Андрей ЩУПОВ
ЗВЕРИНЫЙ КРУГ
РЕТРОСПЕКТИВА
Она ждала его осенью, но так уж вышло, что встретиться им довелось позже.
Почти на полгода.
Оттрещав последними заморозками, февраль успел бесславно скончаться. В город ворвался ребячливый март, по-птичьему шумный, по-южному яркий. Было чему порадоваться, было над чем подосадовать. Всюду в лужах качались затейливые узоры маслянистых разводов. Сошедший снег обнажил мертвый асфальт, горы мусора и жухлую скучную траву на газонах.
Они встретились в начале весны. Так получилось… Фраза, подразумевающая некую предысторию, в которой уже ничего невозможно изменить. Однако никаких историй он излагать не собирался. Переступив порог, вялым движением Николай опустил к ногам сестры легонький брезентовый мешок и сипловато пробормотал:
— бот, значит, вернулся…
Она смотрела на брата и не узнавала. Длинный, с поредевшей шевелюрой и нездоровым огрубевшим лицом, он походил чем-то на скуластых, исхудавших солдатиков, возвращавшихся с фронта в сорок пятом. Словно ожила хроника минувших лет, словно перемешалось настоящее и прошлое. С криком девушка повисла на шее брата, осыпая колючие щеки, подбородок быстрыми поцелуями. И впервые Николай неуверенно улыбнулся. Но лучше бы он этого не делал. Улыбка его выглядела пугающе. Темная подрагивающая полоска рта напоминала прилепившуюся к лицу пиявку. Передних зубов у Николая не было. Все так же он стоял у порога, безвольно опустив руки, даже не пытаясь обнять сестру. Отступив на шаг, Наталья по-новому всмотрелась в него. Страх и жалость холодными щупальцами сжали сердце. Улыбка на лице брата казалась страшной маской, да и сам человек, стоящий перед Натальей, был ей пугающе незнаком. Пустой отрешенный взгляд, мешки под глазами, рубчатый шрам, рассекающий левую щеку. Что-то чужое проступало в его чертах… Что-то новое, чего раньше не было. Впрочем, она уже не разглядывала. Выступившие слезы превратили стены прихожей и тощую, застывшую в дверях фигуру в колеблющийся туман.
— Испугалась? Ничего, привыкнешь. — Николай засмеялся. Каркающе и так же сипло. Больно пожав ей плечо, прошел в квартиру…
А позже они пили на кухне чай с клубничным вареньем, и после каждого глотка Николай блаженно постанывал. Наталья ни о чем не расспрашивала. Все тот же страх заставил забыть о вопросах, и она сама рассказывала о новой работе, о засеваемых в саду грядках, о студентике-ухажере, стеснительном и беспомощном.
Временами ей казалось, что Николай не слышит ее, но она продолжала тараторить, заполняя тишину нехитрыми новостями, заранее страшась его шепелявой речи, того, что он может ей поведать. И только раз горестным возгласом у нее вырвалось:
— Господи! Да ты словно из тюрьмы вернулся! И снова Николай сипло рассмеялся. Кружка в его руке задрожала, расплескивая чай.
— Тюрьма? Н-н-нет, Ната, это не т-тюрьма. — Слова давались ему с трудом, ко всему прочему он еще и заикался. — Чтобы угодить туда, где я был, нужно совершить одно-единственное преступление — дожить до восемнадцати.
Дрожь его прошла, Николай потянул кружку к губам. Кадык на длинной жилистой шее судорожно задвигался. Чаепитие получилось невеселым.
А на второй день он залепил ей оплеуху. Николая взбесили жалостливые глаза сестры. И когда она ударилась в слезы, с ним стало твориться неладное. Руки Николая заходили ходуном, голос сорвался на визг. Он кричал что-то неразборчивое, и с криком, словно воздух из пробитого баллона, силы стремительно покидали его. Бледный, задыхающийся, он рухнул на стул и зарыдал.
С ужасом она смотрела, как, обхватив лысеющую голову, он рвет жиденький ежик волос, роняя светлые пучки на колени, как часто вздрагивает его сгорбленная спина.
На следующее утро все и выяснилось. Знакомому врачу, усталому и тусклолицему, не понадобилось много времени, чтобы определить болезнь Николая.
Выписав направление в психотерапевтическое отделение, он наговорил Наталье множество непонятных слов. Единственное, что она уяснила, это то, что брат ее сошел с ума. Тихое помешательство с туманным названием, писанным на латыни. В довесок к шрамам на лице и выбитым зубам. Протягивая направление, врач как бы невзначай поинтересовался:
— Он что, вернулся оттуда?
Наталья не поняла, что именно эскулап подразумевает под этим «оттуда», и блеклым голосом сообщила, что Николай демобилизовался из армии.
В этот же день за многие сотни километров от города, в котором проживали Николай с Натальей, на глухой лесной поляне стояли двое. Лица их были багровы, на обтянутых солдатским сукном спинах темнели широкие пятна. Чтобы добраться до этого места, им пришлось брести пехом двое суток кряду.
— Похоже, финишировали, а, лейтенант?
Офицер промычал что-то невнятное, поморщившись, потянул носом. Морщиться было отчего. Пятна крови виднелись по всей поляне. Взрытый когтями дерн, поломанные ветки и что-то багрово-лоскутное, размерами никак не похожее на человеческое тело, лежащее как раз посреди поляны.
— Хорошая работка, верно?
— Черт!.. — Лейтенант наконец-то справился с собой. — А где же… Где остальное?
— Известно где! У Хозяина в брюхе. А скорее всего — уволок куда-нибудь и спрятал. Он — товарищ запасливый. Все равно как хомяк.
Лейтенант приблизился к помятым кустам барбариса, разглядывая землю, нахмурился.
— Следы-то какие!
— Это точно, лапка у Хозяина крупная… — Сержант опустился на кочку, широким платком утер взмокшее лицо. — Нам еще повезло. Могли и неделю топать.
— Могли, это точно.
— Хорошо, хоть мошкары еще нет, а то бы совсем припухли.
— Мошкары?.. А этого тебе недостаточно? — Лейтенант кивнул на забрызганные кровью ошметья, сплюнул под ноги. — Сколько теперь возни будет! Объяснения, протоколы…
— Кому-то будет, а кому-то нет. — Сержант нагловато улыбнулся. Он был лучшим следопытом на все ближайшие зоны, и панибратство ему прощалось. Бывший таежник и нынешний срочник слыл незаменимым в подобного рода охотах. Кроме того, до конца службы ему оставалось немногим более трех месяцев. — Да и что будет-то? Одежонка — чья? Его. Кровушку тоже возьмем на анализ. И всех делов!
