«Имея отношение к делу Эддльтона, собираюсь приехать к вам ровно в десять часов пятнадцать минут. Винсент».


Я поднял «Таймс» и пробежал глазами газетные строки.

— Здесь ни слова нет о человеке, носящем имя Винсент, — сказал я.

— Это ничего не значит, — ответил Холмс. — Судя по стилю телеграммы, можно предположить, что ее автор юрист старой закваски. Он, вероятно, обслуживает семью Эддльтонов. В нашем распоряжении, Уотсон, остается несколько минут. Мне нужно освежить в памяти детали этого дела, поэтому прочтите, пожалуйста, вслух наиболее важное из утреннего выпуска. Все комментарии корреспондента пропускайте.

Набив глиняную трубку табаком, Холмс откинулся на спинку кресла и стал задумчиво разглядывать потолок сквозь облака едкого голубого дыма.

— «Трагедия произошла в Фаулкс-Расе, — читал я, — в старинном суссекском поместье около Форест-Роу у Эшдонского леса, Когда-то на этом месте было кладбище…»

— Факты, давайте факты, Уотсон!

— «Поместье принадлежало полковнику Матайасу Эддльтону, — продолжал я, не возражая Холмсу. — Как известно, сквайр Эддльтон занимал пост местного мирового судьи и был самым богатым землевладельцем в округе. В число обитателей Фаулкс-Раса входили: сам сквайр, его племянник Перси Лонгтон, дворецкий Морстед и четверо служанок, живущих в доме. Обслуживающий персонал, не живущий в поместье, состоит из конюха и нескольких лесников. Живут они в коттеджах на границах имения. Вчера вечером сквайр Эддльтон и его племянник обедали, как всегда, в восемь часов вечера. После обеда сквайр приказал подать верховую лошадь и около часа отсутствовал. Вернулся к десяти часам. Можно предположить, что после приезда дяди между ним и племянником произошел крупный разговор, так как дворецкий, внося портвейн, видел сквайра красным и злым».

— А племянник? — перебил Холмс. — Его, кажется, зовут Перси Лонгтон?

— «Дворецкий утверждает, что он не видел лица Лонгтона, так как молодой человек отошел к окну и все время, пока дворецкий был в комнате, смотрел во двор. Но, уходя, дворецкий слышал яростную перебранку. А вскоре после полуночи весь дом был разбужен громким воплем, доносившимся из холла. Полуодетые слуги бросились на крик и с ужасом увидели на полу сквайра Эддльтона с рассеченной головой в луже крови. Рядом стоял мистер Перси Лонгтон и сжимал в руках окровавленный средневековый топор палача. Очевидно, орудие убийства было взято из коллекции оружия, висевшего на стене над камином. Лонгтон был так парализован, что с трудом мог поднять голову раненого и остановить кровотечение. Но когда дворецкий Морстед склонился над сквайром, тот, ловя воздух ртом, прошептал: «Это сде… лал Лонг… Том! Это… сде… лал Лонг… Том!» — и замертво упал на руки дворецкого. Немедленно была вызвана местная полиция, которая на основании ряда неопровержимых улик — ссоры между обоими мужчинами, присутствия Лонгтона у тела умирающего и, наконец, слов самого сквайра — арестовала мистера Перси Лонгтона по обвинению в убийстве сквайра Эддльтона». В разделе последних известий сообщается, что обвиняемый отправлен в Луис, но он упорно отрицает свою вину. Вот основные факты, Холмс.

Некоторое время мой друг молча курил трубку.

— Что говорит Лонгтон о причинах ссоры? — спросил он наконец.

— Здесь сообщается, что Лонгтон сам заявил полиции о ссоре с дядей по вопросу продажи фермы в Чэдфорде. Эту продажу Лонгтон считал новым бессмысленным разбазариванием земельных владений.

— Новым?

— Оказывается, сквайр Эддльтон продал за последние два года еще часть имения, — ответил я, бросая газету на кушетку. — Должен сказать, Холмс, мне редко приходилось видеть дело, в котором вина преступника была бы столь очевидной.

— Да, — сказал Холмс. — Действительно, если факты, сообщенные газетой, изложены правильно, я не могу представить себе, для чего этот мистер Винсент намеревается отнимать у меня время. Но вот, если не ошибаюсь, наш клиент уже поднимается по лестнице.

Послышался стук в дверь, и миссис Хадсон доложила о приходе мистера Винсента. Наш посетитель оказался маленьким, пожилым, с длинным бледным лицом в бакенбардах. Некоторое время он стоял молча, разглядывая нас близорукими глазами через пенсне.

— Как это нехорошо с вашей стороны, мистер Холмс! — воскликнул он резко. — Ведь моя телеграмма предполагала абсолютное сохранение тайны, сэр. Дело моего клиента…

— Это мой коллега, доктор Уотсон, — прервал Холмс, жестом приглашая посетителя сесть. — Я заверяю вас, что присутствие доктора Уотсона может оказаться неоценимым.

Мистер Винсент повесил шляпу и, опустившись на стул, обратился ко мне:

— Прошу поверить, доктор Уотсон, что у меня не было ни малейшего намерения обидеть вас. Но это ужасное утро, смею сказать, совершенно ужасное для тех, кто уважает семью Эддльтонов из Фаулкс-Раса…

— Совершенно верно, — согласился Холмс. — Но я думаю, что утренняя прогулка пешком до железнодорожной станции могла немного успокоить ваши нервы. Физические упражнения действуют успокаивающе.

Наш посетитель поднял брови.

— Послушайте, сэр, я не могу понять, каким образом вы…

— Ну-ну, — прервал его Холмс. — Ведь ясно, что человек, ехавший до станции в экипаже, не может появиться с брызгами свежей глины на левой гетре и таким же пятном глины на наконечнике палки. Вы шли по каменистой сельской тропинке, но вам, очевидно, пришлось пересечь вброд ручей.

— Ваши выводы совершенно правильны, сэр, — ответил мистер Винсент, с удивлением рассматривая Холмса поверх пенсне. — Моя лошадь на пастбище, а в деревне не оказалось даже клячи. Так я смею просить вас, мистер Холмс, или, вернее, самым настоятельным образом требовать помощи моему несчастному клиенту мистеру Перси Лонгтону.

Холмс откинулся на спинку кресла и закрыл глаза.

