Клайв Касслер
Ударная волна
С глубокой признательностью — доктору Николасу Николасу, доктору Джеффри Таффету и Роберту Флемингу
КРУШЕНИЕ
17 января 1856 года
Тасманово море
Из четырех парусных клиперов, построенных в 1854 году на верфях Абердина в Шотландии, особо выделялся один. Судно под названием «Гладиатор» имело водоизмещение 1256 тонн, шестьдесят метров в длину, десять метров в ширину по среднему бимсу
[1]и три высокие мачты, устремленные в небо под лихим углом. То был самый быстроходный парусник из всех когда-либо спущенных на воду. Впрочем, тем, кто оказывался на его борту в штормовую погоду, слишком тонкие обводы угрожали бедой. Зато штиль не повергал их в спячку. «Гладиатор» был способен плыть при едва заметном ветре.
К несчастью, которое и предугадать-то было невозможно, судьба обрекла этот клипер на забвение.
Владельцы парусника надеялись с его помощью сделать бизнес на австралийских иммигрантах, поскольку он годился для перевозки как пассажиров, так и грузов. Однако, как очень скоро убедились судовладельцы, не так-то много колонистов могли позволить себе оплатить морское путешествие, так что парусник плавал с пустующими каютами первого и второго классов. Выяснилось, что куда выгоднее заключать договоры с правительством на переправку осужденных преступников на континент, считавшийся тогда самой большой тюрьмой в мире.
«Гладиатор» отдали под начало одного из самых дюжих капитанов клиперов, Чарлза Скагса, которого даже старые морские волки, не ведавшие адмиральских чинов, почтительно величали Задирой. Задира Скагс — такое прозвище подходило ему как нельзя лучше. Кнутом, положим, Задира нерадивых или непокорных матросов не потчевал, зато не знал жалости ни к другим членам команды, ни к самому судну, добиваясь кратчайших сроков перехода между Англией и Австралией. И его старания приносили плоды. Возвращаясь к родным берегам в третий раз, «Гладиатор» установил рекорд, не побитый парусными судами до сих пор. Он преодолел это расстояние за шестьдесят три дня, а торговые тихоходы затрачивали на такое путешествие до трех с половиной месяцев.
Скагс соревновался в скорости с легендарными капитанами своего времени: Джоном Кендриксом с быстроходного «Геркулеса» и Уилсоном Эшером, командовавшим прославленным «Юпитером», — и никогда не проигрывал. Суда-соперники, покидавшие Лондон за несколько часов до «Гладиатора», когда добирались до Сиднейской гавани, неизменно находили клипер Скагса уютно устроившимся у причала.
Быстрый морской переход был божьей милостью для заключенных, переносивших в страшных мучениях дорогу на каторгу. Их держали в трюме и обращались с ними как с грузом или скотом. Были среди них и закоренелые преступники, и политические враги правящей власти, но большинство составляли те, кто попался на краже съестного или отрезов ткани. Мужчин и женщин разделяла толстая переборка. Какими бы то ни было удобствами их не баловали. Ветхие подстилки на узких деревянных рундуках, санитарные условия, хуже которых и придумать трудно, и малопитательная пища были их уделом. Сахар являлся для них единственным лакомством. Днем каждому давали уксус и лимонный сок для спасения от цинги, а ночью — полпинты портвейна для поддержания духа. Заключенных охранял отряд из десяти солдат пехотного полка, расквартированного в Новом Южном Уэльсе,
[2]которыми командовал лейтенант Сайлас Шеппард.
Вентиляции почти не было. Источниками света и воздуха в трюме служили зарешеченные люки, но они были всегда закрыты. Когда судно попадало в тропики, заключенные изнемогали от жары. В непогоду страдания усиливались: озябшие, вымокшие люди в полной темноте катались по полу из стороны в сторону от ударов могучих волн.
На корабле, перевозившем осужденных, полагалось иметь врача, и он был на «Гладиаторе». Хирург-полицейский Отис Горман следил за общим состоянием здоровья заключенных и, как только позволяла погода, выводил их небольшими группами на палубу подышать свежим воздухом и поразмяться. Предметом гордости судовых хирургов служило то, что они достигали Сиднея, не потеряв в пути ни одного подопечного. Горман заботился о заключенных: пускал им кровь, вскрывал нарывы, залечивал раны, давал слабительное и следил, чтобы уборные посыпались хлоркой, чтобы одежда стиралась, а бадьи для мочи драились дочиста. Редко когда после высадки на берег судовой врач не получал от осужденных благодарственные письма.
Задира Скагс по большей части на несчастных, запертых в трюме, внимания не обращая. Рекордный переход — такова была его цель. Установленная им железная дисциплина, напористость щедро окупались премиями довольных судовладельцев, а также легендами, которые слагали о нем и его судне восхищенные моряки.
На этот раз он вышел в море в твердом намерении поставить новый рекорд. Пятьдесят два дня вел он из Лондона, держа курс на Сидней, парусник с грузом товаров и 192 осужденными, двадцать четыре из которых были женщины. Он выжал из «Гладиатора» все, что мог, не свертывая паруса даже при сильных порывах ветра. Упорство капитана было вознаграждено: за сутки парусник одолел невероятное расстояние — восемьсот километров.
И тут удача покинула Скагса. Беда нагрянула из-за горизонта за кормой.
На следующий день после того, как «Гладиатор» благополучно прошел пролив Бассав между Тасманией и южной оконечностью Австралии, вечернее небо затянуло грозными тучами, скрывшими все звезды, а море разыгралось не на шутку. Скагс и знать не знал, что на его судно с юго-запада, из-за Тасманова моря, со всей силой обрушится тайфун. Как ни проворны и как ни крепки были клиперы, пощады от ярости Тихого океана им ждать не приходилось.