— Всех делов… — Офицер хмуро покосился на подчиненного и неожиданно ощутил беспричинную зависть. Был сержант тощ и жидковолос, ростиком едва доставал до плеча лейтенанта, однако вот не потерялся в армии, в люди сумел выйти и чушком не стал.
— Как он брел по воде столько? Вот я чего не пойму!
— Ради свободы людишки и не такое проделывают. Да и сдается мне, не брел он, а плыл.
— Плыл?
— Ну да. Вниз по течению, как я и толковал. Эти ребята — все до единого халявщики. Так и норовят поближе к жилью да воде.
— Так ведь холодно!
— Это конечно. Только помните, товарищ лейтенант, обрывки того полиэтилена? Я вам не просто так показывал. Вон и тут пара кусков валяется.
— Вижу, и что с того?
— А то, что эти хитрецы «гидрокостюмы» себе сооружают.
— Гидрокостюмы?
— Ну да, портняжное дело — нехитрое. Трава, тряпье, стекловата какая-нибудь, а поверх слой полиэтиленовых кульков. И проводом. Удобства, конечно, сомнительные, зато сутки можно по любым рекам сплавляться.
— Интересное кино!.. — Лейтенант кругами ходил по поляне. — Однако «гидрокостюмчик» его, похоже, все-таки протек. Иначе зачем бы ему выбираться на берег?
— А может, оголодал?
— Может, и так… — Офицер склонился над землей. — Вон следы какие четкие.
И его и медведя. А тело косолапый, должно быть, и впрямь с собой уволок.
— Знамо, с собой. Только я так соображаю: может, оно и к лучшему, что уволок? Его же как пить дать назад пришлось бы тащить. Вертушка тут не сядет, сами видите. А по трапу поднимать — радости мало. Перемазались бы как черти.
Тут он был прав. Погоню уже трижды дробили по водным протокам. От лагеря отмахали километров сто, если не больше. Жутковатая находка и невеселый финиш устроили бы всех. Следы на земле, примятый кустарник, а главное — окровавленное тряпье. И меньше разговоров — про «курорт», про разгильдяйство охранников. Нет беглеца — нет и дела, а вместо трупа — хватит пары лоскутьев. Да вот еще полиэтиленовые ошметья прихватить для доказательности.
— Ну что, будем догонять Хозяина?
— Перебьется. — Лейтенант ковырнул сапогом кочку. Под ногой чавкнуло, полосатый бородавчато-коричневый лягушонок испуганно скакнул в сторону, притаился в жухлой траве.
— Заявку егерям дадим, и хватит. Пусть шарят вокруг, если не лень. Мы свое отработали.
— Вот и я так думаю. Чего зря пятки мозолить. Лейтенант озабоченно потер ладонью лоб.
— А он не мог медведя… того? Все ж таки у него «Макаров» был.
— Ага, из такой пукалки да по медведям садить! Тогда уж сразу из рогатки!
— Сержант гоготнул, и начальнику стало ясно, что вопрос смешон и нелеп.
Действительно, огромный медведь и крохотный «макаров»! Да и расстрелял, судя по всему, заключенный все свои патрончики. Еще там, возле изолятора.
— Кстати! Он тут близко, случаем, не шастает? В смысле, значит, косолапый?
— Вряд ли. Чего ему шастать? На сытый желудок оно спать завсегда тянет, а не бродить по окрестностям.
— Стало быть, закурим… Заодно и ракету дадим. — Лейтенант еще раз настороженно огляделся. Кругом шелестел лес, деревья отбрасывали сумрачную недобрую тень. Видимо, поняв его состояние, сержант поспешил успокоить:
— Нормально, лейтенант! Автомат — тот же карабин. Если знать, куда бить, — все одно не устоит. Хоть сохатый, хоть косолапый. Главное — близко не подпускать. Они, медведи-то, быстро бегают, и когти подлиннее наших пальцев будут. Взмах — и скальпа нет, еще один — и хребет пополам.
— Вот и переломил клиента… — Лейтенант с трудом оторвал взгляд от кучи окровавленного тряпья. Над останками беглеца кружили мухи, подходить и вглядываться не хотелось.
— Ну что, даем ракету?
Сержант с легкостью кивнул. Офицер поднял к небу толстый ствол сигнального пистолета. Хлопок с чувствительной отдачей — и гроздья зеленых огней прочертили в высоте крутую дугу.
— Красиво! — Сержантик задрал голову. Лейтенант тоже проследил за траекторией искусственных звезд.
В общем-то, дело сделано. По крайней мере, их задача выполнена, пусть теперь поработают другие. Изучение места происшествия, фотографии, образцы ткани с кровью — это загонщиков уже не интересовало. Лейтенант тяжело опустился на корточки — совсем как зэк. Оно и понятно, с волками жить — по-волчьи выть.
Манеры конвойные войска и впрямь перенимали у урок с удручающей быстротой — и к жаргону приучались, и к чифирю, и ножи с наборными рукоятками за голенищем носили, и татуировкой зоновской баловались. Начальство, разумеется, об этом знало, однако смотрело сквозь пальцы, мирилось как с неизбежным.
Издав глубокий вздох, лейтенант стянул с головы фуражку, закоростевшими за время охоты пальцами сунул в зубы мятую сигарету. Подчиненный с готовностью поднес зажигалку.
Глава 1
В электрическом освещении, хоть и далеко ему до света Божьего, все-таки есть что-то праздничное. В ярком свете все унылое исчезает, и даже казармы перестают быть казармами. Лампочки, бра, фасонистое сверкание люстр способны превратить любой загаженный город в очаровательную картинку. Но и в непроглядности ночи есть своя тайна. И когда томный кавалер-вечер обволакивает землю широкими объятиями, ей-богу, людям стоит на пяток-другой минут выбраться на улицу или балкон. Мир в тихие ночные часы преображается…
Ветер налетел издалека, пригнул черные верхушки, зашелестел листвой.
