35. Там же, 219.
36. Fokine, Memoirs of a Ballet Master, 148.
37. Benois, Reminiscences, 285.
38. Vassiliev, Beauty in Exile, 21.
39. Baxter, The Golden Moments of Paris, 31–32; Scheijen, Diaghilev, 202.
40. Vassiliev, Beauty in Exile, 28.
41. Mary E. Davis, Classic Chic: Music, Fashion and Modernism, Berkeley: University of California Press, 2008, 22–23.
42. Vassiliev, Beauty in Exile, 28, 35.
43. Lifar, Diaghilev, 135; Scheijen, Diaghilev, 201.
44. Интервью Стравинского, 1960-е годы, www.youtube.com/watch?v=RZEsmbcwngY.
45. Fokine, Memoirs of a Ballet Master, 158, 165.
46. Walsh, Stravinsky, 143.
47. Karsavina, Theater Street, 198.
48. Там же, 199; Bronislava Nijinska, Early Memoirs, Durham, N.C.: Duke University Press, 1992, 273.
49. Karsavina, Theater Street, 200.
50. Lynn Garafola, Diaghilev’s Ballets Russes, Oxford: Oxford University Press, 1989, xi.
51. Craft and Stravinsky, Memories and Commentaries, London: Faber, 1981, 38.
52. Kahan, Music’s Modern Muse, 166.
53. Walsh, Stravinsky, 138.
54. Kodicek, Diaghilev, 84.
55. Scheijen, Diaghilev, 264.
56. Walsh, Stravinsky, 180; Пуччини тоже счел его музыку «безумием… чистой какофонией», Mosco Carner, Puccini: A Critical Biography, New York: Holmes & Meier, 1977, 173.
57. Scheijen, Diaghilev, 265.
58. Walsh, Stravinsky, 180–181.
59. Там же, 179; Benois, Reminiscences, 346, 347.
60. Lifar, Diaghilev, 143.
61. Lopokova, Dancing for Diaghilev, 442.
62. Walsh, Stravinsky, 202–203.
63. James S. Williams, Jean Cocteau, London: Reaktion Books, 2008, 50, 51; Jann Pasler, Writing Through Music: Essays on Music, Culture, and Politics, Oxford: Oxford University Press, 2008, 147.
64. Walsh, Stravinsky, 203.
65. Davis, Ballets Russes Style, 94; см. также Thomas Forrest Kelly, First Nights: Five Musical Premieres, New Haven: Yale University Press, 2000, глава 5.
66. Davis, Ballets Russes Style, 94. Эдит Уортон посетила одно из представлений, но не самое первое. Она сочла жесткий примитивизм «Весны священной» «выдающимся» и пришла на спектакль еще раз.
67. Интервью 1960-х, цитируется по Craft and Stravinsky, Expositions and Developments, 143.
68. Kahan, Music’s Modern Muse, 185.
69. Интересную оценку предполагаемого «бунта» на премьере см. ниже https://notanothermusichistorycliche.blogspot.com/2018/06/did-stravinskys-rite-of-spring-incite.html
70. Schiejen, Diaghilev, 272–273.
71. Lopokova, Dancing for Diaghilev, 42, 44.
72. Peter Hill, Stravinsky: The Rite of Spring, Cambridge: Cambridge University Press, 2008, 30.
73. Walsh, Stravinsky, 204.
74. Marie Rambert, Quicksilver, The Autobiography of Marie Rambert, London: Macmillan, 1972, 65.
75. Walsh, Stravinsky, 599.
76. Там же, 206.
77. Salisbury, Black Night, White Snow, 217.
78. Benois, Reminiscences, 284.
Глава 3. «Париж научил меня, обогатил, поставил на ноги»
1. David C. Gordon, French Language and National Identity (1930–1975), Berlin: De Gruyter Mouton, 1978, 35.
2. К 1872 году почти половина русско-еврейского населения Франции жила в Париже. См.: Nancy L. Green, The Pletzl of Paris: Jewish Immigrant Workers in the Belle Époque, Boulder, Colo.: Lynne Rienner Publishers, 1985.
3. Первая квартира Ленина на улице Бонье была большой и просторной, но стоила слишком дорого, 840 франков в год плюс 60 франков налогов и примерно столько же за консьержа. В июле 1909 года Ленин переехал в более дешевую двухкомнатную квартиру в доме 4 по улице Мари-Роз. Троцкий, приезжавший в Париж в ноябре 1914-го, часто заходил в «Ротонду» и в ресторан «Балти»; он дружил с Диего Риверой, и их часто видели вместе в парижских кафе.
4. People and Life, 68, 69.
5. Маревна, цитируется по Obolensky, Russians in Exile, People and Life, 69.
6. Obolensky, Russians in Exile.
7. Nina Gourfinkel, Lenin, New York: Grove Press, 1961, 82.
8. Rappaport, Conspirator, 184. О жизни Ленина в Париже см. главу 12.
9. Carter Elwood, The Non-Geometric Lenin: Essays on the Development of the Bolshevik Party, 1910–1914, London: Anthem Press, 2011, 129.
