Властелин снов
Глава первая
«…Снег. Его едва родившиеся дочери, кружась в медленном танце, падали на резные перила балкона, на пол, на землю. Они двигались лениво, растягивая удовольствие, словно знали, что, единожды упав, им никогда не подняться вновь. И только став водой, а затем паром, то есть, переродившись и воскреснув, у них был шанс снова повторить свой медленный танец смерти.
— Доктор Фелл, — сказал Майлз, — не надо поддаваться гипнозу, нельзя же верить во всяких вампиров и ведьм, почитаемых профессором Риго. Даже если допустить… если допустить, что невозможно, почти невозможно… влезть по наружной стене дома в окно комнаты Марион…
Но вот снег участился, и снежинки стали падать быстрее — их отец лишил своих дочерей возможности завершить танец. И ритуальные па оставались неоконченными, и тихий плач снежинок, которые уже упали, заглушали радостные возгласы тех, кто еще кружился в небе.
— Молодой человек, — тихо произнес доктор Фелл, — я твердо знаю, что никто и не пытался влезать по стене. Убедитесь сами!
Ты слышишь эти звуки? Нет звуков прекраснее, чем их тихий шелест, чем скрип снега под ногой, нет ничего страшнее и прекраснее смерти.
Майлз подошел к большому окну, которое отличалось от других окон — французских, со створками, — тем, что рама поднималась кверху, высунул голову и посмотрел налево.
Скрип снега — это ничто иное, как предсмертные крики снежинок, обреченных на неминуемую гибель. Они не хотят умирать вот так, под безжалостной стопой не окончив танца, прожив такую короткую жизнь стремительного падения. А те, что еще не растаяли, будут молить небо забрать их обратно, им будет казаться, что нет ничего страшнее, чем лежать вот так, на земле и вспоминать свой танец. И желать смерти.
Четыре окошка в комнате Марион были освещены, в двух из них гардины были не задернуты, и довольно яркий свет падал на ухоженный газон возле дома. До земли было ярдов пятнадцать гладкой глухой стены. Прямо под окнами вдоль стены пролегала еще ничем не засеянная полоса вскопанной и аккуратно приглаженной граблями земли: даже кошка оставила бы след на влажной ровной поверхности.
Но как они ошибаются! Смерть хуже любой жизни, пусть даже она и ведет к перерождению. Но пока не испытаешь и то и другое — тебе не понять этого… чего всем искренне и желаю…»
Яростное упрямство овладело Майлзом.
— И все-таки я повторяю: не надо поддаваться гипнозу, — повторил он.
Все началось со сна. Линда проснулась в своей комнате и долго не могла прийти в себя. Перед глазами мелькали какие-то белые пятна, напоминавшие снежинки, и эти снежинки наводили на девушку какой-то неведомый страх. Страх, который пробуждался лишь в детстве, не таком уж и далеком, но уже подзабытом. А еще вспоминался какой-то голос, рассказывающий жуткие и мало понятные вещи.
— В каком смысле?
Одним словом: бр-р-р!..
— Мы знаем, что Марион выстрелила. Но откуда нам известно, что она стреляла во что-то за окном?
— Ого! — рассмеялся доктор Фелл, и словно флюиды радости вырвались вместе с дымком из его трубки. — Примите мои поздравления, сэр. Вы начинаете весьма бодро шевелить мозгами.
Линда передернула плечами и уставилась на будильник, который показывал без четверти шесть. Ну вот, опять она проснулась на час раньше, а теперь и вставать не очень хочется, и возвращаться к снежинкам — желания нет.
Немного подумав, Линда все-таки решила встать. Выспаться можно и на лекциях, при условии, конечно, что там не будет ни какого снега. С этими мыслями Линда пошла в ванную.
— Мы ничего не знаем, — сказал Майлз. — Мы начинаем фантазировать, ибо все это случилось после наших разговоров о разных субъектах, витающих за окнами. Не правильнее ли думать, что она выстрелила во что-то внутри комнаты? В то, что было перед ней в ногах постели?
— Да, — сурово подтвердил доктор Фелл. — Скорее всего. Но не кажется ли вам, дорогой сэр, что это ни на дюйм не приближает нас крещению главной проблемы?
— Что вы хотите сказать?
День выдался на редкость солнечным для осени, уже клонившейся к закату. По голубому, по июньски прозрачному, небу небрежными мазками растилались перистые облака. Линда и её лучшая подруга Никки прогуливались по дорожке вдоль клумб с цветами. Время было обеденное, поэтому во дворе университета было полно народу.
— Нечто напугало вашу сестру, — ответил доктор Фелл, — нечто такое, что, не окажись тут доктор Риго, она вполне могла бы умереть. — Фелл говорил медленно и почти торжественно, четко произнося каждое слово. Погасшую трубку он положил на подоконник. Его тяжелое дыхание перешло в хрипловатое взволнованное сопение. — Хочу, чтобы вы поразмышляли именно над этим обстоятельством. Ваша сестра, как я понимаю, не неврастеничка?
— Ни в коей мере!
Никки, красивая русоволосая девушка, была ровесницей Линды и училась с ней на одном курсе. Она практически во всем разделяла интересы подруги, но была более любопытна, нежели Линда, да и за словом в карман никогда не лезла. В универе ее считали стервозной особой, а Николь искренне недоумевала, за что. Впрочем, это избавляло от некоторого вида проблем. Например, все были прекрасно осведомлены, что Никки не волнуют «крутые» мальчики и свидания на одну ночь, а также сплетни на эту тему с другими, лишенными интеллекта, студентками. Линду, как протеже Николь, подобные личности тоже обходили стороной, что не могло ее не радовать.
Доктор Фелл помолчал.
Линда еще раз взглянула в небо, после чего вздохнула и спросила у подруги:
— Позвольте мне, кхм, кое-что уточнить. А не из тех ли она женщин, которые уверяют, что обладают крепкими нервами, и смеются над дьявольщиной средь бела дня, а ночью боятся мышиного писка?
— Знаешь, какая ерунда мне сегодня приснилась?
Майлзу вдруг пришел на память интересный эпизод.
— Какая? — в ответ спросила Николь, задумчиво жуя печенье.
— Когда я лежал в госпитале, — начал он, — Марион и Стив меня часто там навещали (они оба — добрейшие души) и, чтобы меня позабавить, всегда рассказывали анекдоты и всякие истории. Однажды они мне рассказали, что побывали в доме с привидениями. Приятель Стива — жениха Марион — обнаружил такой дом, когда служил в частях территориальной гвардии, и, созвав друзей, они туда отправились.
