Офигеть. Машину можно прямо сейчас брать. И вискаря – хоть цистерну.

…Дело на первый взгляд никаких особых тягот не предвещало.

Мужик показал фотографии: тетка (лицо, Жорику показалось, малость придурочное). И девчонка восьми лет. Никакой охраны, в школу, на кружки мамаша водит дочку пешком.

– Не, у школ стремно. Там народу всегда полно. И камеры, – затревожился Жорик.

Однако дядька отмахнулся:

– Я уже все продумал. Прихватишь их по пути в театр. Через два дня. Вечером. Пойдем, маршрут покажу.

И самолично провел от дома, где жертвы жили, до метро. По пути объяснял:

– Вот это – прямая дорога к станции. Но все ходят наискосок, через поликлинику. Место проходное, шумное. И заезд туда свободный, ворота с двух сторон открыты. Номер тряпкой завесишь и притаишься под любым деревом.

– Ага, а как мне их в тачку затаскивать?

– Прояви смекалку, – хмыкнул мужик. – Но вот подсказка. Тетка раньше в детдоме работала, жалостливая. И девчонку так воспитывает. Помоги слабому, всякая такая хрень. Я сам видел – тут, в поликлинике. Они какую-то бабку с клюкой до дома провожали и сумки ей несли.

…Ну, хромым Жорик прикидываться не стал. А слепого, когда пришел час «Х», сыграл добротно. Чуть реально не растянулся носом в асфальт. Зато мама с дочкой сразу кинулись через подъездную дорожку переводить. Прямо к его машине. А тряпки хлороформом он загодя пропитал, положил поудобнее. Ни взрослая, ни девчонка даже пискнуть не успели. Затащил обеих на заднее сиденье, накрыл одеялками старыми – и вперед. Про симки телефонные тоже не забыл – вытащил из аппаратов и вышвырнул в окошко, под колеса грузовиков.

* * *

…А с каким невинным лицом Севка тогда плел: «Чего волнуешься? Гуляют они. Или в «Детский мир» пошли».

Томский от души влепил другу под ребра.

Захлопнул дверь в подвал. Вышел во двор, рассеянно огляделся.

Испанский тихий вечер. Медовый запах трав, гуденье пчел. Издалека, из деревни, доносится музыка. Искрится снежной шапкой гора Муласен.

Михаил рухнул лицом на землю.

Леночка, доченька ты моя! Что тебе вынести пришлось?!

Низко над ним летали, рвали сердце щебетом птицы. Не ласточки – какие-то местные.

Что ему сделать? Кому продать душу? Как вернуть своих любимых девочек сюда, в эту красоту?

Он вцепился ногтями в землю, грыз ее. Бился в жесткую траву головой. Ждал: вот сейчас плеча коснутся нежные пальчики. Леночка шепнет: «Папа, ну, что ты! Вставай!»

Вот сейчас, еще минуту!

Но никто к нему не подходил. И слышал он лишь беспечную птичью разноголосицу. Да от крыльца доносился тихий Настин плач.

* * *

…Когда Леночка пришла в сознание, то почти обрадовалась. Мама рядом, связаны только руки, причем некрепко, и за окном мелькают очень обычные подмосковные пейзажи.

Не все потеряно пока. Нужно спасаться, бороться. Только как?

Выпрыгивать из машины на ходу она не решилась. Мама испугается, да и правда опасно. К тому же голова еще дурная – чем-то отравил ее мерзкий парень, во рту кисло, тошнит, перед глазами все плавает.

Вскоре автомобиль свернул на ухабистую дорогу (кругом лес). Дальше – въехал в какую-то чахлую деревеньку. Кругом грязища, рухнувшие заборы, кривые избы.

И остановился.

Девочка чувствовала себя почти хорошо. Попыталась подбодрить улыбкой маму. Та – бледная до синевы – с трудом растянула губы в ответной улыбке.

Похититель заглушил двигатель. Вышел из-за руля, открыл пассажирскую дверь. Неумело наставил на них охотничье ружье и приказал выходить.

Леночка осторожно осмотрелась. Еле удержалась, чтобы не фыркнуть. И это называется киднеппинг? Она читала: когда детей похищают, их держат в абсолютно укромных местах. За высоченными заборами. А тут – даже не во двор въехал, а остановился прямо на улице, у изгороди (наполовину рухнувшей). За ней – жалкий деревенский домик.

