Дональд Уэстлейк
Прогулка вокруг денег
1
— С тех пор, как я перевоспитался, у меня проблемы с ночным сном, — признался мужчина, которого звали Куэрк.
О таком симптоме Дортмундер прежде не слышал, с другой стороны, он встречал не так уж много перевоспитавшихся людей.
— Угу. — Он не так уж хорошо знал мужчину, так что, пока предпочитал больше молчать.
А вот Куэрку было, что сказать.
— Это мои нервы, — объяснил он.
Небольшого росточка, тощий, лет пятидесяти, с длинным лицом, густыми черными бровями, носом-бананом, зависшим над тонкогубым ртом и костистым длинным подбородком, он постоянно ерзал на стуле со спинкой из металлической сетки. Находились они в Пейли-Парк, крошечном скверике на Восточной 53-й улице Манхэттена, между Пятой и Мэдисон-авеню.
Это очень милый скверик, Пейли-Парк, шириной всего лишь в сорок два фута и глубиной менее квартала, расположенный на несколько ступеней выше уровня 53-й улицы. Стены зданий с обеих сторон увиты плющом, а кроны высоких гледиций трехколючковых летом, а именно в это время года происходил разговор, образуют крышу над головой.
Но главная достопримечательность Пейли-Парк — водопад в его глубине, постоянный поток, скатывающийся по дальней стене и плюхающийся в корыто, из которого вода подается обратно в верхнюю точку водопада. Поток создает очень приятный шумовой фон и практически заглушает транспортный гул, то есть этот умиротворяющий анклав позволяет забыть, что ты в самом центре огромного города, и дает возможность двум или трем людям, скажем, Джону Дортмундеру, его приятелю Энди Келпу и человеку, которого звали Куэрк, посидеть рядом со стеной воды и поболтать в полной уверенности, что их разговор не будет подслушан, какой бы ни использовался для этого микрофон.
— Видите, что происходит? — Куэрк поднял руки, лежавшие на коленях, и подержал их перед собой. Они дрожали, как вибраторы машины для смешивания красок. — Хорошо хоть, что я не был карманником до того, как перевоспитался.
— Угу, — прокомментировал Дортмундер.
— Или медвежатником, — добавил Келп.
— Им-то я как раз и был, — признался Куэрк. — Только работал с жидкой взрывчаткой, вы понимаете. Высверливаешь отверстие рядом с наборным замком, заливаешь туда желе, вставляешь детонатор, отходишь на шаг. И никаких нервов.
— Угу, — в третий раз повторил Дортмундер.
Куэрк, хмурясь, уставился на него.
— У тебя астма?
— Нет, — мотнул головой Дортмундер. — Я лишь соглашался с тобой.
— Как скажешь. — Теперь Куэрк, хмурясь, смотрел на водяной занавес, который продолжал плюхаться в корыто, не останавливаясь ни на секунду. Так что, никому не хотелось надолго задерживаться в Пейли-Парк. — Дело вот в чем. Я всегда крепко спал по ночам перед тем, как перевоспитался, потому что знал: я осторожен, все под контролем, вот я и могу расслабиться. Но потом, когда мне дали последний срок, я решил, что слишком стар для тюрьмы. Вы понимаете, наступает момент, когда ты говоришь себе, тюрьма — это работа для молодых. — Он искоса глянул на Дортмундера. — Опять скажешь «угу»?
— Если только ты этого хочешь.
— Тогда лучше промолчи. Сидя в тюрьме в последний раз, я освоил новую профессию, вы же знаете, там всегда можно научиться чему-то новому. Ремонт кондиционеров, сухая химчистка. Так вот, в последний раз я освоил профессию печатника.
— Угу, — откликнулся Дортмундер. — Я хочу сказать, это хорошо, что ты печатник.
— Да только я не печатник, — продолжил Куэрк. — Я выхожу из тюрьмы, еду в типографию, неподалеку от того города, где живет мой кузен, рассчитывая, что смогу пожить у него, — он всегда следовал заповедям. Это же полезно, быть рядом с таким человеком, брать с него пример. Но, когда я прихожу в типографию и говорю, посмотрите, какой профессии обучил меня штат Нью-Йорк, там мне отвечают, слушай, так сейчас уже никто не работает, теперь мы используем компьютеры. — Куэрк покачал головой. — Система юстиции сама преступна, понимаете? Они тратят столько денег и времени, чтобы научить тебя профессии, которая канула в Лету!
— Надо было учиться работать на компьютере, — ввернул Келп.
— Так вот, работу в типографии я получил, но только не печатника. Я грузчик, и когда в типографию привозят разные сорта бумаги, я езжу по территории на электрокаре-погрузчике, развожу бумагу, куда положено, разные сорта для разных работ. Но, поскольку я перевоспитался, а это не та профессия, которой меня обучили, со всеми этими ездками взад-вперед на электрокаре, нет у меня ощущения, что я что-то делаю. Ни планирования, ни подготовки, ни осторожности. Я чувствую себя не в своей тарелке, жизнь моя лишилась стержня, и, в результате, я сплю отвратительно. А потом, не выспавшись, сажусь на электрокар и частенько едва не врезаюсь в стену.