— Каковы результаты?
— Уйма падающих снежинок под аккомпанемент незнакомого голоса, который втирал мне что-то о жизни и смерти…
— Кажется, обнаружили там не слишком приятные и ничем не объяснимые передвижения предметов и колебания пола, всякие потусторонние шумы и шорохи. Стив сознался, что ему стало жутко, многим другим — тоже, но Марион только подтрунивала и над ними, и над призраками.
— Ха! Очень миленько!
— Неужели? — задумчиво пробормотал доктор Фелл, взял с подоконника свою трубку, но тут же положил обратно. — Я попрошу вас, — серьезно сказал он, — попрошу еще немного задержаться на деталях. Физически ваша сестра абсолютно не пострадала. По всей видимости, коллапс был вызван нервным потрясением. Предположим теперь, — продолжал доктор Фелл, — что нечто ею увиденное не имеет никакого отношения к сверхъестественным силам. Предположим, что речь идет о мистификации. Например, мне захотелось бы испугать кого-нибудь и я появился бы в образе привидения: напялил бы белый балахон, намазал бы нос фосфоресцирующей пастой и просунул бы голову в окно приюта для престарелых в Борнемуте. Да, я, наверное, произвел бы немалый переполох. Через минуту все бы опомнились и подумали, что старый доктор Фелл либо большой шутник, либо полный склеротик. Но мог бы я внушить кому-нибудь безумный, неимоверный страх? Разве может в наше время даже самая удачная шутка, даже самый тонкий розыгрыш на потусторонний сюжет вызвать что-нибудь иное, кроме минутного изумления? Могут ли подобные фокусы заставить, как мы видели, кровь стынуть в жилах, могут ли они быть такими же смертельно опасными, как нож или пуля?
— Что значит «миленько»?
Доктор Фелл прервал свой монолог, стукнув кулаком правой руки по ладони левой.
— Простите меня, — сказал он, — я не хотел делать никаких неуместных намеков или вселять в вас опасения по поводу вашей сестры, но… — И он развел руками.
— Когда я говорю «миленько», то это ничего кроме «миленько» не означает.
— Да, — вздохнул Майлз. — Я понимаю.
Наступила тишина.
Линда кивнула. Порой Николь была чертовски немногословна. Впрочем, не стоило ожидать от нее полного толкования подобного сновидения! Второй круг вокруг клумбы подруги наматывали в полном молчании. Линда размышляла о плюсах и минусах паршивых снов, при чем находились одни минусы, а Никки — о том, как бы откосить от предстоящей пары экономики. Вдруг, совершенно неожиданно, подруги услышали голос за спиной:
— Заметьте, — продолжал доктор Фелл, — что таким образом теряет значение первый вопрос, который вы поставили. Ваша сестра в припадке ужаса во что-то выстрелила. Будь это «что-то» за окном, в комнате или где-нибудь еще — не так важно. Главное — что это было.
— Милые девушки, простите за то, что я так нагло прерываю ваше уединение, но вы настолько поразили мое воображение, что я не смог удержаться и не подойти к вам…
Майлзу вспомнилось лицо Марион…
— Но не хотите же вы вернуться к версии о кровожадном вампире? — воскликнул он.
Подруги обернулись и увидели светловолосого юношу, примерно их возраста, который стоял неподалеку, устремив на них взгляд красивых карих глаз, обрамленных пушистыми ресницами.
— Не знаю.
— Меня зовут Томас, — представился он. — Однако, если вы спешите или на знакомства у вас нет настроения, то я могу подождать следующего, более удачного, случая….
Прижав ладони к вискам, доктор Фелл указательным пальцем поигрывал с седой прядью, упавшей ему на правое ухо.
— Ну почему же? — спросила Никки, окинув юношу изумленным взглядом. — Мы вовсе не спешим. И меня зовут Никки.
— Скажите, — проворчал он, — есть что-нибудь на свете, что может ис-пу-гать вашу сестру?
— А меня Линда, — представилась Линда. — И я очень рада знакомству с тобой, Томас.
— Ей очень не нравятся ночные воздушные бомбежки и атомная бомба. Но всем людям это не нравится.
— Я безумно счастлив, — улыбнулся парень в ответ. В этот момент прозвенел звонок, возвещавший о том, что обеденное время подошло к концу.
— Думаю, мы без всякого ущерба можем, — сказал доктор Фелл, — исключить атомную бомбу. А как насчет угроз какого-нибудь бандита? Или чего-то в этом роде?
— Нет, отпадает.
— Ой, какая жалость! — воскликнула Никки. — Пора бежать! Я бы с большим удовольствием поболтала с тобой Томас, но пора идти на лекцию.
— Мне тоже пора, — сказал Томас.
— Приподнявшись в постели, увидев что-то, она… Между прочим, револьвер, который она держала, — это ее револьвер?
— Но мы можем продолжить разговор сегодня вечером, — сказала Линда. — Приходи на вечеринку, что будет сегодня у Элен, с пользой проведешь время.
— «Ив-грант-32»? Да, конечно!
— И она хранила его в ящике ночного столика?
— Я обязательно там буду, — пообещал Том.
— По-видимому, да. Я не интересовался, где она его хранит.
— Вот и чудненько! — крикнула Никки, на бегу покоряя ступеньки «alma mater» Линда помахала Томасу рукой и поспешила вслед за подругой.
— Анализировать конкретные эмоции и поступки, — сказал доктор Фелл, потирая лоб, — можно всего успешнее тогда, когда есть уверенность, что они действительно имели место. Давайте сейчас побеседуем с мисс Фэй Сетон.
За ней не надо было далеко ходить. Фэй, в том же серо-голубом платье, в котором приехала, шла им навстречу. В полумраке Майлзу показалось, что она ярче обычного подкрасила губы. Ее бледное и очень серьезное лицо было обращено к ним.
Остаток дня прошел в хлопотах. Девушки сперва были поглощены размышлениями о предстоящем вечере, а после непосредственной подготовкой к нему. В конце концов, они явились на место назначения при полном параде.
— Доброй ночи, мисс, — сказал доктор Фелл странно глуховатым голосом.
Внутренний двор дома, в котором происходила вечеринка, был украшен разноцветными фонариками и гирляндами из искусственных цветов. Громко играла музыка. На небольшой площадке, расположенной поближе к колонкам, уже виднелись танцующие пары.
Подруги поприветствовали хозяйку, родители которой уехали в какой-то другой город, (что и стало причиной для вечеринки), обменялись привычным набором фраз и дежурными улыбками, после чего направились поближе к самодельной танцплощадке.
