Джон Сэндфорд
Жертва безумия
Глава 1
Гроза началась во второй половине дня; тяжелые свинцовые тучи плыли над озером, холодный ветер срывал листья с прибрежных вязов, дубов и кленов, пригибал белые флоксы и черноглазые гибискусы.
Конец лета. Слишком скоро.
Джон Мэйл спускался на плавучий причал лодочной станции Ирва, где пахло бензином, дохлой рыбой и мхом; старик шел следом за ним, сунув руки в карманы поношенных габардиновых брюк. Джон Мэйл не разбирался в старой технике — воздушных заслонках, свечах зажигания и карбюраторах, но знал все о диодах и резисторах, о достоинствах и недостатках различных микросхем. Поскольку в Миннесоте навыки обращения с моторными лодками считаются частью генетической информации, он без труда арендовал четырнадцатифутовый «Лунд» с навесным мотором «Джонсон 9.9». На лодочной станции Ирва для этого было достаточно водительского удостоверения и двадцатидолларовой купюры.
Мэйл шагнул в лодку, смахнул ладонью воду с сиденья и уселся на него. Ирв, опустившись на корточки возле лодки, показал ему, как запускать и глушить мотор, поворачивать и прибавлять газ. Урок занял тридцать секунд. Затем Джон Мэйл, прихватив с собой дешевую удочку «Зебко», катушку лески и пустую коробку из красной пластмассы для рыболовных принадлежностей, поплыл по озеру Миннетонка.
— Возвращайтесь до темноты, — крикнул ему вслед Ирв и проводил взглядом удаляющуюся лодку.
Когда Мэйл покидал станцию Ирва, небо было ясным, воздух по-летнему прозрачным, а с запада дул легкий ветерок. «Что-то надвигается, — вдруг подумал он. — Что-то словно прячется за верхушками деревьев. Вздор. Это только кажется».
Он проплыл три мили вдоль берега в северо-восточном направлении. Большие дорогие дома из кирпича и камня теснились друг к другу; подстриженные лужайки спускались к воде, между ними тянулись каменные дорожки.
С реки все выглядело иначе. Не найдя нужный ему дом, Мэйл подумал, что заплыл слишком далеко. Он повернул назад, сделав круг. Наконец, значительно севернее, чем он предполагал, Мэйл заметил необычное здание в виде башни — местный ориентир. Крышу из красной черепицы заслоняли верхушки голубых елей, посаженных вдоль улицы. За стеной из плитняка, окружавшей лужайку, пестрели клумбы с красными, белыми и синими петуньями. Возле плавучего причала на стапеле стояла открытая яхта.
Мэйл заглушил мотор, и лодка плавно остановилась. Грозовые облака еще прятались за деревьями, ветер стихал. Взяв удочку, он размотал леску и бросил ее в воду без крючка и грузила. Леска плавала на поверхности. Этого было достаточно. Со стороны казалось, что Мэйл удит рыбу.
Ссутулившись на жестком сиденье, Мэйл наблюдал за домом. Никакого движения. Через несколько минут он начал фантазировать.
Воображение не раз спасало его, когда он оказывался в заключении без книг, игр и телевизора. Тюремщики знали, что он страдает клаустрофобией, и использовали это, усугубляя наказание. Мэйл убегал в мир фантазий, чтобы не сойти с ума: ему рисовались картины секса и жестокости, словно перед его мысленным взором крутился фильм.
Сначала героиней этих воображаемых фильмов была Энди Манет, но потом она появлялась все реже, а за последние два года вовсе исчезла. Он почти забыл о ней. Затем начались звонки, и она вернулась.
Энди Манет. Запах ее духов мог оживить мертвеца. У нее было длинное стройное тело, узкая талия, большая белая грудь, изящная шея и темные волосы, вьющиеся над маленькими ушами.
Мэйл смотрел на воду, широко раскрыв глаза и держа удочку над бортом. Ему казалось, что Энди идет к нему через темную комнату, снимая с себя шелковое платье. Он улыбался и прикасался пальцами к ее теплой, гладкой, чистой коже. «Сделай это, — говорил он вслух и добавлял: — Внизу».