Поежившись, часовой сонно огляделся. Темная крона дерева, растущего у окна, напоминала выпрашивающего подаяние нищего. Ветви тянулись к электрическому свету, загибаясь чуть вверх, совсем как человеческие ладони, согбенный ствол взывал о милости. Подивившись столь неожиданному сравнению, часовой заворочался на мешках, устраиваясь поудобнее. Глаза привычно пробежались по стенам склада, задержались на красочном плакате. Губы рядового расползлись в ухмылке. Плакат изображал классическую троицу: бородатого детину в шлеме времен Святослава, юного комсомольца в буденновке и человека в звездной зеленой каске. Все три воина хмурились, глядя в загадочную, только им ведомую даль, и никто из них не подозревал, что проказливый карандаш успел поработать над ними, надписав на груди каждого, кто есть кто. Командир полка находился справа, старшина Курамисов слева, прапорщик Дудашкин, хозяин склада, если верить надписи, располагался в центре, подменяя собой юного комсомольца в буденнрвке. Для верности образа тот же карандаш прогулялся по лицу буденновца, прибавив щетины и подрумянив нос. Не удовольствовавшись этим, неизвестные художники в уголок рта сурового комсомольца хлебным мякишем приклеили потемневший чинарик. Именно такие чинарики видели в зубах Дудашкина присылаемые на развод наряды. Сходство, таким образом, становилось полным, не вызывая ни малейших сомнений. Если бы поработать еще над глазами да подузить буденновскую стать… Часовой не успел довести мысль до конца. Обитая железом дверь распахнулась под ударом бравого прапора.
— Пр-рашу!..
Смеющаяся женщина, суетливо оправляя юбку, выскользнула наружу.
Покачиваясь неустойчивым фрегатом, следом выплыл помятый прапорщик.
— Не волнуйся, Ленок, армия тебя проводит. А то хрен их знает, кто там сегодня на проходной. — Дудашкин пьяно повертел головой. — Васька! Где ты, ядрена-матрена?!
С пилоткой в одной руке, с автоматом в другой, часовой выскочил из-под навеса, споткнувшись о мешки, не удержался и растянулся на бетоне. Прапорщик громко фыркнул:
— Ты-то когда успел, японский городовой! Спал небось?
— Никак нет! — Часовой торопливо напяливал пилотку на голову. — Только что делал обход, а тут как раз вы…
— Потрепись мне! Я таких, как ты, насквозь вижу, екалэмэнэ! — Дудашкин приобнял свою подругу. — Вот, проводишь товарища, как на прошлой неделе. И чтоб все тип-топ было, ясно?
— Обижаете, гражданин фельдмаршал. — Глаза часового смешливо заморгали. — Как скажете, так и будет.
— Ладно, действуй. И чтоб тихо мне!
— Еще увидимся, а? — Ленок потрепала прапора по багровой физиономии.
Улыбнувшись, двинулась неровной походкой по асфальтовой дорожке.
Козырнув левой рукой, часовой поспешил следом. Дорожка была узкой для двоих, и он засеменил сзади, не зная, с какой стороны пристроиться. Сунув руки в карманы, Дудашкин наблюдал, как удаляющиеся фигуры неспешно огибают залитый светом плац, скрываясь за неряшливо стриженной акацией. Неожиданно вспомнилось, что, ласкаясь, женщина называла его сизокрылым. Тогда в пылу борцовского азарта он не обратил на это внимания, а сейчас стало отчего-то обидно.
— Сизокрылый… — проворчал он. — Сама-то! Груди — как ухи у спаниеля.
Дохнув кислым богатырским духом, прапорщик покосился на свою тень.
Богатырь не богатырь, но на великана он чуток смахивал. Тень раскачивалась могучей грот-мачтой, угрожая земной тверди рухнуть, ударив головой, грудью, коленями.
Рявкнуть бы, неожиданно подумал он. Чтоб тревогу боевую подняли. С перепугу… Только ведь не перепугаются. Сунется какой-нибудь бдительный в форточку, а после настучит по начальству. И тот же Курамисов зайдет с самого утра и, отослав посторонних, засадит не по-уставному в зубы. Он это, стервец, умеет! Мозоли натер, гад, на тренировках. Крепко врежет. Может быть, даже сломает что-нибудь в голове… И тогда… Ох, что же тогда будет!.. Сжав кулаки, Дудашкин застыл, напряженно созерцая разыгравшуюся в воображении картину. Джэб левой, как у Мохаммеда Али, и тут же полновесный апперкот.
Курамисов с воплем летит на пол, в дверь заглядывают любопытные, по части ползут слухи о жуткой силище хитреца прапора…
Рыхлое, усеянное красными пятнами лицо Дудашкина сморщилось. Вот если бы это в жизнь и в явь! Почему во сне одно, а на работе другое? Почему не наоборот и кто, черт подери, так распорядился?
Сплюнув горестным плевком, прапорщик приблизился к стриженному под полубокс кустику и помочился в звенящий комарами сумрак. Путаясь пальцами в мокрых пуговицах и насвистывая сквозь зубы, повернул обратно. То есть — попытался повернуть. На деле подобные вещи оказываются порой абсолютно невыполнимыми. Приплясывающие фонари, окна — все закружилось вокруг Дудашкина.
Даже луна — он это явственно видел — начинала вращаться, мелькая все быстрее призрачными континентами, вспухая и опадая, словно задыхаясь от собственной скорости. Земля превратилась в палубу корабля, и палуба эта, игриво качнувшись, встала на дыбы, сделав попытку опрокинуть человека. Растопырив руки, он с трудом удержался на ногах. Приступ злобы сменился неясным торжеством. А спустя мгновение хозяин склада ощутил горечь от того, что все его бросили, оставив в полном одиночестве. Трагедия сердца и пьяная кутерьма чувств тушились одним-единственным способом, и, вспомнив о недопитой водке, прапорщик немедленно тронулся в путь.
Увы, дорога до дверей, прямая и близкая, перекрутилась змеиным выводком, и, чтобы добраться до склада, ему пришлось сначала углубиться в кустарник, ломая ветви, вывернуть на цветочную клумбу и лишь после этого, опустившись на четвереньки, взять курс на освещенный прямоугольник окна. Спустя минуту он ткнулся носом в плакат и с изумлением обнаружил, что здесь написана его фамилия. Боец на плакате, кого-то удивительно напоминавший, смотрел неприязненно и строго. А беломорина в его зубах наполнила прапорщика смутными подозрениями. Отвернувшись от плаката, Дудашкин с усилием поднялся, выпачканными в земле ладонями принялся отряхивать китель. Перебирая стену руками, добрался до двери и движением утопающего ухватился за ускользающую стальную ручку.