В памяти островитян Южных морей тот ураган остался самым жестоким и разрушительным из всех пережитых ими тайфунов. С каждым часом скорость ветра все росла и росла. Морские волны вздымались горами и набрасывались из тьмы, сотрясая корпус «Гладиатора». Скагс — слишком поздно! — отдал команду свернуть паруса. Порыв ветра злобно вцепился в туго надувшуюся парусину и порвал ее в клочья, успев перед этим легко, как зубочистки, переломить мачты и с треском обрушить обрывки полотнищ и такелажа с обломками рангоута на палубу. И тут же, словно желая расчистить завалы, накатившая волна смыла все за борт. Вздыбившийся десятиметровый вал ударил в корму и покатился по судну, круша в щепы капитанскую каюту и выламывая руль. С палубы начисто смыло спасательные шлюпки, штурвал, рубку и камбуз. Люки разнесло, и вода беспрепятственно хлынула в трюм.
Беспощадный чудовищный водяной вал в единый миг превратил некогда стройный клипер в беспомощную покореженную посудину. Корабль полностью потерял управление и носился, как полено, средь зыбучих волн. Не в силах бороться с ураганом, команда и взятые на борт осужденные могли лишь смотреть смерти в лицо да с ужасом ожидать, когда судно окончательно погрузится в буйную пучину.
Спустя две недели после того, как «Гладиатор» должен был пришвартоваться у сиднейского причала, судовладельцы забеспокоились. На поиски знаменитого клипера было направлено несколько судов, но им ничего не удалось обнаружить. Владельцы судна списали его как потерю, страховые компании возместили ущерб, родственники членов экипажа и осужденных оплакали их кончину, и память о паруснике померкла во времени.
Были суда которые называли плавучими гробами или дьявольскими посудинами, но капитаны-соперники, не по слухам знавшие Задиру и «Гладиатора», только пожимали плечами, слыша подобные разговоры. Они поставили крест на грациозном паруснике, считая его жертвой не столько стихии, сколько тщеславия Скагса. Два моряка, когда-то служившие на клипере, выдвинули такую версию: на «Гладиатор» внезапно налетел сильный попутный ветер, одновременно в корму ударила волна, и судно под действием этих стихий резко пошло носом в воду и затонуло.
В лондонском страховом объединении Ллойда — известной фирме судовых страховщиков — пропавший «Гладиатор» занесли в строку журнала между утонувшим американским паровым буксиром и выброшенным на берег норвежским рыболовным траулером.
Прошло почти три года, прежде чем тайна исчезновения клипера вышла наружу.
Трудно поверить, но, после того как грозный тайфун умчался дальше на запад, «Гладиатор» удержался на плаву. Да, порушенный парусник выжил, однако сквозь трещины в обшивке вода с пугающей быстротой стала заполнять корпус судна. Уже на следующий день в трюм набралось шесть футов воды, а откачивающие насосы не справлялись со стихией.
Всегда твердый как кремень, Задира Скагс и на этот раз не ведал устали. Команда была уверена, что он одним лишь своим упорством не даст паруснику затонуть. Он поставил к насосам тех осужденных, которые не сильно поранились во время жуткой непрерывной болтанки, а матросам велел заняться заделкой щелей и пробоин в обшивке.
Остаток дня и ночь прошли в попытках облегчить судно: за борт выбрасывали груз, инструмент и утварь, без которых можно было обойтись. Ничего не помогало. Времени потратили много, а добились самой малости. К следующему утру вода поднялась еще на три фута.
К середине следующего дня изможденный Скагс смирился с поражением. Ни он, ни кто другой никакими усилиями не мог бы удержать «Гладиатора» от гибели. Шлюпок не было. Оставался всего один — отчаянно-рискованный — способ спасти присутствующих на борту. Капитан приказал лейтенанту Шеппарду вывести заключенных из трюма и построить на палубе под бдительным надзором вооруженных солдат. Только преступники, работавшие на насосах, да члены экипажа, заделывавшие пробоины, остались на своих местах.
Задире Скагсу не нужен был ни кнут, ни пистолет, чтобы показать, кто на судне хозяин. Широкоплечий, мускулистый, он походил на каменотеса. Под два метра ростом, у него были оливково-серые глаза, черные как смоль волосы, кожа, выдубленная морем и солнцем. Великолепную бороду, обрамлявшую лицо, капитан в особых случаях заплетал в косичку. Говорил он низким рокочущим голосом, что лишь подчеркивало его мужественность. Было Скагсу тридцать девять лет — самый расцвет жизни.
Задира оглядел неподвижный строй осужденных. Они были в ссадинах, синяках и повязках, пропитанных кровью. На лицах прочитывался страх. Никогда прежде не доводилось ему видеть столь жалкое сборище мужчин и женщин. Все они были низкорослые, неказистые, худющие и мертвенно-бледные. Бесстыдные, глухие к слову Божьему, эти отбросы британского общества не ждали возвращения на родную землю и не надеялись прожить остаток дней достойно.
Выйдя на палубу и обнаружив обломки мачт, разбитый по всей длине фальшборт, заключенные пришли в отчаяние. Женщины зарыдали от страха.
Лишь одна выделялась среди всех. Взгляд капитана задержался на ней. Женщина стояла чуть в стороне от прочих осужденных и по росту не уступала большинству мужчин. Ноги у нее были такой совершенной формы, что завораживали взгляд. Над узкой талией вздымалась прекрасная грудь, обтянутая кофтой. Одежда казалась опрятной и чистой, а спадавшие до пояса золотистые волосы были ухожены. Она разительно отличалась от своих сестер по несчастью. Женщина держала себя в руках, скрывая страх за вызывающим видом. Она пронзила Скагса взглядом голубых, как горное озеро, глаз.
Сосредоточившись на неотложной задаче, он обратился к осужденным:
— Положение наше неутешительно. Со всей честностью должен вам сказать, что судно наше обречено, а поскольку волны отняли у нас шлюпки, то покинуть его мы не можем.
Слушавшие восприняли слова капитана по-разному. Пехотинцы лейтенанта Шеппарда не дрогнули, а вот осужденные жалобно застонали. Самые малодушные из них упали на колени и принялись молить Небеса о спасении.
