Джон Диксон Карр

Темная сторона луны

Глава 1

Темные тучи проносились на фоне луны, еще совсем полной. Остров Джеймс, расположенный при входе в гавань Чарлстон, был окутан теплом калифорнийской ночи. Цветущие жасмин и магнолия добавляли свои ароматы к запахам раннего мая.

Мэйнард-Холл на северном берегу острова смотрит лицом на восток. Боком он повернут к пляжу и морю. Если встать на широкой песчаной дороге, ведущей к парадному входу, вы увидите портик с четырьмя высокими колоннами, белыми и призрачными на фоне центрального фасада, северное и южное крылья из красного кирпича и вздымающиеся вверх два этажа с окнами, посеребренными лунным светом.

Слева от вас, до самой ограды, идущей параллельно дороге, и дальше – за ее пределами – до Форт-Джонсон-роуд, простираются сады. Справа, на север, мимо гладко подстриженной лужайки, протянулась терраса, покрытая белыми, мелко раскрошенными устричными раковинами, между стеной северного крыла Холла и короткой чередой тополей, глядящих на склон пляжа и на воды наступающего прилива.

На расстоянии чуть больше мили, на освещенной луной воде, над длинной темной линией Батареи диагональю поблескивали огни Чарлстона. Но жизнь в этих краях бурлила где-то в другом месте.

В одном конкретном месте…

Прямо за въездными воротами Мэйнард-Холла, где-то ярдах в пятидесяти от парадной двери, возвышались шесть деревьев магнолии, по три с каждой стороны в начале дороги. В тени под этими магнолиями, на мгновение полностью оторванные от всего мира, в отчаянном объятии застыли мужчина и девушка.

Если только вы не были совсем близко, вы и не расслышали бы их шепчущихся голосов. Мужской голос, молодой баритон, контрастировал с легкой, задыхающейся речью девушки. Тяжелый воздух был наполнен страстью, с оттенком какой-то отчаянной безысходности; и вдобавок, что уже менее романтично, москитами. Но москиты, похоже, их не волновали.

Девушка шепнула:

– Милый, этого не следовало делать. Но не останавливайся!

– Знаю, что не следовало бы, – ответил он, – но не могу остановиться; я никогда не могу. – Неожиданно его голос зазвучал громче: – О боже, Мэдж! Если сюда сейчас спустится твой отец!..

– Ш-ш-ш!

– Хорошо. – Голос снова превратился в шепот. – Но если твой отец…

– Папочка? Он не спустится сюда!

– Почему?

– Он не спустится, глупыш, если только ты не начнешь кричать, как секунду назад.

– Я спросил тебя!..

– Потому что он никогда этого не делает, вот почему! – Девушка по имени Мэдж показала на два слабо освещенных окна Мэйнард-Холла. – Он всегда там, наверху, в своих вечных вычислениях. Или сидит на террасе, – она указала направо, – снова со своими книгами и бумагами. Но…

– Что «но»?

– Хорошо! Если ты относишься ко мне, как говоришь…

– Если я к тебе отношусь так! Если!

– Милый, почему мы должны все время прятаться? Почему не сделать так, как мы хотим? Почему бы тебе просто не поговорить с папочкой?

– Потому что я не могу говорить с ним! И ты знаешь, почему не могу, разве нет?

– Ну…

– Ты знаешь почему, не так ли?

– Может быть, но мне все равно.

– А мне не все равно. – Ее спутник снова оживился, хотя на этот раз не возвысил голоса. – Мэдж, послушай! Разве ты только что не слышала машину на дорожке?

– Там нечего было слышать, глупыш! Иди ко мне!

– Думаю, мне лучше уйти. Я могу выскользнуть через боковые ворота на Форт-Джонсон-роуд.

– Сейчас?

– Мэдж, какие у нас сегодня вечером могут быть шансы? Сейчас еще не поздно, ты же знаешь. Кроме твоего отца, где угодно могут появиться люди.

– И мы даже знаем, кто появится завтра, милый. – Тихий, уговаривающий голос, казалось, обволакивал его, заставляя трепетать нервы, словно рыбу на крючке. – Но ты не будешь ревновать к нему, правда?

– Постараюсь. Есть только один человек, к которому я ревную.

– Да? Кто же это?

– Не важно. И мне пора идти, Мэдж. Доброй ночи.

– О, не оставляй меня так! Не оставляй!

– У меня нет выбора, солнце мое. Это ужасно, но у меня нет выбора. Доброй ночи, Мэдж.

С опущенной головой, весь напряженный, он зашагал прочь через тени налево к садам. Мэдж Мэйнард, двадцати семи лет, сделала возмущенный жест, означавший: «Все меня отталкивают!» Еще несколько мгновений она оставалась в тени. Потом, собравшись с духом, вышла на лунный свет.

Ниже среднего роста, с довольно плотной, но хорошей фигурой, она была одета в белое облегающее платье без рукавов. Лунный свет обесцветил ее блестящие светлые волосы, лицо, которое днем казалось золотистым, и превратил ее лучистые карие глаза в черные. Ее лицо, повернутое к луне, здоровое и прелестное, казавшееся почти прекрасным, теперь выглядело доверчивым и совершенно лишенным лукавства. Но эта женщина не была счастлива.

– Ох! – выпалила Мэдж, резко оборачиваясь.

Обратила она внимание или нет на машину на подъездной Дорожке, которая, изгибаясь, сворачивала с главной дороги к воротам, но только теперь Мэдж услышала, как кто-то приближается пешком. Раздался резкий шлепок, когда пришелец прихлопнул москита на левой руке. Между широко распахнутыми решетками железных ворот из тени магнолий на лунный свет легкой походкой вышел довольно высокий, худощавый, гибкий молодой человек, вероятно, года на два-три старше Мэдж.

На нем были серые свободные брюки и белая спортивная рубашка с шелковым платком, завязанным вокруг шеи и заправленным за воротник. Насколько можно было судить при лунном свете, он производил впечатление весьма неглупого человека, хотя довольно ленивого и беззаботного: тонкие черты лица были четкими, аристократичными, волосы – густыми и темными.