— Я вас всех!.. Как Курамисова!.. — Пошатываясь, он вошел в складское помещение и замер.
За столом сидели люди. Двое. Покупатель, с которым прапорщик встречался пару недель назад, и какой-то худой тип с неприятным угрюмым лицом. Готовое сорваться с губ ругательство умерло, не родившись. Прапорщик Дудашкин лишь безмолвно открыл и закрыл рот. Пальцы его машинально поползли по медным округлым пуговицам, проверяя степень беспорядка. Впрочем, если не блевал, значит, порядок. Дудашкин несколько взбодрился.
— Не суетись, — сказал тот, что сидел ближе. — Закрой дверь и присаживайся.
Послушно выполнив указание, прапорщик приблизился к столу, косо окинув взглядом следы недавнего пиршества, рухнул на скрипнувший табурет. Хмель стремительно улетучивался.
— Как вы сюда пробрались? Тут жа это… Как его… Охрана!
— Охрана твоя в карты режется. А на вышке пусто.
— Так это… Здесь жа войсковая часть, елы-па-лы!.. — Дудашкин мутно посмотрел на угрюмолицего. — А это кто? Я его где-то видел. Эй, в натуре!.. Мы жа без посторонних договаривались! Кого привел?
— Он нам не помешает. Наоборот. Ты приготовил то, о чем тебя просили?
— Я? — Прапорщик лихорадочно соображал, пинками выгоняя из черепной коробки последние остатки хмеля. — А ты? Ты тоже вроде кое-что обещал.
— Помню, генерал, помню.
На стол поверх хлебного крошева плюхнулись три пачки. Рука Дудашкина сама собой поползла к деньгам.
— Бери, бери… Где машина?
Прапорщик словно и не услышал вопроса. Скрючившись на стуле, шевелил губами, пересчитывая купюры. Нет ничего хуже, чем вести дела на пьяную голову.
Разум подсказывал выставить гостей вон, но они принесли живую «капусту», и это все меняло. Выдернув наугад несколько тысячерублевок, он помял их в опытных пальцах и, прищурившись, проглядел на просвет.
— Так что у нас с машиной?
— С машиной? — Дудашкин нахмурился. — С машиной — норма. Вот только…
— Что еще? — В голосе покупателя прозвучали недобрые нотки. Покосившись на своего приятеля, он пояснил:
— Этот хитрец пытался мне сперва всучить старенький «ГАЗ-69».
— Да нет жа, это когда было! — Прапорщик прокашлялся, делая попытки выглядеть бодро, натужно изобразил улыбку опытного менялы.
— Теперь все чин-чинарем. «УАЗ-469», фирма! Тут другое.
— Что другое?
— Ты, главное, не кипятись, екалэмэнэ. Я же не виноват. Я тебе, как другу, хотел. Но этот новый начштаба!.. Такой жлоб, понимаешь! Жлобяра натуральный!
Пару дней назад начал шерстить бухгалтерию. И потом! Это тебе не какое-нибудь списанное барахло. Настоящий ульяновский джип, как и просил. Один из последних с полностью синхра… хранизированной коробкой передач, подвесными педалями.
Наши механики и замки туда врезали, дверцы уплотнили. — Прапорщик издал причмокивающий звук. — Покрышки, мотор — все экстра-люкс! И то, что в кузове, тоже точно по списку.
— Сколько ты хочешь? — глухо осведомился гость.
— Еще тридцать. — Прапорщик на секунду опустил глаза.
— Стало быть, еще тридцать?
— Этот начштаба… — начал было Дудашкин и смолк. Собравшись с духом, все-таки договорил:
— Меньше никак не выходит. Кое-кого надо подмазать, кому-то просто презент преподнесть. Новье, я же толкую…
В помещении повисло тягостное молчание. Нарушил его обладатель землистого неприятного лица.
— Не плати этой шкуре.
Говорил он нечленораздельно, с пугающим сипом.
— А это уж как хотите. — Прапорщик издал нервный смешок. — Машина готова, ключи здесь. — Он похлопал себя по нагрудному карману. — Хоть сейчас можно баб катать.
— Ладно… Хватит и пятнадцати.
Прапорщик разомкнул губы, чтобы сказать «нет», но вместо этого согласно кивнул. Черт его знает, как это вышло. Оттого-то и не любил он пьяных сделок.
— Итак, где машина?
Дудашкин неловким движением придвинул деньги к себе. Жирная его рука с третьей или четвертой попытки выцепила из кармана связку звонко колыхнувшихся ключей, положила на скатерть.
— На стоянке перед Домом профсоюзов. Это тот, что с белыми колоннами и завитушками.
— Они все с белыми колоннами. Какой у нее номер?
— Да узнаешь. Много их, что ли, с кожаным-то верхом? Да и все равно номер липовый. — Прапорщик фыркнул, но тут же замахал руками:
— Только с этим уж сами разбирайтесь, ваши дела — ваши заботы. А на переднем стекле там техник-дурила малиновую нашлепку с Микки-Маусом приклеил. По ней и определишь.
— Ясно. — Человек напротив него нервно теребнул кончик носа. Поднявшись, гибко перегнулся через стол, накрыл ладонью увязанные тесьмой пачки.
— Эй, ребятки! Вы чего?! — В судорожном порыве прапорщик потянулся к деньгам.
Видимо, покупатель только того и ждал. Свободной рукой он без замаха, коротко и сильно ударил военного. Стены, потолок, штабеля ящиков пестрым вихрем пронеслись перед глазами падающего Дудашкина. Хрипло ругаясь, он попробовал подняться, но рядом уже стоял землистолицый. Прапорщик даже не успел прикрыться. Удары градом обрушились на него, погасив сознание, опрокинув на пол.
— Хватит! — Человек, рассовывающий по карманам деньги, кивнул на лежащего.
— Усади-ка его за стол, Колюнь. И морду оботри. Пусть думают, что спит. А завтра он сам не вспомнит, что произошло.
— Г-гадина, — заикаясь, произнес напарник. Потирая разбитые костяшки о собственные брюки, сумрачно спросил:
— К-кому «УАЗ» — то? Алоису?
— Зачем? Себе, конечно. Машина добрая, а о себе, Колюнь, тоже иногда нужно беспокоиться.
