— Попробуйте выдержать то, что пришлось мне выдержать здесь… быть обвиненной в том, что отравляешь людей, каждую минуту ожидать ареста и знать, что избегаешь его только потому, что не хватает улик. Потом чудесная поездка на Средиземное море, поездка, о которой я никогда и мечтать не могла, несмотря на дядю миллионера. И снова надо возвращаться… ко всему, что тут осталось. Попробуйте. Попробуйте! И увидитде тогда сами. — Она сжала кулаки. — О, сейчас мне уже легче. Но тогда я чувствовала, что просто не выдержу больше. Я даже не раздумывала. Ведь не так уж трудно было бы придумать какую — нибудь правдоподобную историю, чтобы не заикаться потом перед аптекарем. А у меня в голове вертелось одно: Цианистый калий убивает быстро и безболезненно, проглотишь его — и уже мертв. И еще я подумала о том, что в Ист Энде меня никто не знает. Все это промелькнуло у меня в голове, пока пароход причаливал и я снова увидела дома, людей… вообще все. Эллиот положил карандаш и спросил:

— Ну, а как же ваш жених?

— Мой жених?

— Вы хотите убедить меня, что возвращаясь на родину, чтобы выйти замуж, одновременно покупали яд, чтобы покончить с собой?

Марджори ответила с жестом отчаяния:

— Я же говорю, что речь шла о мгновенном порыве Я так и сказала вам. И, кроме того, тут совсем другое дело. Все было так чудесно до тех страшных событий. Когда я познакомилась в Лондоне с Джорджем.

Эллиот перебил ее.

— Когда вы познакомились с ним в Лондоне?

— Проклятье! — пробормотала Марджори, хлопнув себя ладонью по губам. Несколько мгновений она молча глядела на Эллиота, а потом на ее лице появилось выражение усталости и цинизма — Какая разница! Почему бы вам не узнать об этом? Мне от этого станет только легче… намного легче Я знакома с Джорджем давным давно — уже не один год Мы встретились в Лондоне на каком — то празднике в один из тех редких случаев, когда дядя Марк разрешал мне отправиться в город одной, и я сразу влюбилась в него. Я потом для того и удирала в Лондон, чтобы повидаться с ним. О, ничего дурного мы не делали! Наверное, мне недоставало смелости — такой уж у меня характер. — Она не отрывала глаз от пола. — Мы решили, что для Джорджа будет неблагоразумно просто приехать и представиться дяде Марку. Прежде всего, дядя всегда всегда недолюбливал гостей… я имею в виду тех, которые приезжали ко мне. Не хочу сама себя хвалить, но я всегда была хорошей хозяйкой дома и к тому же гораздо более удобной, чем обычная экономка… вы понимаете, что я хочу сказать. — Она улыбнулась. — К тому же Джордж знаком был уже со славой дяди Марка. Был бы страшный скандал, если бы дядя узнал, что мы договорились обо всем за его спиной. Понимаете?

— Да. Понимаю.

— Лучше было притвориться, что мы познакомились случайно. Еще лучше, если бы это произошло за границей — к тому же, Джордж не раз говорил, что ему нужен отдых. Разумеется, он не настолько богат, чтобы позволить себе заграничное путешествие, но у меня было двести фунтов страховки, полученной после смерти матери, я сняла их и Джордж смог поехать.

(— Свинья, — пробормотал про себя Эллиот — Проклятая, грязная свинья).

Она смущенно поглядела на него.

— Нет, нет, вы не думайте! — воскликнула она. — Он, бывает, поступает опрометчиво, но не более того. Это самый яркий человек, какого я только встречала, и твердо верящий в свои силы — за это я его и полюбила.

— Прошу прощения… — начал было Эллиот и внезапно умолк с жутким ощущением, что весь мир слышал его слова. «Свинья, проклятая, грязная свинья». Да нет, он не произнес их вслух. Мысленно он видел их так ясно, как если бы они были напечатаны, но вслух он их не произносил. Эта девушка, быть может, очень умна во всем, за исключением того, что относится к мистеру Джорджу Хардингу, но она не ясновидящая.

Марджори, кажется, ничего не заметила.

— Как я ждала, — с жаром продолжала она, — что Джордж отплатит дяде Марку его же монетой! О, я, естественно, хотела, чтобы он произвел хорошее впечатление. Но эта… униженная покорность… для меня оказалась ударом. Однажды, в Помпее, дядя Марк решил вдруг поставить все точки над «i» — к тому же в присутствии Вилбура и профессора Инграма, в общественном месте, куда в любую минуту кто — нибудь мог войти. Он чуть ли не приказывал Джорджу, как тот должен устроить свое будущее, а Джордж, словно ягненок, соглашался. И вы еще спрашиваете, почему я чувствовала себя такой убитой, почему мне хотелось кричать, когда я сходила с корабля! Я же видела, что ничего не изменилось, что моя жизнь будет идти так же, как и прежде. Куда бы я ни сунулась, всюду только и будет, что дядя Марк, дядя Марк, дядя Марк…

Эллиот насторожился.

— Вы не любили своего дядю?

— Само собою, любила. Очень любила. Но речь ведь не об этом. Разве вы не понимаете?

— Да… пожалуй.

— Он был очень добр, на свой манер. Я ему всем обязана, много раз он поступался своими привычками, только чтобы доставить мне радость. Но если бы вам пришлось послушать его больше, чем пять минут! А потом вечные споры с профессором Инграмом о преступлениях (до тех пор, пока настоящее преступление не случилось у нас самих) и об его рукописи по криминалистике.

Эллиот схватился за карандаш.

— Рукопись по криминалистике?

— Ну да, я же сказала. Он всегда чем — то увлекался, но больше всего психологией. Поэтому он так и подружился с профессором Инграмом. Дядя часто говорил: «Ладно, вы утверждаете, что толковый психолог мог бы стать лучшим в мире преступником. Почему бы вам в интересах науки не начать с самого себя? Совершите бескорыстное преступление и подтвердите свою теорию». Бр — р!

— Понятно. И что же отвечал профессор?

— Говорил: «Нет уж, спасибо». Еще говорил, что никогда не совершил бы преступления, пока не смог бы придумать идеальное алиби…

Эллиот насторожился.

— …но профессор говорил, что чем больше он думает, тем больше приходит к выводу, что даже психолог не может находиться в двух местах одновременно. — Марджори заложила ногу на ногу и откинулась на спинку дивана. — У меня мурашки по спине бегали, когда я видела, с каким спокойствием они все это обсуждали. А потом были эти страшные события, и мы не знаем ни как они произошли, ни почему, ни кто в них виновен. И Вилбур теперь тоже мертв. Вилбур, который никогда в жизни никому не причинил зла, как не причиняли его и Френки Дейл, и маленькие Андерсоны, и мой дядя Марк. Я дошла уже почти до предела своей выдержки, особенно… особенно после того, как в меня начали кидать камни и один бог знает, что еще последует. Может быть, меня линчуют или сожгут на костре. Помогите мне. Прошу вас, помогите мне!

