Джон Диксон Карр

Убийства павлиньим пером

Глава 1

ПАВЛИНЬИ ПЕРЬЯ

«В доме номер 4 на Бервик-Террас, квартира 8, состоится чаепитие на 10 персон. 31 июля точно в 5 часов пополудни. Присутствие полиции Королевства почтительно приветствуется».



На первый взгляд в этой записке, адресованной в Новый Скотленд-Ярд старшему инспектору Хамфри Мастерсу, не было ничего особенного, что могло бы хоть сколько-нибудь его обеспокоить. Она пришла в среду с утренней почтой, в тот день, когда дьявольская жара достигла наивысшей точки. Записка была без подписи, напечатана в центре жесткого листа писчей бумаги. По мнению юного сержанта Полларда, адъютанта Мастерса, она не добавляла им никаких новых хлопот и в без того тяжелый день.

– Не о чем и говорить, – не без нотки сарказма заметил Поллард. – Если они приглашают всех и каждого, это должно быть довольно большое чаепитие. Что это такое, сэр? Какая-то шутка или просто реклама?

Сержант совершенно не был готов к той реакции, которую эта писулька вызвала у старшего инспектора. Мастерс, как всегда, вне зависимости от погоды, одетый в темно-синий саржевый костюм с жилеткой, задыхался и потел над столом, заваленным бумагами. Но тут его невозмутимое, словно у карточного шулера, лицо, обрамленное седеющими волосами, зачесанными набок, чтобы скрыть лысину, вдруг приобрело ярко-красный цвет. Более того, подняв глаза от записки, он громко выругался.

– Что такое? – всполошился Поллард. – Не хотите же вы сказать?..

– Нет, нет! – прорычал Мастерс. У него была привычка в приступе раздражения напускать на себя вид родителя, упрекающего идиота ребенка. – Не мог бы ты воздержаться от замечаний, Боб, пока не узнаешь, в чем, собственно, дело? Если бы ты играл в эти игры так же долго, как я… Значит, так. Вали отсюда и принеси мне как можно скорее папку с надписью: «Дартли».

На папке красовалась дата двухлетней давности. У Полларда не было возможности просмотреть ее на ходу; но по заголовку он понял, что содержащиеся в ней бумаги касаются убийства, и его уныние в один миг сменилось любопытством. До сих пор Поллард, попавший на службу в полицию через Кембридж, не видел в ней ничего, кроме скуки секретарских обязанностей. Даже тот период, когда он служил патрульным, состоял по большей части всего лишь из гипнотических пассов организации дорожного движения и ареста только одного автомобилиста. Но его заинтриговало зловещее покашливание Мастерса, когда тот просматривал принесенную папку.

– Что-нибудь… потрясающее? – полюбопытствовал сержант.

– Потрясающее! – с невыразимым презрением повторил Мастерс. Но каким бы осторожным ни был бы старший инспектор, он не смог удержаться от того, чтобы не продолжить: – Это убийство, мой мальчик, – вот что это такое. Мы так и не поймали парня, который его совершил, и не похоже, что когда-нибудь нам это удастся. Скажу тебе даже больше: за двадцать пять лет моей работы это единственное убийство, в котором вообще не за что было зацепиться. Потрясающее!

Озадаченный Поллард переспросил:

– Не за что было зацепиться?

– Вот именно, – подтвердил Мастерс, затем скомандовал:

– Надевай шляпу, Боб. Мне нужно минутку поболтать по телефону с заместителем комиссара, а потом мы с тобой нанесем небольшой визит известной тебе персоне…

– Не сэру ли Генри Мерривейлу?

– Почему бы и нет?

– Ради бога, сэр, не делайте этого! – взмолился Поллард. – Только не сегодня. Он будет в ярости. Он разорвет нас в клочья и спляшет на наших останках. Он…

Несмотря на изнуряющую жару, на лице Мастерса проступила легкая ухмылка.

– Не волнуйся. Старик высоко держит голову и на самом деле работает, чтобы добиться изменений. Предоставь это дело мне. Нам нужно поймать его на крючок, Боб, поймать на крючок. Грр-рм. И тогда, если ты его заинтересуешь…

Мастерс был необычно приветлив, когда через десять минут он толчком открыл дверь кабинета Г. М., находящегося пятью лестничными пролетами выше первого этажа здания, похожего на кроличий садок на задах Уайтхолла. Зной здесь ощущался еще сильнее, чем на улице, смешиваясь с запахами старого дерева и бумаги. А поскольку Мастерс толкнул дверь, не удосужившись предварительно постучать, то они застали Г. М. водрузившим ноги на стол, со снятым воротничком и мстительно смотрящим на телефон.

– Пошлите им письмо, – гремел он в трубку с интонациями, смахивающими на речь индейского вождя. И на самом деле, если не считать очков, сдвинутых на кончик широкого носа, деревянное выражение лица Г. М. делало его весьма похожим на индейского вождя. Его лысая голова отсвечивала в солнечных лучах, льющихся из окон, а огромная груда бумаг на столе, казалось, сжалась от зноя. – Редактору «Таймс», дорогой Стинкер, – твердо произнес Г. М. – Вынужден выразить свое недовольство этими прокаженными, гиеноподобными продажными душами, которые имеют бесчестие составлять наше нынешнее правительство. Доколе, спрашиваю я вас, сэр… (Это хорошее выражение, достойно Цицерона, не так ли? Да, мне нравится; продолжим в том же духе…) Доколе, спрашиваю я вас, сэр, наши свободнорожденные англичане должны наблюдать, как общественные деньги тратятся на пустяки, тогда как такое чудовищное количество вещей стоит того, чтобы потратить деньги на них? Возьмем, к примеру, меня. Каждый день я вынужден преодолевать пять лестничных пролетов, а почему? Потому что грязные, бесчестные сквалыги отказываются постановить…

– Ах, сэр, – приветливо произнес Мастерс.

Г. М., перечисляющий ненавистные этажи, был слишком измучен для того, чтобы зарычать.

– Ну хорошо, – сказал он, злобно мигая. – Хорошо. Я мог бы уже знать, что это вы, Мастерс. Чаша моих страданий теперь полна. Вы могли бы войти и расплескать ее. Ба!

– Доброе утро, мисс Ффоллиот, – галантно сказал Мастерс.

Эта конфетка, секретарша Г. М., была ослепительной блондинкой с бумажными манжетами. Стоило им войти, как она поднялась, закрыв блокнот, который, как заметил Поллард, был девственно чист, и юркнула из комнаты. Дыша, словно загнанный вол, Г. М. убрал ноги со стола. Перед ним лежал веер из пальмовых листьев.

– Сказать по правде, – вдруг уступил Г. М., неожиданно ослабляя свою оборону, – я как раз искал что-нибудь интересное. Эти дипломатические маневры нагоняют на меня тоску. Кое-кто снова стреляет по нашему линкору. А это с вами не Боб Поллард? А, думаю, что так и есть. Садитесь, Мастерс. Что у вас на уме?

Столь легкая капитуляция поколебала даже общительного старшего инспектора. Однако Поллард полагал, что Г. М. и в самом деле последние несколько дней вынужден был усиленно работать, и теперь искал пути улизнуть от своих прямых обязанностей. Мастерс подтолкнул через стол бумагу про чай на десять персон. Г. М. кисло изучил ее, вертя большими пальцами.

– О, ах, – протянул он. – Что это такое? Вы намереваетесь?..

– Намереваюсь, – твердо ответил Мастерс. – Более того, сэр Генри, я намерен выставить кордон у дома номер 4 по Бервик-Террас, чтобы туда и змея не смогла проскользнуть. Вот так. А теперь посмотрите на это.

Он вытащил из портфеля папку Дартли и из бумаг в ней извлек еще один лист бумаги примерно того же размера, что и первый. Текст на нем также был напечатан. Пока Мастерс укладывал на столе Г. М. эти листы рядом, Поллард успел прочитать:



«В доме номер 18, Пендрагон-Гарденс, квартира 8, в понедельник 30 апреля в 9.30 утра состоится чаепитие на десять персон. Полиции следует держать ухо востро».



– Не такая вежливая форма, как в предыдущем, не так ли? – спросил Г. М., нахмурившись сравнивая. – Тем не менее оба дома в районе Кенсингтона. Итак?

– Эту записку о Пендрагон-Гарденс мы назовем «Экспонат А», – продолжал Мастерс, постучав по ней пальцем. – Она была адресована мне и пришла в Ярд 30 апреля два года назад. И теперь я спрашиваю вас, сэр, – прорычал он, преисполненный горечью, – что я мог поделать? Э? Больше того, что я сделал не так? Это было началом дела об убийстве Дартли, помните его?

Г. М. ничего не ответил, хотя его глаза немного приоткрылись. Он поднял свой пальмовый веер и подвинул к себе по столу коробку с сигарами.

– Я слишком давно на этой работе, – продолжал Мастерс, опираясь о стол локтями, – чтобы не знать, что с таких вещей не снимешь хороших отпечатков. Э? И я мало что мог сделать, разве что замолвить словечко-другое в районном полицейском участке. Я осмотрел дом номер 18 по Пендрагон-Гарденс. Пендрагон-Гарденс – тихая, довольно шикарная улица в Западном Кенсингтоне. Дом номер 18 оказался пустым – из него выехали за неделю до этого или около того, так что свет и воду еще не отключили. Единственное, что я смог тогда выяснить, – это то, что люди, по каким-то причинам, почему-то боялись этого места и подолгу там не жили. Улавливаете мою мысль, сэр?