— Боюсь, что я ничем не смогу помочь, — заявил он. — Доктор Уотсон уже сообщил мне основные факты, и они, пожалуй, неоспоримо доказывают вину Лонгтона. Кто ведет дело?

— Местная полиция связалась со Скотленд-Ярдом. К нам направили некоего инспектора Лестрейда… Боже мой! Мне кажется, мистер Холмс, у вас мучительный приступ ревматизма… Может быть, мне нужно было бы пояснить вам, — продолжал посетитель, — что я — старший компаньон юридической конторы «Винсент, Пибори и Винсент», в Форест-Роу, и Эддльтоны уже более пятидесяти лет доверяют нам ведение своих дел.

Холмс взял газету и, отметив ногтем статью, передал ее юристу, не говоря ни слова.

— Сообщение достаточно точное, — сказал грустно юрист, пробежав глазами газетный столбец. — Но здесь не сказано, что входная дверь оказалась незапертой, хотя сквайр говорил дворецкому Морстеду, что он ее закроет сам.

Холмс насторожился:

— Не заперта, говорите вы? Гм! Но это можно объяснить тем, что сквайр Эддльтон просто забыл это сделать. И все же в этом деле один или два пункта мне еще не совсем ясны.

— А именно, сэр?

— Убитый был в ночном белье?

— Нет, он был одет. В ночном белье был мистер Лонгтон. После обеда сквайр уехал из дома примерно на час.

— Часто ли совершал он такие прогулки верхом?

Мистер Винсент перестал приглаживать бакенбарды и бросил пытливый взгляд на Холмса.

— У сквайра не было такой привычки, — ответил он визгливо. — Но ведь он вернулся невредимым, и я не понимаю…

— Совершенно верно, — подтвердил Холмс. — Вы считали сквайра человеком богатым? Прошу ответить точно.

— Матайас Эддльтон был очень богатым. Около сорока лет тому назад он эмигрировал в Австралию. В семидесятых годах вернулся с большим состоянием, приобретенным на австралийских золотых приисках. После смерти своего старшего брата он унаследовал родовое имение в Фаулкс-Расе. К сожалению, я не могу утверждать, что его любили соседи. Это был очень замкнутый человек. Его боялись как мирового судью. Словом, он был жестокий, резкий, тяжелый человек.

— А мистер Перси Лонгтон был с дядей в хороших отношениях?

Минуту юрист колебался.

— Боюсь, что нет, — сказал он медленно. — Мистер Перси — сын покойной сестры сквайра. В Фаулкс-Расе он живет с детства. Сейчас управляет имением дяди. Он, конечно, является наследником всего майората, включая дом и часть земли. Лонгтон негодовал, когда дядя продавал фермы и участки. Вот это-то и явилось причиной враждебных отношений между ними. Хуже всего то, что именно в эту ночь его жены не было дома.

— Его жены?

— Да. Миссис Лонгтон — милая, очаровательная молодая женщина. Она осталась на ночь у друзей в Ист-Гринстеде и должна была вернуться сегодня утром. — Винсент помедлил. — Бедная маленькая Мэри, — закончил он тихо. — Какой ужасный сюрприз для нее! Сквайр убит, а ее муж обвинен в убийстве!

— Еще один, последний вопрос, — сказал Холмс. — Что говорит ваш клиент о событиях этой ночи?

— Его версия очень проста, мистер Холмс. Он утверждает, что за обедом сквайр объявил о намерении продать ферму в Чэдфорде, а когда Лонгтон стал говорить ему о нецелесообразности такой продажи и о большом ущербе, который она принесет имению, сквайр очень грубо ответил ему. Это и вызвало разговор на повышенных тонах. Потом сквайр приказал подать верховую лошадь и, не говоря ни слова, уехал из дома. Возвратившись, он потребовал бутылку портвейна и пригласил племянника. Спор возобновился. Но мистер Перси вскоре пожелал дяде спокойной ночи и удалился к себе в комнату. Он был возбужден и не мог уснуть. По его словам, он дважды садился на постели, ему казалось, что он слышит голос дяди из большого холла.

— Почему же он не пошел проверить это? — резко прервал Холмс.

— Я задал ему тот же вопрос. Он ответил, что дядя сильно пил, и поэтому Лонгтон предположил, что сквайр разговаривает сам с собой. Дворецкий Морстед показал, что это не раз случалось и прежде…

— Продолжайте, пожалуйста.

— Часы над конюшней только что пробили полночь, и Лонгтон стал понемногу засыпать. Вдруг раздался ужасный вопль. Соскочив с кровати, Лонгтон надел халат, схватил свечу и побежал в холл. Открыв дверь, он в ужасе отпрянул. Сквайр Эддльтон лежал в большой луже крови. Мистер Лонгтон бросился к дяде и увидел орудие убийства, топор палача. Лонгтон почувствовал слабость и тошноту. Сам не сознавая, что делает, он наклонился и поднял с пола топор. В этот момент Морстед и перепуганные горничные ворвались в холл. Такова версия моего несчастного клиента.

— Так-так, — сказал Холмс.

Некоторое время мы с мистером Винсентом безмолвно сидели, устремив взгляд на Холмса.

Голова моего друга была откинута на спинку кресла, глаза закрыты. Только тонкая ленточка дыма, поднимавшаяся из глиняной трубки Холмса, свидетельствовала, что за пассивной маской его орлиного лица скрывается напряженная работа мысли. Через минуту он вскочил на ноги.

— Воздух Эшдона, наверно, не причинит вам вреда, Уотсон, — сказал он энергично. — Мистер Винсент! Мой друг и я в вашем распоряжении.

Было уже за полдень, когда мы сошли с поезда на полустанке Форест-Роу. Мистер Винсент телеграфом заказал нам номера в гостинице «Зеленый человек» — старом потрескавшемся каменном здании. Воздух был пропитан ароматом леса, покрывавшего суссекские холмы. Лес окружал селение со всех сторон. Когда я глядел на этот зеленый пейзаж, мне казалось, что на фоне безмятежных окрестностей трагедия Фаулкс-Раса приобретает еще более зловещий оттенок.

Почтенный юрист, очевидно, разделял мои чувства, в то же время Холмс был целиком погружен в раздумья. Он не принимал никакого участия в разговоре, если не считать его краткого замечания о том, что начальник станции, по-видимому, несчастлив в браке и что он недавно изменил положение своего зеркала для бритья.

