Дональд УЭСТЛЕЙК
МОКРУШНИКИ НА ДОВОЛЬСТВИИ
Глава 1
Мы с Эллой легли спать в половине третьего ночи. Выключили свет, протянули друг к другу руки, и тут раздался звонок в дверь.
Я чертыхнулся, а рука Эллы стиснула мне плечо.
– Может, позвонят, да и уйдут, – прошептала Элла.
В ответ на это предположение звонок залился новой тревожной трелью. Кто бы ни стоял под дверью, он явно спешил. Я сел и включил ночник на прикроватной тумбочке. Мы с Эллой прищурились от света и переглянулись. Элла – девушка миловидная, чертовски миловидная. Мягкие черные волосы ниспадают на плечи, губы пухлые, алые и всегда выглядят как после страстных лобзаний; кажется, что полуприкрытые глаза все время чего-то ждут. Элла тоже села, прильнула ко мне, и простыня соскользнула с ее груди. Мне ужасно не хотелось отрываться от нее. Только не сейчас. Ни за что на свете. Мне было плевать, кто пришел. Хоть сам Эд Ганолезе, хоть Господь Бог.
Снова запел звонок, и Элла улыбнулась мне в знак того, что понимает и разделяет мои мысли.
– Возвращайся поскорее, – шепнула она.
– Две секунды, – пообещал я.
Я сбросил простыню и медленно поднялся на ноги. Пока натягивал какую-то одежду, звонок принялся заливаться снова. Шлепая ногами, я пошел в гостиную, снедаемый желанием врезать ночному гостю по физиономии.
Когда звонят в дверь, я обычно сперва смотрю в глазок и только потом открываю, но сейчас я был слишком зол, чтобы осторожничать. Я распахнул дверь и сделал страшные глаза.
За порогом стоял Билли-Билли Кэнтел и дергался как живая модель в магазине готового платья. На минуту я утратил дар речи и просто смотрел на него во все глаза. Билли-Билли Кэнтел – едва ли не последний человек, которого я ожидал бы увидеть у себя в гостях в два часа пополуночи.
Билли-Билли – тощий плюгавый доходяга, ничтожная шпана. На вид ему можно дать от тридцати до пятидесяти. Он – один из тех жалких шутов, для которых слово «жизнь» начинается с большой буквы \"Г\", обозначающей героин. С наркотиками Билли-Билли вытворяет все, что только можно: он их покупает, продает, перевозит и потребляет. Он у нас числится в продавцах, работает в нижнем Истсайде, и я не видел его уже полгода с лишним, а в последний раз беседовал с Билли-Билли лишь потому, что он малость задолжал Эду Ганолезе, а я попросил не посылать к доходяге никого из его штатных сборщиков долгов. Я сам поговорил с Билли-Билли, постаравшись не сломать ему ни одной кости, и через пару дней наш наркофаг погасил задолженность.
Я говорю это, чтобы вы поняли, что наши с ним пути обычно не пересекаются, поскольку мы вращаемся в разных кругах, и я никогда не думал, что Билли-Билли способен вытащить меня из койки в половине третьего утра.
Поэтому я спросил, какого черта он выкаблучивается. И Билли-Билли захныкал:
– Кы-Кы-Клей... Ты д-д-должен мне помочь. Я вы-вы... в бедду па-па-попал.
Теперь понятно, почему его зовут Билли-Билли?
– А мне-то какое дело? – спросил я. Мне было глубоко плевать на этого ничтожного наркомана и на все его мелкие передряги. Я думал только об Элле, которая ждала меня совсем рядом. Надо было лишь пройти через две комнаты в третью, и вот она, Элла.
Билли-Билли клацал зубами, сучил руками, трясся и то и дело с ужасом поглядывал в сторону лифтов.
– Па-пы-пусти меня. Клей, – взмолился он. – Паж-жалста.
– За тобой гонятся легавые?
– Ны-нет, Клей. Я ны-не думаю.
Он все дрожал, будто взбесившаяся электронная машина фирмы «Ай-Би-Эм»\".
Казалось, Билли-Билли вот-вот распадется на двух Билли, и жалкие мощи покатятся по коридору во все концы. Я пожал плечами, шагнул в сторону и сказал:
– Ладно, заходи, только очень долго не засиживайся.
– Ны-не буду, Клей, – пообещал он, юркнул в дом, и я закрыл дверь. Даже в квартире он продолжал трястись и озираться, так что я уж подумал, не предложить ли ему выпить. Наконец решил, что не стоит. Кроме того, пьянство не относилось к числу его пороков. Я указал на кресло.
– Садись и перестань трястись. Смотреть тошно.
– Сы-спасибо, Клей.
Когда мы расположились в креслах, я спросил:
– Ну ладно, в чем дело?
– Меня па-па-пыдставили, Клей. Х-х-х-кто-то з-з-загнал меня в угол, лы-ломится бы-бальшое дело.
– Каким образом? Только спокойно и по порядку.
– Я па-пы-пробую, Клей, – сказал Билли-Билли и не обманул. Он и впрямь попробовал. Было видно, как он прилагает отчаянные усилия, пытаясь овладеть собой. Это ему почти удалось.
