– В Аннур можно войти через одни из четырех ворот – Береговые Ворота, Стальные Ворота, Ворота Странников и Обманные Ворота. Император их хранит, оберегает. Защищает город от врагов.

– Именно так считает большинство людей, – ответил Нин. – Частично потому, что это действительно так: императоры на самом деле охраняют ворота Аннура, они делают это уже сотни лет, начиная с того дня, когда Оланнон уй-Малкениан обнес город первым частоколом из бревен, скрепленных прутьями. Однако есть и другие врата – более древние, более опасные. Именно к ним относится императорский титул.

Каден почувствовал, как в нем разгорается огонек возбуждения, – и притушил его. Если настоятель увидит в нем хотя бы искру эмоции, то, скорее всего, тут же отошлет Кадена обратно в гончарню, вместо того чтобы продолжить свой рассказ.

– Четыре тысячи лет назад, – продолжал Нин, – возможно раньше, возможно позже (архивы на этот счет высказываются довольно туманно), на земле появилось новое существо. Оно не было ни кшештрим, ни неббарим, ни богом, ни богиней: продолжительность жизни тех измерялась тысячелетиями. Это новое существо было человеком.

Ученые и жрецы до сих пор ведут спор о нашей родословной. Одни говорят, что Ума, праматерь человечества, вылупилась из гигантского яйца и породила девятьсот сыновей и дочерей, от которых мы и произошли. Другие придерживаются мнения, что нас создала Бедиса, чтобы у ее великого возлюбленного Ананшаэля был бесконечный запас игрушек для уничтожения. Родичи Тьмы верят в то, что мы прибыли со звезд; что нас пронесли сквозь межзвездный мрак корабли с огненными парусами… Количество предположений на этот счет бесчисленно.

Мой предшественник на этом посту, однако, считал, что нашими родителями были кшештрим. Он полагал, что спустя тысячелетия, на протяжении которых они правили землей, кшештрим по неизвестной причине начали производить на свет детей, которые отличались… некоторыми странностями.

Каден взглянул на своего умиала, но лицо Тана было непроницаемой маской.

– Странностями? – переспросил он.

Он всегда слышал, что кшештрим и люди были заклятыми врагами. Мысль о том, что они могут находиться в родстве друг с другом – более того, что люди могут происходить от своих непримиримых противников, – была настолько необычной, что ее было трудно постичь.

– Кшештрим были бессмертны, – отвечал настоятель. – Их дети, однако, умирали. Кшештрим, несмотря на все великолепие своей логики, обладали не большей эмоциональной чувствительностью, чем жуки или змеи. Дети, которые у них рождались – человеческие дети, – больше них находились во власти Мешкента и Сьены. Кшештрим могли ощущать боль и удовольствие, но люди, в отличие от них, придавали значение своим страданиям и наслаждениям. Возможно, в результате этого они впервые начали ощущать эмоции: любовь и ненависть, страх, храбрость. Или же, наоборот, рождение младших богов привело к появлению у людей эмоций. В любом случае, для кшештрим эти эмоции были проклятием, страшным недугом. Существует рассказ о том, что, когда они увидели, какую любовь испытывает друг к другу первая пара детей-близнецов, они попытались задушить обоих в колыбели. Мой предшественник считал, что Эйра, богиня-покровительница такой любви, спрятала близнецов от их родителей и унесла их прочь, к западу от Великого Разлома, где они породили расу людей.

– Это выглядит маловероятным, – заметил Каден. Годами хин учили его верить только тому, что можно наблюдать, полагаться лишь на показания своих глаз, носа и ушей. И вот теперь, вразрез со всеми его привычными представлениями, настоятель плел перед ним замысловатые истории, словно маскер на одной из больших сцен Аннура. – Откуда вы знаете, что это было так?

Шьял Нин пожал плечами.

– Я ничего не знаю точно. Практически невозможно отделить миф от воспоминания, историю от идеализации. Но одно можно сказать наверняка: до нас этим миром правили кшештрим – непререкаемые властители страны, простиравшейся от одного полюса до другого.

– А что насчет неббарим? – спросил Каден, помимо воли увлеченный грандиозной картиной.

Во всех древних преданиях неббарим фигурировали как героические противники кшештрим, создания невероятной, трагической красоты, столетиями воевавшие со злобной расой кшештрим, пока в конце концов не были вынуждены сдаться перед их безжалостностью и коварством. На красочных рисунках в исторических книгах, над которыми Каден с Валином в детстве проводили долгие часы, неббарим всегда изображались в виде принцев и принцесс со сверкающими глазами: они вздымали свои мечи против кшештрим, которые рядом с ними выглядели смутными серыми тенями.

«Если Нин считает, что этим книгам можно верить, – подумал Каден, – возможно, сегодня я узнаю, как все было на самом деле».

Шьял Нин, однако, промолчал. За него ответил Тан, слегка качнув головой:

– Неббарим – это миф. Сказки, которые люди рассказывали друг другу, чтобы было легче умирать.

Настоятель снова пожал плечами.

– Если они действительно существовали, кшештрим уничтожили их задолго до нашего появления. Записи, оставшиеся относительно неббарим, немногочисленны, скудны и противоречивы. Зато архивы твоего Рассветного дворца полны документов, повествующих о нашей собственной борьбе с кшештрим. В них говорится о долгих годах заточения, когда нас содержали и разводили в стойлах Аи, как скот. И далее об Ариме Гуа, солнечном личе, который скрывал свою силу сорок сезонов, дожидаясь момента, когда начнутся солнечные бури, которые он один мог чувствовать, после чего он разбил запертые врата и вывел наш народ на свободу. Существуют душераздирающие песни о голодных годах, когда снег закрывал с верхушкой самые высокие сосны в горных проходах и детям приходилось поедать плоть своих родителей, чтобы выжить. Это были годы Хагонских Чисток, когда наши враги травили нас в снегах, словно диких зверей.

– За всей этой поэзией стоит один непреложный факт, – заметил Тан. – А именно: кшештрим пытались нас уничтожить, а мы боролись за выживание.

Шьял Нин кивнул.

– В те годы люди молились всем богам, истинным и воображаемым.

– И Пустому Богу? – спросил Каден.

Настоятель покачал головой.

– Пустого Бога не интересуют ни люди, ни кшештрим, ни наши войны, ни наш мир. Его владения бесконечно шире. Наши предки молились более земным богам, отчаянно желая даже не победы, но хотя бы передышки, возможности хотя бы на мгновение оказаться в безопасности. И тогда случилась поразительная вещь: боги услышали наши молитвы. Не старые боги, разумеется, – те, как всегда, бродили своими неисповедимыми путями, разрушая и заново создавая миры в соответствии со своими древними правилами, плетя паутину из света и тьмы, безумия и закона.