– Вы – образец ясности, сын мой, – отозвался Г. М., глядя на него с любопытством. – Хо-хо! Вот только думаю, когда ваш старый бука намерен пролезть и укусить вас…

– Не смейтесь над этим, – посоветовал Мастерс. – Говорю вам, как было. Констебль, который ночью дежурил в том районе, не заметил там ничего подозрительного. Но на следующее утро приблизительно в шесть часов, направляясь обратно в полицейский участок, он обратил внимание, что входная дверь дома номер 18 приоткрыта. Сержант поднялся по ступенькам и обнаружил, что дверь отперта. И это еще не все. Дом пустовал, но в коридоре лежал кусок ковра, стояла вешалка для шляп и пара стульев. Сержант стал заглядывать в комнаты. Нигде никакой мебели – кроме одной комнаты, комнаты слева на первом этаже, что-то вроде гостиной. На окнах там висели шторы, но сержант рассмотрел, что она обставлена: ковер, занавеси и все такое. Даже новая круглая люстра. В общем, ничего особенного, не считая одной вещи. Посредине комнаты стоял большой круглый стол, а на нем кто-то расставил кругом десять фарфоровых чашек с блюдцами. Никаких других чайных принадлежностей, только чашки, и чашки пустые. Чашки… Понимаете, сэр, это выглядело несколько странно. Но если это еще можно как-то объяснить, другое обнаруженное сержантом в этой комнате никакому объяснению не поддавалось. На полу комнаты лежал труп мужчины. – Мастерс глубоко втянул носом воздух. Его румяное лицо озарила скептическая улыбка, словно он гордился своей добросовестностью, как и произведенным теперь драматическим эффектом. – Труп мужчины, – повторил он, протягивая еще бумаги. – У меня вот есть его фотография. Это был маленький человек, в возрасте, в вечернем наряде, поверх него – в легком летнем пальто. (Его шляпа и перчатки оказались на стуле в другом конце комнаты.) Мужчина лежал лицом к столу, между столом и дверью. В него выстрелили дважды из автоматического пистолета 32-го калибра – один раз в грудь, второй – в затылок. Оба выстрела были сделаны с такого близкого расстояния, что, похоже, убийца держал пистолет прямо перед ним. Волосы и шею убитого опалило выстрелами. Все выглядело так, словно пожилой мужчина подошел к столу, может быть, чтобы заглянуть в чашки, а убийца приставил к нему в этот момент пушку и отправил его на тот свет. Согласно медицинскому заключению, он был убит предыдущим вечером между десятью и одиннадцатью часами.

Улики? Да. Но там не обнаружили никаких улик. В комнате нашли массу отпечатков пальцев, включая и пальцы убитого; однако на чашках и блюдцах вообще не было никаких отпечатков, даже рук в перчатках или следа ткани, которой их вытирали. Никто там не курил и не пил; ни один стул не двигали; не было и намека на то, сколько человек могло находиться в комнате и что они могли там делать. Было только еще одно свидетельство: в пепле камина нашли остатки очень большой картонной коробки и фрагменты оберточной бумаги. Однако это не походило на упаковку от чайных чашек. Чашки хранились, как я объясню, в более продуманной таре, в деревянной коробке. Но эта деревянная коробка исчезла.

Фотография запечатлела тощего человека, с кротким лицом, крючковатым носом, подстриженной седой бородой и усами.

– Опознать убитого оказалось легко, – продолжал Мастерс. – И тут – бенс! Мы уткнулись в стену. Высший класс, сэр, он был последним человеком, которого кто бы то ни было стал бы убивать! Его звали Уильям Моррис Дартли. Он был холостяк, очень богатый, и у него не было родственников, кроме незамужней сестры, грозной старой особы, которая вела его дом. Дело не только в том, что у него не было никаких врагов – у него не было даже друзей. В молодости Дартли подозревали в том, что он провернул дельце-другое, связанные с шантажом; но за десятилетия это быльем поросло. Его сестра сообщила – и у меня не было оснований не поверить! – что она может описать каждую минуту из последних пятнадцати лет жизни брата. Мотив? Половина его денег переходила к сестре. Другая половина – музею Южного Кенсингтона. Поскольку в вечер убийства сестра играла в бридж, у нее было железное алиби – мы ее и не подозревали. А больше просто нам некого было подозревать. Последними нанимателями этого дома были мистер и миссис Джереми Дервент. Дервент оказался адвокатом, человеком с ужасающе безупречной репутацией. А с Дартли эта пара имела столько же дел, сколько с человеком на луне, так что мы опять уперлись в глухую стену. Единственным интересом Дартли в жизни было коллекционирование всякого рода предметов искусства, с сильным предпочтением керамики и фарфора. И тут мы снова вернулись к этим десяти чашкам.

Мастерс наклонился вперед и с многозначительным выражением лица побарабанил пальцами.

– Итак, смотрите, сэр. Я не назвал себя ценителем антиквариата. Такие вещи вне моей компетенции. Но про эти чашки даже я мог бы сказать, что они – нечто особенное. На них был рисунок вроде переплетенных павлиньих перьев – оранжевых, желтых и голубых. Нежные краски словно светились в темноте, и казалось, перья шевелятся. Кроме того, чашки были очень старинные. Так что я был прав, когда предположил, что они весьма хороши. Вот отчет эксперта из музея Южного Кенсингтона:



«Эти чашки и блюдца – превосходные экземпляры ранней итальянской майолики из всех, какие я когда-либо видел. Они ведут свою родословную из мастерской маэстро Джорджио Андреоли Диббио, на них стоит его подпись и дата изготовления – 1525 год. Я уверен, эти предметы уникальны. Они, разумеется, не являются чашками для чая, поскольку чай в Европе не знали до середины семнадцатого века. Признаю, что их назначение меня озадачило. В настоящий момент моя гипотеза такова: в свое время они, возможно, служили для каких-то церемониальных целей, таких как тайные советы, которые, как известно, существовали в Венеции. Чашки чрезвычайно ценные и на аукционе, вероятно, могли бы быть проданы за две или три тысячи фунтов».



– О-хо-хо! – отреагировал Г. М. – Это куча денег. Звучит многообещающе.

– Да, сэр, я тоже так подумал. Мы проследили путь этих чашек; они принадлежали самому Дартли. Похоже, он купил их как раз в тот день, 30 апреля, у торговцев художественными произведениями Соар с Бонд-стрит. Купил лично у старика Соара. Сделка проводилась под большим секретом, Дартли заплатил за чашки двадцать пять сотен наличными. Теперь вы можете сказать, что для убийства был мотив, хотя и совершенно сумасшедший. Предположим, какой-то свихнувшийся коллекционер тоже хотел получить эти чашки и задумал преступление, чтобы ими завладеть. Признаю, мне это кажется полным бредом, но что еще нам оставалось думать?

При этом преступник пошел на довольно-таки трудоемкое занятие. И начал с мебели. Мы обнаружили, что двумя днями раньше, 28 апреля, в офис компании Холборн «Домашняя мебель» – это одна из тех огромных фирм, которая может обставить весь ваш дом, начиная с громоотвода и кончая занавесками, – поступило анонимное письмо с приложенными к нему двадцатью пятифунтовыми чеками. Их отправитель выражал желание получить лучшую мебель для гостиной и холла. При этом просил собрать всю мебель вместе, за которой приедет фургон. И он приехал. Одновременно еще одно анонимное письмо с чеком на пять фунтов поступило в транспортную компанию Картрайта. Ее просили послать мебельный фургон в «Домашнюю мебель», чтобы перевезти приготовленный там груз в дом 18 на Пендрагон-Гарденс (в конверт был вложен ключ от входной двери) и оставить его в холле. И все это было выполнено, хотя никто и в глаза не видел человека, сделавшего такие заказы. Когда грузчики складывали мебель в холле, в доме никого не было. Человек, который за всем этим стоял, должно быть, расставил ее позже. Некоторые из соседей, конечно, обратили внимание на то, как вносили мебель, но, поскольку дом пустовал, решили, что это переезжает новый жилец.

Г. М. отмахнулся от невидимой мухи.

– Продолжайте, – попросил он. – Те анонимные письма были написаны от руки или напечатаны?

– Напечатаны.

– О-хо-хо. И письмо, сообщающее вам о новом чаепитии на десять персон, напечатано на той же машинке?

– Нет, сэр. На другой, и более того – как бы это сказать? – совсем в иной манере исполнения. В тех записках строчки выглядели неровными, с опечатками. В этом же письме все чисто и гладко. Всегда можно отличить опытную машинистку.

– О-хо-хо. Продолжайте.

И Мастерс продолжил:

– Итак, гм, заключение, к которому мы из всего этого пришли: убийца устроил своей жертве ловушку. А? Нашел пустующий дом, видимо выдав его за свой, но обставил в нем только ту часть, которую мог видеть его гость. Дартли явился на чаепитие и по каким-то причинам был убит. Может быть, для того, чтобы украсть чашки.

– Пока все это хорошо объясняет поведение Дартли. В ночь, когда он был убит, он покинул свой дом на Саут-Одли-стрит в половине десятого. Его сестры не было дома, она уже ушла играть в бридж, уехала в их автомобиле; но дворецкий выпускал его из дома и говорил с ним. Дартли нес с собой что-то вроде большой коробки или почтовой посылки, завернутой в бумагу, в которой и могли быть чайные чашки. Но он не сказал, куда он отправляется. У дома он взял такси, позже мы нашли водителя. Он поехал прямиком к дому 18 по Пендрагон-Гарденс. – Мастерс тяжело усмехнулся. – Шофер такси хорошо запомнил своего пассажира. Тут нам повезло. Дартли дал ему на чай всего два пенса. Похоже, при всех его деньгах он был скрягой. Но на этом наша удача и кончилась. Водителю Дартли стал так противен, что он нажал на газ и уехал, не обратив никакого внимания, куда тот пошел. А ведь достаточно было бросить только один взгляд, и он увидел бы, кто ему открыл дверь. Опросили и других водителей, проезжавших в ту ночь по той улице, – никто из них не видел в доме номер 18 никакого света. – Мастерс делал широкий жест рукой. – И это, к сожалению, все свидетельства, которые мы смогли добыть. Остальные наши поиски ни к чему не привели, словно над нами нависло какое-то проклятие. Никаких ненормальностей, никаких врагов, вообще ничего. Если вы решите, что Дартли, гм, завлекли, – Мастерс явно без удовольствия выговорил это мелодраматическое слово, – если вы скажете, что его завлекли в этот дом и убили из-за чайных чашек… что ж, сэр, осмелюсь сказать, что вы совершенно правы. Но теперь посмотрите на это иначе. Убийство было не из дешевых. Убийце, без сомнения, пришлось немало похлопотать и потратиться, чтобы устроить эту ловушку: в любом случае, лишь в одну мебельную компанию он отослал такую же сумму денег, на которую моя дочь самым прекрасным образом обставила целый дом. Если он мог себе позволить так швыряться деньгами, то почему бы ему было просто не купить эти чашки у торговца антиквариатом? Ну а если он пошел на все эти проблемы с обстановкой сцены для убийства Дартли, то почему он не забрал чашки? Они же так и остались там стоять на столе. Самое удивительное, сэр, что до них даже никто не дотронулся.