– Я нынче ды-днем малость шы-шы-ширнулся, – затараторил он. – Хы-хорошо поторгов-в-вал и устроил с-с-себе вы-стряску. Я ус-с-снул, а пы-раснулся в той ква-ква-квартире. И там была эта шы-шлюха. Кто-то ее з-з-зарезал.
– Ты, – вставил я. Билли-Билли испугался пуще прежнего.
– Ны-нет, Клей. Честно. Я ны-не таскаю перо. Я ны-не из ты-таких.
– А откуда тебе знать, чего ты мог натворить под кайфом?
– Я вы-всегда зас-с-сыпаю. Спроси кого ха-ха-ха-хочешь.
– Значит, на этот раз ты вел себя по-другому.
– Я ды-даже не зна-знаю эту шы-шлюху, – вымолвил Билли-Билли. – Я и му-мухи не обижу, Клей.
Я вздохнул, Элла ждала меня, а тут... На приставном столике рядом со мной лежала пачка сигарет. Я вытряс одну, прикурил и сказал:
– Ладно, ты ее не убивал.
– Это я и сам зы-знаю. Клей.
– Где эта квартира?
– Я ны-не знаю. Я просто по-бы-бы-строму убрался оттуда – Кто-нибудь видел, как ты уходил?
– Ны-не думаю. Кы-когда я дошел до угла, то увидел пы-полицейскую маш-шину; она остановилась пы-перед домом. Тот парень, что меня подставил, ды-должно бы-быть, навел их.
– Ты стер свои пальчики с дверной ручки и всего остального?
– Я бы-был слишком пы-потрясен, Клей. Ды-даже забыл свою ш-ш-шляпу.
– Шляпу?
Я помнил эту его шляпу. Вернее, маленькую клетчатую кепочку, такую же, в какой Хамфри Грош щеголяет на воскресных юморинах. Но кепочка Хамфри слишком мала ему, а вот кепка Билли-Билли чересчур велика своему владельцу.
Она почти вся красная и болтается на ушах. Возможно Билли-Билли боялся, что она слетит с головы, а посему начертал химическим карандашом на подкладке свое имя и адрес.
– Я в би-би-беде, Клей, – повторил Билли-Билли.
– Ты чертовски прав. Как тебя вообще угораздило попереться в ту квартиру?
– Я ны-не знаю. Я пы-просто заснул.
– Где?
– Ды-да где-то в центре. А квартира была ближе к окраине, возле пы-парка. Я ны-не мог сам ты-туда добраться.
– Не мог? Но ведь добрался же.
– Кы-Клей, ты должен мне пы-помочь.
– Как? Что, по-твоему, я могу сделать?
– Пы-позвонить Эду Ганолезе.
Я опешил.
– Ты спятил, Билли-Билли. Свихнулся. Ведь почти три ночи.
– Пы-пажалста, Клей. Он это од-добрил б-бы.
– Ну, и что он для тебя сделает, как ты думаешь? Если ты и впрямь забыл там кепку и оставил отпечатки пальцев по всему дому, то тебя припекло, Билли-Билли. Ты слишком горячий, даже Эд Ганолезе – и тот притронуться не сможет. Он не вытащит тебя, даже если ты невиновен.
– Пы-пажалста, Клей. Ты па-па-пазвони ему, и все.
– А почему ты сам не отправишься к нему?
– Он ны-не велел мы-мне приходить. Он ны-не хочет, чтобы его жена и дети видели мы-меня. Этот его телохранитель вы-выкинет мы-меня в-вон. Ны-но ты можешь па-па-звонить ему и сы-сказать, что слы-случилось.
– Но почему я?
– Ты пы-просто па-паслушай, что он сы-скажет, Клей. Па-пажалста.
У меня было такое чувство, будто я уже знал, что скажет Эд. Если кто-то и впрямь подставил Билли-Билли, сделано это было очень тонко. Устроить ложное обвинение в убийстве не так-то просто, а если речь идет о человеке вроде Билли-Билли Кэнтела, то ради него и возиться не стоило.
Однако это вовсе не значит, что Эд велит мне бросить Билли-Билли на растерзание легавым. Нет, совсем нет. В конце концов, Билли-Билли был в деле. Он – член организации и слишком много знает о торговле наркотиками источники их поступления, места доставки, имена продавцов. Стоит засадить его на сутки в камеру, и он все про всех расскажет, как только легавые посулят ему иголку.
Поэтому я заранее знал, что скажет Эд, когда я поведаю ему о бедах Билли-Билли. Процедура-то шаблонная. Придется устроить Билли-Билли несчастный случай со смертельным исходом, и пусть себе легавые копаются в останках. Наш общий друг Закон обрадуется такому исходу, поскольку дело-то будет закрыто. Организация тоже обрадуется, потому что опять воцарятся тишь да гладь. Ну, и я с радостью отправлюсь обратно к Элле. Все будут довольны и счастливы, кроме Билли-Билли. Впрочем, возможно, и он тоже, поскольку ему уже не надо будет ни о чем беспокоиться.
