Джон Сэндфорд
Глаза убийцы
Глава
01
Карло Друз был прирожденным убийцей.
Он неторопливо шел по грязному тротуару с потрескавшимися неровными плитками и очень внимательно следил за происходящим вокруг. Позади, за углом, где он оставил машину, в холодном ночном воздухе висел запах сигарного дыма; пройдя еще футов сто, Друз ощутил аромат дезодоранта или дешевых духов. Из спальни на втором этаже доносилась песня группы «Мотли крю»: ее было прекрасно слышно здесь, на улице, значит, внутри она звучала оглушительно.
В двух кварталах впереди в освещенном окне появилась прозрачная тень кремового цвета. Друз некоторое время смотрел на окно, но за ним ничего не происходило. Тихо падал снег.
Друз мог убивать и при этом ничего не чувствовать, но он был совсем не глуп. Он соблюдал осторожность: провести остаток дней в тюрьме не входило в его планы. Друз медленно шел по тротуару, держа руки в карманах, — самый обычный мужчина, который вышел пройтись. Он наблюдал. Ловил ощущения. Шапочку он натянул на лоб, спрятал уши и нос в воротник лыжной куртки. Если ему встретится любитель ночных пробежек или человек, вышедший погулять с собакой, он заметит только его глаза.
С перекрестка Друз видел дом, в который направлялся, а за ним гараж. В переулке было безлюдно, никакого движения. Несколько мусорных контейнеров, похожих на пластмассовые поганки, ждали, когда их занесут внутрь. В четырех окнах на первом этаже нужного дома и в двух на втором горел свет. В гараже было темно.
Друз не стал оглядываться по сторонам — он был слишком хорошим актером. Вряд ли за ним наблюдает кто-то из соседей, но мало ли… Например, одинокий старик с льняной шалью на худых плечах стоит у окна. Этот образ возник перед мысленным взором Друза, и он подумал, что будет не лишним соблюдать осторожность: здесь жили люди с деньгами, а он был чужаком, разгуливающим в темноте. Любое подозрительное движение, словно фальшивая реплика на сцене, сразу бросится в глаза. А копы всего в минуте отсюда.
Спокойным шагом, стараясь не делать резких движений, Друз свернул в темноту переулка и зашагал к гаражу, который соединялся с домом застекленным проходом. Дверь в конце прохода почти никогда не запиралась; она вела прямо на кухню.
«Если ее не будет на кухне, значит, она в гостиной, смотрит телевизор», — сказал ему Беккер.
Он был в восторге, и его лицо пылало от удовольствия, которое Беккер даже не пытался скрывать. Он нарисовал план этажа на листке бумаги, вырванном из блокнота, и карандашом указал Друзу путь следования. Карандаш дрожал над бумагой, оставляя на ней извивающийся графитовый след.
«Господи, как бы я хотел пойти с тобой и все увидеть собственными глазами!»
Друз вытянул из кармана ключ на веревочке, которую привязал к петле на ремне, чтобы не потерять ключ, когда будет в доме. Он осторожно нажал на ручку двери левой рукой в перчатке. Заперто. Ключ помог справиться с этой проблемой. Друз закрыл за собой дверь и остановился в темноте, прислушиваясь. Какой-то шорох? Мышь на чердаке? Ветер, скользящий по черепице? Он ждал и слушал.
Друз был уродлив. В детстве он сильно обгорел. Порой ночами, полными ужаса, воспоминания сами собой возвращались в мучительных снах: он метался в постели, зная, что его ждет, и отчаянно боялся этого. Он просыпался в своей детской кроватке, весь охваченный огнем. Пламя лизало лицо и руки, точно жидкость, вливалось в нос, окутывало волосы. Мать пронзительно визжала, поливая его водой и молоком, а отец кричал и бессмысленно размахивал руками.
В больницу его отвезли только на следующий день. Мать всю ночь мазала его жиром, надеясь, что им не придется платить докторам, а он выл от боли. Утром, когда рассвело, они увидели, что стало с его носом, и поехали в больницу.
Мальчик провел в окружном госпитале четыре недели, отчаянно крича, когда сестры делали ему ванночки и снимали обгоревшую кожу, а врачи занимались пересадкой. Они добыли кожу с его бедер — все эти годы Друз помнил слово «добыли», которое застряло у него в памяти навсегда, — и залатали с ее помощью лицо.
После выписки он выглядел лучше, но ненамного. Черты лица казались смазанными, как будто на голову был надет невидимый нейлоновый чулок. Кожа выглядела не лучше, она вся состояла из сшитых между собой бесцветных кусочков бугристой ткани и напоминала поверхность набивного мяча. Нос тоже попытались поправить, доктора сделали все, что могли, но он получился слишком коротким, с торчащими вперед ноздрями, похожими на черные фары. Губы стали жесткими и тонкими и постоянно сохли. Сам того не замечая, он каждые две-три секунды облизывал их, высовывая наружу язык, словно ящерица.
Медики дали ему новое лицо, но глаза остались его собственными.
Они были черными и тусклыми, точно старая краска на глазах деревянного индейца, стоящего у входа в табачную лавку. Новые знакомые иногда думали, что он слепой, но это было не так. Глаза являлись зеркалом души, которой Друз лишился в ночь пожара.
В гараже было тихо. Никто не разговаривал, и телефон не звонил. Друз убрал ключ в карман брюк и достал из куртки алюминиевый четырехдюймовый фонарик-авторучку. В его узком луче он обошел машину и начал осторожно прокладывать себе путь среди беспорядка, царящего в помещении. Беккер предупредил его, что женщина помешана на садоводстве. Свободная половина гаража была завалена лопатами, вилами, шлангами, садовыми совками, красными глиняными горшками, целыми и битыми, мешками с удобрениями и брикетами торфа. Электрический культиватор стоял рядом с газонокосилкой и снегоочистителем. Здесь пахло бензином и землей, и эта смесь резких, сильных запахов вернула его в детство. Друз вырос на очень бедной ферме; он жил в трейлере, где стоял газовый баллон, рядом с курятником, а не в основном доме. Ему было все известно про огороды, старые машины, из которых течет масло, и вонь навоза.
Дверь между гаражом и застекленным проходом оказалась незапертой. Коридор шириной в шесть футов, как и гараж, был забит всяким хламом.