Мэдж и пришелец уставились друг на друга. Вокруг них раздавалось тонкое пискливое жужжание москитов, да с берега доносился тихий, неровный плеск прибоя. Затем Мэдж заговорила:

– А, Янси! Янси Бил! Что ты вообще здесь делаешь?

Янси Бил отвесил ей глубокий поклон:

– Добрый вечер, милая моя. Я, как всегда, у твоих ног.

– Ты пролез сюда тайком, да?

– Кто пролез тайком, дурашка? Подъехал к воротам на машине, как вполне достойный поклонник. Кто тут с тобой был минуту назад?

Девушка подняла лучистые невинные глаза:

– Здесь никого не было, Янси.

– Не было? Мог бы поклясться, что слышал, как кто-то отчаливал. И все же! Если ты говоришь, что никого не было, милая моя, поверю с огромным удовольствием.

– Ты славный, Янси! – Борясь со смехом, Мэдж состроила гримаску. – И все равно ты всего лишь сладкоголосый южанин!

– А ты не считаешь себя южанкой, Мэдж Мэйнард?

– Никогда себя ею не считала.

– Ну, только не говори глупостей, милая! Ты, может, и родилась во Франции, и выросла в Нью-Йорке и Коннектикуте. Но твой папочка – Мэйнард из Южной Каролины…

– Последний из обреченных Мэйнардов, ты собираешься сказать?

– Милая, опять глупости! «Обреченный некто»! Нет, ничего такого романтичного! Твой папочка Мэйнард, сказал я; твоя мать была Уилкинсон из Джорджии. Если после этого ты окажешься какой-нибудь проклятой янки, тогда меня зовут Текумсе Шерман.[1]

– Красноречив, как всегда, Янси. Как твоя юридическая практика?

– Клиентов немного, дохода мало, престижа никакого. Похоже, стану партнером лет через двадцать, если дело до этого дойдет. Кто вообще обращает внимание на таких, как я?

– Если бы ты со мной разговаривал по-хорошему, то я могла бы… Но ты так и не сказал, что здесь делаешь.

Мистер Бил прихлопнул еще одного москита.

– Хорошо! – кивнул он. – Завтра, с чудного утречка пораньше, я должен быть здесь, чтобы провести первую неделю отпуска. Старикан Плэйфорд хочет удрать в июне, как раз тогда, когда я обычно беру отпуск, таким образом, Братцу Кролику досталось две недели в мае. Тем временем я решил примчаться из Чарлстона и посмотреть, как здесь делишки. Марк Шелдон тоже интересуется, и Валери Хьюрет. Как дела вообще-то?

– Да как обычно.

– Да?

Мэдж попыталась сдержаться, но ей это не удалось.

– Дядя Дик умер в марте, – прорвало ее. – Мы сюда перебрались меньше чем месяц назад. Но все равно все то же самое, совершенно то же самое, как было всегда в Голиафе, штат Коннектикут. Одиноко и тоскливо, Янси; ты даже представить себе не можешь, насколько одиноко и тоскливо! Я еще не такая старая, чтобы стать отшельником, как папочка.

– Полегче насчет отшельников, сладость моя; твой папочка очень мудрый человек. По крайней мере, так считают люди, понимающие в математике и вообще в науке; хотя черт меня побери, если сам я хоть что-нибудь в этом понимаю! Тебе просто надо выбрать себе преданного мужа, меня, например, – отличное предложение! – и больше ничем не забивать свою головку. Старина Яне будет здесь с завтрашнего дня, как я уже сказал. И твой дружок янки тоже, как мне доложили.

– Ты имеешь в виду Рипа Хиллборо?

– Еще один заурядный юристишка, разве не так?

– Тебе Рип не нравится, да?

– Полегче, сладость моя! Только раз и встречал этого малого, когда он с вами в апреле приезжал. Он сюда завтра прикатит, так?

– Да, мы ждем Рипа, – небрежно ответила Мэдж. – И Камиллу Брюс, она настоящий друг, а позже, в конце недели, подъедет старый приятель папочки из Голиафа. И Камилла Брюс, и Крэндалл – ты их тоже назвал бы янки. Ты видел их обоих, когда они приезжали к нам в апреле, и кажется, они тебе даже понравились. Но бедный Рип…

– Не пойми меня превратно, милая! – умоляюще произнес молодой человек. Думаю, с твоим обожаемым Рипом Хиллборо все в порядке. Он – единственный янки, которого я действительно называю про себя «проклятый янки». Впрочем, кто я такой, чтобы судить? Все, что я хотел сказать: не беспокойся ни о чем, ни о чем абсолютно!

Но Мэдж все равно беспокоилась. Пропитанный ароматом жасмина воздух излучал духоту, и в этом было что-то ужасное. Потом прогремело в небе, отдаленные звуки грома звучали то выше, то ниже. Мэдж внезапно закрыла рукой глаза и отступила в тень. Молодой человек шагнул за ней.

– Ты слышал, Янси? Как будто пушки-призраки оттуда, – из Форт-Самтера! Что это было?

– Всего лишь гром, милая. У нас здесь так часто бывает, даже если небо чистое. Не обращай на это внимания, детка моя милая! Но все равно… – Ее беспокойство словно бы передалось и Янси. – Теперь послушай, конфетка!продолжал он с какой-то грубоватой нежностью. – Я сказал, не беспокойся, и именно это я имею в виду, слышишь? Все равно здесь происходит что-то чертовски забавное. Я знаю это, хотя не могу сказать, что именно. Просто помни, что я всегда рядом, если тебе понадоблюсь. А тебе может понадобиться помощь, Мэдж. Понимаешь…

Снова загрохотал гром, и Янси оборвал разговор. В пятидесяти ярдах от них, внутри четырех белых колонн портика Мэйнард-Холла, их внимание привлекло небольшое шевеление. Хотя главная парадная дверь была открыта, внутренняя была закрыта. Неясная фигура в сером костюме открыла внутреннюю дверь, закрыла ее за собой, пересекла крыльцо и спустилась по ступеням к широкой песчаной дороге между двумя лужайками.

Мэдж ничего не говорила, она только тяжело дышала.