10. People and Life, 75, 82.
11. Crespelle, Chagall, 21.
12. Kluver, Kiki’s Paris, 63.
13. Léon-Paul Fargue, Le piéton de Paris, Paris: Gallimard, 1998, 140–141.
14. People and Life, 83.
15. Там же, 88.
16. Там же, 86.
17. Там же, 94.
18. Drot, Les heures chaudes, 25.
19. Klüver, Kiki’s Paris, 59, 219.
20. Drot, Les heures chaudes, 22.
21. Klüver, Kiki’s Paris, 59. «Улей» удалось спасти от сноса в 1960-х благодаря кампании, начатой Жан-Полем Сартром, Жаном Ренуаром и другими. Его отремонтировали, и там до сих пор предоставляются студии для художников.
22. Les Russes, 68.
23. Там же, 70.
24. Drot, Les heures chaudes, 26, 164; Les Russes, 68, 70.
25. The London Magazine, 4: 5, 1964; www.thelondonmagazine.org/archive-memories-of-modigliani-by-anna-akhmatova
26. Anna Akhmatova, My Half Century: Selected Prose, Evanston: Northwestern University Press, 1992, 76.
27. Amanda Haight, Akhmatova: A Poetic Pilgrimage, Oxford: Oxford University Press, 1976, 16; см. также Lucy Davies, «Modigliani and the Russian Beauty: The Affair That Changed Him», Telegraph, April 15, 2015.
28. См. Tamara Eidelman, «Modigliani and Akhmatova in Paris», Russian Life, March 5, 2016.
29. В 1963-м, в хрущевскую «оттепель», Ахматовой наконец позволили опубликовать том своих стихов «Бег времени». Он вышел ограниченным тиражом и быстро был распродан. Ахматова выбрала для обложки рисунок, выполненный Модильяни в 1911 году. Она написала прекрасное исследование «Воспоминания о Модильяни», впервые опубликованное уже после ее смерти в The London Magazine 4: 5, 1964.
30. Les Russes, 70; Alexander, Chagall, 128.
31. Klaus H. Karl, Soutine, New York: Parkstone International, 2015, 31.
32. Alexander, Chagall, 114–115.
33. Там же, 102.
34. Crespelle, Chagall, 79.
35. Alexander, Chagall, 101.
36. Там же, 114–15.
37. Wiser, Crazy Years, 96.
38. См. Crespelle, Chagall, 35–40.
39. Alexander, Chagall, 122–123.
40. Karl, Soutine, 34.
41. Anglade, La vie quotidienne, 64.
42. People and Life, 99.
43. Alexander, Chagall, 112.
44. Rappaport, Conspirator, 174; Robert Service, Lenin, Cambridge: Harvard University Press, 2000, 189.
45. Belle Époque, 132, см. рис. XVIII и XIX.
46. Belle Époque, 188–189. В 1912 году доллар стоил шесть франков, соответственно эта сумма составляла 166 667 долларов, около 4 435 000 долларов на современные деньги.
47. Muriel Delahaye, Miss Daisy’s Secret Russian Diary, 1916–1918, Kibworth Beauchamp, Eng.: Matador, 2017, 184.
48. Anatoli Nekludoff, Diplomatic Reminiscences Before and During the World War, 1911–1917, London: Dutton, 1920, 222–223.
49. Там же, 223.
50. Elisabeth Marbury, My Crystal Ball: Reminiscences, London: Hurst & Blackett, 1924, 229.
51. Irene Castle, Castles in the Air, New York: Doubleday, 1958, 80.
52. Там же, 81–83.
53. Zinaida Gippius, «Dmitrii Merezhkovsky», в Buslakova, Russkii Parizh, 44–45. О Мережковском и Гиппиус в тот период см. также: Salisbury, Black Night, White Snow, 216–219.
54. Crespelle, Chagall, 115.
55. В 1914 году русское население Франции составляло 30–40 тысяч человек. См.: Durkheim, «Report on the Situation of Russians in France in 1916», 184. Автор был главой комитета беженцев при французском министерстве внутренних дел и составил этот отчет в ответ на кампанию против русских эмигрантов, особенно евреев, которые обвинялись в отказе исполнять свой долг перед Россией и Францией.
56. Durkhheim, «Report», 184.
57. People and Life, 161.
58. Durkheim, «Report», 190.
59. Там же, 185.
60. См. People and Life, 167–168; Durkheim, «Report», 185.
61. People and Life, 223.
62. Schiejen, Diaghilev, 331.
63. People and Life, 218–219.
64. «New Mecca», 17–18.
65. People and Life, 220.
66. Там же, 223.
67. Там же.
Глава 4. «Мы пережили свою эпоху и были обречены»
1. Exile, 56.
2. Paléologue, Ambassador’s Memoirs, 368.
3. Norman Stone, The Eastern Front, 1914–1917, London: Penguin, 1998, 261–262; Robert Cowley, The Great War: Perspectives on the First World War, London: Random House, 2004, 229.