Скагс, глухой к скорбным причитаниям, продолжил:
— С помощью Господа милосердного попробую уберечь всех до единого на этом судне. Я собираюсь соорудить огромный плот, который поможет нам продержаться до тех пор, пока нас не подберет какой-нибудь корабль или течение не вынесет на берег Австралийского континента. Мы погрузим на плот запасы провизии и воды, рассчитанные на двадцать дней.
— Позвольте спросить, капитан, как скоро, по-вашему, нас могут подобрать в море?
Вопрос задал мужчина, который больше чем на голову возвышался над сотоварищами. Он имел рост около двух метров. Его широкие и мощные плечи прикрывало бархатное пальто. Длинные рыжие, с медным отливом, волосы свободно ниспадали на воротник дорогой одежды. На надменном лице выделялись крупный нос, высокие скулы и тяжелый подбородок. Несмотря на два месяца жизни взаперти в корабельном трюме, выглядел он так, будто вышел из какой-нибудь лондонской гостиной.
Прежде чем ему ответить, Скагс поинтересовался у лейтенанта Шеппарда:
— Кто этот щеголь?
Шеппард, подавшись к капитану, сказал вполголоса:
— Зовут Джесс Дорсетт.
У Скагса от изумления брови полезли на лоб.
— Джесс Дорсетт, разбойник с большой дороги?
Лейтенант кивнул:
— Он самый. Состояние сколотил, точно говорю, пока королевская полиция не схватила его. Единственный среди этого сборища, кто умеет читать и писать.
Скагс тут же сообразил, что этот разбойник может стать ценным подручным, если положение на плоту сделается угрожающим. Бунт был весьма вероятен.
— Я всего лишь предлагаю всем вам шанс на спасение жизни, мистер Дорсетт. Сверх этого я ничего не обещаю.
— Тогда чего же вы ждете от меня и моих павших духом приятелей?
— Жду, что вы поможете мне построить плот. Любой из вас, кто откажется, будет оставлен на судне.
— Слышали, ребята? — крикнул Дорсетт столпившимся вокруг него осужденным. — Работа или смерть. — Он снова повернул голову к Скагсу: — Среди нас нет ни одного моряка. Придется нам объяснить, как подступиться к делу.
Скагс указал на своего первого помощника:
— Я назначил мистера Рамси главным по сооружению плота. Те, кто не занят поддержанием клипера на плаву, будут выполнять его распоряжения.
Прежде чем отвернуться друг от друга, Дорсетт со Скагсом обменялись быстрыми взглядами. Первый помощник Рамси уловил их схватку. «Тигр и лев, — подумал он без особой радости. — И еще неизвестно, кто устоит на ногах в конце этой заварухи».
По счастью, море стихло: ведь плот предстояло сколачивать на воде. Остов изготовили из обломков мачт, перевязав их канатами. Бочонки с вином, а также бочки с мукой, предназначенные для сиднейских таверн и продуктовых лавок, опорожнили и крепко-накрепко привязали по бокам остова для большей плавучести. Поверх мачтовых обломков положили тяжелые доски и прибили гвоздями. Получилась палуба. Она лишь на ладонь возвышалась над водой, и ее обнесли перилами высотой по пояс. Две запасные стеньги пустили на переднюю и заднюю мачты, оснастив их парусами, укрепив вантами и такелажем. Там, где предполагалась корма, за задней мачтой, соорудили простенький руль, насадив на него самодельный румпель. Две трети плота покрыли парусиновым тентом для защиты людей от палящих лучей солнца.
Бочонки, наполненные пресной водой и лимонным соком, а также ящики с сыром и солониной из говядины и свинины, вместе с кастрюлями, в которых на камбузе сварили рис и горох, закрепили между мачтами.
В готовом виде плот имел восемьдесят футов в длину и сорок в ширину. Сначала он показался всем весьма просторным. Однако после погрузки провизии впечатление изменилось. И немудрено: на плот переправились 192 преступника, 11 военных, включая лейтенанта, врач и 28 моряков — в общей сложности 232 человека.
Отплытие ознаменовалось ясными небесами и спокойным, как мельничный омут, морем. Первыми с парусника сошли солдаты, вооруженные мушкетами и саблями. Затем на плот посыпались осужденные, радостные только оттого, что не утонут вместе с судном, уже опасно черпавшим носом воду. Трап парусника был слишком мал, чтобы быстро пропустить всех, так что большинство перебирались через борт и съезжали по канатам. Некоторые прыгали в воду, откуда их вытаскивали солдаты. Сильно пораненных доставляли на стропах. Удивительно, но переселение обошлось без чрезвычайных происшествий. Через пару часов люди благополучно разместились там, где указал Скагс.
После этого настал черед команды. Капитан, как и положено, последним покинул круто наклонившуюся палубу. Он сбросил сундучок, в котором находились два пистолета, судовой лаг, хронометр, компас и секстант, на руки первому помощнику Рамси. Прежде чем сойти с борта, Скагс определил местонахождение «Гладиатора», но никому, даже Рамси, не сказал, что штормом клипер отнесло очень далеко от морских торговых путей. Они дрейфовали в трехстах милях от ближайшего побережья Австралии, и — что куда хуже — вода влекла их все дальше и дальше, в места, неведомые для кораблей. Сверившись с картой, Скагс решил: единственный способ выжить — это с помощью течения и ветра двинуться на восток, к Новой Зеландии.
Скагс повесил компас на мачту напротив румпеля и скомандовал:
— Поставить парус, мистер Рамси. Держать направление на сто пятнадцать градусов к ост-зюйд-осту.
— Есть, капитан. Мы, стало быть, не к Австралии пойдем?
— Лучше всего нам рассчитывать на западное побережье Новой Зеландии.
— И насколько, по-вашему, оно далеко?
— Шестьсот миль, — ответил Скагс так, словно песчаный пляж уже маячил на горизонте.
Рамси нахмурился и обвел взглядом переполненный плот. На глаза ему попалась группа осужденных, которые о чем-то деловито беседовали вполголоса. Наконец он мрачно выговорил:
— Не верится мне, чтобы хоть кто-то из нас, людей богобоязненных, дождался спасения в окружении такой кучи мрази.