Однако существовали и новые боги, неизвестные кшештрим, и они, невзирая на риск, покинули свои обиталища и пришли в этот мир в человеческой форме, чтобы сражаться на нашей стороне. Тебе, разумеется, знакомы их имена: это Хекет и Кевераа, Орелла и Орилон, Эйра и Маат. Явились даже Сьена с Мешкентом. Они бились за нас, и понемногу наше бегство превратилось в защиту, защита – в сражение, а сражения переросли в войну.

– Все было не так просто, – прервал Тан. – Даже с помощью богов перевес был не на нашей стороне. Кшештрим были невероятно древние существа, бессмертные, неумолимые. Поскольку они постоянно жили в состоянии ваниате, они не чувствовали ни жалости, ни усталости, ни страха перед болью и смертью.

– В какой-то степени они были более могущественны, чем даже боги, – согласился Нин. – Разумеется, богов нельзя было убить, но клинок кшештрим мог разрушить их человеческую форму, ограничив их силу на протяжении ближайших эпох. Поэтому они старались держаться в тени, тайно и незаметно направляя свои силы. Не считая Хекета, никто из них не выходил на поле брани.

Каден слушал, пытаясь понять услышанное. Ему, разумеется, доводилось встречаться с разнообразными версиями истории о том, как молодые боги храбрости и страха, любви и ненависти, надежды и отчаяния вступили в сражение на стороне людей, но он всегда полагал, что это просто легенды, и не больше. Однако сейчас, когда то же самое ему рассказывали его настоятель и умиал, он почувствовал, как его наполняет неожиданное возбуждение.

– Но мы выжили, – сказал он. – Мы объединились и уничтожили кшештрим.

– Нет, – ответил Тан. – Мы погибали. Мы гибли тысячами и десятками тысяч.

Нин кивнул, подтверждая.

– Нас спасла не хитрость и не храбрость, Каден, но только наша многочисленность. В то время как силы молодых богов прибывали, кшештрим, которые и изначально были малодетны, вообще потеряли способность размножаться. О нет, их женщины, как и прежде, беременели и рождали детей – но это были человеческие дети, с рождения полностью пребывавшие во власти Сьены, Мешкента и происходящих от них молодых богов. Они разделяли наши страхи и страсти, нашу ненависть и нашу надежду.

Наши жизни были коротки – не более мгновения в глазах наших противников, – но мы были плодовиты. В битвах сражались наши отцы, но войну выиграли матери. Кшештрим неуклонно сокращались в числе, а нас становилось все больше, и через какое-то время победа была уже несомненной.

– И тогда, – добавил Тан, – появились кента.

Каден перевел взгляд со своего умиала на настоятеля и обратно. Он никогда не слышал этого слова.

– На языке кшештрим это означает «дар», – пояснил Нин, – но для людей кента были вовсе не подарком. Личи кшештрим тысячу дней и ночей обуздывали силы, с которыми боялись сталкиваться даже старые боги, и погибли в этой борьбе, но они создали то, что наши предки называли Вратами Смерти.

Война в том смысле, в каком она была знакома людям – в том смысле, в котором мы сейчас ее понимаем, – рассыпалась на кусочки. Имея врата, кшештрим могли появляться где угодно и когда угодно, в мгновение ока пересекать тысячи лиг. Мы по-прежнему превосходили их числом, но численность была бесполезна там, где не было фронта. Вновь и вновь случалось так, что армии людей считали, будто загнали кшештрим в ловушку, и обнаруживали, что враг испарился, воспользовавшись невидимыми вратами. В то время, когда легионы людей охотились на них в горах, в сотнях лиг от своих домов и семей, кшештрим появлялись в самом центре их городов и уничтожали все население. Они не знали жалости.

Посевы предавались огню, города разрушались до основания. Женщин и детей, считавших себя в безопасности в сотнях миль от любой угрозы, сгоняли в храмы и сжигали живьем. Если вначале кшештрим, возможно, хоть как-то сдерживали себя, сейчас они дали себе полную волю, поскольку понимали и не сомневались в этом, что борьба идет за выживание их расы.

– Почему люди не попытались уничтожить врата? – спросил Каден.

– Они пытались. У них ничего не вышло. В конце концов люди построили крепости вокруг всех врат, которые сумели обнаружить, заключив их в футляры из камня и кирпича. И даже тогда их приходилось сторожить, чтобы кшештрим не прорвались и не начали резню.

– Но почему люди попросту не воспользовались вратами сами? Не ударили по врагу его же оружием?

– Как раз такая глупость привела к смерти тысяч людей, – сказал Тан.

– Такие попытки были, – продолжал рассказ Нин. – Целые легионы проходили сквозь кента и попросту исчезали. Поскольку было неясно, где открываются врата с другой стороны, вначале никто не осознавал потери. Не дождавшись рапорта от разведывательных отрядов, наши генералы, предположив, что они попали в засаду кшештрим, посылали все новых и новых людей им на выручку. Прошли недели, прежде чем мы поняли свою ошибку.

– Но куда же они делись? – в ужасе спросил Каден. – Люди ведь не пропадают просто так!

– Эта твоя уверенность, – отозвался Тан, – когда-нибудь может стоить жизни тысячам людей.

– Лишь позже люди узнали, что врата принадлежат силе, еще более древней, чем кшештрим, – сказал Нин. – Они принадлежат Пустому Богу. Он забрал этих людей.

Каден поежился. В отличие от Ананшаэля или Мешкента, старые боги не участвовали в делах людей, а Пустой Бог был старейшим из них. Несмотря на то, что Каден провел последние восемь лет, служа этому древнему божеству, он до сих пор по-настоящему не размышлял над его могуществом. Большинство монахов, казалось, думали и отзывались о нем скорее как о некоем абстрактном принципе, нежели о сверхъестественной силе, обладающей собственной волей и образом действий. Мысль о том, что Пустой Бог может касаться мира людей, может поглощать целые легионы, внушала беспокойство – и это еще мягко сказано.

Настоятель, между тем, продолжал:

– Это не так уж удивительно. Когда кто-либо использует врата, пространство, разделяющее это место и, скажем, Аннур не просто сокращается: оно становится несуществующим. Человек в буквальном смысле проходит сквозь ничто – а ничто является владениями нашего господина. Очевидно, его оскорбляет вторжение на его территорию.

Настоятель прервался, и на протяжении долгого времени оба старших монаха просто сидели, пристально глядя на Кадена, словно ожидали, что он закончит рассказ.

– Существует какой-то способ, – наконец произнес он, пытаясь найти ответ. – Кшештрим пользовались вратами, значит, наверняка есть какой-то способ.

Ответа не было. Каден успокоил свое сердце и привел в порядок ум, прежде чем закончить:

– Ваниате. Это имеет какое-то отношение к ваниате. Если мы овладеем им, то станем подобными кшештрим, а кшештрим могли пользоваться вратами.

Наконец, Нин кивнул.