— Какая прелесть! — не без иронии воскликнула Николь, оглядевшись по сторонам. — Не могу похвастаться любовью к подобным мероприятиям, но тем не менее не могу понять, почему на них хожу?
— Вероятно, чтобы глазеть по сторонам, ужасаться происходящим и чувствовать свое интеллектуально превосходство! — хихикнула Линда.
— Оу! — Никки изобразила на лице крайнее удивление. — И как это ты догадалась?
— Доброй ночи. — Фэй вдруг замерла на месте. — Вы?..
— Вероятно, потому, что сама хожу сюда именно за этим!
— Мой старый друг, доктор Гидеон Фелл, — представил их друг другу Майлз, — мисс Сетон.
— О, доктор Гидеон Фелл! — Она на секунду умолкла и продолжила чуть изменившимся тоном: — Это вы нашли убийцу по кличке Пепел и человека, отравившего массу людей в Содбери-Кросс!
— Молодец, одобряю! — засмеялась Николь. Подруги стали оглядываться вокруг, чтобы присмотреть свободное место для подобных занятий, но тут на плечи обоих опустилось по одной тяжелой руке и голос за спиной восхищенно провыл:
— Да, вроде бы… Мисс… — Доктор Фелл казался чуть смущенным. — Я всего-навсего старый фантазер, который поднаторел в криминалистике.
— Бог мой! Кого я вижу! Сколько лет, сколько зим!..
Фэй обернулась к Майлзу.
— Я… хотела сказать вам, — она говорила, как всегда, задушевно и ласково, — я там, внизу, выглядела довольно смешно. Приношу извинения. Я была… очень взволнована и даже не выразила своего сочувствия бедной Марион. Могу я быть вам чем-либо полезна?
Не стоило даже оглядываться, дабы понять, что руки и голос принадлежат Рою, который исполнял почетную роль парня Никки и был лучшим другом обоих. Вечно неунывающий весельчак, передвижной цирк университета, вот как его можно было охарактеризовать. В студенческой известен, как Фокс и как человек, категорически отказывающийся отзываться на свое настоящее имя. Когда его спрашивали о происхождении этого прозвища, Фокс обычно закатывал глаза и трагическим тоном начинал вещать о том, что это его настоящее имя и что на самом деле его зовут Фокс Малдер. А также о том, что он не так давно вернулся из космоса, где провел несколько световых лет в плену у инопланетян, после чего его вернули обратно, несколько омолодив и изменив внешность. Заканчивалась эта история обычно тем, что слушатель спрашивал, как же инопланетяне оставили ему память? На что Фокс неизменно отвечал, что они и не оставили, но он ходил на сеансы гипноза и все вспомнил. А после этого снижал голос до шепота и заявлял, что подозревает на себе внимание пришельцев и до сих пор, о чем свидетельствует внезапное исчезновение некоторого количества людей, после того, как он поделился с ними своим секретом. После этих слов любой слушатель обычно вспоминал о срочных делах, которые следует завершить сегодня и благополучно ретировался, утвердившись во мнении, что Фокс — сумасшедший. Что, впрочем, Фокс и не отрицал.
Она оглянулась на спальню Марион, но Майлз тронул ее за руку.
— Фокс, — покачала головой Никки, не оборачиваясь к шутнику, — шутка была несмешной и не очень удачной. Хотя бы потому, что виделись мы не далее, как сегодня, и ты сам позвал нас сюда.
— Не надо туда. Там профессор Риго… делает все, что может. Он никому не разрешил входить.
Легкая пауза.
— Подумаешь! — пожал плечами парень. — Зато какой эффект неожиданности! Неужели вам не понравилось? Кстати, вас уже искал некий Томас. Надеюсь, что он заинтересован больше тобой, Линда, чем Никки. Иначе я буду ревновать.
— Как… как она сейчас?
— Можешь начинать, — лукаво улыбнулась Николь. А Линда спросила:
— Немного лучше, считает Риго, — сказал доктор Фелл, — но мне хотелось бы кое о чем спросить вас в этой связи. Конечно, если мисс Хеммонд поправится, полиция не будет заниматься этим делом…
— А где ты видел его, Фокс? И давно?
— Не будет? — тихо переспросила Фэй, и ее накрашенные губы, выделявшиеся красным пятном на белом лице в иллюзорном свете луны, растянулись в странной кривой улыбке.
Голос доктора Фелла посуровел.
— Минут пятнадцать назад, во-он там, возле импровизированного бара. Пойди, посмотри, может он еще на месте? А мы с Никки предадимся ритуальным танцам, как ты на это смотришь, милая?
— Вы полагаете, мисс, что полиции следует вмешаться?
- Положительно.
Загадочная улыбка, словно кровавый разрез на лице, моментально слетела с ее губ, растворившись в холоде больших светлых глаз.
— Тогда я пошла, — сказала Линда.
— Разве я так сказала? Какая глупость! Я думала о другом. Вы хотите о чем-то спросить меня?
— Простая формальность, мисс. Поскольку вы, надо полагать, последней видели Марион Хеммонд до того, как она потеряла сознание…
— Иди, — кивнула Никки, — по-моему, он вполне симпатичный молодой человек.
— Я — последняя? Почему вы так думаете?
— И вежливый! — со смехом добавила Линда и направилась искать Томаса.
Доктор Фелл взглянул на нее в некотором замешательстве.
— А я что, не вежливый? — возмутился Фокс ей вслед. Найти кого-то в таком скопище народу было непросто. Наверняка было бы легче, если б здесь были одни незнакомые Линде люди, но, к превеликому своему сожалению, она знала почти всех, и это автоматически становилось проблемой. Потому что со всеми этими знакомыми следовало поздороваться, одобрить прикид, спросить «как дела?», отмахнуться от назойливых вопросов самой и непременно добавить: «Извини, я спешу», чтобы не прослыть особой, которая не узнает своих друзей. Правда, из всех присутствующих здесь назвать друзьями Линда смогла бы только Никки и Фокса, но это к делу не относилось.
— Наш друг Хеммонд, здесь присутствующий, — проговорил он, — мне… кхм!.. передал разговор, состоявшийся у вас с ним в библиотеке вечером. Вы помните?
— Да.
Наконец она увидела Томаса, который прогуливался с баночкой пива в руке, то и дело посматривая по сторонам.
— Приблизительно в половине двенадцатого Марион Хеммонд вошла в библиотеку и прервала вашу беседу Кажется, вы сделали ей какой-то подарок и она попросила вас подняться в ее комнату, а сама она тем временем собиралась переговорить с братом. — Доктор Фелл громко откашлялся. — Вы помните?