Наняв в гостинице одноконный экипаж, мы отправились в поместье Фаулкс-Рас, расположенное в трех милях от деревни. Дорога шла по лесистым склонам пиппинфорндского холма.

Мы поднялись на его вершину, и я залюбовался видом чудесной торфяной равнины, поросшей вереском. Мистер Винсент коснулся моей руки.

— Фаулкс-Рас, — сказал он.

Это был длинный дом из серого камня. Поля, начинающиеся прямо от стен старинного здания, переходили в глубокую лесистую долину, над ней вертикально поднимался столб дыма и оттуда слышалось гудение паровой пилы.

— Эшдонская лесопилка, — пояснил мистер Винсент. — Эти леса расположены за границами поместья. В радиусе трех миль здесь нет других строений.

Когда мы ехали по подъездной аллее, в дверях дома появился пожилой слуга. Узнав Винсента, он бросился к нему навстречу.

— Слава Богу, вы приехали, сэр! — воскликнул он. — Миссис Лонгтон…

— Она вернулась? — прервал его мистер Винсент. — Бедняжка! Я сейчас к ней пройду.

— Здесь сержант Клер и инспектор из Лондона.

— Прекрасно, Морстед.

— Одну минутку! — сказал Холмс. — Перенесли ли куда-нибудь тело вашего хозяина?

— Его положили в оружейную комнату, сэр.

— Надеюсь, больше ни к чему не притрагивались? — спросил Холмс резко.

— Нет, сэр, — пробормотал Морстед. — Все осталось, как было.

Из небольшого вестибюля, откуда Морстед забрал наши шляпы и трости, мы попали сразу в большую комнату с каменными стенами, сводчатым потолком и несколькими узкими заостренными кверху окнами. Их стекла были расписаны цветными гербами, через которые еле пробивались лучи вечернего солнца. Тощий мужчина, сидевший за письменным столом, увидев нас, вскочил и покраснел от негодования.

— Почему вы здесь, мистер Холмс? — воскликнул он. — В этом деле нет необходимости применения ваших талантов.

— Не сомневаюсь, что вы правы, Лестрейд, — беззаботно ответил мой друг. — Тем не менее бывали случаи…

— Когда счастье оказывалось на стороне теоретика, мистер Холмс? Кто же вызвал вас сюда, если полицейскому инспектору будет разрешено задать такой вопрос?

— Мистер Винсент, юридический консультант семьи Эддльтонов, — ответил я. — Это он обратился за помощью к мистеру Шерлоку Холмсу.

— Ах вот как! — воскликнул Лестрейд, бросив недобрый взгляд на маленького человека. — Но теперь уже слишком поздно применять ваши великолепные теории, мистер Холмс. Преступник арестован. Всего хорошего, джентльмены!

— Минуточку, Лестрейд, — сказал Холмс решительно. — В прошлом вам случалось ошибаться, и нет гарантии, что вы и в дальнейшем не наделаете ошибок. Возможно, в данном случае вы действительно арестовали виновного, и, должен признаться, пока я сам так думаю. Однако вы ничего не потеряете, если мне придется подтвердить вашу правоту. С другой стороны…

— Ах, это постоянное «с другой стороны»! Впрочем, — неохотно добавил Лестрейд, — я не считаю, что ваши расследования могут принести вред. Если желаете терять время, мистер Холмс, — дело ваше. Ах, доктор Уотсон, какое невероятное преступление!

Я последовал за Холмсом к камину в дальний угол комнаты и отшатнулся при виде ужасной картины. На дубовом полу — большое черное пятно. Камин и даже стенная панель вблизи были покрыты брызгами и пятнами темно-красного цвета.

Мистер Винсент, бледный как смерть, отвернулся и упал на стул.

— Остановитесь, Уотсон, — отрывисто приказал Холмс. — Я полагаю, Лестрейд, что здесь не было отпечатков ног? — Он указал на забрызганный кровью пол.

— Здесь были следы только одного человека, мистер Холмс. Перси Лонгтона, — с кислой улыбкой ответил Лестрейд.

— Вот как! Похоже, что вы кое-чему научились. Между прочим, что с халатом обвиняемого?

— Как что?

— Посмотрите на стены, Лестрейд, на стены! Конечно, если грудь халата Лонгтона также испачкана кровью, можно будет быстро согласиться с вашими доводами.

— Рукава халата пропитаны кровью, если вы именно это имели в виду.

— Ну, это вполне естественно. Ведь Лонгтон помогал поднять голову умирающего. Рукава мало что дают. Халат у вас?

Инспектор Скотленд-Ярда пошарил в своем кожаном саквояже и вытащил серый шерстяной халат.

— Вот он.

— Гм! Пятна на рукавах и краях халата. А на груди ни одного пятна. Любопытно, но, к сожалению, неубедительно. А! Это орудие преступления!

Лестрейд вытащил из саквояжа жуткий предмет. Это был топор с коротким и узким топорищем и широким лезвием. Он был целиком из стали.

— Это, очевидно, очень старинная вещь, — сказал Холмс, рассматривая лезвие через лупу. — Между прочим, куда был нанесен удар?

— Вся верхняя часть черепа сквайра Эддльтона была рассечена, как гнилое яблоко, — ответил Лестрейд. — Поистине чудо, что к нему вернулось сознание хотя бы на миг. Чудо, довольно-таки неприятное для мистера Лонгтона, — добавил он.

— Говорят, сквайр произнес его имя.

— Да.

Стройная молодая женщина, рыдая, вбежала в комнату. Ее темные глаза лихорадочно горели, руки были крепко сжаты.

— Спасите его! — дико кричала она. — Он невиновен, клянусь вам! О, мистер Холмс, спасите моего мужа!

Не думаю, чтобы кто-нибудь из нас, не исключая даже Лестрейда, остался равнодушным в этот момент.

— Я сделаю все, что в моих силах, — сказал Холмс мягко. — А теперь расскажите мне о своем муже.

— Он самый добрый человек на свете!

— Не сомневаюсь. Но я имею в виду его внешние данные. Например, могли бы вы сказать, что он ростом выше сквайра Эддльтона?

Миссис Лонгтон удивленно взглянула на Холмса.

— Конечно, нет, — сказала она. — Ведь сквайр выше шести футов…

— Так. Мистер Винсент, может быть, вы сможете уточнить, когда сквайр Эддльтон начал продавать свое имение по частям?