Неясная фигура, приближающаяся по дорожке, постепенно приняла вид худого, жилистого, энергичного человека под шестьдесят, одетого тщательно, но не напоказ и без излишнего щегольства. Докурив сигарету, он швырнул ее через лужайку. Его волосы отливали чистым белым серебром, а под серебристой шевелюрой у него было такое же тонкое лицо и нос с горбинкой, какие можно увидеть на семейных старинных портретах. В этом человеке чувствовались и другие качества. В хорошем настроении или в плохом (а бывало по-разному, как хорошо знала Мэдж), Генри Мэйнард излучал силу интеллекта и страстность чувств, сдерживавшихся привычкой к дисциплине.

Он не мог видеть пару, остававшуюся в тени, но казалось, он знает, что они там.

– Мэдж! – окликнул он немного неуверенно. И потом громче: – Мэдж!

– Да, папочка?

– Извини, моя дорогая. Я не хочу мешать, но…

Мэдж вышла на лунный свет. Ее молодой спутник последовал за ней. Генри Мэйнард остановился так резко, словно наткнулся на стену.

– Добрый вечер, сэр, – сказал Янси Бил.

– Это ты, Янси? Действительно ты?

– Я, сэр, ваш покорный слуга. Разве это так удивительно?

– Неудивительно, нет. – Генри Мэйнард уставился на него. – Разве ты не знаешь, что тебе здесь всегда рады, Янси? Разве ты не знаешь этого, мой мальчик?

– Рад, что не путаюсь под ногами, сэр. Все же мне, правда, очень жаль, что я побеспокоил вас.

– Ты не побеспокоил меня. Ты меня просто сильно озадачил.

– Сэр?

– Я был наверху, в кабинете. Кондиционер был отключен, окно со шторой открыто, иначе я вообще не смог бы вас услышать. Ты что-то сказал Мэдж; ты говорил очень громко. Я не припомню точно слов…

– Да, сэр?

– Но смысл в том, что будет ужасно, если я узнаю, что ты здесь. – Генри Мэйнард глубоко вздохнул. – Янси, я сорок лет был знаком с твоим отцом. Разве ты не в курсе, что тебе всегда рады в моем доме? Боже милостивый, мальчик! Чтобы я рассердился, если…

– Но я не…

– Что «не»?

Мэдж, похоже, хотела что-то сказать, но Янси шикнул на нее.

– Должно быть, я запамятовал, – ответил он. – Просто не помню, что я это сказал, вот и все. – Янси положил руку на плечо Мэдж. – Маленькая леди сегодня немножко огорчена, сэр, и я, конечно, тоже огорчился.

– У Мэдж есть свои причуды. Я в курсе.

– Пожалуйста! – взорвалась Мэдж.

Генри Мэйнард не обратил на это никакого внимания:

– Прошлое по-прежнему рядом с нами, как всегда в Чарлстоне или где-то поблизости. Одно прикосновение, и начинается потоп; старые предрассудки смывают нас. Да, у Мэдж есть причуды…

– Как ее пушки-призраки в Форт-Самтере?

– Да нет! Она знает, что это всего лишь гром. Все гораздо сложнее. Что случилось с первым Мэйнардом в 1698 году, когда что-то или кто-то следовало за ним через болото на другой стороне острова? Что случилось с его потомком в 1867 году, когда коммодору Люку Мэйнарду, бывшему военному моряку флота Конфедерации штатов, разнесли череп на этом пляже, причем никакого орудия не было найдено, а на влажном песке на десять ярдов в любом направлении не нашли никаких следов, кроме его собственных? Может, это было ложное или неполное свидетельство? Для того чтобы объяснить все сверхъественными силами и озадачить излишне доверчивые умы? Чепуха! Хуже чем чепуха! Так что, если Мэдж думает о чем-то, что следует за тобой, не оставляя следов…

– Пожалуйста! – снова вскрикнула девушка. Она стряхнула руку Янси со своего плеча. – Ты всегда затыкаешь мне рот, папочка. Ты всегда велишь мне бежать поиграть и быть хорошей девочкой; все мне так говорят. Я не думаю о том, что следует за мной, не оставляя следов. Это ты об этом думаешь!

– Я думаю, Мэдж?

– Не отрицай! Я знаю тебя слишком хорошо! Ты об этом постоянно думаешь, и думаешь, и думаешь.

Генри Мэйнард взял себя в руки:

– В некотором смысле, моя дорогая, ты совершенно права. Эти старые предрассудки не имеют ни силы, ни ценности для логического ума. Я бы отдал все – все, что в моей жалкой власти, – если бы смог написать «что и требовалось доказать», лишь бы только опровергнуть их навсегда.

Несколько секунд все молчали, а легкий ветерок с гавани шевелил верхушки деревьев в парке. Потом их хозяин обратился к Янси Билу.

– Я надеялся, – сказал он почти жалобно, – что в Холле все будет совсем по-другому. И все будет по-другому! Обещаю, будет! Жизнь Мэдж была очень скучна; я знаю это и намерен исправить положение. По мере того как мы становимся старше, мой мальчик, мы обнаруживаем, что в уединении остается все меньше и меньше очарования. Когда-то давным-давно я был знаком со многими людьми в Чарлстоне. Конечно, теперь я потерял связь с большинством из них, но более молодые люди, такие, как миссис Хьюрет и доктор Шелдон, смогут составить нам приятную компанию. Мы просто будем приглашать их гораздо чаще. И я уже предпринял меры, чтобы закончить наше уединение маленькой вечеринкой.

Из внутреннего нагрудного кармана он достал маленький ежедневник в кожаном переплете, а из бокового кармана карандаш-фонарик и направил его луч на ежедневник, открывая его. Там ничего не было написано, владелец Мэйнард-Холла искал дату.

– Воскресенье, второе мая, – прочитал он вслух. – Это сегодня, год 1965-й, и день почти закончился. Первые гости прибудут завтра самолетом. Это люди, с которыми мы были знакомы в городе под названием Голиаф, это неподалеку от Хартфорда в Коннектикуте.

– Я знаю, сэр, Мэдж рассказывала мне!