Шаблонная процедура, и все же я нутром чуял, что мне нельзя приступать к ней на свой страх и риск. Из слов Билли-Билли следовало, что между ним и Эдом Ганолезе, быть может, существуют какие-то особые отношения, о которых я ничего не знал. Возможно, и даже вероятно, это какой-нибудь пустяк, мелочь.
В конце концов, что может быть общего у Эда Ганолезе с Билли-Билли Кэнтелом?
И все же я не видел смысла рисковать понапрасну.
Я встал.
– Ладно, позвоню. Но вряд ли ему это понравится.
– Спа-спасибо, Клей, – сказал Билли-Билли, и его сморщенная физиономия растянулась в широченной улыбке. – Я пы-правда очень бы-благодарен.
– Подожди здесь, – велел я ему. – Я позвоню из спальни. Если попытаешься снять отводную трубку и подслушать, я сразу узнаю, вернусь и разорву тебя на части.
– Я ны-не буду. Клей. Честно. Ты ж-же меня зы-знаешь.
– Разумеется.
Я вернулся в спальню, взглянул на Эллу и поморщился.
– Кое-какие сложности.
– Надолго? – спросила она.
Элла сидела на кровати, подоткнув под спину подушку. Лицо Эллы особенно прекрасно, когда на нем нет никакой косметики. Сейчас косметики не было, пухлые алые губы стали бледнее, а карие глаза, наоборот, ярче и глубже, загорелая кожа казалась теплой и бархатистой, мягкие волосы, обрамлявшие личико, в свете ночника казались иссиня-черными. Под простыней угадывались изящные линии и пышные формы упругого тела, и мне совсем не хотелось звонить Эду Ганолезе или забивать себе голову мыслями о страхах Билли-Билли. А хотелось мне только одного – забраться под простыню, под теплый мягкий бочок...
Я отвернулся от Эллы и присел на край кровати.
– Еще две минуты. Я должен позвонить Эду.
– Хочешь, я подожду на кухне?
Элла умная женщина, с такой хорошо живется. Не думаю, чтобы ей нравилось то, чем занимаемся мы с Эдом, но она никогда не говорила на эту тему, притворяясь, будто наших делишек попросту не существует, и не хотела, чтобы я заводил о них речь. Вообще ничего об этом слышать не хотела. Кроме того, Элла полагала, что мне вряд ли понравится ее осведомленность, поэтому старалась держаться от меня подальше, когда я разговаривал с кем-нибудь о работе, чтобы ничего не слышать.
Но сейчас это не имело никакого значения. Билли-Билли уже приперся. Я позвоню Эду, и он велит мне действовать. Вот и вся история. Поэтому я сказал:
– Сущий пустяк. Тебе нет никакой нужды вставать.
– Тогда поторопись, – попросила Элла.
– Хорошо, – пообещал я, боясь поднять на нее глаза. Я протянул руку к телефону на прикроватной тумбочке, набрал домашний номер Эда и выслушал восемь гудков. Потом трубку снял Тони Борода, телохранитель Эда Ганолезе. Я назвался и заявил, что желаю говорить с Эдом. Борода хмыкнул и со стуком положил трубку то ли на стол, то ли еще на что. Мне не доводилось слышать, чтобы Тони Борода издавал какие-либо звуки, кроме хмыканья. И если он умеет говорить, мне об этом его умении ничего не известно.
Спустя несколько минут трубку, наконец, взял сам Эд.
– Клей, сейчас три ночи, – сказал он, – дай бог, чтобы твое дело не оказалось каким-нибудь пустяком.
– Вот в этом-то я и не уверен, – признался я и рассказал Эду то, что услышал от Билли-Билли, особо подчеркнув под завязку, что именно Билли-Билли упросил меня позвонить ему.
– Скверно, – задумчиво проговорил Эд. – Ты правильно сделал, что позвонил.
– Хочешь, чтобы я устроил несчастный случай, Эд?
Я услышал, как Элла тихо вскрикнула у меня за спиной, и на миг пожалел, что не прогнал ее на кухню. Все те две недели, что она прожила у меня, мы старательно делали вид, будто не замечаем, что иногда меня зовут устроить кому-нибудь несчастный случай, и я так до сих пор толком не знал, как она к этому относилась.
Но об Элле я тревожился всего секунду, а потом Эд ответил на мой вопрос. Ответил на удивление громким и злобным «нет!» И еще пару секунд я в растерянности гадал, что бы это могло значить.
– Вывези его из города, – продолжал Эд. – Немедленно. Отправь к Бабусе.
Вернешься – звони.
– Прямо сейчас, Эд? – я бросил на Эллу беспомощный взгляд.
– Разумеется, сейчас. Или ты хочешь дождаться появления легавых?
– Эд, у меня тут кое-что горит, и...
– Так погаси и прикрой кастрюлю. Отправляйся, позвони мне, как только вернешься в город.
– Что-то я тебя не понимаю, Эд. Что он за птица, этот Билли-Билли? Его и за пятнадцать центов не продашь, даже на запчасти.