…Чуть позже они стояли среди деревьев, наблюдая, как спотыкающимся шагом возвращается к складу часовой. Приблизившись к порогу и чуть помешкав, солдат заглянул в помещение. Хмыкнув, аккуратно прикрыл дверь и поплелся к мешкам под навес.
Еще через час, взревев двигателем, от Дома профсоюзов отъехал защитного цвета «УАЗ». Сгустившаяся тьма заставила зажечь фары. Они ехали не торопясь, зная, что погони не ожидается.
Глава 2
А началось это так. И Терек и Туз давно маячили на мушке сметливого Алоиса. И тот и другой имели ахиллесову пяту — любили выпить, и крепко. В один из летних вечеров их подставили. Требовалось сдать незадачливую парочку ментам, и их сдали, предварительно упаковав в карманы нужные бумажки. Было продумано все — даже возможность использования карманника Пынжи, незаметно всучившего им компромат, — не учли лишь самой малости. Наряд, приехавший по вызову, пожурил двух татуированных «кабанов», но ни обыскивать, ни увозить с собой не стал. То ли почувствовали масть, то ли просто лень было связываться. И потому пришлось прибегать к повторному звонку — с криками негодования, с требованием немедленно приехать. Тем временем оперативно разнесли одну из витрин, задействовав сигнализацию магазина. Терпение и труд все перетрут. На этот раз ошеломленных и ничего не понимающих «кабанов» повязали по-настоящему. И всех своих наблюдателей Алоис тотчас перетасовал, услав к главному объекту — железнодорожному вокзалу.
Железная дорога — это государство в государстве. Опытный Алоис знал, что способна она из транспортной магистрали превратиться в золотую магистраль, в неистощимую жилу, в скатерть-самобранку, обеспечивающую всем необходимым и в кратчайшие сроки. Тут было за что побороться и потрясти мошной. Люди Алоиса давно обживались на заповедной территории, однако ключевые посты начальников депо, завскладов и прочих именитых чинуш оставались за «централами» — Малютиным и Суликом. Ссориться с ними Алоис не хотел, однако и упускать из рук столь лакомый кус пирога не собирался. Ждать долго не пришлось. Бумажки, обнаруженные в карманах двух «буянов», сработали похлеще иной бомбы, и машина правопорядка со скрежетом, неспешно, но стала раскручиваться, а раскрутившись, ударила цепом по шаткой структуре товарного депо. Судя по всему, подключился и местный ОБХСС.
Люди «централов», словно в детских «щелчках», полетели один за другим. Этого Алоис и ждал. Уже через пару часов после первых арестов его парни посадили на перо особо строптивого «зама», в нужный момент и нужным людям были сказаны заветные слова. Большего Алоису не требовалось. Он создал патовую ситуацию, заставив беспечных «централов» встревожиться и растеряться. Этой растерянностью Алоис и намеревался воспользоваться.
* * *
Совершенно секретно Начальнику отдела «Зодчие» полковнику ФСБ
Тов. Рюмину К. Н.
ДОНЕСЕНИЕ
Сообщаю, что 30 июля в 18.40 на территории Объекта проходило собрание «авторов», лидеров подростковых группировок города. Из «руководителей» присутствовали: Сулик Семен Поликарпович (директор спорткомплекса «Энергия»), Малютин Григорий Матвеевич (президент производственного объединения «Европа-Восток»), Крамаренко Лев Аронович (главный администратор спорткомплекса «Энергия»).
Агент Мох подчеркивает факт отсутствия среди «руководителей» фигуры №4 — Александра Петровича баварского (кличка Алоис). По мнению агента, причина отсутствия в размолвках среди руководства Объекта.
На время собрания с 18.40 до 21.30 охрана Объекта была усилена до трех десятков человек. Оружие — милицейские дубинки, пистолеты «ТТ», «Макаров» и пр.
Агент Мох, имеющий при себе записывающую аппаратуру, на собрание допущен не был. Таким образом, о состоявшейся беседе ничего не известно.
С целью выяснения личностей участников собрания, их адресов и пр. за отъезжающими была установлена слежка. В 21.36 группа «авторов» в количестве более десяти человек в сопровождении охраны на шести машинах двинулась вниз по улице Горького, свернув на проспект Вернадского, остановилась возле ресторана «Иволга» (второй этаж — для спецперсонала, имеются отдельные кабинеты).
Воспользовавшись паузой, капитан Кравчук В. Н. вызвал по рации вспомогательный отряд. Чуть позже вблизи автостоянки был замечен «наблюдатель», высокий блондин с короткой стрижкой, лет 25, одетый в синюю джинсовую куртку. В 22.58 из ресторана вышел один из охранников Объекта (кличка Колет). Блондин, перебежав улицу, оказался рядом и, не вступая в разговор, применил газовый баллон.
Затащив потерявшего сознание охранника в его же машину (марка «Жигули», номер СОТ 3216), неизвестный двинулся по улице. Опасно виляя, на ул. Белинского машина зацепила припаркованный возле промтоварного магазина автофургон. Сразу после этого ударом бампера был разбит дощатый забор возле строящегося здания тех-училища. После чего на скорости свыше девяноста километров в час машина помчалась по полосе встречного движения и, достигнув дома № 14 по Пушкинской улице (здание городской прокуратуры) скользящим ударом задела стоящую там милицейскую «Волгу». Через четыре квартала в туп. Крещенского неизвестный покинул «Жигули» и скрылся. Подоспевшая к месту происшествия бригада ГАИ под руководством лейтенанта Шапошникова С. К. провела задержание Захарова Евгения Петровича (он же Колет), отметив в протоколе, что задержанный находился в состоянии глубокого опьянения.
Агентам, продолжавшим слежку за «авторами» до 01.30, удалось установить адреса и данные семи человек (список прилагается).
По фотографиям, сделанным из окна машины, одному из внутренних агентов Объекта удалось опознать неизвестного блондина. По словам агента, это один из телохранителей Заварского А. П. (он же Алоис). Считаю целесообразным установить особое наблюдение за Алоисом и его окружением. Личность блондина предлагаю проверить через сводные архивы МВД.
Начальник бригады «Кобра-2» капитан ФСБ Толь А. О.
2 августа 2003 года
— Гляди-ка! Тоже играют в казаков-разбойников. — Майор Липецкий с усмешкой отодвинул от себя лист.
— А ты как думал! У нас свои шахматы, у них — свои.
