— Я думал, тебе грозит опасность, но, похоже, свалял дурака.

— Опасность грозит, когда любишь человека вроде тебя. Только теперь я поняла это.

— Моника, ты прекрасно знаешь, о чем я говорю!

— Мне без разницы, о чем ты говоришь! Я знаю, что говорю я, а я говорю тебе, что ушла отсюда навсегда! Меня здесь уже нет, понятно? Я исчезла для всего, что это место значит для тебя и для меня! Исчезла из твоей жизни, понял ты наконец?

Силанпа почувствовал, как глаза его наполняются слезами, и решил лишний раз не позориться.

— Прости, мне лучше уйти… — Он повернулся к ней спиной и поплелся к выходу, веря всей душой, что сейчас Моника с повлажневшими глазами остановит его, они поцелуются, займутся любовью на ковровом покрытии пола, и одинокая жизнь завершится для него раз и навсегда, а мир после ужасного перебоя завертится снова. Но он ошибся. Вот он миновал входную дверь, добрел до лифта, а рука Моники, столько раз ласкавшая его, так и не легла ему на плечо. Дверь лифта открылась, он шагнул внутрь и нажал кнопку первого этажа, чувствуя, что жизнь кончена.

Выйдя из подъезда, Силанпа поднял голову и с грустью посмотрел на ее окно. В нем горел свет, уже не обещавший ни любви, ни тепла. Все тело ломило от боли; в отчаянии он укусил себя за безымянный палец, желая ощутить вкус собственной крови. Ему хотелось, чтобы боль стала невыносимой и заглушила страдания того единственного, натянутого до предела нерва, наполняющего слезами его глаза. Внезапно перед ним замелькали картины всей его жизни с Моникой, и рыдания выплеснулись откуда-то из самого чрева, исполосовав обе щеки мокрыми бороздками. Нетвердой походкой доковылял он до авениды Субы. Середину проезжей части перегородили застрявшие в пробке маршрутки. Весь мир восстал против него, ведь именно здесь разыгралась трагедия отвергнутой любви, именно на этой улице он потерял единственное, что по-настоящему ценил и в чем нуждался больше всего на свете. Стало тоскливо до тошноты, захотелось исчезнуть, смешаться с уличной грязью, только бы не быть жалким неудачником, потерянным в ночи, плачущим по женщине, за которую с готовностью отдал бы жизнь, пошел бы на любые унижения, принял бы самую страшную муку.

Разум его помутился от угнетающих душу страданий; словно в тумане Силанпа остановил такси, сел на заднее сиденье и в отчаянной попытке вернуть себе чувство собственного достоинства произнес вслух, обращаясь к самому себе:

— Моя жизнь вмещает много больше! — но тут же разрыдался, окончательно потеряв контроль, так как знал, что это ложь, что никакими словами не сможет стереть из памяти ее образ.

И вновь он падал, тонул в умопомрачительной боли, опутавшей душу, будто железными оковами. Он понимал, что, если и был когда-либо счастлив, то лишь ценою такой вот ночи, когда заканчивается жизнь, потому что не мог придумать ничего лучшего, чем вернуться в ту маленькую квартирку, упасть перед ней на колени и умолять, чтобы она его не бросала. В то же время он ни секунды не сомневался, что этим окончательно погубил бы все, и сам сгинул бы в пучине забвения, из которой никому, или почти никому, не дано спастись…

23

Сон все не приходил. Фонари в саду просвечивали сквозь шторы спальной комнаты. В мертвой тишине собственные мысли оглушали Баррагана. Рядом, закутавшись в простыни, мирно посапывала Каталина. Это немного успокаивало и внушало уверенность — Барраган понимал: раз жена спит, значит, верит ему. Ее присутствие и эта слепая вера в свою очередь порождали в нем чувство защищенности. Он отдал бы все и даже больше, чтобы не потерять Каталину, всегда иметь ее под боком, ощущать тепло ее дыхания и слышать, как она изредка бормочет что-то невнятное сквозь сон.

Но раз так, какой ему смысл изменять ей? Зачем волочиться за чужими юбками? Барраган задавал себе этот вопрос тысячи раз, но не мог найти ответа и лишь мучился угрызениями совести. На самом деле ему просто не хватало сил совладать с самим собой. Его мимолетные связи в определенной степени являлись воплощением мечты, которую он лелеял еще подростком, воображая себя плейбоем, мчащимся по Пятнадцатой каррере на «Рено-12» с включенной на полную громкость магнитолой; этаким неотразимым мужчиной, победителем, героем сдержанным и немногословным, но тем не менее до безумия обожаемым женщинами. Однако лишь от Каталины он получал все остальное — в частности, уверенность, что по вечерам ему будет достаточно одного ее нежного взгляда, одного ласкового прикосновения, чтобы избавиться от тяжести, накопившейся на душе за день. Когда она рядом, все кажется возможным и осуществимым.

Ровное дыхание Каталины вселяло надежду, что настанут лучшие дни. На нем повис слишком большой долг. Он постоянно проигрывал в Клубе директоров, делая невероятно дурацкие ставки — еще одна ниточка, связывающая его с юношескими грезами: образ игрока, бросающего вызов судьбе. Вот почему Эскилаче держит теперь Баррагана в своих руках; он единственный, кто знал о плачевном финансовом положении зятя, о его банкротстве. Знал, но не все — даже от него Барраган скрывал самое худшее. Доходы от собственной адвокатской практики, от содержания конторы, не покрывали его расходов, однако Баррагана страшила и приводила в полное уныние одна только мысль о необходимости ограничить себя, снизить свои потребности. К примеру, он никогда не сумел бы заставить себя признаться Каталине, что их семье грозит экономический кризис. Его страшила возможность потерять доверие жены. А Ката и Хуанчито — что станется с ними? Отказать в чем-то своим детям — об этом даже и подумать больно! Он всегда старался дать им все самое лучшее, обучить языкам, музыке, возил за границу, каждое воскресенье брал с собой в клуб, чтобы там они общались со сверстниками из богатых и успешных семей. Забота мужа о будущем детей всегда была предметом особой гордости Каталины, но она даже не подозревала о его ночной бессоннице и душевных муках. Только он один знал, что в действительности все обстоит иначе, и если Эскилаче откажется и дальше помогать ему, благополучие семьи рухнет, как карточный домик.