«Гараж у нее вместо весенней теплицы — обрати внимание на ящики с помидорами на южной стороне, они там повсюду. Используй фонарик, из кухни и гостиной свет не заметят. Проверь окна слева. Это кабинет, она может увидеть тебя оттуда, но ее там не будет. Она никогда туда не ходит. Так что тебе не о чем беспокоиться».
Беккер обладал поразительной способностью все планировать и восхищался собственной точностью. Когда он вел Друза по плану этажа, пользуясь карандашом как указкой, в какой-то момент он вдруг остановился и рассмеялся. Друз подумал, что смех — это худшее в нем: резкий, скрипучий, похожий на крик вороны, за которой гонятся совы.
Друз без проблем прошел по переходу и остановился у освещенного оконца в двери. Он был крупным, но не толстым. Его можно было бы назвать атлетом: он умел жонглировать, танцевать, ходить по канату; мог подпрыгнуть в воздухе и щелкнуть каблуками, а потом легко приземлиться, так что зрители слышали только этот стук, точно произнесенное слово.
Когда он собрался войти, до него долетел голос, и он замер. Пение. Голос был приятным и чистым, точно у хористки из средней школы. Пела женщина, слов Друз разобрать не мог. Он узнал мотив, но не помнил, как называется песня. Что-то из шестидесятых. Может быть, из репертуара Джоан Баэз. Друз приготовился. Он не сомневался, что сможет убить Стефани Беккер. Это будет не труднее, чем отрубить голову курице или перерезать глотку поросенку. «Всего лишь свинья, — сказал он самому себе. — Кусок мяса».
В прошлом Друз совершил одно убийство и рассказал о нем Беккеру за кружкой пива. Это не было признанием, всего лишь одной из историй. Теперь, много лет спустя, оно представлялось ему скорее случайностью, чем актом насилия, и больше походило на сцену из почти стершегося из памяти фильма, увиденного в открытом кинотеатре, фильма, конец которого ты никак не можешь вспомнить. Девка в нью-йоркской ночлежке. Возможно, проститутка, наверняка наркоманка. Она ему нахамила, но всем было наплевать, и потому он ее убил. В некотором смысле в качестве эксперимента — хотел проверить, почувствует ли что-нибудь. И ничего не ощутил.
Он так и не узнал ее имени и сомневался, что сумел бы найти ту ночлежку, если она вообще еще существует. Сейчас он вряд ли смог бы сказать определенно, когда это произошло. Кажется, летом, потому что было жарко и воняло кислым молоком и гниющими овощами из мусорных баков, стоявших на тротуарах.
— Это меня нисколько не тронуло, — сказал он Беккеру, который приставал к нему с вопросами. — Это было похоже… Черт, ни на что не похоже. Я заткнул сучку, можешь не сомневаться.
— Ты ее ударил? По лицу? — напряженно спросил Беккер, в глазах которого горело любопытство ученого.
Друз считал, что именно тогда они стали друзьями. Он помнил все мельчайшие детали: бар, запах сигаретного дыма, четырех парней из колледжа — они сидели через проход и ели пиццу, смеясь над какими-то глупыми шутками. Беккер был в мохеровом свитере абрикосового цвета, своем любимом, который ему очень шел.
— Развернул ее и швырнул на стенку, — ответил Друз, стараясь произвести впечатление. Еще одно новое чувство. — Когда она сползла на пол, я на нее бросился, обхватил за шею, дернул — и все. Шея сломалась. Звук получился, как будто когда разгрызаешь хрящик. Я надел штаны и вышел за дверь.
— Испугался?
— Нет. Во всяком случае, пока не оказался далеко. Все очень просто. Что могут сделать в такой ситуации копы? Если ты успел отойти на квартал, у них нет ни единого шанса тебя поймать. А в той грязной ночлежке они, скорее всего, нашли ее дня через два. И только благодаря жаре. Нет, я не испугался. Скорее… забеспокоился.
— Потрясающе!
Похвала Беккера вызвала у него такое же ликование, какое дарили аплодисменты, но ощущение было лучше, острее, более концентрированным. Оно принадлежало только ему. У Друза сложилось впечатление, что приятелю тоже есть в чем признаться, но пока он держит свои тайны при себе. Беккер спросил:
— И ты больше никогда этого не делал?
— Нет. Не сказал бы, что мне это понравилось.
Беккер несколько мгновений молча смотрел на него, затем улыбнулся.
— Отличная история, Карло.
Он почти ничего не почувствовал, когда убил ту девку. И ничего не ощущал сейчас, когда, словно тень, пробирался по темному переходу, приближаясь к своей жертве. Напряжение, волнение, словно перед выходом на сцену, но не отвращение к тому, что предстояло сделать.
В конце прохода его поджидала другая дверь, деревянная, с окошком на уровне глаз. Беккер сказал, что, если женщина сидит у стола, она, скорее всего, будет смотреть в другую сторону. Если стоит у раковины, плиты или холодильника, то просто не сможет его увидеть. Дверь откроется достаточно тихо, но она почувствует порыв холодного ветра, если Друз будет колебаться.
«Что же это за песня?» Голос женщины окутывал его, словно легкий, интригующий шепот в ночном воздухе. Друз медленно приблизился к окошку и заглянул. Она не сидела за столом: он увидел лишь два деревянных стула. Друз уверенно взялся за дверную ручку, поднял ногу, вытер подметку о брючину, затем повторил движение другой ногой. Если в ребристую подошву спортивных туфель попали мелкие камешки, они его выдадут, стукнув о плитку пола. Беккер предусмотрел это, а Друз был из тех, кто ценит хорошую подготовку к спектаклю.
Продолжая держать ладонь на ручке, он повернул ее, и она поддалась, тихо и плавно, словно секундная стрелка на часах. Дверь была на пружине и могла захлопнуться. Женщина пела: «что-то там, Анджелина, та-дам, Анджелина». «Прощай, Анджелина»? У нее оказалось великолепное сопрано, голос напоминал звон колокольчиков.