– Позволь теперь мне рассказать. – Генри Мэйнард дернул плечом. – Молодой Риптон Хиллборо, с которым ты, я думаю, встречался, взял отпуск в своей юридической фирме в Хартфорде. Другая гостья, прибывающая завтра, очаровательная девушка по фамилии Брюс, Камилла Брюс, с которой ты тоже уже знаком. Я могу добавить, что в Голиафе есть два учебных заведения. Университет Колт и Колледж Лидии Стоун для женщин.

– К чему вы это, мистер Мэйнард? – спросил Янси требовательным тоном. Нет никаких причин, чтобы не вспомнить Камиллу, совсем никаких причин! Она, похоже, славная девчонка, спокойная такая, – сразу видно, что у нее есть возможности. Но при чем здесь Колт и Лидия Стоун? Она что, связана с женским колледжем?

– Не официально, нет! Камилла – наставник, она натаскивает туповатых девиц по математике. Я не совсем понимаю, что ты имеешь в виду под «возможностями», но я даже не хочу понимать.

– Забудьте, сэр! Просто у меня слишком длинный язык!

– Мэдж будет рада повидаться с Камиллой, я уверен. Хотя мое собственное присутствие, омрачающее здесь…

– Папочка, – воскликнула Мэдж, – к чему вообще все это?

– Мое собственное присутствие, омрачающее праздник, говорю я, может быть устранено на день-два. В среду я должен поехать в Ричмонд по делу. Видите ли, дела моего покойного брата остались далеко не в таком хорошем состоянии, как ему представлялось. Тем временем…

– Послушайте, сэр! Разве не приедет некий мистер Рэндалл или Крэндалл, газетный репортер или что-то вроде того?

– Мистер Роберт Крэндалл, Янси, бывший владелец и редактор «Гардиан», этой одной из нескольких газет в Голиафе, впрочем достаточно кредитоспособной, чтобы ее не смог поглотить ни один из крупных синдикатов, которые и так владеют всем и всеми в мире прессы. Хотя Крэндалл значительно моложе меня, он ушел в отставку этой весной, продав, в конце концов, газету сети «Шоу-Маркетер». Я думаю, это осталось на его совести. Мы не сходимся с ним по многим вопросом, и он плохо играет в шахматы, поскольку не умеет концентрироваться; но я нахожу его общество приятным. Приободрись, Мэдж, не смотри так угрюмо! С таким трио гостей будет нетрудно прогнать скуку…

– Камилла Брюс, Боб Крэндалл и добрый старый Рип Хиллборо! Все янки, а? – фыркнул Янси Бил, начиная пародировать самого себя. – Ба! Ну мы и повеселимся, ага?

– Янси, бога ради! – налетела на него Мэдж. – Янки – это человек из Новой Англии; а по-твоему выходит, это любой, живущий к северу от Вирджинии или Мэриленда. Камилла из Филадельфии, Рип родился в Нью-Джерси, а мистер Крэндалл, помнится, родом со Среднего Запада.

– Я наказан, милая, и приношу свои извинения всем проклятым янки, не родившимся в Новой Англии. Это все, сэр?

– Все, кто будет жить в Холле. Я забыл сказать тебе, Мэдж, что почти через двенадцать дней, в пятницу четырнадцатого мая, – отыскав эту дату в ежедневнике, величественный мистер Мэйнард отложил и книжку, и фонарик, нашими гостями станут еще двое. Я испытываю острую необходимость получить совет от одного из них. Мэдж, может быть, ты случайно помнишь Алана Грэнтама? Два года назад, если память мне не изменяет, он несколько раз заходил к нам в Голиафе, когда гостил у ректора Ливингстона в Колте. Ты помнишь Алана Грэнтама?

– Да, я помню его. И его помнит… – Мэдж замолчала.

– В течение последнего года он работал в Кинге-колледже, в Перлсе, в какой-то не слишком обременительной академической должности. Перле, штат Южная Каролина, расположен в Пьемонте, где-то милях в двухстах отсюда.

– Я знаю!

– Он полностью подпал под очарование Чарлстона, как иногда случается с людьми. К середине следующей недели из Нью-Йорка в Перле прилетит его друг. В пятницу четырнадцатого мистер Грэнтам привезет на машине своего друг из Перлса, чтобы показать гостю достопримечательности места, когда-то именовавшегося Городом Чарлза. Я пригласил их остановиться у нас, разумеется, но они вежливо отклонили приглашение; думаю, что они предпочитают свободу гостиницы. Ты ведь не против снова повидаться с Аланом Грэнтамом, не так ли?

– Ничуть не против. Алан славный, и с ним бывает интересно, если он постарается. Но есть кое-кто еще, кто очень хочет повидаться с ним!

Янси дотронулся до ее щеки:

– Без дураков, зайчик! Кто же так сильно хочет повидать этого парня?

– Камилла. О-о-о! – выдохнула Мэдж, взмахнув руками, а потом раскинув их в стороны. – Предполагается, что Камилла очень умненькая, и это на самом деле так, но… о-о-о! Она так запала на Алана, что вам будет неловко, если я стану рассказывать. И конечно, папочка, Валери Хьюрет строила тебе глазки. Валери не нравится быть вдовой…

– Это уж слишком, Мэдж!

– …но ей пришлось бы исполнить стриптиз в твоем кабинете, чтобы ты ее заметил. Впрочем, я говорила о Камилле. О-о-о! Если я когда-нибудь потеряла бы голову из-за мужчины, уж я не стала бы кричать об этом! Она топнула ногой. – Я слишком горда и не буду так унижаться, вот что!

– Твоя наивность, Мэдж, действует весьма освежающее в этот испорченный век. Однако! Поскольку ты вряд ли можешь служить авторитетом в чьих-либо сердечных делах…

– Папочка, почему тебе нужен совет Алана Грэнтама? Он занимается литературой и историей, он на стороне искусства, которому ты всегда не доверял. Почему тебе нужен совет Алана?

– Мне не нужен его совет, я пригласил его из вежливости. Человек, в чьем совете я нуждаюсь, – его друг, который будет сопровождать его в Чарлстоне.

– Да? И кто же он?

– Знаменитый путешественник, англичанин, доктор Гидеон Фелл. Ты должна помнить, моя дорогая. Он читал лекции в Голиафе в феврале; ты познакомилась с ним потом, за чаем.