Наступило молчание.

В голосе девушки было столько искренности и мольбы, что Эллиот чуть не забыл о своей официальной сдержанности. Их взгляды встретились, она наклонилась вперед с протянутой рукой, словно прося помочь ей подняться. В тот момент из — за двери послышались звуки, живо напоминающие ворчание слона, требующего пищи, громко топающего своими ножищами. Еще через мгновение раздался стук в дверь и вошел доктор Фелл.

— Не хотелось мешать вам, — проговорил он, — но, пожалуй, лучше отложить продолжение вашей беседы. Сейчас сюда подымутся Кроу и Боствик, так что вам, мисс Вилс, имеет смысл вернуться домой. Помощник мистера Стивенсона проводит вас. А мы…

Он впился глазами в кинопроектор.

Майор Кроу и инспектор Боствик встретились с Марджори в дверях, когда она выходила из комнаты. Заговорил майор только после того, как дверь за нею затворилась. К нему, судя по всему, вновь вернулось обычное расположение духа.

— Доброе утро, инспектор, — вежливо проговорил он. — Хотя вернее сказать: добрый день. Утром мы так и не смогли разыскать вас.

— Очень сожалею, сэр.

— Не беда, — все тем же вежливым тоном ответил майор, — я лишь хотел сообщить вам, что в нашем деле добавилась маленькая деталь: еще один труп.

— Я уже сказал, что очень сожалею, сэр.

— Учитывая, что вы отправились повидать моего друга Фелла, я вас не упрекаю. Вам повезло больше, чем мне. В июне я уже пытался заинтересовать его этим делом. Ничего не вышло. Насколько я могу судить, дело показались ему недостаточно сенсационным. Ни наглухо запертых комнат, ни элементов сверхъестественного, ни экзотики, как в деле отеля «Королевский Пурпур». Ничего, кроме самого тривиального и грубого отравления стрихнином. Сейчас, однако, у нас добавилось и улик, и еще два трупа… на один из которых вам, инспектор, быть может, не повредило бы взглянуть…

Эллиот взял свой блокнот.

— Я уже дважды, сэр, сказал, что очень сожалею, — медленно проговорил он, — и не вижу необходимости повторять это еще раз. Кроме того, если говорить откровенно, мне не совсем ясно, в чем я должен себя упрекать. Между прочим, в Содбери Кросс существует какая — нибудь полиция?

Боствик, набивавший свою трубку табаком, поднял голову.

— Да, существует, друг мой, — ответил он. — А почему вас это интересует?

— Да только потому, что я ее не вижу. Кто — то разбил камнем стекло входной двери. Грохот было слышно, наверное, до самого Бата, но ни один полицейский не появился.

— Черт возьми! — несколько раз сильно затянувшись своей трубкой, сказал Боствик. Конечно, это был только обман зрения, но на мгновенье показалось, что лицо его вспыхнуло огнем. — Что вы этим хотите сказать?

— Только то, что сказал.

* * *

— Если вы имеете в виду, — ответил Боствик, — что я убежден — заметьте, я сказал: убежден — в том, что скоро мы сможем арестовать одну молодую особу, имя которой нет надобности называть… тогда я согласен.

— Хватит! — рявкнул Фелл. Все обернулись к нему.

— Кончайте, — строго проговорил Фелл. — Вы же спорите из — за пустяков и сами это отлично знаете. Уж если вам надо кого — то обвинять, обвиняйте меня. Истинная причина вашего спора — и это вы тоже отлично знаете — в том, что у каждого из вас определенное, стойкое, но разное представление о том, кто же преступник. Ради всех святых, забудьте об этом или мы никогда не сдвинемся с места!

Майор Кроу громко и искренне расхохотался. И Эллиот и Боствик тоже не удержались от улыбки.

— Старый бандит, как всегда, прав, — проговорил майор. — Прошу меня извинить, инспектор. Дело в том, что у всех нас нервы уже в таком состоянии, когда мы перестаем ясно видеть происходящее. А это необходимо. Абсолютно необходимо.

Боствик протянул Эллиоту свой портсигар.

— Хотите закурить?

— Спасибо. С удовольствием.

— А теперь, — прорычал Фелл, — теперь, когда мир установлен и между всеми царит дружба и симпатия…

— Только я не согласен с тем, что мне приписывают какие — то предвзятые взгляды, — с достоинством заметил майор. — Это не так. Я просто знаю, что я прав. Когда я увидел беднягу Эммета…

— Ну — ну! — пробормотал Боствик с таким скептическим и мрачным выражением, что Эллиота невольно заинтересовал вопрос: на кого еще направлены его подозрения.

— …но у меня нет никаких улик, мне не за что ухватиться. Возьмите Эммета — кто — то среди ночи входит к нему и впрыскивает яд. Никто не слыхал, не признается, что слыхал, ничего подозрительного. Сделать это мог любой — даже чужой, потому что двери виллы не запираются на ночь. В наших местах вообще мало кто запирает на ночь двери. Разумеется, если я говорю, что это мог сделать и кто — то чужой, это не значит, что я в это верю. Да, кстати, я виделся с Вестом. Чесни умер, получив примерно 60 миллиграммов чистой синильной кислоты. Во всяком случае, следов каких — то других химических соединений найдено не было. Это все, чем мы располагаем.

— Не все, — с удовлетворением произнес доктор Фелл. — Тут с нами Стивенсон. Давайте, старина, мы готовы. Включайте свой аппарат.

Все умолкли. Полный сознания своей значительности, Стивенсон двигался раздражающе медленно. Вытер лоб, поглядел на камин, а затем на окна. Внимательно осмотрел висящую в дверном проеме простыню, потом не спеша отодвинул стол до стены и вновь придвинул его на несколько дюймов ближе. Взял с полки пару томов «Британской энциклопедии» и положил их на стол как подставку для проектора. Собравшиеся продолжали курить, поглядывая друг на друга.

— Не будет работать, — проговорил внезапно майор. — Что — нибудь поломается.

— Чему ж там ломаться? — спросил Эллиот.

— Не знаю. Найдется что — нибудь. Вот увидите.

— Уверяю вас, сэр, что все будет в порядке, — сказал Стивенсон, поворачивая к ним вспотевшее лицо. — Через минуту все будет готово.

На этот раз молчание затянулось, его прерывали только таинственные звуки, производимые Стивенсоном, да гудение машин, доносившееся с улицы. Стивенсон отодвинул диван, чтобы очистить место перед экраном, переставил стулья, поправил одну из кнопок, чтобы убрать складку на простыне. Наконец, сопровождаемый гулким вздохом облегчения зрителей, он отступил к окну.

