– Бакс, у вас на плантации всегда есть кому собирать урожай кофе, – упрямо гнул свою линию Йо. – Почему? Как вам это удается?

Она легонько подталкивает ко мне нож, ощетинившийся торчащими в разные стороны инструментами.

Сид покачал головой. Если бы Роос хоть немного вникнул в особенности африканских племен, ответ нашелся бы сам собой.

Я смотрю на него и вижу на лезвии буквы.

– Мы нанимаем женщин, а не мужчин, – сказал он.

– Он заметил, что на ноже выгравировано твое имя. И взял его, чтобы знать точно.

– Понимаю, – кивнул Йо. – Завзятые лентяи. Им бы только кверху пузом лежать…

На лезвии затейливыми буквами, как на могильном камне, написано мое имя: CHIHIRO T.

– Нет, ты не понимаешь. Мужчины кикуйю не занимаются сельским хозяйством. В их деревнях это традиционно женская работа. Отправить мужчину на поле – все равно что заставить нас с тобой развешивать белье после стирки или вязать носки. С туземными мужчинами такое не пройдет. Попробуй договориться с женщинами. У них есть деловая сметка.

– Женщины берут у Мэгги деньги?

Глава 6

– Нет. Я же сказал: кикуйю деньги не нужны. Зато они охотно берут коз, одеяла и керосиновые лампы. И не только. Хинин, мази, ткань. Детские игрушки. Ради своих ребятишек они согласятся на что угодно. Вот так они устроены.

Я смотрю на нож с горечью.

Сид говорил сущую правду. В этом матери кикуйю не отличались от матерей Уайтчепела. Тех, кто приходил в шумный импровизированный кабинет на заднем дворе ресторана на Брик-лейн. Сид быстро отогнал эти мысли, как делал со всеми воспоминаниями, касавшимися Индии. Затем посмотрел на часы. Стрелка двигалась к четырем. За выпивкой и разговорами незаметно пролетели два часа. Пора трогаться. До наступления темноты он рассчитывал оставить Найроби далеко позади.

Он зловеще поблескивает при свете голой лампочки под потолком опустевшей комнаты. Он манит; так и тянет к нему прикоснуться. А имя, выгравированное на притягивающем к себе лезвии, напоминает незаживающую рану.

– Что ж, джентльмены, приятно было с вами посидеть, но надо топать восвояси.

– Погоди еще минутку, – остановил его Деламер. – Совсем забыл тебе сказать. Я тут обедал с районным управляющим провинции Кения и узнал, что он ищет проводника.

* * *

– Для охотников? – спросил Сид.

Я вижу свет. Но это не солнце, играющее световыми пятнами, просачиваясь сквозь покрытые листвой кроны деревьев, а тусклые отблески, отражающиеся от лезвия ножа.

– Нет, для топографа. Прежний едва успел добраться до земель чинга, как его слопал питон. Вместе с сумкой. Чертова змея сожрала все карты, какие он составил. Новый топограф заявил, что без проводника шагу не ступит за пределы Найроби. А никто не знает Кению лучше, чем ты, Бакс. Он хорошо платит. Пораскинь мозгами. Устроишь себе перемену занятий между посадками и сбором урожая.

Я живо представляю, как тот человек открывает нож, смотрит на имя на лезвии. Темно, и выражения его лица не разобрать. Только нож в его руках виден четко.

– Хорошо, я подумаю. Спасибо.

Человек медленно проводит пальцем по буквам, наконец неслышно вздыхает и аккуратно складывает лезвие.

Сид поднялся и увидел в баре двух маляров, несущих лестницу. Он вспомнил, что в городе спешно красят фасады домов.

* * *

– А что это в Найроби всем приспичило красить? – спросил он.

– Когда же он заметил? – слышу я свой хриплый голос.

– Неужели не знаешь?

– Но доказательств же нет, что он взял нож. Может, его вообще никто не брал, – вяло бормочет он себе под нос, но бледность на лице выдает его.

– Если бы знал, не спрашивал.

Во-первых, разве он не сам только что сказал, что нож пропал на какое-то время? Противоречие. Возможно, он это понимает, потому и уставился пустыми глазами в какую-то точку на татами.

– Ждем именитого гостя из Англии. Заместителя министра по делам колоний.

Из головы не уходит фигура того человека с ножом в руке.

Сиду вспомнились слова Мэгги.

Его спина, крепкая и широкая.

– Элджин, что ли, приезжает?

– Нет. Элджин – министр. А заместитель у него… Черт, вылетело из головы! – Деламер схватил с пустого стула газету. – Тут об этом написано, – пробормотал он, водя глазами по первой полосе. – Для Найроби это будет крупным общественным событием.

– Балы, банкеты и куча пустых обещаний. Только и всего, – угрюмо буркнул Роос.

– Ты еще забыл охоту, – сказал ему Деламер. – Эта шишка наверняка захочет подстрелить льва. Они все хотят… Ну вот, нашел. К нам приезжает Литтон.

Сид рылся в кармане брюк, выуживая мелочь для официантки. Услышав знакомую фамилию, он разжал пальцы и посмотрел на Деламера.

– Как вы сказали? – тихо спросил Сид.

– Литтон. Фредди Литтон. Говорят, он везет сюда целую ораву своих подчиненных. И не только. Свою дочку взял. И жену – леди Индию Литтон. Я знал ее отца, лорда Бернли, да упокоит Господь его душу. Был богаче Мидаса и чертовски хороший человек…

Деламер вдруг замолчал, озабоченно взглянув на Сида:

– Сид, ты, часом, на солнце не пережарился? Весь бледный, точно призрак!



Глава 88

Я смотрю на эту спину и вижу, что она категорически не приемлет мой вопрос. Мне не передается ни выражение его лица, ни эмоции, ничего.