– Мэдж, вот опять твои пушки-призраки, – вмешался Янси Бил, когда небо, казалось, вздрогнуло от отдаленных раскатов. – Слышишь, милая?

– Пушки-призраки? – В голосе Мэдж прорвалась обида. – Течения и водовороты, ты хочешь сказать! Все мы сталкиваемся друг с другом в воде, не понимая, куда нас несет!

– Мэдж…

– Да, я помню доктора Фелла. Он читал лекцию на тему «Убийцы, которых я встречал». И там было какое-то самое жуткое убийство в графстве Уэстчестер, недалеко от Нью-Йорка, какая-то актриса, которую застрелили из самострела или чего то такого, и доктор Фелл оказался тем человеком, который…. Папочка, что все это значит? Ты думаешь, здесь произойдет убийство? Или ты просто хочешь, чтобы он объяснил, как сто лет назад на пляже умер коммодор Мэйнард? Иногда мне кажется, что не стоит…

Нечто вроде судороги пробежало по лицу пожилого человека.

– Мэдж, прекрати! Ради бога, прекрати! – Его крик загудел под магнолиями. Через секунду Генри Мэйнард взял себя в руки: – Кто говорил об убийстве, моя дорогая? Совет, который мне нужен, касается тебя.

– Меня? Как это может касаться меня?

Мэйнард посмотрел на нее сверху вниз.

– Все, что я делаю, – сказал он, – я делаю ради тебя и твоего счастья. Ты можешь не ценить этого, ты даже можешь не понимать этого, но к настоящему времени у тебя должны быть кое-какие основания хотя бы поверить этому. – Его голос стал жестким. – Давайте не будем больше ничего обсуждать; я ясно выразился?

– Да, – прошептала Мэдж после паузы.

– Янси!

– Сэр?

– Я почти забыл, какая здесь погода. Сегодняшний день, кажется, был слишком теплым для начала мая. Но очень скоро станет прохладно. Мэдж и мне лучше пойти в дом. У тебя есть еще вопросы, дорогой мальчик?

– Множество вопросов, сэр. Что же все-таки преследует людей и разбивает их черепа, не оставляя при этом следов?

– Доброй ночи, Янси! Увидимся с тобой завтра.

– Что-то здесь творится забавное, говорю я вам, – пробормотал Янси Бил.

Пушки-призраки загрохотали и зазвенели в небесах.

Глава 2

Пятница, четырнадцатое мая.

В девять часов утра «империал» с открытым откидным верхом выкатился из Перлса по Пинкни-роуд в направлении трассы номер 276, которая со временем превратилась в Межштатную трассу номер 26, проходившую мимо Колумбии, столицы штата, на юго-восток, по направлению к Чарлстону.

Алан Грэнтам, который и не догадывался, что приходится духовным братом Янси Билу, ехал с постоянной дозволенной скоростью шестьдесят пять миль. На заднем сиденье, словно человек-гора, слишком громадный, чтобы уместиться в небольшом пассажирском кресле рядом с водителем, сидел его друг доктор Гидеон Фелл.

Судьбе Алана Грэнтама в его тридцать с небольшим могли бы позавидовать многие. Если сам Алан с этим и не согласился бы, то лишь потому, что его ум волновало слишком многое. В дополнение к проблеме, которую представляли собой Мэйнарды на острове Джеймс, существовал еще постоянно возвращающийся духовный кризис, связанный с Камиллой Брюс. Камилла ни днем ни ночью не покидала его мыслей. Тем не менее на его завидное положение намекнул и доктор Фелл – вскоре после своего прибытия в четверг во второй половине дня.

Алан был на платформе, когда большой «уиспер-джет» Восточных авиалиний, летевший без посадки по маршруту Ньюарк-Перлс, опустился в аэропорту Перлс-Атенстаун. Доктор Фелл, в шляпе и черном плаще размером с палатку, не спеша сошел по ступенькам самолетного трапа и двинулся вразвалку, опираясь на свою палку с ручкой-костылем. Розовое лицо уже распарилось, бандитские усы загнулись вниз, а очки повисли на черной ленточке. Он сердечно пожал руку подвижному молодому человеку среднего роста в свободных брюках и спортивной куртке.

– Черт! – хмыкнул доктор Фелл. – Хе-хе-хе! Простите меня, мой дорогой друг; в сиянии солнца есть кое-какие элементы юмора. Вы не против, если я сниму свой обагренный кровью плащ?

– Против? Я надел куртку, чтобы только разнообразить мое предполагаемое академическое положение. Сейчас еще несколько рано, разумеется; ртутный столбик еще не начал подниматься.

– Он поднялся достаточно высоко, – твердо проговорил доктор Фелл. Архонты афинские! В Англии, как вы великолепно знаете, любая температура выше 21 градуса по Цельсию вызывает парализующий солнечный удар. Могли бы мы… э-э-э?..

– Выпить? Ну конечно. Виски вы не будете, не так ли?

– Человек, способный пить виски в такую погоду, – прогудел доктор Фелл, не снимет байковое нижнее белье в тропиках и попросит гамбургер на пиру у Лукулла. Нет, боже упаси! Почему вы спрашиваете?

– В этом штате, магистр, крепкие спиртные напитки не продаются в розлив. Мы покупаем все, что хотим, в винном магазине, а уж потягиваем дома. Если вы жаждете бурбона (на Юге всегда пьют бурбон, хотя шотландское виски тоже нельзя назвать непопулярным), вам придется дождаться, когда мы попадем ко мне домой. Если подойдет пиво или вино…

– Пиво во всех случаях! Пиво навсегда! Здесь что-нибудь есть поблизости?

– Здесь, в аэропорту. Идите сюда.

Воздух из кондиционера поглаживал мрамор за стеклянными дверями. В полутемной, приятной пещерке бара между ними на столике стояли высокие стаканы «Старого гейдельбергского»; Алан закурил сигарету, а его гость тяжеловесную пенковую трубку.