Дело с земельным участком на Сисге стало бы для Баррагана спасательным кругом, да и для Эскилаче тоже, насколько он мог понять. Ему, правда, не было известно о каких-либо трудностях в материальном положении советника, но в его поведении также замечалась определенная нетерпеливость. Иначе он не стал бы заключать сделку с таким типом, как Тифлис — настоящим мафиозо, необразованным и вульгарным мужланом. Но Барраган нуждался в этих деньгах, а без Эскилаче и его связей они были бы для него недосягаемы. Он стыдился своей зависимости от дяди Каталины, но в конце концов так было всегда. С момента открытия конторы именно Эскилаче обеспечивал его выгодными клиентами, подыскивал дела с крупным вознаграждением. Конечно, Барраган мог бы с самого начала работать самостоятельно, но уж очень привлекательными и неиссякаемыми казались жирные гонорары, с легкостью плывущие в руки. Однако главная ошибка заключалась в том, что с первыми же контрактами он стал вкладывать деньги в совершенно идиотские проекты и в результате потерял все до последнего песо. Кроме того, Барраган вбил себе в голову, что дружба с богачами откроет для него многие заветные двери, взялся сорить деньгами наравне с ними и в итоге очутился на мели, поскольку соревноваться с успешными директорами крупных компаний ему оказалось не под силу. Те могли позволить себе проиграть в рулетку пять миллионов песо — ведь завтрашний день принесет им двадцать миллионов; Баррагану же на подобные прибыли рассчитывать не приходилось.

Потому он принял решение в последний раз провернуть совместную сделку с Эскилаче и выкупить свою независимость. Обещанного вознаграждения хватит не только чтобы расплатиться с долгами и переехать с семьей в Европу хотя бы на пару лет — сменить обстановку, отдохнуть, — но затем и вернуться, возобновить адвокатскую практику, если не в собственной конторе, то в какой-нибудь фирме. Другого выхода он не видел.

Трудность заключалась в том, что у него не было верного плана. И дело не в сомнениях по поводу надежности Марко Тулио как партнера — родственная связь с Каталиной давала определенную гарантию. Тревожило то, что все рычаги управления находились в чужих руках, а Эскилаче ему не доверял. С другой стороны, Варгас Викунья тоже наседал со своими соблазнительными предложениями. Барраган уже получил от него два солидных чека за оформление передачи в его пользование участка на Сисге и теперь дрожал от страха при мысли, что ему придется рассказать об этом Эскилаче, либо тот дознается из других источников. Если советник уже пообещал землю «Гран-Капиталу», то дело добром не кончится, поскольку Баррагану придется рассчитываться с Варгасом Викуньей и терять такого выгодного клиента. Адвокат не знал, какой суммой ссудил «Гран-Капитал» советника, но если участок перейдет к Варгасу Викунье, Эскилаче, вероятнее всего, обанкротится и тогда уж точно отомстит Баррагану. Да-а, положеньице! Он снова прислушался к ровному дыханию жены и задумался, стараясь найти правильное решение.

Однако в голову ничего не приходило. Барраган приподнялся было, чтобы встать с постели, но его остановила сонная рука Каталины. Он снова лег и замер в неподвижности. Может, есть смысл подождать, подробнее узнать о договоренности Эскилаче с «Гран-Капиталом» и сравнить с тем, что еще пообещает ему Варгас Викунья? Да, так и надо поступить! Он взял Каталину за руку, смежил веки и, наконец, смог уснуть.

Часть вторая

1

Для семиэтажного здания гостиницы «Эсмеральда» лучшие дни уже миновали, однако в фасаде и полотняных маркизах над входом сохранились те благородный дух и таинственность, какими все еще обладают немногие старые строения в центре Боготы, остатки давно минувшей эпохи. Если несколько минут постоять в сторонке и молча понаблюдать за «Эсмеральдой», то поневоле вообразишь, что за ее стенами происходят необычайные события.

Силапна остановился перед гостиницей и задрал голову в попытке разглядеть окна кабинета Элиодора Тифлиса. И снова Гусман оказался прав: все следы приводят к территории на берегу Сисги, и раз ее владельцем числится Тифлис, начинать расследование надо именно здесь. «Все-то у меня получается шиворот-навыворот», — с досадой подумал Силанпа, однако тут же решил себе в утешение, что, видимо, где-то и он попал в точку, если ему искорежили автомобиль и устроили засаду в его квартире. Неужели это вредительство действительно связано с делом убитого на Сисге, а не с малопочтенным занятием по сбору компромата на неверных супругов?

Он вошел в гостиницу и миновал стойку регистрации, прикрывая лицо развернутой газетой «Эль тьемпо». Бросил взгляд из-за страницы, направился к лифту и поднялся на последний этаж. Ступив в коридор, увидел несколько дверей и стал соображать, что делать дальше. Тем временем одна из дверей отворилась, и, к его удивлению, в коридоре возникла элегантная фигура Сусан Кавьедес. Прежде чем она успела заметить его, Силанпа шагнул обратно в лифт и нажал кнопку шестого этажа. А ей-то что здесь понадобилось? В его представлении Сусан и Тифлис принадлежали к противоборствующим группировкам. Теперь уж точно ничего не понятно! Что дальше? Может, стоит проследить за ней, хоть это и небезопасно? Он все же решился и поехал на лифте вниз.

Сусан пересекла вестибюль, даже не глянув на портье, уверенным шагом вышла на улицу и сразу свернула за угол на автостоянку. Силанпа постоял в сторонке, дождался, когда голубой «мицубиси» вырулил на проезжую часть, и сердце тревожно забилось у него в груди. Взмахом руки остановил такси и сказал водителю:

— Вон за тем джипом!

Тот хмуро посмотрел на него в зеркало заднего обзора, и Силанпа поспешно отвел взгляд.

По кольцевой автодороге доехали до Девяносто второй. У Силанпы болело горло, немного лихорадило, а когда свернули на Седьмую, начался сильный приступ кашля. Этого еще не хватало, подумал Силанпа и достал из кармана баллончик с лечебным оросителем, купленный утром. В тот же миг его швырнуло вперед от резкого торможения, а когда он поднял голову, прямо в лицо ему смотрело дуло револьвера в правой руке таксиста.

— А ну-ка брось это, козел поганый! Бросай, говорю, а то я в тебе дыру проделаю! — Рука у него дрожала. Остановившиеся сзади машины начали сигналить.