— Все, господа, — сказал он, взявшись за штору. — Я готов. Может быть, вы рассядетесь, прежде чем я потушу свет?

Доктор Фелл направился к дивану. Боствик присел рядом с ним, а Эллиот поставил свой стул поближе к экрану, немного сбоку. Послышался металлический звук задвигаемых штор.

— Итак, господа…

— Погодите! — сказал, вынимая трубку изо рта, майор.

— Какого черта! — взвыл Фелл. — Что еще?

— Не надо так волноваться, — взмахнув трубкой, возразил майор. — Предположим… ладно, предположим, что все пойдет, как надо…

— Это мы как раз и собираемся проверить.

— Предположим, что все пойдет, как следует. Мы выясним наверняка некоторые вещи: истинный рост доктора Немо, например. Было бы справедливо, если бы каждый раскрыл сейчас свои карты. Что мы увидим? Кто был доктором Немо? Что скажете вы, Боствик? Боствик обернулся к нему, глядя поверх спинки дивана.

— Что ж, сэр, если уж вы задаете этот вопрос… у меня нет ни малейших сомнений, что мы увидим мистера Вилбура Эммета.

— Эммета! Эммета? Но ведь Эммет мертв!

— Тогда он мертв не был, — заметил Боствик.

— Однако… впрочем, ладно. Ваша точка зрения, Фелл?

— Майор, — преувеличенно вежливым тоном ответил Фелл, — моя точка зрения состоит в следующем: я хочу просто, чтобы мне дали возможность посмотреть пленку. В некоторых отношениях я твердо знаю, что мы увидим, в некоторых — не так уж уверен, а еще в некоторых — мне вообще наплевать, что там будет, лишь бы, в конце концов, мне дали на это взглянуть.

— Все готово! — сказал Стивенсон.

Шторы были уже задернуты. Лишь отсвет пламени камина да призрачные огоньки трубок виднелись в темноте. Эллиот чувствовал, как тянет сыростью от старых каменных стен. Он без труда различал фигуры своих товарищей и даже силуэт Стивенсона в глубине комнаты. Фармацевт осторожно, чтобы не зацепиться за провод, подошел к аппарату и включил его. На экране появился светлый прямоугольник размером примерно в полтора квадратных метра.

Послышалось какое — то металлическое щелканье, а затем аппарат загудел равномерно. На экране промелькнуло несколько вспышек, сменившихся полной темнотой.

По — видимому, все было в порядке, потому что равномерное жужжание аппарата продолжалось. На темном экране начали появляться какие — то дрожащие серые полосы. Казалось, что так будет тянуться до бесконечности. Потом появилась тонкая, ослепительно яркая полоска света. Выглядело это так, словно в центре экрана возникла вертикальная щель, которую какая — то черная тень старалась непрерывно расширить. Эллиот сообразил, в чем дело. Они были в музыкальном салоне, и Марк Чесни отворял дверь в кабинет.

Кто — то кашлянул, пленка чуть дернулась, и теперь они увидели заднюю стену кабинета. В углу экрана двигалась какая — то тень, очевидно, это был человек, направлявшийся к столу. Хардинг выбрал для съемки место, слишком уж смещенное влево, так что дверь в сад не была видна. Несмотря на резкость теней, освещение было, видимо, все же недостаточным — тем не менее, можно было хорошо различить циферблат часов и их сверкающий маятник, спинку кресла, узкий стол, коробку конфет, рисунок цветов на которой выглядел сейчас серым, и лежащие на промокательной бумаге два предмета, похожие на карандаши. Еще мгновенье… и на экране появилось лицо Марка Чесни.

Вид его был не из самых приятных. Резкие тени и подергивание пленки делали его похожим скорее на лицо восковой фигуры, чем на лицо человека. Выражение его, однако, было спокойным, полным достоинства и гордости…

— Взгляните на часы, — громко, заглушая ровное гудение проектора, проговорил кто — то за спиной Эллиота. — Взгляните на часы! Который на них час?

— Тысяча чертей!.. — отозвался голос Боствика.

— Так который же был час? Что вы скажете?

— Все они ошибались, — воскликнул Боствик. — Один говорил, что была полночь, другой, что почти полночь; профессор Инграм уверял, что было без минуты двенадцать. Ошибались все. Была одна минута первого.

— Тс — с!

Маленький мир на экране продолжал невозмутимо жить своей жизнью. Марк Чесни осторожно отодвинул кресло от письменного стола и сел. Протянув руку, он деликатным движением, резко контрастировавшим с подергиванием пленки, чуть передвинул вправо коробку конфет. Затем он взял карандаш и притворился, что старательно пишет. Положив его вновь на промокательную бумагу, Чесни не без труда ухватил второй лежавший там предмет. Сейчас он был отчетливо виден зрителям.

За долю секунды Эллиот вспомнил, как этот предмет описывал Инграм. По его словам, это было нечто, напоминавшее ручку, но поменьше и гораздо тоньше. Он описывал его как черную трехдюймовую палочку с заостренным концом, и описание это было верным.

— Я знаю, что это, — проговорил майор Кроу. Послышался звук отодвигаемого стула. Майор быстро подошел вдоль стены к самому экрану. Его тень закрыла добрую половину кадра, а искаженный, фантастический силуэт Марка Чесни заплясал на плечах плаща Кроу.

— Остановите кадр, — сказал он, оборачиваясь. Теперь голос его звучал совсем иначе. — Я знаю, что это, — повторил он. — Это минутная стрелка.

— Что? — переспросил Боствик.

— Минутная стрелка тех часов, — крикнул майор, — поднимая указательный палец, словно в попытке проиллюстрировать свои слова. — Диаметр их циферблата шесть дюймов. Разве вы не видите? Это минутная стрелка. Перед началом спектакля Чесни всего навсего отвинтил винт, которым крепятся стрелки, (вы его тоже видите) и снял минутную стрелку. Осталась только короткая, часовая стрелка, которая стояла как раз на двенадцати. Господи! Неужели вы не поняли? У часов была только одна стрелка, хотя зрителям казалось, что они видят две. В действительности они видели часовую стрелку и тень, которую она отбрасывала наискосок вверх на циферблат.

Майор ткнул пальцем в экран; казалось, что он с трудом сдерживает желание пуститься в пляс.

— Разве вы не видите, что это объясняет разные показания свидетелей? Все дело в том, что они смотрели с разных направлений. Профессор Инграм, сидевший справа, считал, что часы показывают без минуты двенадцать; по мнению мисс Вилс, находившейся в центре, было ровно двенадцать, а на пленке, заснятой слева, мы видим одну минуту первого. После того, как Чесни закончил спектакль и затворил за собою дверь, ему оставалось только поставить стрелку на место — это заняло у него секунд пять и часы вновь начали показывать точное время. Во время же самого спектакля у Чесни хватило дерзости сидеть, держа эту минутную стрелку у всех перед глазами, и никто ничего не заметил.