4. Paléologue, Ambassador’s Memoirs, 903; Belle Époque, 220.
5. Paléologue, Ambassador’s Memoirs, 904.
6. Things, 302, 306.
7. Grand Duke Paul, цит. в Chavchavadze, Grand Dukes, 132.
8. Smith, Former People, 133.
9. Там же, 76–79.
10. Brackman, The Secret File of Joseph Stalin, 125.
11. Things, 339.
12. Smith, Former People, 132–33.
13. О русских беженцах в Кисловодске того времени см.: Ignatieff, The Russian Album, глава 7.
14. Meriel Buchanan, Victorian Gallery, London: Cassell, 1956, 60.
15. Clarke, Hidden Treasures, 80.
16. Там же, 89, 127.
17. Robien, Diary of a Diplomat, 153–154.
18. Things, 340.
19. Robien, Diary of a Diplomat, 153–154; Things, 341.
20. Things, 341.
21. Jevakhoff, Les Russes blancs, 59.
22. Things, 351.
23. Paley, Memories of Russia, chapter XIX; www.alexanderpalace.org/memoriesrussia/index.html; Smith, Former People, 326.
24. Nostitz, Countess, Romance and Revolutions, London: Hutchinson, 1937, 117.
25. Robien, Diary of a Diplomat, 225–226.
26. Gabriel, Memories in the Marble Palace, 316.
27. Things, 350.
28. Charlotte Zeepvat, Romanov Autumn: The Last Century of Imperial Russia, Stroud, UK: Sutton, 2006, 261–62.
29. Things, 356–357.
30. Там же, 369.
31. Там же, 373.
32. Там же, 374.
33. Там же, 382.
34. George, Romanov Diary, 232–233.
35. Там же, 237.
36. Exile, 118.
37. George, Romanov Diary, 229; Exile, 118; Paley, Memories, глава XXXV.
38. Paley, Memories, глава XXV.
39. George, Romanov Diary, 233–234, 238.
40. Gabriel, Memories in the Marble Palace, 319.
41. Perry, Flight, 208; Cockfield, White Crow, 241.
42. Arkadi Vaksberg, The Murder of Maxim Gorky: A Secret Execution, New York: Enigma Books, 2007, 90.
43. Антонина Романова. «Как был спасен князь Гавриил Константинович». Иллюстрированная Россия, 1934, 9: 14.
44. Gabriel, Memories in the Marble Palace, 339; Антонина Романова. «Как был спасен князь Гавриил Константинович». Иллюстрированная Россия, 1934, 9: 15.
45. Иосиф Лейбович Герцони был врачом и гинекологом. См. Vaksberg, The Murder of Maxim Gorky, 90–91.
46. Gabriel, Memories in the Marble Palace, 345–346; см. Также: Антонина Романова, 40, 20.
47. George, Romanov Diary, 238–239; Paley, Memories, глава XXXVII.
48. Exile, 117.
49. Cockfield, White Crow, 241.
50. См.: Brummer, «Les derniers jours», 264–266; George, Romanov Diary, 239; Marie, Exile, 118–22; Flight, 209.
51. Brummer, «Les derniers jours», 265–266; Cockfield, White Crow, 245. Многие российские веб-сайты подтверждают дату казни 30 января. См., например, http:// deduhova.ru/statesman/velikij-knyaz-pavel-aleksandrovich
52. Brummer, «Les derniers jours», 265–266.
53. Cockfield, White Crow, 245; Grand Duke, 334; Janet Ashton et al., The Other Grand Dukes: Sons and Grandsons of Russia’s Grand Dukes, Richmond Heights, CA: eurohistory.com, 2013, 132.
54. Van der Kiste and Hall, Xenia, 143; Cockfield, White Crow, 242; Lobashkova, Knyaz imperatorskoi krovi Gavriill Konstantinovich, 59.
55. Письмо к великой княгине Ксении, 19 февраля 1919 года, у Van der Kiste and Hall, Xenia, 143.
56. Belle Époque, 226; Exile, 123; см. Paley, Memoirs, глава XLII.
57. Mitterrand, Mémoires d’exil, 53.
58. Belle Époque, 227.
59. Frances Welch, The Russian Court at Sea: The Last Days of a Great Dynasty, London: Short Books, 2011, 25–26.
Абрахам Меррит
Жители ада
К северу от нас уходил в зенит луч света. Его источник был скрыт горой. Луч образовывал столб голубого тумана с такими резкими границами, какие были бы у дождя, идущего из тучи с четкими краями. Похоже на луч прожектора в ажурной дымке. Теней он не отбрасывал.
На его фоне четко видны были пять черных вершин, и я понял, что вся гора по форме напоминает руку. Рука, казалось, вытянулась вперед. Такое впечатление, как будто она что-то отталкивает. Сверкающий луч мгновение стоял неподвижно, потом разбился на мириады маленьких блестящих шаров, которые, постепенно опускаясь, брызнули по всем направлениям. Казалось, они что-то ищут.