— Осторожно, сеньор, вы не так поняли, — забормотал Силанпа срывающимся голосом. — Это совсем не то…

— Брось, сволочуга, дерьмо вонючее, бросай сейчас же на пол, не то нос отстрелю!

— Но это всего лишь лекарство для горла, смотрите! — И он с шипением выпустил в рот половину содержимого баллончика. — Вот, видите?

Перекошенное от напряжения лицо таксиста немного смягчилось и постепенно приобрело удивленное выражение, глаза перестали метать молнии.

— Фу ты черт! Так это у вас не газовый баллончик?

— Какой еще газовый, мужик, я же только что залил из него себе глотку у тебя на глазах!

Одиночные автомобильные гудки переросли в нестройный хор. Водитель неуверенно опустил пистолет.

— Простите, сеньор, я думал, вы собираетесь меня ограбить… Должен признаться, вы мне с самого начала внушали беспокойство, очень уж видок у вас подозрительный…

«Мицубиси» Сусан скрылся из виду.

— Поехали, иначе те, что сзади, сделают нам обрезание! — сказал Силанпа, все еще дрожа от испуга. — И остановите у первого же магазина, угощу вас пивом.

— Лучше пройтись, так быстрее придем в себя!

Они выпили пива, и дело закончилось смехом под байки водителя о приключившихся с ним ограблениях. Перед тем как возобновить поездку, он спросил:

— Простите, разбирает любопытство: вы следили затем джипом?

— Да.

— В этом, конечно, ничего такого, но все-таки, согласитесь, довольно необычно. В наше время всякое случается, и… Клянусь, мне профессиональная интуиция подсказывала: тут что-то не так, и потому я все время разглядывал этот «мицубиси» и сеньору, что сидела за рулем. А сам думаю — рога она ему наставила, что ли? Или шпионит за ней по заданию мужа? — Таксист пальцем рисовал в воздухе круги. — Вы меня понимаете?

— Я журналист, готовлю репортаж. — Он показал свое удостоверение.

— Еще раз прошу прощения! Но и вы меня поймите, кто же подумает, глядя на вас… Я думал, журналистской зарплаты по крайней мере хватает на покупку бритвы!

Силанпа не нашелся, что ответить, и только провел рукой по заросшим щекам. Потом попросил таксиста отвезти его обратно к «Эсмеральде».

По дороге Силанпа подумал, что преследование Сусан вряд ли принесло бы пользу. Опять он отвлекся на пустые глупости. А вот что действительно важно, так это установить, какого рода отношения существуют между Сусан и Тифлисом.

— Хотите, я подожду вас, сеньор журналист? — предложил водитель. — Я зайду в знакомый кафетерий перекусить, поэтому можете задержаться сколько надо, так или иначе время обеденное, а готовят там прекрасно.

— Не беспокойтесь из-за меня. Сколько я вам должен?

— Достаточно угощения пивом. Это компенсация за страх, который я на вас нагнал.

Силанпа снова вошел в гостиницу. В лифте, посмотревшись в зеркало, пугающее своими размерами, он попытался разгладить руками пиджак и, поплевав на пальцы, отчистить запачкавшуюся на груди рубашку. Потом кое-как пригладил волосы. И все равно выглядел он довольно жалко.

Выйдя из лифта на седьмом этаже, Силанпа сразу направился к номеру в конце коридора, из которого появилась Сусан. Из-за двери не доносилось ни звука, не пробивалось ни полоски света. Он решил войти. Достал отмычку, которой пользовался в мотелях, повернул два раза в замке, и тот открылся. Силанпа заглянул в номер, осмотрелся, шагнул внутрь и сразу закрыл за собой дверь, очутившись в кромешной тьме. Убедившись, что в комнате никого нет, снял пиджак, положил под дверь, чтобы прикрыть щель, и включил свет.

Первым делом он увидел проигрыватель, афиши корриды и мини-бар. Подошел к письменному столу — все ящики заперты на ключ. На столе стояла пустая копа, стакан с остатками растаявшего льда, в пепельнице лежал окурок сигареты «пэлл-мэлл» с пятнами губной помады на фильтре — следы встречи Тифлиса и Сусан. Силанпа исследовал стеллажи, но не нашел ничего интересного. Тогда он решил вскрыть ящики письменного стола. В обнаруженных там бумагах он поначалу не заметил ничего важного, но, перекладывая листы, вдруг наткнулся на то, что искал: серая папка с надписью «Документы на землевладение Сисга». В другом ящике нашел еще одну любопытную папку с топографическими картами и фотоснимками Тифлиса вместе с Перейрой Антунесом. Положил обе папки в пластиковый пакет и засунул его сзади под брючный ремень. В том же ящике лежала пачка купюр на сумму в четыреста тысяч песо, но Силанпа пришел сюда не за деньгами. Не теряя больше времени, он вышел из кабинета.

Таксист сидел за столиком в кафетерии. Силанпа, увидев у него на тарелке мясо и фасоль, вспомнил, что ничего не ел с самого утра.

— Подождете минутку? Хочу доесть это битуте.

— Закажите и мне то же самое, умираю с голоду!

Пока таксист разговаривал с официантом, Силанпа позвонил с телефона возле кассового аппарата.

— Эступиньян слушает!

— Это Силанпа. У меня есть кое-что очень важное, хочу показать вам. А завтра мне надо встретиться с Абучихой.

— Сию минуту свяжусь с ним, хефе! Вы где сейчас?

— В кафетерии рядом с гостиницей «Эсмеральда».

— Где и когда встретимся?

— Через час в «Файсан-де-Чапинеро» — знаете это место?

— Си, хефе! Конец связи!

— Пока.

Порция фасоли и стакан сока гуайявы вернули ему уверенность в себе. Пока Силанпа ел, таксист так и сыпал своими байками.

— Это еще что! — взахлеб рассказывал он. — Один раз ко мне подсели две телки, этакие прожженные подстилки, пробу ставить негде. Звоню по радиотелефону Вилберу, моему приятелю с центральной, большому охотнику до баб. Договорились встретиться возле аэропорта. Телки — ну просто полный отпад, гадом буду, но как приехали в мотель, начали упираться, мол, заплатите сначала, деньги вперед, иначе перетолчетесь, сечешь прикол? Ну, мы их все-таки уломали, а когда дело сделали, Вилбер подсунул им фальшивый чек! — Таксист задохнулся от смеха.