Дверь открылась бесшумно, как и обещал Беккер. Друз ощутил дуновение теплого, точно перьевая подушка, воздуха, услышал бульканье работающей посудомоечной машины. Он вошел и двинулся дальше. Дверь за ним закрылась, туфли беззвучно скользили по плиткам пола. Прямо впереди он заметил стойку из белого в крапинку пластика; на дальнем конце в невысокой вазе стояла роза на коротком стебле, посередине — чашка с блюдцем, а ближе к нему — бутылка из зеленого стекла. Сувенир, привезенный из поездки в Мексику, — так ему сказал Беккер. Ручной работы, тяжелая, как камень, с толстым горлышком.
Друз метнулся к стойке, словно черная лавина; женщина оказалась слева от него, она стояла у раковины спиной к нему и пела. Темные волосы окутывали плечи, черная прозрачная сорочка мягко ласкала бедра. В последний момент она почувствовала его присутствие, возможно, уловила движение воздуха, прохладный ветерок, и повернулась.
«Что-то не так». Друз приближался к жене Беккера и уже не мог изменить направление движения, но он знал: что-то пошло не так.
Мужчина в доме. В душе. Собирается выйти.
Стефани Беккер было тепло и уютно, кожа еще оставалась влажной после ванной, капелька воды щекотала ее, стекая по спине между лопатками. Соски болели, но это была приятная боль. Он побрился, но щетина уже отросла… Она улыбнулась. Глупый, наверное, его мало кормили грудью, когда он был маленьким.
Почувствовав спиной холодный воздух, Стефани повернулась, чтобы улыбнуться своему любовнику. Но это был не он. Там стояла Смерть. Она спросила: «Кто?» Словно россыпь кристаллов, в мыслях пронеслись деловые планы, прекрасные дни, проведенные на озерах, кокер-спаниель, который был у нее в детстве, лицо отца, искаженное болью после сердечного приступа, ее неспособность иметь детей.
И ее дом: плитка на кухонном полу, старинные банки для муки, кованая стойка для посуды, одинокая роза в низкой вазе, красная, точно капля крови.
Все ушло.
Что-то не так.
— Кто? — спросила она негромко и слегка повернулась с застывшей улыбкой, широко раскрыв глаза.
Бутылка взлетела в воздух, словно бейсбольная бита из зеленого стекла. Женщина подняла маленькую изящную руку. Слишком поздно.
Тяжелая бутылка с хлюпающим звуком врезалась в висок жертвы. Так шлепается на крыльцо промокшая на дожде газета. Голова Стефани откинулась назад, и она рухнула на пол, точно кости в ее теле вдруг испарились в одно мгновение. Затылком она ударилась о край стола и, развернувшись, повалилась вперед.
Друз набросился на нее, прижал к полу своим весом и положил руку ей на грудь, чувствуя под ладонью сосок.
Он бил ее по лицу, снова и снова.
Тяжелая бутылка разбилась, он остановился, сделал вдох, запрокинув голову, затем перехватил бутылку и вонзил острые края в глаза жертвы.
«Сделай так, чтобы это выглядело чрезмерным», — говорил ему Беккер. Он вел себя точно тренер, наставляющий команду, и размахивал рукой, словно вот-вот собирался закричать: «Вам все понятно?» «Пусть это выглядит так, будто действовал какой-нибудь наркоман. Господи, как же я хотел бы там быть! И возьми глаза. Не забудь про них».
«Я знаю, что нужно сделать», — сказал Друз.
«Но ты должен принести их. — В уголке рта Беккера подсыхало белое пятнышко слюны. Так происходило всегда, когда он был возбужден. — Принеси мне глаза».
Что-то не так.
Чуть раньше Друз слышал еще какой-то звук, но сейчас он прекратился. Нанося удары и вонзая острые как бритва края бутылки в глаза, он думал о тонкой сорочке Стефани. Она не стала бы надевать такую в холодный ветреный вечер в апреле, если бы находилась в доме одна. Женщины по сути своей актрисы. Они обладают инстинктивным пониманием того, что правильно, и это не имеет никакого отношения к обычным удобствам. Если бы она была здесь одна, она бы такое не надела.
Убийца ударил ее в лицо и услышал шаги на лестнице. Он удивился, слегка повернулся и чуть привстал, скорчившись, точно голем, и продолжая держать бутылку в руке. Из-за угла у основания лестницы показался мужчина в полотенце. Выше среднего роста, достаточно плотного телосложения, но не толстый; лысеющий, мокрые редкие волосы растрепались на висках. У него была бледная кожа, которой редко касаются солнечные лучи, волосы на груди поседели, на плечах остались розовые пятна от горячей воды.
Мгновение оба не шевелились, затем незнакомец выдохнул:
— Боже праведный!
И побежал по ступеням. Друз поспешно шагнул за ним и потерял равновесие. Кровь на полу в кухне была почти невидимой, красная на красной плитке, и он поскользнулся. Он упал на голову женщине, и ее разбитое лицо оставило след на спине его куртки. Любовник Стефани Беккер уже добежал до верха лестницы. Дом был старым, с дубовыми дверями. Если мужчина запрется в спальне, Друз не сможет быстро добраться до него. Вполне возможно, что он уже сейчас звонит в службу спасения.
Убийца бросил бутылку, как и было задумано, повернулся и выбежал в дверь. Он был на середине застекленного прохода, когда у него за спиной раздался грохот, похожий на пистолетный выстрел, и он вздрогнул. «Дверь», — пронеслось у него в голове. Он побежал, раскидывая ящики с рассадой. Выскочив из коридора, Друз нащупал фонарик, через две секунды миновал гараж и вылетел в переулок, сдерживая себя: «Иди медленно. Не спеши!»
Еще через десять секунд Друз вышел на улицу, сгорбился и поднял воротник. Он добрался до своей машины, никого не встретив по пути. Через минуту после того, как он оставил Стефани Беккер, автомобиль сорвался с места.
«Выбирайся отсюда».
Друз не позволял себе думать. Все отрепетировано, и все безупречно. «Делай, как написано в сценарии. Не выбивайся из графика». Вокруг озера, на Франс-авеню, потом на 12-ю автостраду, затем назад к развязке, на I-94, и до Сент-Пола.
И тут он подумал:
«Он видел мое лицо. И вообще, кто он, черт его подери? Такой кругленький, розовый, такой удивленный». Друз изо всех сил ударил рукой по рулю. Как это могло произойти? Ведь Беккер все предусмотрел.