Но у мамы лицо испуганное. Шепнула дочери: «Делай, что он говорит».

Лена кивнула.

Однако, едва ее нога коснулась земли, вскрикнула:

– Менты!

И, хотя руки связаны за спиной, молнией ринулась прочь. В два прыжка выбежала со двора, оказалась на улице. Мчалась мимо домов и горланила:

– Спасите! Убивают! Пожар!!!

Она не сомневалась: кто-нибудь да выглянет ей навстречу. Даже в умирающих деревеньках должен найтись хоть один человек. Ветхая бабуля, пьяненький мужичок.

Однако сплошная тишина стояла – только топот от ее собственных лихорадочных скачков.

А дальше – вдруг грянул выстрел, и в полушаге от нее земля вспенилась маленьким взрывом.

Ничего себе сопляк! Он ведь почти в нее попал!

Но Леночка решила не пугаться. И сдаваться не собиралась. Метнулась влево, вправо. Она читала: когда мишень движется, прицелиться в нее гораздо труднее. Только бы мама тоже догадалась броситься прочь, в другую сторону! Парень сразу растеряется, и тогда…

Что тогда – додумать не успела. Снова грохнул выстрел, руку ожгло огнем. Больно, но не настолько, чтоб останавливаться. Но тут мама закричала сзади – истерически, жалобно:

– Леночка! Стой! Пожалуйста!

Этот гад, что ли, мамулю в заложники взял?!

Девочка резко затормозила. Обернулась. Ох, мам, да что с тобой? Стоит в нескольких шагах от бандита, и никто ее не держит. Да делай ты что-нибудь! Беги или выбей у него ружье!

Снова выстрел – пуля ударила совсем рядом.

– Лена, Лена! Вернись! – надрывается мама.

Девочка не выдержала – побежала назад.

А бандит на нее и не смотрит. Понял, кто тут слабое звено. Опустил ружье, обращается к матери:

– Следующей пулей я ее убью.

Женщина охнула. Стала оседать наземь.

Дочка – под усмешливым взглядом похитителя – подбежала к маме, прижалась к ней. А у той глаза закрыты, дышит тяжело. Неужели инфаркт? Папа всегда говорил, что ее нельзя волновать.

– Мама, мамуля!

– Леночка… – Женщина разлепила глаза.

– Развяжи мне руки, урод! – крикнула девочка похитителю.

Пусть он стрелял в нее и пусть чуть не убил – она все равно его не боялась. Нет, боялась, только совсем немного.

Но если у мамы опять будет плохо с сердцем – вот это реально страшно.

Парень легко, кошачьим шагом, подошел. Грубо схватил Лену за предплечье. Глаза желтые, злые, косят – один вправо, другой влево.

Поволок за собой.

– Доча! Делай все, как он говорит! – жалобно выкрикнула вслед мама. Язык у нее заплетался, голос звучал слабо.

Девочка с вызовом взглянула негодяю в глаза:

– Маме нужен врач.

– Будет, – хмыкнул тот. – Бабки за вас заплатят – будет вам и врач. И грач. И первач.

И захохотал противным тоненьким голоском.

Ввел в избу с разбитыми окнами, подтащил Лену к открытой крышке подвала, велел:

– Залазь.

Внизу – темно, страшно. Сыростью тянет, гнилью. Девочка инстинктивно сжалась.

– Можешь сама. Могу сбросить, – чуть не ласково предложил парень.

Достал нож – девочка отшатнулась. Но он всего лишь разрезал веревку, что стягивала ей запястья.

Не будь за их спинами, во дворе, беспомощной мамы! Она бы еще раз попробовала – ногой его в пах, как в компьютерной программе по самообороне, и бежать.

Но покорно спустилась в отвратительный склизкий подвал. Похититель сразу захлопнул люк, и стало совсем темно. Неужели он маму в другое место посадит?

Но нет. Загрохотали шаги, снова отворилась крышка. И мама – видно, что на ногах она держалась из последних сил, – скатилась по шатким ступеням вниз.

Похититель тут же вытащил лестницу. Равнодушным голосом произнес:

– В углу полазьте, там фонарик. Жрачка. Вода. Не помрете, короче. А как деньги за вас заплатят – сразу отпущу.