Дортмундер, Энди Келп и Куэрк посидели в молчании, удобно устроившись на стульях со спинками из металлической сетки, в центре Нью-Йорка.
Дортмундер понятия не имел, чего, собственно, нужно Куэрку. Знал он лишь одно: утром ему позвонил Келп и сказал, что есть человек, с которым им, возможно, стоит переговорить, а сослался этот человек на Гарри Мэтлока. Что ж, в прошлом Дортмундер работал с Гарри Мэтлоком и с его напарником Ральфом Демровски, но при последней встрече с Ральфом, случилось это во время короткой поездки в Лас-Вегас, Гарри не присутствовал. Да и потом, какой прок от ссылки на пусть и хорошего знакомца по прошествии долгого времени? Вот почему вклад Дортмундера в разговор, до того и в обозримом будущем, состоял чуть ли не исключительно из «угу».
— И наконец, — прервал Куэрк нескончаемое плюхание, — я понял, что больше так не могу. Я подражаю моему кузену, иду по прямой и узкой тропе, вот что я делаю. Раз в месяц езжу в город, который называется Гудзон, вижусь с женщиной-полицейским, которая надзирает за условно досрочно освобожденными округа. И мне нечего скрывать. Как в таких обстоятельствах я могу говорить с должностным лицом, надзирающим за мной? Она бросает на меня подозрительные взгляды, и я знаю, почему. Кроме правды, мне нечего ей сказать.
— Да, тяжелое дело, — поддакнул Келп.
— Более чем. — Куэрк покачал головой. — Все это время я мог сорвать куш, прямо в типографии. Куш этот, можно сказать, валялся у меня под ногами, болтался перед глазами, а я не хотел его видеть, не хотел о нем знать, вел себя так, словно я слепой, глухой и тупой.
Вот тут Дортмундер сдержаться не смог.
— В типографии?
— Да, конечно, я понимаю, — кивнул Куэрк. — Если выяснится, что действовал кто-то из своих, я — первый кандидат на возвращение в камеру. Но все будет обставлено по-другому. — Теперь голос Куэрка зазвучал очень уж серьезно. — Единственный способ реализовать мой план — сделать так, чтобы в типографии ни о чем не догадались. Если они сообразят, что к чему, мы ничего не заработаем.
— Так ты говоришь об ограблении, — подал голос Дортмундер.
— Тихом ограблении, — уточнил Куэрк. — Без заложников, без взрывов, без перестрелок. Вошли, вышли, и никто не знает, что произошло. Поверьте мне, мы сможем заработать на этом только в том случае, если о пропаже никто не узнает.
— Угу, — прокомментировал Дортмундер.
— Тебе надо бы попробовать пастилки от кашля, — посоветовал Куэрк. — Дело в том, что это классная работа, а меня уже тошнит от бессонницы, так что, возможно, я на какое-то время махну рукой на перевоспитание. Но…
— Естественно, — перебил Келп, потому что без «но» никогда не обходилось.
— Я не могу это сделать в одиночку. Эта работа не для одного человека. Я провел за решеткой шесть с половиной лет, перевоспитанным живу в северной части штата почти восемнадцать месяцев, так что, конечно же, выпал из обоймы. Попытался дозвониться до тех, кого знал, но все или сидят, или умерли, или исчезли. В конце концов, сумел связаться с Гарри Мэтлоком, которого знал давным-давно, когда он еще работал с Ральфом Демровски, но теперь Гарри на пенсии.
— Я и подумал, что он, скорее всего, на пенсии, — заметил Дортмундер.
— Он сказал мне, что не перевоспитался, а ушел на пенсию. Это — совсем другое. «Я не перевоспитался, — сказал он, — просто потерял хватку. Вот и ушел на пенсию», — объяснил Куэрк.
— В принципе, одно и то же, — отметил Келп.
— Но достоинства больше, — возразил Куэрк. — Он назвал мне тебя, Энди Кел-па, и теперь мы все здесь, приглядываемся друг к другу.
— Точно, — кивнул Келп. — Так что дальше?
— Ну, я вас проверю, и, если окажется, что вы.
— Что? Проверишь нас? — удивился Дортмундер. Он-то думал, что проверкой предстоит заниматься им.
— Естественно, — ответил Куэрк. — Я же не хочу, чтобы мы принялись за дело, все шло бы как нельзя лучше, а потом вы бы удивили меня, показав полицейские жетоны.
— Меня бы это точно удивило, — усмехнулся Дортмундер.
— Мы друг друга не знаем, — продолжал Куэрк. — Я называю Келпу несколько имен, он может проверить меня, и он называет мне несколько имен, я могу проверить его и тебя…
— Угу, — отреагировал Дортмундер.