– Шейми, ты только посмотри! Ты представлял Африку такой? Бирюзовой, красной и пурпурной?

– Нет, не представлял. Думал, здесь будут сплошь коричневые оттенки. И много зебр, – ответил Шейми.

Все мое тело покрывается холодным потом.

Шейми и Уилла стояли на палубе парохода «Гурка» и по-детски распахнутыми глазами смотрели на кварталы Момбасы. К белым прибрежным стенам стремительно неслись пенистые волны прибоя, поднимаясь из сверкающего, залитого солнцем Индийского океана. Гавань окаймляли массивные баобабы с широкими, крепкими стволами. С ними соседствовали раскидистые пальмы и сочно-зеленые деревья манго. Стены и даже скалы покрывали гирлянды бугенвиллей. За высоким маяком к ярко-синему небу поднимались внушительные парапеты форта.

Как до меня это дошло именно сейчас, в нашу последнюю ночь вместе?

– Смотри! Это Форт Иисуса. Он весь розовый! – воскликнула Уилла. – Так, как и написано в книге.

Я автоматически осушаю стакан, в котором оставалось вино.

Уилла взяла с собой добрую дюжину книг о Восточной Африке и вечерами, за ужином, читала их вслух. Вчера они узнали, что португальские завоеватели в 1500-х годах отбили город у арабских работорговцев и для защиты построили мощную крепость. Через двести лет султан Омана захватил крепость и сам город. В 1840 году Момбасой завладел коварный султан Занзибара. Впоследствии он обратился к англичанам с просьбой о защите города. Его малиново-красный флаг и сейчас реял над крепостью, напоминая англичанам, что их владение городом обусловлено молчаливым согласием султана.

Спокойно! Надо сохранять спокойствие. Припомнить все еще раз.

Совсем недавно «Гурка» проскользнул через мланго – проход в громадном коралловом рифе, служащий естественной защитой гавани, и теперь готовился бросить якорь в сорока ярдах от берега. Лодочники на юрких дау уже спешили к пароходу, чтобы отвезти пассажиров на берег.

Стараясь справиться с эмоциями, ровным голосом спрашиваю:

– Поверить не могу! Шейми, мы здесь! Мы добрались! Мы в Африке! – воскликнула Уилла, схватила Шейми за руку и до боли сжала, но Шейми не возражал. – С чего мы начнем осмотр? С форта? Или с деревни?

– Думаю, стоит отправить вещи в отель и попытаться отыскать нужного нам человека из конторы по устройству сафари.

– Если он вытащил нож из рюкзака, когда это могло произойти? В первый день, вечером?

– Ты прав. Хорошая мысль. Но мне не терпится поскорее оказаться на берегу.

– Мне тоже, – признался Шейми.

– Или на следующее утро.

Их плавание на этом шумном, клацающем пароходе длилось полтора месяца. «Гурка» делал остановки на Мальте и Кипре, заходил в Порт-Саид. Потом, пройдя Суэцким каналом, плыл без остановки до Адена. По меркам Шейми, совершившего плавание в Антарктику на прекрасно оснащенном судне, чья команда была полна решимости поскорее достичь цели, «Гурка» тащился с черепашьей скоростью. В каждом порту они пополняли запасы пресной воды и грузили в трюм скот, который затем становился пищей для пассажиров. Уилла, устававшая от корабельного заточения и жаждавшая новых впечатлений, всегда настаивала на осмотре портов. На Кипре и в Адене она так увлеклась прогулкой, что им пришлось со всех ног нестись на причал, чтобы не опоздать.

Мы смотрим друг другу в глаза, словно надеемся найти в них ответ на свои вопросы.

Уилла достала толстую записную книжку. Шейми смотрел на свою спутницу, на ее прекрасные, возбужденно округлившиеся глаза, и его сердце ныло от тоски.

Теплый ветерок задувает в открытое окно.

– Ты строчишь с самого дня отплытия из Англии. О чем ты пишешь?

В комнате тихо, но не так, как раньше.

– Об увиденном. Я стараюсь записывать все.

Что-то начало меняться между нами.

– Зачем?

Если тот человек узнал о нас правду, то случившееся год назад приобретает иной смысл, в том числе для нас.

– Для своей лекции. Ее я собираюсь прочесть в Королевском географическом обществе, когда мы вернемся в Лондон. А потом я превращу материалы лекций в книгу путевых заметок. Она разойдется в тысячах экземпляров, и у меня появятся деньги на следующую экспедицию. Я уже неплохо заработала на записках о восхождении на Мак-Кинли. Вот только как мне рассказать о тебе, Шейми? Назвать тебя талантливым исследователем или блистательным исследователем?

Это должна была быть наша ночь, ночь для двоих, а получается, что тот человек вторгается в нее из прошлого.

Я бы предпочел быть твоим возлюбленным, Уилла, подумал Шейми. Не талантливым, не блистательным, а просто твоим.

– С чего он вдруг стал нас подозревать? Неужели с самого начала догадывался?

– Как насчет «талантливого и блистательного»? – спросил он. – И не забудь о присущей мне скромности.

– Не может этого быть.

Боясь выдать свои чувства, Шейми сделал вид, что разглядывает море. Он допустил ошибку. Ему нельзя было ехать с ней в Африку. Нельзя было соглашаться на ее дурацкое пари. В Кембридже ему только казалось, что он влюблен в Уиллу. Теперь он это точно знал.

Он поднимает голову и одаряет меня сердитым взглядом.