Повторяю, мы собрали в комнате отличный урожай отпечатков, включая отпечатки пальцев самого Дартли, но это нас никуда не привело. Все они принадлежали тем, кто перевозил мебель. Должно быть, убийца все время был в перчатках. Почему же он не забрал чашки? Он ведь не удрал, чего-то испугавшись, потому что в течение всей ночи его никто не побеспокоил. Вот так обстояли дела. Ни одна наша схема не сработала, как мы их ни вертели. А если и есть что-то, что может завести меня, так это случаи, в которых нет никакого смысла. Как этот. Ведь что сделал убийца на вершине своего успеха? Даже не дотронувшись до чашек, он ушел с коробкой, в которой их принесли, и с бумагой, в которую они были завернуты! Теперь прошу вас, взгляните! Сегодня утром, два года спустя, я получаю еще одну записку насчет чаепития на десять персон. Означает ли это еще одно убийство? Или из этого следует сделать другой какой-то вывод?

Глава 2

ПОЛИЦЕЙСКИЙ УЧАСТОК

Некоторое время Г. М. сидел за столом моргая и вертя большими пальцами у живота. Углы его рта опустились вниз, словно он чуял запах тухлого яйца, приготовленного ему на завтрак. В комнате было очень тихо; тусклый свет дрожал в волнах зноя за окном. И снова Г. М. потянулся к коробке с сигарами. На этот раз, вытащив сигару, он надкусил у нее кончик, выплюнул его, и тот, описав длинную параболу, опустился на пол у камина в другом конце комнаты.

– Если ты спросишь, не кажется ли мне, что все это очень плохо кончится, – произнес он, фыркая, – то я отвечу: да, это так. Я снова чую кровь англичанина. Будь я проклят, Мастерс, ты умудрился впутаться в одно из самых чертовски трудных дел, о каких я когда-либо слышал. Все, что нам остается, – это получить на руки еще одно убийство в самой невероятной ситуации, какая только может быть. Да, я чувствую, что грядет именно такая беда.

Мастерс все еще оставался крайне обходительным, зная, как подтолкнуть старика в верном направлении.

– Разумеется. Сэр, я не могу ожидать слишком многого, – проговорил он. – Никто не надеется, что мы увидим какой-то просвет, после того как вся наша организация не могла ничего найти целых два года. Простите меня, в конце концов вы – только любитель. Но даже если это вне вашей компетенции…

От этих слов Г. М. взревел с такой силой, что Поллард испугался, не зашел ли Мастерс слишком далеко. Но Г. М. быстро немного смягчился и проговорил:

– Сдается мне, что люди не бывают счастливы, пока не сообщат мне, что я потрепанная, тупоголовая, бормочущая всякий бред старая окаменелость. А это травля, вот что это такое. Ну хорошо. Наблюдайте. Просто чтобы показать, что эта работа не настолько тупа, как вы, болтуны, полагаете, я хочу задать вам пару вопросов. Есть кое-что, что нужно решить перво-наперво. – Он указал на письмо, пришедшее утром. – Посмотри сюда, сынок. «Номер 4 Бервик-Террас, точно в 5 часов пополудни». Почему пополудни, интересно? В одном этом факте есть что-то подозрительное. Я не хочу сказать, что это – мистификация или надувательство, просто в этом есть кое-что странное и подозрительное. И эта концовка? «Полиции предлагается держать ухо востро», – говорилось прямо и определенно в записке, полученной тобой два года назад. А здесь? «Присутствие полиции Королевства почтительно приветствуется». Это неестественная фраза, мне она не нравится; похоже, кто-то насмехается над нами. И вот что я скажу: надеюсь, у вас хватило ума убедиться, что это не розыгрыш? Вы проверили, что дом номер 4 на Бервик-Террас действительно пустует?

Мастерс фыркнул.

– Разумеется, я это сделал, сэр. Я созвонился с районным инспектором округа Кенсингтон, и он сообщил мне об этом доме все, что ему было известно. И это сейчас напомнило мне кое о чем. К настоящему моменту инспектор должен уже иметь кое-какие известия. Вы разрешите? – Он наклонился вперед и взял трубку телефона Г. М. А через минуту уже говорил с инспектором Коттерилом, и Поллард слушал его отрывистые фразы, произносимые в телефонной трубке. Затем Мастерс прикрыл трубку ладонью и повернулся к ним. С его лица несколько сошел румянец, а глаза стали свирепыми. – Точно, – сообщил он им. – Дом стоит пустой. Простоял так уже год или около того. В окне выставлен адрес агентства недвижимости «Хьюстон и Кляйн», на Сент-Джеймс-сквер». Коттерил говорит, Бервик-Террас – это небольшой тупик: очень тихий, спокойный, с дюжиной домов. Викторианская прочность и респектабельность, знаете ли. И дом номер 4 – не единственный пустующий. Вообще на этой улице обитаемы только несколько домов.

– А в чем дело? Что там случилось? Чума?

Мастерс вернулся к телефонному разговору.

– Почти так же плохо, как кажется, – отрапортовал он через некоторое время. – Там тянут подземку и намереваются построить станцию практически у входа на Бервик-Террас. Ветка еще не закончена, но дело движется. Жители Бервик-Террас пришли в такую ярость оттого, что в их частную жизнь вмешается станция метро, что съехали почти в полном составе. Цены на жилье упали до ужаса… Что такое, Коттерил? Да? Да, дело сделано. – Когда Мастерс обернулся снова, он был очень спокоен. – Участковый констебль сказал, что вчера в дом номер 4 привезли в фургоне кое-какую мебель и занесли ее внутрь.

Г. М. присвистнул.

– Это означает дело, сынок, – пробормотал он. – Что у убийцы крепкие нервы.

– Должно быть, он – человек-невидимка, – предположил Мастерс, – если считает, что сможет провернуть такое забавное дельце дважды и снова выйти сухим из воды. Я ему устрою чаепитие на десять персон! Алло! Коттерил? Это снова может быть дело Дартли, точнее мы тебе пока сказать не можем. Пошли туда двух твоих лучших людей, в штатском, пусть наблюдают за домом с фасада и с тыла. Если сумеешь, поставь человека и внутри, главное, чтобы за домом все время следили. Я возьму у агентов ключи от дома. Наши люди тоже будут снаружи и внутри. Да, прямо сейчас. Но скажи наружному наблюдению, чтобы держались в тени, насколько сумеют. Точно. Увидимся. Пока.

– Минутку, минутку, – успокаивающее и в то же время настоятельно потребовал Г. М. Пока Мастерс разговаривал, он разжег сигару, и теперь дым окутывал его голову белым облаком. – Придержи коней, сынок. Сейчас только полдень. Мы можем быть уверены, что убийца будет точно придерживаться графика, так что у тебя в запасе еще целых пять часов: хотя должен заметить, что ты довольно простодушен, если принимаешь его слова на веру, без вопросов. Гм.

– Вас это совсем не волнует? – поинтересовался Мастерс.

– О, конечно, меня это чертовски волнует. И больше всего меня волнуют методы, которыми действует этот парень, и по какой причине он настолько самонадеян. А печалит меня то, что у нас нет ни малейшего намека на то, кто избран жертвой сегодня.

– Простите меня, сэр, – вмешался Поллард, – но откуда вообще известно, что произойдет убийство?

Возникла пауза. Г. М. и старший инспектор уставились на него. Мастерс нахмурил брови и, казалось, готовился сказать: «Нет, нет» – в той особой манере, которую он приберегал для новичков, в особенности для тех новичков, которых называл «ваша образованность». И хотя работать с Мастерсом было легко, на слова он был жесток. Но Полларда слишком заинтересовала эта странная картина – десять чашек, расписанных павлиньими перьями, выстроенные кружком и сияющие среди самой обыкновенной мебели.

– Продолжай, сынок, – предложил ему Г. М. несколько деревянным голосом. – Что у тебя на уме?

Поллард потянулся и постучал по запискам:

– Дело вот в чем. Ни в одной из этих записок нет и намека на то, чтобы мы могли предположить какую-либо неприятность. Все, что в них говорится, – это что в таком-то месте состоится чаепитие на десять персон. А если предположить, что убийство Дартли никак не планировалось?.. Вот таким вот образом, сэр. У нас есть только одно указание на то, что могут означать десять чайных чашек. Это – доклад служителя музея Южного Кенсингтона. Оно перед нами. «Моя гипотеза такова: в свое время, возможно, чашки служили для каких-то церемониальных целей, таких как тайные советы, которые, как известно, существовали в Венеции». Я ничего не знаю о тайных советах в Венеции. Но в конце концов, это – ключ. Я хочу сказать: а что, если предположить, что это встреча членов какого-нибудь тайного общества?

– Гм, – отреагировал Г. М., – нечто вроде клуба самоубийц, хотите сказать? Только это больше похоже на клуб убийц.