— Первая продажа имела место два года тому назад, вторая примерно полгода, — ответил юрист без колебания. — А теперь, мистер Холмс, если я вам не нужен, я уведу миссис Лонгтон в гостиную.

Мой друг поклонился.

— Нам незачем больше беспокоить миссис Лонгтон, — сказал он. — Но мне хотелось бы сказать несколько слов дворецкому.

В ожидании последнего Холмс подошел к окну и, заложив руки за спину, глядел на пустынный ландшафт. Лестрейд, снова усевшийся за письменный стол, грыз кончик ручки и с любопытством глядел на Холмса.

— А, Морстед! — сказал Холмс, когда вошел дворецкий. — Вы, конечно, хотите сделать все, чтобы помочь мистеру Лонгтону. Мы приехали сюда с тем же намерением.

Дворецкий беспокойно переводил взгляд с Лестрейда на Холмса.

— Ну-с, — продолжал мой друг, — я уверен, что вы сможете оказать эту помощь. Например, постарайтесь вспомнить, не получал ли сквайр писем в тот вечер.

— Да, сэр. Он получил одно письмо.

— Вот как! Не можете ли вы еще что-нибудь добавить?

— Боюсь, что нет, сэр. На конверте был местный штемпель, сам конверт был обычный, дешевый. Такими пользуются все. Но меня удивило… — Дворецкий на миг замялся.

— Что же удивило вас? Может быть, поведение сквайра? — тихо спросил Холмс.

— Да, сэр, как раз это самое. Как только я подал ему письмо, он тут же вскрыл его и начал читать. По мере того как он читал, на его лице появилось такое выражение, что я был рад убраться из комнаты. Когда я вернулся, сквайр вышел, а на колосниках камина тлели куски сожженной бумаги.

Холмс потер руки.

— Ваша помощь неоценима, Морстед, — сказал он. — Теперь вспоминайте хорошенько. Полгода тому назад, как вы, может быть, знаете, ваш хозяин продал участок земли. Вы, конечно, не сможете припомнить, не приходило ли к вашему хозяину в то время письмо.

— Нет, сэр, не помню.

— Это естественно. Благодарю вас, Морстед, я думаю, это все.

Что-то в голосе Холмса заставило меня поднять на него глаза, и я изумился перемене, происшедшей в нем. Глаза Холмса горели от возбуждения, легкая краска появилась на щеках.

— Садитесь, Уотсон, — пригласил он, — вон туда. — Он выхватил лупу из кармана и начал тщательный осмотр.

Я с увлечением следил за ним. Камин, каминная доска, даже пол подверглись тщательному и методичному осмотру. Холмс ползал на коленях.

В середине комнаты лежал персидский ковер. Добравшись до него, Холмс вдруг замер на месте.

— Вам следовало бы заметить это, Лестрейд, — тихо сказал он. — Здесь видны слабые отпечатки ноги.

— Что из этого, мистер Холмс? — ухмыльнулся Лестрейд, подмигивая мне. — По этому ковру ходило много народу.

— Но в последние дни не было дождя. Сапог, оставивший этот след, был слегка влажный. Мне незачем объяснять вам причины. А это еще что?

Холмс соскоблил что-то с ковра и тщательно рассмотрел через лупу. Лестрейд и я подошли к нему.

— Ну, что же это?

Не говоря ни слова, Холмс передал лупу инспектору и протянул руку, в которой что-то лежало.

— Пыль, — объявил Лестрейд.

— Сосновые опилки, — спокойно возразил Холмс. — Мелкие крупинки ясно видны. Заметьте, что я соскоблил их со следа сапога.

— Правильно, Холмс! — воскликнул я. — Но мне непонятно…

Мой друг взглянул на меня блестящими глазами.

— Пойдемте, Уотсон, — сказал он, — разыщем конюшню.

На мощеном дворе мы подошли к конюху, который насосом накачивал воду. Я еще прежде говорил, что Холмс обладал даром заводить непринужденные беседы с трудовым людом. Обменявшись с конюхом несколькими словами, он добился полного его доверия, и, когда мой друг высказал мысль, что сейчас, наверно, трудно будет установить, на какой лошади ездил в ту ночь его хозяин, конюх тут же ответил:

— Это была Рейнджер, сэр. Вот ее стойло. Вы хотите посмотреть копыта? Почему бы нет? Вот, пожалуйста, и можете скрести их своим ножом сколько душе угодно.

Холмс внимательно осмотрел кусочки земли, снятые с копыта лошади, осторожно спрятал их в конверт и, вложив в руку конюха полсоверена, снова вошел в дом.

— Теперь, Уотсон, нам осталось только одно: забрать шляпы и трости и вернуться в гостиницу, — внезапно объявил Холмс. — А, Лестрейд! — продолжал он, когда инспектор Скотленд-Ярда появился в дверях. — Я хочу обратить ваше внимание на стул возле камина.

— Но ведь около камина нет стула!

— Вот поэтому-то я и обращаю на него ваше внимание. Пойдемте, Уотсон, нам здесь нечего больше делать.

Вечер прошел довольно приятно, хотя я немного досадовал на Холмса. Он отказался отвечать на мои расспросы под предлогом, что завтра сможет дать более подробный ответ. Холмс вступил с хозяином гостиницы в разговор на местные темы, которые для нас, посторонних, не представляли, в сущности, никакого интереса.

Проснувшись на следующее утро, я с удивлением узнал, что мой друг уже успел позавтракать и два часа тому назад куда-то ушел. Я как раз заканчивал завтрак, когда Холмс вернулся, по-видимому, очень освеженный утренней прогулкой.

— Где вы пропадали? — спросил я.

— Я следовал примеру ранней пташки, Уотсон, — рассмеялся он. — Если вы уже покончили с завтраком, едем в Фаулкс-Рас за Лестрейдом. Наступил момент, когда он может оказаться полезным.

Через полчаса мы снова были в старом поместье. Лестрейд приветствовал нас довольно нелюбезно и, выслушав моего друга, с изумлением взглянул на него.

— Ну зачем нам бродить по торфяным полям? — сказал инспектор. — Какая муха вас укусила, Холмс?

Мой друг ответил сухо:

— А я-то думал предоставить вам возможность самому арестовать убийцу сквайра Эддльтона.

Лестрейд схватил Холмса за руку.

— Вы это серьезно?! — воскликнул он. — А как же с уликами? Ведь они ясно доказывают…

Холмс молча указал пальцем на склоны вересковых полей, за которыми виднелась лесистая долина.