Каждый день, проведенный с ней, был приключением. Приключением было все, чем они занимались. Шейми вспомнил, с каким аппетитом они уплетали на Кипре красный виноград, заедая соленым сыром и облизывая пальцы. Вспомнил женщин в парандже на балконах Адена. Торговцев с верблюдами. Базары, заваленные пряностями и местной одеждой. Голоса муэдзинов, сзывающих мусульман на молитву. Ни одна из встречавшихся Шейми женщин не была столь любознательной, смелой и жадной до жизни, как Уилла. И он еще никогда не чувствовал себя таким жадным до жизни, как в те моменты, когда Уилла брала его за руку и они брели по деревянным и каменным настилам причалов, крича матросам, чтобы дождались их возвращения. Они плыли в Африку, черт побери! И доплыли.

– Мы же случайно на него попали. Посылая заявку, не знали, что он станет нашим проводником.

Какой будет его жизнь после этого путешествия? Разбитой, это наверняка. Он уже не сможет забыть Уиллу и время, проведенное с ней. Ему уже никогда не влюбиться снова. После Уиллы всякая другая женщина покажется ему чем-то вроде посредственной копии, а сама влюбленность – оскорблением его чувств.

Он забронировал наш поход через Ассоциацию гидов и проводников, действующую при поддержке местных властей.

Шейми не раз был на грани признания в любви. На самой грани. Слова были готовы сорваться у него с языка, но потом он вспоминал: Уилла принадлежит другому парню. Шейми представлял, как ошеломит ее своим признанием. От его неуместной откровенности ей станет неловко. Что еще хуже, он прочтет в ее глазах жалость к нему. Эти мысли всегда удерживали его.

– Бронировал по телефону? – спрашиваю я.

– Мы спускаемся в лодку!

Он кивает в ответ:

– И договаривался обо всем по телефону.

Басистый голос, раздавшийся за спиной, вышиб Шейми из накатившей печали. То были Имон Эдмондс и его жена Вера. Молодая чета держала путь к холмам Нгонг, где собиралась выращивать кофе. За время долгого плавания Шейми и Уилла сдружились с ними, а также с другими супружескими парами поселенцев.

– А личные данные сообщал какие-нибудь?

– Вера, я буду по тебе скучать! – призналась Уилла, крепко обняв ее.

– И я по тебе, Уиллс. Махни нам с вершины Кили. Обещаешь?

Это уже походит на допрос, и это ему не нравится.

Женщины снова обнялись. Имон и Шейми ограничились рукопожатием. Затем носильщик помог Вере перелезть через борт к трапу, по которому она спустилась к ожидающему дау.

Уилла и Шейми тоже не собирались задерживаться на пароходе. Сначала вниз отправились их рюкзаки, затем альпинистское снаряжение и палатка. Все остальное, а также носильщиков, которые это понесут, они рассчитывали найти с помощью фирмы «Ньюленд и Тарлтон», которая устраивала сафари и снабжала путешественников всем необходимым.

– Я ничего важного не сказал. Только что мы клерки, сидим у себя в конторе, физическая форма так себе, и нам нужен не особо сложный маршрут. И еще что давно мечтали посмотреть эти места. В общем, ерунду. Ты же сама все слышала.

Шейми не терпелось поскорее сойти на берег и вновь ощутить под ногами землю. Но еще сильнее ему хотелось начать путешествие к Килиманджаро. Погрузиться в составление планов, закупку припасов, войти в ритм ежедневных переходов, а затем – в нелегкое восхождение на вершину. Он хотел Уиллу и рассчитывал, что физические тяготы погасят в нем желание.

– А имена?

Достигнув людного, шумного причала, они расплатились с лодочником и тут же наняли повозку с осликом, чтобы отвезти вещи в отель «Момбаса-клуб». Из порта в город вели узкие кривые переулки. Улица в привычном понимании здесь была только одна и носила имя португальского путешественника Васко да Гамы. На этой улице помещалась контора фирмы и кабинет Питера Будекера, которому они заблаговременно сообщили телеграммой о своем приезде.

– Мы же вместе все делали. – Он уже не скрывает раздражения. – Везде и за все платили наличными, машину напрокат не брали, кредитными картами не пользовались. Конечно, можно было выдумать не только имя, а еще и фамилию, но фамилия Такахаси – очень распространенная, я ее оставил – записался как Хироси Такахаси. Так меньше шансов оплошать, если что случится. Звонил им из дома с городского номера, так что мое настоящее имя никто не знает. Конечно, если бы кто-то серьезно захотел его узнать… Но это уже другой разговор. Было бы желание. Но мы были обыкновенными туристам. Приехали на поезде. Кому понадобится проверять людей, купивших недорогой тур? Мы же оба так решили.

– Васко-да-Гама-стрит, – с завистью произнесла Уилла. – Можешь представить, как однажды появится улица Шеймуса Финнегана? Или авеню Уиллы Олден?

Конечно, я все это знала.

Уилла шла, запрокинув голову, чтобы получше разглядеть минареты и купола арабской части города. Рядом с ними стояли аккуратные беленые дома. Ставни на окнах плотно закрыты, чтобы защитить помещения от изнурительной жары. В одном месте Уилла споткнулась и чуть не упала, но Шейми успел ее подхватить.

Мы просто думали немного развлечься, потому и поехали туда.

Минут через десять они подошли к дому номер 46 – белому каменному зданию со скромной медной табличкой, предлагавшей услуги фирмы «Ньюленд и Тарлтон» по устройству сафари и обеспечение снаряжением для путешествий.

* * *

– Не забудь, Уиллс, мы приехали только на сафари. Мы любители достопримечательностей, и не более того.

Горы S.

Уилла кивнула. Они поднялись на второй этаж и нашли нужный кабинет, дверь в который была открыта.

– Мистер Будекер? – спросил Шейми, входя в кабинет, Уилла вошла следом.