— Поэтому после нашей встречи мы проверим друг друга, и если решим, что все в порядке, я позвоню Энди, как и в этот раз, и мы сможем встретиться еще раз.
— Ты не сказал нам, что будем красть.
— Совершенно верно. — Куэрк огляделся. — Не будете возражать, если я уйду первым? Вы все равно захотите поговорить обо мне за моей спиной.
— Конечно, — согласился Келп. — Приятно было познакомиться с тобой, Кирби. — Так мужчина представлялся, Кирби Куэрк.
— И мне тоже. — Куэрк кивнул Дортмундеру. — Мне нравится, как ты предпочитаешь советоваться с самим собой.
— Э… угу, — ответил Дортмундер.
2
Если вы зайдете достаточно далеко в Вест-Сайд, вам удастся найти бар без туристов, папоротников и меню, в котором лампы не будут слепить глаза. В таком вот месте, в тот же день, только позже, Дортмундер и Келп сидели за кружками пива в кабинке, отделанной черным пластиком, и шептались, тогда как бармен за стойкой читал «Дейли ньюс», а трое других клиентов, рассыпанных по бару, общались сами с собой.
— Не знаю, что и подумать об этом парне, — прошептал Дортмундер.
— Вроде, нормальный, — Келп пожал плечами. — То есть история вполне достоверная. Перевоспитание и все такое.
— Но он очень нервный.
— Да, конечно. Он же нас не знает.
— Он не сказал нам, что именно нужно украсть.
— Это логично, Джон.
— Он живет в северной части штата. — Дортмундер раскинул руки. — Где именно? Где находится типография? Он лишь говорит, что ежемесячно ездит в какое-то место, называемое Гудзон, где отмечается у контролирующего его сотрудника полиции.
Келп кивнул.
— Взгляни на ситуацию с его позиции. Если мы не поладим, он постарается реализовать свой план с другими людьми, вот он и не хочет тревожиться из-за того, что мы будем болтаться неподалеку, изыскивая возможность урвать свою долю.
— Я хочу сказать, что это за ограбление? — пожаловался Дортмундер. — Мы должны что-то украсть из этой типографии, а в типографии не должны этого заметить, а? Слушай, как-то мы к такому не привыкли. Если ты чего-то берешь, особенно если берешь что-то ценное, люди замечают.
— Да, это интригующая часть, — прошептал Келп.
— Интригующая.
— К тому же, — Келп наклонился к Дортмундеру, — поехать в северную часть штата, в горы, к прохладному воздуху, разве это плохо?
— Я бывал в северной части штата, — напомнил ему Дортмундер. — И знаю, как там может быть плохо.
— Не так плохо, Джон. И ты бывал там зимой.
— И осенью, — прошептал Дортмундер. — Два раза.
— Но в обоих случаях все разрешилось как нельзя лучше.
— Да? Каждый раз пришлось уносить ноги.
— Однако мы не должны говорить нет, не рассмотрев его предложение.
Дортмундер раздраженно пожал плечами. Он высказал свое мнение.
— Я не знаю, как у тебя с финансами, — продолжил Келп (хотя и знал), — но я — на мели. И небольшое удачное ограбление в северной части штата может поправить дело.
Дортмундер, хмурясь, смотрел на пиво.
— Я скажу тебе, что нам делать, — гнул свое Келп. — Мы должны найти старину Гарри Мэтлока, узнать у него об этом Куэрке, а потом принимать решение. Что скажешь?
— Прошепчу, — прошептал Дортмундер.
3
Где искать человека, ушедшего на пенсию? Попробуйте поле для гольфа, муниципальное поле для гольфа.
— Вон он, там, — указал Келп. — Вытаскивает мяч из песчаной ловушки.
— Таковы правила? — спросил Дортмундер.
— Не забывай, он ушел на пенсию, не перевоспитался.
Это муниципальное поле для гольфа располагалось в Бруклине, недалеко от Атлантического океана, так что, любой мог вдохнуть то, что теперь называлось морским воздухом. Дортмундер и Келп неспешно направились по зеленой травке к Гарри Мэтлоку, который определенно стал толще, чем прежде, хотя все, кто знал Мэтлока, всегда звали его Толстяком. Он действительно пытался выбросить мяч из песчаной ловушки и выглядел так, словно ему требовалась помощь. Наверное, он был таким же лысым, как и всегда, но широкополая шляпа не позволяла ни подтвердить, ни опровергнуть это предположение. Наряд дополняла светло-синяя рубашка на трех пуговичках, белый кашемировый кардиган, широкие брюки из красной шотландки и ярко-зеленые туфли для гольфа. Они, несомненно, видели перед собой пенсионера.
Гарри поднял голову, увидел их, помахал рукой и широко улыбнулся.
— Привет, Энди, привет, Джон! Вы пришли насчет Кирби Куэрка?