— Там, — спокойно сказал он.

Эту прогулку я долго буду помнить. Я знаю, что Лестрейд, как и я, не имел ни малейшего представления, куда мы идем. Мы следовали за высокой худощавой фигурой Холмса по лугам, каменистой дороге, по пустынным торфяникам. Пройдя свыше мили, мы добрались до поросшей лесом долины и вошли в тень сосен. До нас доносилось жужжание паровой лесопилки, похожее на гудение гигантского насекомого. Воздух был насыщен характерным запахом обжигаемого дерева. Вскоре мы оказались среди штабелей строевого леса эшдонской лесопилки.

Не колеблясь ни минуты, Холмс направился к хижине с надписью «Управляющий» и решительно постучал. Миг ожидания — и дверь распахнулась.

Мне редко приходилось видеть более внушительную фигуру, чем та, которая появилась перед нами на пороге. Хозяин хижины был гигантского роста, его широкие плечи закрывали всю дверь, спутанные волосы рыжей бороды свисали на грудь наподобие львиной гривы.

— Что вам нужно? — проворчал он.

— Полагаю, что имею удовольствие говорить с мистером Томом Грирли? — вежливо спросил Холмс.

Человек не отвечал. Он откусил кусок жевательного табака. Его глаза холодно глядели на нас.

— Ну и что же, если это так? — спросил он наконец.

— Друзья называют вас Лонг Том — Длинный Том, не правда ли? — сказал спокойно Холмс. — Так вот, мистер Томас Грирли, думаю, что вы поступаете неблагородно, заставляя ни в чем не повинного человека расплачиваться за ваши злодеяния.

Одно мгновение гигант стоял неподвижно, словно каменный, затем с диким ревом бросился на Холмса. Мне удалось обхватить его за талию, а руки Холмса были погружены в торчащую спутанную бороду Грирли. Все же нам пришлось бы плохо, если бы Лестрейд не приставил револьвер к виску этого человека. Только прикосновение холодной стали заставило его прекратить сопротивление. В ту же минуту Холмс защелкнул наручники на его огромных узловатых руках.

По блеску глаз Грирли я предположил было, что он снова собирается наброситься на нас, но он вдруг грустно рассмеялся и обратился к Холмсу.

— Не знаю, кто вы, мистер, — сказал он, — но вы ловко это проделали. Если расскажете мне, как вам это удалось, я отвечу на все ваши вопросы.

Он провел нас в небольшую контору и бросился на стул, предоставив нам самим устраиваться как угодно.

— Как вы меня нашли, мистер? — беззаботно спросил он, поднимая скованные руки, чтобы откусить еще кусок табака.

— К счастью для невиновного, мне удалось обнаружить кое-какие следы вашего присутствия, — сказал Холмс. — Признаюсь, когда мне предложили расследовать это дело, я был убежден в виновности мистера Перси Лонгтона. Эта уверенность сохранилась у меня и по прибытии на место преступления. Но вскоре я познакомился с рядом деталей, которые были незначительны сами по себе, но бросали новый свет на все это дело. Ужасный удар, убивший сквайра Эддльтона, испачкал кровью камин и даже часть стены. Почему же не было пятен на груди халата того человека, который нанес этот удар? В этом было что-то непонятное, вызывающее сомнение. Далее я заметил, что у камина, где лежал убитый, не было стула. Значит, сквайра ударили, когда он стоял, а не сидел, а так как была рассечена верхняя часть черепа, значит, удар был нанесен с того же уровня, если не с большей высоты. Когда я узнал от миссис Лонгтон, что сквайр был ростом выше шести футов, у меня уже не было сомнений в том, что в ходе следствия возникла серьезная ошибка. Мне удалось установить, что в то утро сквайр получил письмо, которое он, по-видимому, сжег. Сейчас же вслед за этим он поссорился с племянником по поводу предполагаемой продажи одной из ферм. Сквайр Эддльтон был богатым человеком. Спрашивается: к чему же было тогда периодически продавать свои земли, причем первая продажа была произведена два года тому назад? Ясно, что его жестоко шантажировали.

— Ложь, клянусь Богом! — прервал яростно Грирли. — Он должен был только вернуть то, что ему не принадлежало. В этом заключается истина.

— Осматривая комнату, — продолжал мой друг, — я обнаружил следы сапог, на что и обратил ваше внимание, Лестрейд, а так как погода была сухая, то я, разумеется, понял, что след был оставлен после совершения преступления. Сапог этого человека оказался влажным потому, что он ступил в лужу крови. Сквайр, под влиянием резких протестов своего племянника, после обеда куда-то уехал верхом. Ясно, что он хотел переговорить с кем-то, быть может умолять его. В полночь этот человек пришел в дом. Он должен был обладать очень высоким ростом и огромной силой, чтобы с одного удара рассечь череп. На подошвах ног этого человека были сосновые опилки. Между мужчинами произошла ссора, возможно из-за отказа платить, затем более высокий человек сорвал со стены оружие и, раздробив череп сквайру, скрылся. Где, спрашивал я себя, можно найти землю, смешанную с древесными опилками? Конечно, в лесопилке. А здесь, в долине, находится только эшдонская лесопилка. Мне еще прежде приходила мысль, что ключ к этому ужасному преступлению следует искать в прежней жизни сквайра. Поэтому я провел поучительный вечерок, болтая с хозяином нашей гостиницы. Задавая, по его мнению, праздные вопросы, я вытянул из него ценные сведения. Два года тому назад какой-то австралиец был назначен управляющим эшдонской лесопилкой по личной рекомендации сквайра Эддльтона. А сегодня утром, когда вы вышли из своей хижины, Грирли, чтобы дать рабочим дневное задание, я стоял за этими штабелями строевого леса. Я увидел вас и понял, что дело закончено.

Австралиец напряженно, с горькой улыбкой слушал рассказ Холмса.

— Моя беда заключается в том, что он пригласил именно вас, мистер, — сказал он дерзко. — Но я не хочу нарушать нашего уговора и расскажу вам сейчас то немногое, чего вы еще не знаете. История начинается с семидесятых годов, когда недалеко от Калгурли было открыто месторождение золота. У меня был младший брат, который вступил в компанию с англичанином, носящим имя Эддльтон. Оба, разумеется, разбогатели.