Море оставалось спокойным еще пять дней. Пассажиры плота обвыкли жить в условиях принудительного распределения. Жестокое солнце пекло неимоверно, обращая плот в ад огнедышащий. Не одному человеку приходила в голову отчаянная мысль броситься в воду и остудить тело, но к плоту уже в предвкушении легкой поживы подобрались акулы. Матросы ведрами лили соленую воду на парусиновый тент, но это приводило лишь к тому, что под ним становилось нечем дышать.
В душах арестантов печаль стала уступать место коварству. Люди, проведшие два месяца в темном трюме, заволновались, оказавшись без защиты корпуса клипера. Все чаще осужденные кидали на матросов и солдат яростные взгляды и злобно бормотали им вслед. Это не прошло мимо внимания Скагса. Он приказал лейтенанту Шеппарду, чтобы солдаты держали мушкеты заряженными и были настороже.
Джесс Дорсетт изучающе разглядывал высокую женщину с золотистыми волосами. Та сидела одна возле передней мачты. Она не желала потакать обстоятельствам, обращать внимание на тяготы и тешить себя какими бы то ни было ожиданиями. Казалось, она совсем не замечала других женщин-осужденных, редко вступала в разговоры, предпочитая молчаливо держаться в сторонке. «С достоинством женщина», — решил для себя Дорсетт.
Проскользнув змеей среди тел, сгрудившихся на плоту, он подобрался поближе к ней. Тут его заметил солдат и взмахом мушкета приказал: «Осади назад». Дорсетт был человеком терпеливым и дождался смены караула. Заступивший солдат незамедлительно начал похотливо посматривать на женщин, а те в ответ принялись насмехаться над ним. Дорсетт, воспользовавшись тем, что страж отвлекся, придвинулся вплотную к воображаемой черте, отделявшей мужчин от женщин. Блондинка не отреагировала: взгляд ее был устремлен вдаль, на что-то, одной только ей видимое.
— Англию высматриваете? — с улыбкой спросил Дорсетт.
Женщина обернулась, смерила его взглядом, словно решая, стоит ли удостаивать незнакомца вниманием.
— Маленькую деревушку в Корнуолле.
— Где вас схватили?
— Нет, под арест я попала в Фалмуте.
[3]
— За попытку убить королеву Викторию?
Глаза женщины блеснули, она рассмеялась.
— За кражу одеяла.
— Озябли, должно быть?
Лицо женщины стало серьезным.
— Я его для отца взяла. Он умирал от болезни легких.
— Прошу прощения.
— А вы разбойник с большой дороги.
— Был им до тех пор, пока лошадь не сломала ногу и меня не настигла королевская полиция.
— И зовут вас Джесс Дорсетт.
Ему польстило, что женщина знает, кто он такой; он даже подумал, уж не справлялась ли она о нем.
— А вы…
— Бетси Флетчер, — без колебания отозвалась она.
— Бетси, — произнес Дорсетт, рисуясь, — считайте меня своим защитником.
— Фасонистый разбойник мне ни к чему, — сказала Бетси, как отрезала. — Я и сама могу за себя постоять.
Дорсетт обвел рукой плотно сбившуюся ораву на плоту:
— Пара сильных рук может вполне пригодиться вам до того, как мы снова ступим на твердую землю.
— С чего это я должна верить человеку, который ни разу в жизни не испачкал себе руки?
Он заглянул ей в глаза:
— Я, может, в свое время и ограбил несколько карет, но мало в чем уступаю добрейшему капитану Скагсу. Скорее всего, я единственный из мужчин, который, можете быть уверены, не воспользуется слабостью женщины.
Бетси Флетчер повернулась и указала на грозного вида тучи, которые стремительно гнал на них посвежевший ветер:
— Расскажите, мистер Дорсетт, как вы собираетесь защитить меня от этого?
— Теперь самое время, капитан, — сказал Рамси. — Нам лучше убрать паруса.
Скагс мрачно кивнул.
— Нарежьте коротких концов из запасных снастей и раздайте осужденным. Скажите этим бедолагам, пусть привяжут себя к плоту, чтоб от качки не пострадать.
На море поднялось неприятное волнение, плот закачался с носа на корму и с борта на борт. Волны перекатывались через сбившуюся массу тел. Шторм и вполовину не набрал силы тайфуна, сгубившего «Гладиатора», однако очень скоро стало невозможно различить, где кончается плот и начинается море. Волны вздымались все выше, ветер срывал с их гребней белую пену.
Дорсетт, пустив в дело две веревки — свою и Бетси, привязал ее к мачте. Потом обмотался вантами и превратился в щит, укрывавший Бетси от свирепых волн. В добавление к прежним страданиям на пассажиров плота обрушился шквалистый дождь. Он хлестал их с такой силой, будто черти камнями швырялись.
Единственным звуком, перекрывавшим злобный рев шторма, был голос Скагса. Забористо ругаясь, капитан призывал матросов надежнее закрепить тару с провизией. Матросы, изнемогая, удерживали ящики и бочонки до тех пор, пока волна, вдруг выросшая до небес, не загнала плот глубоко под воду. Все, кроме Задиры, решили, что наступила их последняя минута. Скагс, затаив дыхание и сомкнув веки, проклинал разбушевавшуюся стихию.
Целую вечность плот нехотя продирался сквозь бурлящую массу пены. Когда ему удалось подняться на поверхность, те, кого не унесло в море, принялись хватать ртом воздух и откашливать соленую воду.
Капитан оглядел плот и ужаснулся. Всю кучу провизии будто корова языком слизала. Однако ужаснее было другое. Ящики, перед тем как сгинуть в пучине, проредили и ряды осужденных. Некому было ответить на жалобные крики о помощи. Одичавшее море пресекло любые попытки к спасению. Уцелевшим осталось только оплакивать погибших товарищей.