— Само собой, — ответил Келп.
Гарри махнул клюшкой для гольфа.
— Пойдем со мной. Мои партнеры где-то там, мы сможем поговорить по пути. — Он сделал паузу, чтобы зашвырнуть мяч в сторону далекого флажка, ухватился за лямку большой сумки с клюшками и прочей амуницией для гольфа и зашагал, катя сумку за собой, оставляя на песке две узкие колеи.
— Это твои собственные правила? — на ходу спросил Дортмундер.
— Когда тебя видит только Бог, никаких правил нет. Но когда дело касается Куэрка, не могу сказать, что знаю, каковы правила.
— Хочешь сказать, что не стал бы рекомендовать его? — В голосе Келпа зазвучала тревога. — Но ведь ты послал его ко мне.
— Нет, не то, чтобы я. Минуточку. — Гарри вновь пнул мяч. — Энди, можешь оказать мне услугу? Покати немного сумку. А то эта рука становится длиннее другой.
— Я думал, что сумку следует нести на плече, — заметил Келп.
— Я пытался, но сумка тяжелая, и одно плечо уходит вниз, а второе — вверх, — Гарри протянул лямку Келпу, в глазах стояла мольба. — Пока мы не выберемся на траву.
Келп не предполагал, что его сегодняшний визит на поле для гольфа приведет к тому, что на какое-то время он станет кэбби [Кэбби — мальчик, таскающий амуницию за игроком в гольф (здесь и далее прим. переводчика).], но пожал плечами.
— Хорошо. Но только до травы.
— Спасибо, Энди.
Келп закинул сумку на плечо и действительно стал похож на кэбби. Чего ему не хватало, так это матерчатой шапочки с длинным козырьком и палочки-метки за ухом. Зато лицо, как положено, было серьезным.
Гарри двинулся вслед за мячом.
— Насчет Куэрка… я не знаю об этом парне ничего плохого, да только не знаю о нем и ничего хорошего.
— Ты работал с ним? — спросил Дортмундер.
— Несколько раз. Я и Ральф… он не ушел на пенсию вместе со мной. — Гарри Мэтлок и Ральф Демровски долго работали вместе. Славились быстротой и жадностью. Даже разъезжали по стране в фургоне, на случай, если наткнутся на что-то большое.
— Ральф все еще работает? — спросил Келп.
— Нет, он в «Синг-Синге» [«Синг-Синг» — известная тюрьма штата Нью-Йорк.] Лучше бы он последовал моему примеру. — Гарри остановился позади своего мяча, посмотрел в сторону зеленого поля, где стояли трое мужчин, одетые примерно так же, как он. Похоже, поджидали его. — Думаю, мне придется ударить его. Вы уж отойдите, мастерства у меня недостаточно. Куда полетит мяч, сразу сказать не могу.
Келп и Дортмундер отошли, и Гарри ударил по мячу. Вернее, мимо. Потом ударил еще раз. И еще, и еще. Наконец, попал, и мяч куда-то полетел. Не к флагу, разумеется, но и не назад.
— Ходьба — это главный плюс гольфа, — заметил Гарри и последовал за мячом, сопровождаемый Дортмундером и Келпом. — Ральф и я работали с Куэрком четыре, может, пять раз. Он никогда не был первым выбором, знаете ли.
— Не был?
— Нет. Он знает свое дело, — признал Гарри. — Всегда сделает то, о чем его просишь, но есть парни и получше. Уолли Уистлер, Герман Джонс.
— Они хороши, — согласился Келп.
— Да, — кивнул Гарри. — Но, если тот, кого мы хотели пригласить, болел, или был занят, или сидел, тогда мы обращались к Куэрку, и он нас не подводил.
— Гарри, ты послал его ко мне, — напомнил Келп, — но вот энтузиазма в твоем голосе не слышится.
— Да нет, он нормальный парень. — Гарри остановился, чтобы посмотреть на мяч, который опять лежал в океане песка, тогда как зеленая травка казалась далеким островом, виднеющимся впереди и справа. Двое мужчин из троицы, поджидавшей Гарри, уже сели на землю, предчувствуя, что ждать придется долго. — Дай-ка глянуть на другие клюшки.
Келп поставил сумку на песок, чтобы Гарри мог выбрать подходящую клюшку.
— Что-то сдерживает твой энтузиазм? — спросил Келп.
Гарри кивнул, все еще перебирая клюшки.
— Это его ограбление. Я никогда не был с ним, когда он играл первую скрипку. Ральф и я, мы приводили его в нужное место, показывали на дверь, ворота, сейф, что угодно, и говорили: «Открой это, Кирби». И он открывал. Дело свое знал. Не виртуоз, но дело свое знал. А каков он в организации ограбления? Тут я не могу дать ему рекомендацию.
— Понятно, — протянул Келп.
Гарри указал на клюшку с большим крюком.
— Эта, как думаешь?