— Эй, Томас! — воскликнула Линда и помахала рукой. Он посмотрел в ее сторону и помахал в ответ.
— О да! Да, конечно.
— Привет! — сказала девушка, подходя. — Я насилу нашла тебя!
— И потому, надо думать, вы отправились в комнату мисс Хеммонд.
— Ах да, я сразу не сообразила! Конечно, так и было.
- Да, отыскать здесь кого-либо не просто, — кивнул он. — Признаться, я уже подумывал о том, что не найду тебя здесь. Кстати, а где твоя подруга?
— Вы сразу туда пошли, мисс?
— Никки? Танцует вместе со своим парнем Фоксом. Может, ты его знаешь?
Фэй, напряженно вслушиваясь в его слова, покачала головой:
— Нет. Я поняла, что Марион хотела… поговорить наедине с мистером Хеммондом, и подумала, что у меня есть немного времени, чтобы переодеться. Я зашла в свою комнату, надела сорочку, халат и туфли. Затем пошла наверх…
— Немного. Мы познакомились не далее, как вчера и он даже успел поведать мне о своих бурных отношениях с инопланетянами… Так он парень Никки?
— Сколько времени вы потратили?
— Тебя это разочаровало?
— Минут десять или пятнадцать. Марион успела подняться раньше меня.
— Хорошо. Дальше.
— Если быть откровенным, то да. Но ничего страшного, хочешь потанцевать?
Луна уже покидала небосвод, ее свет тонул в сгущавшемся перед рассветом мраке. Наступал час, когда смерть ищет больных людей или проходит вблизи от здоровых. С юга и востока к дому подступал плотными рядами дубов и кленов старый лес, где когда-то охотился Вильям Завоеватель; вековечный и одряхлевший лес, который напряженно молчал весь вечер, а теперь зашептал, Зашелестел под легким, ерошившим листву ветерком. Луна уносила с собой все краски, оставляя земле один серый цвет. Таким сделался и цвет губ Фэй.
— С удовольствием.
— Я подарила Марион, — рассказывала она, — флакончик французских духов, «Жоли» номер три.
Около полуночи гости начали потихоньку расходиться по домам. Замолчала музыка. Остались только те, кто вызвался помочь хозяйке с уборкой, в том числе и наши друзья. Когда же, наконец, все было убрано или, по крайней мере, большая часть всего, а стрелки на часах показывали пол второго, Фокс, Николь, Линда и Томас отправились домой.
Доктор Фелл снял пенсне.
По дороге Никки и Рой где-то отстали, а Линда и Томас, неспеша шли вперед, переговариваясь у полголоса.
— A-а! Тот самый флакончик с красно-золотой наклейкой, который сейчас стоит на ночном столике?
— Какое счастье, что завтра выходной! — сказала Линда. — Иначе, я сомневаюсь, что вообще смогла бы утром встать с постели.
— Возможно… стоит. — Ее лицо снова исказила непонятная усмешка. — Во всяком случае, она его туда поставила, рядом с лампой. Сама села в кресло.
— Действительно, — отозвался Том и добавил, — хотя я бы предпочел вообще не спать.
— Хорошо. Дальше.
— Почему? — Линда заглянула в его темные глаза.
— Флакончик маленький, но духи ей понравились. Она угостила меня шоколадными конфетами из коробки. Конфеты у меня в комнате, внизу.
— Мне не хочется жаловаться, — Томас искривил губы в горькой усмешке, — но уже чертову уйму времени мне снятся кошмары. Значение которых я не могу понять до конца. И это очень угнетает.
— Хорошо. Дальше.
— Бедненький! — Линда взяла Тома под руку. — Я тебя понимаю! Мне, например, сегодня тоже приснился кошмар про какие-то снежинки и про смерть… Но поверь, Том, кошмары не могут продолжаться вечно. Должно же когда-то наступить время и для красочных грез.
— Я… по правде сказать, не знаю, что вас может интересовать. Мы разговаривали. Я нервничала, ходила взад и вперед…
— Спасибо тебе, Линда, я буду надеяться, что так и будет.
Перед мысленным взором Майлза Хеммонда всплывали недавние картины. Вот он, выпрыгнув из окна библиотеки, идет прогуляться к лесу, вот смотрит в сторону дома, где в освещенном окне второго этажа, на мрачном фоне Грейвуда, мелькает женский силуэт…
— Марион меня спросила, почему я нервничаю, я ответила, что сама не знаю. Говорила почти одна она, рассказывала о своем женихе, о брате, о планах на будущее. Лампа стояла на ночном столике, я уже говорила, а рядом — флакон духов. Когда пробило полночь, она сказала: «Ну, пора…» — и мы пошли спать, я спустилась к себе вниз. Вот и все, что я могу вам сообщить.
«Наверное, это действительно очень страшные сны…» — подумала Линда.
— Мисс Хеммонд не была возбуждена или чем-то встревожена?
Потом Никки и Фокс снова материализовались неподалеку, и Фокс принялся травить анекдоты, доводившие всю четверку едва ли не до истерики.
— О нет!
Наконец они дошли до дома Никки, тут же попрощался и Фокс — его дом они уже прошли, но он провожал девушку, и потому теперь ему предстояло возвращаться назад.
Доктор Фелл покашлял, засунул потухшую трубку в карман, медленно снял пенсне и, держа его на некотором расстоянии от глаз, стал внимательно разглядывать стекла, хотя в темноте они были почти не видны. Его откашливание и сопение — признак напряженных умственных усилий — становились все громче.
Далее Линда и Томас продолжили путь вдвоем, болтая о всяких пустяках, а когда Линда остановилась у своего дома и стала прощаться, Томас сказал:
— Вы, конечно, знаете, что мисс Хеммонд едва не скончалась от ужаса?
— Да, это, наверное, было что-то очень страшное.
— Линда, ты самая прекрасная девушка из всех, с кем мне приходилось когда-либо общаться и мне бы очень хотелось сделать тебе что-нибудь приятное. Скажи, примешь ли ты от меня маленький подарок?
— Не могли бы вы, мисс, поделиться своим мнением насчет этого невидимого страшилища?
- Если ты хочешь этого, то я с большой признательностью приму его.
— Боюсь, что нет. Не знаю.