Силанпа слушал вполуха.

— В общем, за что боролись, на то и напоролись!..

Эступиньян ждал его за столиком на тротуаре у входа в «Файсан». Похолодало. Времени было уже десять вечера.

— Думаю, в этой папке находится ответ на вопрос, кто убит и за что.

Эступиньян стал читать.

— Хефе, а вам не кажется, что это слишком опасно? Я хочу сказать, вламываться в кабинет мафиозо… Если у этого типа собственный кабинет в такой гостинице, значит он по меньшей мере торгует изумрудами.

— Знаю, но мне просто повезло. Я знал, что там никого нет, а потому ничем не рисковал.

— Торговцы изумрудами тоже мафиози, хефе, хотя теперь этого уже никто не признает. А я с самого начала сказал вам, что не желаю иметь проблем с мафией!

— И с самого начала было ясно, что посадить человека на кол мог только отпетый негодяй, и рано или поздно мы на него выйдем. Я просто рассказал вам, как обстоят дела. Если не хотите больше участвовать в расследовании — пожалуйста, нет проблем — вы и так уже натерпелись страху, помогая мне.

Эступиньян, задумавшись, молчал. Напротив кафетерия остановился автобус, потом взревел мотором и уехал, выплюнув на тротуар облако черного дыма, от которого оба закашлялись.

— Простите меня, сеньор журналист! Очень уж напугался я в тот раз. Вот, как говорится, очко и сыграло.

— Отправляйтесь-ка вы лучше домой, Эмир. Если станет известно что-либо о вашем брате, я вам позвоню.

— Bullshit! Преувеличивать опасность тоже не надо, а кроме того, не забывайте, что меня специально отпустили с работы, чтобы вам помогать. Вы можете объяснить, для чего нам нужен Лотарио Абучиха?

— Та женщина из турецкой бани первая подошла к нему, именно она предложила ему перевезти неизвестный груз, тут вопросов нет. Но после того, как я увидел ее в гостинице «Эсмеральда», хотелось бы выяснить, не опознает ли Абучиха и Тифлиса.

— А что по поводу толстяка с палками в попе?

— Думаю, я уже знаю, кто он такой.

— И… кто же, если не секрет?

— Вот! — Силанпа указал на мужчину на фотографии. — Знакомьтесь: Касиодоро Перейра Антунес.

— Вроде похож… На труп, я имею в виду.

— Не стыкуется только одно: Перейра Антунес умер месяц назад, вот некролог, и вдобавок его похоронили на Центральном кладбище после траурной церемонии и все такое.

Они допили кофе и распрощались до завтра. Силанпа снял на ночь номер в гостиничке неподалеку от площади Боливара, но желание оказалось сильнее.

Он вошел в «Лолиту», стараясь оставаться незамеченным, и сразу увидел ее в компании двух подружек. Кика тоже заметила Силанпу и направилась было к нему, но он знаком велел ей не приближаться и выйти следом за ним на улицу. Имело ли смысл так осторожничать, он и сам толком не знал.

Они вместе зашагали по тротуару; Кика схватила его за руку и принялась насвистывать.

— Почему бы вам не обнять меня за плечи? Я не перестаю быть женщиной оттого, что вы мне платите!

Силанпа крепко прижал ее к себе, словно стараясь впитать в себя непорочность, которую, как ему верилось, ощущал в ней. Они переспали на узенькой гостиничной койке, а утром вместе позавтракали яичницей-болтуньей. Потом распрощались, и Силанпа, собравшись с духом, позвонил в редакцию.

— Эскивель? Говорит Силанпа.

— Виктор, дружище, куда вы запропастились? Главный то и дело про вас спрашивает. Он узнал о случившемся, очень беспокоится и считает это попыткой оказать давление на газету.

— Скажите ему, что я ушел в подполье, но расследование продолжаю.

— Главный дает вам карт-бланш, а бухгалтерия по его указанию перевела на ваш счет дополнительную сумму. Он нервничает, говорит, что лучше вам на время уехать из страны.

— Со мной все в порядке, Эскивель. Если что-нибудь понадобится, позвоню. Передайте главному спасибо за деньги.

Эступиньян сообщил, что получено согласие Абучихи на встречу в одиннадцать утра. Силанпа решил, что у него есть время заглянуть в гостиницу «Эсмеральда». Он занял место за столиком у окна кафетерия и стал наблюдать за входом в гостиницу, стараясь не пропустить грузную фигуру мужчины с фотографии. Вскоре после половины девятого два джипа «трупер» остановились прямо напротив дверей; из одного вылез Тифлис и проследовал в гостиницу уверенной хозяйской походкой. Силанпа мысленно проводил его до седьмого этажа, и когда, по его расчетам, Тифлис вошел в кабинет, поднял глаза. В знакомом окне зажегся свет.

Силанпа попросил еще один бокал красного вина и, продолжая поглядывать на гостиницу, развернул номер «Обсервадора» — первую газету, попавшую ему в руки за последние несколько дней. Однако очень скоро Тифлис снова появился в сопровождении своих людей, на ходу давая им указания. Те сели в подъехавший джип и укатили.

Ждать пришлось довольно долго; Силанпа успел выпить еще два бокала красного и выкурить сигарету. В половине одиннадцатого он решил пройтись, чтобы размять ноги, и расплатился. Но едва поднялся со стула, посланцы Тифлиса возвратились. Двери «трупера» распахнулись, и Силанпа увидел, как из машины вышла Сусан, а два дюжих молодца повели ее в гостиницу. «Что ж, этого следовало ожидать», — подумал Силанпа. Теперь можно с чувством выполненного долга отправляться на встречу с Эступиньяном и Абучихой.



— Детектив Эмир сказал мне, что это срочно.

— Да, проходите, давайте присядем!

Силанпа показал Лотарио фотографии, но Тифлиса шофер не признал.

— Ну что вы, ничего похожего и близко нет! У этого сеньора ряха, как у бубличных дел мастера. Нет, те, что меня встречали, были совсем другие.

— Ладно, дело постепенно проясняется… — промолвил Силанпа. — Спасибо, Абучиха. Эступиньян?

— Вопросов не имею!

— Тогда пошли.

Он привел их к Тринадцатой каррере.

— Куда теперь?

— Опять к гостинице «Эсмеральда» — уверен, обстановка там накалилась до предела.