– Человек не может превратиться в ничто, по крайней мере, не полностью. Однако он может культивировать некоторое «ничто» внутри себя. Похоже на то, что бог позволяет проходить через свои врата тем, кто несет в себе пустоту.

– «Хранитель Врат», – проговорил Каден, возвращаясь мыслями к началу разговора. – Так вот почему меня сюда послали. Это имеет какое-то отношение к вратам.

Нин снова кивнул, но заговорил на этот раз Тан:

– Кшештрим не всегда убивали своих пленников. Заинтригованные нашими эмоциями, они оставили себе небольшое количество людей для изучения.

В устах Рампури Тана это звучало необычно: из всех ашк-ланских монахов он казался наименее способным хоть сколько-нибудь придавать значение человеческим чувствам.

– Некоторые из этих заключенных, – угрюмо продолжал Тан, – втайне проводили свои собственные опыты. Они слушали и наблюдали, изучая своих тюремщиков. Они первыми раскрыли тайну врат, а вместе с ней и ваниате. И тогда они поклялись друг другу вырваться из плена, распространить это знание и использовать его для того, чтобы уничтожить кшештрим.

– Это и были первые хин, – медленно произнес Каден. До него постепенно доходило, что это означает.

Тан кивнул.

– Это искаженное слово из древнего языка: «ишшин» – «те, кто мстит».

– Но какое отношение это все имеет к империи и ко мне?

– Терпение, Каден, – вздохнул настоятель. – Сейчас ты услышишь. Когда люди в конце концов одержали верх над кшештрим, эта победа в значительной степени была сочтена заслугой ишшин. И хотя война закончилась, ишшин продолжали сторожить врата, поскольку были убеждены, что их враги не побеждены полностью, но лишь временно бездействуют.

– На это были причины, – вмешался Тан. Его голос звучал сурово. – Наши люди выслеживали кшештрим еще столетия спустя после того, как война завершилась. Но потом мы стали забывать.

Нин подтвердил его правоту легким наклоном головы.

– Годы шли, становясь веками, и постепенно ощущение насущности задачи стало пропадать. Некоторые вообще забыли о кшештрим. А тем временем новые поколения ишшин открыли для себя тихую радость жизни, проводимой в поиске ваниате. Они начали почитать Пустого Бога самого по себе, а не только с целью отомстить давно исчезнувшим врагам. Отложив в сторону клинки и доспехи, они нашли для себя менее… воинственные занятия.

– Не все, – вмешался Тан.

– Даже ты, старый друг, в конце концов пришел сюда. Невозможно вечно гоняться за призраками.

Тан поджал губы, но промолчал.

– Наш путь нелегок, – продолжал настоятель, – и по мере того как важность нашей миссии понемногу ускользала, все меньше и меньше молодых людей присоединялись к ордену. Были, однако, и такие, кто не забыл нашу отчаянную борьбу за выживание, и видя, как ряды хин редеют, как одни врата за другими остаются без присмотра, эти монахи стали опасаться, что кшештрим могут вернуться. Именно в этот момент твой предок Териал занял шаткий трон государства, раздираемого гражданской войной…

– …И именно в этот момент хин бросили поставленную перед ними задачу, – добавил Тан.

– Не бросили. Мы передали ее в другие руки. Аннурское государство стало слишком большим, чтобы его мог контролировать один человек. Страну рвали на части мятежники и претенденты на трон. Териал узнал о существовании врат и осознал, какую силу они скрывают для его собственных политических целей. Императору, который может мгновенно переноситься в любой уголок своей империи, нет нужды опасаться восстания военачальников в дальних регионах или недостоверных реляций от провинциальных правителей. Император, способный воспользоваться вратами, мог принести единство и стабильность на территории целых континентов.

– И он заключил договор с хин, – закончил Каден, чувствуя, как кусочки головоломки становятся на места.

Шьял Нин кивнул.

– Они обещали обучить его тайне врат – ваниате; он в ответ дал слово задействовать свои имперские ресурсы на охрану этих врат от возвращения кшештрим. Монахи хин, давно потерявшие и способность, и желание выполнять свою изначальную задачу, согласились на такой обмен. Начиная с этого времени все наследники рода Малкенианов проходили обучение здесь, у нас. И это не совпадение, что они с тех пор поддерживали непрерывную линию наследования.

– Хранители Врат, – произнес Каден, впервые осознавая значение этого древнего титула. – Мы охраняем врата от кшештрим!

– Должны охранять, – сухо поправил Тан. – Однако память правителей коротка.

– Кое-кто, – сказал Нин, кивая в сторону Каденова умиала, – считает, что хин не должны были передавать свою задачу в другие руки и что императоры пренебрегли взятой на себя ответственностью.

Каден повернулся к Рампури Тану. Тот стоял в тени, скрестив руки на груди; его глаза в тусклом свете казались темными провалами. Он не двигался, не издавал ни звука и не отрывал взгляда от своего ученика.

– Ты не веришь, что их больше нет, верно? – тихо спросил Каден. – Ты готовишь меня не к монашеской жизни и не к управлению империей. Ты готовишь меня сражаться с кшештрим.

На протяжении нескольких мгновений Тан не давал ответа. Его непроницаемый взгляд ввинчивался в Кадена, словно выискивая скрытые в его сердце тайны.

– По всей видимости, кшештрим мертвы, – наконец отозвался он.

– Тогда зачем же вы рассказываете мне все это?

– На случай, если это не так.

17

– Она солгала! – снова и снова повторял Валин, впечатывая кулак в столешницу. – Проклятая Кентова сука солгала!

– Отлично, она солгала, – отозвалась Лин. – Ты можешь говорить это сколько хочешь, но вряд ли это поможет.

– Хотя это здорово, когда можешь твердо держаться фактов, – добавил Лейт слишком серьезным тоном, чтобы заподозрить его в том, что он шутит.

Было уже поздно. Большинство солдат разлеглись по своим койкам или, наоборот, ушли куда-то на ночные учения, так что длинное пустое помещение столовой полностью находилось в их распоряжении. Почти все пространство было погружено в темноту – нет смысла тратить масло на освещение комнаты, где никого нет; только в дальнем конце, за открытой дверью, ведущей в кухню, виднелся мигающий свет ламп и слышалось мычание Джареда, ночного повара. Старик напевал, передвигаясь между плитами, на которых жарилась свинина для завтрака и кипел чайник в ожидании солдат, возвращающихся с позднего задания. Лейт зажег лампу и над столом, где сидела их троица, но прикрутил фитиль настолько, чтобы они могли видеть лица друг друга. Пилот сидел, откинувшись на спинку стула и балансируя на задних ножках, подняв голову, он рассматривал потолочные балки. Волосы Лин, все еще сырые после долгого заплыва, блестели в свете лампы.

Она умиротворяюще подняла руки:

– Я не говорю, что ты ошибаешься насчет Анник, но уверен ли ты на сто процентов? Ты говорил, что Фейн потом показал тебе узел, и это был обычный булинь.