Келп, многоопытный кэбби, прикинул варианты, потом указал на другую, с еще большим крюком.
— Я думаю, эта.
Но и новая клюшка не помогла.
4
Нью-Йорк нервировал Кирби Куэрка. Собственно, все его нервировало, особенно необходимость не подавать виду, что он нервничает, не позволить другим догадаться, что он испуган.
Он слишком долго отсутствовал, слишком много времени провел вне Нью-Йорка, да и остального мира. Эти последние шесть с половиной лет тюрьмы сломали его, лишили привычки жить своей жизнью, согласно собственным планам. Тюрьма так соблазнительна, так комфортабельна, если ты сдаешься и перестаешь бороться с системой. Живешь по часам, их часам, их правилам, их порядку, делаешь все, что тебе говорят. Так проходит шесть с половиной лет, а потом, внезапно, тебе улыбаются, жмут руку, и вот она, открытая дверь, миновав которую, ты предоставлен самому себе и имеешь право делать, что хочешь.
Имеешь право? Две первые отсидки были короче, да и сам он был моложе, поэтому тюремная упорядоченность не становилась для него законом. Он находил в себе силы начать все заново. На этот раз, обретя свободу, он уже не знал, как ею распорядиться.
И это стало главной причиной, заставившей его прямиком направиться в Дэрби-вилл к кузену Клоду, пусть он и кузен Клод никогда не были близки, да и вообще мало общались. Клод всю свою жизнь чтил закон, тогда как Куэрк начал преступать его чуть ли не с детства.
Тем не менее Куэрк поехал в Дэрбивилл, предварительно позвонив Клоду и попросив подобрать ему жилье. Под предлогом того, что он, Куэрк, овладел в тюрьме профессией печатника (во всяком случае, думал, что овладел) и знал, что в Сикаморе, городке, расположенном неподалеку от Дэрбивилла, находится типография «Сикамор крик». Клод как человек порядочный, женатый, с четырьмя детьми, двое уже покинули родной дом, двое — еще нет, пригласил Куэрка к себе и выделил ему спальню старшего сына. Речь шла о том, что Куэрк поживет у кузена, пока не найдет себе жилье, но и теперь, полтора года спустя, он жил в доме кузена.
Он не знал этого тогда, не знал и теперь, но поехал к кузену Клоду прежде всего потому, что ему требовался надзиратель, человек, который мог сказать ему, когда выходить на прогулку, когда тушить свет. Все получилось не совсем так, потому что Клод и его жена оказались слишком деликатными и доброжелательными, чтобы играть роль надзирателей, и навыки печатника, приобретенные в тюрьме, стали не фундаментом его новой жизни, а очень уж быстро лопнувшим мыльным пузырем. Но, в принципе, все, в той или иной степени, образовалось. В типографии ему дали работу — водить электрокар-погрузчик, работа эта в определенной степени упорядочила его жизнь, и он нашел другого человека на роль надзирателя.
Пришло время позвонить ей.
В Нью-Йорке Куэрка много чего нервировало, в том числе и телефоны-автоматы. Он боялся воспользоваться телефоном на улице, боялся говорить в гуще людей, многие из которых оказывались у него за спиной, неизвестно, с какими намерениями. Чтобы позвонить по телефону-автомату, приходилось останавливаться, а Куэр-ку не хотелось останавливаться на улицах Нью-Йорка. Он никак не мог отделаться от чувства, что его растопчут, раздавят, ограбят, изобьют, если он остановится. Так что, попадая в Нью-Йорк, он предпочитал пребывать в постоянном движении. Но ему все равно нужно было позвонить.
Грэнд-сентрал-стейшн, центральный вокзал Нью-Йорка, конечно, не решал проблемы, но был разумным компромиссом. Во-первых, не улица, а помещение, во-вторых, пусть народу было не меньше, а то и побольше, чем на тротуаре, он мог говорить по телефону, повернувшись лицом к людям, а спиной чувствуя надежную стену.
На центральном вокзале он и остановился. Сначала разменял пару долларов на пригоршню четвертаков и десятицентовиков, потом выбрал кабинку с телефоном-автоматом, неподалеку от билетных касс компании «Метро норт», в которой мог встать, повернувшись спиной к стене, наблюдая за потоками людей, спешащих к выходам, врывающихся во входы, снующих во все стороны, как протоны в циклотроне. Он мог поверх плеча смотреть на кнопки, набирая номер, мог бросить монетки в щель после того, как механический голос сказал бы ему, сколько будет стоить звонок.
Трубку сняли после первого гудка.
— «Семь лиг».
— Могу я поговорить с Френком?
— Не туда попали, — ответила она и положила трубку, а он посмотрел на большие часы в центре зала. Без пяти два пополудни, далеко не «час пик», но народу на вокзале все равно полным-полно. Теперь нужно подождать пять минут, пока она дойдет до телефона-автомата около автозаправочной станции «Хесс».