Они находятся на севере Тохоку[5], и там сохранился самый замечательный в Японии девственный буковый лес.

Помещение было небольшим: письменный стол, несколько стульев и шкаф. По стенам висели карты Африки.

За столом сидел светловолосый мускулистый человек. Шейми подумал, что ему слегка за тридцать, но по обветренному, обожженному солнцем морщинистому лицу этому человеку можно было дать все пятьдесят.

Эти горы уже давно имели для нас особое значение.

Грин Александр

Услышав голос Шейми, хозяин кабинета поднял голову:

Ночлег

– Здравствуйте, мистер Финнеган и мисс Олден. А я вас ждал. Слышал, что «Гурка» должен прибыть сегодня. Располагайтесь. Как прошло ваше плавание?

«Когда-нибудь мы туда поедем».

Пока Шейми и Уилла делились впечатлениями, Будекер что-то сказал на суахили мальчишке, сидящему по-турецки в углу. Мальчишка тут же вскочил и исчез. Раньше, чем путешественники закончили рассказ, паренек вернулся с тремя высокими узкими стаканами с горячим, очень сладким чаем, куда была добавлена мята. Будекер сделал глоток, затем открыл папку и достал телеграмму, посланную Уиллой из Лондона.

Александр Степанович Грин

Мы не говорили таких слов, но каждый из нас думал об этом.

– Вы сообщали, что интересуетесь сафари и хотите отправиться на запад, к Килиманджаро. – Будекер внимательно посмотрел на обоих. – Чего именно вы хотите от Кили?

Ночлег

– Просто посмотреть на гору, – ответил Шейми.

Мы часто куда-нибудь ездили. Вдвоем. Чтобы таким образом заполнить пустоту прошлого. Нам везде было хорошо вместе. Эти поездки освежали нас.

Питер задумчиво кивнул:

I

– Я правильно понял, что вы хотите полюбоваться видами с этой стороны границы?

Денег было мало, и мы любили путешествовать пешком. Шли через незнакомые городки и деревни и разговаривали обо всем, что придет на ум.

– Да, правильно, – ответила Уилла.

Завидуя всем и каждому, Глазунов тоскливо шатался по бульвару, присаживался, нехотя выкуривал папиросу и делал надменное лицо каждый раз, когда гуляющие окидывали глазами его сильно изношенную тужурку.

– Надеюсь, вы не собираетесь воспользоваться случаем и совершить восхождение?

Я держу в голове целую коллекцию видов, оставшихся от наших походов, прокручиваю их как кадры киноленты.

Воскресная музыка играла румынский марш. Хороводы губернских барышень плыли мимо ярко освещенных киосков, где, кроме лимонада и теплой сельтерской, можно было купить пряников, засиженных мухами, и деревянную улыбку торговки. Отцы, обремененные многочисленными семействами, выставили напоказ запятнанные чесунчевые жилеты; гордо постукивая тросточками, изгибались телеграфисты, пара-другая взъерошенных студентов волочила за собой низеньких черноволосых девиц.

– Восхождение? – тоном наивной девочки переспросила Уилла. – Нет, конечно.

Крошечная тихая деревенька в горной долине. Облокотившись о перила каменного мостика, переброшенного через стремительный поток, он рассказывает о своем детстве. В горах темнота наступает быстро, но мы настолько увлечены разговором, что не замечаем, как она спустилась на деревню, а еще надо искать ночлег. Спотыкаясь во мраке на незнакомой дороге, мы названиваем в первый попавшийся дом, чтобы спросить дорогу.

Будекер снова кивнул:

Другая картина: мы, одетые в плащи, идем дорогой, проложенной через голые поля. Урожай только что собрали.

– Отлично. Уверен, вы оба знаете, что гора находится на территории Германской Восточной Африки. Если вы попытаетесь пересечь границу в любом пограничном поселении, немцы обязательно потребуют у вас документы. Они придирчиво осмотрят ваше снаряжение и захотят узнать, почему вы здесь оказались. Если они заподозрят, что вы – американец и англичанка – собрались подняться на их гору, то могут попросту вас не пустить. Если же вы решите незаконно пересечь границу и попадетесь, это уже попахивает тюрьмой.

Вечер еще не охватил землю, но его мягкое, дремотное прикосновение трогало лицо Глазунова умирающей теплотой дня и сыростью глубоких аллей. Небо тускнело. Безличная грусть музыки покрывала шарканье ног, смех и говор. Иногда стройные, полногрудые девушки с косами до пояса и деревенским загаром щек бередили унылую душу Глазунова веянием беззаветной жизни; он долго смотрел им вслед, чему-то и кому-то завидуя; доставал новую папиросу и ожесточенно тянул скверный дым, тупо улавливая сознанием отрывки фраз, шелест юбок и свои собственные, похожие на зубную боль, мысли о будущем.

Ветра нет, на землю падает теплый дождь, но он нас не сильно беспокоит. Сырость, висящая в воздухе легкой дымкой, скорее освежает, чем тяготит. Мы вдыхаем полной грудью поднимающиеся от земли запахи весны. Кажется, так можно идти и идти, далеко-далеко, не останавливаясь.

Шейми знал, что Килиманджаро принадлежит немцам. Уилла тоже это знала. Они надеялись перебраться через границу и подойти к горе под покровом окружающих джунглей. Если замысел удастся, они как можно быстрее вернутся в Момбасу, а о своем достижении будут молчать до самой Англии. Да, они рисковали, но их это не пугало. Оба твердо верили, что любая гора принадлежит не странам и народам, а тем, кто на нее поднимается.

Или: вечером на каком-то проселке нас застал ливень.