Валин напрягся, потом заставил себя сделать глубокий вдох. Она просто пытается помочь, пытается вместе с ним разобраться в фактах.

– Я смог частично развязать его до того, как вырубился, – объяснил он. – В конце я запаниковал, но узел запомнил достаточно хорошо. Он действительно ощущался как обычный булинь, но это был другой узел. У него было две добавочные петли – очень похоже на тот, которым связали веревку на Эми.

– Вообще-то, – заметил Лейт, со стуком опустив передние ножки стула на пол и выпячивая губы, – ни в каких правилах не сказано, что она должна была связать тебя простым узлом. Это очень похоже на Анник – попытаться утопить тебя из принципа.

– Похоже, – согласилась Лин. – Но зачем ей было лгать насчет этого?

Лин по-прежнему не была убеждена, что за смертью Эми стояла Анник, и ее нежелание принять очевидную реальность начинало раздражать Валина. Обычно Лин была объективной и здравомыслящей, но в смерти Эми было что-то такое, что словно бы заслоняло ей зрение. Лин была убеждена, что по самой своей природе это преступление могло быть совершено только мужчиной.

– Потому что она знает! – взорвался он. – Это единственное объяснение! Она знает, что мы нашли Эми – сейчас об этом, наверное, знает уже весь Крючок. И если у нее есть в голове хоть какие-то мозги, то она смогла сообразить, что мы ходили в «Черную шлюпку», чтобы задавать вопросы.

– И что из того? – не сдавалась Лин. – Теперь она убьет нас всех четверых? Может, еще и Рианну, просто для комплекта? Да даже если бы она действительно убила Эми, это был бы совершенно бредовый способ замести следы!

– Мы ведь говорим об Анник? – спросил Лейт, приподняв бровь. – Вообще-то с ее стороны это было бы как раз довольно взвешенным решением.

– Я не хочу сказать, будто уже все вычислил, – продолжал Валин. – Я только хочу сказать, что здесь слишком много совпадений, чтобы их игнорировать. Может быть, она даже имеет какое-то отношение к…

Лин метнула на него резкий взгляд, и он прикусил язык. Он собирался сказать, что снайперша могла иметь какое-то отношение к заговору против него, а это означало, что она могла что-то знать о смерти его отца, об угрозе, нависшей над Каденом… Но ведь никому, кроме Лин, не было известно о том, что поведал ему умирающий эдолиец. То, что сейчас он едва не проговорился перед Лейтом, показывало, насколько сильно он вымотался.

– Имеет какое-то отношение к чему? – переспросил Лейт.

– К тому, что случилось с моим луком, – поспешно отозвалась Лин. – На последнем снайперском испытании он переломился пополам, прямо посередине! Валин думает, что его мог кто-то подпилить.

Лейт перевел взгляд с нее на Валина и пожал плечами.

– Скоро Проба. Еще немного, и здесь начнут ломаться люди, не только луки.

– Это если мы доживем до этой Кентовой Пробы, – заметил Валин.

Он повернулся к Лин:

– Я говорю только, что надо составить список. И после этого ты сможешь мне сказать, не кажется ли тебе, что руки Анник залиты кровью, как пол на бойне.

– Хорошо, – ответила Лин, блеснув глазами в свете лампы. – Давай составим список.

Кеттрал придавали огромное значение спискам. У них имелись списки на все случаи жизни: осмотр птицы перед полетом, закладка подрывного заряда, посадка на корабль – все проходило по определенному распорядку. В голове у Валина вновь зазвучал монотонный голос пожилого Георга-Дубильщика в лекционном зале: «Люди допускают ошибки. Солдаты допускают ошибки. Все остальные на этом Шаэлевом островке забивают ваши тупые крошечные головенки идеями насчет спонтанности, приспособления к условиям, принятия решений на лету. – Он сплюнул. – Принятие решений на лету – верный способ допустить ошибку. Списки не допускают ошибок».

Голос Георга мог за несколько мгновений усыпить целую комнату кадетов, однако этот человек летал на задания, пока ему не стукнуло хорошо за шестьдесят, так что Валин старался внимательно слушать то, что он говорит.

«А знаете ли вы, идиотики, как в списке добавляются новые пункты? Солдат умирает. Потом мы разбираемся, почему это произошло. Потом мы меняем список. Так что учите списки, мать вашу!»

К несчастью, для того чтобы вычислить в своих рядах предателя и убийцу, не существовало списков, не было намеченного распорядка. Впрочем, внести в это дело немного логики в любом случае не помешало бы.

– Во-первых, – начал Валин, отгибая палец, – мы знаем, что Эми в то утро, когда ее убили, собиралась встречаться с кем-то из кеттрал. Во-вторых, эта встреча была назначена в трактире Менкера. В-третьих, по словам Юрена, у Менкера тем утром не было других кеттрал, кроме Анник. В-четвертых, Анник – отмороженная сука…

– Четвертый пункт, как мне кажется, скорее относится к чувствам, чем к логике, – вставила Лин.

– …В-пятых, то, как была убита Эми, предполагает профессионализм и полное отсутствие моральных принципов – качества, свойственные кеттрал. В-шестых, и на чердаке, где была убита Эми, и на корабле, с которого меня сегодня бросали за борт, фигурировал один и тот же нестандартный булинь. В-седьмых, Анник попыталась утопить меня спустя полтора дня после того, как мы нашли тело и начали задавать вопросы.

«И наконец, в-восьмых, – добавил Валин про себя, – существует заговор, целью которого является перебить всю мою семью и захватить трон!»

– Вообще-то при такой подаче она действительно выходит не очень похожей на жрицу Эйры, – заметил Лейт.

– Ну хорошо, – вздохнула Лин, устало кивая. – Я согласна, все это выглядит довольно подозрительно. Однако я все равно не вижу смысла в действиях Анник. Зачем ей было убивать Эми? И почему таким ужасным способом?

– На этот вопрос я не могу ответить.

– Полагаю, обыкновенная склонность к разнузданному насилию не является достаточным поводом? – спросил Лейт.

Валин нахмурился. Возможно, он копал слишком глубоко. Даже если Анник действительно убила Эми, возможно, это убийство не имело ничего общего с заговором против его семьи. Казалось вполне правдоподобным, что снайперша могла связать и убить человека, просто чтобы попрактиковаться. Другое дело, что убийства проститутки, едва вышедшей из девчоночьего возраста, для практики было маловато. И это по-прежнему не объясняло узел, из-за которого он едва не утонул сегодня утром.

– Мне кажется, нам просто нужно больше информации, – предположила Лин.

Валин медленно кивнул.

– И я знаю одно хорошее место, где можно ее поискать.