Ему не хотелось простоять эти пять минут у телефона-автомата: он полагал, что такое поведение может показаться подозрительным. Среди толпы могли найтись люди, которые обратили бы на него внимание, подумали, что-то тут не так, записали его приметы, действия. Вот он и пересек зал, вышел на Лексингтон-авеню, обогнул угол здания Грэнд-Сентрал, вошел в него со стороны 42-й улицы, спустился на нижний уровень, поднялся на верхний в тот самый момент, когда большие часы в центре зала показали ровно два.
Куэрк набрал уже другой номер в Сикаморе, и снова ему ответили на первом гудке.
— Привет.
— Это я.
— Знаю. Как дела?
— Я нашел пару парней. Думаю, они сгодятся.
— Ты сказал им, что мы задумали?
— Пока нет. Мы должны проверить друг друга. Я увижусь с ними в четыре часа. Если они скажут да, если решат, что со мной можно иметь дело, я им все расскажу.
— Не все, Кирби.
Куэрк рассмеялся, нервничал он уже заметно меньше, потому что говорил с «надзирателем».
— Нет, не все. Только ту часть, которая им понравится.
5
Эту встречу они решили провести в автомобиле. Его раздобыл Келп. Первым подсадил Куэрка на углу Одиннадцатой авеню и 57-улицы. Аккуратно подкатил на черном «инфинити» к тротуару, и Куэрк тут же раскрыл дверцу со стороны пассажирского сиденья.
— Я только что видел Лести Стохла, — воскликнул он.
— Ага, — ответил Келп и влился в транспортный поток, держа курс к Верхнему Манхэттену.
— Раньше я всегда смотрел «Шестьдесят минут» [«Шестьдесят минут» — еженедельная информационно-публицистическая передача, выходящая в эфир с 1968 г. Лесли Стохл был одним из ее ведущих.], — продолжил Куэрк. — Каждое воскресенье.
— Ага.
— Когда я сидел, для меня это был праздник.
— Ага.
— Теперь не смотрю. Не знаю, почему.
Келп промолчал. Куэрк оглядел кабину.
— Я обратил внимание, что на номерных знаках у тебя буквы MD [MD — Doctor of Medicine, доктор медицины (англ.).].
— Точно, — согласился Келп.
— Но ты же не врач.
— Я даже не владелец автомобиля.
На лице Куэрка отразилось удивление.
— Ты его украл?
— В больнице Рузвельта, чуть дальше по улице. Автомобили я беру только у врачей. Они так хорошо понимают разницу между удовольствием и болью.
— Но ты же совсем рядом с больницей? можно сказать, в двух шагах, на краденом автомобиле!
— Ты знаешь, много заставляют работать врачей? — Келп пожал плечами. — Владелец не хватится своего автомобиля до четверга. На стоянке для персонала я взял самую чистую. А вот и Джон.
Они уже ехали по Вестсайдской авеню, остановились на красный свет у пересечения с 72-й улицей, а Дортмундер стоял на противоположной стороне, залитый солнечным светом. Такой неопрятный, занюханный, словно попал на этот угол по ошибке. Не полагалось таким выходить на солнечный свет, они могли пребывать только в темных барах, вроде того, где он совещался с Келпом. А здесь он словно дразнил копов, которые, увидев такого вот типа, наверняка усадили бы его на заднее сиденье патрульной машины и увезли в участок для установления личности.
Зажглась зеленая стрелка, Келп развернулся, остановился рядом с Дортмунде-ром, который, в соответствии с ранее согласованным планом, скользнул на заднее сиденье со словами: «Привет».
— Энди украл автомобиль, — тут же выпалил Куэрк.
— Он всегда их крадет, — ответил Дортмундер и добавил, глядя в отражение лица Келпа в зеркале заднего обзора: — Мои комплименты доктору.
Машин на автостраде было немного, Келп, не торопясь, ехал в правом ряду, и все какое-то время молчали. Наконец, Дортмундер наклонился вперед, положил руки на подголовник и предложил Куэрку:
— Выкладывай.
— Э. — Куэрк смотрел прямо перед собой. — Я думал, мы куда-то едем.
— Едем, — подтвердил Келп. — Но ты можешь начинать.
— Ладно, хорошо.
Дортмундер откинулся назад и подвинулся так, чтобы сидеть за Келпом. Куэрк развернулся, чтобы видеть их обоих.
— Типография, в которой я работаю, печатает, среди прочего, деньги.
И, надо отметить, удивил их обоих.
— Я думал, деньги печатает Монетный двор, — поделился своими познаниями Келп.
— Наши деньги — да, — согласился Куэрк. — Но есть маленькие страны, у которых нет соответствующих технологий и специалистов, вот они и заказывают деньги в типографиях, которые располагают и технологией, и специалистами. Большинство денежных знаков государств Европы и Африки печатается в Лондоне. Большинство денежных знаков государств Южной Америки — в Филадельфии.