– Объясняю для тугодумов, – сказал Эд. – У Билли-Билли есть друзья за большой водой. Какой-то человек, с которым он встречался в войну. Крупная шишка, Билли-Билли не дурак и не кичится этим знакомством: шишка хоть и крупная, но не настолько, чтобы прикрыть его. И все же этой связи достаточно, чтобы заставить нас избавить Билли-Билли от неприятностей. Если парень узнает, что мы бросили Билли-Билли на растерзание волкам, это ему не понравится.
– А если ничего ему не говорить? – предложил я.
– Прекрасная мысль. Только вот ведь беда какая: Джо Пистолет сейчас у нас в гостях.
– Кто? Кажется, я его знаю.
– Он только что сошел с корабля. Привез нам приветы от всех наших знакомых друзей. Джо надеется, что в Нью-Йорке все идет как по маслу. Можешь называть его ревизором.
– О, – молвил я. Теперь я понял, что имеет в виду Эд. По сути дела, все наркотики, до последней унции, ввозятся в Штаты из-за границы, поскольку выращивать их здесь слишком опасно. Это значит, что у Эда есть тесные связи с двумя-тремя мальчиками в Европе. Он продает наркотики по их заданию, точно так же, как Билли-Билли продает их по заданию Эда. Время от времени какой-нибудь представитель одного из этих мальчиков приезжает и малость осматривается на месте, почти ничего не говоря при этом. Просто узнает, как идут дела. Если вдруг он решит, что они идут хуже, чем могли бы идти, вполне вероятна смена власти, и тогда Эд уже не будет моим начальником. А поскольку новая метла метет чисто, мне, возможно, придется катиться колбаской вместе с Эдом.
А тут еще влезает этот Билли-Билли, который во время второй мировой войны бил баклуши в тылу и, вероятно, приторговывал на черном рынке. Тогда он еще не пристрастился к наркотикам. Встретив какого-то парня, оказал ему одну-две услуги, а потом вышло так, что после войны этот парень сделался большой шишкой, но не забыл Билли-Билли. И это осложняет мою жизнь, поскольку, действуя по шаблону, я должен был попросту устроить Билли-Билли несчастный случай.
– Отправляйся, Клей, – велел мне Эд. – Позвони, когда вернешься, и мы решим, что делать дальше.
– Хорошо, Эд, – ответил я. – Обязательно.
Он повесил трубку, а я еще с минуту посидел, держа свою в руке.
– Да чтоб я сдох два раза, – пробормотал я.
– В чем дело? – спросила Элла.
Я взглянул на нее, потом на молчащий телефон и снова на нее. Положил трубку на рычаг и сказал:
– Мне надо ехать в проклятую Новую Англию.
– Сейчас?
– Ни дать ни взять сукин сын, – ответил я.
– Сейчас, Клей?
– У него есть друзья. У этого ничтожного, неумытого, вшивого дешевого жулика есть друзья. – Я поднялся на ноги и яростно зыркнул на телефон. Почему? – Я и впрямь хотел бы это знать. – Почему какая-то грязная шпана имеет друзей? Почему я должен переться аж в Новую Англию только из-за того, что у этого никудышного лодыря есть друзья?
Возможно, я еще долго распинался бы в том же духе, но тут опять раздался звонок в дверь, и это положило конец моей речи.
– О Господи! – вскричал я. – Еще кого-то несет!
Я вихрем понесся вон из комнаты и по пути повстречал Билли-Билли, мчавшегося в противоположную сторону. Мы столкнулись в коридорчике между столовой и спальней Билли-Билли перепугался пуще прежнего.
– Легавые! – зашептал он. – Ны-наверное, легавые! Куд-куды-куда мне схорониться?
– Только не вздумай лезть в спальню, – велел я ему, озираясь по сторонам. Слева была ванная, а справа – нечто среднее между моими личными покоями и музыкальной комнатой – Иди туда, – сказал я и махнул рукой, – да поторопись!
Он поторопился, я вбежал в комнату следом за ним. Вдоль одной стены у меня стоит низкая, по пояс высотой полка, на которой выстроились проигрыватель, магнитофон и усилители. Под полкой, за скользящими дверцами, свалена всякая всячина, я отодвинул одну дверцу, затолкал хлам подальше в угол и сказал:
– Заползай туда и сиди, пока я за тобой не приду.
– Сы-спасибо, Клей, – ответил Билли-Билли и полез в освобожденный мной угол. Он забирался туда головой вперед, и мне стоило немалых трудов подавить искус угостить его костлявый багажник увесистым пинком. Но я испугался, что он может врезаться головой в какой-нибудь дорогостоящий прибор, а посему просто дождался, пока Билли-Билли благополучно влезет внутрь, и задвинул за ним дверцу.
Второй мой гость. Кто бы он ни был, оказался гораздо терпеливее Билли-Билли. Он позвонил опять, только когда я уже выходил из своего логова.
– Минутку! – гаркнул я, торопливо шагая через гостиную.