Шторм бушевал всю ночь, нанося людям болезненные удары, окатывая их сверху донизу. К утру море начало успокаиваться, шквалистый ветер сменился легким южным бризом, но расслабиться никому не пришло в голову. Нужно было бдительно следить, как бы море не огрызнулось напоследок и не смыло оставшихся в живых за борт.
Когда Скагсу наконец-то удалось твердо встать на ноги и полностью оценить ущерб, причиненный стихией, он с трудом оправился от потрясения. Алчное море поглотило все бочонки с пресной водой. А вот и еще одно бедствие: на мачтах — жалкие обрывки парусины.
Капитан приказал Рамси и Шеппарду сосчитать пропавших. Таковых оказалось двадцать семь.
Лейтенант Шеппард печально качал головой, оглядывая обитателей плота:
— Бедняги! Они похожи на утопших крыс.
Скагс приказал команде набрать в парусиновые обрывки воды.
— И быстро, не то ливень прекратится.
— Нам больше не в чем хранить воду, — мрачно сообщил Рамси. — И потом, если обрывки пойдут на плошки, то из чего паруса шить?
— Когда каждый напьется, мы восстановим паруса и продолжим двигаться в направлении ост-зюйд-ост.
Едва на плоту зашевелилась жизнь, Дорсетт выпутался из мачтовых вант и, обняв Бетси за плечи, заботливо спросил:
— Детка, с вами все в порядке?
Она глянула на него сквозь длинные пряди волос:
— Я ни за что не отправлюсь на королевский бал, как облезлая кошка. Пусть меня промочило до костей, но я рада, что жива.
— Плохая выдалась ночь, — сурово выговорил он, — и боюсь, она не последняя.
Как только Дорсетт развязал Бетси, тучи разошлись и солнце напомнило о себе палящими лучами. Без навеса, сорванного бешеным натиском ветра и волн, люди оказались во власти дневной жары. А вскоре начались муки голода и жажды. Крохотные кусочки пищи, найденные в щелях между досками, были мгновенно съедены. Так же быстро исчезла и дождевая вода, собранная в полотняные обрывки.
Когда паруса были восстановлены, выяснилось, что от них мало толку. Если ветер дул сзади, то плот худо-бедно поддавался управлению. Однако попытки изменить курс приводили лишь к тому, что он разворачивался к ветру широкой стороной.
Невозможность задавать плоту нужное направление раздражала Скагса. Во время шторма он спас драгоценные навигационные приборы, крепко прижав их к груди, и теперь определил, где находится плот.
— Хоть немного ближе к суше, капитан? — спросил Рамси.
— Боюсь, что нет, — мрачно ответил Скагс. — В настоящий момент мы дальше от Новой Зеландии, чем были два дня назад.
— В Южном полушарии в самый разгар лета без пресной воды мы долго не протянем.
Скагс указал на пару острых плавников, резавших воду невдалеке от плота:
— Если за четыре дня нас не подберет какое-нибудь судно, мистер Рамси, то акулам обеспечен шикарный банкет.
Хищницам долго ждать не пришлось. На второй день после шторма тела тех, кто умер от ранений, полученных во время морского буйства, спустили в воду, и они тут же исчезли в круговерти кровавой пены. Одна из рыбин оказалась особенно агрессивной. В ней Скагс признал большую белую акулу, настоящую мясорубку, наводившую страх на мореплавателей. По прикидкам капитана, она была длиной двадцать два — двадцать четыре фута.
Между тем кошмар только начинался. Дорсетт был первым, у кого возникло дурное предчувствие.
— Что-то они замышляют, — сказал он Бетси. — Не нравится мне, как они на женщин пялятся.
— Вы это про что? — спросила она, едва шевеля запекшимися губами. Лицо она прикрывала изорванным шарфом, но голые руки и ноги уже успели сгореть на солнце и покрыться волдырями.
— Вон видите ту грязную группку контрабандистов на корме плота? Верховодит у них Джейк Хаггинс, уэльсский головорез. Он скорее тебе кишки выпустит, чем скажет, который теперь час. Готов спорить, что они затевают бунт.
Бетси обвела рассеянным взглядом распростертые тела.
— С чего это им вздумалось?
— Вот я и хочу выяснить, — бросил Дорсетт и стал лавировать между осужденными, слонявшимися без дела по влажной палубе, равнодушными к происходящему вокруг и страдающими от палящей жажды.
Дорсетт передвигался неуклюже, дивясь на свои суставы, которые словно заржавели за то время, когда все телодвижения свелись к тому, чтобы крепко держаться за веревки. Он был одним из немногих, кто осмелился приблизиться к заговорщикам и силой проложить себе путь среди прихвостней Хагтинса. Впрочем, те не очень-то обратили на него внимание, занятые перешептыванием и поглядыванием на Шеппарда и пехотинцев.
— Дорсетт, какого черта ты тут вынюхиваешь? — проворчал Хаггинс.
У главаря контрабандистов были короткие ноги, широкие плечи, грудь как бочка, длинные спутанные волосы, будто песком пересыпанные, чудовищно огромный расплющенный нос и громадная пасть с редкими почерневшими остатками зубов. Этот набор придавал ему вид злобный и отталкивающий.
— Я так полагал, вам пригодится славный малый, который поможет прибрать плот к рукам.
— На мертвечину потянуло, захотелось пожить подольше — так, что ли?
— Что-то я не вижу мертвечины, которая продлила бы наши страдания, — безразлично произнес Дорсетт.
Хаггинс осклабился, обнажив гнилые зубы:
— Бабы, дурак ты эдакий.
— Мы тут все загибаемся от жажды и адской жары, а тебя похоть одолела?
— Ты полный придурок, даром что знаменитый разбойник, — презрительно обронил Хаггинс. — Мы наших курочек не потоптать хотим. Смысл в том, чтобы порезать их и полакомиться нежным мясом. А Задиру Скагса, матросов и солдат можно приберечь на крайний случай.
Дорсетт подумал, что Хаггинс отвратительно шутит. Однако злоба, огнем горевшая в глубине глаз головореза, его омерзительный оскал подтвердили намерение поживиться человечинкой весьма серьезно. У Дорсетта все внутри заныло от ужаса и омерзения. Слава богу, актер он был превосходный, а потому лишь безучастно пожал плечами:
— К чему такая спешка? Я слышал, нас спасут до завтрашнего утра.