— Ты работаешь не в Филадельфии, — заметил Келп.
— Нет, но моя типография в Сикаморе примерно десять лет тому назад подключилась к этому процессу. Они нашли крупного канадского инвестора, установили оборудование, наняли специалистов и начали предлагать те же услуги, что и филадельфийцы, но за меньшую цену.
— Свободное предпринимательство, — прокомментировал Келп.
— Само собой. — Куэрк пожал плечами. — Никто не говорит, что они делают деньги на том же уровне, что и в Филадельфии, со всеми этими голограммами и степенями защиты, но, если страна достаточно маленькая и достаточно бедная, никому не захочется подделывать такие деньги. Вот сикаморская типография и подписала договоры с четырьмя такими странами в Центральной и Южной Америках и печатает их деньги.
— Ты предлагаешь украсть деньги, которые ничего не стоят? — спросил Дортмундер.
— Ну, что-то они стоят, — возразил Куэрк. — И я не говорю о краже.
— Значит, о подделке. — По голосу чувствовалось, что Дортмундер не одобряет обе идеи.
Но Куэрк покачал головой.
— Я осуществляю контроль за поступающей бумагой, подписываю накладные водителям грузовиков, развожу бумагу к разным печатным машинам, в зависимости от ее качества. Каждая из этих стран использует для денег особую бумагу, с водяными знаками, скрытыми надписями и все такое. Но без высоких технологий, знаете ли. С заморочками, конечно, но ничего такого, что нельзя сделать на принтере.
— Бумага у тебя уже есть. — В голосе Дортмундера по-прежнему слышался скепсис.
— И я посматриваю по сторонам, — продолжил Куэрк. — Вы знаете, я собирался стать печатником, а не развозить бумагу на электрокаре-погрузчике, вот и приходится посматривать. Работать на будущее. Не хочу до конца своих дней, как собачка, куда-то бежать по первому окрику. Вы понимаете, о чем я.
— Угу, — ответил Дортмундер.
— Сзади, — указал Куэрк. — Та развилка. — Они съехали с автострады на 125-ю улицу. — Разве это не Гарлем? — По голосу, этот район Нью-Йорка определенно ему не нравился.
— Не совсем, — ответил Келп.
— Продолжай свою историю, — предложил Дортмундер.
— Не думаю, что уже могу. — Куэрк хмуро смотрел на ветровое стекло, словно задумался о правильности каких-то решений, принятых ранее.
— Скоро будем на месте, — заверил его Келп.
Все молчали, пока Келп не остановился у знака «Стоп», развернулся, объехав три гигантские стальные колонны, поддерживающие Вестсайдскую автостраду, проехал квартал складских зданий, на светофоре опять повернул налево, проехал нерегулируемый перекресток, пересек широкую площадку, огороженную невысоким забо-
ДЕТЕКТИВ 85
ром, и после еще одного левого поворота въехал на длинную узкую автостоянку у самой реки Гудзон.
— Где мы? — спросил Куэрк.
— «Фэаруэй», — ответил Келп. Он заметил свободное парковочное место и въехал в него, передний бампер замер в нескольких дюймах от забора. Снаружи было жарко, поэтому двигатель он не выключил, а окна остались закрытыми.
— Не понял, — удивился Куэрк.
— Дело в том, что в Гарлеме никогда не было большого супермаркета, позволяющего экономить на продуктах, только маленькие магазинчики на уличных углах, с ограниченным ассортиментом. Вот и появился «Фэаруэй», под него реконструировали один из складов, понимаешь?
Куэрк посмотрел на большой склад с входом, как у всех супермаркетов, и кивнул.
— Вижу.
— Итак, они построили большой супермаркет, с огромным выбором товаров, все дешево, местным понравилось. Но понравилось и тем, кто пользуется этой трассой. Сам видишь, съехать нет проблем, покупаешь все, что тебе нужно на уикенд, потом возвращаешься на трассу и едешь в загородное гнездышко.
— Но почему мы? Что мы здесь делаем?
— Если оглянешься, — объяснил Дортмундер, — то в припаркованных машинах увидишь одного, двух, может, трех человек. Жена, обычно это жена, идет за покупками, муж и гости, приглашенные на уикенд, сидят в машине, не высовываются, рассказывают друг другу истории.
— Расскажи нам историю, Кирби, — добавил Келп.
Куэрк покачал головой.
— Я слишком долго пробыл за решеткой. Не хочу этого признавать, но деваться некуда. Не знаю, как жить дальше. Вот почему мне нужна заначка на черный день.
— Из южно-американских денег, — уточнил Дортмундер.
— Именно. В типографии я, по большей части, предоставлен самому себе, а с техникой всегда ладил, начиная с замков, которые стали моей профессией. Так что, в печатных станках я тоже разобрался, тем более, что меня учили на печатника, пусть и на устаревшем оборудовании, и, в конце концов, понял, как быть с номерами.