Друз, конечно, не знал имени любовника Стефани Беккер, но самому Беккеру оно, возможно, известно. По крайней мере, он наверняка сумеет что-нибудь придумать. Друз посмотрел на часы в машине. Без двадцати одиннадцать. Если следовать их плану, до первого звонка оставалось еще десять минут.
Он съехал на следующем выезде с магистрали, остановился около магазина «Суперамерика» и поднял пластиковый мешочек с мелочью, который оставил на полу в машине. Он не хотел, чтобы деньги зазвенели, когда он войдет в дом Беккера. На стене магазина висел телефон-автомат. Друз закрыл указательным пальцем другое ухо, отгораживаясь от уличного шума, и начал набирать номер таксофона, находящегося в Сан-Франциско. Механический голос попросил его бросить еще монетки, и он послушно выполнил указание. Через секунду на западном побережье зазвонил телефон. Беккер был на месте.
— Да?
Друз должен был произнести одно слово — «да» или «нет», а потом повесить трубку. Вместо этого он сказал:
— Там был мужчина.
— Что?
До сих пор Друзу не приходилось слышать, чтобы Беккер удивлялся.
— Она спала с каким-то типом. Я вошел и убил ее, а тут вижу, как по лестнице спускается мужик в полотенце.
— Что?
Его друг был не просто удивлен, он был потрясен.
— Да проснись ты, черт тебя подери, и прекрати спрашивать «что?». У нас проблема.
— А женщина?
Беккер начал приходить в себя. Не называл никаких имен.
— Что касается женщины, ответ «да». Но тот парень меня видел. Всего секунду. Я был в лыжной куртке и шапке, но с моим лицом… Не знаю, что он успел рассмотреть.
— Мы не можем сейчас об этом говорить. Я позвоню сегодня или завтра, в зависимости от обстановки. Ты уверен насчет женщины? — сказал Беккер после долгой паузы.
— Да, да, ответ «да».
— Значит, тут все в порядке, — проговорил Беккер с удовлетворением. — Я подумаю насчет остального.
И он отключил связь.
По дороге от магазина Друз тихонько, грубым голосом напевал пару строк из песни: «Та-дам, Анджелина, прощай, Анджелина». Но что-то тут было не так, и проклятая песня будет его преследовать, пока он не поймет, в чем дело. «Та-дам, Анджелина». Может быть, позвонить на радио и попросить поставить запись? Мелодия сводила его с ума.
Он выехал на I-94, потом на 280-ю автостраду, на I-35W и I-694, а оттуда покатил на запад, быстро, очень быстро, наслаждаясь скоростью и объезжая по кругу Города-близнецы. Ему нравилось, как ветер со свистом врывается в щель в окне, нравились старые песни, которые передавали по радио. Та-дам…
Кровавый отпечаток у него на спине высох и стал невидимым. Впрочем, Друз про него не знал.
Любовник Стефани Беккер услышал странный шум, когда вышел из душа и вытирался полотенцем. Звук был неестественным, странным и резким, но ему не пришло в голову, что на Стефани кто-то напал и она умирает на полу в кухне. Он решил, что она что-то передвигает, например один из тяжелых антикварных стульев, или не может открыть банку и стучит крышкой о стол. Да мало ли что это может быть!
Он обернул полотенце вокруг пояса и отправился вниз. Его глазам предстало кошмарное зрелище: человек с чудовищным лицом навис над Стефани, в руке у него, точно кинжал, зажата разбитая бутылка с окровавленными краями. Лицо Стефани… Что он говорил ей в постели всего час назад? Он сказал смущенно, прикоснувшись пальцем к ее губам: «Ты красивая женщина, какая же ты красивая».
Увидев ее на полу, он повернулся и бросился бежать. «А что еще ты мог сделать?» — спрашивала одна часть его сознания. Но первобытная составляющая, та, что обитала в варварских пещерах, твердила: «Трус».
Он взлетел вверх по лестнице, в ужасе спасаясь бегством, быстро захлопнул за собой дверь, чтобы отгородиться от кошмара, царящего внизу, и тут услышал, как чудовище промчалось по застекленному переходу и выскочило наружу. Он схватил телефон, нажал девять, потом один. Но уже в следующую секунду к нему вернулась способность думать. Он замер. Прислушался. Никаких соседей, никаких криков. Или сирен. Ничего. Он взглянул на телефон и положил трубку. Может быть…
Мужчина надел брюки. Медленно приоткрыл дверь, напряженно ожидая нападения. Никого. Он тихо, не обуваясь, начал спускаться вниз. Ничего. Осторожно, не спеша, вошел на кухню. Стефани лежала на полу, на спине, и он уже ничем не мог ей помочь: ее лицо и голова превратились в бесформенную массу. Вокруг собралась лужа крови; убегая, убийца в нее наступил и оставил следы — отпечаток края спортивной туфли и каблука.
Любовник Стефани Беккер потянулся к женщине, собираясь проверить пульс на шее, но в последнюю минуту отдернул руку. Она была мертва. Он постоял пару мгновений и вдруг испугался, что полицейские приближаются к дому, идут по дорожке, собираются открыть входную дверь. Они обнаружат его рядом с телом и, наставив на него палец, обвинят в убийстве. Совсем как того ни в чем не повинного парня из телевизионного фильма про Перри Мейсона.
Мужчина посмотрел на входную дверь. Ничего. Ни единого звука.
Он снова поднялся по лестнице, его мозг лихорадочно работал. Стефани клялась, что никому не говорила про их связь. Ее близкие друзья работали в университете, принадлежали к миру искусства или жили по соседству. Если бы она стала рассказывать об их отношениях, это породило бы целое море сплетен. Оба это знали и понимали, что подобные откровения грозят катастрофой.
Он лишится своего места, да еще со скандалом. А Стефани панически боялась мужа и даже представить себе не могла, на что он способен. Эта связь была настоящей глупостью, но они не смогли удержаться. Его брак умирал, а ее уже давно распался.
Он задохнулся, попытался взять себя в руки, всхлипнул. Он не плакал с самого детства, не мог и сейчас, но его грудь железным кольцом сковали горе, гнев и страх. Нужно успокоиться. Он начал одеваться, уже застегивал рубашку, когда возмутился его желудок. Он бросился в ванную комнату, и его вырвало. Несколько минут он стоял перед унитазом на коленях, и сухие спазмы продолжали сжимать его внутренности, пока на глазах не появились слезы. Когда они наконец отступили, он встал и закончил одеваться, но решил остаться босиком. Он не хотел шуметь.