— Жди! — хмыкнул Хаггинс. — Тут в ближайшее время никакой посудины, никакого островка на горизонте не покажется. — Он помолчал, помертвев лицом, на котором оставили отметины все пороки человеческие. — Так ты с нами, разбойник?
— Мне нечего терять, если я к вам примкну, Джейк, — беспечно сказал Дорсетт. — Только, чур, высокая блондинка моя. А с остальными можете делать что хотите.
— Вижу, она тебе по вкусу пришлась, но мои ребята и я в доле, и в равной доле. Я дам ее тебе первому. А после того как управишься, поделю на всех.
— Вполне справедливо, — согласился Дорсетт. — Когда начинаем?
— Через час после того, как стемнеет. Я подам сигнал, и мы все набросимся на солдатиков. Когда вооружимся, проблем со Скагсом и его командой не будет.
— Я пригрел местечко у передней мачты, так что беру на себя солдата, который сторожит женщин.
— Хочешь оказаться первым в очереди на ужин — так, что ли?
— Верно, животик подвело. — Дорсетт растянул в улыбке плотно сжатые губы.
Дорсетт вернулся к Бетси, но ничего не сказал ей о том, что собираются сотворить контрабандисты. Он понимал: заговорщики следят за каждым его шагом, опасаясь разоблачения. «Предупрежу команду „Гладиатора“ и солдат о грозящей опасности сразу, как стемнеет», — решил он, а потому улегся на палубу и притворился уснувшим.
Как только на небе проклюнулись звезды, Дорсетт ползком подобрался к первому помощнику капитана и, поприветствовав его сдавленным шепотом, попросил:
— Рамси, не двигайтесь и не подавайте виду, будто кого-то слушаете.
— В чем дело? — вздрогнул Рамси. — Что вам угодно?
— Выслушайте меня, — тихо заговорил Дорсетт. — Не больше чем через час контрабандисты во главе с Джейком Хаггинсом совершат нападение на солдат. Если им удастся всех перебить, они повернут захваченное оружие против вас и вашей команды.
— Что за ерунда! Этого не может быть!
— Не поверите — погибнете.
— Хорошо, я скажу капитану, — неохотно пообещал Рамси.
— Не забудьте сообщить ему, кто вас предупредил.
Дорсетт осторожно отполз к Бетси. Сняв левый башмак, он отогнул подошву и достал из тайника нож с лезвием длиной в ладонь. Потом уселся и стал ждать.
Над горизонтом замаячил месяц, и некоторым показалось, будто на плоту появились призраки. Группа теней вдруг сорвалась с места и ринулась к центру палубы.
Раздался крик:
— Заколем свинью!
Это Хаггинс объявил о начале бунта.
Заключенные, давая волю застарелой ненависти к властям, потянулись за ним. Залп из мушкетов пробил бреши в их рядах и принудил остановиться. Тогда они увидели, что перед ними находятся пехотинцы в боевой готовности и матросы, вооруженные солдатскими саблями, плотницкими молотками и топорами и всякими другими предметами, способными покалечить до неузнаваемости.
— Ребята, не давай им снова зарядить ружья! — взревел Хаггинс. — Бей крепче!
Обезумевшая толпа снова двинулась вперед. На сей раз ее встретили разящие удары штыков и сабель. Но ничто не могло унять ярость нападавших. Они кидались на холодную сталь, хватали острия и лезвия голыми руками. На шатком плоту посреди океана озверелые мужчины бились не на жизнь, а на смерть.
Солдаты и моряки сопротивлялись упорно. Кровь заливала настил палубы. Трупы падали без перерыва. Бандиты и представители власти перешагивали их и продолжали сражаться. При этом только вопли раненых оглашали ночь.
Акулы, словно почуяв богатое угощение, засновали вокруг плота. Треугольный плавник Палача, как прозвали моряки большую белую акулу, резал воду меньше чем в пяти футах от перил. Тот, кто свалился за борт, не имел ни малейшего шанса вернуться.
Пораженный пятью сабельными ударами, Хаггинс, шатаясь, пошел на Дорсетта.
— Ты, подлый предатель! — прохрипел он, подняв над головой выдранную из настила доску.
Дорсетт, напружинившись, выставил перед ним нож.
— Еще шаг, и умрешь, — спокойно сказал он.
Взбешенный Хаггинс заорал в ответ:
— Это ты пойдешь на корм акулам, разбойник!
Но едва лишь он начал опускать доску, как Дорсетт отпрыгнул в сторону. Не в силах остановиться, уэльсский головорез с треском рухнул на палубу. Встать ему было не суждено. Дорсетт, перехватив нож, полоснул его остро заточенным лезвием по горлу.
— Не ужинать тебе сегодня вечером дамами! — яростно выкрикнул знаменитый разбойник, глядя на скорченное тело.
В ту роковую ночь Дорсетт убил еще троих. В какой-то момент на него насела кучка приспешников Хаггинса. Шаг за шагом, мужчина за мужчиной, они бились и не жалели сил в стремлении уничтожить друг друга.
Появилась Бетси и стала сражаться вместе с Дорсеттом, завывая, как сирена, и царапаясь, как тигрица. В итоге оба не слишком пострадали: Бетси обломала все ногти, а Дорсетта кто-то укусил в плечо.
Скагс с моряками и Шеппард с пехотинцами защищались отчаянно, порой даже переходили в контратаку, стараясь удержать за собой центр плота. К сожалению, не обошлось без потерь. В их числе — Шеппард, которого задушили два ублюдка, набросив петлю на шею. Рамси заработал сильнейшую контузию, у Скагса пострадало два ребра. Кроме того, бандитам удалось убить и сбросить в море двух женщин.