Наступило молчание. Потом Боствик громко хлопнул себя по колену, из полутьмы послышалось одобрительное ворчание доктора Фелла и фырканье Стивенсона, сражающегося с заевшей пленкой. Негромким, но преисполненным гордости голосом майор добавил.

— Не говорил я, что в этих часах есть что — то странное?

— Разумеется, сэр, — отозвался Боствик.

— Чисто психологический эффект, — утвердительно качнув головой, проговорил Фелл. — Держу пари на что угодно, что они попались бы на удочку даже без всякой тени. Когда часы показывают двенадцать, мы всегда видим только одну стрелку, вторую мы и не пытаемся искать — нас обманывает привычка. Чесни пошел, однако, еще дальше и трюк стал втрое эффектнее. Теперь — то понятно, почему он так настаивал на том, чтобы его спектакль начался около полуночи. Тень, разумеется, могла создать иллюзию недостающей стрелки в любое время, но именно в полночь, когда часовая стрелка расположена вертикально, он мог быть уверен, что три свидетеля, глядящие с трех различных мест, дадут три разных ответа. По крайней мере два из десяти его вопросов рассчитаны именно на это. Но это не все! Вопрос в том… Только спокойно… Вопрос в том, который же час был в действительности?

— Вот именно! — воскликнул Боствик.

— Часовая стрелка расположена вертикально, не так ли?

— Да, — кивнул майор.

— Что значит, — угрюмо продолжал доктор, — только одно: минутная стрелка могла быть где угодно в промежутке от без пяти двенадцать до пяти минут первого. В этом интервале часовая стрелка остается в более или менее вертикальном положении — это зависит от размеров и конструкции часов. Время до двенадцати нас не интересует. Время после двенадцати интересует и даже очень. Дело в том…

Майор, сунув трубку в карман, перебил доктора:

— Это означает, что алиби Джозефа Чесни гроша ломаного не стоит. Оно было полностью основано на том, что Чесни вышел из дома Эмсвортов ровно в двенадцать — в то самое время, когда, как мы думали, «доктор Немо» уже был на вилле «Бельгард». Джо Чесни и впрямь вышел от Эмсвортов в двенадцать, но «Немо» появился не в полночь. Скорее всего, было уже минут пять или шесть первого. Доехать от дома Эмсвортов до виллы «Бельгард» на машине можно за три минуты. Откройте кто — нибудь шторы. Я ничего против Джо Чесни не имею, но, по — моему, это и есть тот человек, которого мы ищем.

Шторы на одном из окон поднял Эллиот. Сероватый дневной свет осветил майора Кроу, стоявшего рядом с побледневшим изображением на простыне. Возбуждение майора все нарастало.

— Инспектор, — сказал он, — я никогда не считал, что у меня есть способности к анализу, но тут все само бросается в глаза. Вы понимаете? Бедный Марк Чесни сам, по сути дела, запланировал свое собственное убийство.

— О, вот как? — задумчиво протянул доктор Фелл.

— Джо Чесни мог знать о трюке с часами и тенью. Почему бы и нет? После обеда он прогуливался по всей вилле, а Марк и Вилбур Эммет около трех часов обсуждали предстоящий спектакль в кабинете, выходящая в сад дверь которого была открыта. Впрочем, скорее всего, Марк и Эммет не один день готовили свой спектакль, так что Джо Чесни мог еще заранее все разузнать. Он знал, что Марк не начнет своего представления, пока часовая стрелка не встанет вертикально, знал и то, что обычным способом эти часы перевести нельзя. Достаточно обеспечить алиби у Эмсвортов и успеть вовремя на виллу, чтобы получить в руки приличное состояние. Погодите — ка! Мне сейчас пришло в голову, что была и еще одна вещь, которую он непременно должен был сделать.

— А именно? — спросил Эллиот.

— Он должен был убить и Вилбура Эммета, — ответил майор. — Эммет знал ведь о трюке с часами. А как, по — вашему, многие ли из замешанных в это дело сумели бы сделать инъекцию яда? — Майор умолк, чтобы дать присутствующим время обдумать его слова. — В жизни своей я не встречал ничего более очевидного. У этого типа есть — таки голова на плечах. Кто бы мог его заподозрить?

— Вы, — сказал доктор Фелл.

— Что вы этим хотите сказать?

— По сути дела, вы все время подозревали его. Он был первым, кто пришел вам на ум. Мне кажется, что с вашим уравновешенным характером вы давно уже питали глубокое недоверие к чересчур шумным манерам Джо Чесни. Однако, продолжайте.

— Я вовсе не предубежден против него! — запротестовал майор и, стараясь вернуться к прежнему официальному тону, обратился к Эллиоту. — Инспектор, дело ведете вы. Я в дальнейшем не собираюсь иметь к нему никакого отношения. Надеюсь, однако, что сказанное мною представляет для вас интерес. Всем известно, что Джо Чесни — отъявленный лентяй и, что Марк принуждал его заниматься делом, а что касается оснований для ареста…

— Каких оснований? — перебил майора Фелл.

— То есть, как?..

— Я сказал: каких оснований? — повторил доктор. — В своей изобретательной и очень остроумной реконструкции событий вы, кажется, забыли одну мелкую, но, быть может, существенную деталь. Не Джозеф Чесни обманул свидетелей трюком с часами, что сделал его брат Марк. Нельзя, знаете ли, вешать Петра за кражу, совершенную Павлом.

— Да, но…

— А в результате, — с нажимом продолжал доктор, — вы, нарушая законы логики, считаете, что следует арестовать человека только потому, что вам удалось опровергнуть алиби, приготовленное ему другим. Вы даже не утверждаете, что он сам подстроил его. Вы хотите арестовать человека только за то, что у него нет алиби. Я не буду останавливаться на других слабых пунктах вашей гипотезы и ограничусь простым замечанием, что так делать нельзя.

На лице майора появилось обиженное выражение.

— Я не сказал, что его надо арестовать. Я знаю, что нужны доказательства, но нто, однако, вы предлагаете?

— Что, если мы продолжим, сэр, — вмешался Бост — вик, — и попытаемся выяснить еще одну вещь?

— Какую?

— Мы до сих пор так и не видели еще человека в цилиндре.

— …И договоримся, — с силой проговорил доктор Фелл, когда все снова расселись по местам и шторы вновь были задернуты, — что на этот раз все будут молчать, пока не кончится пленка. Согласны? Вот и хорошо! Значит, будьте любезны держать себя в руках и дать нам досмотреть до конца. Давайте, Стивенсон!