2

По всему кабинету Тифлиса плавал табачный дым. Рунчо и Хамелеон курили «насьоналес» и пили агуардьенте «кристаль». Дон Элиодоро то раскуривал, то нервно гасил гаванскую сигару, закусывал лимоном каждую очередную копу, выпитую залпом до дна, и протягивал ее, чтобы ему наполнили снова. Сусан сидела в кресле, неприязненно поглядывая на мужчин.

— Королева, повторяю свой вопрос в последний раз, пока еще по-хорошему, обратите внимание: куда подевались мои бумажки?

— Элиодоро, мне уже надоела эта комедия! Если хочешь говорить со мной, вели своим гориллам убраться отсюда!

— Они для меня, как родные дети, мамита, — ответил Тифлис, бросая взгляд на телохранителей. — Им позволено слышать все, что я говорю и даже думаю.

— Но только не все, что говорю я!

— Ну, вот что, мами, ваша туфта меня уже заколебала! — Он с яростью вдавил в пепельницу кончик сигары. — Документы на землю пропали! Кто знал, что они у меня? Только вы, моя королева! И что из этого следует?

— А я не понимаю, о чем ты мне талдычишь, черт тебя возьми! Вернее, я знала о документах, но… я-то чем виновата, Элиодоро, если ты их куда-то засунул и теперь отыскать не можешь?

— Ай, мами, ай!.. Какая непосредственность! Рунчито, принеси-ка зеркало, видать, у меня на лице написано, что мне можно вешать лапшу на уши, а я и не знал!

— Элиодоро, по этому озеру мы с тобой плывем в одной лодке! Я вышла отсюда и сразу поехала домой. Если не веришь, спроси мою горничную.

— Во всем этом есть и хорошая сторона, королева — отныне мы с вами всегда будем совсем близко.

— О чем ты?

— О том, что пока не отыщутся бумаги, я вас никуда от себя не отпущу.

— Ты не имеешь права! Это похищение!

Сусан вскочила с кресла и решительным шагом направилась к двери, но по сигналу Тифлиса Рунчо схватил ее за руку.

— Не смей прикасаться ко мне, свинья!

— Не стоит его оскорблять, королева! Этим вы только ухудшите свое положение. Этажом ниже для вас приготовлен номер, вполне приличный, даже с телевизором.

— Если у тебя украли документы, подумай, кто заинтересован в том, чтобы заполучить их! Ты же сам мне говорил, что Эскилаче и Барраган повсюду их разыскивают! И Варгас Викунья тоже! Не говоря уж о том репортере, который рылом землю роет, чтоб докопаться до правды!

— Мы обязательно узнаем, чьих поганых рук это дело, а до тех пор никто не выйдет отсюда, пока не найдутся документы. Рунчито, сделай милость, проводи даму в ее апартаменты!

— Не имеешь права!.. — успела выкрикнуть Сусан, после чего Рунчо вытолкал ее в коридор.

Тифлис в туалете уселся на унитаз и задумался. «Самые мудрые мысли и удачные решения любых проблем приходят именно в процессе опорожнения кишечника и освобождения организма от шлаков», — философски размыслил он, разглядывая спущенные трусы.

Только Сусан абсолютно точно знала о том, что у него есть документы земельного участка на Сисге. Однако Варгас Викунья, Эскилаче и прочие наверняка тоже догадывались, иначе зачем бы им названивать ему, назначать встречи, предлагать сотрудничество?

Перейра Антунес подарил Тифлису свою землю три месяца назад, и убедить его сделать это было непросто.

Дон Элиодоро стал вспоминать их разговор здесь же, у него в кабинете:

«— Я хочу только эту землю, доктор, и больше ничего. Вам от нее все равно никакого проку. Вы из чистой блажи пустили к себе этих ненормальных, а мне та земелька по ночам снится.

— Элиодоро, члены клуба рассчитывают на меня! И ради бога, не награждайте их обидными прозвищами, помните, я ведь тоже натурист.

— Простите, доктор! Вы ведь знаете, я человек простой, сладкоречию не обучен.

— Да, я знаю, Элиодоро.

— Поговорим напрямую, доктор! — Тифлис повысил голос. — Ради вас я притворялся целых десять лет, даже семь месяцев сроку отмотал по вашей милости — или вы уже запамятовали?

— Ах, Элиодоро, к чему вспоминать о грустном?

— Как же не вспоминать, если каждый день в тюрьме я говорил себе: надо быть сильным, потому что доктор — человек благородный, в беде меня не оставит. И не говорите теперь, что вы забыли о том, чем я пожертвовал для вас, иначе просто убьете меня такими словами!

— Дело не в том, забыл я или не забыл; жизнь тянется так долго и настолько переполнена случайными словами и лицами, что порой невозможно в толк взять, кто есть кто.

— А вот я, доктор, помню очень даже хорошо эти семь месяцев в тюремной камере! Вы даже вообразить не можете, сколько раз мне пришлось рисковать жизнью, чтобы во время помывок в душевой сохранить в целости собственную задницу!

— Подумать только, а ведь есть люди, готовые платить за это! До чего же нелеп сей мир!

— Доктор, мы с вами знакомы с юных лет, и вы прекрасно знаете, что я не люблю лицемерить и бросать слова на ветер.

— Знаю, Элиодоро.

— А потому скажу вам откровенно — либо я получу эту землю, либо с отчаяния поведаю всему свету о своих злоключениях.

— Вы угрожаете мне, Элиодоро?

— Не-ет, доктор, ну что вы! Вы мне как отец родной! Я же говорю, это крик отчаяния!

— Хорошо, если уж разговор пошел начистоту, что будет, если я не отдам вам землю?

— Проблемы, доктор. Так-то… Будут проблемы — у вас и у меня.

— И какие же, к примеру, проблемы?

— А вот посмотрите, доктор, что у меня есть! — Тифлис взял лист бумаги и начал читать: — „Заявление, сделанное под присягой Индамиро Хуаресом Санхуаном. Я, Индамиро Хуарес Санхуан, место рождения Утика, дата рождения 15 сентября 1943 года, заявляю, что 28 июля 1973 года доктор Касиодоро Перейра Антунес, на которого я работаю в баре „Король Анд“, приказал мне схватить Освальдо Триаса Дуэньяса, владельца бара „Нос Пиночо“, отвезти его ночью на гору, прострелить ему голову и оставить записку следующего содержания: „Одним олигархом меньше. Да здравствует Маркс!“, а если откажусь, обещал прикончить меня самого. Под угрозой смерти я был вынужден исполнить это приказание. Собственноручно и дословно, Индамиро Хуарес Санхуан“.