* * *

Теоретически в том, чтобы обыскать чужой сундук, не было ничего сложного. Каждый из пяти бараков внутри представлял собой одно длинное помещение, а запирать свои вещи на замок кадетам не позволялось. Проблема была лишь в том, что в бараке постоянно кто-то был – один вернулся с ночной пробежки, другой прилег вздремнуть перед «месиловом». Если бы Лин запросто начала копаться в чужих вещах, в ее сторону тут же обратилось бы несколько взглядов и повернулось бы несколько голов. Поэтому Валину несколько дней приходилось носить в себе грызущее его беспокойство, сосредоточившись на тренировках, учебе и подготовке к грядущей Пробе. Вечером каждого дня они с Лейтом, Гентом и Лин собирались в своем углу столовой, чтобы обменяться бесполезными наблюдениями и подозрениями, а на самом деле просто выжидая, пока Лин сумеет найти способ заглянуть в сундук Анник.

Этим вечером, однако, Лин запаздывала. Валин взглянул в окошко на луну, прикинул ее высоту над горизонтом и покачал головой.

– Не нервничай, – сказал Лейт. – С Лин все будет в порядке.

– Конечно, – отозвался Валин.

Тем не менее он не мог перестать барабанить пальцами по поверхности стола. Ха Лин была тяжелее Анник и эффективнее в схватке, если борьба велась на кулаках и ножах. С другой стороны, исход боя чаще всего решался одним простым правилом: тот, кто бьет первым, уходит относительно целым. Валина беспокоило то, что в решающий момент Лин могла засомневаться. Анник-то сомневаться не будет.

– Тебе стоило бы подумать о себе! – добавил Лейт, помахивая стаканом. Хотя в стакане была обычная вода, пилот вел себя так, словно сидел в пивной, а в руках держал кружку с элем. – Это ведь тебе завтра назначено выступать против Анник в снайперском состязании.

– Спасибо за напоминание, ты меня очень утешил.

– Иди в задницу!

– И за дружелюбие.

– Просто пытаюсь внести в разговор нотку здорового реализма.

Валин снова покачал головой. Он был более или менее согласен с Лейтом, но это не особенно помогало. Валин был неплохим стрелком и довольно хорошо управлялся с луком, даже по меркам кеттрал, но Анник, забери ее Шаэль, стреляла прямо-таки с нечеловеческой быстротой. До сих пор она проиграла лишь одно снайперское состязание, да и то в нем ее соперником был Балендин, так что Валин был почти уверен, что лич нашел какой-то способ повернуть дело в свою пользу.

Не особенно утешало и то, что если ты выступал против Анник, то в результате чаще всего оставался с подбитым глазом, разбитой челюстью или выбитым зубом. Ничто из этого не входило в условия состязания – предполагалось, что участники просто подбираются как можно ближе к колоколу, чтобы выстрелить в него раньше своего противника, – однако для Анник было предметом особой гордости достать стрелой сперва колокол, потом одного из инструкторов, кишевших вокруг поля со своими длинными подзорными трубами, а потом и другого участника. Она использовала тупые учебные стрелы – кеттрал называли их «глушилками», – однако такой стрелы было вполне достаточно, чтобы выбить зуб или отправить человека в нокдаун. Годом раньше несколько кадетов направили жалобу командованию. Если Анник настолько хорошо стреляет, что может выбирать свою цель, говорили они, то ей должно хватить умения, чтобы попадать в грудь, а не в лицо. Ответ Анник, принятый инструкторами с определенным садистским удовольствием, гласил, что, если люди, отправившие жалобу, не хотят, чтобы им стреляли в лицо, они должны научиться не высовывать свои лица туда, где их можно достать стрелой.

– До Пробы осталось совсем немного, – сказал Лейт. – Я бы на твоем месте попытался как-то отказаться от участия.

– Отказаться невозможно.

– Всегда есть какой-то способ. Я уже пять лет занимаюсь тем, что уворачиваюсь от всякого дерьма. Именно поэтому я стал пилотом.

– Ты стал пилотом потому, что любишь скорость и ненавидишь бегать.

– Говорю же, я умею уворачиваться от всякого дерьма. – Лейт улыбнулся, потом посерьезнел. – Но вообще-то, Вал, если Анник действительно пытается тебя убить из-за того, что ты знаешь насчет Эми, тебе и правда не стоит оказываться с ней на одном стрельбище.

Валин и сам думал примерно так же, но он скорее дал бы отправить себя первым же кораблем к Шаэлю, чем позволить другому кадету, пусть даже убийце, отпугнуть его от участия в тренировочном задании.

– За состязанием будут наблюдать двое инструкторов с подзорными трубами, – напомнил он товарищу. – С ее стороны будет безумием пытаться пристрелить меня при них.

– Как знаешь, – пожал плечами Лейт. – Если что, плесну эля на твою могилку.

Он сказал это в шутку, но его слова напомнили о той ночи, когда они похоронили Эми. Лейт сделал большой глоток из своего стакана, поморщился, словно желая, чтобы там была не вода, а что-нибудь покрепче, и оба погрузились в угрюмое молчание.

Примерно в таком виде и застала их Лин, когда наконец ворвалась в зал столовой.

– Я кое-что нашла! – сообщила она, сверкая глазами.

Валин жестом пригласил ее сесть и бросил взгляд через плечо, желая удостовериться, что в столовой, кроме них, никого нет.

– Знаете, что эта девица держит в своем Кентовом сундуке? – спросила Лин, усаживаясь на скамью рядом с Лейтом.

– Послания безответной любви? – предположил пилот.

Лин подавилась смехом.

– Не угадал! Попробуй еще раз.

– Младенца-сиротку, которого она тайно, но с любовью выкармливает в надежде на его выздоровление?

– Стрелы! – сказала Лин.

– Просто стрелы? – Валин был обескуражен. Это не выглядело таким уж откровением.

– Их там, наверное, больше тысячи, – продолжала Лин. – Она их делает сама. Обстругивает древки, сама кует наконечники в кузнице, даже делает оперение из каких-то специальных перьев – северный черный гусь или еще какое-то дерьмо. У нее их там столько, что хватит несколько раз перебить все население островов. Я чуть было не бросила затею все это перерывать.

– Что ж, едва ли стоит удивляться, что лучший снайпер среди кадетов питает слабость к стрелам, – высказался Лейт.

– Но там было и кое-что еще, – заметил Валин, прочтя это в глазах Лин.

Она мрачно кивнула, потом, порывшись в кармане своего мундира, вытащила оттуда что-то золотистое и бросила через стол Валину. Он поймал предмет и недоуменно уставился на него. Это была прядь волос – тонких, мягких, светло-соломенного цвета.

– Это что… – начал он, хотя уже знал ответ.

К тому времени, как они нашли Эми, ее тело успело превратиться в отвратительный гниющий труп: плоть обвисла на костях, язык объеден мухами, глаза уже начали разлагаться в глазницах. Однако волосы девушки – мягкие, цвета выгоревшей соломы – буквально светились в бледном свете луны.