Так просидел он до наступления темноты, с чувством все возрастающего голода, жалости к своему большому исхудавшему телу и зависти. Жизнь как бы олицетворилась для него в этом гулянье. Глупо-торжественное, румяное лицо воскресенья торчало перед ним, довольное незатейливым весельем и сытым днем, а он, человек без определенных занятий, старательно прикидывался гуляющим, как и все, довольным и сытым. Никто не обращал на него внимания, но так было всю жизнь, и теперь, когда хотелось понуриться, вздыхая на весь сад, привычное лицемерие заставляло его держаться прямо, снисходительно опустив углы губ. Публика прибывала, сплошная масса ее тяжело двигалась мимо скамеек, задевая колени Глазунова ногами и зонтиками.

– Мы всего лишь хотим достичь границы и сделать несколько снимков на память, – включился в игру Шейми.

Мы со всех ног бросаемся искать, куда бы спрятаться, и укрываемся в крошечной будке, возле которой останавливался местный автобус. Стоим, обмотав полотенце вокруг головы, молчим и смотрим на струи воды, стекающей с крыши.

Он встал, бережно ощупал последний пятиалтынный и в то же мгновение увидел стойку буфета, блюда с закусками, влажные рюмки и вереницу жующих ртов. Глазунов сморщился: тратить пятиалтынный ему не хотелось, но, полный озлобленного протеста против всех и себя самого, дрожащего над бесполезной изменить будущее монетой, бессознательно ускорил шаги, соображая, что \"все равно\".

– Хорошо. Тогда я готов отправить вас в прекрасное путешествие до Таветы. Это к востоку от границы. Вы вдоволь настранствуетесь по бушу и джунглям, а затем поглазеете на Кили. Вас устраивает?

Такие моменты кажутся теперь очень далекими, потому, наверное, что тогда мы были счастливы. Не так уж давно все это было, однако мы больше никогда не увидим эти картины, запечатлевшиеся в моей памяти в тонах сепии.

\"Я съем пирожок, - думал он, - пирожок стоит пять копеек, еще останется десять. И... и... съем еще пирожок... а может быть, выпить одну рюмку? Какая, в сущности, польза от того, что завтра я буду в состоянии купить булку, когда нет ни чая, ни сахара? Все равно уж\".

Он постоянно рассматривал путеводитель по горам S.

Шейми с Уиллой кивнули. Шейми радовался тому, что Будекер купился на их историю, и не хотел вызывать у служащего подозрений. Разговор продолжался. Обсуждали количество и вес снаряжения, предпочтения в еде и напитках, а также длительность путешествия. Шейми и Уилла располагали деньгами, доставшимися им от родственников, однако любое наследство не бывает бесконечным, поэтому старались экономить на всем. Чтобы уменьшить число носильщиков, оба намеревались часть снаряжения нести на себе. Учитывая это, Будекер заключил, что девятерых носильщиков и одного старшего будет вполне достаточно.

II

Я много раз видела его за этим занятием, но никогда не пыталась присоединиться к нему, предпочитая спокойно листать путеводитель, когда оставалась одна. Бывая вместе, мы почему-то боялись говорить о том, как тянет нас в те места.

– Десять человек для двоих? – удивился Шейми. – Это же целая армия.

Как-то вечером, в конце лета – начале осени, когда воздух чист и безмятежно спокоен, мы сидели в сумерках, потягивая пиво, и разговор зашел о том, куда мы поедем в следующий раз.

– Это пустяк, – возразил Будекер. – Я тут устраивал сафари для двадцати богатых американцев. Вот где была настоящая головная боль. Пятьдесят ящиков шампанского, еще двадцать ящиков виски, бокалы уотерфордского стекла, веджвудский фарфор, мельхиоровые ложки, вилки и ножи, льняные скатерти для столов, обеды из восьми блюд… Мне понадобилось найти сотню носильщиков. Когда выходили из Найроби, процессия растянулась на целую милю.

Оставшись без копейки, Глазунов почувствовал облегчение. Пятиалтынный целые сутки жег его карман, это была какая-то стыдливая надежда, тягостная мечта о деньгах, грустный упрек желудка, твердившего Глазунову: \"Я пуст, а ведь есть еще пятнадцать копеек!\" Теперь маленький жалкий Рубикон был позади, в выручке ресторана. Нежная теплота водки оживляла мускулы, вялые от усталости и тоски. Вкус пирожков щекотал челюсти. Глазунов пил мало, рюмка воодушевляла его. Он шел свободнее, смотрел добрее. Ночлега у него не было. Прошлая ночь, проведенная у знакомых, - с кислыми извинениями за грязную простыню, с натянутою вежливостью хозяйки и угрюмым лицом хозяина - вызывала в нем темную боль обиды. Он бесился, вспоминая себя - болезненно напрягавшего слух, чтобы уловить хоть слово из сердитого гула голосов за перегородкой, отделявшей хозяйскую спальню; ему казалось, что бранят непременно его, назойливого неудачника, стесняющего других. Это было единственное пристанище, куда его пустили бы и сегодня, но идти было тяжело. Оставались углы бульвара, собачий холод рассвета, сырость мха.

Конечно, каждый знал, о каком месте думает другой.

Будекер пообещал все устроить как можно раньше; самое большее – за пять дней. Закупленное продовольствие и прочие необходимые вещи вместе с ними поездом отправятся до Вои, городка в провинции Кения, отстоящего от Момбасы на шестьдесят пять миль к северо-западу. Там их встретит старший, вождь масаев по имени Тепили, и девять его соплеменников. Оттуда начнется путешествие в Тавету.