Лес затих. Все лесные звуки словно затаили дыхание. Я чувствовал, как жмутся к ногам собаки. Они тоже молчали, но каждая мышца их тел была напряжена, шерсть стояла дыбом, а глаза, устремленные на опускающиеся огни, остекленели от ужаса.
Я повернулся к Андерсону. Он тоже, смотрел на север, где снова поднялся луч.
— Это не может быть простым северным сиянием, — сказал я, почти не шевеля губами. Горло у меня пересохло, как будто Лао Цзай насыпал мне в рот свой порошок страха.
— Во всяком случае я такого не видел, — ответил Андерсон так же тихо. — И кто слышал о северном сиянии в это время года?
Он высказал мою собственную мысль.
— Мне почему-то кажется, что там идет охота, — сказал он, — какая-то нечестивая охота… и хорошо, что мы от нее далеко.
— Каждый раз, как поднимается свет, гора будто движется, — сказал я. — Что она отталкивает, Старр? Она заставляет меня думать о замороженной облачной руке, которую Шан Надур установил перед Воротами Призраков, чтобы удержать их в логове, высеченном для них Эблисом.
Он поднял ладонь, прислушиваясь.
С севера, высоко над головой донесся шепот. Не шорох северного сияния, а шепот. Он напоминал призрачный ветер, дувший во времена сотворения мира в листве древних деревьев, укрывавших Лилит. В этом шепоте слышалось требование. Он был нетерпелив. Призывал кого-то туда, где находился источник света. Он жаждал. В нем была неумолимая настойчивость. Он касался сердца тысячью холодных пальцев, наполнял страстным желанием бежать вперед и смешаться со светом. Наверно, так чувствовал себя Одиссей, привязанный к мачте, внимая хрустально сладкому пению сирен.
Шепот становился громче.
— Что с собаками? — воскликнул Андерсон. — Ты только посмотри на них!
Лайки с воем устремились к столбу света. Мы только смотрели, как они исчезают за деревьями. Вой скоро стих, и вновь воцарилась тишина, прерываемая только настойчивым шепотом наверху.
Поляна, на которой мы остановились, выходила как раз на север. Мы ушли, вероятно, на триста миль от первого большого поворота Коскоквима к Юкону. Это абсолютно дикая местность. Мы вышли из Даусона в начале весны в поисках пяти вершин, за которыми, как говорил нам знахарь атабасков, золото выходит из земли густо, как замазка сквозь сжатые пальцы. Никто из индейцев не согласился идти с нами. Земля вокруг горы Руки проклята, сказали они. Мы увидели вершины накануне, они слабо вырисовывались на фоне пульсирующего света. А теперь мы увидели и свет.
Андерсон застыл. Сквозь шепот донесся странный топот и шорох. Как будто к нам подбирается небольшой медведь. Я бросил в костер охапку дров и, когда поднялось пламя, увидел, как что-то ползет сквозь кусты. Двигалось оно на четвереньках, но на медведя не похоже. В голове промелькнуло — словно ребенок, карабкающийся вверх по лестнице. Вдруг передние лапы поднялись. Нелепо и одновременно страшно. Существо приближалось. Мы потянулись к оружию… и опустили руки. Неожиданно мы поняли, что к нам ползет человек. Да, это был человек. Все также на четвереньках он приблизился к костру. Остановился.
— Я в безопасности, — прошептал он голосом, который тут же эхом повторил шепот над головой. — Здесь я в безопасности. Они не могут выбраться за пределы голубого… Не могут схватить вас, если вы сами не придете к ним…
Он повалился на бок. Мы подбежали к нему. Андерсон наклонился.
— Боже милостивый! — воскликнул он. — Фрэнк, ты только посмотри на это!
Он указал на руки. Они были обмотаны лоскутками толстого свитера. Сами руки напоминали обрубки. Пальцы изогнулись и впились в ладони. Плоть на них стерлась до кости. Они похожи были на ноги маленького черного слона! Я быстро осмотрел его целиком. Вокруг пояса толстая полоска из желтого металла. От нее отходит цепь в десяток звеньев, цепь тоже металлическая, но металл белый, блестящий.
— Кто он? Откуда? — спросил Андерсон. — Посмотри, он уснул, но даже во сне пытается ползти, подтягивает руки и ноги. Боже милосердный!
Да, наш гость крепко спал, но его руки и ноги продолжали двигаться. Руки и ноги двигались независимо от неподвижного тела. Это было ужасно! Движения семафора. Если вы когда-нибудь видели, как поднимается и опускается семафор, вы поймете, что я имею в виду.
И вдруг шепот над головой стих. Огненный столб погас и больше не появлялся. Ползущий человек застыл. Темнота начала рассасываться. Рассвет после короткой летней ночи Аляски. Андерсон потер глаза и повернул ко мне свое осунувшееся лицо.
— Ну и ну! — воскликнул он. — Можно подумать, ты только что тяжело переболел!