— Ну, и каковы условия сделки?

— Очень простые, доктор: дарственная на землю на мое имя против оригинала этого заявления.

— Такого я от вас не ожидал!

— Жизнь переполнена случайными лицами — ваши слова! Потому я их и запомнил.

— Вы загоняете меня в угол!

— Мне не хотелось бы, чтобы вы так думали, доктор, лучше признайте, что ради вас я пожертвовал частью своей жизни.

— Это одно и то же».

Потом они вдвоем поехали в регистрационную палату, а после дон Касиодоро раскурил трубку и той же спичкой сжег заявление Индамиро. Однако возникла одна проблема: дон Касиодоро не продекларировал землевладение в установленном порядке, а это усложняло дело, поскольку в конечном итоге передача собственности становилась не вполне законной. Документы были нужны Тифлису для того, чтобы сначала урегулировать нарушение процессуальной формы, а затем доказать свое право землевладения. Кто же решил помешать ему? Уж не советник ли Эскилаче? Пожалуй, стоит припугнуть его накануне разговора.

Тифлис спустил воду, сел за стол и вызвал Рунчо.

— К вашим услугам, хефе!

— Вот что, наведайтесь-ка в гости к советнику Эскилаче. У нас с ним предстоит серьезный разговор, поэтому подготовьте его хорошенько, чтоб был покладистей. Только смотрите, ничего ему не сломайте!

3

На железнодорожном вокзале Боготы нас поджидал грузовичок с эмблемой полицейского палаша на обеих дверцах кабины. Вновь прибывших разместили в казарме у подножия горы, на окраине Национального парка. Мне, как человеку с рождения жившему в жарких краях и привыкшему постоянно слышать петушиное пение, поначалу пришлось нелегко. По утрам вместо раскаленного ветерка с вершины горы тянуло холодком, пробирающим до костей. Проснувшись по первому сигналу трубы и ополоснувшись под студеным душем, мы выскакивали во двор на пробежку и чуть ли не каждый день промокали насквозь под моросящим дождем, который теперь — о ирония судьбы! — стал для меня чуть ли не символом нашей любимой прекрасной столицы. Однако на новичка эта прохлада действовала угнетающе.

В тот ранний час нашим желудкам полагался лишь стакан красного вина с кусочком свежевыпеченного хлеба, и больше ничего, и после такого угощения нам преподавали первые наставления относительно способов поддержания общественного порядка в Боготе, районов с высоким уровнем преступности; территорий, контролируемых мафиозными группировками и наркоторговцами; улиц, где протестующие студенты любят пошвыряться камнями; и наконец, всевозможных криминальных хаз, малин и притонов, о которых должен знать любой блюститель социальной гармонии, чтобы не оказаться застигнутым врасплох. Нашим наставником был первый сержант, вальекауканец по фамилии Чумпитас, обожавший чертить разные схемы на классной доске в большой аудитории с окнами на Монсеррате. Вообще-то это была обычная гостиная в старом доме, с высоченным потолком и прорехами в оконных стеклах, через которые задувал зябкий, влажный от измороси ветер. Когда в таких условиях сидишь на голой деревянной скамье металлической парты и чувствуешь, как у тебя немеет от холода известная часть туловища, да простят меня дамы, то, поверьте мне, наука с трудом лезет в голову. Я изо всех сил старался сосредоточиться на том, что говорил первый сержант, но мое сознание отказывалось подчиняться и вместо неблагополучных районов и криминальных группировок преподносило мне образы чашки с горячим шоколадом, сдобных булочек и пончиков — составляющих креольского завтрака, который, как я знал, подавали в ближайшем кафетерии.

Поэтому совершенно закономерно, что, как только завершалась беседа сержанта Чумпитаса, ваш покорный слуга кубарем выкатывался из аудитории в указанное заведение и, осенив себя крестным знамением и возблагодарив Творца за ниспосланную благодать, как тигр набрасывался на упомянутый горячий шоколад, а после моего ухода дочка хозяина, заодно работавшая официанткой, убирала со стола две-три пустые чашки. Я же, с приятным ощущением тепла и сытости в желудке, с проясненным сознанием, гораздо лучше воспринимал наставления Чумпитаса, которые навечно отпечатывались у меня в памяти, будто клеймо раскаленным железом на коровьей шкуре.

4

Тело Нанси напряглось, по нему пробежала дрожь, зубы впились в подушку, сдерживая крик блаженства. Придя в себя, она открыла счастливые глаза и бросила нежный взгляд на мокрое от пота лицо Баррагана.

— Я люблю тебя, Эмилио! Знаю, я дура, что говорю тебе такое, но это правда!

Дневной свет едва просачивался в номер сквозь плотно задернутые шторы. Всю стену с левой стороны закрывала зеркальная панель; на тумбочке напротив нижнего края кровати восседал старенький телевизор «филлипс».

— Я тоже испытываю к тебе сильное чувство, Нанси, но в подобных случаях лучше обходиться без любви. Это может плохо кончиться для нас обоих.

Они обменялись еще парой поцелуев, и Нанси встала с постели. Барраган проводил ее взглядом до двери ванной и решил, что ради созерцания этих бедер стоит стерпеть лишний укус совести. Потом посмотрел на часы — два пополудни.

Они вышли из мотеля и очень быстро доехали до конторы. Барраган ссадил Нанси за сотню метров, и она подождала, пока «пежо» не исчез за опустившейся дверью гаража.

Устроившись в кресле в своем кабинете, Барраган нажал кнопку внутренней связи и, похлопывая себя по шее ладонью, надушенной одеколоном «Обсешн», велел соединить его с Эскилаче. Прошло несколько секунд, прежде чем он услышал голос советника.

— День добрый, дорогой мой! Хочешь подать мне хорошую новость на послеобеденный десерт?

— Нет, Марко Тулио. Пока нет. Я звоню скорее чтобы уточнить кое-какие моменты по поводу этого дела с земельным участком. Мне понадобилась дополнительная информация. Короче, я должен знать все!

— И что же ты хочешь знать?

— Все о твоей сделке с «Гран-Капиталом». Без этого я не смогу эффективно работать и достичь необходимого результата!