– Хал всемогущий! – выдохнул Лейт. – Чтоб я сдох не пожрамши!

Однако сколь бы увлекательным ни было это открытие, обсудив возможные варианты объяснения, друзья поняли, что оно, собственно, не говорит им ничего определенного. Анник и Эми были знакомы. Ну и что?

– Может быть, это трофей, – предположил Лейт.

– По-твоему, Анник из тех людей, которые хранят трофеи? – возразила Лин.

– Может быть, ей зачем-то нужно было доказательство, – сказал Валин. – Доказательство того, что она убила Эми.

– Дерьмовое же это доказательство, – парировал Лейт. – Вот голова была бы доказательством! Если ты показываешь голову убитого, есть шанс, что это ты его убил. Рука – тоже неплохое доказательство, но волосы?

Он развел руками.

– Кроме того, – добавила Лин, подбирая локон и снова рассматривая его, – что они могут кому-либо доказать, когда они засунуты на дно ее сундука?

Чем больше предположений они высказывали, тем больше Валин осознавал тщетность этих попыток. Как заметила Лин, Анник даже не обязательно сама отобрала у Эми волосы – кто-нибудь мог дать ей их, например, чтобы указать на жертву. Они не могли быть уверены и в том, что она вообще была на Крючке в тот день, когда убили Эми; кроме свидетельства Юрена, на это ничто не указывало. К тому времени, когда огарок в лампе догорел до основания, Валин был уже готов вломиться к Анник в барак, предъявить ей волосы и потребовать объяснений.

– О да, это отличный план, – сухо отозвался Лейт. – Уверен, она с радостью разъяснит все твои недоумения.

Валин, усталый и раздраженный, отмахнулся от него.

– Ты прав, ты прав! Ты прав, разрази меня Шаэль!

– Все-таки это шаг, – сказала Лин, кладя руку Валину на плечо.

Он почувствовал сквозь ткань ее ладонь, сильную и нежную одновременно. Она встретилась с ним глазами.

– «Никто не может пробежать тысячу лиг, – произнесла она, цитируя Гендрана, – но любой может сделать шаг, а за ним еще один».

– Следующий шаг, который я сделаю, будет направлен к моей койке, – зевнул Лейт, потягиваясь словно кошка. – Меня ждут предрассветные учебные полеты уже через пару колоколов.

Валин кивнул пилоту.

– Мы погасим лампу и тоже отправимся за тобой.

Лейт с ехидной усмешкой перевел взгляд с Лин на Валина.

– Никогда не поздно малость пощекотать друг у друга в штанишках, я понимаю.

– Иди пощекочи сам себя, Лейт, – резко отозвалась Лин. Они все были вымотаны, однако напряжение в ее голосе удивило Валина.

– Похоже, у меня нет других вариантов, – пилот пожал плечами, опустив взгляд на свою правую руку.

– Ты имеешь в виду, теперь, когда твоя шлюха мертва?

При этих словах Лин улыбка замерла у Лейта на лице.

– Она не была моей шлюхой.

– Ну разумеется. Это самое приятное, когда имеешь дело с наемным инструментом – если он ломается, тебе это до лампочки. Если бы Эми действительно была твоей, возможно, ты бы лучше о ней позаботился.

Валин поднял руку, чтобы остановить ее, но прежде чем он успел заговорить, Лейт сделал шаг вперед. Обычное добродушие пилота испарилось, словно масло из выгоревшей лампы.

– Не знаю, каким образом я вдруг оказался злодеем в этой истории, – проговорил он мягким голосом, сверкая глазами, – но не обвиняй меня только потому, что чувствуешь себя виноватой.

– Я? Чувствую себя виноватой? – взвилась Лин.

– Ах да, конечно. Я и забыл! Ты же всего-навсего покупала у нее фрукты. Ты никогда не покупала у нее секс. – Лейт с деланым смирением воздел ладони кверху. – И много ты ей платила? Несколько медных светильников? Этого было достаточно, чтобы она могла обеспечить себя едой? Достаточно, чтобы она могла перестать ходить на панель?

Лин молчала, отказываясь отвечать. Ее лицо было непроницаемым, словно закрытая книга.

– Прежде чем показывать пальцами на других, спроси лучше себя: что ты сделала, чтобы жизнь Эми стала лучше?

Глаза Лейта горели. Прежде чем Валин успел сказать что-нибудь успокаивающее, пилот развернулся на каблуках и, громко топая, вышел из столовой.

Долгое время после того, как смолкли отзвуки хлопнувшей двери, Валин и Лин сидели среди колышущихся теней в свете гаснущей лампы. Через какое-то время она протянула руку через стол, взяла его ладонь и переплела с ним пальцы. В темноте ему не было видно ее лица, но он крепко сжал ее руку.

– Я просто не могу… – начала она и снова замолчала.

Валин не был уверен, что она хотела сказать, но почувствовал ее эмоции – глубокое, тошнотворное чувство беспомощности, стоявшее за словами. Казалось невероятным, что кто-то мог убить невинную девушку, связать ее и подвесить, словно свинью на бойне, оставив истекать кровью – и все это в двух шагах от Гнезда. И кеттрал не только не смогли ее спасти – судя по всему, кто-то из братьев и сестер Валина по черному мундиру совершил это убийство.

– Мы разберемся, – мягко сказал он, убеждая не только Ха Лин, но и себя. – Вот увидишь.

Она скользнула на скамью рядом с ним, и какое-то время они сидели бок о бок – пальцы переплетены, тела раздельно. Валин чувствовал тепло ее тела, но в темноте она казалась отчужденной, окаменелой.

– Есть еще кое-что, – наконец вымолвила она. – Возле бараков я встретила Балендина. Или… это он встретил меня.

Валин напрягся, но Лин продолжила прежде, чем он ответил:

– Это выглядело странно. Он казался каким-то нервным, почти испуганным. Сказал, что хочет рассказать мне что-то про Сами Юрла.

– Про Юрла? – озадаченно переспросил Валин. – И что же?

– В том-то и дело. Он не сказал. Сказал, что что-то, что я должна увидеть своими глазами. Что это очень важно.

Валин нахмурился.

– Мне это не нравится.

– Еще бы. И все же… если он знает что-то про Юрла, какую-нибудь улику… Тот, кто убил Эми, не обязательно сделал это в оди-ночку.

– Юрл и Анник?

Валин попытался мысленно сопоставить эту неподходящую друг другу пару. У Сами Юрла среди кадетов имелась своя банда прихлебателей, но снайперша никогда к ней не принадлежала.

– Если Балендин обнаружил что-то подобное, – настаивала Лин. – Убийство…

– …он должен идти прямиком в командование.

– За исключением случая, если у него есть причина не делать этого.