– Не работает, – фыркнул Мастерс. – Знаешь, Боб, мы уже думали обо всем этом раньше. Обо всем этом. Мысль о тайном обществе появилась еще во время убийства Дартли. Это была идея какой-то газеты; они напечатали множество цветистых статей о тайных обществах – старинных и современных. Но это чепуха. Начнем с того, что если это – тайное общество, то оно до такой степени тайное, что никто и никогда о нем не слышал.

– Не знаю, не знаю, – не согласился Г. М. – Это примитивно, Мастерс. Ты представляешь тайное общество как одно из больших благотворительных орденов, которые вообще не являются тайными обществами, насколько я понимаю. Но есть кое-что и поглубже, сынок. Похоже, ты не можешь поверить в тайное общество, которое действительно было бы тайным и действовало без шума. Имей в виду, я не говорю, что в данном случае это именно так. Я сам в этом сомневаюсь. Но есть ли у тебя причины поклясться, что этого не может быть?

Мастерс проявил упрямство.

– Да, – провозгласил он. – И я приведу вам одну практическую причину – сестру Дартли Эмму. Эта женщина могла бы составить себе состояние, работая частным детективом. Я никогда, ни раньше, ни позже, не видел человека, который до такой степени совал бы во все свой нос. Она клялась, что ее брат никогда не состоял и не мог состоять в чем-то вроде этого, и я ей поверил. Если бы вы с нею встретились, вы бы меня поняли. Более того, этот случай навел бы нас на целую организацию. Но не было и намека на ее существование. Все признаки указывали на то, что в ту ночь в Пендрагон-Гарденс находились только двое: Дартли и его убийца. Так что, сэр, я не знаю, как можно собрать тайное общество без какого-либо шума. И совершенно убежден, что им невозможно руководить, не имея ни единого члена.

Г. М. изучающе посмотрел на старшего инспектора.

– Ты уклонился в сторону, – заметил он. – Но давай придерживаться фактов, если тебе это больше нравится. Ты снова вытащил на свет божий Дартли, и о Дартли я и хочу тебя спросить. У него ведь была довольно большая коллекция, не так ли?

– Большая и весьма ценная. По оценкам, приближалась к сотне тысяч фунтов, как сказал человек из музея.

– Ох-хо-хо! И что это было по большей части? Керамика?

– Керамика и многое другое. У меня где-то есть список. Это была довольно смешанная коллекция: картины, табакерки, книги, даже одна или две шпаги…

– Он часто имел дело с Соарами с Бонд-стрит?

Мастерс был озадачен.

– Довольно часто, как я понимаю. Он был в дружеских отношениях со старым Бенджамином Соаром – помните главу фирмы, который умер полгода назад? А теперь делом заправляет сын Соара. Припоминаю, как человек из музея говорил, что Дартли, должно быть, был необычайно ловким бизнесменом, несмотря на его невзрачный вид. На его столе обнаружили пачку расписок, он набрал у Соара кучу вещей по очень хорошей цене. – Мастерс бросил на Г. М. проницательный взгляд. – Нет, конечно, – вынужден был признать он, – это важно…

– А теперь скажи мне, когда Дартли купил чашки, как они были упакованы?

– В обычную коробку тикового дерева примерно двух футов длиной и в один фут глубиной, ничего особенного. И каждая была обернута бумажной салфеткой и стружкой. Коробку так и не нашли, я вам говорил.

– Еще одни вопрос, сынок; и будь чрезвычайно внимателен с ответом. Я полагаю, после смерти Дартли был составлен инвентарный список коллекции, коль скоро он завещал ее музею. Когда они просматривали коллекцию, в ней все было на месте?

Мастерс медленно приподнялся на стуле. Его большое лицо искривилось в удивленной ухмылке.

– Я мог бы и догадаться, что вы вот таким образом вытащите из шляпы кролика. Откуда вы узнали, что кое-что пропало?

– О, я просто сидел и думал. И подумал, что нечто вроде этого могло произойти. Что это было, сынок?

– Это – самое странное во всей той истории. Если не ошибаюсь, из коллекции старого шампиньона пропала одна вещица, не представляющая никакой ценности. Он держал ее для развлечения, как игрушку. Эта вещь называется «горшочек-головоломка». Вы такую, может быть, видели. Это большой, глиняный, но не обязательно, горшок с тремя носиками и иногда с ручкой-выемкой. Носики направлены в разные стороны. Фокус в том, чтобы, набрав в горшок воды, вылить ее из одного носика, не пролив ни капельки из других. – Мастерс сделал паузу и вытаращился. – Но ради всего здравого смысла, какое отношение может иметь пропавшая игрушка к убийству Дартли и как она может сочетаться с десятью чайными чашками, расставленными в кружок?

– У меня нет даже самой туманной мысли на этот счет, сынок, – признался Г. М. Он с горечью посмотрел на свои руки и снова стал крутить большими пальцами. – Во всяком случае, в данный момент. Но после всего тобою сказанного я вдруг подумал, что в коллекции Дартли могло чего-нибудь и не хватить. Нет, нет, не спрашивай меня почему! Черт меня побери, Мастерс, у тебя полно работы. Ты – человек действия, и мне кажется, тебе лучше заняться делом.

Мастерс поднялся, подавив глубокий вздох.

– Я и собираюсь, – отозвался он. – Прямо сейчас. Но у нас в Ярде совещание по делу Бирмингема, и мне пришлось бы отпрашиваться, чтобы уйти. – Он посмотрел на Лолларда. – Ты займешься первой частью, Боб. Как думаешь, справишься?

– Да, – коротко ответил тот.

– Отлично. Тогда отправляйся к Хьюстону и Кляйну, агентам по недвижимости на Сент-Джеймс-сквер. Возьми у них ключи от дома номер 4 на Бервик-Террас и разрешение на осмотр. Не показывай, что ты – коп: они могут устроить неприятности. Прояви великосветские манеры и скажи, что ты подумываешь купить этот дом. Понятно? Разузнай, не спрашивал ли кто-нибудь еще о ключах. Потом отправляйся в этот дом, найди комнату, где стоит мебель, и не уходи оттуда, что бы ни случилось. Я присоединюсь к тебе, как только смогу. Лети!

Последнее, что слышал Поллард, покидая кабинет Г. М., это его мерзкий хохот и восклицание Мастерса: «Ур!» Поллард должен был признаться себе, что он в восторге от этого дела. Но сержант также знал и другое: если он его провалит, Мастерс его прикроет. На Уайтхолл давило тревожное темнеющее небо, словно к вечеру собиралось разразиться дождем. Поллард на такой скорости мчался на автобус, что, забравшись в него, обнаружил, что обливается потом, и вынужден был поправить одежду. Но меньше чем через десять минут он уже был в офисе Хьюстона и Кляйна и смотрел на импозантного джентльмена, который почтительно склонился к нему через стол.

– Номер 4, Бервик-Террас? – медленно повторил агент, словно это название ничего ему не говорило. – Ах да! Да, конечно. Мы будем очень рады вам его показать. – Он осмотрел Полларда с очевидным любопытством. – Похоже, этот дом становится очень популярным?

– Популярным?

– Да. Только сегодня утром мы дали связку ключей и разрешение на его осмотр еще одному претенденту. – Агент улыбнулся. – Конечно, предварительное разрешение не дает никаких преимуществ, если кто-либо собирается приобрести…

Поллард постарался изобразить озабоченность.

– Ах, какая досада! Очень неудачно, если это тот человек, о котором я думаю. А кто это, между прочим? Понимаете, мы заключили что-то вроде пари…

– О, пари, – с явным облегчением отозвался агент. – Ну хорошо, сэр, я не думаю, что тут есть какая-то тайна. Это был мистер Вэнс Китинг.

Имя открывало целый список возможностей. Поллард смутно припомнил, что встречал Китинга на вечеринке и он ему не понравился. Но это имя было, безусловно, знакомо любому читающему газеты. Вэнс Китинг был молодым человеком с кучей денег, любящим чересчур часто и чересчур публично заявлять, что он устал от жизни. «Мы принадлежим к культу искателей приключений, который так же древен, как рыцарство, – заявил он однажды, вызвав у слушателей веселье. – Мы звоним в странные дверные звонки, выходим не на тех станциях, проникаем в трущобы и спускаемся по Ниагарским водопадам в бочонках. Мы всегда бываем разочарованы, но все еще верим, что приключение, как и богатство, ждут нас за углом». С другой стороны, Китинг, без сомнения, совершил несколько очень опасных деяний, хотя ходили слухи, что его стойкость не всегда соответствует его идеалам. Однажды он вышел один на двенадцатифутового тигра, но сразу же упал, и большую часть времени его несли на носилках. Поллард припомнил, что не так давно читал о его помолвке с мисс Франсис Гейл, играющей в гольф.

– О, Китинг! – протянул он. – Я так и знал. Ну хорошо, вы можете ожидать борьбы, но один из нас получит это место… Интересно, а еще кто-нибудь в последнее время интересовался этим домом?

Агент задумался:

– Не помню, чтобы кто-то был за последние шесть месяцев, но могу для вас проверить. Одну минутку. Мистер Грант! – Агент величественно удалился и вернулся с записями. – Я ошибся, сэр. Приблизительно три месяца назад, а если быть точным, 10 мая, дом осматривала мисс Франсис Гейл, молодая леди…

– Благодарю вас, – перебил его Поллард и быстро вышел.

Если в этом деле замешан Вэнс Китинг, значит, намечается что-то впечатляющее. Китинга не интересуют спокойные дела. Сержант Поллард спустился в душную подземку, доехал до Ноттинг-Хилл-Гейт и направился на запад по пологим тихим улочкам.