На сей раз я действовал более осторожно и, посмотрев в глазок чтобы узнать, кого там принесло, увидел, что Билли-Билли был прав: принесло легавых, и я знал одного из них, следователя по имени Граймс. Он ходил в цивильном платье и работал в каком-то участке в верхнем Истсайде. Остальные двое, тоже одетые в штатское, очень смахивали на Граймса, но они были мне незнакомы. Мрачные, суровые, не добрые физиономии. Однотонные мешковатые костюмы, широченные плечи, квадратные торсы. Всем троим было либо под сорок, либо чуть за сорок, но они уже успели раздаться вширь, будто настоящие пожилые дяденьки.
Я открыл дверь, распахнув ее пошире, дабы не вызвать подозрения, и сказал:
– Мистер Граймс? Заглянули проведать?
– Да не совсем так, – ответил он, отпихивая меня прочь от двери и входя в квартиру. У меня горел только один светильник-торшер возле кресла, в котором недавно сидел Билли-Билли, и Граймс с минуту сердито обозревал полутемную комнату. Потом его прихвостни тоже вошли в дом и закрыли дверь.
Граймс повернулся ко мне.
– Ты знаешь шпану по имени Билли-Билли Кэнтел?
– Конечно. Мелкий торговец. Ошивается в нижнем Истсайде.
– Когда ты видел его в последний раз?
– Нынче вечером.
Они удивились. Они никак не рассчитывали на такое признание. Думали, что собьют меня с толку, перехитрят, как это норовят сделать все легавые на свете, но мне повезло: я первым сбил их с толку. Они переглянулись, потом опять уставились на меня, и один из незнакомых мне легавых спросил:
– А где ты видел Кэнтела?
– Да вон там, в прихожей, – ответил я, кивая на дверь. – С час тому назад. Он пришел и начал гнать тюльку, что якобы проснулся в роскошной квартире рядом с убитой женщиной, а я велел ему исчезнуть отсюда.
– Никакая это не тюлька, – заявил Граймс.
Я скорчил удивленную мину.
– Не тюлька?
– Он убил женщину, – ответил незнакомый легавый.
– Билли-Билли Кэнтел? – Я рассмеялся, как будто услышал удачную шутку.
– Да у Билли-Билли не хватит силенок даже на то, чтобы убить время.
– А он не голыми руками орудовал. Он пырнул ее ножом, – сказал легавый.
Я покачал головой, на сей раз с серьезным видом, поскольку очень хотел помочь этим несчастным парням.
– Нет, это не он, – заявил я. – Билли-Билли не ходит с ножом. Его то и дело упекают в кутузку за какую-нибудь мелочь, и он знает, что угодит в тюрьму, если полиция найдет при нем нож.
– Ну, во всяком случае, нынче вечером нож у него был, – сказал Граймс, – и Кэнтел пустил его в ход.
– Послушайте, – проговорил я как человек, преисполненный сознанием гражданского долга и желающий наставить полицейских на путь истинный, – мне показалось, что Билли-Билли просто дудел мне в иголку от своего шприца, если вы понимаете, что я имею в виду. Но теперь я думаю, что он, возможно, говорил правду. Кэнтел сказал, что кто-то подставил его, чтобы сделать козлом отпущения. Кто-то убил женщину, привез Билли-Билли в квартиру и уехал. А Билли-Билли даже не почувствовал, как его тащили, потому что наширялся вусмерть.
– Это он так сказал? – спросил Граймс.
– Во всяком случае, это единственное, что я услышал, – ответил я. Ведь я постарался побыстрее спровадить его. Сейчас слишком поздно, чтобы выслушивать бредни всякой шпаны.
– Складная история, – рассудил Граймс. – Представляю себе, с каким удовольствием я выслушаю ее в участке.
– Кто знает, может, это правда, – предположил я.
– Ну еще бы. – Граймс опять принялся разглядывать гостиную с таким видом, будто потерял тут запонку или еще какую-нибудь мелочь. – Ордера у нас нет, – сказал он мне, – но мы хотели бы осмотреть твою квартиру. У тебя есть какие-нибудь возражения?
– Только одно, – ответил я. – Она в спальне.
– Постараемся не докучать ей, – пообещал Граймс и кивнул своим спутникам. Они пересекли гостиную и направились в коридор, который вел в чрево моего обиталища.
– Погодите, – остановил их я. – Как быть с моим возражением? Надо бы все уладить.
Двое легавых остановились и посмотрели на Граймса. Тот пожал плечом и сказал:
– Загляните под кровать. Скорее всего, он там.
– Ну, ладно, – проговорил я. – Тогда уж я самолично проведу эту экскурсию.
– Ты будешь ждать здесь, – отрезал Граймс. – Они и без тебя не заблудятся.
– Я не хочу, чтобы они заходили в спальню, – стоял я на своем.
– Ничего не поделаешь, Клей.
– Слушайте, Граймс, когда вам будет, в чем меня обвинить, можете сколько угодно портить мне жизнь. Но пока я – такой же гражданин, как и любой другой. И если два ваших шута вломятся ко мне в спальню, вам придется пожалеть об этом. Даю вам слово.