Но вот наконец бунтовщики, поодиночке или компанией, попятились к поручням. Наступил следующий акт трагедии. Повсюду валялись мертвецы, застывшие в самых причудливых позах. Не успели моряки и солдаты разглядеть, где свои, где чужие, как осужденные принялись рвать и пожирать трупы. Служивые обомлели от такого зрелища. Впрочем, их замешательство длилось недолго. Обезумев от позывов отощавших желудков, они тоже взялись за чудовищную трапезу. Скагс, не имея сил прекратить людоедство, отвернулся в сторону.
Дорсетт, Бетси и большинство женщин, хотя и изнемогали от мук голода, не смогли покуситься на плоть себе подобных.
Рамси произвел подсчет и был потрясен: в безрассудной бойне погибли сто девять осужденных. Просто не верилось, что маленький отряд одолел целую ораву бандитов! Но и защитникам был нанесен значительный урон: из солдат пала половина, из матросов — двенадцать человек.
Рамси подошел к Дорсетту:
— Вас зовет капитан.
Разбойник в его сопровождении отправился к месту, где лежал, привалившись спиной к мачте, Скагс. Хирург бинтовал капитану грудную клетку. Бинты Горман наделал из рубах покойников.
Скагс поднял на Дорсетта лицо, напряженное от боли:
— Хочу поблагодарить вас, мистер Дорсетт, за своевременное предупреждение. Осмелюсь заявить, что все честные люди, какие еще остались на этой дьявольской посудине, обязаны вам жизнью.
— Жизнь я вел грешную, капитан, но никогда не путался с вонючим сбродом.
— Когда мы доберемся до Нового Южного Уэльса, я постараюсь убедить губернатора скостить вам срок.
— Большое спасибо, капитан. Я в вашем распоряжении.
Скагс пристально посмотрел на нож, торчавший за поясом у Дорсетта:
— Это ваше единственное оружие?
— Да, сэр. Оно прекрасно проявило себя минувшей ночью.
— Дайте ему саблю, — обратился Скагс к Рамси. — С этими собаками мы еще не до конца разобрались.
— Согласен, — сказал Дорсетт. — Без такого предводителя, как Джейк Хаггинс, ярости у них поубавилось, только жажда все равно выбивает их из колеи. Как стемнеет, они снова попробуют.
Его слова оказались пророческими. По причинам, известным только людям, сходившим с ума из-за отсутствия еды и питья, осужденные повторили нападение спустя два часа после захода солнца. Натиск был не так силен, как вчера. Похожие на призраков фигуры наваливались друг на друга, молотя и рубя напропалую; тела преступников, матросов и солдат покрывали палубу ковром.
Когда решимость бунтовщиков ослабла, Скагс с остатками команды ударил по середине противников, Дорсетт вместе с уцелевшими пехотинцами зашел с фланга. Через двадцать минут все было кончено.
Рассвет на плоту увидели двадцать пять мужчин и три женщины: шестнадцать осужденных, два солдата и десять моряков. Помощник капитана Рамси погиб. Хирург Горман скончался от глубокой раны. Дорсетта сильно саданули саблей по правому бедру, а Скагсу к сломанным ребрам добавили ключицу. Поразительно, но Бетси вышла из потасовок, отделавшись мелкими ссадинами и порезами.
На десятый день после кораблекрушения умерли еще шесть человек: два юнги, не старше двенадцати лет, и шестнадцатилетний солдат бросились в море; четверо осужденных умерли от ран. Но и те, кто пока крепился, мало чем отличались от мертвецов, погруженные в какие-то странные видения, иссушенные голодом и испепеляющим солнцем, трясущиеся в лихорадке, изъязвленные от постоянного лежания на досках, между которыми проступала соленая вода.
На двенадцатый день осталось восемнадцать человек: скончались преступник и трое матросов. Последние клялись и божились, что видели «Гладиатора», а потом прыгнули за борт и поплыли к воображаемому паруснику. На плот они не вернулись, скорее всего, утонули или попали на зуб акулам.
Галлюцинации у людей были самые разные: от пиршественных столов до городских пейзажей. Скагсу представлялось, будто он с женой и детьми сидит дома у камина и смотрит в окно на Абердинскую гавань.
Неожиданно он упер странный взгляд в Дорсетта и произнес:
— Нам нечего бояться. Я дал знать Адмиралтейству, и за нами выслан спасательный корабль.
Бетси, одуревшая не меньше капитана, спросила:
— Вы какого голубя посылали с донесением — черного или серого?
Потресканные губы Дорсетта скривились в болезненной улыбке. Поразительно, но ему все еще удавалось сохранять чувство юмора, равно как и помогать способным передвигаться на ногах морякам приводить в порядок поврежденные участки плота. Отыскав несколько обрывков парусины, он соорудил небольшой навес над Скагсом. Бетси же занималась ранами капитана, выказывая ему самое душевное внимание. За мучительно тянувшиеся часы морской капитан, разбойник с большой дороги и воровка сдружились накрепко.
Навигационное оборудование пропало в морской пучине во время сражений. Скагс понятия не имел, где они находятся. Он велел матросам ловить рыбу, используя вместо лесок бечевку, а вместо крючков — гвозди. Наживкой служила человечина. Однако мелкая рыба совершенно не обращала внимания на такое угощение. И — что удивительно — даже акулы не проявляли к нему интереса.
Дорсетт привязал к эфесу сабли веревочный конец и вонзил ее в спину шнырявшей поблизости акулы. Обернув другой конец вокруг мачты, принялся ждать, когда акула подохнет. Единственным его уловом стало голое лезвие, изогнутое под девяносто градусов. Двое матросов смастерили гарпуны, привязав к палкам штыки. Они попали в парочку акул, но те в ответ лишь пренебрежительно вильнули плавниками.
Страдальцы отчаялись добыть себе пропитание, когда заметили большой косяк кефали. Рыбин размером от фута до трех оказалось легко подцепить самодельными гарпунами. Не успел косяк удалиться, как семь сигарообразных тушек с раздвоенными хвостами забились на раскисших от воды досках.
— Бог нас не оставил, — пробормотал Скагс, глядя на серебристых рыбин. — Кефаль, она в мелких водах водится. На глубоководье я ее ни разу не встречал.