И снова захихикал.

Едва крышка закрылась, Лена в кромешной темноте, на ощупь бросилась к матери:

– Мамочка, что, сердце, да?

Обняла, прижалась, почувствовала: щеки матери мокры от слез.

А она так сама надеялась, что мама – всегда сильная, находчивая, смелая – ее утешит…

– Мамуля, пожалуйста, не плачь! – умоляюще произнесла девочка. – Мы выберемся отсюда. Обязательно выберемся. Выкуп за нас заплатят – и он отпустит. Или мы сами сбежим!

Она встала на четвереньки. Глаза потихоньку привыкали к темноте, и девочка стала обшаривать их тюрьму. Совсем крошечная, меньше кладовки. Вдоль стены – пустые полусгнившие стеллажи. А вот и фонарик нашелся, только светил еле-еле, батарейка, видно, совсем слабенькая. Но в неярком неровном свете видно, насколько бледное, изможденное у мамы лицо.

– У тебя лекарства с собой? – бросилась к ней девочка.

– В сумочке… были, – горько усмехнулась мать. – А она в машине осталась.

– Черт, надо потребовать у него! Эй! Ты! Придурок! – громко закричала Лена.

Мама сразу сжалась, произнесла жалобно:

– Пожалуйста, не дергай ты его больше! Я как-нибудь справлюсь. Сейчас, посижу немного, и все само пройдет.

Но девочка отодрала от стеллажа висевшую на одном гвозде гнилую доску, начала стучать в стену, требовать:

– Открой! Открой немедленно!

– Леночка, – вздохнула мать. – Ты зря тратишь силы.

– Но ему что – жалко дать нам лекарства?!

– Ему просто плевать, – горько молвила женщина. – Он в стельку пьяный.

Голос мамы становился все тише:

– Сейчас… я посижу немного, и все само пройдет, само…

Хотела сказать что-то еще, но закашлялась.

– Мама! – жалобно закричала дочка.

Но Кнопка ее не видела.

Только черная, страшная, рвущая грудь боль.

И больше – ничего.

А Жора в это время сидел во дворе. Наливал себе дрожащими руками очередной стопарик. Нервное оказалось дело. Нехорошее.

Но заказчик должен быть доволен: он сделал все, что тот велел.

Или не все?

Какая-то мысль болталась в голове. Волновала. Тревожила. Позвонить, что ли, шефу? Уточнить?

Но тот, стопудняк, поймет, что он пьяный. Разорется.

Ладно, все фигня. Девки в подвале. Это главное.

И Жорик с трудом – телефонные кнопки расплывались – отправил заказчику сообщение: «Фсе гатово».

* * *

Сева заранее продумал, как надо будет вести себя с Томским.

Тот – упрямейшее существо в мире. Акимов за долгие годы их знакомства усвоил сей факт прекрасно. И потому не сомневался: чем больше он будет убеждать Михаила обратиться в полицию, поискать врага в ближайшем окружении, тем яростнее программист станет возражать. Нужно только тупо повторять: «Не плати. Их все равно убьют».

Томский тогда точно послушным ботом (так, кажется, называется робот в компьютерных игрушках?) пять миллиончиков соберет. И отнесет доллары, куда ему скажут.

А вот дальше начинался риск. Много рисков.

Как ему безопасно получить деньги?

Как припугнуть Жорика, чтобы тому и в голову не пришло тикать со всей суммой?

Ну и самое главное: как не попасться?!

Сколько людей сыплется – глупо, неожиданно, случайно.

…В соответствии с планом Акимова деньги Томский должен был отнести в камеру хранения на вокзале. Шифр от сейфа сообщить Жорке. Дальше Сева планировал убедиться, что все пять миллионов в наличии, и велеть парню, чтобы заложников немедленно отпускал.

Самым надежным было сходить за чемоданом самому.

Спасибо, Томский с ним – с другом – поделился, что во всех камерах хранения имеется видеонаблюдение.

Значит, придется отправлять туда Жорика.

Акимов, после долгих раздумий, рассчитал своему напарнику маршрут.

Сазонов загодя приезжает в Мытищи, оставляет там свою новую «девятку».

Пешочком топает на автобус до Москвы, потом едет на метро.