Но прежде, чем решиться променять унижение на покров неба, он подумал о репетиции и медленно повернул с аллеи в хвойную тьму. Шум стих, в отдалении кружился чуть слышный темп вальса; ритмичное \"там-там\" турецкого барабана неотступно преследовало Глазунова. Он брел, погружая стоптанные ботинки в скользкую от росы траву, ветви низкорослой рябины стегали его, тонко скулили невидимые комары, обжигая мгновенным зудом руки и шею, жуткая чернота манила идти дальше, в самую глубь, и этот, днем так хорошо знакомый пригородный парк теперь казался бесконечным и неизвестным.

Реликтовый буковый лес маячил в нашем воображении как далекая цель.

Шейми и Уилла расплатились с Будекером, поблагодарив за хлопоты. Он пообещал незамедлительно сообщить в «Момбаса-клуб» о завершении подготовки. Они пожали служащему руку. Будекер проводил их до двери и вдруг сказал:

И при этом ни я, ни он не решались назвать пункт, к которому мы так стремились.

\"Вот тут лечь, - подумал Глазунов, удалившись от аллеи шагов на тридцать, - тут разве под утро будет холодно, а то ничего\". Ему сделалось беспокойно весело: одиночество лесного ночлега отталкивало его комнатную душу, но таило в себе, несмотря на все, особую, острую привлекательность новизны. К тому же другого выхода не было. Он бросился в траву, перевернулся, вытянулся во весь рост. Было просторно, сыро и мягко. Нечто похожее на шушуканье раздалось сзади, но Глазунов не обратил на это никакого внимания. Он встал, встряхнулся и легонько свистнул, как бы говоря этим: \"Вот я какой, ну-те!\" Кто-то прыснул от сдержанного смеха и так близко, что Глазунов вздрогнул. В то же мгновение сотни, тысячи рук схватили его со всех сторон, теребя платье, бока, плечи; цепкие пальцы впились в локти, и странно испуганный Глазунов не успел открыть рот, как тьма наполнилась голосами, кричавшими на все лады:

– Мисс Олден, мистер Финнеган, вы позволите мне кое-что посоветовать вам?

Потому что оба понимали, что это наш пункт назначения, конечная остановка.

– Конечно, – великодушно разрешил Шейми.

- Петенька! Петя, сюда! К нам, к нам! Петунчик, не робей! Петушок!

Мы давно знали, что когда-нибудь этот день наступит, но не представляли, как все будет.

Искренняя улыбка Будекера исчезла. Глаза сделались предельно серьезными.

- Постойте, - пресекшимся голосом вскрикнул раздираемый на части Глазунов, - я ведь!..

А потом было знамение.

– Опасайтесь туземцев племени джагга. Если понадобится, пользуйтесь их услугами, но постоянно оставайтесь начеку. Когда приблизитесь к границе… предполагаю, вы пересечете ее гораздо севернее Таветы… вы окажетесь на территории джагга. Они прекрасные проводники. Никто лучше их не знает местность вокруг Кили. Но они в высшей степени непредсказуемы. Они убивали и немцев, и англичан. Обязательно запаситесь подарками. Там особенно ценятся ножи и зеркала.

Взрыв женского хохота был ему ответом. Его щипали, толкали, тянули во все стороны; невидимые теплые пальцы щекотали ладонь. Слева уверяли, что прятаться грешно и преступно; справа твердили, что Петеньку надо выдрать за уши, а сзади - просили достать спички, чтобы посмотреть на его, Петенькину, физиономию. Остальные кричали наперебой:

Я хорошо помню этот момент.

– Пересечь границу? Мы ни слова не сказали об этом… – начала Уилла.

- Петька дрянь! Петрушка-ватрушка! Петя блондин! Тащите Петю в аллею! Петя?

Зима. Одна из первых зимних ночей.

– Я помню, о чем вы говорили. Я также знаю, кто вы. Вы, мисс Олден, установили несколько рекордов в Альпах и на Мак-Кинли.

- Постойте же, - заголосил Глазунов, покрывая своим криком девичий гвалт, - вы ошиблись, честное слово. Я - Глазунов! Простите, пожалуйста, но я не Петя, честное слово!

У него появился новый шарф. Был выбран со вкусом – светло-серый, очень ему к лицу.

– Откуда вы об этом узнали?

Дерганье прекратилось. Наступила такая глубокая тишина, что одно мгновение Глазунову все это показалось небывшим. Сердце отчаянно билось, он глупо улыбался, силясь рассмотреть тьму. Сконфуженный шепот и глухой смех раздались где-то сбоку.

– Какой цвет! Откуда он у тебя? – спросила я мимоходом, протягивая руку, чтобы потрогать обнову.

– Я слежу за новостями из мира альпинизма. Я и сам не чужд лазания по горам. И о вас, мистер Финнеган, я тоже слышал. Я следил за экспедицией на «Дискавери» наравне с остальным миром, включая и немцев. Будьте очень осторожны. Африка – это вам не Альпы. И не Антарктика. Это совершенно иное существо.

- Он Глазунов! - прыснул дискант. - Люба! Он не Петя! - насмешливо подхватила другая. - Он, может быть, Ваня! Это Глазунов! - хихикнула третья. - Извините, господин Глазунов! - Пожалуйста, извините! - Будьте добры! - До свидания, господин Глазунов! - А ведь сзади точь-в-точь Петя! - А спереди ни дать ни взять - Глазунов!

Пушистый, местами прошитый блестящими нитями, шарф напомнил мне сладкую вату.

– Спасибо за советы, мистер Будекер, – сказала Уилла. – Особенно насчет границы.

Звонкий хохот сопровождал последнее замечание. В темноте затрещало, последние шаги девушек стихли, Глазунов стоял, как окаменелый, взволнованный смешной передрягой и безжалостными щипками. Потом машинально, как будто возле него еще оставался кто-то, зажег спичку и осмотрелся.

– Э-э… вот купил на днях, – пробормотал он в ответ, непроизвольно отстраняясь, чтобы я не могла дотянуться до шарфа.