В те времена дороги к золотым приискам были небезопасны, потому что в зарослях орудовали беглые каторжники. Так вот, всего лишь через неделю после того, как мой брат и Эддльтон напали на новую жилу, был ограблен транспорт с золотых приисков в Калгурли, стражник и кучер застрелены. По ложному доносу Эддльтона мой несчастный брат был схвачен и обвинен в нападении на транспорт с золотом. В те дни закон действовал быстро, и брата в ту же ночь повесили на дереве. Золотоносная жила осталась целиком во владении Эддльтона. Меня в то время не было на месте, я работал на рубке строевого леса в Голубых горах. Лишь через два года я узнал от одного золотоискателя правду, которую сообщил ему перед смертью помощник повара. Этот помощник повара был в свое время подкуплен Эддльтоном. Эддльтон нажился и вернулся в Старый Свет. У меня же не было ни гроша, чтобы поехать за ним. С этого дня я начал откладывать деньги, чтобы поехать разыскивать убийцу моего брата… Да, убийцу, будь он проклят! Только через двадцать лет я нашел его, и этот миг вознаградил меня за все годы лишения и ожидания.

«Доброе утро, Эддльтон», — сказал я. Его лицо сделалось серым, трубка выпала изо рта.

«Лонг Том Грирли!» — проговорил он и задохнулся. Я подумал, что он лишится сознания. Ну, мы с ним побеседовали, и я заставил его дать мне эту работу. И начал я выкачивать из него деньги. Это был не шантаж, мистер, а восстановление моих прав на имущество погибшего брата. Два дня тому назад я снова написал ему письмо, и ночью он приехал ко мне верхом, ругаясь и клянясь, что я разоряю его. Я сказал, что даю ему срок до полуночи: будет он платить или нет? Я обещал приехать к нему за ответом.

Он ждал меня в холле, обезумевший от спиртного и злобы. Он бранился, кричал, что не боится моего доноса в полицию. Неужели, говорил он, поверят словам грязного австралийского лесоруба, а не ему, владельцу поместья и мировому судье!

«Я так же удружу тебе, как удружил в свое время твоему никчемному брату!» — кричал он. Эти слова и заставили меня совершить то, что я сделал. В моем мозгу что-то защелкнулось, я сорвал со стены первое попавшееся под руку оружие и ударил по рычащей, оскаленной голове Эддльтона. Минуту я молча смотрел на него… «Это тебе за меня и за Джима», — прошептал я, повернулся и убежал. Вот и вся моя история, мистер. А теперь я хочу, чтобы вы увели меня прежде, чем вернутся мои рабочие.

Лестрейд и его пленник уже дошли до двери, когда их остановил голос Холмса.

— Мне хотелось бы знать, — сказал он, — известно ли вам, каким именно оружием вы убили сквайра Эддльтона?

— Я уже сказал, что схватил со стены первое попавшееся оружие. Кажется, это был топор или дубинка…

— Это был топор палача, — сказал Холмс.

Австралиец ничего не ответил, но, когда он пошел к дверям за Лестрейдом, мне показалось, что странная улыбка осветила его грубое бородатое лицо.

Мой друг и я медленно шли по лесу.

— Странно, — сказал я, — что ненависть и чувстве мести могут жить двадцать лет.

— Дорогой Уотсон, — возразил Холмс, — вспомните старую сицилийскую поговорку: месть — это единственное блюдо, которое особенно вкусно, когда его едят в холодном состоянии. Но, посмотрите-ка, — продолжал он, прикрывая рукою глаза, — вон какая-то женщина бежит к нам по тропинке. Это, видимо, миссис Лонгтон. Хотя я и обладаю некоторым количеством рыцарских чувств, я не в настроении слушать излияния женской благодарности. Поэтому давайте пойдем боковой тропинкой за кустами. Если мы прибавим шагу, мы поспеем к вечернему поезду в Лондон.


(Пер. В. Штенгеля)


Загадка рубина «Аббас»

После… нашей поездки в Девоншир Холмс был занят двумя делами крайней важности… известный карточный скандал в Нонпарель-клубе… и дело несчастной мадам Монтпенсьер. Собака Баскервилей
Просматривая свои записи, я обнаружил, что в них отмечено: вечером десятого ноября началась первая метель зимы 1886 года. Тот день был темным и холодным, с жестоким пронизывающим ветром, завывающим за окнами; а когда ранние сумерки превратились в ночь, уличные фонари, мерцающие сквозь мрак Бейкер-стрит, осветили пустые тротуары, сверкающие от внезапно упавшего снега.

Едва три недели минуло с того дня, как мы с моим другом Шерлоком Холмсом вернулись из Дартмура, завершив то необычное дело, подробности которого я уже описывал под названием «Собака Баскервилей», и, хотя с тех пор случилось несколько преступлений, привлекших внимание моего друга, ни одно не могло удовлетворить его страсть к необычному или родить ту вдохновенную вспышку гения логики и дедукции, которая возникала лишь при виде сложной, запутанной проблемы.

В камине весело потрескивал огонь, и я, удобно откинувшись в кресле и лениво оглядывая нашу несколько неаккуратную, но уютную гостиную, должен был признать, что бьющий в оконные стекла снег с градом лишь усиливает чувство спокойствия и довольства. По другую сторону камина в мягком кресле расположился Шерлок Холмс, вяло перелистывающий страницы справочника в черной обложке — на букву «Б»; Холмс только что сделал какие-то пометки возле «Баскервиля», и теперь, блуждая взглядом по именам и заметкам, покрывающим страницы тома, он время от времени посмеивался и издавал неразборчивые восклицания. Я отбросил свою книгу — «Ланцет», решив поддержать дух моего друга, задав ему вопрос относительно одного-двух незнакомых мне имен… когда вдруг сквозь завывания ветра я различил звяканье колокольчика у входной двери.

— К нам гость, — сказал я.

— Скорее это клиент, Уотсон, — заметил Холмс, откладывая книгу. — И по неотложному делу, — добавил он, взглянув на оконное стекло, залепленное снегом. — Погода слишком сурова, а это возвещает нам…

Холмс не успел договорить — мы услышали стремительные шаги на лестнице, дверь резко распахнулась, и наш гость, споткнувшись, ввалился в гостиную.