Затем он старательно все проверил: бумажник, ключи, платок, монеты. Галстук, пиджак. Пальто и перчатки. Он заставил себя сесть на кровать и мысленно пройтись по дому. К чему он прикасался? Ручка входной двери. Стол на кухне, ложка и тарелка, из которой он ел вишневый пирог. Ручки на дверях спальни и ванной, краны в душе, сиденье унитаза.
Он взял из ящика комода трикотажные трусы Стефани, еще раз спустился вниз и, начиная от входа, методично прошел по всему дому. На кухне он не стал смотреть на тело, просто не смог заставить себя на него взглянуть, но постоянно видел краем глаза ногу, руку — достаточно, чтобы аккуратно обходить кровь.
Затем он снова поднялся в спальню и зашел в ванную комнату. Вытирая душ, он подумал о сливе. «Волосы с тела». Он еще раз прислушался. Тишина. «Не спеши», — сказал он себе. Слив был закреплен одним медным шурупом. Он выкрутил его монеткой, вытер, насколько смог дотянуться, туалетной бумагой, затем смыл проточной водой. Бумагу выбросил в унитаз, спустил воду один раз, потом еще. «Волосы с тела на кровати». Он вернулся в спальню, и его охватил новый приступ отчаяния. Наверняка он что-нибудь упустит. Любовник Стефани стащил с кровати простыни и бросил на пол, нашел чистый комплект и потратил пять минут на то, чтобы застелить белье, аккуратно положить одеяло и покрывало. Потом он протер прикроватную тумбочку и изголовье постели. Остановился и огляделся по сторонам.
Хватит.
Он завернул трусы Стефани в постельное белье, надел ботинки и спустился вниз, держа узел в руках. В последний раз осмотрел гостиную и кухню. Бросил взгляд на женщину.
Больше ничего нельзя было сделать. Он надел пальто и засунул свернутые простыни за пояс. Он был достаточно плотного телосложения, а из-за простыней стал толстым. Ладно. Если его кто-нибудь увидит…
Он вышел в переднюю дверь, спустился по четырем бетонным ступеням и зашагал по улице, где в квартале от дома Стефани стояла его машина. Они вели себя очень осторожно, и, возможно, это его спасет. Ночь выдалась холодной, падал снег, и человек никого не встретил.
Он поехал вниз по склону холма, обогнул озеро, выбрался на Хэннепин-авеню и заметил телефон-автомат. Он остановился, вынул четвертак и набрал «девять-один-один». Чувствуя себя довольно глупо, он закрыл трубку трусами Стефани и сказал:
— Убита женщина, — после чего назвал имя и адрес.
Оператор попросила его оставаться на линии, но человек повесил трубку, аккуратно вытер ее и зашагал к автомобилю. «Нет, прокрался к своей машине, — подумал он. — Как крыса. Никто не поверит, что такое возможно. Никогда». Он положил голову на руль и закрыл глаза. Но его мозг продолжал лихорадочно работать против его собственной воли.
Убийца его видел. И он не похож на наркомана или мелкого воришку, который расправился со своей жертвой, повинуясь импульсу. Он показался любовнику Стефани сильным, целеустремленным и совсем не голодным на вид. А если убийца решит разобраться и с ним?
Он решил, что должен дать следователям больше информации, иначе они сосредоточатся на нем, любовнике Стефани. Ему придется вывести их на преступника. Они поймут, что Стефани имела половой контакт, патологоанатомы сумеют обнаружить, что…
Господи, помылась ли она? Разумеется, но насколько хорошо? Смогут ли они обнаружить достаточно спермы, чтобы выделить ДНК?
С этим он ничего не мог сделать. Но зато имел возможность сообщить полиции сведения, которые помогут найти убийцу. Он напечатает свое заявление и скопирует его несколько раз, выставляя разные величины света, чтобы закамуфлировать особенности принтера.
Неожиданно перед ним всплыло лицо Стефани.
Он сидел и планировал, что станет делать дальше, а в следующее мгновение Стефани появилась перед ним. Глаза закрыты, голова повернута набок, она спит. Ему вдруг показалось, что стоит ему вернуться в дом — и он увидит, как она стоит в дверях, а все остальное было всего лишь кошмарным сном.
Он снова начал задыхаться, его грудь тяжело опускалась и поднималась.
Сидя в своей машине, любовник Стефани подумал: «Беккер? Неужели это его рук дело?» Он завел двигатель.
«Беккер».
Существо, которое ползло по кухонному полу, только отдаленно походило на человека. Совсем отдаленно: глаза выколоты, мозг поврежден, повсюду кровь, — но оно еще жило, и у него была цель — телефон. Не было убийцы, проникшего в дом, не было любовника, не было времени. Только боль, плитки пола и где-то телефон.
Оно подползло к стене, на которой висел аппарат, и потянулось к нему, тянулось, но не смогло до него достать. Существо на полу умирало, когда приехали парамедики, когда разбилось стекло и в дверь ворвались пожарные.
Та, кого раньше звали Стефани Беккер, услышала слова: «Боже всемогущий» — и покинула этот мир, оставив кровавый отпечаток ладони на стене, в шести дюймах ниже телефонного аппарата «Принцесса».
Глава
02
Дел был нескладным мужчиной высокого роста и непривлекательной внешности. Он положил ноги на сиденье напротив, джинсы задрались, и всему миру предстали высокие ботинки из коричневой кожи с кожаными шнурками на крючках. Ботинки были потрескавшиеся и очень грязные. «Такие увидишь разве что на каком-нибудь батраке», — подумал Лукас.
Он допил остатки диетической колы и оглянулся через плечо на дверь. Ничего.
— Мерзавец опаздывает, — сказал Дел, чье лицо становилось то желтым, то красным в свете неоновой вывески с рекламой пива «Будвайзер».
— Он придет.
Дэвенпорт поймал взгляд бармена и показал на свою банку с колой. Тот кивнул и открыл холодильник. Бармен был толстяком в перепачканном горчицей переднике, повязанном вокруг объемистого живота. Он вперевалку подошел к их столику и принес диетическую колу.