В ноль тридцать является на вокзал, забирает из камеры чемодан. Ловит последнюю электричку в ноль пятьдесят четыре. На станции Мытищи выходит. Садится в машину, едет до деревни Высоково. После нее, у лесочка, останавливается по малой нужде. Оставляет на обочине чемодан. И дальше отправляется в деревню Веселое. Туда, где содержатся пленницы.

Пока Жорик в пути, Сева пересчитывает деньги.

Если все в порядке – дает напарнику отмашку: просто отпереть погреб и тикать.

А как быть, если что-то пойдет не так, Акимов и сам не знал. Что он станет делать, если Жорик смотается? Или его повяжут? Или если в чемодане окажется, допустим, резаная бумага? Велеть тогда своему помощнику убивать беззащитных женщин? Мочить их самому?.. Даже подумать было страшно.

Ладно, сообразим по ходу.

Сева приехал в Мытищи. Свою машину оставил на парковке возле вокзала. На автобусе добрался до деревни Высоково. И углубился неподалеку от нее в лес. Оставалось лишь ждать, покуда Жорик, как птичка в клювике, принесет ему чемоданчик с богатством.

Поначалу Севе казалось: прекрасный план. Отличная конспирация. И вообще все пройдет как по маслу.

Но чем дольше он сидел в лесу у деревни Высоково, тем больше слабых звеньев в своем логическом построении находил.

Вдруг Георгия в камере хранения повязали?

Вдруг взяли, когда он садился в электричку в Москве? Или когда выходил из нее в Мытищах? И сейчас он вовсю дает показания против него?!

Или Жорика вообще никто не повязывал. Хитрый парень чемодан взял. Но поехал с ним не в Высоково, а совсем в другую сторону. Зачем довольствоваться малым, если можно забрать все?

И конспирация получилась ни к черту.

Зачем он – идиот! – бросил машину под кучей видеокамер, на вокзальной парковке? Да, здесь, в лесу, его никто не видит – но дальше-то что?! Как ему отсюда выбираться – что с чемоданом, что без него?

В итоге к половине второго ночи Севу колотила крупнейшая дрожь, и он глазам своим не поверил, когда на обочине остановилась Жорикова машина.

Сазонов медленно – очень медленно – вылез из «девятки». Справил малую нужду. Потом выставил на обочину чемодан. И поехал дальше.

«Это подстава! Только я подойду – налетит ОМОН! – в панике думал Акимов. – Или там никаких денег, бумага… Или…»

К обочине стала прижиматься старенькая «копейка».

Сеня облился холодным потом. Ночь летняя, светлая. Он хорошо видел: машина ехала прямехонько на чемодан… задела его передним колесом, уронила.

Остановилась. Акимов прокусил губу до крови. Из открытого окошка донесся пьяненький женский голос:

– Ну Шами-ииль! Тут ведь видно все!..

И «копейка», взревев, рванула дальше.

А Сеня, торопливо и пугливо, как заяц, ринулся к обочине. Схватил чемодан, прижал к груди. Бросился обратно в лес. Трясущимися руками открыл. Увидел деньги.

И, с трудом шевеля ногами, побрел через лес в Мытищи.

…Потом он тысячу раз себя спрашивал: зачем было мудрить? За каким дьяволом он забился в лес? Хотя мог ждать в том же Высоково, на машине, допустим, у ресторана?

И почему он не позвонил Жорке сразу, как увидел, что с деньгами все в порядке?

Но в голове метались бредовые мысли: сначала пересчитать… в машине приборчик есть, проверить, не фальшивые ли…

И еще одного не учел: ночью автобусы не ходили. Ловить на загородном шоссе такси, когда у тебя с собой пять миллионов долларов, было страшно, а брести пешком до Мытищ через лес получилось долго.

…В итоге Сева набрал телефон Георгия только в четыре утра.

* * *

Жорик еле удержался, чтобы, как в день похищения, не начать пить прямо в машине. А чего? Тогда все нормально прошло. Доехал без проблем. Можно и сейчас отметить удачное завершение дела. Вискарь у него припасен.

Но только сейчас ведь заказчик звонить начнет, указания раздавать.