— Тогда не поделитесь ли вы своими соображениями, — продолжал доктор Фелл таким же ровным голосом, — по поводу аналогичного загадочного случая шестилетней давности, связанного со странной гибелью Говарда Брука? — Не дав ей ответить и продолжая сосредоточенно рассматривать свое пенсне, доктор Фелл прибавил, словно бы мимоходом. — Кстати, мисс Сетон, некоторые люди любят писать интересные письма. В них далеким адресатам доверяется то, что никому нельзя рассказать, скажем, в родном городе. Вам не случалось… кхм!.. наблюдать такое? Нет?
— Спасибо, — Том принялся рыться в кармане, после чего извлек оттуда серебряный кулон, размером с большую монету. Он был выполнен в виде двух змей, которые оплетали красивый голубой камень, чистый и прозрачный, как роса. Кулон выглядел старинным, словно дорогая древняя монета.
Когда доктор Фелл, не получив ответа, заговорил снова, Майлзу Хеммонду показалось, что характер беседы несколько изменился.
— Это тебе, — сказал Томас, протягивая ей украшение.
— Вы хорошо плаваете, мисс Сетон?
— Мне?!! Но… он же, должно быть, безумно дорогой!!
Пауза.
— Ничего страшного… Линда, пожалуйста, я прошу тебя… пусть это будет тебе на память обо мне!
— Ладно. Спасибо. Ведь он действительно просто прелесть. Спасибо, Том.
— Довольно хорошо! Но я не отваживаюсь на далекие заплывы. Из-за больного сердца.
— А я позволю себе предположить, мисс, что при необходимости вы отважитесь и на подводное плавание.
Томас вложил кулон в руку Линды, после чего поблагодарил за чудно проведенное время и ушел. А Линда пошла домой.
По лесу прошел стон и гул от налетевшего ветра, а Майлз уже твердо знал, что атмосфера в холле коренным образом изменилась — по вине Фэй Сетон: она уже не притворялась невозмутимой, она едва сдерживалась, чтобы не выдать страшного волнения. Он ощущал ее неимоверное душевное напряжение, чреватое взрывом, который он недавно видел и слышал на кухне у плиты, напряжение, которое теперь вызвал и усилил доктор Фелл. Фэй — знала. Доктор Фелл — знал. Губы Фэй раздвинулись в немом крике, зубы блеснули в темноте.
В тот момент, когда она отступила на шаг, словно защищаясь от доктора Фелла, дверь спальни Марион распахнулась.
Заброшенный старый коттедж. Его стены облупились, штукатурка обсыпалась, в облупившихся истрескавшихся рамах почти не осталось стекол, хлопают ставни.
Желтый свет лампы озарил холл. Жорж Антуан Риго в рубашке с засученными рукавами глядел на них почти в отчаянии.
— Вы слышите? — закричал он. — Я не могу так долго поддерживать ее сердце. Где доктор? Почему его нет? Где он застрял?..
Линда осмотрелась вокруг и обнаружила, что коттедж находится в саду, довольно большом, как для сада, но слишком маленьком для парка. Когда-то, несомненно, он был очень красив. Об этом свидетельствовали остатки мраморных изваяний, видневшихся то тут, то там и некогда изящно выложенные гладкими камешками дорожки. Впрочем, это были не единственные признаки былой красоты. Каждое дерево и каждый куст нес в себе ее отпечаток, теперь утраченной. Впрочем, это придавало саду какую-то особую прелесть, которая теряется в садах ухоженных, и объяснить которую нет никакой возможности. Ее можно только прочувствовать.
Профессор Риго вдруг умолк.
Осень. Порыв холодного ветра, пробирающего до самых костей, до самой последней волосинки на голове, дохнул девушке прямо лицо. С собой он принес не только пыль и несколько сухих травинок, но и темно-красный кленовый лист. «Наверняка это последний листочек, сорванный с клена…» — почему-то подумалось девушке.
Поверх его плеча, вытянув шею, Майлз увидел через открытую дверь внутренность спальни. Он увидел Марион, свою сестру Марион, лежащую на смятых простынях; револьвер 32-го калибра, не сослуживший службы, валялся на полу у кровати; темные волосы Марион разметались по подушке, руки раскинуты в стороны, правый рукав поднят до локтя — обнажена вена для уколов. Она казалась распятой на кресте.
В этот миг достаточно было одного жеста, чтобы их всех охватил ужас, ужас вековечного дремучего леса по имени Нью-Форест.
Мертвые цветы на когда-то пышных клумбах. Они выглядели так, словно холод настиг их в самую пору расцвета и мгновенно убил. Лепестки цветов еще не осыпались, но остались какими-то серыми, бесцветными и безжизненными, словно из них залпом выпили всю их красоту и жизненную силу.
Этот непроизвольный жест сделал профессор Риго, взглянув налицо Фэй Сетон; Жорж Антуан Риго, доктор искусств, светский человек, знаток человеческих душ, инстинктивно поднял вверх два сложенных пальца в знак молчаливого заклятия от дурного глаза.
От дома Линду отделяло довольно приличное расстояние, но почему-то она не сомневалась, что ей нужно именно туда. К тому же, порывы ледяного ветра стали учащаться и усиливаться. Они без труда сгибали довольно крепкие на вид деревья едва ли не до земли. По всей видимости, надвигалась буря. Убедиться в этом было не сложно, стоило только посмотреть на небо, покрытое зловеще-черными тучами и, опять же, обратить внимание на ветер, который уже начинал внушать серьезные опасения. Выход был только один — добраться до коттеджа прежде чем буря доберется до нее. Не долго думая девушка сорвалась с места и побежала к дому.
Она бежала вперед, но словно бы не двигалась с места. То ли дом был так далеко, то ли ветер был так силен, но за несколько минут бега она сдвинулась всего лишь на несколько метров. Так бывает, когда в кошмарном сне убегаешь от чудовища: ты бежишь, но от этого не никакого толку, а чудовище наоборот — движется с такой завидной скоростью, словно оно только тем и занимается в свободное от кошмаров время, что совершает спринтерские забеги по пересеченной местности. Только здесь вместо чудовища была буря. И она приближалась. Линда обернулась и совершенно отчетливо увидела воронку смерча, который кружился вдалеке, увлекая в свои смертоносные объятья все, что попадалось под руку. Или что у него там? Ей тут же вспомнилась сказка, которая безумно нравилась ей в детстве — про девочку и ее собаку, которых подобный смерч унес в Волшебную Страну. Тогда же, в детстве, она очень жалела, что в их краях не бывает подобных ураганов, и ни капли не сомневалась, что случись все же что-то подобное, смерч непременно перенесет ее в страну детских грез. Сейчас же, у нее тоже не было сомнений, но по совсем другому поводу: если она попадет во власть урагана — живой ей оттуда не выбраться.