— Сначала майданные дела, теперь подставы. Это все Алоис воду мутит. В бонапарты рвется, козлик.
— Значит, нарвется рано или поздно. Жадность — она любого погубит, и фраера и не фраера.
— А вот это навряд ли. Полковнику он, по-моему, нравится. Как ни крути, Алоис — интеллектуал. Во всяком случае, так он о себе думает. Значит, помимо женщин с выпивкой, еще сто один крючок. Легче манипулировать.
— Выходит, создаем очередную китовую акулу?
— Ш-ш-ш!.. Это секрет! — Дежурный офицер прижал палец к ухмыляющимся губам. Росчеркушкой подтвердив время получения документа, кивнул коллеге:
— Иди, догадливый, порадуй старика.
Прижав мобильник к уху, он прислушивался к далеким гудкам, рассеянно изучая собственную внешность в зеркале. В особенности интересовал его нос.
Вероятно, любопытство вызывало нечто инородное, возникшее после недавней операции. И тогда же, видно, появилась привычка теребить кончик носа указательным пальцем. В сущности, Валентин готов был в мыслях принять произошедшие с ним перемены, но глаза пока не могли свыкнуться со столь резкими метаморфозами. Ничего удивительного. Человек привыкает к самому себе с отроческих лет, на все новое ему требуется время. Врач предупреждал, что годик-другой нужно поостеречься от различного рода ушибов. Нос, а тем более нос послеоперационный, — вещь чрезвычайно хрупкая. Валентин особенно не возражал, хотя срок назвали большой. Непомерно большой. И до конца этого срока надо было еще умудриться дожить.
В трубке что-то вибрировало и звенело голосами, шуршало шепотками и смехом. Миллионы словесных мелочей ручейками перетекали из одного конца города в другой и обратно. Наконец ему ответили, и мужской голос раздраженно осведомился:
— Да. Кто это?
— Мой тебе совет, Сулик, — шепнул Валентин, — катайся на «Жигулях». На «вольво» ты не тянешь.
— Что?
— И не путайся у меня под ногами, зашибу!
— Сука!.. Да ты… Откуда у тебя мой телефон?!
Валентин звучно прокашлялся в трубку и нажал «отбой». Покосившись на часы, хмыкнул. Секунд двадцать, не более. Юрий клялся и уверял, что запеленговать номер невозможно в течение нескольких минут. Даже с аппаратурой госбезопасности. Значит, можно было побазарить еще. О ценах, о погоде…
Взглянув на себя, Валентин поморщился. О погоде… Может, оно и вовсе было лишним — звонить, хипиш поднимать? Плевал Сулик на все эти психические атаки, а наезжать на него — все равно что мухе пинать слона. Ни малейшего смысла. Да он, собственно, и не ставил перед собой какой-то определенной цели. Захотелось — и позвонил. Заодно и номер проверил. Детская шалость.
Валентин подумал, что Юрию об этом говорить не следует. И вообще в нынешнем его настроении созваниваться им не стоит. Бывший однокашник и лучший друг заслуживал более трепетного отношения, а в том состоянии, что у него сейчас, с друзьями не разговаривают — с ними ссорятся.
Прищелкнув языком, Валентин прошелся по коридору до дверей своей комнаты.
Бесцельно подхватил со старого кованого сундука какой-то журнал, не глядя, запустил в угол. Встав на руки, несколько раз отжался от пола, раскачиваясь, двинулся на кухню. На ладони тут же налипла пыль. Не слишком они любили с дедом уборки!.. Он сделал несколько боксерских выпадов. Зудело в предплечье, пальцы нервно сжимались и разжимались. Мешок бы боксерский! Или штангу килограммов в девяносто. И десять-пятнадцать жимов в предельном темпе!..
Валентин отряхнул ладони, зажмурившись, с шипением выдохнул воздух через сжатые зубы. Не помогло. Нет, братцы! Йога — йогам, а ему бы что попроще и понадежнее.
На кухне пахло почему-то помидорами, на подоконнике в бутыли из-под молока торчала тополиная ветка. Разумеется, дед успел обежать магазины и снова пропадал во дворе с приятелями-доминошниками. На дверной ручке висела перегруженная авоська, и Валентину таким образом оставалась самая малость — провести сортировку продуктов и разложить их по полкам, хлебницам и холодильным камерам. Дед уважал распределение обязанностей и частицу работы всегда оставлял постояльцу, что давало ему право говорить «мы», а не \"я\", и подобную деликатность Валентин ценил по достоинству. Вот и сейчас при мысли о дедовской тактике от сердца разом отлегло. Как будто увидел смеющегося ребенка или щенка в корзинке.
Бутылки с кефиром он поставил в холодильник, лук высыпал в капроновый чулок, черную подгорелую буханку кинул в жестяную хлебницу. Что там еще?..
Холодец? Ай да дед! Холодец они любили оба… Ополоснув руки, Валентин ощутил мимолетную зависть. Деду скоро восемьдесят, а жизнь по-прежнему не утратила для него интереса. Он успел повоевать в Отечественную и был дважды ранен, имел награды. Довольствуясь малым, не канючил о пенсии, газеты использовал по их прямому назначению — то бишь нарезал квадратиками в качестве туалетной бумаги или заворачивал в них колбасу с рыбой. Завтрак, обед и ужин — по-спартански, чтение исторических фолиантов и мемуаров, игра в домино — в большем старик не нуждался. По выходным с туго набитой сумкой на колесиках он уходил на «секретные мероприятия». То бишь приторговывал на местной толкучке книгами, чего абсолютно не чурался, полагая, что «пища духа» — она и есть «пища духа».
Как говорится, не шапка с пьяного прохожего и не сало с бужениной. «Книга — штучка сортом повыше и не для всякого оглоеда, — заявлял он. — Они ж, нехристи, ничего сейчас не читают. По уши в своем бизнесе, как в дерьме. Всех и интересов — халкнуть дома пивка пару банок да на телку сговорчивую взгромоздиться…»
Таким был дед Валентина, хотя на самом деле они не были даже родственниками.
Просто знакомый знакомого, согласившийся предоставить Валентину комнату за смехотворную плату, а главное — без всякой прописки. Это дед называл «жизнью на доверии». И оба, похоже, были довольны. «Все мое государство во мне самом! А паспорта — они для слепых…» В общем и целом они ладили. Может быть, даже дружили, насколько вообще возможна дружба между старыми и молодыми. Дед не понимал капризов жильца — и события вне обычного распорядка воспринимал как подарок судьбы, как выигрыш в лотерею. Вероятно, Валентин и был для него подобным событием.
