоденький, ну разве это дело?»


Две грозные ступни мне заслонили зал:
Явился продавец блюсти порядок купли.
Людей смущал мой вид и дорогие туфли;
Последний раз я вел себя как маргинал.



Непримиримый



Мой отец, неотесанный злой идиот,
Пьяно грезил, уставившись в телеэкран,
С торжеством наблюдая, как прахом идет
За несбыточным планом несбыточный план.


Обращался он с сыном, как с крысой чумной;
Я ему никогда не умел угодить:
Он хотя бы за то недоволен был мной,
Что имел я все шансы его пережить.


Умирал он в апреле, метался, стонал,
Взглядом бешеным гневно пространство сверлил,
Был весной недоволен, похабно шутил,
Три минуты дерьмом мою мать поливал.


Перед самым концом, одинокий как волк,
На мгновение вдруг перестал он стонать.
Улыбнувшись, сказал: «Я наделал в кровать».
А потом захрипел и навеки умолк.



* * *



Я умников боюсь и их дрянных затей,
Лишающих меня моих амфетаминов.
Зачем же отнимать единственных друзей?
Я так устал, я - прах, и жизнь распалась, минув.


Все эти лекари, подобно гнойникам,
Мой иссосали мозг - кто их нудить заставил?
Но я-то жил и жив помимо норм и правил.
Плевать! Такую жизнь задаром вам отдам.


Порою по утрам от ломки так корячит,
Что впору завопить. Но боль пройдет. Плевать!
А уж на здравоохранение тем паче.


По вечерам, один, я падаю в кровать,
Я Канта перечту, а день свой вспоминать -
Как вскрыть нарыв. Плевать! И не могу иначе.



* * *



Мое тело - наполненный кровью мешок.
Чуть глаза приоткрыв, я лежу в темноте.
Я боюсь приподняться - в моем животе
Что-то гнусное булькает между кишок.


Будь ты проклята, плоть, что взяла меня в плен
Беспокойства и боли. Постель вся в поту.
Между ног бесполезно торчит в пустоту,
Словно губка набрякшая, вздувшийся член.


Будь ты проклят, Христос, для чего, мне ответь,
Ты нам тело непрочное это даешь?
Все уходит в трубу, ничего не вернешь.
Мне не хочется жить, я боюсь умереть.



* * *



Люблю лечебницы, вместилища мученья,
Где чахнут старики, студентам напоказ,
Бездушным циникам, исполненным презренья,
Жующим свой банан с тупым прищуром глаз.


В палатах чистых, но привычных к вечной драме,
Их ждет небытие, несчастных стариков,
Когда, синюшные, они встают утрами,
И каждый все отдать за курево готов.


Они встречают день почти беззвучным охом,
Забыв, что значит мысль, забыв, что значит смех,
Их ожидает то, что ожидает всех
В конце последних дней, перед последним вздохом,-


Слова, знакомые уже наперечет:
Я сыт… Спасибо… Сын придет в конце недели…
Как все внутри горит… Мой сын еще придет…
А сын все не идет. А пальцы побелели.



* * *



Какое множество сердец на свете билось!
В обшарпанных шкафах шушукаются вещи,
И так печальны их рассказы и зловещи
О людях, чья любовь разбилась и забылась.


Там холостяцкая посуда притулилась,
Здесь наводящие невольную унылость
Осколки юности вдовиц и старых дев -
То, чем живут шкафы, минувшим завладев.


Пожитки прибраны, и жизнь подобна спячке:
Прогулки, магазин - все та же череда,
Ни телевизор не утешит, ни еда.


А старость все гнусней, и все тошней болячки -
И вот уже с землей смешался прах случайный,
Любовью преданный и обойденный тайной.



* * *



В свои семнадцать лет была моя сестрица
Дурнушкой, и ее прозвали в школе Будкой.
Однажды в ноябре она пошла топиться.
Ее спасли; вода была гнилой и мутной.


Как крыса жирная под жаркою периной,
Она свернулась и мечтала о бесплотной,
О беззаботной, целомудренной, невинной,
О тихой жизни, о почти что мимолетной.


Наутро тень она увидела - то ближе,
То дальше на стене, и, как во сне, в тревоге
Пробормотала мне: побудь со мной, я вижу
Исуса, он идет, он стер, бедняга, ноги.


Шепнула: я боюсь, побудь со мной, присядь.
Ведь это вправду он? Дай мне скорей одеться.
Взгляни-ка, там дома… Народ… Как бьется сердце!
Там так красиво. Для чего же мне страдать?



* * *



С нелегким сердцем мрут богатые старухи.
«Ах, мамочка!..» Снуют невестки, точно мухи,
Батистовым платком с ресниц слезу смахнув,
Оценивают стол, и шкаф, и модный пуф.


По мне, милее смерть в обычном «ашелеме», [2]
Где верят старики, что так любимы всеми,
Что будут близкие по ним рыдать взахлеб
И что приедет сын и купит крепкий гроб.


На тихом кладбище окончат жизнь богачки,
Там, где гуляют старички и их собачки,
Меж кипарисами и кустиками, там,
Где воздух чист и нет раздолья комарам.


Ждет крематорий стариков из «ашелема»,
А в колумбарии и тихо все, и немо:
По воскресеньям здесь, как в будни, тишь да гладь,
И спит охранник-негр, всем старикам под стать.



* * *



Я легкость потерял. Я кожей чую мглу,
От вспышек и зарниц ночами сводит скулы.
И город всаживает в вену мне иглу
Вплывающего в дом бессмысленного гула.


Отсюда завтра я спущусь, помятый, на
Безжизненный бульвар, где снова повторятся
И эти женщины, и эта их весна
Среди оскомину набивших декораций.


В наполненных кафе опять пойдут молоть
Салат и чепуху - соль этой жизни скудной.
Сегодня выходной. Хвала тебе, Господь!
Я коротаю ночь с пластмассового куклой.


Кровавый звездный дождь горит огнем, летя,
И взгляды мертвецов скользят ему навстречу.
Мать Богородица, храни мое дитя!
Ночь, как порочный зверь, мне бросилась на плечи.



* * *



На углу, у «Фнака»[3], бурлила толпа. То и дело
Кого-то пихали, ругались и сатанели.
Нерасторопного голубя пес терзал без затей.
За углом, на панели,
Старая нищенка у стены молчаливо сидела,
Съежившись под плевками орущих детей.


Я шел по улице Ренн. Вывески и рекламы
Манили туда, где таких, как я, поджидают дамы:
- Привет, меня зовут Амандина.-
Однако мой член совершенно не трогала эта картина.