Мэйл просидел так час, потом другой. Иногда он произносил что-то вслух, потом вздыхал, вздрагивал и возвращался к реальности. Внезапно все вокруг изменилось.
Небо стало серым, хмурым, над Мэйлом плыли низкие облака. Поднявшийся ветер погнал по воде моток лески, словно это было перекати-поле. В самой широкой части озера появились белые барашки.
Пора возвращаться.
Повернувшись к корме, чтобы завести мотор, Мэйл вдруг увидел ее. Она стояла в эркере в белом платье. Их разделяли три сотни ярдов, но он узнал ее фигуру и особую, свойственную только ей настороженность. Мэйл почувствовал, что их глаза встретились. Энди Манет была сумасшедшей, и ей удавалось угадывать тайные мысли.
Джон Мэйл отвел взгляд, чтобы защитить себя.
Тогда она не узнает о том, что он идет.
Энди Манет смотрела на дождь и темную завесу вдали. На лужайке у берега раскачивались на ветру высокие соцветия белых флоксов. К уик-энду они отцветут. Одинокий рыбак сидел с пяти часов дня в арендованной у Ирва лодке с оранжевой каймой и, похоже, ничего не поймал. Она могла бы сказать ему, что здесь нет рыбы, что она и сама ни разу ничего не поймала.
Он наклонился к мотору. Всю жизнь имея дело с лодками, Энди поняла по движениям человека, что ему не хватает опыта.
Когда он повернулся лицом к ней, Энди ощутила его взгляд, и в ее голове мелькнула странная мысль, что она знает его. Отсюда она не могла разглядеть черты его лица, но весь облик этого человека — голова, глаза, плечи, движения — казался ей знакомым…
Заведя мотор, он поплыл вдоль берега, одной рукой придерживая шляпу. «Он не видел меня», — подумала она.
С озера надвигался дождь.
«Собираются тучи, дождь собьет листья с деревьев», — размышляла она.
Конец лета.
Слишком скоро.
Отойдя от окна, Энди двинулась по гостиной, включая лампы. Массивные деревенские диваны и кресла, столы ручной работы, лампы, ковры создавали ощущение надежности и уюта. Натуральное дерево и ткани приглушенных тонов хорошо сочетались с яркими красками ковра.
Дом, прежде всегда теплый, стал холодным после ухода Джорджа.
Из-за того, что сделал Джордж.
Крупный, напористый, подвижный, Джордж излучал энергию, был источником вечных споров, давал ей чувство защищенности; его лицо излучало силу, а глаза светились умом. Теперь… это.
Энди была высокой стройной женщиной с темными волосами и врожденным чувством собственного достоинства. Часто казалось, будто она позирует, хотя изящество ее движений не было нарочитым, а горделиво приподнятая голова словно была создана для портрета. Глядя на ее прическу и жемчужные серьги, хотелось думать, что она увлекается лошадьми, яхтами и отдыхает в Греции.
Да, Энди была такой и не стала бы ничего в себе менять, даже если бы могла.
Когда в гостиной зажегся свет, разогнав сгущающийся мрак, Энди поднялась по лестнице. Надо было заняться девочками: собрать вещи перед первым школьным днем и рано лечь спать.
Идя по коридору, она услышала дешевую музыку из плохого фильма, доносившуюся с противоположной стороны. В большой спальне смотрели телевизор. Кто-то переключил каналы. Девочки смотрели выпуск новостей Си-эн-эн. Двое ведущих обсуждали индекс потребительских цен.
— Привет, мамуля, — ласково сказала Женевьев; Грейс подняла голову и улыбнулась.
— Привет, — ответила Энди, обводя взглядом комнату. — Где пульт?
— На кровати, — невозмутимо отозвалась Грейс.
Пульт находился далеко от девочек, на середине кровати. Его бросили в спешке, подумала Энди. Она пробежалась по каналам. На одном из них увидела постельную сцену с обнаженными актерами.