– Ничто не сравнится с выпивкой! – пробормотал доктор Фелл, поднимая свой стакан и выдувая из трубки искры, словно дух вулкана. – Я знал вас в Англии, Алан, когда вы учились в колледже «Симон Маг» в Кембридже. Одна вещь мне неизвестна. Раньше мне никогда не приходило в голову, что это может оказаться достаточно важным. Но в этой стране я обнаружил, что первый вопрос, который один американец задает другому, – откуда тот родом. Пусть радость будет безграничной; я склоняюсь перед обычаем. Так откуда вы родом?

– Уилмингтон, штат Делавэр, вотчина Дюпонов.

– Вот как! Ваша академическая должность, о которой вы упомянули… чему вы ее приписываете?

– Я сказал «предполагаемое академическое положение», если помните. Никому из моих друзей, поверьте, оно не кажется таким забавным, как мне.

– Похвальное отношение, но постарайтесь мне ответить: чему вы это приписываете?

– Моему кембриджскому диплому магистра искусств, – ответил Алан. Степень магистра от «Симона Мага», похоже, производит мощный стимулирующий эффект.

– В чем именно состоят ваши обязанности здесь?

– В Кинге-колледже, который отпразднует свою двухсотлетнюю годовщину в тысяча девятьсот шестьдесят седьмом году и чье имя оставалось неизменным даже тогда, когда Ричард Перле, его первый основатель-тори, был изгнан из города во времена революции, я читаю мемориальные лекции Хьюза Беруэлла по английской литературе. В течение года необходимо прочитать всего двадцать лекций, мой долг исполнен почти полностью – до начала следующего цикла в июне.

– Ага! Вы хороший лектор?

– У меня есть энтузиазм, только и всего. Как лектор, полагаю, я не могу быть более чем безразличен. Камилла бы сказала…

– Камилла, то есть мисс Брюс? Молодая леди, о которой вы так часто говорите? Так что бы она сказала?

– Много всего. Так как я не восхищаюсь нашими сегодняшними «священными коровами», многократно воспетыми Прустами и Джойсами, – с репутацией, раздутой далеко не в соответствии с их действительными заслугами, предполагается, что я старый замшелый тип, интересующийся только сенсационной мелодрамой или комедией положений.

– Это так и есть?

– До некоторой степени, только до некоторой степени… Хотя в Кингсе, похоже, ничего не имеют против. Они попросили меня остаться на следующий год штатным сотрудником факультета, на что у меня есть все основания согласиться.

– Я понял из ваших писем, – сказал доктор Фелл, – что вам до некоторой степени нравится Юг?

– До некоторой степени? Это самое подходящее место для вашего покорного слуги. Мне нравятся здешние люди, их легкий нрав и свобода от какого бы то ни было давления, столь характерных для Нью-Йорка и его окрестностей. Короче, я чувствую себя как дома.

Пыхтящий и ворчащий доктор Фелл стряхнул пепел со складок своего бескрайнего плаща, откинулся назад и заморгал, глядя на собеседника сквозь свои криво сидящие на носу очки.

– Вам никогда не приходило в голову, Алан, что вы очень везучий малый?

– Ну…

– Подумайте сами! У вас есть независимый доход, значит, вы не нуждаетесь в академической должности, если сами того не захотите. У вас есть молодость, здоровье и, вне всякого сомнения, энтузиазм – он пузырится и грохочет в каждом вашем слове. Неужели вам никогда не приходило в голову, как вам исключительно повезло?

– Но где бы ни жил человек, у порога его всегда растет куст чертополоха.

– При этом ваш личный куст чертополоха – это…

– Камилла! Если бы только чертову девицу можно было убедить хоть немного заинтересоваться мной!

– А она не интересуется?

– Я не знаю, магистр. Может, оставим этот вопрос? К тому же противник математики вроде меня не должен монополизировать беседу. Как дела у вас, доктор Фелл? Раскрылось ли дело в Ричбелле?

– Почти раскрылось, когда лейтенант полиции по имени Спинелли застрелил виновную сторону в парке развлечений. Я только надеюсь…

– Надеетесь, что вновь не попадете в очередную историю?

– Откровенно говоря, мой дорогой друг, у меня нет ни малейшего представления о том, куда я попаду. Вот добрый мистер Генри Мэйнард, например, чего он от меня хочет? Он не говорит, он лишь намекает. Вы можете хоть на что-нибудь намекнуть, чтобы просветить меня?

– Я тоже ничего не знаю; я просто лошадь для вашей леди Годивы. Но Мэйнарды…

– Эта история с Мэйнардами, – произнес доктор Фелл, допивая пиво и плюхая стакан на стол, – мне кажется, таит много тайн. С вашего разрешения, однако, оставим этот вопрос, пока он сам не встанет перед нами.

Итак, в девять утра в пятницу в «империале» Алана они выехали из города по трассе номер 276. Это был прекрасный День, с легким ветерком. Доктор Фелл на заднем сиденье держал свою палку-костыль прямо перед собой, положив руки на ее ручку. Он отложил в сторону свою шляпу, которая все равно не могла удержаться на голове из-за ветра; огромная копна его седых волос отчаянно развевалась, как и ленточка на его очках. Но розовое лицо сияло, усмешка оживляла несколько его подбородков. Иногда он наклонялся в сторону и ловил глаза Алана в зеркале заднего вида, олицетворяя собой образ Старого короля Коля.

Перле остался далеко позади, когда доктор Фелл наконец заговорил.

– Между прочим, – сказал он, – где мы остановимся в Чарлстоне? Как я понимаю, мы оба отклонили приглашение Мэйнарда?

– Да. Здесь есть два роскошных отеля: «Фрэнсис Марион» на углу Кинг-стрит и Кэлхаун-стрит и «Форт-Самтер» на бульваре Мюррей с видом на гавань. Оба они первоклассные; если я предпочитаю «Фрэнсис Марион», но только потому, что часто там останавливался и хорошо его знаю. Во всяком случае, я забронировал там номера для нас.

– Хорошо! И неглупо! Пусть будет «Фрэнсис Марион».

– Вы что-то еще начали говорить, магистр?

– Ага! – согласился доктор Фелл в свойственной ему рассеянной манере. – Я сам – хрумпф! – не совсем невежда касательно Юга, хотя мои лекторские пути пролегали в основном через крупные города: Ричмонд, Атланта, Новый Орлеан.