Глава XII
Неожиданно ветер утих, и Линда ощутила, что теперь бежать стало намного легче. Она в одно мгновение преодолела расстояние до дома, взбежала на порог и рванула на себя дверную ручку. Дверь, как ни странно, оказалась не заперта и девушка очутилась под защитой стен. Здесь она перевела дух, после чего огляделась по сторонам. Коттедж оказался обыкновенным заброшенным домом. На полу и мебели лежал вековой слой пыли, а по углам висела такая паутина, которой бы не постыдился какой-нибудь Спайдермен среднего разлива или старушка-Шелоб на пенсии. В доме, как и следовало ожидать, царила тьма. Мало того, что и на улице было пасмурно, так еще и давно немытые окна не пропускали свет.
Майлзу Хеммонду приснился сон.
Девушка сделала несколько неуверенных шагов вперед, но тут же с пола взвилась целая туча пыли, которая миг набилась в глаза и нос, а Линда оглушительно чихнула. Видимость на некоторое время ухудшилась, а когда пыль расселась на свои насиженные места, то девушка обомлела… Начать хотя бы с того, что здесь уже не было так темно, как раньше. И находилась она не в пыльном и темном домике, а в какой-то огромной галерее, тоже, правда, запущенной вне всякой меры. По обе стороны галереи Линда увидела стрельчатые окна, высотой в два человеческих роста, до половины скрытые тяжелыми портьерами. Паркетный пол был устлан алой (вернее, когда-то алой) дорожкой, которая укатывалась куда-то вглубь галереи и, кажется, вела к ступеням, видневшимся во мраке.
Той ночью в Грейвуде, с субботы на воскресенье, ему снилось, что он сидит в вольтеровском кресле под яркой лампой в холле на первом этаже и выписывает из какой-то большой книги следующий текст: «Согласно народным легендам славянских народов, вурдалак, или вампир, — это оживающий покойник, иными словами, мертвец, который лежит днем в могиле, а с наступлением ночи отправляется на поиски жертвы. В Западной Европе, в частности во Франции, вампиром считается злой дух, который имеет вид обычного человека и живет среди людей, но способен, пребывая в трансе или во сне, покидать свое бренное тело и принимать образ призрачного существа, которое может околдовать или изуродовать человека». Далее текст продолжался на латинском языке.
Линда оглянулась. Но сзади ее поджидала очередная неожиданность — посреди всей этой древней роскоши торчала все та же дряхленькая дверь, которая и привела ее в коттедж, а вывела черт знает куда.
— Надо перевести, — сказал себе Майлз во сне. — В библиотеке должен быть латинский словарь.
И пошел туда за словарем, заранее зная, кого там встретит.
Линда взялась за дверную ручку и потянула на себя, но дверь не поддалась. Девушку пробрала дрожь, но вдруг до нее дошло, что дверь открывается от себя. А когда она все же открыла ее, то вдруг с ужасом обнаружила, что за дверью ничего нет. Абсолютно ничего. Сплошная пустота, черная зияющая пустота. Линда поспешно захлопнула дверь и в который раз перевела дух.
«Какой ужас! — мелькнула шальная мысль. — А ведь я едва туда не шагнула!»
Занимаясь изучением эпохи Регентства. Майлз потратил уйму времени, чтобы разобраться в характере леди Памелы Хойт, очаровательной красавицы, жившей при королевском дворе сто сорок лет тому назад, которая, не будь она так прекрасна и умна, наверняка вошла бы в историю как чародейка и чернокнижница. Во сне Майлз знал, что непременно увидит ее в библиотеке.
Однако страха он не ощущал. В библиотеке, как и полагалось, всюду грудились пыльные книги, а на одной из высоких книжных стопок сидела Памела Хойт в платье эпохи Регентства — из набивного муслина с узким поясом — и в широкополой соломенной шляпе. Напротив нее, тоже на книгах, сидела Фэй Сетон. Обе выглядели как в жизни, обыкновенные живые женщины. Во всяком случае, Майлз не заметил в них ничего необычного.
Ей больше ничего не оставалось делать, кроме как вернуться к исследованию дома. И стоило девушке сделать первый шаг по алой дорожке, как послышалось легкое шипение и сзади нее, по обе стороны от дорожки, вспыхнули свечи в высоких канделябрах. Удивляться уже не было сил, поэтому Линда просто пошла вперед, стараясь не обращать внимания на разные странности, все равно назад дороги нет.
— Не могли бы вы мне сказать, нет ли тут у моего дядюшки латинского словаря? — спросил Майлз.
И услышал во сне их безмолвный ответ, если можно так выразиться.
Свечи вспыхивали вслед за ней, словно по команде. Сначала это было жутковато, но потом Линда вошла во вкус и ей даже начали нравиться эти маленькие чудеса. Ведь если чудеса не случались с вами никогда, даже в самом мелком возрасте (подарки на Рождество от Санты не в счет), где гарантия, что они станут происходить хоть когда-нибудь! А тут столько кустарной магии, что хоть половником кушай. Осталось только убедиться, что нигде под портьерой не прячется какой-нибудь начинающий Копперфилд, который пялится на ее щенячий восторг и тихонько хихикает от удовольствия: «Вот как я провел эту дуреху!»
— Хотела бы надеяться, что есть, но не думаю, — любезно заметила леди Памела, а Фэй кивнула на небо:
— Вы можете вознестись и сами его спросить.
Для пущей убедительности Линда сошла с дорожки и на цыпочках подошла к портьере, которая, на ее взгляд, была самая подозрительная и наверняка скрывала за собой если не Копперфилда, то, как минимум, мышь. Подкравшись к окну на расстояние, позволяющее дотянуться до портьеры, Линда ухватилась за ее край и резко отдернула ее влево. Но, к превеликому ее разочарованию, ни подпольных иллюзионистов, ни мышей за шторой не оказалось. Пришлось возвращаться на освещенную территорию и продолжать свой путь по ковровой дорожке. Все равно выбора нет, а куда она приведет — страшно интересно!