Было только четверть второго, но вокруг стояла мертвая тишина и покой. Мутное желтое небо давило на верхушки домов, что-то в воздухе шевелилось, словно жар из печи шурша сухой листвой на деревьях. Он довольно легко нашел Бервик-Террас. Это оказался тупик, ведущий от площади, этакая тихая заводь, настолько отрезанная от окружающего мира, словно она находилась за воротами, приблизительно шестидесяти ярдов в глубину и двадцати ярдов в ширину. Там стояло десять домов, по четыре с каждой стороны, и еще два дома с узкими фасадами завершали конец тупика. Это были прочные, стандартные дома из серого камня с белыми фасадами, с эркерами, подвалами и каменными ступенями, ведущими в глубокие вестибюли. Каждый дом имел три этажа и мансарду. Потемневшие от сажи мансарды выделялись на стандартного цвета покраске. Такое впечатление, будто все эти дома выстроили одновременно, и они могли бы даже показаться одним домом, если бы не перила, ведущие к парадным дверям от общей ограды. Но кружевные занавески висели в окнах лишь четырех домов. Может быть, именно от этого у улицы был такой одинокий, выпотрошенный вид, что Поллард ощутил какое-то беспокойство. Здесь ничто не двигалось. Единственным признаком жизни была детская коляска в холле дома номер 9 в конце улицы. Единственным цветным пятном – ослепительно-красная телефонная будка в начале улицы. Каминные трубы темнели на фоне мрачнеющего неба. Поскольку большая часть жителей отсюда уехала, Бервик-Террас начала ветшать с изумительной быстротой.

Дом номер 4 стоял по левую руку. Поллард прошел по тротуару справа, слушая эхо собственных шагов. Затем остановился напротив дома номер 4, лениво вытащил сигарету и принялся его изучать. В нем не было ничего примечательного по сравнению с другими домами, кроме того, что в мелочах он казался более потрепанным. Некоторые окна закрывали ставни, другие выглядели запыленными, а одно или два были открыты. Едва глянув через улицу, Поллард заметил, как открылось окно в мансарде, словно кто-то его толкнул, чтобы выглянуть наружу. Если в доме сейчас кто-то был, этот человек следил за ним.

Неожиданно очень низкий голос за спиной прошептал:

– Сержант!

Дом номер 2, у которого он стоял, был также пуст. Уголком глаза Поллард заметил, как окно на первом этаже, выше подвального, приоткрылось на полсантиметра. Голос шел оттуда, хотя из-за пыли ничего не было видно.

– Холлис, дивизион Л., – произнес он. – Я здесь уже час. Портер осматривает зады. Мы все опечатали; оттуда не выйти, только через переднюю или заднюю дверь. Не знаю, тот ли это, за кем вы охотитесь, но сейчас в доме кто-то есть.

Поллард, зажигая сигарету, заговорил голосом чревовещателя:

– Будьте осторожны, он у окна. Не позволяйте ему вас увидеть. Кто там?

– Я не знаю. Какой-то молодой человек в светлом пиджаке. Он вошел туда примерно десять минут назад, пришел сюда пешком.

– Что он делает?

– Не могу сказать, разве что открыл пару окон; он там задохнулся бы насмерть, если бы этого не сделал. Тут внутри жарко, как в аду.

– Вам удалось проникнуть в дом и осмотреть его?

– Нет. Мы не сумели. Он заперт, словно сейф. Мы не смогли проникнуть в него, не привлекая внимания, а инспектор сказал…

– Хорошо. Оставайтесь здесь.

Глубоко затянувшись сигаретой, Поллард перешел улицу, изучая дом с откровенным интересом. Затем вытащил ключи, к которым была прицеплена бирка агентства, и позвенел ими. Окно в эркере слева от двери с тяжелым стуком затворилось. Вероятно, это и была та комната, где установили мебель. Сержант двинулся по ступенькам к парадной двери. Затем остановился и посмотрел в начало улицы.

Бервик-Террас отходила от большой площади под названием Кобург-Плейс. Деревья на площади, казалось, сверкали от зноя, и было очень тихо, если не считать неожиданного звука карбюратора. Голубой двухместный «толбот» проехал мимо начала улицы. Водитель, женщина, выглянула из машины наружу, глядя на Бервик-Террас, отчего автомобиль заметно вильнул. Отсюда было слишком далеко, чтобы Поллард мог рассмотреть лицо женщины, однако в этом шуме мотора было что-то решительное и пугающее. Автомобиль быстро промчался.

Поллард ощутил, что колесо их дела где-то начало вращаться, дирижер поднял свою палочку, запустилось медленное движение к чему-то нехорошему. Но у него не было времени поточнее осознать все это. Внутренняя дверь дома резко отворилась. Раздались шаги по мраморной плитке холла, затем распахнулась и наружная дверь. В холле стоял и смотрел на него мужчина.

– Итак? – произнес он.

Глава 3

ОБЕЩАНИЕ УБИЙЦЫ

Холл был вымощен красно-белыми мраморными плитами, и в нем было очень темно, так что Поллард видел мужчину смутно, но он узнал Вэнса Китинга. На Китинге был пиджак из очень светлой серой фланели, слегка запачканный, большие пальцы рук он держал в карманах пиджака. Это был тонкий, жилистый человек среднего роста, с длинным носом и недовольным ртом. Обычно выражение его лица было презрительным, но сейчас оно скорее выдавало восторг, или восхищение, или подозрение. Но в появлении этого молодого человека был еще один момент, придавший всей картине смешную деталь: видимо, в спешке он схватил чью-то чужую шляпу – мягкий серый «хомбург». Шляпа была намного больше размера его головы и потому забавно сползала ему на уши.

– Где женщина? – требовательно спросил Китинг.

– Женщина?

– Да. Женщина, которая… – Китинг остановился, и в это мгновение Поллард уверился, что в доме проводится какая-то тайная встреча или собрание и его он принял за одного из членов. Но голова Китинга тоже работала, и в следующую секунду у Полларда пропало всякое желание притвориться одним из них.

– La tasse est vide; la femme attend,[1] – проговорил Китинг.

Итак, это явно прозвучал пароль, на который надо дать отзыв. Но Поллард не знал его. И тогда он решился идти напролом.

– Цыплята моей тетушки в саду, – ответил сержант. – В чем дело?

– Кто, черт побери, вы такой? – очень тихо спросил Китинг. – Чего вам здесь нужно?

– Я хотел посмотреть дом, так же как и вы.

– Посмотреть дом?

– Послушайте, – мягко предложил Поллард, – давайте поговорим прямо. Я хочу осмотреть дом, потому что собираюсь его купить, если подойдет цена. Разве Хьюстон и Клейн вам не говорили? Они мне дали ордер на осмотр, так же как и вам, полагаю.

– Они не могли этого сделать! – вдруг прокричал с недоверием, переходящим почти в ужас, Китинг, что прозвучало очень глупо. Очевидно, он не предвидел такого поворота событий.

– Они не могли этого сделать. Они дали ключи мне.

– Нет причины, почему бы нам не посмотреть дом вместе, разве не так? – спокойно спросил Поллард и прошел в холл.

Он оказался обширным, очень темным, украшенным тяжелой деревянной резьбой по моде шестидесятилетней давности – ловушка для пыли и теней. У подножия лестницы через окно из очень толстого разноцветного стекла слабо пробивался тусклый свет, неспособный разогнать полумрак. Он лишь окрашивал холл в тягостные цвета. Шаги по голым плиткам разносились во мраке и отдавались эхом. Словно бы ненароком, Поллард пересек холл влево и открыл дверь. В этой комнате мебели не было.

Он это разглядел, хотя окна закрывали ставни. И вдруг ему стало неприятно, что он высматривает ловушки. Уголком глаза сержант следил за Китингом. А поскольку в этом деле было что-то уродливое, сейчас его волновал лишь один вопрос: кто он – убийца или жертва?

– Прошу прощения, старина, – неожиданно проговорил Китинг. И выражение его лица в одно мгновение изменилось, словно у актера. Сейчас оно излучало очарование. – Я немного не в себе после вчерашнего большого приема. Конечно, нет причины, почему бы нам не посмотреть вместе этот дом. Если уж на то пошло, я даже могу вас провести по нему. Э… вы намерены задержаться здесь надолго?

Поллард глянул на часы. До чаепития оставалось три часа и двадцать минут.

– Боюсь, я пришел рано, – ответил он. – Придется убить массу времени. Понимаете, я договорился встретиться здесь с сестрой – она ведет мое хозяйство и, натурально, хотела бы посмотреть дом. Сестра подъедет в половине пятого, но, наверное, опоздает – она вечно опаздывает. Так что мне лучше не торопиться. О, если вы хотите, я могу сейчас уйти и вернусь около полвины пятого или в пять.

Теперь лицо Китинга выражало спокойное высокомерие.

– Не хотите ли, – вежливо предложил он, – просто немного пройтись со мной?

– Пройтись? Куда?

– Сюда, – показал Китинг на входную дверь и вышел из дома.

Полларду пришлось идти. Не важно, кто такой Китинг – убийца или жертва, за ним следует приглядывать. Не имея даже смутного представления, куда они направляются, сержант двинулся за Китингом. Но тот довел его всего лишь до телефонной будки на углу Бервик-Террас. Открыв дверь, так чтобы сопровождающий мог его слышать, он набрал номер.

– Я хотел бы поговорить, – произнес Китинг высокомерным тоном, – с мистером Кляйном. Алло, Кляйн? Говорит Вэнс Китинг. Я принял решение насчет этого дома на Бервик-Террас. Какова ваша цена?.. Да. И безусловное право собственности… Да, это меня вполне устраивает. Я покупаю его, если… Одну минутку. Тут от вас еще один покупатель. Вы намерены, друг мой, дать больше трех тысяч пятисот? А, я полагаю, нет. Кляйн? Да, я покупаю. Так что дело в шляпе. Дом принадлежит мне с этой минуты, даже раньше чем будет оформлен акт? Это так? Вы в этом уверены?.. Хорошо. До свидания. – Он аккуратно повесил телефонную трубку, вышел из будки и с удовлетворением провозгласил: – Итак, мой друг, отныне дом едва ли может вас в какой-то мере интересовать. Я привык получать то, что хочу, и, как всегда, получил. Теперь любой визит в дом номер 4 на Бервик-Террас, светский или какой-либо еще, лишь по моему желанию. Таким образом, вы обязаны валить отсюда к чертовой матери.