— Безобразие, — недовольно заметила она.
— Это нам полезно, — возразила младшая. — Мы должны все знать.
— Это не лучший способ, — бросила Энди, выключив телевизор. — Пойдемте поговорим.
Она посмотрела на Грейс, но старшая дочь, недовольная и смущенная, отвела глаза в сторону.
— Пойдемте, — повторила Энди. — Нужно собрать вещи к школе и принять ванну.
— Ты снова говоришь как доктор, мамочка, — проговорила Грейс.
— Простите.
По пути к детской спальне Женевьев выпалила:
— Господи, этот парень совсем выдохся.
Удивленная Грейс захихикала, Энди тоже засмеялась, и тут же все трое, хохоча, повалились на ковер в коридоре. Они смеялись, пока на глазах не выступили слезы.
Дождь шел всю ночь; утром он прекратился на несколько часов, потом зарядил снова.
Посадив девочек в автобус, Энди поехала на работу и появилась там на десять минут раньше. Она принимала пациентов, внимательно выслушивая их и ободряюще улыбаясь. Одну женщину преследовали мысли о самоубийстве, другая ощущала себя особой противоположного пола. Крупный мужчина испытывал маниакальную потребность анализировать мельчайшие детали своей семейной жизни. Зная, что поступает неправильно, он не мог остановиться.
В полдень Энди отправилась в кулинарию и принесла пакет с ленчем для себя и коллеги. Они перекусили, разговаривая с бухгалтером о социальном страховании и налогах.
Во второй половине дня случилось приятное событие: полицейский, пребывавший в хронической депрессии, похоже, начал реагировать на новое лекарство. Этот мрачный бледный человек, от которого пахло табаком, застенчиво улыбнулся Энди и сказал: «Господи, это была моя лучшая неделя за пять лет — я смотрел на женщин».
Рано покинув офис, Энди направилась под противным моросящим дождем к западной окраине микрорайона с хаотично разбросанными белыми новоанглийскими коттеджами и зелеными спортивными площадками Березовой школы. Вокруг автостоянки росли могучие клены; на их роскошных зеленых кронах уже горели красные осенние пятна. Золотая листва берез у входа в школу радовала глаз в этот хмурый день.
Оставив машину на стоянке, Энди поспешила в школу. Над мокрым асфальтом поднимался теплый запах дождя.
Родительские собрания были традиционной процедурой. Посещая их ежегодно в первый день занятий, Энди знакомилась с новыми учителями, соглашалась принять участие в подготовке празднования Дня Благодарения, выписывала чек для оплаты факультативных занятий. Работать с Грейс так приятно, она очень способная девочка, активная, школьный лидер.
Энди любила посещать эти собрания, но радовалась, когда они заканчивались.
После собрания Энди и девочки вышли на улицу. Дождь усилился.
— Вот что я тебе скажу, мама, — начала Грейс, когда они остановились под козырьком у входа и увидели бегущую по улице женщину со сломанным зонтом. Грейс часто говорила «взрослым» тоном. — На мне очень хорошее платье, оно почти не помялось. Может, ты подъедешь сюда на машине и заберешь меня?
— Хорошо. Зачем мокнуть под дождем?
— Я не боюсь дождя, — возразила Женевьев. — Пошли.
— Почему бы тебе не подождать с Грейс? — спросила Энди.
— Нет. Грейс боится растаять, старая ведьма.
Посмотрев на сестру, Грейс изобразила большим и указательным пальцами щипок.
— Мама, — жалобно протянула Женевьев.
— Грейс! — с укором воскликнула Энди.
— Вечером, когда ты будешь засыпать… — пообещала Грейс, умевшая расправляться с сестрой.
Двенадцатилетняя Грейс была выше Женевьев; ее нескладная фигура только начинала оформляться. Эта серьезная, почти угрюмая девочка словно жила в ожидании несчастья. Будущий врач.
Игривая, шумная Женевьев обожала соревноваться. Глядя на ее хорошенькое личико, все говорили, что девятилетнюю Женевьев ждет успех у мальчишек. Но это еще впереди, а сейчас она сидела на бетоне, пытаясь оторвать подошву теннисной тапочки.