Он вообще мужик нормальный, но суетный. Заполошный, как баба. И вечно крутит, вертит, сложности создает. Вот как сейчас с деньгами. Нет бы просто встретиться в укромном местечке, забрать чемоданчик. Так нет, затеял шпионскую передачу в глухом лесу.

А еще велел телефон выкинуть, по которому раньше созванивались. Вместо него теперь другой. Лежит на сиденье, молчит. Ну давай, Севка, звони! Говори, куда мою долю денег привезешь.

В том, что Сева его не обманет, Жорик не сомневался. Он ведь тоже не совсем дурак. Шефу сразу сказал: пусть только попробует кинуть, он его сразу сдаст. Зацепок до черта. Жорик и номерок его «Мерседеса» запомнил, да и в расписке черным по белому написано, что должен он денег Всеволоду Семеновичу Акимову. И если Всеволод Семенович нанимает его похищать людей – пусть за это платит, и хорошо платит, как иначе?

…Но вот до деревни Веселое всего пять километров осталось, хорошая дорога кончилась, сплошные ухабы пошли, а шеф все не звонит. И самому ему набирать – строго не велено. Эх, надо было, пока чемодан при нем был, самому там покопаться. Свою долю забрал, на душе сразу спокойнее.

Молочно-кислый туманный рассвет. Деревня Веселое вся в дымке, птицы галдят, воздух свежий. Сколько эти две в подвале-то просидели? Жорик начал считать. Получилось, двое с половиной суток. Немало. Ух, там и вонища, наверно, теперь!

С шефом договоренность: когда тот позвонит, просто отпереть крышку подвала. И тикать.

Может, так и сделать – прямо сейчас?

Но если с деньгами подстава?

Жора въехал во двор. Заглушил двигатель. Вышел из машины. Сел на разломанную скамейку. С наслаждением открыл бутылку виски. Глотнул. Плевать, что мозги сейчас затуманятся. Дело – даже не одно, два! – он выполнил. Блестяще. Пленницы в подвале. Деньги у босса.

А телефон по-прежнему как мертвый. Молчит, зараза!

Парень сделал еще один громадный глоток и решил наплевать на Севины указания. Сам набрал его номер. Вне зоны действия. Неужели глупый человек надумал все денежки прибрать и скрываться?

Жорик снова приложился к бутылке, и в голове сразу новая мысль: а вдруг заказчик уже отпустил пленниц?

В любом случае надо проверить, что там в подвале.

Он наконец вспомнил: Сева предупреждал его, что у женщины сердце больное. Чтобы аккуратно все, культурно. А у него из головы вон. Когда мелкая вдруг удирать начала, взялся из ружья по ней палить. На глазах у матери. Эх, да! Это он лоханулся! Правильно батя говорит: «Ты, Жорик, когда пьяный – совсем дурной». Ну, ничего. Бабы – они живучие.

Жорик с наслаждением прикончил бутылочку. Встал. Убогий деревенский домишко покачнулся, но быстро вернулся на место. Нормально все, он в прекрасной форме. Только руки, заразы, дрожат. И в голове одновременно хорошо и тревожно. Чего-то еще не сделал он. Ах да! Ружье. Оно прямо тут, в домишке. В шкафу, под грудой тряпья. Надо взять на всякий случай. Вдруг девчонка опять буйствовать будет?

Достал, зарядил. Стукнул ногой в крышку подвала. Настроение игривое, с языка сорвалось:

– Красавицы мои! Я к вам пришел!

Отпер засов, но крышку поднять не успел. Она ударила его сама. Да с такой силой, что он к стенке отлетел.

Девчонка. Грязная, встрепанная, лицо зареванное.

Выбирается из подвала – вид ну точь-в-точь как зловещий мертвец.

Лестницу, что ли, себе построила? Ну да, там ведь были стеллажи. Молодец. Находчивая.

Даже интересно понаблюдать, что сейчас делать будет? Опять убегать?

Жорик снисходительно улыбнулся.

Но девчонка, вместо того чтобы спасаться, кинулась к нему. Глаза безумные. Налетела, словно бешеная кошка, вцепилась когтями в лицо. Орет:

– Мама! Ты ее убил, убил!!! Она мертвая!

Силища немереная, вытолкала его из дома в огород. Продолжает вопить:

– Сволочь! Гад! Я ведь просила тебя: дай лекарства!!!