— А, тут все очень просто. Документы на право землевладения нужны для того, чтобы официально вручить их «Гран-Капиталу» в обмен на уплату суммы по итогам торгов. Следишь за мыслью? А для этого накануне надо сделать единственное — объявить публичные торги и перенести дату их проведения. Таким образом я отплачу «Гран-Капиталу» услугой за услугу и заодно рассчитаюсь за полученный от них аванс.

— И на какую сумму тянет эта сделка, если не секрет?

— На сотни лимончиков, дорогой мой, часть которых, само собой, причитается тебе за хлопоты. Однако… тебе не кажется, что ты поступаешь нескромно, задавая подобный вопрос?

— Марко Тулио, я тебе полностью доверяю, но должен представлять себе размеры сделки, чтобы в случае необходимости быть готовым к противоборству с Варгасом Викуньей.

— Не бери в голову, сделка потянет на десяток таких, как Варгас Викунья!

— И вот еще что — никак не могу отделаться от мыслей о том трупе на Сисге. Клянусь, я иногда ночью просыпаюсь от тахикардии, и такая тоска нападает, что больше глаз не могу сомкнуть!

— Да что ж тебя так тревожит-то?

— Очень уж мне Тифлис не понравился! И не знаю почему, но после нашей встречи мне все время чудится, что он к этому причастен.

— Все это твои досужие домыслы. Неизвестно даже, чей это труп!

— Давай хоть друг другу не будем врать, а? Тебе прекрасно известно, что это Перейра Антунес! Я узнал его на первом же фотоснимке.

— Опять ты с той же херней! Оставь это полиции, это их дело! Ты сосредоточься на своем, а если не спится, прими настой из трав, а если и это не поможет, спусти в кулак — вот лучшее средство от бессонницы!

Положив трубку, Эмилио нервно покрутился в своем вращающемся кресле. Теперь ему предстояло переговорить с Варгасом Викуньей. От волнения сердце колотилось так, будто вот-вот выскочит из груди. Он подошел к мини-бару, налил себе виски со льдом, потом вернулся в кресло, на ходу отпивая из стакана маленькими, торопливыми глотками, и велел Наче связаться с Варгасом Викуньей.

— Доктор Варгас Викунья? Добрый день!

— Эмилио, какой сюрприз! И приятный, к тому же!

— Я тоже рад слышать вас. Как ваши дела?

— У меня все по-старому. Есть новости насчет Сисги?

— Представьте себе, я как раз звоню по этому поводу!

— Так-так, я весь внимание!

— Мне необходимо узнать у вас кое-что. Скажу откровенно: эта работа имеет свои риски и требует определенного самопожертвования. Хочу задать вам прямой вопрос, и заранее прошу прощения: сколько вы заплатите мне за мои старания?

— Послушай, Эмилио, тебе незачем извиняться, твой вопрос вполне законный. Наш проект весьма крупный, мы, сам понимаешь, не арахис лузгаем. Короче, если все путем и работа будет сдана, что называется, под ключ, то речь может идти о полутора сотнях миллионов. Тебя это устраивает?

Эмилио наскоро подсчитал в уме и воспрянул духом. От радости у него кольнуло в кончиках пальцев и зашумело в висках, а перед глазами вдруг предстало видение сорочек и галстуков в витринах универмага «Харродз» и самого себя, безмятежно сидящего в парижском бистро с развернутой газетой, похожего на преуспевающего промышленника, а чуть дальше Ката и Хуанчито с веселым смехом бегают по Люксембургскому саду…

— Да, доктор! На таких условиях я буду работать спокойно.

— Но должен заметить, что мы не можем подписать с тобой договор, сам понимаешь. Нам придется сотрудничать на основе джентльменского соглашения.

— Ничего страшного, я вам полностью доверяю.

— Это самое важное. А теперь позволь мне задать тебе вопрос: когда примерно мы можем рассчитывать на результат?

— Мне потребуется несколько дней — ну, может, пара недель.

— Излишне напоминать тебе, что время поджимает. Цены на стройматериалы растут с каждым днем, сам знаешь, так что, чем раньше приступим, тем лучше!

— Положитесь на меня. Можете начинать закупать свои стройматериалы.

— Вот это я и хотел от тебя услышать!

— Да, вот еще что: мне предстоит воспользоваться многочисленными платными услугами, так пожалуйте, доктор, небольшой аванс на накладные расходы.

— Сколько ты хочешь?

— Пустяк, десять процентов от общей суммы меня вполне устроит.

— Это большие деньги, Эмилио!

— Не такие уж большие по сравнению с тем, что нам предстоит заработать.

— Ладно, сегодня же пришлю чек и буду ждать от тебя известия о выполненной работе.

— Не извольте беспокоиться!

Барраган положил трубку и вздохнул глубоко и удовлетворенно. Теперь осталось отыскать эти чертовы бумаги и продолжить торг. И первое, что надо сделать, — посетить регистрационную палату, нащупать все возможные следы и по ним выйти на документы!

5

Серая «мазда» выехала из гаража муниципального совета Боготы, покатила по Двадцать шестой в сторону гор, а затем свернула на кольцевую в северном направлении. Машина везла домой советника Эскилаче, который на заднем сиденье перелистывал страницы книги Рафаэля Помбо, купленной им в подарок детям Эмилио Баррагана. Он разглядывал иллюстрации, с волнением перечитывал знакомые названия и первые строчки стихотворений, и настолько растрогался от нахлынувших на него из далекого прошлого детских ощущений, что не удержался и на память пересказал некоторые стишки своему шоферу.

На развязке у Национального парка на кольцевую вырулил белый «трупер», облепленный наклейками, и, пристроившись в хвост «мазде», последовал за ней на некотором расстоянии. На подъезде к пересечению с шестьдесят седьмой «трупер» отставал от «мазды» на два других автомобиля, однако, миновав Военный госпиталь, начал сокращать дистанцию. На узкой дороге, поднимающейся в гору, напротив школы «Нуэва-Гранада», «трупер» обогнал «мазду» и, грубо подрезав, заставил остановиться. Эскилаче вскрикнул от неожиданности, выронив изо рта зажженную сигарету на обивку сиденья.

— Вот скот… — хотел было выругаться советник, но прикусил язык, увидев, как дверцы «трупера» распахнулись, и перед ним возникло лицо Рунчо.