— Жен, — начала Энди.
— Она все равно оторвется, — отозвалась Женевьев, не поднимая глаз. — Я же говорила тебе, что мне нужны новые тапочки.
Дэвид Гедлер, проходивший мимо них в плаще, без шляпы, с опущенной головой, называл себя психотерапевтом и активно работал в родительском комитете. Этот зануда вечно твердил о жизненных ролях и детерминированности поведения. Ходили слухи, что он использует в работе карты Таро. С Энди он был любезен.
— Доктор Манет, — сказал он кивнув. — Какой отвратительный день.
— Да, — согласилась Энди, думая, что бы еще к этому добавить. Психотерапевт не вызывал у нее симпатии. — Похоже, дождь будет лить всю ночь.
— Боюсь, что так. Вы видели последний номер «Психотерапии»? Там есть статья о восстановлении памяти…
Женевьев громко перебила его:
— Мама, мы опаздываем.
— Нам пора ехать, Дэвид. Я обязательно посмотрю эту статью.
— Был рад встретить вас, — сказал Гедлер.
Женевьев проводила его взглядом.
— Ну что, мама?
— Спасибо, Жен, — улыбнулась Энди.
— Пустяки.
— Я сбегаю за машиной, — сказала Энди, увидев, что слева от ее автомобиля стоит красный микроавтобус.
— Я тоже пойду, — сказала Женевьев.
Они побежали под дождем. Энди держала Женевьев за руку. Возле микроавтобуса Энди нажала кнопку на электронном брелке. Раздался щелчок, и дверные кнопки поднялись.
Энди потянула ручку двери.
Услышав, как сдвинулась дверь микроавтобуса, Энди ощутила присутствие человека. Она обернулась и увидела незнакомую круглую голову с копной светлых волос.
Молодое лицо, изборожденное морщинками, напоминало сетку дорог на карте. Успев заметить зубы, слюну, огромные руки, она закричала:
— Беги!
Мужчина ударил ее в лицо.
Она не успела уклониться и отлетела к двери машины; колени у нее подкосились, и Энди сползла вниз.
Она не ощутила боли, хотя лицо было залито кровью. Увидев мокрую грязь на своих ладонях, она почему-то подумала об испорченном костюме. Мужчина шагнул в сторону.
Энди хотела снова закричать: «Беги!» — но вместо слов у нее вырвался стон. Энди почувствовала, что он приближается к Женевьев. Она опять попыталась закричать, но тут из носа хлынула кровь и дикая боль ослепила ее.
Услышав крик Женевьев, Энди привстала, но мужчина схватил ее за пальто, отшвырнул в сторону, она ударилась обо что-то твердое, покатилась и услышала, как задвинулась дверь.
Обезумевшая от ужаса, Энди увидела окровавленную Женевьев с блестящими от слез глазами. Она вдруг поняла, что девочка залита не кровью, а чем-то другим. Женевьев закричала:
— Мама, у тебя идет кровь…
Микроавтобус, подумала Энди.
Значит, они в микроавтобусе. Поняв это, она поднялась на колени. Машина сорвалась с места, и Энди отбросило назад.
Грейс нас увидит, подумала она.
Приподнявшись, она снова упала — микроавтобус свернул влево и резко остановился. Дверь водителя открылась, в салон хлынул свет, и Энди услышала крик. В микроавтобус швырнули Грейс и она упала на Женевьев. Белое платье Грейс было в красно-бурых пятнах.
Микроавтобус с ревом умчался со стоянки.
Энди встала на колени, пытаясь осмыслить происходящее. Грейс кричала, Женевьев плакала.
Энди поняла, что она действительно в крови, и закричала крупному мужчине, сидевшему на месте водителя:
— Остановитесь, остановитесь!
Но тот не обращал на нее никакого внимания.
— Мама, мне больно, — всхлипнула Женевьев.
Энди повернулась к дочерям. На лице у Грейс было такое выражение, словно она знала, что однажды этот человек придет за ней.