Жора забеспокоился. Какие еще лекарства? Не слышал он про них ничего. Мало ли, что из подвала орут? Стены там толстые.

А малявка – совсем сдурела! – хватает ружье, которое он из рук выпустил. И прямо в него целит!

– Ты мою маму убил!

– Эй, эй, – Жора по инерции продолжал улыбаться. – Подожди!

Но дурында малолетняя жмет на курок. Хорошо, предохранитель не заметила.

Двор, домик, деревья снова качнулись, уже сильнее. Но парень смог взять себя в руки. Сфокусировал взгляд на оружии, вырвал его из девчачьих рук. А малявка в его запястье зубами вцепилась. И пытается ружье обратно выхватить.

Брызнула кровь – его кровь. Перед глазами поплыло. Но он успел увидеть: с предохранителя оружие слетело. Видно, в пылу борьбы. И дуло сейчас направлено – как раз в грудь малолетке.

– Осторо… – хотел сказать он ей.

Но в этот момент она боднула его головой под руку.

Утреннюю благодать взорвал выстрел. Девчонка взглянула на него обиженно – и кулем рухнула на траву, лицом вниз. Сначала крови было немного, но очень быстро натекла целая лужа.

И в этот момент зазвонил телефон.

Сева, не сводя глаз с недвижимого тела девочки, достал аппарат.

Звонки, звонки.

Нажать на «прием» не мог – руку свело. И все надеялся: вдруг малявка зашевелится? Оживет?

Однако тело лежало кулем, и Жора вдавил наконец зеленую кнопку.

Из телефона донесся радостный голос заказчика:

– Ты в Веселом, надеюсь? Молодец. Ну, все отлично. Отпирай подвал и тихонько уезжай.

Жора молчал.

Горячая кровь на прохладном утреннем воздухе исходила паром, ползла ядовитой змеей к его ноге.

– Эй, Жора! – возвысил голос Акимов. – Ты меня слышишь?

– Да… – прохрипел тот. И шепотом добавил: – Но у меня тут этот, как его… форс-мажор.

* * *

Сева только потом подумал, что говорили они по обычному телефону. И кто угодно – хоть менты, хоть безутешный Томский – могли на аппарат поставить прослушку.

Но тогда, ранним июньским утром, страх охватил его настолько всеобъемлюще, что Акимов не думал вообще ни о чем. И не представлял ничего, кроме лица Михаила, когда тот узнает, кто именно и как погубил его любимых жену и дочь.

А Жорка все бормотал:

– Девчонку я случайно. Она сама. А мамашка, видно, прямо сразу скопытилась. Сразу, как я их привез.

Пауза, всхлип.

Явно лживое заверение:

– Хотя лекарства я ей туда, в подвал, кинул. Не помогло, наверное.

– Заткнись! – наконец взорвался Акимов.

И Жорик послушно замолчал. А через секунду забубнил новое:

– Ну, че, че теперь делать? Только с повинной идти. Как думаешь, сначала ментам позвонить? Или самому поехать? Или побегать немного? Так все равно возьмут – сегодня, максимум завтра.

Да. Убийц детей и женщин у нас ищут быстро. Шансов спрятаться нет.

Странно, но полицейских, следствия Акимов почти не боялся. А вот лицо Томского – в момент, когда тот узнает, – все время стояло перед глазами.

И Акимова сковал дикий, просто дичайший страх. Нет! Нет! Нельзя признаваться! Под самыми адскими пытками надо отрицать, что именно он – виновник похищения и гибели Кнопки и Леночки. Не страшно, что суд будет. Что огромный срок дадут. Ужас – кошмарный, невыносимый – месть Томского. Ничего катастрофичнее просто не может быть.

И вот дело удивительное!

Сева всегда считал, что двигатель прогресса – жадность, стремление к наживе.

А оказалось – страх куда действеннее.

По крайней мере, сейчас, впервые с момента похищения, мозг у него заработал хладнокровно и четко.

Даже приятно стало – на фоне нытья напарника.

Акимов сосчитал про себя до пяти и абсолютно спокойным тоном сказал Жорику:

– А какой тебе смысл – идти с повинной? Ну, скостят тебе с пожизненного до двадцатки – большая, что ли, разница?