— Посмотрел бы на себя… — ответил я. — Что ты обо всем этом думаешь?
— Думаю, мы скоро услышим ответ, — ответил он, указывая на неподвижную фигуру под одеялами, которыми мы ее укрыли. — Что бы это ни было — это гора… Это совсем не северное сияние, Фрэнк. Похоже на отблеск адского пламени, которым нас пугают проповедники.
— Дальше мы сегодня не пойдем, — сказал я. — Я не стал бы его будить, даже если там за вершинами все золото мира или если бы за нами гнались все дьяволы.
Ползущий человек провалился в сон, глубокий, как Стикс. Мы промыли и перевязали ступни, в которые превратились его кисти. Руки и ноги его задеревенели, как костыли. Он даже не пошевелился, пока мы возились с ним. Лежал, как упал: руки слегка приподняты, колени согнуты.
— Почему он полз? — прошептал Андерсон. — Почему не шел ногами, как это делает подавляющее большинство людей?
Я распиливал металлическую полосу вокруг его талии. Золото, но такое не похожее на то, к которому я привык. Чистое золото мягкое. Это тоже мягкое, но в нем есть какая-то собственная вязкая жизнь. Оно липло к напильнику. Я разрезал его, разогнул, снял с тела и отбросил в сторону. Оно было крайне отвратительно!
Человек спал весь день. Спустилась тьма, он продолжал спать. Ночью не было ни столба света, ни рыщущих огней, ми шепота. Местность как бы освободилась от какого-то ужасного очарования. В полдень ползущий человек проснулся. Я подпрыгнул, услышав приятный тягучий голос.
— Долго ли я спал? — спросил он. Он посмотрел на меня, и в его бледно-голубых глазах появилась усмешка.
— Ночь — и почти два дня, — ответил я.
— А этой ночью были огни? — он кивком указал на север.
— И шепот?
— Нет, — сказал я. Откинув голову, он взглянул на небо.
— Значит, они все-таки сдались, — сказал он наконец.
— Кто сдался? — спросил Андерсон.
— Жители пропасти, — спокойно ответил странный гость.
Мы уставились на него, ожидая продолжения.
— Жители пропасти, — повторил он. — Существа, сотворенные дьяволом аж до потопа. Они каким-то образом избежали божьей кары. Опасности они не представляют, если только не ответить на их призыв. Они не могут выйти из голубого тумана. Я был их пленником, — просто добавил он. — Они пытались догнать меня!
Мы с Андерсоном переглянулись.
— Вы ошибаетесь, — сказал человек. — Я не сошел с ума. Дайте мне немного воды. Я скоро умру, но‘хочу, чтобы вы отнесли меня как можно дальше на юг, а потом сожгли труп на костре. Не хочу, чтобы эти адские духи могли утащить мое тело. Вы тоже этого не захотите, когда я расскажу вам о них…
— Он колебался. — Кажется, вы сняли с меня цепь?
— Я ее срезал, — коротко ответил я.
— Слава Богу и за это, — прошептал ползущий.
Он отпил воды с коньяком, которую мы поднесли ему ко рту.
— Рук и ног я не чувствую, — сказал он. — Они уже мертвы. Скоро и все остальное… Ну, они мне хорошо послужили. А теперь я скажу вам, что находится за этой гадкой Рукой. Ад!
Слушайте. Меня зовут Стентон, Синклер Стентон. Йельский выпуск 1900 года. Исследователь. Я вышел из Даусона в прошлом году в поисках горы с пятью вершинами, похожей на руку. Мне сказали, что там много золота. Вы туда же? Я так и думал. Осенью мой спутник тяжело заболел. Я отправил его назад с несколькими индейцами. Немного погодя остальные индейцы от меня убежали. Я понял, что застрял, построил себе убежище, запас пищи и залег на зиму. Весной я двинулся дальше. Всего около двух недель назад я увидел пять вершин. Впрочем, не с этой стороны, а с противоположной. Дайте еще немного коньяка.
Видите ли, я сделал слишком большой крюк, — продолжал он. — Слишком далеко зашел на север. Повернул назад. С этой стороны до самого основания горы Руки только лес. А с другой стороны…
Он немного помолчал.
— С другой стороны тоже лес. Но он не подходит к подножию. Я прошел сквозь него. Передо мной на многие мили протянулось ровное плато. Изношенное и древнее, как пустыня вокруг руин Вавилона. За ним — вершины. Между ними и мною, довольно далеко, что-то похожее на скальную насыпь. И тут я увидел дорогу!
— Дорогу! — недоверчиво воскликнул Андерсон.
— Дорогу, — повторил Стентон. — Прекрасную ровную каменную дорогу. Она вела прямо к горе. Да, это была настоящая дорога, и тоже очень изношенная, как будто за тысячи лет по ней прошли миллионы ног. По обе стороны от нее песок и груды камней. Потом я присмотрелся к этим камням. Они были обтесаны. Форма груд давала возможность предположить, что сотни тысяч лет назад это были дома. Они производили впечатление невероятной древности. Да…
Я приближался к горе. Груды камней лежали все теснее. Какое-то ощущение невероятной опустошенности нависало над ними, я будто чувствовал прикосновение призрака, такого древнего, что это мог быть только призрак призрака.