– Так вы что, никогда не были в Чарлстоне?

– Напротив, я был здесь однажды несколько лет назад, но так недолго, что почти не видел его.

– Что вы можете рассказать мне о городе?

Доктор Фелл прищурился на солнце, которое, похоже, всегда светит вам прямо в глаза независимо от того, в какую сторону едешь.

– Не желая походить на первый попавшийся под руку путеводитель, ответил он, – я могу сообщить вам, что город Чарлстон назывался в конце семнадцатого века Чарлз-Тауном – Городом Чарлза в честь короля Карла Второго; он стал именоваться Чарлстоном с тех пор, как его присоединили после Американской революции; он построен на полуострове между реками Эшли и Купер, воды которых сливаются в гавани, окруженной кольцом песчаных островов и старинных фортов. Смутно мне вспоминается тихий городок в пастельных тонах, с грациозными шпилями церквей, с домами с двойными двориками и садами, утопающими в тропических цветах. Я вспоминаю очень длинную, хотя довольно узкую магистраль…

– Кинг-стрит.

– …словно прорезанную ножом и проходящую прямо из северных предместий к Батарее. Но всегда, – просипел доктор Фелл, – этот скучный старый мозг снова и снова хочет пожужжать, словно муха, около тех островов в гавани. Позвольте мне задать вам вопрос-другой.

– Да?

– Остров Салливен и Форт-Молтри, разумеется, прославлены в песнях и историях. Равно как и Форт-Самтер. Где именно находится Форт-Самтер? Он печально известен – хрумпф! – печально известен тем, что двенадцатого апреля 1861 года конфедераты обстреляли Форт-Самтер, начав тем самым боевые действия между Севером и Югом. Но как они обстреляли его? С корабля?

– Нет, магистр. Из другого форта.

– Другого форта?

– Да. Из Форт-Джонсона, на восточной оконечности острова Джеймс, на расстоянии меньше двух миль. В Форт-Самтер можно добраться по воде; маленький пароходик совершает туда экскурсии каждый день.

– А другие острова?

– К ним ко всем ведут мосты. Нельзя лишь посетить развалины Форт-Джонсона – на этой оконечности острова Джеймс построили военно-морскую исследовательскую станцию. Но Мэйнард-Холл находится совсем рядом, недалеко от Форт-Джонсон-роуд. Вы видите, куда это ведет нас, доктор Фелл? Это ведет нас прямиком к Мэйнардам, их друзьям и нашему собственному весьма незавидному положению. Давайте наконец-то обсудим этот предмет.

– Ага! Лучше обсудим.

– Я не буду вдаваться в историю Мэйнардов. Мистер Мэйнард сам может рассказать нам гораздо больше, чем я узнал, копаясь в библиотеках. Во всяком случае, именно сегодняшняя ситуация, похоже, не слишком приятна.

– А какова же сегодняшняя ситуация, мой дорогой друг? – прогудел доктор Фелл. – Мэйнард написал, что намеревается собрать то, что он называет маленькой домашней вечеринкой. Но она должна была начаться почти двенадцать дней назад, третьего мая. Наверняка компания давно разъехалась.

– Ничего подобного! Они все еще там.

– Архонты афинские! Кто все еще там?

– Генри Мэйнард, его дочь (ее мать умерла вскоре после рождения Мэдж), моя Камилла, бывший газетный издатель по фамилии Крэндалл и пара неоперившихся юристов, северянин и южанин: соответственно Риптон Хиллборо и Янси Бил. Двое других не живут в доме, но часто приезжают в гости; это молодой медик Марк Шелдон и моложавая женщина Валери Хьюрет, которая вышла замуж за потомка старой гугенотской семьи и овдовела три или четыре года назад. Вечеринка продолжается.

– Откуда вы это знаете?

– От Камиллы, Ее письма регулярны, хотя и холодны.

– И вы говорите о не очень приятной ситуации? В чем, собственно, неприятность?

– Скажем, в тревоге и смятении. В том, что остается неясным. Камилла загадочна, так же загадочна, как и Генри Мэйнард, настолько загадочна, что я не могу быть уверен ни в одном проклятом факте! Хотя Камилла явно расстроена. Что-то довольно сенсационное произошло ночью в прошлую пятницу, седьмого, когда мистер Мэйнард уезжал по делам в Ричмонд. Вплоть до этого момента, кажется, сам он был очень печален и молчалив. Когда в субботу утром он вернулся, это был другой человек, сердечный и склонный пошутить. Гости собирались разъехаться на уик-энд; он даже слышать об этом не захотел и уговорил всех задержаться. Камилла расстроена, и это меня очень беспокоит. Но это все, что я могу вам рассказать. – Алан неожиданно раскипятился. Хотя он обычно вел машину не спуская глаз с дороги, теперь он обернулся и пытливо посмотрел на своего спутника. – Что вы думаете о Генри Мэйнарде? Внешне он выглядит чопорным, но готов поспорить, что он вовсе не чопорен. За этим фасадом чувствуется взрывная личность.

– Соглашаюсь без борьбы, – хмыкнул доктор Фелл.

– Насколько хорошо вы знаете его, магистр?

– Я встречался с ним только один раз. А вы?

– Я видел Мэйнарда всего три раза, и к тому же два года назад, когда заходил к ним в Голиафе в Коннектикуте. У него имеется дочь по имени Мэдж.

– Ага, я знаю. Ну и?..

– Мэдж буквально излучает сексуальную привлекательность, – сказал Алан. Как у покойной Габи Делис, у нее глаза, которые вскроют раковину устрицы на расстоянии шестидесяти шагов. Мэдж и не догадывается об этом; для нее это так же естественно, как дышать, и она никогда не отдает себе полного отчета в том, какой эффект производит на любого мужчину на расстоянии нескольких ярдов. Я мог бы и сам увлечься ей, вот почему и ходил туда три раза, если бы не встретил Камиллу, и… и…

– И что? – требовательно спросил доктор Фелл, который теперь выглядел огорченным. – Простите любопытство старой калоши, откуда такое нежелание говорить о леди? Неужели вы просто увлеклись? Вы влюблены в нее?