— Вы меня помните? — с улыбочкой спросил тот.

— Вы… однако, что за наглость?

Рядом с водительской дверцей «мазды» нарисовался толстяк в черных очках и в рубашке от Вальдири, туго обтягивающей брюхо.

— Да вы не волнуйтесь, мы просто хотим поговорить по-хорошему… пока, — продолжал Рунчо шутовским тоном. — Я здесь для того, чтобы передать вам маленькое предупреждение по известному вам поводу.

— Это… по какому же?

— Дело проще выжатого апельсина. Речь идет все о той же земельке, про которую вы сами знаете. У моего хефе пропали кое-какие важные бумаги, и он желает с вами побеседовать.

— Что еще за бумаги? Не знаю я ни про какие бумаги!

— Важные бумаги, — повторил Рунчо, медленно покачивая указательным пальцем. — Я ему, мол, успокойтесь, хефе, сеньор Эскилаче человек честный, занимает государственную должность! А он говорит, ладно, на первый раз дадим ему возможность объясниться.

— Клянусь вам, молодой человек, я не знаю…

Толстяк в рубашке от Вальдири вдруг наклонился к окошку шофера Эскилаче и грозно прорычал:

— Чего уставился, тебе моя рубашка не нравится, что ли?

— Нет-нет, — торопливо ответил тот, — классная рубашка, я такой красивой никогда не видел!

— Если не нравится, так и скажи, педик долбаный!

Он пнул ногой дверцу машины, потом вынул из-за спины бейсбольную биту и одним ударом снес зеркало заднего обзора.

— Да нет же, прекрасная рубашка, уверяю вас!

— Мужик ты или нет, мудень сраный! Скажи прямо — не нравится! — заорал толстяк, побагровев от бешенства, и новым ударом вдребезги разбил левую фару.

— Божественная, и на вас сидит как влитая, где вы ее купи…

— Да этот ублюдок потешается надо мной, черт побери, ну, я тебе сейчас покажу!

И он принялся с яростью крушить битой правую фару, оба поворотника, крышку капота, а последний удар нанес по ветровому стеклу. Двое приятелей остановили его.

— Успокойся, Морсита! Это недоразумение!

— Парень просто хотел спросить, где ты купил свою рубашку, Морсита! — с услужливым видом разъяснил Рунчо. — Только и всего…

— А чего он уставился на меня, будто трахнуть хочет? Я этого не люблю!

Эскилаче покрылся липким потом и в растерянности молча взирал на происходящее. Наконец он решился заговорить.

— Владимир, черт бы тебя побрал, а ну-ка извинись перед кабальеро!

— Простите меня, сеньор! Я не хотел…

— Ну, вот все и уладилось! — довольным голосом объявил Рунчо. — Между друзьями иначе и быть не может!

Он подал знак остальным и наклонился к сидящему в машине Эскилаче:

— Значит, так, сеньор Эскилаче. Советую вам позвонить моему хефе. У него сейчас плохое настроение, но после разговора с вами он наверняка повеселеет.

Все трое сели в «трупер» и укатили прочь. Эскилаче вытер платком вспотевший лоб и вышел, чтоб посмотреть на разрушения. «Мазда» спереди представляла собой жалкое зрелище; ветровое стекло покрылось мелкой паутиной трещин. Только в седьмом часу вечера они смогли продолжить путь.

— Домой, черт побери, и побыстрее! — приказал водителю Эскилаче.

«Мазда» вернулась на кольцевую автодорогу. Нескончаемая, извилистая лента габаритных огней медленно ползла, то продвигаясь на несколько метров вперед, то замирая на месте. Поравнявшись со склоном Ла-Калеры, они услышали нетерпеливый хор автомобильных гудков на выезде с Седьмой карреры, где в полной неподвижности скопилось множество машин, будто нарисованных на асфальте. В окнах соседних домов начинал загораться свет. Горничная убирала из дворика перед домом пластиковые стулья, чтоб не намочило дождем.

В гостинице «Эсмеральда» нетерпеливо поджидал Тифлис.

— До сих пор нету, мать их, куда они могли запропаститься?

— Не волнуйтесь, хефе! Наверно, в пробке застряли, — успокаивал его секретарь Вилбер.

— Приведи-ка сюда бабенку! Похоже, бедняжка страдает по чужой вине, ну да ничего не попишешь — такова жизнь.

Через пять минут Сусан вошла в кабинет Тифлиса. Она с силой отпихнула Вилбера и одарила Элиодоро ненавидящим взглядом.

— Если еще хоть раз пошлешь за мной кого-нибудь из твоих головорезов, я тебя задушу! Скажи ему, чтоб убирался!

Тифлис, внезапно сделавшийся очень покладистым, кивком велел секретарю удалиться. Вилбер поставил на письменный стол хефе бутылку «кристаля», включил диск «Биномио де Оро» и с поклоном скрылся за дверью.

— Значит, так, мамита. Хочу, чтоб вы поняли — чувства одно, а бизнес — совсем другое. Я понятно изъясняюсь? Нельзя смешивать деловые отношения с постельными. Вернее, с любовными… Не мастак я говорить! В общем, вы меня понимаете.

— Элиодоро, как ты мог подумать, что я способна навредить тебе?!! Разве ты забыл, что я сделала перед смертью Перейры Антунеса? В этом деле мы с тобой связаны одной веревочкой!

— У меня есть принцип, мамита, не верить ни одному человеку на всем белом свете. Меня этой науке с детства обучил мой отец. Ничего не поделаешь!

— Такими методами ты только оттолкнешь от себя своих же друзей!

— Предположим, я подумал хорошенько и пришел к выводу, что вы вряд ли имеете отношение к краже документов. Я понял это, пребывая в храме размышлений. — Тифлис показал на туалет. — А потому, королева, вы снова будете пользоваться моим полным доверием при условии, что поможете мне вычислить, кто это сделал.

Сусан перестала хмуриться, переставила иглу проигрывателя на начало диска и налила себе виски.

— Кажется, мы вернулись к взаимопониманию?

— С такой женщиной, как вы, легко найти общий язык.

Она уселась на край письменного стола, положила ногу на ногу и принялась размышлять вслух:

— Очевидно, на документы мог позариться лишь тот, кто положил глаз и на землю. Кому еще было известно, что они у тебя? Знал ли об этом, к примеру, Эскилаче?