Снова раздался щелчок и жужжание аппарата. Сейчас, когда пленка была пущена сначала, все молчали, изредка только слышались покашливание или шепот. Теперь все выглядело настолько очевидным, что Эллиот задавал себе вопрос, как же можно было до такой степени заблуждаться. Разумеется, минутная стрелка была всего лишь тенью и не более. Марк Чесни, держа настоящую стрелку в руках, с непроницаемым лицом притворялся, будто он что — то пишет.

Марк Чесни опустил стрелку на промокательную бумагу и, казалось, к чему — то прислушался. Затем он повернул голову чуть — чуть вправо. В профиль его костлявое и искаженное резкими тенями лицо можно было разглядеть еще лучше.

А затем на сцене появился убийца.

Войдя, «доктор Немо» медленно повернулся на каблуках и поглядел на них.

Выглядел он страшно неряшливо. Цилиндр был потерт и словно бы изъеден молью. Воротник землисто — серого плаща был поднят до самых ушей. Черные очки и серый мохнатый шарф, закрывавший почти все лицо незнакомца, делали его похожим на какое — то огромное насекомое.

Качество съемки было вполне приличным. Правда, разглядеть брюки и ботинки Немо было невозможно — свет падал слишком высоко, оставляя их в полумраке. В правой руке, закрытой гладкой, блестящей перчаткой, «Немо» держал чемоданчик.

Внезапно «Немо» с молниеносной быстротой начал действовать.

Эллиот, ожидавший этого момента, напряг внимание. Подойдя к столу, «Немо» опустил на него свой чемоданчик. Сначала он поставил его за коробкой конфет. Затем, словно передумав, он поднял его и поставил теперь уже прямо на коробку. Очевидно, первым движением он опустил на стол дубликат коробки, а вторым захватил чемоданом оригинал.

— Так вот как он их подменил! — прозвучал из полутьмы голос майора Кроу.

— Тс — с! — прошипел доктор Фелл.

Дальше все разыгралось буквально в одно мгновенье. Шагнув в сторону, чтобы обойти вокруг стола, Немо превратился в какую — то расплывчатую кляксу, а потом они увидели, как убивают человека.

«Немо» появился по другую сторону стола. Марк Чесни что — то сказал ему. Правая рука «Немо» была засунута в карман. Теперь он выхватил ее и, хотя на экране движение это получилось смазанным, можно было разглядеть, что он держит в ней что — то вроде картонной коробочки.

До этого момента движения «Немо» были просто быстрыми и точными, теперь в них появилось что — то зловещее. Пальцы его левой руки сжались на затылке Марка Чесни и заставили его откинуть голову назад. Правая рука «Немо» скользнула ко рту жертвы и втолкнула в него капсулу.

В темноте послышался голос Боствика:

— А! Вот тут мисс Вилс и вскрикнула: «Нет! Нет!»

«Немо» вновь исчез в тени и появился с другой стороны стола уже с черным чемоданчиком в руке. На этот раз он направился в глубину комнаты — к выходу. Теперь вся его фигура четко вырисовывалась в ярком свете, позволяя разглядеть лаковые туфли и оценить расстояние от края плаща до пола. Определить его рост можно было с первого взгляда почти с такой же точностью, как если бы его измеряли сантиметровой лентой.

— Остановите пленку! — воскликнул майор Кроу. — Остановите немедленно!..

В этом, однако, не было необходимости. Пленка кончилась. По экрану промелькнуло еще несколько бесформенных пятен, а затем на нем не осталось ничего, кроме пустого белого прямоугольника.

— Конец, — проговорил Стивенсон.

В течение нескольких мгновений все, кроме Стивенсона, оставались на своих местах. Стивенсон закрыл аппарат и подошел к окну, чтобы поднять штору. В дневном свете перед его глазами предстала как бы живая картина. Майор Кроу излучал удовлетворение, Боствик, не отрывая взгляда от своей трубки, улыбался спокойно и сдержанно, зато лицо доктора Фелла выражало столь глубокое и полное замешательство, что майор расхохотался.

— Сдается мне, что кто — то здесь до сих пор в себя прийти не может, — заметил он. — Ладно, тогда я обращаюсь к вам, инспектор. Какого роста был доктор Немо?

— По крайней мере метр восемьдесят, — ответил Эллиот. — Естественно, надо будет произвести более точные измерения по пленке. Расстояние, на котором он находился от аппарата, известно, так что это будет не так уж сложно. Но похоже, что метр восемьдесят.

— Так! — кивнул Боствик. — Метр восемьдесят. И вы видели, как двигался этот тип?

— А что скажете вы, Фелл?

— Я скажу — нет! — рявкнул доктор.

— Значит, вы не верите собственным глазам?

— Не верю. Разумеется, не верю. Вспомните, сколько раз мы попадали впросак, потому что верили собственным глазам. Когда я думаю о трюке с часами, меня охватывает благоговейная дрожь. Положение стрелок изменить было невозможно и, тем не менее, оно было изменено. Если Чесни способен был придумать такой трюк, он мог изобрести и другие такие же… или еще лучшие. Черт возьми, я тут ни во что не верю!

— Но есть ли у вас какие — то основания предполагать, что и здесь была заключена ловушка?

— Есть, — ответил Фелл. — Я лично назвал это Проблемой Ненужного Вопроса. Она, однако, приводит нас только к другим, еще более сложным проблемам.

— А именно?

— Заметьте, как в данном случае сел в лужу наш эксперт — психолог. На вопрос о росте доктора Немо отвечали три свидетеля. Марджори Вилс не отличается особой наблюдательностью. Хардинг как свидетель ни к черту не годится, зато профессор Инграм — один из лучших, какие только могут быть. И все же на этот вопрос два плохих наблюдателя ответили правильно, в то время как профессор Инграм грубо ошибся.

— Тем не менее — почему вы настаиваете, что рост Немо не был метр восемьдесят?

— Я не настаиваю. Я только говорю, что во всем этом что — то неладно… Все время, все то растреклятое время, которое прошло с тех пор, как я услышал об этом деле, меня чертовски сбивает с толку одна вещь. Она и сейчас продолжает сбивать меня с толку больше, чем когда бы то ни было. Почему не была уничтожена эта пленка? Я повторяю, — взмахнув рукой, продолжал доктор, — почему убийца не уничтожил эту пленку? Когда Эммета после смерти Чесни понесли наверх, на первом этаже не осталось абсолютно никого. У убийцы было сколько угодно возможностей уничтожить пленку. Вы сами, когда приехали, нашли музыкальный салон пустым. Кинокамера была положена в ящик радиолы. Убийце надо было только открыть камеру, выставить пленку на свет и делу конец. И не говорите мне, что убийца хотел сохранить эту сцену для потомства, не понимая, какую помощь она может оказать полиции. Нет, нет, нет.