Валин испустил глубокий вздох. Он вдруг понял, что устал – и это не была обычная, честная вымотанность, неизбежная после долгого месяца тренировок. Все эти постоянные поиски, догадки, контрдогадки, оглядки через плечо, сомнение и недоверие утомили его до полного отупения. Если одно яблоко оказалось гнилым, следовало предположить, что и остальные тоже с изъяном – но рассуждая так, можно было и умереть с голоду.

– Ну хорошо, – проговорил он, потирая глаза костяшками пальцев. – Но почему он пришел с этим к тебе?

– Может быть, он знает, что мы нашли тело Эми. И знает, что я скорее послушаю его, чем ты.

Валин хмыкнул.

– Спорный вопрос. У тебя характер взрывоопаснее.

– Может быть, он просто ненавидит меня немного меньше, чем тебя. У тебя дар вызывать к себе… неприязнь.

– И что же, после всех этих лет, что Балендин у Юрла на побегушках, теперь он хочет мириться? Бросить сынка атрепа ради того, чтобы дружить с нами?

– Может, и так, – отозвалась Лин. – Уделывать кадетов на ринге – это одно; выследить шлюху и порезать ее на кусочки на чердаке – совсем другое. Может быть, в нем все же есть капелька порядочности.

Впрочем, ее тон говорил, что она не считает это особенно вероятным. Порядочность… Странное слово, когда речь идет о людях, обученных убивать ударом ножа в спину.

– В таком случае мы пойдем вдвоем, и оба посмотрим, что он там такое хочет тебе показать, – решительно сказал Валин. – Если он не против поделиться с одним, может поделиться и с двумя. Обещаю, что выслушаю все, что он скажет.

– Не получится, – ответила Лин. – Это будет завтра утром, во время твоего стрелкового состязания.

Валин выругался.

– Ну хорошо, скажи ему, что мы не сможем посмотреть на это утром.

– Мне кажется, это не вещь, – задумчиво отозвалась Лин. – Мне кажется, это какое-то событие. Он хочет, чтобы я увидела, как Юрл что-то делает.

Валин сжал кулак, потом разжал.

– Где это будет?

Вопрос отозвался горечью у него во рту. Он не доверял Балендину, не доверял этому внезапному приступу чистосердечия. Восемь лет лич подманивал и избивал чуть ли не каждого из кадетов на островах, не считая Сами Юрла и его свиты. Когда была возможность сжульничать, он жульничал. Когда можно было солгать, он лгал. При мысли о том, что Лин должна отправиться куда-то вместе с ним, чтобы смотреть на какое-то тайное действо, у Валина внутри все сжималось. Хотя, конечно, клинок режет обеими сторонами, и если Балендин от природы был предателем, то мог предать и Сами Юрла, точно так же, как любого другого.

– Где? – снова спросил он.

– На Западных Утесах.

Западные Утесы представляли собой кусок бесплодной, пересеченной ущельями территории в северо-западном конце Карша. Несколько колючих кустиков, немного травы, неплохой вид на центр острова; также здесь со стороны океана гнездилось несколько морских птиц, а в скалах можно было найти интересные ракушки, оброненные чайками. Больше ничего интересного здесь не было.

– Что там может быть такого, что он хотел бы тебе показать?

– Именно это я и собираюсь выяснить, – ответила Лин с ноткой раздражения в голосе. Потом добавила, смягчив тон и сжав его руку: – Не беспокойся, Вал. Я возьму с собой боевые клинки и буду осторожна.

Валин медленно выдохнул.

– Там, наверху, ты будешь всего-навсего в миле от стрельбища, – сказал он.

Эта мысль несколько успокоила его: он только сейчас понял, что в глубине души ожидал услышать, что Лин встречается с Балендином в какой-нибудь заброшенной хибаре на Крючке. Разумеется, большой разницы все равно не было – какая-нибудь пакость могла случиться среди утесов точно так же, как и на тесном чердаке. Но все же мысль о том, что Лин по-прежнему останется на Карше, что она будет находиться всего в нескольких минутах быстрого бега от стрельбища, помогла ему расслабить мышцы живота.

– Ну хорошо, – наконец произнес он. – Шаэль свидетель, не доверяю я этому подонку, но и ты тоже далеко не дитя.

Она так и не отняла свою руку, и он внезапно остро ощутил эту мягкую тяжесть, нежное пожатие ее покрытых мозолями пальцев… После ухода Лейта они остались в столовой одни, и в первый раз с того момента, как Лин села рядом с ним на скамью, он посмотрел на нее прямо, пытаясь различить в темноте тонкие черты ее лица.

– Просто я боюсь за тебя, – тихо заключил он. Можно было сказать и больше, гораздо больше, но у него не было подходящих слов.

Лин смотрела на него, казалось, очень долго. Потом без всякого предупреждения наклонилась к нему и прижала свои губы к его губам. Поцелуй был теплым, жестким и мягким в одно и то же время. Валину доводилось спать с женщинами – но это все были проститутки с Крючка, и полученный опыт почему-то не вызывал у него большого энтузиазма. Но сейчас… это было нечто совершенно другое.

Ему показалось, что прошла целая вечность. Наконец Лин оторвалась от него.

– Прости, я… мне не следовало этого делать.

– Конечно, не следовало, – отозвался Валин, смущенный, но неожиданно очень счастливый. Его усталость как рукой сняло, по крайней мере на время. – Это должен был сделать я еще давным-давно.

Лин широко улыбнулась, встала и легко потрепала его по щеке.

– Посмотрим, что такое Балендин собрался мне показать. А ты постарайся не дать Анник слишком сильно попортить твое красивое личико на завтрашнем состязании!

Прежде чем Валин успел ответить, она повернулась к выходу. Он все еще улыбался, когда дверь закрылась за ней. Конечно, Лин не могла ему принадлежать ни в одном из общепринятых смыслов. Кеттрал не заключали браков, и немногочисленные нелегальные связи, существовавшие на островах, тщательно скрывались, глубоко погребенные так, чтобы они не могли помешать тренировкам или военным действиям. Тем не менее их могло ожидать какое-то будущее – жизнь, в которой они летали бы в составе одного крыла, каждый день работали бок о бок, может быть, даже состарились бы вместе, при условии, что ни один из них не схлопочет стрелу в спину. Это было немного, но на недолгий момент Валин позволил себе предаться мечтам.

А потом прозвонил колокол к третьей вахте, рывком выдернув его из размышлений, и вокруг снова сгустились темнота и тишина, плотная, словно вода, в которой он чуть было не утонул несколькими днями раньше.

18

Солнце висело высоко в небе и светило во всю мочь. Это было плохо. Это давало наблюдателям отличный шанс обнаружить его. Погода стояла безветренная, и это тоже было плохо. Легкий ветерок с океана мог бы заглушить случайные звуки, такие как шорох мелких камушков под его телом, прижимающимся к земле. День был жарким, жарче, чем обычно весной, и в этом тоже не было ничего хорошего. Пот градом катился у него со лба, жег глаза и мешал смотреть. Ему отчаянно хотелось утереться, но лишние движения были проклятием для снайпера. Поэтому он просто помигал глазами, прищурился и продвинулся еще на несколько дюймов по неглубокой ложбинке. Ложбинка тоже была выбрана неудачно.