— Один бакс, — проворчал он.
Лукас протянул ему доллар. Бармен внимательно посмотрел на них, хотел о чем-то спросить, но передумал и вернулся за стойку.
Дэвенпорт считал, что они не слишком выделяются среди посетителей бара. Дел был в джинсах, в серой, как тюремная роба, трикотажной рубашке с оторванным воротом, джинсовой куртке и рабочих ботинках. Его голову украшала пестрая лента, сделанная из галстука. Он неделю не брился, а его глаза были холодными, как северные торфяные болота.
Лукас надел кожаную куртку и кашемировый свитер, слаксы цвета хаки и ковбойские сапоги. Растрепанные черные волосы падали на квадратное жесткое лицо, бледное после отступающей зимы. Бледность почти скрывала белый шрам, который шел через всю щеку и бровь. Он становился заметным, когда Лукас сжимал челюсти. Тогда шрам проступал более белой полосой на белом фоне.
Они устроились в кабинке около окна, затянутого серебристой пленкой, — те, кто сидел внутри, видели, что происходит на улице, а прохожие не могли заглянуть в бар. Под окнами стояли вперемежку с батареями цветочные ящики с чем-то вроде наполнителя для кошачьих туалетов, из которого торчали искусственные петунии. Дел жевал «Дентин», новую полоску каждые несколько минут. Закончив одну, он бросал ее в ящик у окна. Через час среди фальшивых цветов красовалась дюжина крошечных розовых шариков, похожих на весенние бутоны.
— Он придет, — повторил Лукас, хотя и не был в этом уверен. — Обязательно.
Вечер четверга, сильный дождь, который то останавливается, то припускает с новой силой. Бар, кажущийся слишком большим для горстки посетителей. Три проститутки, две черные, одна белая, сидят на табуретах у стойки, пьют пиво и смотрят экземпляр «Мирабеллы». Они пришли в блестящих пластиковых плащах разных оттенков губной помады, свернули их, положили на табуреты и сели сверху. Путаны всегда стараются держать свои вещи под рукой.
В дальнем конце стойки в полном одиночестве устроилась белая женщина с вьющимися светлыми волосами, водянистыми зелеными глазами и тонкими губами, которые, кажется, вот-вот начнут дрожать. Она сутулится, словно ждет оплеухи. Еще одна проститутка: вливает в себя джин с тевтонской деловитостью.
Посетители-мужчины не обращают на путан ни малейшего внимания. Два фермера в камуфляжных шляпах, один с футляром для складного ножа на поясе, играют в шаффлборд.
[1] Еще двое, похоже живущие где-то неподалеку, разговаривают о чем-то с барменом. Пятый посетитель, старше остальных, сидит в одиночестве перед блюдечком арахиса и наслаждается яростью длиной в жизнь, приправленной стаканом ржаного виски. Он делает глоток, съедает орешек и делится своим возмущением с собственным пальто. В дальнем конце зала около полудюжины мужчин и одна женщина сидят на расшатанных стульях за старыми столами с прожженными во многих местах столешницами, в клубах сигаретного дыма. Они смотрят по кабельному телевидению матч НБА.
— Что-то в последнее время по телевизору перестали говорить про крэк, — заговорил Лукас, пытаясь развязать язык Делу, который весь вечер на что-то намекал, но внятного пока ничего не сказал.
— Он им надоел, — ответил коллега. — Теперь их занимает другой наркотик. Предположительно кокаин, попадающий к нам с Западного побережья.
Дэвенпорт покачал головой и проворчал:
— Проклятый кокаин.
Он заметил свое отражение в оконном стекле и подумал, что выглядит в нем совсем неплохо: не видно седины в черных волосах, темных кругов под глазами, морщин, которые начали появляться в уголках рта. Может, стоит взять кусок этого стекла и бриться перед ним.
— Если мы еще немного подождем, ей понадобится денежное пожертвование, — сказал Дел, глядя на пьяную проститутку.
Лукас выдал ей двадцатку, но теперь на стойке лежала лишь кучка четвертаков и совсем мелкие монеты.
— Он придет, — повторил Дэвенпорт. — Этот урод слишком трепетно относится к своей репутации.
— Рэнди слишком тупой, чтобы относиться к чему-то трепетно, — возразил Дел.
— Уже скоро, — заверил его Лукас. — Он не допустит, чтобы она сидела тут вечно.
Женщина была наживкой. Дел нашел ее в баре в южной части Сент-Пола два дня назад и притащил в Миннеаполис, воспользовавшись старым ордером по обвинению в хранении наркотиков. Лукас распустил слух, что она заговорила про Рэнди, чтобы получить послабление за кокаин. Рэнди располосовал лицо одной из осведомительниц Дэвенпорта, а проститутка видела, как он это сделал.
— Ты все еще пишешь стихи? — через некоторое время спросил Дел.
— Ну, в общем, бросил это дело.
Его приятель покачал головой.
— И зря.
Лукас посмотрел на пластмассовые цветы в ящиках у окна и грустно произнес:
— Старею. Чтобы писать стихи, нужно быть молодым и наивным.
— Ты на три или четыре года младше меня, — задумчиво сказал Дел.
— Мы с тобой оба уже не мальчики, — откликнулся Лукас, пытаясь пошутить, но получилось не слишком весело.
— Тут ты прав, — мрачно проговорил Дел.
Он всегда выглядел изможденным. Порой слишком увлекался «спидом», иногда употреблял кокаин. Это являлось составной частью его работы: копы, занимающиеся наркотиками, никогда не были абсолютно безупречными. Но Дел… Мешки под глазами стали его самой заметной чертой, волосы были грязными и жесткими. Как смертельно больной кот, он уже больше не мог о себе заботиться.
— Слишком много уродов, и я становлюсь похожим на них.
— Сколько раз мы с тобой вели такие разговоры? — спросил Лукас.
— Раз сто, — ответил его приятель.
Он открыл рот, собираясь еще что-то сказать, но тут в задней части бара раздались громкие вопли и мужской голос выкрикнул:
— Видели, как взлетел этот ниггер?
Одна из чернокожих проституток у стойки подняла голову и прищурилась, но тут же вернулась к журналу, так ничего и не сказав.
Дел помахал рукой бармену.
— Два пива! — крикнул он, — «Лейни» есть?