— Но Джо Чесни… — начал было майор.

— Хорошо, предположим, что убийца — Джо Чесни. Предположим, что он убил Марка, надеясь на алиби, которое дадут ему часы. Однако, не полный же он идиот. Играя роль доктора Немо, он знал, что Хардинг с превеликим рвением заснимает всю сцену на пленку. Он не мог не понимать, что просмотр пленки немедленно обнаружит отсутствие минутной стрелки и что алиби его рассыпется в прах, как оно и произошло в действительности. В котором часу он вызвал полицию?

— В двадцать минут первого.

— Так. А в котором часу вы прибыли в «Бельгард»?

— Около двадцати пяти минут первого.

— Вот именно. Телефон находится внизу, в трех шагах от музыкального салона. Все остальные были наверху. Почему он не зашел в салон и не уничтожил улику, которая может привести его на виселицу? Майор Кроу побагровел.

— В данном случае вам нечего возразить, сэр, — сухо заметил Боствик.

— Что вы этим хотите сказать? — резко ответил майор. — Откуда мне знать? Может быть, он не смог найти пленку.

— Бросьте, бросьте, — сказал Фелл.

— Учитывая, что на вашем лице, Боствик, — продолжал майор, — написано такое превосходство, может быть, вы поможете нам выйти из тупика? Можете вы объяснить, почему убийца не уничтожил эту пленку?

— Да, сэр, полагаю, что могу. Дело в том, что один из убийц не был в состоянии уничтожить пленку, а второй не хотел ее уничтожать.

— Что? Два убийцы?

— Да, сэр. Мистер Эммет и мисс Вилс.

Боствик снова уставился на свою трубку. На лице его было задумчивое, мрачноватое выражение и говорил он, немного запинаясь.

— До сих пор я мало что сказал по этому делу, я старался побольше думать. Но если вас интересует мое мнение, я его выскажу и к тому же приведу несколько неоспоримых доказательств. Так вот, тот тип, заснятый на пленке, — он показал на экран, — это мистер Эммет. Вне всяких сомнений. Взгляните на его фигуру, на его походку. Покажите эту сцену любому из здешних жителей, спросите у него, кто этот человек, и вам ответят: мистер Эммет. Я никогда не верил в то, что кто — то оглушил Эммета, чтобы сыграть его роль. Я не верил в это и не ошибся. Мисс Вилс хотела уверить нас в этом, но слишком уж это отдает приключенческим кинофильмом. — Боствик выпрямился. — Кто стал бы так рисковать, когда достаточно было всего — навсего бросить цианистый калий в чай старику? А что, если бы маскарад не удался? Если бы спала шляпа или размотался шарф? Этого не произошло, но ведь это могло случиться. Или если бы старик схватил незнакомца за руку, что тоже ведь могло случиться? Нет, сэр. Все так, как говорит доктор Фелл. Кто бы ни убил старика, он наверняка не хотел, чтобы к нам в руки попала пленка, на которой он заснят. Тогда почему же он ее не уничтожил? Сегодня ночью я глаз не сомкнул, думая об этом. И внезапно я сказал себе: «Черт возьми! — Боствик хлопнул рукой по колену. — Черт возьми! А где вторая капсула?»

Эллиот поднял на него глаза.

— Вторая капсула?

— Да, вторая капсула. Мы считаем, мисс Вилс вбила нам это в голову, что кто — то оглушил мистера Эммета и подменил безобидную капсулу отравленной. Хорошо, предположим, что так оно и было. Если так, то куда девалась вторая капсула? Та безобидная. Мы обыскали все — весь дом. Нашли мы эту вторую капсулу? Нет, ясно, что нет. А это значит, что капсула была только одна: та, которую Эммет заставил проглотить старика.

Майор присвистнул.

— Ну, давайте, давайте.

— И еще одно, — продолжал Боствик, обращаясь к Эллиоту. — Картонная коробочка, в которой лежала капсула. Может, мы нашли ее в кармане плаща? Нет, опять — таки нет. «Гм, — подумал я, — где же она может быть?» Сегодня утром я поискал ее там, где она, по — моему, должна была находиться. Там она и оказалась.

— Где же?

— В правом кармане пиджака мистера Эммета. Того, что висит на стуле в его спальне.

— Похоже, — сказал майор, — что это означает…

— Разрешите мне докончить, сэр, — перебил Боствик, говоривший теперь быстрее и увереннее. — Этой ночью кто — то убил Эммета. Этот кто — то был его сообщником в убийстве старика. Все знают, что ради мисс Вилс Эммет пошел бы на что угодно. Возможно, конечно, что она отравила капсулу без его ведома и лишь попросила его заставить старика проглотить ее, но в этом я сомневаюсь. То, что Эммет разбил себе голову, чтобы получить алиби, говорит против этого. И подумайте: почему она вскрикнула: «Нет! Нет!», видя, как убивают старика… а потом отрицала это? Это объяснимо только в том случае, если она знала, что происходит, отлично знала. В последний момент не выдержали нервы. Такие вещи случались не раз. Можете не верить, мистер Эллиот, но я читаю немало литературы по криминалистике. И я скажу вам, где в последний раз случилось нечто подобное. Женщины не умеют владеть собой, даже когда все дело задумано ими же самими. «Нет! Нет!» — именно это крикнула Эдит Томпсон, когда Байуотерс выбежал из — за угла и ударом ножа убил ее мужа, выходившего из кино.

Боствик умолк и глубоко вздохнул.

Майор Кроу нервно зашевелился.

— Улики против Вилбура Эммета, — согласился Эллиот, — имеются… Что ж, если найдутся люди, которые опознают Эммета на пленке, с этим вопросом будет покончено. — Эллиоту было не по себе, но он решил не отступать. — Все это так, но какие улики у нас есть против мисс Вилс? Нельзя же арестовать ее только за то, что она крикнула: «Нет! Нет!»

— Улики есть и против нее, — с налившимся кровью лицом ответил Боствик. Чуть поколебавшись, он крикнул через плечо:

— Хобарт Стивенсон, если вы когда — нибудь хоть словом обмолвитесь о том, что слышали сегодня, я из вас душу выну. Вы отлично знаете, что слово свое я всегда держу.

— Я и словечка не пророню, — удивленно подняв глаза, ответил Стивенсон. — Клянусь вам.