— Он рыбу прямо-таки нам послал, — выговорила Бетси, широко раскрыв глаза.
Голод их был так велик, а улов так мал, что они добавили к рыбе мясо женщины, умершей всего час назад. Впервые в жизни Скагс, Дорсетт и Бетси притронулись к человечине. Так получилось, что есть себе подобного вместе с даром Господним вроде и не грех. А поскольку вкус человечины несколько перебивался вкусом рыбы, блюдо не вызвало особого отвращения.
И еще один дар упал с небес. Около часа плот поливало дождем, что позволило набрать семь литров пресной воды.
Питье и еда на время взбодрили тело, но не дух. Уныние по-прежнему не сходило с лиц пассажиров плота. Раны, разъедаемые морской солью, и ушибы причиняли адскую боль. Безжалостное солнце палило как геенна огненная. Ночь принесла облегчение и прохладу, тем не менее на рассвете четверо осужденных и последний солдат канули в воду.
На пятнадцатый день в живых остались Скагс, три матроса и шестеро осужденных, в том числе Бетси Флетчер и Дорсетт. Подниматься на ноги они уже не могли: инстинкт самосохранения угасал. Хотя умершие подпитывали живых, отсутствие пресной воды и дикий зной лишали обитателей плота всякой надежды продержаться дольше пары суток.
И тут произошло событие, встрепенувшее путешественников. В небе появилась большая зеленовато-коричневая птица. Она сделала три круга над плотом и уселась на нок-рее передней мачты. Желтые глазки с черными бусинками зрачков уставились на людей, пребывавших в самом жалком виде. О чем думала птица, неизвестно, но каждого из страдальцев осенила мысль изловить ее и съесть.
— Это кто? — прохрипела Бетси.
— Кеа, — просипел в ответ Скагс. — У одного из моих офицеров когда-то был такой.
— Он что, из породы чаек? — поинтересовался Дорсетт.
— Нет, это разновидность попугаев, гнездится в Новой Зеландии и на близлежащих островах. Никогда не слышал, чтобы кеа летал над океаном…
Скагс с неимоверным трудом поднялся и обозрел окрестности.
— Земля! — радостно воскликнул он. — Земля к западу от нас.
Действительно, сильные порывы ветра подталкивали плот к острову, зеленеющему на расстоянии не более десяти миль. Все молча предались мечтаниям о скором спасении. Когда радостный шок прошел, все, стеная, встали на колени и начали молиться, чтобы плот прибило к берегу.
Прошел час, и Скагс убедился, что остров вырастает в размерах.
— Течение несет нас к нему, — ликующе сообщил капитан. — Это чудо, сущее чудо, черт побери!
— Вероятно, остров необитаемый, — предположил Дорсетт.
— Какая красота, — прошептала Бетси, глядя на благословенную сушу. — Надеюсь, там найдется пресная вода.
Нежданная возможность продолжить жизнь породила взрыв энергии. Люди занялись делом. Матросы под руководством Скагса поставили парус, а Дорсетт и другие осужденные, вырвав из палубы доски, лихорадочно заработали гребцами.
Попугай, словно показывая людям дорогу, покинул рею и полетел к острову.
Люди гребли как сумасшедшие, уверенные, что их страдания закончились. Ветер помогал им, раздувая парус. До спасения оставалось меньше трех миль.
Скагс назначил самого крепкого матроса впередсмотрящим. Когда парень забрался по вантам на мачту до нок-реи, Задира потребовал:
— Докладывай.
— Мы движемся прямо на коралловый риф, — сообщил матрос.
Скагс обернулся к Дорсетту и Бетси:
— Если не удастся найти протоку, прибой разобьет нас вдребезги.
Спустя тридцать минут парень на мачте подал голос:
— Вижу протоку в двухстах метрах по правому борту.
— Навались на руль! — скомандовал Скагс матросам. — Живо! — Затем обратился к осужденным: — Гребите так, будто за вамп черти гонятся.
Грохот воды, ударяющей по скалам, походил на артиллерийскую канонаду. Чем ближе было дно, тем пенистые волны вздымались выше. Надежда путешественников на счастливое завершение эпопеи начала таять, уступая место отчаянию.
Скагс, зажав под мышкой румпель, направлял плот к протоке. Матросы орудовали парусом. Осужденные из последних сил махали досками. Однако всего этого не хватало для того, чтобы как следует развернуть плот. Тогда Скагс велел гребцам собраться на одной стороне и дружно работать «веслами».
Плот с жуткой скоростью потащило вперед. Его то вздымало на гребень волны, то бросало в зыбучую яму. Двух мужчин-осужденных унес зеленовато-голубой водоворот.
Когда Дорсетту показалось, что рифа можно коснуться рукой, раздался жуткий треск. Это начали лопаться канаты, стягивавшие бревна. Обломки мачт, на которых держалась дощатая обшивка, заходили ходуном.
В протоке плот развалился. Пассажиры погрузились в воду.
Дорсетт, отфыркиваясь, вынырнул на поверхность, крепко держа Бетси за талию.
— Плавать умеешь? — прокашлял он.
Бетси отрицательно замотала головой.
Дорсетт поплыл к мачте, качавшейся на волнах всего футах в десяти от него. Быстро достигнув цели, он закинул руки Бетси на бревно. Сам повис рядом, тяжело дыша и стараясь унять бешеное сердцебиение. Передохнув минуту-другую, Дорсетт огляделся.
Скагс и два матроса сидели неподалеку на куске обшивки и отрывали доски, намереваясь употребить их в качестве весел. Мужчина и женщина из числа осужденных барахтались, уцепивших за разные деревяшки.
Дорсетт посмотрел на берег. Меньше чем в четверти мили приветливо искрился на солнце белый песок.
— Эй, на борту! — послышался радостный голос Скагса. — Джесс, Бетси, держитесь! Сейчас возьмем вас и остальных на абордаж и причалим к берегу.
Дорсетт в ответ махнул рукой и поцеловал Бетси в лоб.