Серый «хомбург», сплющивший его уши, тем не менее небрежно сидел у него на затылке. Китинг двинулся назад свободным шагом, явно полностью удовлетворенный окончанием дела. Но по его виду можно было сказать, что он сейчас же об этом забудет. Сержант Поллард с яростью, бившейся в его висках, сделал за ним шаг, но тут услышал с другой стороны телефонной будки знакомое долгое покашливание. Обернувшись, он увидел голубые глаза старшего инспектора Хамфри Мастерса, смотрящие на него со стороны Кобург-Плейс. Мастерс покачал головой и поманил его.

Сержант подождал, пока Китинг не скрылся в доме, после чего присоединился к Мастерсу, чей котелок выглядел зловеще.

– Мы ведь учили тебя, – проговорил Мастерс, – если есть сомнения, никогда не опускай руки. – Он окинул взглядом дом. – Высший класс, он ведь мог бы и отказаться. Тридцать пять сотен – за что? Вот что меня поражает. Ладно, не обращай внимания. Докладывай.

Поллард кратко рассказал о том, что успел увидеть в доме, и Мастерс принялся разжевывать детали его сообщения.

– Был ли там еще кто-нибудь, кроме Китинга?

– Не могу сказать. Но не думаю, судя по тому, как он рванулся мне навстречу – что бы он там обо мне ни подумал, – когда я подошел к двери. Он ожидал какую-то женщину…

– И все равно это – куча денег, – вернулся Мастерс к больной теме. – Гм. И никакой мебели в той комнате? И все равно, это ничего не означает. За домом следят с фасада и с тыла. Говорю тебе, Боб, никто не мог туда войти! Это невозможно! Однако смотри: ты же все-таки сумел туда войти. Прошмыгнул, словно змея. Послушай, поскольку у тебя есть ключи, на этот раз ты можешь попытаться войти через заднюю дверь. Если он тебя поймает, ты пропал, но ты должен сделать все, чтобы он тебя не поймал. А я присоединюсь к Холлису в доме через улицу. – Над чем-то размышляя, старший инспектор почесал подбородок. – Проблема, как ты и говоришь, в том, что мы не знаем, кто он – жертва или случайный человек. В любом случае мы не можем действовать открыто. Если мы туда войдем и объясним, кто мы, ну, он просто выдворит нас из дома. И будет прав. Это – единственный путь. Может, все это и к лучшему, что у нас все еще три свободных часа до пяти. Ты войдешь в дом, обнаружишь, в какой он комнате, и ты прилепишься к этой двери, словно клей.

От Кобург-Плейс мрачные конюшни шли до самой Бервик-Террас. У каждого дома был обширный сад, обнесенный высокой стеной. Поллард с облегчением увидел, что все задние окна дома номер 4 закрыты ставнями. Проскользнув в открытые ворота, он столкнулся с Портером, констеблем в штатском, который расположился в ветхом летнем домике.

– Из дома никто не выходил, – доложил ему Портер. – Я знаю эти ставни: изнутри через них можно видеть, что происходит на улице. Быстро идите к заднему крыльцу, и он вас не заметит, даже если стоит прямо у окна.

Заднее крыльцо было с нависающей крышей с железным орнаментом в виде завитков. Оказавшись под крышей, Поллард больше всего боялся, что дверь заперта изнутри на задвижку, и тогда от его ключей будет немного толку. Но ключ открыл дверь, и, к его удивлению, дверь почти беззвучно отворилась.

Сержант стоял в полумраке кухни. Жар сухого дерева охватил его голову, словно мешком. И хотя эти старые полы были прочными, совершеннейшее отсутствие жизни, мебели и вообще чего-либо, напоминающего о людях, делало каждый его шаг легко слышимым, словно он двигался внутри раковины. Поллард обнаружил, что у него дрожат коленки, он старался шагать тихо и слишком поздно пожалел о том, что не выкурил прощальной сигареты, прежде чем вошел в дом. План первого этажа был прост: с тыла находились кухня и кладовая, дальше открывался центральный холл с двумя просторными комнатами по обеим сторонам. Ни в одном из этих помещений не было и признака мебели, кроме разве что растения в горшке, оставленного на одном из подоконников. И Полларду, хотя он и не был экстрасенсом, не понравился вид ни одного из них. Он припомнил, как Мастерс говорил, что номер 18 на Пендрагон-Гарденс, где был убит Дартли, пользовался дурной репутацией, что никто не хотел жить в нем; и теперь гадал, не пользуется ли схожей репутацией дом на Бервик-Террас. Этот дом, если можно так выразиться, плохо дышал. Кто бы ни жил здесь последним, этот обитатель имел страсть обвешивать стены маленькими картинками: они, словно сыпь, были покрыты крошечными крючками, прибитыми гвоздями.

Поллард уже добрался до комнаты справа, когда услышал шаги, спускающиеся по главной лестнице.

Это были громкие, проворные, бойкие шаги. Он понял, что они принадлежат Китингу, еще до того, как увидел его самого. Через дверную щель сержант увидел, как Китинг пересек холл, подошел к парадной двери, что-то насвистывая, вышел и запер ее за собой. Затем снова наступила тишина.

Поллард осторожно высунул голову. Это могла быть ловушка: после всех тех неприятностей, в которые ввязался Китинг, чтобы остаться в доме одному, он не должен был отправиться погулять. С другой стороны, возможно, ему надо было доделать ловушку с организацией этого чаепития на десять персон, может, закончить какие-то необходимые приготовления.

Сержант рискнул и заторопился наверх по лестнице. Через несколько минут ожидания, не услышав ни щелчка парадной двери, ни шороха в вестибюле, он набрался смелости, чтобы осмотреть два верхних этажа. На каждом из них было по пять спален и довольно примитивные ванные комнаты. Все в заброшенном состоянии. В доме, видимо, жили дети, потому что стены одной из комнат были оклеены обоями с рисунками, подходящими только для детской; но Поллард не мог себе представить, чтобы, глядя на них, дети были очень счастливы. Однако нигде не было и следа мебели.

Она, должно быть, в мансарде, решил он, если только Китинг не водит их всех ловко за нос. Поллард неожиданно живо припомнил первое, что он увидел, когда подошел к дому около часа назад: предположительно фигуру Китинга, выглядывающую в окно мансарды. В конце коридора третьего этажа он нашел дверь, за которой мрачные плоские ступеньки, словно трап, вели наверх.

Мансарду, разделив ее на четыре комнаты, формировали деревянные перегородки, упирающиеся в крышу. В каждую вела отдельная дверь. Зной здесь был совершенно удушающим: Поллард чувствовал, что пот струится через все его поры. Это, должно быть, и было место для чаепития: иначе кто же, будучи в здравом уме, станет тащить мебель на верхушку дома, когда все остальные комнаты свободны? Передняя комната мансарды – она находилась слева, если стоять лицом к фасаду дома, – имела окно, из которого кто-то смотрел на Полларда час назад.

Он подошел к двери и повернул ручку. Комната оказалась заперта. Это была единственная запертая комната во всем доме.

Заглянув в три другие, сержант обнаружил, что все они открыты. А следовательно, эта единственная комната в мансарде, площадью в пятнадцать квадратных футов, ему и нужна. Посмотрев в замочную скважину, он увидел стены, покрытые запачканной белой штукатуркой, и посредине комнаты стол, покрытый какой-то золотистой скатертью, но больше ничего рассмотреть не смог. Поллард исследовал щель под дверью, откуда пробивалась слабая полоска света, но безрезультатно, не считая того, что выяснил: ковер на полу темный и толстый. В комнате никого не было, в этом он был убежден. Однако сломать замок не решился, так как, вернувшись, Китинг это сразу же заметит.

За два часа постепенно ослабевающего тревожного ожидания возвращения Китинга Поллард внимательно обследовал весь дом, включая каждый уголок подвала, и убедился, что никто там не прячется. Было пятнадцать минут пятого, когда он услышал характерные шаги Китинга, входящего в холл, и хлопок парадной двери. Китинг был один.

Поллард тихо пробрался в мансарду и спрятался в пустой комнате справа. Через щель в двери он хорошо видел запертое святилище. Наконец Китинг поднялся по ступенькам мансарды, остановился перед дверью святилища, вытащил из кармана пиджака ключ, открыл ее, но так быстро вошел внутрь, вновь закрыв за собой дверь, что Полларду ничего не удалось рассмотреть. И тем не менее он опять увидел сияющую тусклым золотом скатерть и расставленные на ней кругом черные чайные чашки. Китинг не запер дверь – ключ остался в замке снаружи. Юный искатель приключений сделал только одно движение, проскользнув в эту заброшенную сокровищницу, – он снял шляпу.

Четыре пятнадцать. Четыре тридцать. Поллард чувствовал, как его скальп сжимается, а разум разжижается под давлением зноя. Из комнаты напротив все еще не доносилось ни звука, не было и следа какого-либо другого посетителя, пока наблюдатель стоял со сведенной судорогой спиной, не сводя глаз с двери. А стрелка его ручных часов между тем двигалась вперед и наконец показала без четверти пять. Полларду припомнились слова Мастерса: «Не знаю, можете ли вы организовать тайное общество, не наделав никакого шума, но я убежден, что вы не можете им управлять, не имея ни одного члена». Вэнс Китинг сидел в святилище один, охраняемый так, как только может охраняться человек, окруженный полицией со всех сторон. Без пяти пять.



Вдруг Китинг вскрикнул, и Поллард услышал первый выстрел как раз в тот момент, когда минутная стрелка часов встала вертикально.

Крик и выстрел были настолько неожиданны, а звук выстрела такой приглушенный, словно оружие было прижато к плоти так, что Поллард едва смог понять, что именно он услышал. Дальше раздался шорох, звук бьющегося фарфора и тяжелый удар. Потом прозвучал второй выстрел, менее глухой. И он раздался так близко, что от него вздрогнул ключ в замке. За дверью дважды выстрелили из тяжелого револьвера, и пока эхо выстрелов разносилось по воздуху, Поллард слышал громкое тиканье своих ручных часов.