— И не вздумайте позабыть о своем обещании, — еще раз предупредил Боствик, подкрепляя свои слова внушительным взглядом. Затем он повернулся к остальным. — Я не хотел ничего говорить, пока вы не увидите пленку. Я даже майору не говорил об этом, но улики у нас есть. Недавно вы, сэр, говорили, что немногие, кроме медиков, умеют сделать инъекцию. Она это делать умеет. Научилась во время эпидемии гриппа лет пять или шесть назад, когда помогала доктору Чесни. А вы, друг мой, — он повернулся к Эллиоту, — утверждали, что мы не слишком — то стараемся задержать людей, которые бросают в нее камни. Это неправда, и ваши слова мне совсем не понравились. Если кто — то будет нарушать порядок, я выполню свой долг, только держу пари, что в данном случае судья не станет слишком строго наказывать виновного. Я уже сказал, что у меня есть улики. Что вы скажете насчет этого?

Боствик вытащил из внутреннего кармана пиджака конверт. Открыв его, он показал присутствующим содержимое: небольшой шприц. В стеклянной трубочке, закрытой никелированным поршнем, еще сохранилось несколько капелек бесцветной жидкости. В комнате чуть запахло горьким миндалем.

— Так, — сказал Эллиот. — Так. — В горле у него пересохло, глаза жгло. — Где вы это нашли?

— Я — человек любопытный, — сказал Боствик. — Поэтому — то я и попросил майора послать мисс Вилс поискать вас здесь. А шприц я нашел в двойном дне шкатулки для драгоценностей, которая стоит на туалетном столике в спальне мисс Вилс.

Он протянул конверт Эллиоту и скрестил руки на груди.

— Мне кажется, — кашлянув, сказал майор, — что это решающая улика. Что вы скажете, инспектор? Выписать вам ордер на арест?

— Нет, прежде я хочу поговорить с нею, — тихо сказал Эллиот и, глубоко вздохнув, добавил: — Боюсь, однако, что как вы сказали, это решающая улика. Как вы полагаете, доктор?

Доктор Фелл ухватился обеими руками за шевелюру. Из уст его вырвалось какое — то подобие стона, в то время как на лице появилось выражение страшной неуверенности.

— Если бы я только мог быть уверен! Если бы я мог уйти от того, что в данную минуту представляет для меня крушение вселенной! Я не знаю, что сказать. Никогда еще все вокруг меня не рушилось так, как сейчас. Весьма возможно, что вы правы…

Надежды Эллиота тоже начали окончательно рушиться.

— …но, конечно, прежде всего необходимо побеседовать с девушкой.

— Побеседовать! — крикнул Боствик, теряя, наконец, самообладание. — Побеседовать с нею! Мы только это все время и делаем. Эта девушка вне всяких сомнений виновна, и все мы это of лично знаем. Бог — свидетель, что ей были предоставлены все возможности. Мы обходимся с нею, как с принцессой! И чего мы добились? Это же новая Эдит Томпсон, только во сто крат хуже. Я слыхал, что Томпсон, — Боствик бросил взгляд на Эллиота, — пыталась вскружить голову следователю, но, мне кажется, история вовсе не обязана каждый раз повторяться.

Очки сброшены

В половине пятого доктор Фелл, инспектор Эллиот и Боствик вошли в комнату Марджори Вилс.

Фелл и Эллиот молча пообедали в «Синем Льве» — молча, потому что с ними был и майор Кроу. И хотя майор несколько раз повторил, что больше в дело вмешиваться не намерен, Эллиот был не слишком — то уверен, что так оно и будет. Настроение у Эллиота было ужасное, вид пищи вызывал отвращение. Сейчас, задним числом, его разговор с Марджори и ее обращенная к нему мольба казались настолько театрально фальшивыми, что его тянуло на рвоту, словно от противного лекарства. Вероятно, ее повесят и на этом все будет кончено. Но как, черт возьми, она ухитрилась прочесть его мысли?

Эллиоту дважды приходилось присутствовать при казни через повешение. Он предпочитал не вспоминать подробностей.

Его охватило чувство почти физического облегчения, когда он узнал, что Марджори нет дома. Уехала в автомобиле вместе с Хардингом, — сказала миловидная горничная Памела. И уехали они не то в Бат, не то в Бристоль, — уточнила рыженькая служанка Лена. У обеих, равно как и у кухарки миссис Гринли, нервы были на пределе, потому что, как — никак, в доме они остались совсем одни. Некий Маккракен (кажется, помощник Эммета в оранжереях) время от времени подходил к дому, чтобы убедиться, что все в порядке, и подбодрить служанок. Доктор Чесни, ночевавший на вилле, уже уехал. Ни служанки, ни кухарка не могли ничего добавить к показаниям других свидетелей.

В осеннем солнце вилла выглядела нарядно и весело. Оранжевые и синие изразцы и крутая крыша не скрывали, казалось, под собой никаких секретов. Судя по всему, Вилбур Эммет умер очень спокойно. Окна его спальни выходили на запад, и сейчас бледные лучи солнца падали прямо на постель. На чуть посиневшем лице, выглядывавшем из — под бинтов, было спокойное и почти привлекательное выражение. Эммет лежал, вытянувшись во весь рост, правая рука с завернувшимся рукавом пижамы выглядывала из — под одеяла. Доктор Вест получил распоряжение забрать труп для вскрытия, до сих пор он мог сказать лишь, что смерть была вызвана дозой синильной кислоты, введенной, по всей вероятности, путем инъекции. Во всем не было ничего пугающего и, тем не менее, в этой солнечной комнате с обоями, напоминавшими своим цветом о персиках, Даже доктор Фелл почувствовал, как по его спине пробежал холодок.

— Вот — вот, — сказал, поглядев на него, Боствик. — А теперь, если не возражаете, пойдемте отсюда.

Спальня Марджори была расположена в передней части здания. И эта комната была просторной и веселой, с обоями кремового цвета. Мебель из светлого ореха, а на окнах — золотисто — каштановые шторы и занавески. На книжной полке рядом с постелью стояло десятка два книг, и Эллиот бросил взгляд на их заголовки. Серия путеводителей по Франции, Италии, Греции и Египту. Французский словарь и самоучитель итальянского языка — без обложки. «Море и сельва». «Где начинается небо». «Портрет Дориана Грея». «Пьесы Д. М. Барри». «Сказки Андерсена». «Хроника неверного возлюбленного». Кроме того (заметил ли их Боствик? — подумал Эллиот) несколько книг по химии. Боствик их заметил.

— А тут вы их еще немало увидите. В комнате внизу.

— Гм! Довольно разнообразный набор, не правда ли? — пробормотал доктор Фелл, глядя через плечо своего спутника. — Кажется, характер этой девушки интереснее, чем я думал.

— Для меня он всегда был достаточно интересным, — грубовато проговорил Боствик. — Взгляните — ка сюда, доктор.

Туалетный столик был расположен между окнами. В центре его, перед круглым зеркалом, стояла небольшая шкатулка. Судя по украшениям и изображению Девы Марии на крышке, шкатулка была явно итальянской работы. Небольшой тайник в двойном дне был тщательно замаскирован и открывался при нажатии на крошечный выступ на одной из ножек. Боствик продемонстрировал, как это делается.