В поисках спасения Энди посмотрела на дверь, но вместо ручки увидела металлическую пластину. Откатившись назад, она изо всех сил ударила ногой в дверь, потом еще и еще раз. Тщетно! Задыхаясь, она пробормотала:
— Мы должны выбраться, выбраться, выбраться…
Человек за рулем засмеялся; его громкий ликующий смех заглушал вопли Женевьев. Наконец он сказал:
— Вам не выбраться. Я позаботился об этом.
Услышав его голос, девочки съежились. Шатаясь, Энди поднялась на ноги и поняла, что потеряла туфли и сумочку. Сумочка оказалась на переднем сиденье. Как она туда попала? Чтобы сохранить равновесие, Энди ухватилась за сетку и ударила ногой в боковое стекло. Оно треснуло.
Микроавтобус свернул и остановился. Мужчина обернулся, поднял черный пистолет калибра 0.45 и с дикой злобой произнес:
— Если ты разобьешь окно, я убью детей.
Разглядев лишь правую часть его лица, она внезапно подумала: я его знаю, но сейчас он выглядит иначе. Откуда он? Где она его видела? Энди опустилась на пол, мужчина отъехал от обочины дороги бормоча:
— Только попробуй разбить окно, только попробуй.
— Кто вы? — спросила Энди.
Это разозлило его еще сильнее. Кто же он?
— Джон, — резко бросил он.
— Какой Джон? Что вам надо?
Какой Джон? Какой, черт возьми, Джон?
— Ты знаешь, какой Джон.
Из носа Грейс текла кровь, в глазах блестели слезы. Женевьев сжалась в углу. Энди беспомощно спросила:
— Какой Джон?
Он обернулся, в его глазах сверкнула ненависть. Когда он сорвал с головы светлый парик, Энди прошептала:
— О нет! Нет! Только не Джон Мэйл!
Глава 2
Холодный дождь раздражал. Случись это двумя месяцами позже, они попали бы в метель и стояли по щиколотку в снегу. Такое не раз бывало с Марси Шеррил, и ей это совсем не нравилось: просто кровь в жилах стынет. Дождь, даже холодный, все очищает. Шеррил посмотрела на темное небо и подумала: маленькая удача.
Стоя в свете фар патрульной машины, Шеррил сунула руки в карманы плаща. Она смотрела на ноги мужчины, торчавшие из-под задней двери кремового «лексеса» с обшитыми натуральной кожей сиденьями. Каждые несколько секунд ноги дергались.
— Что ты делаешь, Хендрикс? — спросила она.
Мужчина, лежавший под машиной, что-то невнятно пробормотал.
Напарник Шеррил наклонился, чтобы мужчина, лежавший под машиной, услышал его.
— Кажется, он сказал, что трахается.
Капли дождя падали с его шляпы. Он ждал, не заговорит ли мужчина, новообращенный христианин-сектант, но ничего не услышал.
— Хоть бы дождь кончился, — сказала Шеррил и взглянула на небо. «Репортерам „Нэшнл инквайрер“ это понравится, — подумала она. — Чертовски гнусная погода». В свете фонарей рваные грозовые тучи казались зловеще алыми.
Вдоль улицы, за полицейскими машинами, выстроились под дождем телевизионные автобусы, возле них стояли представители прессы, посматривая на Шеррил и полицейских. Это были операторы и «рабочие перья». «Таланты» сидели бы в машинах.
Шеррил поежилась, опустила голову и смахнула воду с волос. Прежде у нее был непромокаемый капюшон, но она потеряла его, выехав на какое-то место преступления, когда шел дождь, град или снег. Что только не падало ей на голову…
— Зря ты не взяла шляпу, — сказал ее напарник Том Блэк. — Или зонт.
Когда-то у них был зонт, но скорее всего его украл кто-то из полицейских. Ледяные капли катились по шее Шеррил. Она злилась: была уже половина седьмого, а она все еще работала. Между тем ее муж наверняка блистает сейчас остроумием перед барменшей в «Эпплби».