Это оказался невысокий, тучный человек, в промокшем насквозь макинтоше и котелке, поверх которого был намотан шерстяной шарф, завязанный под подбородком. Холмс повернул абажур настольной лампы так, что свет упал на вошедшего, и на какое-то мгновение наш гость замер, таращась на нас; с его одежды капала вода, оставляя пятна на ковре. Он мог бы показаться смешным — с его бочкообразным туловищем и круглым лицом, обмотанным шарфом, если бы не беспомощное страдание, светящееся в карих глазах, и не дрожащие руки, которыми он дергал нелепый шарф, завязанный бантом.

— Снимайте плащ и садитесь к огню, — приветливо произнес Холмс.

— Я, безусловно, должен извиниться за свое неуместное вторжение, джентльмены, — начал вошедший. — Но боюсь, что возникшие обстоятельства грозят… грозят…

— Быстрее, Уотсон!

Но я не успел. Раздался тяжкий стон — и наш гость с грохотом свалился на пол, потеряв сознание.

Прихватив с буфета немного бренди, я влил его в рот несчастного, а Холмс, успевший уже снять с толстяка шарф, заглядывал через мое плечо.

— Что вы можете сказать о нем, Уотсон? — спросил он.

— Ну, он перенес серьезное потрясение, — заметил я. — Судя по внешности, он человек вполне обеспеченный и респектабельный, скорее всего бакалейщик, и, без сомнения, когда он придет в себя, мы узнаем о нем гораздо больше.

— Э, я думаю, мы можем отважиться и на более смелые предположения, — задумчиво произнес мой друг. — Когда дворецкий из весьма богатого дома внезапно мчится сквозь снежную бурю, чтобы упасть без чувств на мой скромный ковер, я предвкушаю нечто более серьезное, нежели взломанный денежный ящик.

— Дорогой Холмс!..

— Могу поставить гинею за то, что под пальто у него — ливрея… Ну, что я говорил!

— Хорошо, пусть так, и все же я не понимаю, почему вы предположили, что он именно из богатого дома.

Холмс приподнял безжизненную руку лежащего.

— Вы можете видеть, Уотсон, что подушечки обоих больших пальцев потемнели. Поскольку этот человек явно ведет малоподвижный образ жизни, то я могу найти лишь одно объяснение подобному изменению цвета кожи. Он постоянно полирует пальцами серебро.

— Но, Холмс, серебро обычно полируют кусочком замши! — возразил я.

— Ординарное серебро — да. А серебро очень высокого качества полируют все-таки пальцами, из чего я и делаю вывод о богатом хозяйстве. А что касается его внезапного бегства из дома — ну, взгляните, он ведь выскочил в легких лакированных туфлях, несмотря на то что снегопад продолжается с шести часов вечера. О, ему уже лучше, — мягко добавил Холмс, увидев, что наш гость приоткрыл глаза. — Мы с доктором Уотсоном поможем вам добраться до кресла, а когда вы как следует отдохнете, то, конечно, расскажете нам о своих тревогах.

Наш посетитель схватился руками за голову.

— Как следует отдохну! — простонал он. — Бог мой, сэр, да они, должно быть, уже у двери!

— Кто — они?

— Полиция, сэр Джон, все! Рубин «Аббас» украден!

Он уже почти кричал. Мой друг наклонился к нему и положил свои длинные тонкие пальцы на запястье толстяка. Я и прежде не однажды замечал, что Холмс обладает некоей почти магнетической силой, умиротворяюще действующей на людей. И в этот раз произошло то же самое — панический ужас исчез из взгляда нашего гостя.

— Ну а теперь изложите мне факты, — через мгновение приказал Шерлок Холмс.

— Меня зовут Эндрю Джолифф, — начал наш гость уже куда более спокойно, — и последние два года я служил дворецким у сэра Джона и леди Довертон в их доме на Манчестерской площади.

— Сэр Джон Довертон, ученый-садовод?

— Да, сэр. Вообще-то говоря, эти его цветы, особенно знаменитые красные камелии, для него значат куда больше, чем даже рубин «Аббас» и прочие фамильные сокровища. Я так понимаю, вы знаете об этом рубине, сэр?

— Я знаю о его существовании. Но расскажите мне все своими словами.

— Ну, по-моему, на него даже смотреть страшно. Он как огромная капля крови, и внутри у него горит совершенно дьявольский огонь. За два года я его видел лишь однажды, потому что сэр Джон держит его в сейфе, в спальне, и запирает, как смертельно ядовитую тварь, которую нельзя выпускать на свободу. Но вот сегодня вечером я увидел его во второй раз. Это было сразу после обеда, когда один из наших гостей, капитан Мастерман, предположил, что неплохо было бы сэру Джону показать им рубин «Аббас»…

— Имена! — лениво перебил его Холмс.

— Имена, сэр? А, вы имеете в виду гостей. Ну, там был капитан Мастерман, он брат хозяйки, потом лорд и леди Брэкминстер, мистер Данбар, потом высокочтимый Уильям Радфорд, наш член парламента, и миссис Фицсиммонз-Леминг.

Холмс нацарапал что-то на своей манжете.

— Прошу вас, продолжайте, — сказал он.

— Я сервировал кофе в библиотеке, когда капитан высказал свое желание и все леди очень шумно его поддержали. «Я бы предпочел показать вам красные камелии в оранжерее, — сказал сэр Джон. — Тот образчик, который моя жена приколола к своему платью, куда более прекрасен, нежели любой предмет, который можно найти в ларце с драгоценностями, и вы можете сами в этом убедиться». — «Так и позвольте нам убедиться!» — улыбнулся мистер Данбар, и тогда сэр Джон отправился наверх и принес ларец. Когда он поставил ларец на стол и открыл его, все гости столпились вокруг, а хозяйка тем временем приказала мне пойти в оранжерею и зажечь там свет, чтобы гости могли пойти и взглянуть на красные камелии. Но никаких красных камелий там не оказалось.

— Боюсь, что я не совсем понимаю.

— Они исчезли, сэр! Исчезли все до единой! — хрипло воскликнул наш гость. — Когда я вошел в оранжерею, я так и замер с лампой в руках… мне показалось, что я просто сошел с ума. Да, сам куст был на месте, но дюжина крупных цветков, которыми я еще сегодня днем восхищался, пропала, и остался только один лепесток!

Шерлок Холмс потянулся длинной рукой за своей трубкой.

— Замечательно, замечательно, — пробормотал он. — Это очень мило. Но, умоляю, продолжайте вашу интереснейшую историю.