В передней коротко тенькнул звонок, заставив постояльца вздрогнуть. Дед вернулся? Или кто другой?.. Пройдя в прихожую, Валентин глянул в глазок. На площадке стоял парнишка лет девяти-десяти. Это что еще за номер? Очередной сбор макулатуры?
— Физкульт-привет! — Он приоткрыл дверь на ширину ладони. — Тебе чего?
— А Костик дома?
— Что еще за Костик? Нет здесь никакого Костика.
Мальчишка задумался.
— А водички? Водички, дяденька, можно?
— Дам. — Валентин прищелкнул створками и зашагал в сторону кухни. Костик какой-то, водички… Уже наливая в кружку воду из чайника, он похолодел.
Утверждаясь в случайной мысли, вернулся обратно.
— Эй, пионер, ты где?
Парнишки не было. Далеко внизу постукивали сандалеты. Валентин поставил кружку на стиральную машину, на мгновение задумался. Мысли навалились скверные, неуютные. Так оно и должно было случиться. Коли сгустились тучи, грянет и гром… Он бросился было в комнаты, но вовремя вспомнил, что окна выходят не во двор. Пришлось в носках выскакивать на лестничную площадку. Окна подъезда были в пыли и, конечно, не раскрывались. Тут и там шляпки гвоздей, — не пожалел же кто-то!.. Ладонью Валентин наскоро обтер стекло. Отвоевав чистое пространство, прильнул лицом.
Парнишка как раз выбегал из подъезда. Черные джинсики, темная футболка…
Кося глазами, Валентин чуть переместился. Малолетний проситель пересек двор, оглянувшись, свернул под деревья к скамье. Кто-то там сидел, но разглядеть человека не получалось. Валентин нервно прикусил губу. Костика, значит, тебе с водичкой? Кто ж тебя, щенка, подослал?.. Стремглав он бросился по ступеням вверх.
— «Метель нам пела песенку… — Валентин стремительно напялил на ноги кроссовки. — Спи, елочка, бай-бай…»
Связку ключей в карман, темные очки и… Пожалуй, все. Не теряя времени на шнуровку, бросился вниз. Как же его все-таки вычислили? И кто именно?
Спустя минуту он уже выходил из подъезда. Четверо молокососов, сидя на корточках, цыркали сквозь зубы на асфальт, лениво смолили сигареты. Валентин на них даже не взглянул. Внимание его было приковано к скамеечке, прячущейся под кронами стриженых тополей. Разумеется, там уже никто не сидел. Чертыхнувшись, Валентин побежал. Теперь уже было не до театрализованной конспирации. Возле скамьи он огляделся. Три пути и три дороги. К остановке, к магазинам и… Он интуитивно выбрал третье направление — по дорожке, пересекающей детский скверик, прямиком выводящей на дыру в заборе, позволяющую проскользнуть в соседний двор.
Он успел вовремя. Загадочные посетители как раз, сворачивали за угол — мальчишка и высокий, чуть сутулящийся мужчина. Славная, однако, парочка! Отец и сын, дядя и племянник… Валентин перешел на шаг, переместившись к самой бровке, чтобы не маячить посреди дороги. По части слежек он уже набил руку.
Скверный опыт, однако необходимый. Мимоходом в киоске купил газету, свернул в рулон. Плохо, когда пустые руки. Это настораживает. Сумка, авоська, какая угодно малость — и вид тотчас меняется. Черт его знает почему. Людская психология! Еще бы задымить сигареткой — тоже невинный нюанс, но Валентин не курил. Совсем. Этому его не смогли приучить даже ТАМ…
* * *
К главному майданщику он отправился сам, взяв с собой только троих наиболее проверенных людей. Конечно, проще было бы послать кого-нибудь из ребят, но с ними этот индюк просто не стал бы разговаривать. Да и деликатное предстояло дельце. Такое Алоис не мог бы доверить посторонним. Только сам, своими собственными руками! Чтоб не мучиться потом и не ворочаться в постели — так или не так сделали. Уж у него-то, он не сомневался, все выйдет наилучшим образом. Он не горилла Мак и не тугодум Бакен. Справиться-то они наверняка справятся, но как? Для Алоиса это было немаловажным моментом. От этого «как» на этот раз зависело очень и очень многое.
Всю дорогу он был погружен в мрачные раздумья и только раз отвлекся, когда машина резко притормозила, заставив его качнуться вперед.
— Вот гад! — Водитель испуганно оглянулся на хозяина. Он и ругался-то для него. — Не люди бы — на месте суку придавил!
В такие секунды люди вроде него хватаются за оружие, да и Алоис готов был кинуться на дно машины, ожидая услышать частые хлопки, однако причина оказалась банальной — дорогу перебежал пьяный. Бутылка «Русской» в руке, заломленный на ухо голубой берет, грудь нараспашку и полосатая тельняшка. У киоска через перекресток толклась целая компания таких же молодцев. Алоис, нахмурясь, припомнил, что и в собственном квартале видел пьяных десантников. Но тогда было не до того, и внимания он не обратил.
— В чем дело, Бугда?
Лысый великан, исполняющий при Алоисе обязанности начальника охраны, платком промокнул лоб.
— Второе августа, — пояснил он. — День ВДВ. Сегодня по всему городу эта пьянь.
— У нас во дворе тоже они распивали?
— Точно. — Бугда смущенно прикашлянул в кулак. — Сегодня, сами понимаете, с ними лучше того — не вязаться. Весь город под ними. Менты — и те стороной обходят.
— Ясно. — Алоис моментально выбросил из головы случайное событие. Мозг он берег лишь для фактов исключительных, имеющих к ближайшему будущему непосредственное отношение.
Пока Бугда с помощником проверяли подъезд, он не без интереса разглядывал дом, в котором обитал главный майданщик. Ничего особенного. Посредственная хрущевка. И двор неухоженный — надписи на стенах, тара, бутылки… Алоис поморщился. Людей, не умеющих обустроить собственный быт, он не уважал. Не умеешь малого — не лезь в паханы. Политик, сын которого — оболтус и двоечник, навряд ли может называться политиком. Сына воспитать проще, чем подмести страну, однако — вот ведь парадокс! — сыновей у нас мало кто воспитывает, а претендентов в секретари и президенты — вагон с тележкой! Впрочем, на подобные вещи Алоис и его коллеги смотрели не всегда одинаково. В этой несхожести, собственно, он и видел повод для гордости.