Бармен кивнул, а Дэвенпорт спросил:
— Ты думаешь, что Рэнди не придет?
— Уже поздно, — ответил Дел. — Если я выпью еще одну колу, мне придется делать пересадку мочевого пузыря.
Бармен принес пиво, и Дел спросил:
— Слышал об убийстве прошлой ночью? Женщину, которая живет на холме, забили до смерти прямо на собственной кухне.
Лукас кивнул. Он наконец понял, о чем хотел поговорить его друг.
— Да, видел в новостях. Ну и слышал у нас в офисе кое-какие разговоры.
— Она была моей двоюродной сестрой, — закрыв глаза, сказал Дел и откинул назад голову, словно у него совсем не осталось сил. — Мы росли вместе, частенько играли на реке. Ее грудь была первой, которую я увидел вживую.
— Твоей двоюродной сестрой?
Дэвенпорт внимательно посмотрел на Дела. Копы нередко шутили о смерти — в качестве самозащиты. Чем необычнее смерть, тем больше шуток. Так что приходилось следить за своим языком, когда умирал кто-то из близких твоего друга.
— Мы с ней ловили карпов, представляешь?
Дел повернулся и облокотился на ящик у окна, вспоминая прошлое. Лукас подумал, что его худое мрачное лицо с бородой напоминает старую фотографию Джеймса Лонгстрита
[2] после сражения при Геттисберге.
— Около дамбы Форд, в нескольких кварталах от твоего дома. Мы делали удочки из веток и скручивали нейлоновые нитки, а для наживки брали кусочки пончиков. Она упала со скалы, поскользнулась на мокрой траве. Шуму было!
— Там нужно быть осторожным.
— Ей было, кажется, пятнадцать. Она носила футболку, без лифчика, — продолжал Дел. — Мокрая футболка облепила ее, и я сказал: «Слушай, я все вижу, так что можешь ее снять». Я пошутил, но она так и сделала. Соски у нее были цвета дикой розы. Знаешь, такие светло-розовые. У меня стоял два месяца. Ее звали Стефани.
Лукас пару мгновений молчал, глядя в лицо приятелю, и спросил:
— Ты занимаешься этим делом?
— Нет. Я в таких вещах не мастак, — ответил Дел, безнадежно махнув рукой. — Я весь день провел с тетей и дядей. Они в ужасном состоянии. И не понимают, почему я не могу что-нибудь с этим сделать.
— А чего они от тебя хотят? — спросил Дэвенпорт.
— Чтобы арестовали ее мужа. Он доктор, работает в университете патологоанатомом. — Дел сделал глоток пива. — Майкл Беккер.
— Стефани Беккер? — нахмурившись, переспросил Лукас. — Знакомое имя.
— Да, она занималась политикой. Ты, наверное, с ней встречался — она входила в состав группы, которая пару лет назад собирала данные для совета по гражданским правам. Но проблема в том, что, когда ее убили, муж находился в Сан-Франциско.
— Значит, он тут ни при чем, — сказал Дэвенпорт.
— Если только не нанял кого-то. — Дел наклонился вперед, его глаза снова были широко раскрыты. — Слишком удачно все складывается. Лично я считаю, что он в этом замешан.
— Ты на что намекаешь?
— Просто у меня такое чувство. Я не уверен, что он ее убил, но вполне мог, — сказал Дел.
Мужчина в футболке подскочил к стойке бара с несколькими банкнотами в руках, бросил их и сказал:
— Потом все сосчитаешь.
И умчался с тремя кружками пива назад, к телевизору.
— А мотив у него есть? — спросил Лукас.
Дел пожал плечами.
— Обычное дело. Деньги. Он считает себя лучше всех в мире и не может понять, почему он нищий.
— Нищий? Доктор?
— Ну, ты и сам все понимаешь. Он врач, должен быть богатеньким, а он работает в университете и получает семьдесят или восемьдесят тысяч. Он патологоанатом, а в обычном мире спрос на них не очень велик.
— Хм.
Снаружи на тротуаре парочка, спрятавшись под одним зонтиком и думая, что их никто не видит, раскуривала косяк с марихуаной. Девушка была в короткой белой юбочке и черном кожаном пиджаке. «Порше» Лукаса стоял у обочины, и, когда они проходили мимо, парень заглянул внутрь, а потом передал сигарету девушке. Она сделала затяжку, прищурилась, проглотив дым, и вернула косяк.
— Принимают витамины, — сказал Дел, глядя на них.
Он потянулся к окну и быстро нарисовал на запотевшем стекле улыбающуюся рожицу.
— Я слышал, с твоей кузиной был мужчина?
— Мы не знаем, что это значит, — признался Дел, нахмурившись. — Кто-то там с ней был. Они имели половой контакт, так сказал патологоанатом. Но это не изнасилование. И какой-то мужик позвонил, чтобы сообщить…
— Голубки поссорились?
— Не думаю. Убийца, судя по всему, вошел через заднюю дверь, убил ее и убежал тем же путем. Она стояла у раковины и мыла посуду. Когда приехали копы, на воде еще была пена, а на руках у нее — мыло. Никаких признаков борьбы, похоже, она даже не успела оказать ему сопротивление. Мыла посуду, и вдруг — бах!
— Не похоже на ссору партнеров.
— Да. Один из экспертов все пытался понять, как убийце удалось так близко к ней подойти, учитывая, что это сделал не любовник, — в смысле, почему она его не услышала. Они проверили дверь и обнаружили, что петли недавно смазаны маслом. Возможно, пару недель назад.
— Ага, Беккер.
— Да, но этого мало.
Дэвенпорт снова задумался над его словами. Начался сильный дождь, который забарабанил по оконному стеклу; впрочем, он так же скоро закончился. Мимо прошла женщина с красным зонтиком.
— Знаешь что, — проговорил Дел. — Я не просто так это рассказываю. Я надеялся, что ты возьмешься за дело Стефани.
— Слушай, я терпеть не могу убийства. Да и не так хорошо у меня получается.
Лукас беспомощно махнул рукой.
— Это же совсем другое. Тебе нужно интересное дело, — сказал Дел и наставил указательный палец на Дэвенпорта. — Ты находишься в еще более паршивом состоянии, чем я, а я — настоящая развалина.
— Спасибо.