Стрелковые состязания могли проводиться в любом месте на островах, но излюбленным местом инструкторов был кусок земли возле северного берега Карша, где поверхность резко поднималась вверх, заканчиваясь известняковыми утесами, обрывавшимися в море. Земля здесь была разбита сотней трещин, от крошечных бороздок до глубоких ущелий, словно Пта, Владыка Хаоса, взял весь остров в свою могучую длань и швырнул вниз, разбив о поверхность океана.

Наверху, на утесах, располагалась платформа наблюдателей – водруженная на подпорки деревянная конструкция, где находился бронзовый колокол величиной с человеческую голову. Сама задача была проще простого: подобраться к колоколу на достаточное расстояние, чтобы достать его выстрелом, и затем так же незаметно убраться восвояси. На практике же это было почти невыполнимо. На платформе стояли инструкторы Гнезда, вооруженные подзорными трубами, обшаривая окружающую местность в ожидании, когда очередной кадет совершит ошибку, хоть на мгновение оказавшись на виду.

Единственное укрытие предоставляли заросли местного кустарника и складки рельефа, и Валину за первые три года не удавалось подобраться к платформе и на полмили, не говоря уже о расстоянии, достаточном, чтобы выстрелить в колокол. Впрочем, в последнее время он начал делать некоторые успехи.

Разумеется, успех для кеттрал имел двоякие последствия. Успех означал, что тренировки стали для кадета слишком легкими, а это в свою очередь означало, что вскоре они станут значительно тяжелее. Одно дело, когда ты пробираешься через кусты в одиночку, имея сколько угодно времени, чтобы подобраться к колоколу, и совсем другое, когда ты делаешь это одновременно с кем-то еще, пытаясь не попасться на глаза не только наблюдателям, но и ему, и к тому же постоянно выжимая из себя еще немного скорости, чтобы успеть к колоколу первым. Но хуже всего – это когда ты соревнуешься с Анник. Молодая снайперша достигла такого совершенства, что в прошлом году ее выставляли уже против старших кадетов. Сейчас, однако, группа Валина сама приближалась к Халовой Пробе, и кадетов старше них просто не было.

«Когда тебе не везет, никакие тренировки не помогут», – подумал Валин.

Он повернул голову, не отрывая ее от каменистой почвы, чтобы посмотреть в западном направлении. Камни впивались в его плечо и грудь, острые осколки рвали черную униформу, а жалкая канавка, по которой он полз, оказалась чересчур узкой для выгнутого лука его арбалета, который застрял на повороте и разодрал ему живот. Кеттрал учили обращаться с самым разнообразным стрелковым оружием, но для снайперских целей не было оружия лучше арбалета. В отличие от обычного лука, из него можно было стрелять в позиции лежа, и единственным необходимым для этого движением, после того как ты его взвел, было нажатие пальца на спусковой крючок. Но разумеется, это означало, что ты должен был таскать эту Кентом клепанную штуковину за собой.

В довершение всех его проблем Валин понятия не имел, где находилась Анник. Он, конечно, и не ждал этого. Ему с головой хватало необходимости держаться незаметно, чтобы не попасться на глаза наблюдателям; он не собирался еще и охотиться за своей соперницей. В любом другом состязании он не дал бы и половины коровьей лепешки за информацию о том, где находится другой снайпер – но это было не любое другое состязание. Анник находилась где-то поблизости и подбиралась к нему так же несомненно, как и к колоколу. Несмотря на то, что он говорил Лин предыдущей ночью, лопатки Валина зачесались при этой мысли. Единственным утешением было то, что солнце, жара и неровная поверхность наверняка доставляют ей столько же неудобств, сколько и ему.

«Что ж, в таком случае надо двигаться».

Рассчитывая на то, что убогая расщелина поможет ему подобраться на расстояние выстрела, он полз по ней все утро, соблюдая достаточно осмысленный темп – один-два шага в несколько минут. К несчастью, по мере того как он поднимался в гору, ложбинка становилась все мельче и мельче и в конце концов практически перестала давать какое-либо укрытие. Сейчас ему достаточно было приподнять голову на малейшую долю дюйма, чтобы увидеть деревянную конструкцию башни наблюдателей и сверкающее размазанное пятно свисающего с нее колокола – в пятистах шагах от себя. Все еще слишком далеко, чтобы можно было стрелять.

Он прикинул возможность вернуться и начать сначала. Это было бы правильным решением, если бы все остальные факторы были равны – но они определенно не были равны. Было недостаточно просто незаметно выбраться на позицию; необходимо было сделать это быстро. Около восьми шагов практически без прикрытия – несколько жидких кустиков и пучки жесткой травы, – но если удастся преодолеть их так, чтобы его не засекли, то дальше можно будет затаиться за рядом валунов, может быть, даже подползти вдоль них поближе. План был рискованный, но, с другой стороны, все действия кеттрал были связаны с риском: даже просто быть кеттрал – уже достаточно рискованная вещь. На островах никто не учил тебя избегать риска; тебя учили его оценивать, выискивать возможности, действовать, опираясь на неопределенность.

Впрочем, в данный момент Валин не чувствовал в себе большого желания оценивать и искать возможности. Анник была где-то рядом, и она-то не тратила время на колебания из-за каких-то возможностей; ну разве что ему действительно очень повезло.

– А, Шаэль с ним со всем! – буркнул Валин, поднялся на четвереньки и опрометью ринулся вперед, карабкаясь по камням, стараясь держаться как можно ближе к земле и в то же время двигаться как можно быстрее. У него ушло около пятнадцати ударов сердца на то, чтобы ужом проползти по грязи и мелким камушкам, и хотя его сердце колотилось как бешеное, каждый удар, казалось, растягивался на целую вечность. В конце концов он рухнул на землю спиной к массивному известняковому валуну, потом перекатился на правый бок – так, чтобы между ним и открывающимся к югу пространством оказалась покрытая густой листвой ветка огнелиста. Лишь обеспечив себе достаточное прикрытие, он сделал паузу, чтобы перевести дух. Наблюдатели не засвистели в свисток. Анник не достала его стрелой. Валин расплылся в широкой улыбке. Все-таки иногда стоит идти на риск.

На протяжении следующего часа он осторожно подбирался все ближе и ближе к платформе наблюдателей, маневрируя среди кустов и пучков низкой травы, мелких ложбинок и каменистых уступов. Если он поднимал голову достаточно высоко, то мог ясно видеть колокол – а также двоих инструкторов, стоящих по сторонам от него и обшаривающих территорию своими подзорными трубами.

«Ну давай же, Хал, – молился он, дюйм за дюймом пробираясь вперед через каменное крошево. – Осталось совсем чуть-чуть!»