Ее раздражало и то, что Блэк совсем не промок, чувствовал себя уютно и даже не подумал предложить ей свою шляпу.
Впрочем, если бы Блэк и предложил ей шляпу, она все равно отказалась бы от нее. Шеррил, одна из двух женщин в отделе по расследованию убийств, испытывала необходимость постоянно доказывать, что способна сама постоять за себя. Она делала это уже двенадцать лет, работая в форме и штатском и играя роль приманки для торговцев наркотиками и сексуальных маньяков. Теперь перешла в отдел по расследованию убийств.
— Хендрикс, — сказала она, — я хочу спрятаться от этого проклятого дождя…
На улице с визгом затормозил автомобиль. Посмотрев через плечо Блэка, Шеррил протянула: «О…» «Порше-911» притормозил у тротуара возле поставленного полицейскими ограждения. Две телекамеры начали снимать автомобиль; один из полицейских указал на передвижную криминалистическую лабораторию. «Порше» быстро, как шустрый зверек, свернул к стоянке.
— Дейвенпорт, — констатировал Блэк. Блэк всегда сохранял абсолютное спокойствие.
— Плохие новости, — отозвалась Шеррил. Высокая, стройная, черноволосая, она сознавала, что в отделе ее считают лакомым кусочком.
— Ммм, — пробормотал Блэк. — Ты до него уже добралась? Я имею в виду Дейвенпорта.
— Конечно, нет, — ответила Шеррил. Блэк явно преувеличивал ее сексуальные возможности. — Никогда не пыталась.
— Если надумаешь, не откладывай. Он женится.
— Да?
«Порше» остановился на стоянке, фары погасли, а дверца открылась.
— Так я слышал. — Блэк бросил окурок сигареты на газон.
— Он далеко не подарок, — заметила Шеррил.
— Майк ведь тоже ходок?
Майк был мужем Шеррил.
— Я с ним справляюсь, — сказала Шеррил. — Хотела бы знать, что Дейвенпорт…
Вдруг что-то ярко вспыхнуло; ноги, торчавшие из-под машины, дернулись.
— Черт возьми! — воскликнул Хендрикс.
Шеррил посмотрела вниз.
— Что случилось, Хендрикс?
— Я чуть не сгорел, — отозвался из-под машины Хендрикс. — Этот дождь… как чирей в заднице.
— Не ругайся, — сказал Блэк. — Здесь дама.
— Извините, — смущенно пробормотал тот.
— Вылезай оттуда и дай нам эту чертову туфлю. — Шеррил пнула торчавшую из-под машины ногу.
— Перестань, я пытаюсь ее сфотографировать.
Шеррил бросила взгляд на стоянку. Дейвенпорт приближался к ним большими быстрыми шагами профессионального спортсмена, сунув руки в карманы плаща. Он походил на крупного, широкоплечего гангстера, мафиози в дорогом шерстяном костюме со следами от пуль на теле. Нью-йоркский киногерой, подумала она.
— От него и впрямь исходят какие-то… — она поискала нужное слово, — …флюиды.
— А, ощутила, — спокойно отозвался Блэк.
Шеррил внезапно представила себе Блэка и Дейвенпорта вдвоем в постели и еле заметно улыбнулась. Блэк, умевший угадывать ее мысли, сказал:
— Пошла ты к черту, милая.
Заместитель шефа полиции Лукас Дейвенпорт, пересекая стоянку, вытащил капюшон, накинул его на голову и стал похож на монаха. Ему, как и Блэку, было тепло и сухо. Протянув Шеррил теннисную кепку, он грубовато сказал:
— Наденьте это. А что мы здесь делаем?
— Под машиной лежит туфля, — пояснила Шеррил, надевая кепку. Дождь перестал заливать ее лицо, и она сразу почувствовала себя комфортнее. — Вторая туфля валялась на стоянке. Видно, ее ударили очень сильно, если туфли соскочили с ног.
— Да, не слабо, — согласился Блэк.