Лукас открыл рот, чтобы задать еще один вопрос, но тут мимо окна прошли двое — мулатка с невероятно светлой кожей, в коричневом плаще и широкополой шляпе того же цвета, и высокий, очень бледный белый юноша в тирольской шапочке с узкими полями и маленьким перышком.
Лукас выпрямился.
— Рэнди.
Дел посмотрел на улицу, затем потянулся через стол и взял коллегу за руку.
— Спокойно.
— Она была моей лучшей осведомительницей, — сказал Лукас, и его голос стал похож на хруст гравия на дороге. — Почти другом.
— Да ладно тебе. Не волнуйся так.
— Пусть он зайдет внутрь. Ты иди вперед, прикроешь меня — он видел мое лицо.
Рэнди вошел первым, не вынимая рук из карманов пальто, и немного покрасовался у двери, но никто не обратил на него внимания. До конца баскетбольного матча НБА оставалось двенадцать секунд, «Селтикс» отставали на одно очко, и их игрок стоял на линии штрафного броска. Ему предстояло пробить два фола. Все, кроме пьяной проститутки и грустного старика, который разговаривал со своим пальто, смотрели на экран.
Женщина зашла вслед за парнем и закрыла за собой дверь.
Лукас выбрался из кабинки, на шаг позади Дела. «Красивая, — подумал он. — Что она делает с таким дерьмом, как Рэнди?»
Рэнди Уиткомб, семнадцатилетний сутенер, всегда носил при себе пистолет и нож, а иногда разгуливал по улицам с тростью из терновника, на которой красовался золотой набалдашник. У него было вытянутое веснушчатое лицо и жесткие рыжие волосы, а два передних верхних зуба слегка расходились в разные стороны. Парень отряхнулся, точно пес, и с его твидового пальто во все стороны полетели капли воды. Рэнди был слишком молод для твидового пальто и слишком тощ и безумен для такой хорошей одежды. Он направился прямо к стойке и сидевшей около нее проститутке, остановился, немного покрасовался, дожидаясь, когда на него обратят внимание. Путана не поднимала головы до тех пор, пока он не вынул из кармана руку и не подтолкнул по поверхности стойки открывалку для бутылок, которая сбила несколько четвертаков из ее сдачи, сложенной столбиком.
— Мари, — проворковал Рэнди.
Бармен уловил интонацию и посмотрел на него. Дел и Лукас были уже близко, но Рэнди не обращал на них внимания. Он сосредоточился на девице.
— Детка, я слышал, ты болтала обо мне с копами, — пропел он.
Проститутка начала слезать с табурета, в отчаянии оглядываясь по сторонам в поисках Дэвенпорта. Табурет наклонился назад, она покачнулась и попыталась удержаться за стойку бара. Рэнди хотел схватить Мари, но у него за спиной неожиданно оказался Лукас. Он положил руку ему на спину и пригнул к стойке.
— Эй, парни! — тут же завопил бармен, но Дел достал свой значок как раз в тот момент, когда проститутка упала на пол, разбив попутно стакан.
— Полиция. Всем оставаться на местах! — крикнул Дел.
Он достал из кобуры короткий черный пистолет и выставил вертикально перед лицом, чтобы все его увидели.
— Рэнди Эрнст Уиткомб, безмозглый придурок, — начал Лукас, толкая парня в спину и зацепив ногой его щиколотки. — Ты аресто…
Крепко удерживая парня одной рукой, он опустил другую руку в карман, ища наручники. В этот момент Рэнди навалился животом на стойку бара и заорал:
— Нет!
Лукас схватил его за ногу, но Рэнди начал вырываться и лягаться. Дэвенпорт получил скользящий, но болезненный удар ногой по лицу и отшатнулся.
Рэнди перекатился через стойку, пробежал за ней в другой конец, схватил бутылку «Абсолюта» и швырнул в голову Дела, после чего помчался к заднему выходу из бара. Лукас следовал в четырех шагах за ним, зная, что дверь заперта. Парень ударил по ней кулаком раз, другой и повернулся с дико вытаращенными глазами. В руке у него блеснуло что-то острое. Такие штучки были очень популярны среди мерзавцев вроде него. Закрепленные зажимом на кармане рубашки, они были похожи на шариковые ручки «Кросс», но если снять колпачок, под ним обнаруживался шестидюймовый стальной скальпель с очень острым концом.
— Иди сюда, вонючий коп! — крикнул Рэнди, разбрызгивая слюну. Его глаза были размером с монету в полдоллара, голос стал визгливым. — Ну давай, иди ко мне, скотина, получи, что тебе причитается!
— Положи свой чертов нож! — крикнул Дел, направив пистолет в голову Рэнди.
Лукас оглянулся на друга и вдруг почувствовал, что мир замедлил свое движение. Толстый бармен по-прежнему стоял за стойкой, зажав уши руками, словно надеялся, что таким способом сможет остановить происходящее. Мари поднялась на ноги, она смотрела на свою окровавленную ладонь и отчаянно вопила. Два фермера отошли от игрового автомата, и один из них, судорожно сглатывая, тянулся к футляру на поясе.
— Брось свой проклятый нож, Рэнди! — снова крикнул Дел и покосился на Лукаса. — Что ты собираешься делать?
— Я сам его возьму, — ответил Дэвенпорт и показал на фермера. — У него нож.
Дел отвернулся, а Лукас посмотрел на Рэнди — глаза у того были совершенно безумными — и спросил:
— Любишь трахаться, Рэнди?
— Я по этим делам лучший в мире, — задыхаясь, проговорил парень.
— В таком случае, надеюсь, у тебя хорошая память, потому что я собираюсь воткнуть тебе эту штуку прямо в яйца, приятель. Ты изуродовал Бетти. А она была моим другом. Я тебя искал.
— Ну ты меня нашел, Дэвенпорт, урод вонючий! Иди сюда, я и тебя порежу! — крикнул Рэнди.
Он стоял, как его учили в исправительной колонии, — опустив одну руку, а другую, с ножом, слегка отведя назад. Первое правило копа: если какая-то сволочь с ножом стоит на расстоянии десяти футов от тебя, он достанет тебя независимо от того, есть у тебя пистолет или нет и будешь ли ты стрелять.
— Успокойся, приятель, тише! — крикнул Дел и посмотрел на фермера.