За окном сверкнула молния. Майлз вдруг почувствовал, что ему страшно не хочется возноситься и спрашивать дядюшку о латинском словаре. Даже во сне он знал, что дядя Чарлз умер, но не это было причиной его волнения, которое перешло в дикий страх, сжавший сердце. Он не пойдет туда! Ни за что не пойдет! Но кто-то отрывал его от земли, тащил вверх, а Памела Хойт и Фэй Сетон смотрели на него широко раскрытыми глазами и не шевелились, как две восковые фигуры. В ушах звенело и грохотало…
Дорожка вывела ее к широкой мраморной лестнице. Но и здесь она не кончалась, а заманчиво скользила вверх, приглашая девушку следовать за собой. Устоять перед искушением было невозможно, и Линда не стала противиться. Она медленно зашагала по ступеням, невольно любуясь их красотой. Мрамор был черный. И если бы на лестнице не было бы столько пыли, то она могла бы стать образцом для подражания множества архитекторов. Ну, или, по крайней мере, объектом черной зависти! Подъем не был утомительным, Линда словно бы не замечала его. Ступеньки закончились как раз вовремя — девушка не успела устать — ее дыхание оставалось таким же ритмичным, как и в самом начале лестницы. За лестницей находилась довольно большая площадка, тоже уставленная канделябрами, а немного дальше вглубь, там, куда свет свечей не проникал достаточно хорошо, высились огромные двустворчатые двери, сейчас закрытые. Линда не стала долго думать и направилась прямо к ним. Она немного заколебалась, прежде чем положить ладонь на резную ручку одной из дверей, но потом все же любопытство взяло верх, и она коснулась дверной ручки, медленно повернула ее и дверь бесшумно приоткрылась.
Луч солнца упал налицо, и Майлз внезапно проснулся, не переставая цепляться за ручки кресла. Он сидел в кресле возле камина в нижнем холле. Еще не совсем очнувшись, он ждал, что вот-вот из библиотеки, находившейся рядом, за дверью, выйдут Фэй и покойная Памела Хойт.
Но кошмар не имел продолжения, Майлз сидел в уютном холле перед картиной Леонардо, ощущая тепло летнего солнца, а рядом упрямо трезвонил телефон. За секунду-другую звонок привел его в чувство, воскресив события прошедшей ночи.
К большому своему разочарованию, Линда не увидела за ними ничего интересного. Ни тебе цветочной оранжереи, увитой розами, ни гусеницы с кальяном на грибе, ни, наконец, горы расчлененных трупов и луж крови, в которые можно было бы уронить ключик… Только очередная полутемная галерея, правда, гораздо меньше, чем та, на первом этаже, в конце которой виднелись еще одни двери. Впрочем, надо отдать галерее должное, если бы с гусеницей Линда как-нибудь бы и смирилась, то оказаться в комнатке а-ля Синяя Борода ее не особенно прельщало, что бы там ни говорило не в меру разгулявшееся воображение.
Марион была вне опасности, пришла в себя, и доктор Гарвич сказал, что самое плохое уже позади. Да. Доктор Фелл отдыхал наверху в его, Майлза, спальне, а профессор Риго спал в комнате Стива Куртиса, ибо пока это были единственные жилые помещения в Грейвуде. Поэтому Майлзу больше ничего не оставалось, как провести ночь в вольтеровском кресле.
Дом, казалось, успокоился, утихомирился и наполнился утренней свежестью. Судя по солнцу, время близилось к полудню. Телефон продолжал звонить, и Майлз, добравшись до аппарата на столике у окна, взял трубку.
«Но ведь должно быть что-то интересное хотя бы за этой дверью!» — подумала девушка и перешагнула порог.
— Могу я поговорить с мистером Майлзом Хеммондом? — спросил женский голос. — Я — Барбара Морелл.
И тут до ее слуха донесся какой-то звук. Не производимый ею звук, как то биение сердца или шелест дыхания, а совершенно посторонний. Потом он повторился, а за ним последовал другой, немного похожий. Линда сделала несколько шагав вперед, прислушиваясь. Потом еще несколько шагов… она и не заметила, как оказалась у этих, следующих, дверей. Звуки стали громче. Теперь она смогла опознать их — где-то достаточно далеко невидимый музыкант неуверенно и неторопливо перебирал клавиши рояля.
Майлз вмиг забыл о сне.
Вторую дверь девушка открывала уже без колебаний. Как, впрочем, и следовало ожидать, за ними была очередная полутемная галерея, но слышимые ею звуки вдруг слились в тихую мелодию. Никогда раньше Линде не доводилось слышать ничего подобного и никогда, пожалуй, она не испытывала одновременно такие разные чувства. От этой музыки разрывалась душа. Хотелось плакать и смеяться, танцевать и забиться в дальний темный уголок, чтобы никто не помешал скорбеть о чем-то неизведанном, но в тоже время безвозвратно утерянном… А еще ее охватило страстное желание бежать навстречу источнику музыки сломя голову. Чтобы побороть эту напасть, Линде потребовалось довольно много времени и недюжинное самообладание. В конце концов, бежать — это слишком по-детски. Идти. Идти неспешным размеренным шагом, вот что присуще благовоспитанным девушкам. Тот факт, что Линда никогда не считала (и не собиралась считать) себя именно «благовоспитанной» тут почему-то не прокатил. Посему третью дверь она открывала вся такая благовоспитанная, что аж дурно делалось!
— Слушаю вас, — ответил он. — Вы, как я уже заметил, читаете мысли на расстоянии.
— Не совсем вас понимаю.
Еще одна галерея… музыка с каждым шагом становится все громче и громче, печальней и торжественней, величественней и задорней… еще одна галерея…
Майлз уселся под окном на пол, прислонившись спиной к стене, приняв позу, не вполне подходящую для джентльмена, но позволявшую, глядя на аппарат, который теперь находился на одном уровне с его головой, думать, что смотришь в глаза собеседника и можешь говорить обо всем откровенно.
— Если бы вы мне не позвонили, — продолжал он, — я непременно сам связался бы с вами по телефону.
Сколько таких галерей пришлось ей преодолеть, девушка уже не считала. Музыка полностью пленила ее разум и Линда ничего и никого не замечала вокруг себя, кроме Музыки, но даже это было прекрасно… Наконец, толкнув очередную дверь скорее по привычке, чем от любопытства, она очутилась в огромном помещении, у дальней стены которого стоял такой же огромный орган, а у клавиатуры на стульчике сидел человек, и исполнявший эти величественные аккорды.
— О! А для чего?
Линда прислонилась к притолоке и, закрыв глаза, практически утонула в завораживающей мелодии. Перед глазами всплывали неясные таинственные картины, то ли сон, то ли бред.
Ему почему-то доставляло удовольствие слышать ее голос. Эта Барбара Морелл казалась на редкость бесхитростным существом: даже в ее довольно рискованной проделке с членами «Клуба убийств» было что-то от детской шалости.