Граймс не из тех полицейских, которых можно стращать, и я знаю это не хуже других, но сейчас я был по-настоящему зол. И Граймс изрядно удивил вашего покорного слугу: с минуту он пытливо смотрел на меня, а потом спросил:
– У тебя с ней всерьез, Клей?
– Еще как всерьез, – ответил я.
– Нет ли возле окна спальни пожарной лестницы?
– Нет.
– А где она?
– Возле моей комнаты. И туда нельзя попасть прямиком из спальни, надо идти через коридор.
– Ладно, – Граймс повернулся к своей своре. – Не заходите в спальню без стука. Дайте даме одеться. – Он снова посмотрел на меня. – Ты доволен?
– Хорошо, – ответил я. – Наверное, этого будет достаточно.
– Будет.
Двое легавых вышли из гостиной. Я стоял и думал, заглянут они в полку или нет. Если заглянут, мне придется проехать в участок вместе с Билли-Билли. Я изо всех сил старался сохранить беспечный вид.
– Не угодно ли присесть? – спросил я Граймса. – Или вам на службе не сидится?
– Сам присядь, – ответил он.
Я присел в кресло возле телефона. Граймс уселся напротив и подался вперед, уперев локти в колени. Тяжелые кисти его рук игриво болтались в воздухе, его глаза смотрели на меня с неприязнью и отвращением.
На свете существуют четыре разновидности легавых, и все они мне не по нутру. К первой принадлежат одержимые, ко второй честные, но разумные, к третьей – купленные и к четвертой – такие, которых можно время от времени брать напрокат. Одержимый будет гоняться за вами при любых обстоятельствах.
Честный в разумных пределах тоже будет гоняться за вами, но выслушает, если у вас найдется, что сказать. Продажный может принести огромную пользу, но я не люблю полагаться на таких, поскольку никогда не знаешь, кем он может оказаться в действительности. Возможно, на самом деле он – из тех, которых просто берут напрокат. А к этой разновидности принадлежат легавые, которым платят не все время, а лишь за определенные услуги. Следовательно, они-то и представляют самую большую опасность.
Граймс был честным, но разумным легавым. Он знал обо мне очень много, но не мог ничего доказать и предпочитал сидеть тихо до тех пор, пока не раздобудет кое-какие улики. И пусть ему это невдомек, но одна весьма увесистая улика сейчас лежала и тряслась в полке под музыкальным центром, я надеялся, что Граймс не найдет эту улику. Одержимого можно обдурить, потому что он ничего не соображает. Но с разумно-честным трудно иметь дело, если он находит какие-нибудь доказательства вашей вины.
Мы сидели, разглядывая друг друга без особой радости, и в наступившей тишине я слышал, как двое легавых шастают по недрам моего жилища. Вскоре один из них постучал в дверь спальни и что-то пробормотал. Спустя две минуты в гостиную вошла Элла, кутаясь в махровый халат. Она умело хлопала глазами, делая вид, будто ее разбудили.
– Что стряслось, Клей? – спросила она. – Что здесь происходит?
– Они ищут своего приятеля, только и всего, – ответил я. – Не стоит беспокоиться, мадам. Спросите мистера Граймса, он вам скажет. Кстати, Элла, это мистер Граймс. Он полицейский. Мистер Граймс, это Элла. Она танцовщица.
Граймс приветствовал ее застенчивым мычанием. Мне кажется, что он не только честный полицейский, но и весьма высоконравственный человек. Похоже, он растерялся, увидев, что мы с Эллой делим стол и ложе, не освященное таинством венчания. Увидев, что я сплю с женщиной, которую не могу назвать женой, он был потрясен гораздо сильнее, чем если бы узнал, что я убил человека. Присутствие Эллы смущало его, Граймс не знал, что сказать и куда устремить взор. Он старательно отводил глаза от Эллы, хотя она была с головы до ног закутана в халат.
– Боюсь, я не знаю христианского имени мистера Граймса, и его звания тоже, милая, – проговорил я, радуясь возможности поставить этого бездельника в неловкое положение. – Возможно, он сам сообщит тебе все это.
– Зовите меня просто мистер Граймс, – промямлил он.
– Как поживаете, мистер Граймс? – любезно осведомилась Элла – Что случилось?
– Обычная проверка, – ответил Граймс и зарделся, вспомнив, что минуту назад я говорил то же самое.
– Они ищут парня по имени Кэнтел, – сообщил я Элле и взглянул на Граймса. – Хотя его здесь нет, и вы, ребята, попусту тратите время, которое могли бы употребить на поиск в других местах.
– Мы не единственные, кто его ищет, – сказал Граймс.
– А зачем он вам нужен? – спросила Элла.
– Они думают, что он кого-то убил, – ответил я.
В гостиную вошли двое легавых, взглянули на Граймса и покачали головами. Легавые никогда не общаются друг с другом посредством речи. Они только кивают, качают головой, размахивают руками или свистят. Сегодняшний образчик языка знаков свидетельствовал о том, что ни один из двух легавых не догадался заглянуть в полку под музыкальным центром, и мне еще рано собираться в кутузку. И как только полицейские отправятся восвояси, мне надо будет собираться в Новую Англию, которая все же лучше, чем тюрьма.