– Да, кроме тех моментов, когда готов ее убить. Или, если быть более точным, когда она готова убить меня.

– Готова вас убить, неужели? Это наверняка благоприятный знак, разрази меня гром!

– Нет, это безнадежно! Камилла отличается от других женщин.

– Каким же образом она от них отличается?

– Не анатомически, черт возьми! Если говорить о чисто сексуальной привлекательности, на мой взгляд, она даст сто очков вперед Мэдж Мэйнард, да и любой другой женщине в мире.

– Тогда в чем же, в конце концов, заключается природа ее отличия? Пропади все пропадом! Могу я добиться от вас более внятного объяснения?

Алан задумался.

– Это не тот предмет, – сказал он, – по поводу которого мы можем столкнуться лбами. Камилла математик, а математика – то, что мне более всего ненавистно. По политическим воззрениям она либерал, озабоченный вопросами социального обеспечения; я же реакционный консерватор, которому на все это глубоко наплевать. У нее весьма продвинутые взгляды в отношении литературы и искусства; я же не вижу никакой заслуги в издевательстве над английским языком или в порче холстов под воздействием ночных кошмаров. Лучшее, чего мы с ней можем достичь, – это вооруженное перемирие. Подождите, сами все увидите!

– Вы уверены – хрупмф! – вы уверены, что хорошо ее понимаете? Например, вы упоминали о своих значительно менее чем прохладных чувствах к ней.

– Нет, Камилле это было бы неинтересно. – И Алан снова разозлился. – Но я хотел бы знать, что происходит в Мэйнард-Холле! Если призрак старого пирата все еще сторожит кое-кого, чтобы раскроить ему голову тупой стороной томагавка!..

Казалось, будто он выплеснул ведро холодной воды в лицо своего спутника.

– Одну минуточку! – захлебнулся доктор Фелл, задыхаясь и хватая ртом воздух. – Не могли бы вы повторить еще раз, пожалуйста? Если призрак старого пирата все еще сторожит кое-кого, чтобы ЧТО?..

– Это лишь легенда, магистр. Правда, основанная на факте, но все остальное – только слухи и сплетни; все остальное в тумане.

– В тумане или в лунном свете, мой мальчик, давайте послушаем!

Алан сосредоточился на дороге.

– Первого Мэйнарда, получившего землю от лордов-владетелей провинции Каролина (в 1685 году, насколько я помню), звали Ричардом. Имена Ричард, Генри и Люк повторяются в роду до нынешнего времени.

Уже немолодой человек, наш первый Ричард, похоже, был в известном смысле сорвиголовой. Он купил пятьсот акров на северном берегу острова Джеймс, потом женился, завел семью и осел, занявшись выращиванием риса и хлопка. А потом началась его жестокая вражда с Большим Натом Скином.

Натаниэль Скин, хотя и достойного происхождения и образования, был самым отъявленным головорезом со всклокоченной бородой. Он плавал с пиратами и жил у индейцев; впрочем, никто не мог доказать первого, а последним он даже хвастался. Он жил тогда в каменной хижине рядом с болотом на южном берегу острова, неподалеку от места, где сейчас находится пляж Каприз. Нам неизвестно, за что он возненавидел Ричарда Мэйнарда и угрожал (цитирую) «выпустить из него кишки». Впрочем, Ричард отвечал ему тем же самым.

Джозеф Мортон, губернатор колонии Чарлз-Таун, искал повода избавиться от Скина. Годы шли, повод нашелся. У Большого Ната было две жены-индианки, по существу просто рабыни, закон же запрещал рабство для индейцев. В один из дней 1692 года губернатор Мортон отправил своего военного помощника, капитана Уэринга, передать Скину документы о высылке и выставить его вон. Капитан Уэринг перебрался с материка на остров в маленькой лодке, но не знал, где ему найти Скина. Ричард Мэйнард вызвался его проводить.

Они скакали по едва видневшейся тропинке – единственной островной дороге в то время. Не успели они спешиться, как Большой Нат Скин выскочил из дома с оружием в руках. Не обращая внимания на губернаторского офицера, он направил весь свой яд на старого врага. Швырнув оружие к ногам Ричарда, он пробурчал что-то, прозвучавшее как вызов, который ни один Мэйнард не смог бы не принять, и разразился проклятьями.

На тех одиноких песках вблизи болота, должно быть, была исполнена настоящая боевая пляска. Он дрались по-индейски, на ножах и томагавках, нож в правой руке, а томагавк – в левой.

У Ричарда Мэйнарда, хорошего фехтовальщика, непривычного к такой мясницкой работе, была либо большая скорость, либо большая удача. Не обладая особой щепетильностью, он не возражал против ножей. Но расколоть череп человека с помощью томагавка казалось ему проклятым варварством. Отразив первые удары Скина, он словно потерял голову и ринулся в бой.

Томагавк, как вам известно, представляет собой всего лишь маленький топорик с плоской поверхностью, без головки на стороне, противоположной острию. Даже тупой конец был смертоносен. Скин снова ринулся, пытаясь ударить ножом вверх, целясь в живот своему противнику. Когда томагавк повернулся в его руке, тупым концом внутрь, Ричард сильно стукнул по правой стороне головы Скина. Тот не смог парировать удар рукой, вооруженной ножом; он лишился чувств, а пока падал, Ричард заколол его в сердце.

Большого Ната похоронили на краю болота, там, где он упал. Капитан Уэринг был свидетелем всей сцены; так называемый «суд» над Ричардом Мэйнардом имел мало общего с правосудием. Присяжные освободили его чуть ли не с радостью и уж совершенно определенно поблагодарили за то, что Скина похоронили по христианскому обряду. До сих пор рассказ этот был абсолютно правдив, он подтверждается записями; вы можете увидеть их, с подписью и печатью. Но потом, доктор Фелл… потом…

Доктор Фелл, до сих пор сосредоточенно внимавший рассказу, скосив глаза, на этом месте не выдержал.

– С образцовым терпением, – проговорил он, – я выслушал рассказ об этом вполне сносном примере сенсационализма. И с большой радостью продолжу слушать. До сих пор, однако, я не заметил никакой загадки, которая не позволяла бы кому-либо спать по ночам.