— Я вернулся в библиотеку и сообщил о происшествии. «Но это невозможно! — воскликнула хозяйка. — Я же сама видела цветы как раз перед обедом, когда срезала один из них для себя!» — «Да этот тип просто свихнулся!» — закричал сэр Джон, и тут же, засунув ларец с рубином в ящик стола, бросился в оранжерею, а гости побежали следом за ним. Но камелий не было!

— Минуточку, — перебил Холмс, — когда вы их видели в последний раз?

— Я их видел в четыре часа, а поскольку леди срезала один цветок прямо перед обедом, то, значит, они еще были на месте около восьми. Но цветы тут ни при чем, мистер Холмс! Главное — рубин!

— Ах, да!

Наш гость напряженно наклонился вперед.

— Библиотека была пустой лишь несколько минут, — продолжил он почти шепотом. — Но когда сэр Джон, чуть не обезумев из-за таинственного исчезновения его цветов, вернулся и открыл ящик, рубин «Аббас» вместе с ларцом исчез так же бесследно, как и красные камелии!

Несколько мгновений мы все сидели молча, и тишину нарушал лишь звон падающих углей в камине.

— Джолифф, — задумчиво пробормотал Холмс. — Эндрю Джолифф… Кража бриллиантов в Каттертоне, не так ли?

Толстяк вспыхнул и закрыл лицо ладонями.

— Я рад, что вам это известно, сэр, — выговорил он наконец. — Но, Бог свидетель, я вел честную жизнь с тех пор, как три года назад вышел из тюрьмы. Капитан Мастерман был очень добр ко мне и рекомендовал меня на службу к своему шурину, и я ни разу не давал ему повода пожалеть об этом. Я очень доволен жалованьем и надеюсь, что рано или поздно смогу накопить достаточно, чтобы обзавестись собственной табачной лавкой.

— Что ж, продолжайте рассказ.

— В общем, сэр, я как раз был в холле, посылал конюха за полицией, когда услышал голос капитана Мастермана — дверь в библиотеку была закрыта неплотно… «Черт побери, Джон, — говорил он, — я ведь хотел помочь человеку, попавшему в беду… но теперь я виню себя за то, что не рассказал тебе о его прошлом. Должно быть, он проскользнул сюда, пока все были в оранжерее, и…» Я не стал ждать продолжения, сэр, я лишь сказал Роджерсу, лакею, что если кто-то будет спрашивать обо мне, то меня можно найти у мистера Шерлока Холмса, и я помчался сюда, потому что я много слышал о вас, и я верю, что вы можете защитить от несправедливости человека, уже заплатившего свои долги правосудию. Вы — моя единственная надежда, сэр, и… Бог мой, я так и знал!

Дверь внезапно распахнулась, и высокий, светловолосый человек, закутанный в припорошенный снегом плащ, шагнул в гостиную.

— А, Грегсон… мы вас ждали.

— Не сомневаюсь, мистер Холмс, — сухо ответил инспектор Грегсон. — Ну, этот человек принадлежит нам, так что мы его забираем.

Наш несчастный клиент вскочил на ноги.

— Но я невиновен! Я до него не дотрагивался! — запричитал он.

Полицейский агент скривил губы, вытащил из кармана плоский ларчик и потряс им перед носом толстяка.

— Боже милостивый, да это же ларец из-под рубина! — задохнулся Джолифф.

— Видите, он признает это! А где мы нашли его, вы тоже знаете? Он был обнаружен там, куда вы его положили, милый мой, — под вашим матрасом!

Лицо Джолиффа стало пепельно-бледным.

— Но я же до него не дотрагивался, — тупо повторил он.

— Минуточку, Грегсон, — вмешался Холмс. — Я так понимаю, что у вас имеется и рубин «Аббас»?

— Нет, — ответил Грегсон, — ларчик был пуст. Но рубин не мог уйти далеко, и сэр Джон, между прочим, предложил вознаграждение в пять тысяч фунтов тому, кто его вернет.

— Могу я взглянуть на ларец? Благодарю вас. Боже, какое печальное зрелище! Замок не тронут, зато петли сломаны… Бархат телесного цвета. Но…

Достав из кармана увеличительное стекло, Холмс положил ларчик под настольную лампу и внимательно осмотрел его.

— Весьма любопытно, — сказал он наконец. — Кстати, Джолифф, рубин был в оправе?

— Да, он был в резном золотом медальоне с цепочкой… Но… ох, мистер Холмс…

— Вы можете быть уверены, что я сделаю для вас все, что возможно. Ладно, Грегсон, мы вас больше не задерживаем.

Агент Скотленд-Ярда защелкнул наручники на нашем несчастном посетителе, и минутой позже дверь за ними закрылась.

Какое-то время Холмс задумчиво курил. Придвинув кресло к камину, он, упершись локтями в колени, опустил голову на руки и молча смотрел на огонь, а я наблюдал за тем, как красноватые отсветы обрисовывают в полутьме его тонкое лицо.

— Вы когда-нибудь слышали о Нонпарель-клубе, Уотсон? — внезапно спросил он.

— Нет, это название мне незнакомо, — ответил я.

— Это самый изысканный клуб игроков в Лондоне, — пояснил Холмс. — Список его членов выглядит, как страница из «Дебретта»[4], приправленная цитатами из Готского альманаха. Мне как-то недавно удалось заглянуть в этот список.

— Святые небеса, Холмс, зачем?

— Затем, что богатство слишком часто связано с преступлением, Уотсон. Это один из законов человеческой безнравственности, и закон этот неизменен на протяжении всей истории.

— Но какое отношение этот клуб имеет к рубину «Аббас»? — спросил я.

— Возможно, никакого. А может быть, очень большое. Будьте так любезны, передайте мне биографический справочник на букву «М» — вон там, над стойкой для трубок… Боже мой, это просто удивительно, что одна буква алфавита может охватить такое количество печально известных имен! Вы могли бы с большой пользой для себя изучить этот список, Уотсон. Но где-то здесь и тот человек, который нам нужен. Так, Маппинз… Марстон, отравитель… Мастерман. Достопочтенный Брус Мастерман, родился в 1856 году, образование… хм… ха!.. Подозревался в причастности к делу о наследстве в Хиллерс-Деборне… секретарь Нонпарель-клуба, член клубов… ну, достаточно. — Мой друг швырнул книгу на кушетку. — Ну-с, Уотсон, вы согласны на небольшую ночную прогулку?