— Все чисто, босс. — Держа правую руку в кармане, Бугда вернулся к машине.
— Этот кент без охраны. Дерюга там, на лестнице.
— Иду. — Алоис распахнул дверцу, со вздохом выбрался наружу.
Как и положено, они распили по рюмочке ликера, перекинулись парой слов о том о сем, и только после этого Алоис выложил карты.
— М-да… Такие вот дела. Кто-то сдал тебя, Люмик. Из своих же.
— Кто? — Темные глаза Люмика, первого майданщика города, зыркнули из-под густых бровей.
— А ты подумай.
— Нечего мне думать. Знаешь — так говори.
— Знаю я немного. — Алоис тонко улыбнулся. — Знаю, что тот, кто тебя сдал, имел на руках хорошие козыри. А сегодня этот кто-то пришил Мозыря, твоего зама.
— Что?! — Люмик подался вперед.
— Думай, Люмик, думай!
На лице хозяина отразилось смятение. Он и впрямь пытался усиленно соображать, но, к досаде Алоиса, не делал никаких предположений.
— Ароныч, — шепотом подсказал гость. — Теперь усек? Вспомни, как он целил на твое место.
— Все целили. И ты, кстати, тоже. А Ароныч?.. Да ну! Звон, по-моему! У него свои дела, своя кодла.
Уже по одной интонации было ясно, что затея не удалась, и Алоис подумал, что зря заказывал портативный диктофон, зря просил консультацию у любителей монтировать и стыковать магнитные записи в любом удобоваримом порядке. Люмик не баловал гостя многословием, а петь под суфлерский шепот коллеги явно не собирался. Что ж, тем хуже для него. Алоис поднялся.
— Красивая картина, — причмокнув губами, он обошел хозяина и замер возле стены. Картина была так себе, но ему необходимо было вытащить из-за пояса пистолет. По возможности незаметно. Браунинг, калибр двадцать два, — то самое, что называют дамским оружием. Но и дамское оружие способно убивать. Алоис спустил предохранитель.
— Неплохая репродукция. — Он облизнул пересохшие губы, чуть обернулся.
Люмик сидел спиной к нему и прихлебывал из бокала. Ему было не до картин.
Железнодорожная империя Люмика рушилась на глазах, и бедолажке императору было над чем поломать голову.
— Поставь бокал, Люмик! — Алоис нежно прижал ствол к виску Люмика. — Медленно и осторожно. Вот так! Не вышло терпилы из Ароныча, выйдет из тебя.
Вибрирующий бокал вернулся на стол, и в тот же миг пуля пробила тонкую кость, заставив голову Люмика дернуться. Алоис закрыл глаза, мысленно сосчитал до десяти. Вот и все. Теперь обтереть пистолет и вложить в руку этого идиота.
Правый висок, правая рука — все точно. А бокалы с бутылочкой — в полиэтилен и на квартиру к Мозырю. Последняя точка в майданном деле — заключительная и самая важная — будет поставлена.
* * *
Ступени вели вниз, в подвальную глубь, и Валентин внимательно всматривался под ноги. Окурки, плевки, смятые сигаретные облатки — значит, щедро топчут.
Туда и обратно… Что же у них там такое? Не хаза же. Время другое, чтобы хазы в подвалах устраивать. Наружу выползать начинают, все смелее и отважнее. А если это люди Сулика, то и подавно нечего им тут гнилью дышать.
Он втянул носом воздух. Кто-то курил за углом. Сидел на ящике и курил.
Валентин видел край дощатого ящика, различал клубы дыма. А дальше дверь и приглушенные голоса. Похоже, говорили трое, но их могло быть и больше.
Он соображал недолго. Пятясь, осторожно выбрался назад на улицу, бегло огляделся. Во дворе тут и там лежали покрышки от грузовиков. Кто-то засыпал их изнутри землей, засадил цветами. Для пущей красоты новоиспеченные газоны раскрасили масляной краской — да не просто так, а узорами! Желто-оранжевая полоска, шашечки, какие-то вензеля… Мальцы со спичечными коробками ходили вдоль покрышек-клумб и выслеживали пчел. Маленькие ручонки боязливо подрагивали, в самую последнюю секунду жужжащие любительницы нектара ускользали.
— Зачем ловите? — поинтересовался Валентин.
— А мы не себе, мы вон для Мишкиного деда.
— У него… у него спина болит.
— Понимаю. — Валентин кивнул, поневоле вспомнив своего деда. — А ну-ка!..
Забрав коробок у заботливого внука, присел и медленно стал заводить руку.
Хлоп! Пленница сердито забилась и загудела в коробке. Мальцы радостно запрыгали.
— Чингачгук, Соколиный Глаз! — похвалил себя Валентин. — Нате, несите своему деду.
Схватив коробок с пчелой, мальцы стремглав умчались. Оставшись один, Валентин призадумался. Что же делать? Забыть и оставить как есть? Но ведь его явно пасли! Выяснить бы, кто и с какой целью… С завистью он покосился на снующих по цветочным головкам полосатых пчел. Вот у кого ни хлопот, ни забот.
Один лишь честный добросовестный труд во благо пчелиного братства. И одно-единственное жало для врага.
* * *
Он и впрямь поставил их в патовое положение. Огромная территория осталась без вожака, без контролера и порученца. Но подходящего человека на такое место враз не посадишь. Нужны база, фундамент, связи. У Алоиса все это имелось. Более того, в кассу общака он намеревался предложить вдвое большую сумму, нежели отдавал Люмик с Мозырем. Но главное — им некогда было выбирать и выгадывать.
Свято место пусто не бывает, и из соседних городов уже потянулись первые посыльные, разнюхивающие, что да как. Территорию следовало вновь столбить — да так, чтобы сомнений ни у кого не оставалось: власть прежняя и власть крепкая. А потому, позволив себе выждать пару дней, Алоис созвонился с «централами». Едва поздоровавшись, поинтересовался напрямую:
— Будем смотреть, как питерцы на вокзале околачиваются? Или еще кого дождемся?
— Ароныч еще не подъехал.
— По-моему, Ароныч хорош на своем месте. На майданщика он никогда не тянул.
— А ты, значит, тянешь?
— Рискните. Дело само себя покажет.