Теперь я увидел, что принятое мною за каменную насыпь у основания горы на самом деле было еще большим нагромождением руин. А гора Руки оказалась еще дальше. Дорога проходила мимо двух высоких скал, вздымавшихся, как ворота.
Человек смолк.
— Это и правда были ворота, — продолжал он. — Я добрался до них. Прошел между скалами. И тут же упал, вцепившись в землю в абсолютном ужасе. Я находился на широкой каменной платформе. Передо мной начиналась пропасть. Представьте себе Большой Каньон, раз в пять шире настоящего, и с дном бесконечно более глубоким. Как будто смотришь с края расколотого мира в бесконечность, где вращаются планеты. На дальней стороне пропасти видны были пять вершин. Они походили на гигантскую руку, предостерегающе поднятую в небо. По обе стороны от меня простиралась пропасть.
Я мог смотреть вниз примерно на тысячу футов. Дальше видимость закрывал густой туман. Словно голубоватая дымка, собирающаяся над холмами в сумерки. А пропасть — она была ужасна, ужасна, как Раналакская пропасть маори, которая отделяет мертвых от живых, и редкая душа имеет достаточно сил, чтобы преодолеть ее, но на обратный путь сил не хватает никогда.
Я отполз от края и встал, испытывая сильную слабость. Руками я держался за один из столбов ворот. На скале была резьба. Все еще ясно различимые очертания человеческой фигуры. Человек стоит, повернувшись спиной. Руки его вытянуты. На голове необычная остроконечная шапка. Я посмотрел на другой столб. На нем такое же изображение. Столбы треугольные, и картинки размещены на стороне, обращенной от пропасти. Казалось, фигуры что-то сдерживают. Я присмотрелся внимательней. Мне показалось, что за вытянутыми руками видны какие-то смутные формы.
Я попытался прощупать их. И неожиданно ощутил необычное отвращение. Что-то напоминающее гигантских вертикальных слизняков. Раздутые тела едва намечены, отчетливо прощупываются только головы, определенно шарообразные. Они… невероятно противны. Я отвернулся. Вытянулся на каменной плите и заглянул вниз.
И увидел лестницу, ведущую в пропасть!
— Лестницу! — воскликнули мы.
— Лестницу, — повторил человек так же спокойно, как и раньше. — Она, казалось, была не высечена из скалы, а встроена в нее. Ступени шести футов длиной и трех шириной. Лестница уходила от платформы и скрывалась в голубом тумане.
— Но кто мог сделать такую лестницу? — спросил я. — Лестницу, встроенную в стену пропасти и ведущую в бездонную яму?
— Не бездонную, — спокойно ответил человек. — Дно там есть. Я добрался до него.
— Добрались? — мы повторяли его слова, как попугаи.
— Да, по лестнице, — сказал он. — Все очень просто. Я спустился по лестнице. Но не в этот день. Я разбил у ворот лагерь. На рассвете заполнил рюкзак пищей, а две фляжки — водой из источника недалеко от столбов, прошел мимо резных монолитов и переступил через край пропасти…
Лестница шла под углом градусов в сорок. Спускаясь, я, конечно, рассматривал ее. Ступени из зеленоватого камня, совсем не похожего на гранитный порфирит, из которого состоит стена пропасти. Вначале я подумал, что строители удачно использовали какую-то скалу и именно из нее вырезали гигантскую лестницу. Но правильный угол, под которым шла лестница, делал это предположение маловероятным.
Спустившись примерно на полмили, я добрался до площадки. Здесь лестница делала поворот в форме буквы V и продолжала спускаться под тем же углом. Получался зигзаг. Потом я обнаружил, что лестница вся состоит из таких зигзагов. Никакое естественное образование не может иметь такой формы. Значит, лестница сооружена руками. Но чьими? Ответа — я думаю, он скрывается в тех руинах, — мы никогда не узнаем.
К полудню мне уже не были видны пять вершин и край пропасти. Надо мной и подо мной не было ничего, кроме голубого тумана. Я не чувствовал головокружения, его приглушало дикое любопытство. Что мне предстояло открыть? Древнюю удивительную цивилизацию, царившую, когда на месте полюсов были тропики? Я был уверен, что там нет ничего живого: слишком уж давно все это было… Но такая удивительная лестница должна вести к чему-то не менее удивительному. Мне и в голову не пришло вернуться.
Через равные промежутки я проходил мимо входов в маленькие пещеры. Две тысячи ступеней и вход, еще две тысячи — и опять вход, и так далее. В полдень я остановился у одной из таких расщелин. Должно быть, к тому времени я спустился в пропасть на три мили, но прошел-то не менее десяти миль.