Высокий Лукас, с широкими плечами и крупными руками боксера, и лицом походил на бойца: дерзкие голубые глаза, смуглая кожа, тонкий белый шрам на лбу. Другой шрам появился на шее после пулевого ранения и сделанной складным ножом трахеотомии. Дейвенпорт наклонился возле торчавших из-под машины ног.
— Вылезайте оттуда, Хендрикс.
— Да, да, минуточку. Но вы все равно не сможете забрать туфлю. На ней кровь.
— Заканчивайте поскорее. — Лукас выпрямился.
— Вы говорили с Гедлером? — спросила Шеррил.
— Кто это?
— Свидетель.
От Шеррил пахло хорошими духами. Подумав об этом, она обрадовалась.
Лукас покачал головой.
— Я обедал в Стиллуотере, каждые пять минут мне звонили в машину и сообщали политические новости. Больше я ничего не знаю. Что у вас тут?
— Женщина… — начал Блэк.
— …Манет, — сказал Лукас.
— Да, Манет и ее дочери, Грейс и Женевьев, вышли из школы после родительского собрания. Мать и одна из девочек оказались в красном микроавтобусе. Мы не знаем, как они туда попали — возможно, преступник воспользовался слезоточивым газом, избил или ранил их. А через несколько секунд со школьного крыльца взяли другую дочь.
Блэк указал на школу:
— Мы полагаем, что мать и Женевьев схватили, когда они побежали под дождем к машине. Старшая дочь ждала, что они подъедут к ней. Тут ее тоже схватили.
— Почему она не убежала? — спросил Лукас.
— Не знаем, — пожала плечами Шеррил. — Может, она видела этого человека раньше.
— Свидетели есть?
— Они были в школе. Один из них психотерапевт, второй — ребенок, ученица. Они видели только, как схватили Грейс Манет, но утверждают, что мать в этот момент стояла на четвереньках в микроавтобусе с окровавленным лицом. Младшая дочь лежала вниз лицом на полу автобуса, она тоже была в крови. Выстрелов никто не слышал. Видели только одного человека, но второй мог находиться в автобусе. Уму непостижимо, как один человек мог захватить троих. Разве что крепко избил их.
— Хм. Что еще?
— Это был белый мужчина, — сказала Шеррил. — Автобус с передним расположением двигателя, вероятно, «эконолайн», «шевроле джи-10» или «додж би-150». Никто не видел эмблемы.
— Через какое время нам сообщили? — спросил Лукас.
— Звонок поступил через службу «911», — ответила Шеррил. — Сначала все растерялись; с момента похищения до звонка прошло три-четыре минуты. Столько же времени наша машина добиралась сюда. Звонивший говорил неуверенно, как бы сомневаясь в том, что произошло преступление. Минут через пять мы передали сообщение о розыске в эфир.
— Значит, этот тип отъехал на десять миль, прежде чем его начали искать, — заметил Лукас.
— Похоже, так. Он исчез средь бела дня, — проговорил Блэк.
— А почему вы сюда приехали? — спросила Шеррил.
Вынув из кармана правую руку, Лукас сделал какое-то странное движение.
— Это дело может оказаться… трудным, — ответил Лукас, глядя на школу. — Где свидетели?
— Психотерапевт рядом, в кафе, а где девочка, я не знаю. С ними говорит Грив. Что тут трудного? — удивилась Шеррил.
— Дело в том, что Манет очень богата, она дочь Тауэра Манета.
— Я это слышала. — Шеррил наморщила лоб. — Мы с Блэком займемся этим делом сами, нам не нужна помощь. На нас еще висит то самоубийство, совершить которое помогли…
— Можете закрыть это дело, — прервал ее Лукас. — Все равно ничего не докажете.
— Вот это меня и бесит, — призналась Шеррил. — Он не подозревал, что его жена хочет покончить с собой, пока не встретил свою милашку. Я знаю, что он вынудил ее сделать это.
— Милашку? — спросил Лукас и, усмехнувшись, бросил взгляд на Блэка.
— Она любит играть словами, — заметил Блэк.