— Полагаю, — медленно проговорил Эллиот, — что она купила эту шкатулку во время поездки в Италию.

— Несомненно, — безразлично ответил Боствик. — Главное то, что…

— А следовательно, другие участники поездки тоже могли знать о существовании двойного дна?

— Значит, — сказал, поворачиваясь к Эллиоту, Фелл, — вы предполагаете, что шприц спрятал здесь кто — то другой?

Эллиот ответил честно:

— Не знаю. Это, действительно, первое, что пришло мне в голову. Но, если это сделал кто — то другой, то, должен признать, я все равно не знаю — почему. Попытаемся в этом разобраться. — Он расхаживал по комнате, ворча под нос: — Надо принять как факт, что убийца либо живет в этом доме, либо близко связан с Чесни. От этого никуда не денешься. Если бы дать волю воображению, можно было бы, конечно, предположить, что убийца — кто — то извне… скажем, например, фармацевт Стивенсон…

Боствик широко раскрыл глаза.

— Бросьте, бросьте! Вы что — серьезно говорите об этом?

— Нет. Это звучит совершенно неубедительно, и все мы отлично это понимаем. У кого здесь, однако, могли быть причины…

Эллиот умолк и так же, как и Боствик, повернул голову в сторону Фелла, внезапно что — то негромко вскрикнувшего. Шкатулка не интересовала доктора. Вместо того, чтобы разглядывать ее, доктор медленно, почти рассеянно открыл правый ящик туалетного столика. Порывшись, он вытащил оттуда пустую картонную коробку от лампы Фотофлад, взвесил ее на руке, засопел и, поправив очки, поднял вверх, рассматривая против света так, словно это была бутылка вина.

— Вот оно что! — пробормотал доктор.

— В чем дело?

— Мелочь, но, по — моему, существенная! — сказал Фелл. — Слушайте: если никто не возражает, я бы очень хотел поговорить со служанкой, которая убирает эту комнату.

Эллиот вышел поискать служанку; доктор Фелл напоминал ему сейчас человека, постучавшего в дверь и готового вот — вот одним рывком распахнуть ее. Эллиот сразу же выяснил, что спальню убирает рыженькая Лена, но Памела настояла на том, чтобы пойти вместе с подругой на случай, если той понадобится моральная поддержка. Перед доктором Феллом обе предстали с торжественными и напряженными лицами, скрывавшими, как понял позже Эллиот, с трудом сдерживаемое желание нервно расхохотаться.

— Хелло! — дружелюбно сказал доктор Фелл.

— Хелло! — с тем же серьезным выражением лица ответила Лена. Памела, напротив, весело улыбнулась.

— Ну — ну, — сказал доктор. — Которая же из вас по утрам убирает эту комнату?

Быстро оглянувшись вокруг, Лена с легким вызовом ответила, что это делает она.

— Вы это видели раньше? — спросил доктор, показывая картонную коробку.

— Видела, — ответила Лена. — Она ее принесла вчера утром.

— Она?

— Ну, мисс Марджори, — получив толчок локтем в бок от своей подруги, сказала Лена. — Она утром ходила в город купить такую лампу, а я как раз убирала, когда она вернулась, — вот откуда я и знаю.

— А это улика, сэр? — с любопытством спросила Памела.

— Да. Что она потом с нею сделала? Не знаете, случайно?

Глаза Лены заблестели.

— Положила вот сюда, в тот самый ящик, который вы открыли. И вообще лучше бы вы положили ее туда, откуда взяли.

— Потом вы ее уже больше не видели?

— Нет.

Реакция Лены была вызвана очевидным испугом, но у Памелы оказался другой характер.

— А я видела, — сказала она.

— Да? Когда же?

— Ночью без четверти двенадцать, — быстро ответила Памела.

— Ага! — воскликнул доктор Фелл с таким облегчением, жаром и полным отсутствием такта, что даже Памела вздрогнула, а Лена просто побелела.

— Прошу прощения, прошу прощения, — сказал доктор, размахивая руками и тем еще больше увеличивая всеобщее замешательство. Боствик удивленно глядел на него.

— Ты бы лучше держала язык за зубами, — сказала с чувством Лена. — Вот арестуют тебя, тогда будешь знать.

— И вовсе меня не арестуют, — воскликнула Памела. — Правда ведь?

— Конечно, правда, — успокаивающим тоном сказал Фелл. — Могли бы вы рассказать, как это было? Только постарайтесь как можно точнее.

Памела сделала паузу достаточно долгую, чтобы состроить незаметно гримасу своей подружке.

— Я ее искала для мистера Чесни, — объяснила Памела. — В ту ночь я засиделась допоздна, слушая радио…

— А где оно у вас?

— В кухне. И вот, когда я шла к себе наверх, из кабинета вышел мистер Чесни.

— И что же дальше?

— Он сказал: «Ты что же это не спишь? В такое время тебе пора уже быть в постели». Я извинилась, сказала, что слушала радио и как раз собираюсь лечь.

Тут из библиотеки вышел профессор Инграм, а мистер Чесни и говорит мне: «Ты видела лампу Фотофлад, которую сегодня купила мисс Марджори? Где она?» Я знала, где она, потому что Лена рассказала мне об этом…

— Только меня не впутывай! — вскрикнула Лена.

— О, не будь такой дурой! — сказала Памела. — В этом — то ничего дурного нет, правда? Я сказала, что лампа наверху, а мистер Чесни ответил: «Хорошо, пойди, пожалуйста, и принеси мне ее». Я так и сделала, пока он разговаривал с профессором, а потом пошла к себе спать.

Трудно сказать, как собирался вести дальше разговор доктор Фелл, потому что в дело вмешалась Лена.

— А мне все равно — есть в этом что — то дурное или нет, — вспыхнув, проговорила она. — Я по горло сыта тем, что надо говорить то и говорить это, только всегда нужно молчать, когда речь заходит о ней.

— Лена! Тс — с!

— Ничего на меня цыкать! — сказала Лена, скрещивая руки на груди. — Я в жизни не поверю, что она сделала то, что о ней говорят, если бы так, мой отец и на минуту меня бы здесь не оставил, и уж тем более не боюсь ее. Я бы и десятка таких, как она, не побоялась. Просто у нее все не как у людей, от того и все разговоры. Почему она вчера поехала к профессору Инграму и полдня просидела там, когда ее жених — лучший парень, какого я только видела, — сидел здесь? А эти поездки в Лондон, когда она вроде бы гостила у миссис Моррисон? К мужчине она какому — то ездила вот что!

Боствик в первый раз проявил интерес к разговору.

— Поездки в Лондон? Что за поездки?

— О, я — то уж знаю! — несколько туманно ответила Лена.