Будекер насмешливо вскинул голову:

Мрак отступил за ближайшие стволы, нижняя часть ветвей и смятая трава зеленели в тусклой дрожи случайного освещения - неподвижно, сонно, как лицо спящего. Белое пятно привлекло внимание Глазунова. Он нагнулся и поднял маленький измятый платок. Спичка погасла.

Моя вытянутая рука повисла в воздухе.

– Какой совет, мисс Олден? Я бы никогда не стал давать подобных советов. «Ньюленд и Тарлтон» не занимается нарушением международных границ и соглашений и не поощряет своих клиентов к безответственному поведению. До свидания.

III

Передо мной будто окно закрыли, я почувствовала себя покинутой и опустошенной.

– Странно это как-то, – сказала Уилла, когда они вновь оказались на улице.

- А ведь я маху дал, - сказал Глазунов, прислушиваясь. - Вообще вел себя нелепо. Надо было полегче. Познакомиться, что ли... Петя - Петей, а я мог бы пошататься с этим выводком...

В этот миг я все поняла.

– Он хотел нам помочь и предостеречь. И еще намекнуть: если мы найдем приключений на собственную задницу и нас арестуют, на их помощь можем не рассчитывать.

Кто-то завоевал его сердце.

Он чувствовал себя усталым и грустным. Уверенность, что барышни были хорошенькие и молодые, наполнила его глухой неприязнью к \"Пете\". Глазунов довольно отчетливо представил его себе: плотный, ясноглазый парень в чистеньком пиджачке и фуражке с кокардой. У него прямые, светлые волосы, румяный загар, слегка вздернутый веснушчатый нос и непоколебимая самоуверенность. Начальник любит его за аккуратность и деловитость, товарищи за покладистость и веселый характер. Барышни от него в восторге.

– Не найдем, – самоуверенно возразила Уилла. – Как он и предлагал, мы отправимся на север. Мы ведь так и так планировали такой маршрут. – (Шейми кивнул.) – И возьмем побольше подарков для джагга. Может, что-то попадется в городе. Но сначала я хочу поплавать. Видел здешние пляжи? Будекер говорил про пять дней. У нас целых пять дней, чтобы валяться на белом песочке и плавать в голубой воде. Рай земной!

И этот шарф, похожий на сладкую вату, он получил от нее.

- А и черт с ним! - пробормотал Глазунов, - я неудачник, голодный рот, может быть, сдохну под забором или сопьюсь, но все же я - не идиот Петя, не это машинное мясо, не этот будущий брюхан - Петя!

Было понятно, что она ему очень дорога. Вот почему он инстинктивно отвел мою руку.

Потрясающе! – подумал Шейми. Уилла в купальном костюме. Он же совсем свихнется от желания. Визит к Будекеру был спасительной передышкой. Он с удовольствием обсуждал детали подготовки и возможные препятствия. Это отвлекало его ноющее сердце. Теперь его ждала новая пытка: пять дней на пляже рядом с Уиллой.

В глубокой задумчивости, сжимая чужой платок, Глазунов стоял в темноте, и ему до слез было жаль себя, унылого человека, без куска хлеба, без завтрашнего дня и приюта. Образ Пети преследовал его. Петя - начальник станции, Петя - инженер, Петя - капитан, Петя - купец. Неисчислимое количество Петей сидело на всех крошечных престолах земли, а Глазуновы скрывались в темноте и злобствовали. И хотя Глазуновы были умнее, тоньше и возвышеннее, чем Пети, последние успевали везде. У них были деньги, почет и женщины. Жизнь бросалась на Глазуновых, тормошила их, кричала им в уши, а они стояли беспомощные, растерянные, без капли уверенности и силы. Неуклюже отмахиваясь, они твердили: \"Я не Петя, честное слово! Я Глазунов!\" И тусклая вереница дней взвилась перед Глазуновым, бесчисленное количество раз отражая его нужду, болезненность и тоску. Он слабо усмехнулся, вспомнив репетицию лесного ночлега: здесь, как и всегда, он шел по линии наименьшего сопротивления. Кислое отвращение поднялось в нем: с ненавистью к музыке, к \"Пете\", к носовому платку, с болезненно-сладкой жаждой чужого, хотя бы позднего сожаления, Глазунов, еще не веря себе, нащупал ближайший сук, снял пояс и привязал его, путаясь в темноте пальцами, вплотную к коре. Посторонний человек, секретарь казенной палаты, пробираясь ближайшим путем в другую сторону, слышал на этом месте только шум собственных шагов. Тишина была полная.

Интересно, догадался он тогда, что я почувствовала?

– Шейми, ты чего помрачнел? – спросила она. – Что-то не так?

ПРИМЕЧАНИЯ

Так или иначе, с того самого дня мы начали постепенно отдаляться друг от друга, и он тоже это понимал.

– Да все так, – соврал он. – Я просто подумал, что надо бы зайти в отель и проверить, как там наши вещи. И вообще посмотреть, где нам придется жить эти дни.

Ночлег. Впервые - журнал \"Всемирная панорама\", 1909, № 21.

– Отличная мысль.

Зима близилась к исходу, понемногу уступая дорогу весне. Мы сидели в прозрачных сонных сумерках, в которых была разлита тревога.

Ю.Киркин

Пили пиво и, заговорив о следующем нашем путешествии, решили, что отправимся в горы S.

Холл «Момбаса-клуба» встретил их полумраком. В углу стоял мальчишка и ритмично дергал за веревку потолочного вентилятора, сделанного из банановых листьев. Стены украшали звериные головы, пол был устлан потертым дхурри, на котором стояло несколько стульев. С одной стороны располагался небольшой бар, а по другую за стойкой сидел портье – высокий сомалиец в белом балахоне и красном тюрбане.