Он ощутил запах пороха из старомодного револьвера еще до того, как бросился через холл. Открыв дверь святилища, сержант увидел низкую комнату с белыми, покрытыми штукатуркой стенами. В стене справа – единственное окно. Снаружи небо темнело перед грозой, тяжелые занавеси темного бархата были частично задернуты, но в комнату проникало достаточно света, чтобы он смог разглядеть круглый стол, на котором стояли десять чайных чашек. Две из них были разбиты.

Вэнс Китинг лежал вытянувшись во весь рост на полу между столом и дверью, головой к двери. Он лежал на левом боку, его лицо было прижато к полу, а правая нога немного сдвинулась. В него выстрелили дважды (это стало известно позже как неоспоримый факт) из револьвера 45-го калибра, который валялся рядом с ним. На затылке Китинга был рваный черный ожог, там, где пуля вошла ему в череп. На спине серого пиджака виднелась еще одна прожженная дыра, все еще слегка дымящаяся. Ее оставила вторая пуля. Сильнее запаха пороха был запах горелой одежды и волос. Оружие, как заметил Поллард, было направлено прямо на Китинга. Кровь начала медленно проступать из его ран, но очень немного, потому что он умер на глазах убийцы.

Стоя так, чтобы перекрыть собою дверной проем, Поллард видел все это не как отдельные детали, а в целом. Непонятно, как убийца сюда пробрался, однако он все еще должен был находиться в комнате. Сержант точно знал, что никто из нее не выходил. А единственное окно – в сорока футах над улицей.

Поллард приказал себе: «Спокойно! Не волнуйся! Не волнуйся, сейчас…»

Вытерев слезящиеся глаза, он выскочил из комнаты, схватил ключ и запер дверь изнутри. Затем обошел комнату – медленно, его нервы были на пределе; но никого не нашел, потому что в комнате никого не было. На толстом ворсе черного ковра остались только два ряда пыльных отпечатков – его собственных ног и те, что вели к повернутым вверх носкам туфлей Вэнса Китинга. Сержант подошел к окну.

Надвигалась буря, порыв прохладного воздуха дунул ему в лицо. Безмятежная в своей дремоте, Бервик-Террас лежала в сорока футах внизу. Он осознал, как мало времени прошло между выстрелами и тем, как он подошел к окну, когда увидел фигуру Мастерса в котелке, ринувшуюся через улицу к двери дома номер 4. Высунувшись наружу, Поллард посмотрел влево и вправо вдоль бледного фасада дома, вдоль большой и пустой улицы, которая не скрыла бы никакого беглеца.

– Он выпрыгнул в окно! – прокричал сержант.

С другой стороны улицы окно первого этажа прямо напротив, откуда за происходящим следил сержант Холлис, с неподобающим визгом распахнулось. Холлис высунул злое лицо.

– Нет, никто этого не делал! – долетел до Полларда его слабый крик. – Никто не вылезал из этого окна.

Глава 4

КАБИНЕТЫ ЮРИСТОВ

Ровно в половине шестого доктор Блейн, проворный полицейский хирург, поднялся над телом Вэнса Китинга и отряхнул колени. В комнате работали фотографы, сверкали вспышки. Мак-Алистер (отпечатки пальцев), примостившись у окна, чтобы поймать свет, с револьвером 45-го калибра на коленях, тихонько выругался и посмотрел на старшего инспектора Хамфри Мастерса.

– Итак, – спросил он, – что вы желаете знать?

Мастерс сдвинул котелок, чтобы вытереть пот носовым платком. Похоже, он страдал от клаустрофобии. Но старался говорить легко, вероятно защищаясь.

– Ну, я вижу, что он был убит выстрелом, – признал старший инспектор. – Но пушка, а? Той пушкой?

– Это едва ли моя работа. Вы это и сами знаете, но все равно, я думаю, тут вряд ли могут быть какие-либо сомнения. – Блейн показал на раны. – Эти обе были сделаны револьвером 45-го калибра. Это очень старомодная пушка со старомодными патронами еще и потому, что современная, со стальными патронами, привела бы к тому, что пули прошли бы сквозь него навылет. И у вас прямо здесь имеется пушка с двумя использованными зарядами в магазине. – Он кивнул в сторону Мак-Алистера, очевидно озадаченный мрачным выражением лица Мастерса.

Мастерс отошел туда, где специалист по отпечаткам пальцев смахивал остатки порошка с дула, и Поллард последовал за ним.

В своем роде револьвер был превосходным образчиком оружия. Хотя и большой, он не выглядел громоздким и был намного легче, чем казался. Серебристая сталь дула и барабана почти почернела от старости, но ручка была выложена причудливым перламутровым узором. Внизу ее на маленькой серебряной табличке было выгравировано имя: Том Шэннон.

– Теперь вот имя, – заключил Мастерс, указывая на него. – Вы ведь не предполагаете…

– На вашем месте, старший инспектор, – выдохнул Мак-Алистер, – я бы выпустил бюллетень в поисках этого Тома Шэннона. И попытался бы арестовать Чарли Писа. Шэннон уже сорок лет как выращивает маргаритки. Но пушка его. И что за пушка! – Он поднял ее вверх. – Знаете, что это такое? Это настоящий шестизарядный «ремингтон», сделанный в 1894 году. Если вы когда-нибудь читали что-либо о Диком Западе, то знаете, что это означает. А Шэннон был одним из настоящих плохих парней. Меня только интересует, почему на этой штуке нет зарубок; но может быть, Шэннон не любил помечать свое огнестрельное оружие. Как вы думаете, где человек мог взять патроны к такой штуке в наши дни и в нашем веке? Он же полностью заряжен, только два выстрела сделано. Кроме того, как это могло случиться в Англии? Может быть, ответы на оба вопроса в том, что револьвер принадлежит кому-то, кто коллекционирует оружие?..

– Коллекционеры! – произнес Мастерс. Казалось, он размышляет о серии коллекций, включающих в себя чайные чашки, кувшины-головоломки, а теперь вот еще и шестизарядные револьверы. – Не берите в голову. Как насчет отпечатков?

– Никаких отпечатков на этой вещи нет. Убийца был в перчатках.

Когда Мастерс обернулся обратно к Блейну, он попытался вернуть себе свою обычную вежливость.

– Обратите на это внимание, доктор. Вы спрашивали, что конкретно мы хотим знать. И у нас есть только один вопрос. Вы абсолютно уверены, готовы поклясться, что оба эти выстрела были сделаны из оружия, найденного рядом с телом?

– Я в этом абсолютно уверен.

– Погодите, погодите, не волнуйтесь, – попросил старший инспектор, понизив голос. – Я объясню, что имею в виду. Я не первый раз сталкиваюсь с подобной ситуацией и каждый раз нахожу новую хитрость в том, как они убегают из запертой комнаты. Это мой ночной кошмар, если вы понимаете, что я имею в виду. Но это – впервые, когда (если ваш диагноз верен, простите меня) совершенно точно доказано, что убийца непременно должен был быть в комнате. Это также первый раз, когда факты могут быть подтверждены полицией под присягой, без всякой возможности надувательства. Вот так! – Он побарабанил пальцем о ладонь и продолжил: – Сержант Холлис из дивизиона Л. и я лично, мы сидели в доме напротив и наблюдали. В особенности за окном этой комнаты. Ни на секунду не прекращали следить. Видите ли, этот мертвый парень, мистер Вэнс Китинг, вернулся в дом в четверть пятого. Несколько позже мы видели, как он выглянул в окно. Это – единственное окно в доме, в котором подняты занавески; и мы знали, что мы нашли «меблированную комнату». Э? Так что мы следили. И в то же время сержант Поллард здесь, – он показал рукой, – наблюдал за дверью. И никто не вышел ни одним из этих путей. Итак, теперь: если вы скажете мне, что существует хоть самая отдаленная возможность, что парня застрелили с расстояния – ну ладно, тогда все в порядке, потому что окно было открыто, и пара выстрелов могла проникнуть через него. Но если вы скажете мне, что убийца должен был быть в комнате (а я готов признать, что и сам так думаю), тогда мы в тупике.

– В доме очень пыльно – мы наследили по всему ковру, – буркнул Блейн.

– Да, – подтвердил Мастерс. – Я спрашивал Полларда об этом. Он клянется, что было только два следа от ботинок, когда он ворвался сюда, – его собственные и Китинга.

– Значит, это Китинг обставил комнату? – спросил Мак-Алистер.

– Мм, необязательно. Метла стоит в темном углу в другой комнате. Тот, кто обставил комнату мебелью, мог подмести за собой ковер. Это кое-что доказывает.

– Кроме того, – сухо заметил Блейн, – что никто в этой комнате не был застрелен – разве что Поллард его застрелил.

Мастерс прокашлялся, а Блейн продолжил.

– А как насчет лазеек или потайных ходов? – поинтересовался он.

– Лазейки! – воскликнул Мастерс. – Давайте посмотрим вокруг.

Комната была похожа на своего рода бак. Две ее стены: одна напротив двери, а другая с окном – были из прочного камня, из которого был построен сам дом. Две деревянных стены были выстроены до крыши, чтобы сформировать четыре стороны комнаты. Все стены и потолок были покрыты пыльной белой штукатуркой, на которой не было никаких трещин, не считая нескольких мелких микроскопических изъянов. С середины низкого потолка спускалась короткая трубка разобранного газового рожка, со свинцовой затычкой у устья.