— Вот это меня и бесит, — повторила Шеррил. — А что делает Тауэр Манет? Использует политические рычаги?
— Именно, — подтвердил Лукас. — Муж Манет и отец ее детей — Джордж Данн. Я этого не знал. «Норт Лайт Девелопмент». Республиканская партия. Куча денег.
— А Манеты — демократы, — мрачно буркнул Блэк. — Господи, нас обложили со всех сторон.
— Бьюсь об заклад, начальница обмочила свое политическое белье, — усмехнулась Шеррил.
Лукас кивнул:
— Совершенно верно. Психотерапевт может описать этого парня?
Шеррил с сомнением покачала головой:
— Грив сказал, что он видел только конец. Я говорила с ним недолго, но мне показалось, что он отнесся к этим показаниям… с некоторым недоверием.
— Хорошо. Значит, с ним работает Грив?
— Да.
Они помолчали. Никто не произнес этого вслух, но все знали, что Грив не умеет допрашивать. Когда Лукас направился к школе, Шеррил сказала:
— Это сделал Данн.
В девяти случаях из десяти она угадывала, но Лукас обернулся и покачал головой.
— Не говорите так, Марси, потому что это может оказаться правдой.
Он по-прежнему что-то крутил в пальцах.
— Не хочу, чтобы люди думали, будто мы подозреваем его без оснований.
— А у нас что-нибудь есть? — спросил Блэк.
— Никто не упоминает об этом, но Данн и Энди Манет живут врозь, — сказал Лукас. — Думаю, у него есть другая женщина. И все же…
— Тут необходима корректность, — заметила Шеррил.
— Да. Со всеми. Нужно проверить всех, но сделать это мягко, — распорядился Лукас. — Не знаю… Если это Данн, значит, ему пришлось кого-то нанять.
Шеррил кивнула.
— Человека, который занимается ими, пока сам Данн отвечает на вопросы полиции.
— Если только он еще не убил их, — добавил Блэк.
Всем им не хотелось об этом думать. Между тем Хендрикс выбрался из-под «лексеса». Лежа на низкой тележке в рабочем комбинезоне, с маленькими очками на глазах, он напоминал крота-альбиноса.
— На туфле кровь — я думаю, что это кровь. Осторожнее, — сказал он, протягивая Шеррил прозрачный пакет.
Взглянув на черную туфлю, Шеррил сказала:
— У нее хороший вкус.
Лукас покрутил что-то средним и безымянным пальцами, затем машинально надел на указательный.
— Возможно, это кровь мерзавца.
— Это было бы слишком большой удачей, — усомнился Блэк, помогая Хендриксу подняться.
— Что это такое? — хмуро спросил Лукас, указав на штанину комбинезона. В свете фар они увидели на ней алое пятно.
— Господи, — воскликнул Блэк, потянув свои брюки вверх и подняв отвороты над туфлями. — Это же кровь.
Хендрикс опустился на колени, вытащил из кармана бумажную салфетку и положил ее на мокрый асфальт. Когда салфетка впитала влагу, он поднял ее и поднес к свету. Она приобрела розоватый оттенок.
— Похоже, из нее выпустили кровь, — ужаснулась Шеррил.
Хендрикс покачал головой:
— Это не кровь. — Он посмотрел на салфетку при свете фар.
— А что же?
Эксперт пожал плечами.
— Краска. Возможно, химические удобрения с газона. Но не кровь.
— Это уже что-то, — вздохнула Шеррил, посмотрев на свои туфли. — Противно ходить по этой гадости. Если ее не отчистить сразу, останется неприятный запах.
— Но на туфле-то кровь, — сказал Лукас.
— Думаю, да, — согласился Хендрикс.
Шеррил, наблюдавшая за пальцами Лукаса, наконец поняла, что он крутит.
— Это кольцо? — спросила она.
Лукас быстро спрятал руку в карман плаща.
— Да. Думаю, да.
— Думаете? Разве вы не знаете? — Она протянула пакет Блэку. — Для невесты?
— Да.
— Можно посмотреть?