И мы поехали. Это было прошлым летом.

Шейми и Уилла представились. Помимо «Ньюленда и Тарлтона», они заблаговременно послали телеграмму в этот отель, известив управляющего, что прибудут на пароходе «Гурка».

* * *

– Мы забронировали два номера, – напомнил Шейми.

– Мне очень жаль, сэр, но есть только один, – опечаленным тоном сообщил портье.

Уж не помню, откуда у нас появилась идея немного изменить имена при бронировании тура. Проводников было несколько, шансы, что нам назначат именно того человека, были невелики. И мы поехали, не зная, какую соломинку вытянем – длинную или короткую.

– Мы бронировали два. Нас двое. Двое, – сказал Шейми, понимая, что сомалиец прекрасно это видит.

Оглядываясь назад, я понимаю, какими мы были наивными. Наши головы были забиты сладостно-горькими фантазиями, совсем как у маленьких детей, погруженных в свои шалости. Мы рассчитывали устроить себе развлечение, когда можно будет вдоволь посмеяться вдвоем, наслаждаясь близостью.

– Сэр, мне очень, очень жаль. Хлопотное время настало. Два дня назад из Лондона приехали англичане. Большой бвана и его мсабу. С ними много людей. Отель полон. Вас двое мужчин. Номер один.

Мы думали, а вдруг нам повезет, и жребий выпадет на него. Бывают же случайные совпадения. Слабая надежда у нас где-то теплилась, но вряд ли мы всерьез ожидали, что именно он станет нашим проводником.

– Он принял меня за мужчину, – шепнула Уилла. – Хочет поселить в одном номере.

Так я стала Акико Такахаси… Хироси Такахаси и Акико Такахаси.

– А в городе есть другие отели? – спросил Шейми.

Обычно мы называли друг друга Хиро и Аки. Записались под чужими именами, но выбрали их специально так, чтобы не сильно отличались от настоящих. Так легче реагировать, если кто-то вдруг окликнет.

– Они все заполнены, сэр.

Шейми провел рукой по вспотевшим волосам. Тем временем носильщики уже двинулись по лестнице, перетаскивая их с Уиллой вещи в номер.

Для незнакомых людей мы выглядели обычной супружеской парой. И мы не хотели, чтобы тот человек узнал, кто мы на самом деле. Перед поездкой мы об этом договорились.

– Постойте… – начал он.

– Все в порядке, – остановила его Уилла. – Мы выдержим. Похоже, сюда пожаловала какая-то важная дипломатическая шишка со свитой. Если мы не согласимся на этот номер, можем вообще остаться на улице.

Нам хотелось, чтобы эта поездка стала памятным событием. Для нас и ни для кого больше. Только и всего. И в мыслях не было, что он может каким-то боком вторгнуться в нашу жизнь.

* * *

В номере Шейми расплатился с носильщиками и осмотрел комнату. Она располагалась в задней части отеля и выходила во двор, обсаженный акациями. Убранство было скромным: беленые стены, умывальник и двуспальная кровать.

Конечно, горы S приобрели для нас особое значение после того, как мы узнали, что он обосновался там.

– Я буду спать на полу, – заявил он.

От кого и где мы услышали об этом, сейчас уж и не припомнить.

– Не глупи. Мы великолепно поместимся вдвоем. Только не храпи. Я отлучусь в уборную, а когда вернусь, пойдем на пляж.

Казалось, мы всегда знали, что тот человек служит проводником в горах, хотя мы прежде ни разу не встречались.

Уилла вышла. Некоторое время Шейми стоял у окна, разглядывая город. Затем повернулся и вперился в кровать. Пляж уже скверно, но кровать была настоящей пыткой. Искушением. Шейми представил, как обнимает Уиллу, а потом они занимаются любовью. Это было самым заветным его желанием. Ничего он так сильно не хотел, как эту сумасбродную девчонку. Шейми улегся, чтобы не видеть кровати. Увы, это не помогло. Через считаные часы он будет лежать рядом с Уиллой, слушать ее дыхание и терзаться желанием.

Но это не имело большого значения. Мы его никогда раньше не видели. Он не имел отношения к нашей реальной жизни, и нам было абсолютно безразлично, существует он или нет.

Ну почему они уже не в пути? Почему не препираются с нагловатыми и самонадеянными носильщиками, почему не бредут по убийственной жаре, почему не лезут на ледник, страдая от нехватки кислорода? Все это было бы несравненно лучше, чем оказаться с Уиллой на одной кровати.

И тем не менее время от времени нам доставляло удовольствие поговорить на эту тему. С точки зрения возможности почувствовать себя персонажами фильма, описывающего в том числе и нашу скромную драму, от которой трепетали наши сердца.

– Точно накликаю столкновение с джагга, – пробормотал он, закрыл глаза и уснул.

Сказать, что, выбирая место для поездки, мы не ждали, что случится что-нибудь драматическое, – значит покривить душой. Однако мы искали лишь ощущения драмы, ее теоретической возможности, но не драмы как таковой. Теперь я это понимаю.



Глава 89

– Сколько лошадей? – спросила Мэгги Карр.

Но именно драма и ожидала нас впереди.

Она сидела в хижине Сида и смотрела, как он собирается в путь.

Так мы стали ее действующими лицами, хотя должны были наблюдать за ней со стороны.

– Двух хватит, – ответил Сид. – Одна мне, другая ему. Носильщики отправятся на своих двоих.

То, что случилось, привело нас в страшное замешательство и вызвало решительный разрыв между нами.

«Если бы ты знал… если бы мы только знали», – снова слышу я собственный хриплый голос.

– Само собой. Сколько их будет?