На полу, сделанном из прочной древесины, лежал черный ковер с очень густым, высоким ворсом. У стены, противоположной к двери, стоял стул красного дерева. У стены справа красовался довольно потрепанный диван. Но особое внимание привлекал предмет, находящийся посередине комнаты: складной круглый стол красного дерева, приблизительно пяти футов в диаметре. Он был покрыт квадратной скатертью, напоминающей павлиньи перья, вышитые тусклым золотом, и слегка сдернутой в сторону двери. Очень тонкие черные чайные чашки и блюдца были расставлены на ней, словно цифры в часах. Две чашки со стороны двери были разбиты, но разбиты любопытным образом. Чашки остались на разбитых блюдцах, куски их не были разбросаны широко и лежали в блюдцах или рядом с ними; было похоже, будто по ним ударили каким-то тяжелым плоским предметом.

– Последнее место, в котором можно было бы отыскать лазейку, – произнес Мастерс, – это голая штукатурка. Посмотрите сюда, доктор: нам за это капитально влетит. Вот мы собрались здесь на месте преступления, словно куча болванов, а толку? Именно поэтому, если вы сможете показать, что выстрелы не были сделаны в этой комнате…

– Но они были сделаны именно здесь, – возразил Блейн. – Ваши собственные уши должны были бы сказать вам об этом. Пропади все пропадом, разве никто их не слышал?

– Я слышал, – вмешался Поллард. – Это было не более чем в десяти футах от двери, и я готов поклясться, что выстрелы раздались отсюда.

Блейн кивнул:

– Теперь посмотрите на рану головы. Пистолет находился приблизительно в трех сантиметрах от головы, это была пуля с мягким концом, и она разнесла череп на кусочки. Вы можете видеть зазубренные пороховые ожоги от старомодного патрона. Другая пуля – в спину – перебила парню позвоночник. Пулю, должно быть, выпустили прямо в него. Говорят, вы появились здесь довольно быстро, сержант? Вы заметили какие-нибудь признаки?

– Множество, – ответил Поллард, живо вспоминая случившееся. – Одежда все еще дымилась. И тут был запах. И дым…

– Мне очень жаль, Мастерс, – подытожил Блейн, – но здесь не может быть никаких сомнений.

Наступила тишина. Фотографы собрали свои аппараты и удалились. С улицы доносился гул толпы и голос полицейского, приказывающего всем отойти. Коридоры дома номер 4 на Бервик-Террас ожили под топотом ног, там распоряжался инспектор Коттерил; и в центре всей этой паутины по комнате бродил Мастерс и тыкал пальцем в стены. Наконец, он обратился к Мак-Алистеру, который тоже бродил туда-сюда:

– Закончили?

– Почти, сэр, – сообщил специалист по отпечаткам пальцев. – И это – самый ясный случай беззакония, с которым я когда-либо сталкивался. Никаких отпечатков пальцев, едва ли пара смазанных на ручках кресла и несколько ясных отпечатков на оконной раме, но я почти уверен – они оставлены покойным.

– Никто не трогал стол или чашки?

– Нет, разве что в перчатках.

– О да, перчатки! Снова и снова дело Дартли с модными аксессуарами. Высший класс, как я ненавижу случаи, в которых нет смысла. Хорошо, Мак-Алистер, это все. Спросите по пути инспектора Коттерила, не поднимется ли он сюда на минутку? И спасибо, доктор, на сегодня это все. Я рад, что вы появились так скоро, мы должны были быть уверены насчет этого револьвера. Но я хочу, чтобы тело еще минутку не двигали. Сначала я хочу осмотреть карманы. И еще сюда направляется джентльмен… гм… по имени сэр Генри Мерривейл, и я хочу, чтобы сэр Генри на него посмотрел.

Когда Блейн ушел, Мастерс еще раз обошел вокруг стола, глазея на него.

– Чепуха, – заявил он, указывая на чайные чашки. – Чепуха, однако направленная на то, чтобы сбить нас с толку. Кому нужно сегодня тайное общество? Я знаю, Боб, вы думаете, что Китинг произнес пароль. Но вы не можете мне сказать, что здесь проходило собрание и что сюда вместо одного убийцы проникло десять членов какого-то тайного общества. Ободритесь, не будьте таким мрачным. Мы превосходным образом сваляли дурака, но я не вижу, что еще мы могли бы или имели право сделать. Кроме того, старик скоро будет здесь. Он явится злой, как пятьдесят шершней, но я не боюсь признаться тебе, что буду рад показать ему один замкнутый круг, который он тоже не в силах разорвать. – Мастерс посмотрел на тело. – Этот болван Китинг, Боб. Знаешь что-нибудь о нем?

– Ничего, кроме того, что уже рассказал вам сегодня, после того как он купил дом и выставил меня из него…

– Да. Он хотел умереть красиво, разве не так? – спокойно спросил Мастерс.

Поллард глянул на безвольное тело в серой фланели, со сломанным позвоночником и волосами цвета соломы, прилипшими к ране.

– У него была куча денег, – напомнил сержант. – И он любил называть себя «последним авантюристом». Вот почему я думал, что Китинг вполне мог бы заинтересоваться каким-нибудь тайным обществом, если оно в достаточной мере таинственно или в достаточной мере зловеще. Он постоянно говорил, что хочет испытывать трепет. Я полагаю, он жил в Вестминстере на Грейт-Джордж-стрит?

Мастерс проницательно посмотрел на него:

– Грейт-Джордж-стрит, э? Вот куда мы направимся!

– Куда мы направимся?

– Туда. Сегодня же. Ты не забыл, что он ушел отсюда сегодня после полудня в десять минут третьего и не вернулся до четырех пятнадцати? Вот так. Я знаю, куда он ходил, – с удовлетворением сообщил Мастерс, – потому что я лично за ним следил. Но в настоящее время это не имеет значения. Как насчет его родственников или друзей? Что-нибудь знаешь о них?

– Нет-нет, боюсь, что нет. Знаю только, что у него был кузен по имени Филипп Китинг. И еще что он был обручен с Франсис Гейл. Вы, наверное, слышали о ней, она – одна из тех, кто, похоже, выигрывает все турниры по гольфу.

– А! Видел ее фотографии в газетах, – с интересом отозвался Мастерс. И, подумав, добавил: – Вот она не вмешалась бы в подобные игры, ставлю шесть пенсов. Ладно, не обращай внимания. Давай лучше перевернем этого бедного болвана на спину. Тихонько…

– Боже! – невольно вскрикнул Поллард.

– Значит, он хотел испытать трепет? – заключил Мастерс после паузы, во время которой было слышно лишь его астматическое дыхание. – Не слишком хорош, не так ли?

Они оба поднялись. Никаких повреждений на лице Китинга, которое теперь находилось прямо перед ними, не было. Разум, как и жизнь, покинул это лицо, а причиной его безумного выражения был страх. Поллард многое мог прочитать на лицах, обезображенных видимым страхом. Во время службы констеблем он видел разбившегося насмерть мужчину, который выпал из высокого окна, и другого мужчину, которому размозжили голову выстрелом. У обоих в широко открытых глазах навечно застыл страх. Но похоже, Китинг, который хотел испытать трепет, в последнее мгновение жизни увидел нечто более ужасное.

– Вот что я скажу тебе, мой мальчик, – угрюмо заметил Мастерс. – Как бы тебе понравилось провести ночь в этой комнате?

– Нет, благодарю.

– Вот так. И тем не менее, что не так с этим местом? Ты говоришь, оно достаточно обыкновенное. Хотел бы я узнать, кто был последним нанимателем этого дома. – Осмотрев пронзительным взглядом комнату, Мастерс присел на корточки рядом с телом и принялся выворачивать карманы. – Постой-ка! Тут что-то есть. Как тебе понравится вот это, например?

«Это» был тонкий полированный серебряный портсигар. Он не был у Китинга в кармане, а лежал под телом, слегка накрытый полой пиджака. Мастерс открыл его, обнаружив, что тот под завязку полон сигаретами «Крэйвен А». Мастерс держал портсигар очень осторожно, только за края, потому что на его полированной поверхности отчетливо виднелись несколько ясных отпечатков.

– В углу есть монограмма, – сказал Поллард. – Вы видите буквы? Дж. Д. Вот так: Дж. Д. Это портсигар не Китинга. Может быть, того, кого мы ищем.

– Если бы старик был здесь, – улыбнулся Мастерс, – он сказал бы, что у тебя примитивный ум, мой мальчик. Этот убийца слишком хитер, чтобы хвататься за самую лучшую поверхность для отпечатков пальцев. Посмотрим, но готов с тобой поспорить, что это отпечатки Китинга, просто он прихватил чей-нибудь портсигар. – Старший инспектор аккуратно завернул портсигар в носовой платок. – Странно другое – что эта штука делала под его телом? Китинг не курил, и никто тут не курил. Кстати, так же как и в случае с Дартли. Во всяком случае, здесь нет никаких окурков, и эта штука полна сигарет. Если Китинг прихватил чей-то портсигар… Стой, мне это кое-что напомнило! В чьей он был шляпе? Не думаю, чтобы это была его собственная. И между прочим, где эта шляпа сейчас?

Поллард прошел через комнату к дивану, который был немного отодвинут от стены, и сунул за него руку, откуда выудил несколько помятый серый «хомбург». Когда сержант впервые осматривал святилище, шляпа, как он помнил, лежала на диване. Он повертел ее, затем вручил Мастерсу, указав на этикетку внутри. На этикетке позолоченными буквами было написано имя: Филипп Китинг.

– Филипп Китинг, – повторил Мастерс. – О, это тот кузен, которого ты упоминал, не так ли? Да. Хорошо для мистера Филиппа Китинга, что мы все знаем, что его кузен ходил в его шляпе, иначе у нас появилась бы к нему масса вопросов. Это самый распространенный тип джентльменов, Боб, которые надевают чужие шляпы и берут чужие сигареты, а мы думаем: «Ага, поймали!» Я хорошо знаю этот тип людей. Можешь рассказать мне что-нибудь еще об этом мистере Филиппе Китинге?

– Ну, сэр, он, вероятно, подпрыгнул бы до потолка и взорвался бы, если бы его заподозрили замешанным в убийстве. Он брокер на бирже, очень милый мужчина, но респектабельный, как дьявол.