— Здесь у меня находится доктор Фелл… Нет-нет, он на вас не сердится! Он даже не вспоминает о клубе! Вчера вечером он пытался кое-что выудить у Фэй Сетон, но безуспешно. Он говорит, что вы — наша последняя надежда и если вы нам не поможете, все пропало.
— Я не совсем понимаю, — послышался нерешительный голос Барбары, — вы выражаетесь слишком туманно.
Что было дальше, девушка не помнила. Она словно бы провалилась куда-то… или потеряла сознание, а потом очнулась, только не было понятно, с чего бы ей терять сознание? Когда она все-таки справилась с этим шокирующим обстоятельством и к ней снова вернулась способность видеть, то она обнаружила, что сидит прямо на полу, возле дверей, через которые вошла сюда. Вокруг царил мрак и только вдалеке трепетало пламя свечи. Орган молчал. Точнее, замолчал только-только, с запозданием сообразила Линда, когда услышала легкий звук, похожий на стук крышки рояля.
— Видите ли… Послушайте! Могу я вас сегодня увидеть, вы будете днем в городе?
Пока Линда, так же ошарашенно, соображала, верны ли ее догадки и есть ли вообще у органа крышка, язычок пламени, сотворенный свечой, замигал и сдвинулся с места, а после медленно поплыл по направлению к девушке. По мере его продвижения темнота отступала, а вскоре Линда увидела, что свеча не плывет сама по себе, как казалось издалека, а ее несет в руке человек. Еще немного и девушка смогла разглядеть и его.
Пауза.
То был высокий мужчина, облаченный в черное. На нем были рубашка из наверняка дорогой черной ткани и довольно простые на вид брюки, заправленные в высокие сапоги, а сверху эдакий компромисс между плащом и удлиненным пиджаком, с застежками как у камзола. Все-таки скорее всего это был камзол. Потому что в одеянии этого человека, да и нем самом, чувствовалось что-то такое древнее, будто он только что сошел с какой-нибудь старинной картины.
— Думаю, да.
Что же касается его внешности, то по ней возраст не угадывался. Линда с равным успехом могла дать ему как сорок, так и двести сорок лет. Незнакомец подошел к девушке, все так же довольно глупо восседавшей на полу и протянул ей ладонь.
— Сегодня — воскресенье. Кажется, — он лихорадочно рылся в памяти, — кажется, ближайший поезд в час тридцать. Я буду в дороге часа два. Где я смогу вас найти?
— Разрешите помочь вам встать, — сказал он с улыбкой. — Естественно, человек в праве сидеть там, где ему заблагорассудится, но все же я считаю, что подобное положение не пойдет вам на пользу!
Барбара молча размышляла.
— Спасибо, — сказала Линда, подавая ему руку. — Я, вообще-то, могу встать и сама, но мне не хочется вас обижать!
— Я могла бы встретить вас на вокзале Ватерлоо. А потом можно где-нибудь посидеть за чашечкой чаю.
— Прекрасно! — Переживания прошлой ночи вновь нахлынули на него. — Я могу вам сейчас сказать лишь, что сегодня ночью здесь случилось нечто страшное. То, что произошло с моей сестрой, выше человеческого понимания. Если бы только нам удалось найти объяснение…
Майлз поднял глаза.
— Я тронут вашим расположением, к моей скромной персоне, — ответствовал незнакомец. Честно говоря, Линде показалось, что он явно иронизирует, но его лицо было непроницаемо, словно каменная статуя. — Что же, добро пожаловать в мою обитель! Тут, правда, немного темно, но я не ждал гостей, посему прошу меня великодушно простить!
Из коридора в холл вошел Стивен Куртис, как всегда, невозмутимый и элегантный — в соломенной шляпе, летнем сером костюме и с зонтиком под мышкой, — вошел и, услышав последние слова Майлза, замер на месте.
Майлз страшился предстоящего разговора со Стивом о непонятном недомогании Марион. Конечно, все хорошо, она не умрет, но… Он быстро прервал разговор по телефону.
— Не стоит волноваться по этому поводу! — поспешила заверить его Линда. — Мне у вас очень нравится! И если бы вы были столь добры, оказать мне небольшую любезность, то все было бы просто замечательно!
— Извините, Барбара, я должен закончить. Мы скоро увидимся. — И повесил трубку.
— Мда? — мужчина живописно изобразил на лице полное недоумение. — И какую же любезность?
Стивен, на лице которого появилось легкое беспокойство, стоял и смотрел на своего будущего шурина, сидящего на полу, небритого, взлохмаченного, полуодетого.
— Послушай, дружище…
— Сказать, кто вы и как я здесь оказалась! — ответила Линда, вглядываясь в его лицо. Его внешность показалась Линде довольно привлекательной. Красивые черты лица обрамляли белокурые волосы, вьющиеся и ниспадавшие на плечи, а улыбка была такой заразительной, что глядя на нее нельзя было не улыбнуться следом. Но все же не лицо показалось девушке особенно привлекательным, вернее, не совсем оно. А неподвижный взгляд пронзительно-голубых глаз, от взгляда которых у нее внутри что-то оборвалось и на место возвращаться, по-видимому, не спешило.
— Все в порядке! — перебил его Майлз, вскакивая на ноги. — Марион чуть не отдала Богу душу, но сейчас дело идет на поправку. Доктор Гарвич говорит…
— Марион? — воскликнул Стив и изменился в лице. — Что стряслось? Что случилось?
— На второй вопрос ответить совсем не сложно! — промолвил он, и Линда отметила, что голос у него довольно хриплый, но от того, почему-то, не лишенный своеобразного шарма. — Ты просто шла тропой танцующих снежинок, а оттуда совсем недалеко до моего дома.
— Кто-то забрался ночью в ее комнату и испугал почти до смерти, но дня через два-три она опять расцветет, как роза, ты не пугайся.
Несколько секунд оба молча глядели друг на друга; наконец Стивен, этот выдержанный, бесстрастный человек, прикусил зубами деревянную ручку своего зонтика, а потом, размахнувшись, в сердцах ударил им по краю стоявшего у окна стола.
— Тропой танцующих снежинок? — переспросила Линда, наморщив лоб. — Где-то я уже это слышала! Знать бы еще где? Ну ладно, а как насчет первого вопроса?
От удара металлический остов зонтика погнулся, искореженные спицы растопырили черную материю, и этот нелепый, теперь ни на что не годный предмет стал похож на подбитую птицу и почему-то внушал жалость.
- Первого вопроса?
— Наверное, эта проклятая библиотекарша?.. — спросил Стив, почти успокоившись.