Я осмотрел вход. По обе стороны вырезаны те же фигуры, что и на воротах вверху, только тут они обращены лицом вперед. Руки вытянуты, как будто они что-то отталкивают. Лица закрыты вуалью. И за ними нет никаких отвратительных изображений. Я вошел внутрь. Трещина углублялась, как нора, ярдов на двадцать. Сухо и светло. Снаружи я видел стену голубого тумана с четко обозначенным краем. Я ощутил необыкновенное чувство безопасности, хотя и до этого никакого страха не испытывал. Я понял, что фигуры у входа — стражники. Но кого и от чего они охраняют?
Голубой туман сгустился и начал чуть-чуть светиться. Я решил, что наступают сумерки. Немного поел и уснул. Когда я проснулся, голубой туман снова посветлел: значит, наверху рассвет. Я продолжил спуск. Я забыл о пропасти, зияющей сбоку от меня. Не испытывал ни усталости, ни голода, ни жажды, хотя ел и пил совсем мало. Ночь я провел в другой пещере и на рассвете вновь продолжил спуск. И именно в этот день я впервые увидел город…
Он некоторое время молчал.
— Город, — сказал он наконец, — понимаете, там внизу город. Такого города вы никогда не видели, да и ни один человек ничего подобного не видел. Мне кажется, что пропасть имеет форму бутылки. Отверстие перед пятью вершинами — это горлышко. Насколько широко дно, я не знаю. Может, там десять Англий. Внизу в голубизне стали заметны огоньки. Потом я увидел вершины… вероятно, это можно назвать деревьями. Но не наши деревья, а неприятные, какие-то змеиные. Высокие тонкие стволы, а вверху клубок толстых щупалец с отвратительными маленькими листочками, похожими на головки стрел. Деревья красные, ярко-красные…
В общем, я увидел… город. Миля за милей — ряды тесно расположенных цилиндров. Они лежали на боку пирамидами по три, по пять, нагроможденные друг на друга. Трудно объяснить, на что похож этот город. Предположим, у вас есть водопроводные трубы определенной длины. Вы кладете рядом три таких трубы, на них две, а на эти две еще одну. Или в основании пять труб, над ними четыре, затем три, две и одна. Понятно? Так они выглядят. Но на них еще возвышались башни, минареты, выпуклости, конусы и какие-то причудливые утолщения. Они блестели, будто охваченные бледно-розовым пламенем. Рядом вздымались ядовито-красные деревья, словно головы гидр, охраняющих гигантских спящих червей. В нескольких футах подо мною начиналась титаническая арка, такая же неземная, как мост, перекрывающий ад и ведущий в Асгард. Она изгибалась и исчезала внутри самой высокой груды цилиндров. Она вызывала ужас… это нечто демоническое…
Человек замолчал. Глаза его закатились. Он задрожал, и вдруг его руки и ноги снова начали двигаться — ужасные ползающие движения… С губ слетел шепот — отзвук того шепота, что мы слышали накануне. Я закрыл ему глаза руками. Он успокоился.
— Проклятые существа! — сказал он. — Сучья пропасть! Я шептал? Да… но теперь им до меня не дотянуться… они не могут!
Немного погодя он продолжил, так же спокойно, как раньше.
— Я прошел по арке. Спустился в это… здание. Голубая тьма окружила меня. Я почувствовал, что лестница стала спиральной. Я спустился по ней и оказался… не могу сказать вам… вероятно, можно это назвать комнатой. У нас нет подходящих слов для обозначения того, что я там видел. В ста футах подо мной — пол. Стены уходили вниз и в стороны от того места, где я стоял, веером расширяющихся полумесяцев. Помещение это было огромно и заполнено странным пятнистым светом. Как будто он горел внутри зеленых и золотых опалов. Я спустился ниже. Далеко передо мной возвышался алтарь с колоннами. Колонны в виде колоссальных спиралей, похожие на безумных осьминогов с тысячами пьяных щупалец. Они опирались на спины бесформенных чудовищ, вырезанных из алого камня. Передняя часть алтаря представляла собой гигантскую пурпурную плиту, покрытую резьбой.
Не могу описать эту резьбу. Ни один человек этого не сможет… Наш глаз может уловить ее не лучше, чем какие-нибудь тени четвертого измерения. Только какое-то смутное ощущение в мозгу. Расплывчатые существа, не создающие никакого отчетливого представления, но накладывающиеся на сознание, как горячие печати… возникают какие-то обрывки мыслей о ненависти, о схватке между всяческими чудищами, о невероятно отвратительных стремлениях и желаниях.
И тут я понял, что что-то находится перед алтарем в пятидесяти футах надо мной. Я знал, что оно здесь, чувствовал его присутствие каждым волоском и каждым кусочком кожи. Что-то бесконечно злобное, бесконечно ужасное, бесконечно древнее. Оно таилось, оно нависало, оно угрожало и оно… было невидимо.