– Так я объясню им… – заблеял парень. – Что я не хотел, что девчонка сама…

– Сама себя в подвал запихнула? – усмехнулся Сева. – Нет, милый. Если и докажешь, что случайно убил, похищения тоже достаточно, чтоб высшую меру схлопотать. Так что не надейся. Чистеньким не останешься.

– Но это ведь все ты, ты! – истерически взвыл парень. – Ты придумал, меня заставил!

– А ты похищал. Запихивал в подвал. Забирал деньги. Убил. На «вышку» очень даже хватит. Кстати, – оборвал поток обличений, – пойди, сходи в подвал, посмотри, что там с мамашей.

– Я бою-юсь! – хныкнул парень.

– Иди, говорю! – рявкнул Сева.

И сработало – дурачок послушно заковылял, заскрипели ступени…

Через пару минут доложил:

– Мертвая. Холодная. Лицо синее.

– Сердце, – подытожил Акимов. – Говорил я тебе: ее не нервировать.

– А я че? Я ее пальцем не тронул, все культурно! – возмутился парень.

– Все, культурный. Умолкни, – оборвал его Сева. – Давай, вытаскивай труп из подвала, волоки куда-нибудь на жару.

– Зачем?! – изумился дурачок.

Сева пока знал лишь одно – так надо. Так будет лучше. Но, чтобы мотивировать парня, начал фантазировать на ходу:

– Чтобы тело разложилось быстрее. Чтобы время смерти было сложно определить.

– А отпечатки?! – взвыл парень.

– Стирай их, дебил! Бери мокрую тряпку и стирай! Отовсюду! С перил, с ружья!

– Я не буду! – истерически завизжал тот. – Я сдамся! И скажу им, что ты, ты все это придумал!

Но чем больше психовал исполнитель, тем спокойнее и увереннее в себе становился Акимов. Даже усмехнуться получилось:

– Жорик, да делай что хочешь. Не забывай только, что парень ты совершеннолетний, дееспособный. За свои поступки сам отвечаешь. И самое главное: ты чего нас хоронить спешишь? Нас кто-то видел? Поймал?

– Нет, но…

– А раз нет, значит, и каяться рано, – отрезал Акимов. – Нас никто ни в чем не подозревает. Не обвиняет. И я от своих обещаний не отказываюсь. Получай свои деньги и убирайся, богатый и свободный.

– Но… ведь два трупа… Менты на уши встанут, чтоб нас найти!

– А ты беги быстрее, чтоб найти не успели, – велел Сева. – Тело матери вытащи, пристрой где-нибудь на участке. Отпечатки свои с ружья сотри, потом дуй из деревни прочь. И жди меня, где договорились.

* * *

Сева нажал на «отбой».

Задумался долго, глубоко.

Да, убивать в его планы совсем не входило. Но – удивительно! – раскаяния он не чувствовал. Наоборот, некоторое злорадство. Что теперь-то везунчик Томский окончательно сломлен.

А еще – Сева был собой горд.

Похищение получилось – не шедевр. Но кое-что было сделано грамотно. Ружье самого Томского – отличный, как теперь оказалось, ход!

Оружие ведь все равно было нужно.

А организовать квартирную кражу у партнера по бизнесу куда безопаснее, чем ему, тюфяку, покупать огнестрельное на черном рынке. Или поручать это тонкое дело Жорику.

В итоге мы имеем…

Психически неуравновешенный (любой подтвердит!) программист.

Его мертвые жена с дочерью.

Глухая деревня.

Ружье, принадлежащее Томскому.

Еще раз.

У Томского с головой проблемы. Плюс бизнес не ладился. А жена (как все бабы!) хочет бриллиантов, машин, жизни сладкой.

Ну, или развода.

Он отпускать ее не хочет. Они ссорятся. Кнопка хватает дочку и убегает. В глухую деревню. Томский – за ними. У него есть ружье.

Оба мертвых тела теперь на участке. Правильно он Жорику велел – труп Кнопки вытащить. А в подвал, может, никто и не заглянет.

Да все просто супер!

Еще бы свидетеля одного…

Ну, и Жорика заткнуть.

* * *

Галина Георгиевна – с подачи брата – работала у Томских почти девять лет и все эти годы своих хозяев искренне ненавидела. За что? Сразу не объяснишь. На первый взгляд порядочные, обращаются уважительно, платят нормально.