Граймс отвлекся, и это помогло ему справиться с растерянностью. Он тяжело поднялся и злобно зыркнул на меня.
– Жаль, что ты ему не поверил, – сказал он. – Жаль, что не спрятал его у себя, а то бы я сейчас отвез в город вас обоих.
– Мистер Граймс, – заявил я, вставая, – знай я, что Билли-Билли говорит правду насчет подставки, мокрого дела и всего прочего, я тотчас вызвал бы полицию. Ведь по городу ходит опасный убийца.
– Верно, – ответил Граймс. – И его зовут Кэнтел. Если он вернется, возможно, тебе стоит позвонить мне.
– Вы намерены устроить засаду у меня под дверью?
– Возможно.
– А как насчет дорожки на задворках?
– Может, и там тоже.
– Если он вернется, – сказал я преисполненным добропорядочности тоном, – я немедленно позвоню вам. Я – законопослушный гражданин.
– То-то и плохо, что гражданин, – с кислым видом изрек Граймс. – Иначе мы могли бы отправить тебя в места не столь отдаленные.
Я усмехнулся.
– Ну, вы шутник, мистер Граймс.
– От такого же слышу. – Он нахлобучил шляпу и повернулся к двери. Двое легавых поплелись следом, а я замкнул шествие. Когда я сказал этим бугаям:
«Пока», Граймс проворчал что-то не очень понятное, и я закрыл за ними дверь.
Элла уже прикурила две сигареты и протянула одну мне.
– Что теперь, Клей? – спросила она.
– Теперь я отправляюсь в Новую Англию.
– Это обязательно?
– Жаль, но у меня нет выбора, дорогая.
– Клей, он правда кого-то убил?
– Сомневаюсь. Гораздо вероятнее, что его подставили.
Элла подошла к софе и села, поджав под себя ноги. У нее был встревоженный вид.
– Клей, – сказала она, глядя на меня серьезными глазами, – ты ведь убивал людей, не правда ли?
– Дорогая...
– Устраивал им несчастные случаи, как ты только что сказал, беседуя по телефону.
– Дорогая, у меня нет времени...
– И этому... как там его зовут? Ты устроил бы ему несчастный случай, если бы твой хозяин велел тебе так сделать? Правда?
– Дорогая, давай поговорим об этом, когда я вернусь. Сейчас у меня нет времени.
Это была правда. Но это была и отговорка. Мне не нравилось то, как Элла смотрела на меня, не нравились ее вопросы. Я не хотел терять Эллу. Впервые за девять лет я встретил женщину, которую не хотел бы потерять. Я проклял Билли-Билли, который, можно сказать, заставил меня взять халтурку на дом.
– Мне пора, – сказал я. – Поговорим после моего возвращения, ладно?
– Хорошо, Клей, – ответила она.
Я хотел сказать еще что-нибудь, но времени уже не было. Оставив Эллу в гостиной, я опрометью кинулся к себе в комнату за Билли-Билли. Я знал, как вывести его из дома. Вверх по пожарной лестнице, через несколько крыш, потом – по другой пожарной лестнице вниз. Затем – через окно на третий ярус гаража, в котором я держу свой «мерседес». Раз или два я уже проходил этим маршрутом. Это было, когда меня поджидали у дверей люди, с которыми я вовсе не хотел встречаться.
Я вошел в свою комнату, отодвинул скользящую дверь и вытаращил глаза, увидев пустой угол. Билли-Билли не было. Я тупо оглядел комнату, пытаясь сообразить, куда он мог подеваться, и тут мой взор уперся в окно возле пожарной лестницы. Оно было закрыто. Но ведь я оставлял щелку шириной в пару дюймов. Должно быть. Билли-Билли слышал, как мы разговаривали в гостиной, понял, что легавые хотят обыскать квартиру, и смылся по пожарной лестнице, прикрыв за собой окно, дабы им не пришло в голову выглянуть наружу.
Я подошел к окну, распахнул его и высунул голову. У меня в квартире есть кондиционер, но августовский воздух снаружи был жарок и душен; казалось, я сунул голову в тюк хлопчатника. Посмотрев сначала вверх, потом вниз, а после этого – по сторонам, я не увидел Билли-Билли. Должно быть, этот жулик обезумел от страха, сбежал, и оставалось лишь гадать, где он теперь.
Чудесная спокойная ночь была окончательно испорчена. Я с проклятиями захлопнул окно и, ругаясь, отправился в спальню. Элла уже была там и опять лежала в постели, подоткнув под спину подушки.
– Ну, что на этот раз? – спросила она.
– Он исчез, – ответил я. – Придется опять звонить Эду.
Я позвонил. Мне ответил Тони Борода, и мы немного помычали друг на друга. Потом трубку взял Эд, и я рассказал ему, что случилось.