— С номерами? — переспросил Келп.
— На каждой купюре, что лежат у тебя в кармане, стоит номер, и в этой стране нет двух купюр с одинаковыми номерами. Это правило действует для денег любой страны. На купюре любого достоинства все одинаково, за исключением номера, который меняется от купюры к купюре, и возвращения к уже использованному не бывает. Выполнение этого правила обеспечивается специальным оборудованием, которое они купили, когда решили печатать деньги.
— Кирби, кажется, я тебя понял! — воскликнул Келп. — Ты нашел способ прокрутить номера назад.
На лице Куэрка заиграла самодовольная улыбка.
— Я знаю, как сказать машине: «Прошлая партия была проверкой. А вот это настоящие деньги». — Он повернулся к Дортмундеру: — Я также тот, кто занимается бумагой, проверяет ее расход, ведет учет. Теперь вы понимаете, какие у меня возможности. Эта партия денег не будет проходить ни по каким документам. Деньги будут настоящие, и они не будут украдены, потом что их как бы и не было.
Когда они возвращались в Мидтаун, каждый потягивал пиво, три бутылки которого Келп купил в «Фэаруэе».
— Знаешь, — заметил Дортмундер, посмотрев на Куэрка, — мне представляется, что в этой истории не одна глава.
— Тебя интересует, что мы будем делать с этими деньгами после того, как напечатаем их?
— Мы же не сможем частями носить их в банк и каждый раз менять по сотне долларов?
— Нет. Я это знаю.
— Полагаю, мы сможем поехать в эту страну и купить отель или что-то еще… — начал Келп.
— За наличные? — спросил Дортмундер.
— Именно. А потом продать за доллары. — Келп покачал головой. — Хотя все это слишком сложно.
— У меня есть человек, — повел плечами Куэрк.
Дортмундер и Келп молчали, ожидая продолжения.
— Он — из этой страны, она называется Гуэррера. Мелкий жулик.
— Откуда ты его знаешь?
— У меня есть подруга. Она занимается туризмом, часто там бывает и знает этого парня.
Дортмундер и Келп переглянулись через зеркало заднего вида, чего Куэрк, похоже, не заметил.
— Мы напечатаем деньги, из машины они уже выйдут в картонных коробках, затянутых металлической лентой. Коробки мы вывезем с территории типографии, я знаю, как это сделать, и отдадим этому парню, который даст нам по пятьдесят центов за доллар.
— Половину, — кивнул Келп. — И о какой сумме мы говорим?
— Самая удобная купюра для Родриго, так зовут моего парня, двадцать миллионов сиап.
— Двадцать миллионов? — переспросил Келп.
— И сколько это на наши деньги? — полюбопытствовал Дортмундер.
— Сто долларов. — Куэрк пожал плечами. — У них там проблемы с инфляцией. Но теперь они вроде бы взяли ее под контроль.
— Так о какой сумме идет речь? — повторил вопрос Келп.
— Сколько мы напечатаем? Сто миллиардов.
— Не долларов, — уточнил Дортмундер.
— Нет, сиап. Пять тысяч банкнот, каждая — по двадцать миллионов сиап.
— И сколько это выходит по деньгам?
— Пятьсот «штук», — ответил Куэрк.
— Теперь я уже запутался, — вмешался Келп. — Пятьсот. Это уже в долларах?
— Пятьсот тысяч долларов, — кивнул Куэрк.
— И мы получаем половину. Двести пятьдесят тысяч. Сколько достанется Келпу и мне? — спросил Дортмундер.
— Половина половины, — без запинки ответил Куэрк.
В этом числовом диапазоне Дортмундер мог считать в уме.
— Шестьдесят две тысячи пятьсот долларов на каждого.
— И небольшой отдых в горах, — добавил Келп.
— На следующей неделе, — вставил Куэрк.
Они посмотрели на него.
— На следующей?
— Ну, может, через неделю. Во всяком случае, когда типография остановится.
— Похоже, нам есть еще о чем поговорить, — решил Дортмундер.
6
— Мэй? — позвал Дортмундер и прислушался, застыв в дверях. Ему не ответили. — Еще не вернулась, — решил он и прошел в квартиру. Келп и Куэрк последовали за ним.
— Уютно, — отметил Куэрк.
— Благодарю, — кивнул Дортмундер. — Гостиная — здесь, по левую руку.
— Когда-то я жил в Нью-Йорке, — добавил Куэрк. — Давным-давно. Но сейчас такой ритм не по мне.
Они прошли в гостиную, и Дортмундер оглядел просиженный диван, свое кресло с подставкой для ног перед ним, кресло Мэй, с прожженной сигаретами обивкой, телевизор, который вечно путал цвета, окно с видом на кирпичную стену, которая находилась чуть дальше вытянутой руки, кофейный столик с кругами от различных жидкостей и царапинами на поверхности.