Невдалеке виднелся круг голубого света. Я побежал к нему. Что-то побуждало меня повернуться, подняться по ступеням, уйти. Но это оказалось невозможным. Какая-то сила вела меня, словно я попал в сильное течение. Я прошел через круг. И оказался на улице, которая уходила в туманную даль между рядами покрытых резьбой цилиндров.
Там и тут торчали гадкие деревья. Между ними находились каменные сооружения. Я смог рассмотреть покрывавшие их поразительные изображения. Цилиндры походили на гладкие, лишенные коры стволы упавших деревьев, усыпанные ядовитыми орхидеями. Они били по глазам, скребли по нервам. И нигде не видно и не слышно ничего живого.
В цилиндрах виднелись круглые отверстия, похожие на круг, через который я покинул Храм Лестницы. Я прошел в одно из них и оказался в длинной пустой сводчатой комнате, чьи кривые стены почти смыкались в двадцати футах над моей головой, оставляя широкую щель, которая вела в такую же комнату наверху. В комнате не было абсолютно ничего, кроме того же пятнистого красноватого света, который я видел в Храме. Я споткнулся. Я по-прежнему ничего не видел, но споткнулся обо что-то лежащее на полу. Протянул руку — и она коснулась чего-то холодного и гладкого… это что-то шевельнулось… я повернулся и рванулся оттуда… побежал, размахивая руками… плача от ужаса…
Когда я пришел в себя, то по-прежнему находился среди каменных цилиндров и красных деревьев. Я пытался вернуться, найти Храм. Я более чем испугался. Я походил на только что отлетевшую душу, которая ощутила первые ужасы ада. Храм я не смог найти, сколько ни старался. Потом туман начал сгущаться и светиться, цилиндры засверкали ярче. Я понял, что в мире вверху начался вечер, и чувствовал, что с темнотой для меня наступает время опасности. Что сгущающийся туман — это сигнал к пробуждению существ, живущих в пропасти…
Я вскарабкался на одно из сооружений. Спрятался за кошмарным каменным чудовищем. Может быть, подумал я, удастся пересидеть, пока туман не посветлеет и опасность не минует. Вокруг меня послышался какой-то ропот. Он был повсюду… он рос, рос, перешел в громкий шепот. Я выглянул из-за камня на улицу. Увидел движущиеся огоньки. Все больше и больше огней, они выплывали из круглых дверей и заполняли улицу. Самые высокие плыли в восьми футах над тротуаром, самые низкие — в двух. Они торопились, они прогуливались, они кланялись, они останавливались и шептали…
— Боже праведный! — выдохнул Андерсон.
— Да, — продолжал человек, — это, несомненно, были живые существа. У них есть сознание, воля, мысли — не знаю, что еще. В поперечнике самые большие достигали двух футов. В центре яркое ядро — красное, синее, зеленое. Это ядро постепенно тускнело и переходило в туманное сияние… Казалось, оно скрывает пустоту, но пустоту, в которой что-то есть. Я напрягал глаза, стараясь рассмотреть тело, в котором играли и переливались огни, но ничего не видел.
И вдруг я одеревенел. Что-то холодное и тонкое, как хлыст, коснулось моего лица. Я повернул голову. Рядом со мной три огонька. Бледно-голубые. Они смотрели на меня — если можно вообразить, что эти огни — глаза. Еще одна плеть схватила меня за плечо. От ближайшего огонька послышался резкий шепот. Я закричал. Шепот на улице неожиданно стих. Я оторвал взгляд от бледно-голубого шара, удерживавшего меня, и оглянулся — все эти твари устремились ко мне. Они подлетали, останавливались и смотрели. Теснились, толкались, как толпа зевак на Бродвее. Я почувствовал, что меня касаются десятки щупалец…
Я пришел в себя уже в огромном Храме Лестницы. Я лежал у подножия алтаря. Все тихо. Огней нет, только пятнистый красный свет. Я вскочил на ноги и побежал к лестнице. И сразу загремел на пол. Я увидел, что вокруг пояса у меня полоска желтого металла. К ней прикреплена цепь. Я прикован к алтарю.
Я сунул руку в карман, чтобы достать нож и перерезать кольцо. Ножа не было! У меня отобрали все, кроме одной фляжки, которая висела на шее и которую, я думаю, они приняли за часть… моего организма. Я попытался сломать кольцо. Оно казалось живым. Извивалось у меня в руках и сжималось теснее. Я потянул за цепь. Она не подалась. И тут я ощутил присутствие невидимого Существа на алтаре. Упал у алтаря и заплакал. Подумайте: я оказался один в этом месте странного света, с нависшим надо мной древним ужасом — это чудовищное, невидимое нечто, это немыслимое существо распространяло волны кошмара…
Немного погодя я взял себя в руки. Обнаружил у одного из столбов желтую чашу, полную какой-то густой белой жидкости. Выпил ее. Меня не беспокоило, что я могу отравиться. Но вкус оказался приятным, и силы неожиданно вернулись ко мне. Очевидно, с голоду я не умру. Огоньки, чем бы они ни были, имеют представление о потребностях человеческого организма.