– Что ж, ладно, – рассудил Эд. – Ты должен его найти. Отыщи его и спрячь куда-нибудь. Совещание начнется в девять утра в кабинете Клэнси Маршалла. Найди Билли-Билли, запихни в какое-нибудь убежище и приходи к девяти. А после совещания повезешь его к Бабусе.
– Он перепуган, Эд, – сказал я. – Бог знает, куда он теперь побежит.
– Куда-то ведь ему надо бежать. Ты его знаешь, знаком с его знакомыми.
Он пойдет к кому-нибудь из них. Найди его. А в девять будь у Клэнси.
– Хорошо, Эд. – ответил я, положил трубку и поморщился, взглянув на Эллу. – Придется отправиться на поиски этого воришки. Так что ложись и спи.
Сегодня не наша ночь.
– Тебе уже пора в путь? – спросила Элла. – Или ты можешь посидеть еще несколько минут?
На ее лице больше не было выражения тревоги, Элла улыбалась мне, давая понять, что все в порядке.
– Наверное, особой спешки нет, – сказал я, думая о том, что задержка может заставить дежуривших снаружи полицейских утратить бдительность.
– Прекрасно.
Я ушел из дома через полчаса.
Глава 2
За стенами моего жилища лежал город, страдающий зловонной отрыжкой.
Воздух был влажным и горячим, поэтому приходилось прилагать особенные усилия, чтобы дышать.
Я подумал о Граймсе и решил, что, возможно, он поставил на противоположной стороне улицы своих мальчиков и теперь они ждут, когда я отведу их к Билли-Билли Кэнтелу. Я оказался единственным пешеходом на тротуарах, почти все окна в домах через дорогу были темны, свет горел только у двух-трех филинов-полуночников на верхних этажах. Вдоль тротуаров стояли машины, но спустя четыре с небольшим часа их тут не будет, поскольку в восемь утра вступит в силу запрет на стоянку. При свете дня не было бы видно, что все эти машины выкрашены в два-три цвета: пастельный, розовый и голубой с оттенками, как в любых детских яслях. Но сейчас, в темноте и духоте, в четвертом часу пополуночи, машины казались черными. Даже хром их молдингов выглядел весьма тускло.
Слева от меня, чуть поодаль, торчал фонарь; еще один виднелся справа, через дорогу. Вероятно, ребята Граймса сидят в одной из машин, припаркованных прямо напротив, в тени, куда не доставал ни один из этих фонарей.
Моя улица – одна из западных восьмидесятых, тут одностороннее движение в восточном направлении. Гараж, в котором я держу свой «мерседес», расположен на западном краю квартала, и попасть в него можно как с моей улицы, так и с проспекта Колумба. Если какой-нибудь легавый захочет увязаться за мной и если он стоит посреди квартала лицом к центральному парку, а я выеду на проспект Колумба и покачу к центру, легавому этому придется объехать весь квартал, чтобы добраться до того места, откуда и стартовал. Значит, уйти от соглядатаев будет не очень трудно.
Я побрел к гаражу. С первого же шага меня прошиб пот. Я чувствовал, как на лбу набухают капли испарины, готовые вот-вот побежать вниз, миновать преграждающие путь брови и добраться до глаз. Я был в пиджаке цвета мокрого асфальта, и белая сорочка под ним уже промокла насквозь и липла к телу, а галстук сжимал шею как горячая веревочная петля. Было слишком жарко и душно, чтобы шевелиться самому, да еще шевелить мозгами, не говоря уже о том, чтобы покинуть квартиру с кондиционером и обшаривать Нью-Йорк в поисках жалкого обормота, имеющего «друзей».
Мимо проехало оранжевое такси с желтым огнем на крыше, похожее на громадную зубастую рыбину с широкой пастью, ищущую добычу в водорослях на дне океана. Мысль о рыбе принесла приятную прохладу, и я с минуту помусолил ее, но потом взглянул на таксиста, и прохладе пришел конец. Парню за рулем было вдвое жарче, чем мне, и моя рубаха, будто проникнувшись сочувствием к нему, плотнее прилегла к моей спине.
Я вошел в сторожку гаража, где мальчишка-пуэрториканец, работавший ночами, сидел за столом с комиксом в руках. Он улыбнулся, кивнул мне и, ни слова не говоря, побежал за моей машиной.
В жаркой комнате горел яркий желтый свет. Парень оставил на столе раскрытый комикс, и я пролистал его, пока ждал возвращения ночного сторожа, все надписи в рамках были сделаны по-испански, но чтобы читать комикс, нет надобности учиться грамоте. Кажется, один издатель комиксов когда-то сказал:
«Мы приспосабливаемся к обществу неграмотных». Я переворачивал страницы, разглядывал картинки и ждал свой «мерседес».
Машина с урчанием скатилась с пандуса, и радостный мальчуган вылез из-за руля. То, что ни одна из машин в этом гараже не принадлежала ему, не имело для него никакого значения. Пока парень имел возможность ездить на них вверх и вниз по пандусам, он был счастлив. Много ли пуэрториканских мальчишек могут посидеть за рулем «мерседес-бенц-190»?