— Был рад познакомиться с вами, — улыбнулся Хардман Сильвии.

— Я тоже.

— Ни о чем не волнуйтесь.

— Я постараюсь.

У двери здоровяк-негр обернулся.

— А для чего вам понадобится Маш? — спросил он Падильо.

— Еще не знаю.

— Он хотел бы освоить тот прием, что вы показали ему.

— Я его научу.

— А как ведут себя трое ваших друзей?

— Как ожидалось.

— Вы хотите, чтобы Маш приглядывал за ними?

— Вероятно, так оно и будет.

— Он в этом мастак.

— Я так и думал, — кивнул Падильо.

Хардман посмотрел на меня.

— Фредль мы вызволим, Мак.

— Иначе и быть не может.

— До встречи в воскресенье, — он взялся за ручку. — Черт, воскресенье уже началось, — и они скрылись за дверью.

Я подошел к бару и плеснул себе виски.

— Выпьете на посошок?

— Раз ты намекаешь, что мне пора домой, не откажусь, — ответил Падильо.

Я налил ему виски.

— А вы, Сильвия?

— Нет, благодарю.

Я принес Падильо полный бокал.

— Не слишком ли ты торопишься?

— В смысле тридцати минут?

— Да.

— Думаю, что нет. Им придется действовать быстро. Я думаю, Сильвия не пробудет в миссии и четверти часа. Если она задержится дольше, боюсь, они найдут другой способ отделаться от нее.

— Я все удивляюсь двум твоим приятелям, что ждут внизу. Если в Хардмана послал этот несуществующий португалец, он бы мог подняться на лифте, разделаться с тобой, пропустить пару стопок, а затем преспокойно уйти. Они не проявляют должного рвения, защищая тебя.

— Ты приглядывался к ним? — спросил Падильо.

— Нет.

— Это не та пара, что сидела в нашем салуне. От них мы удрали в Джорджтауне.

— Ушли черным ходом, — вставила Сильвия.

— Так кто же они?

— Мне это тоже интересно, — он допил виски и встал. — Составишь мне компанию?

— Особого желания у меня нет, но отказать тебе не могу.

Мы вышли в коридор, я нажал кнопку вызова кабины лифта.

— Так они не из ФБР?

Падильо покачал головой.

— Мы скрылись от них в четвертом баре. Сюда приехали без «хвоста». Я сомневаюсь, что они вот так бы сидели внизу, дожидаясь меня. Они бы убедились, что я в твоей квартире. Они обязаны защищать меня, а не следить за моими передвижениями. Полагаю, агенты ФБР, та самая пара или их сменщики, дожидаются меня в вестибюле «Мэйфлауэр».

— Так кто же сидит в машине?

Двери раскрылись, мы вошли в кабину. Падильо достал пистолет из кармана пальто и сунул за пояс.

— Сейчас мы все выясним.

Кабина лифта выпустила нас в холл, мы не торопясь зашагали к дверям из толстого стекла. Машина стояла слева от подъезда, примерно в тридцати футах. Мужчины по-прежнему сидели в кабине, тень, падающая от их шляп, не позволяла разглядеть лица. Когда они увидели нас, тот, что сидел ближе, опустил стекло.

— Когда мы дойдем до конца дорожки, — процедил Падильо, — пожми мне руку и возвращайся к дому. Я пойду налево. У дверей обернись.

Там, где дорожка влилась в тротуар, мы пожали друг другу руки.

— До завтра, — попрощался со мной Падильо, громче, чем обычно, и двинулся налево.

Я быстро вернулся к дверям, оглянулся. Падильо уже поравнялся с автохмобилем. Ожив, заурчал мотор. Падильо отпрыгнул на лужайку, отделявшую дом от тротуара. Он уже летел в воздухе, когда грохнул выстрел. Упал на траву, перекатился, выхватил пистолет. Мужчина, сидевший у открытого окна, выстрелил вновь, но машина уже двигалась, так что и вторая пуля прошла мимо цели. Автомобиль, серый «форд гэлакси», быстро набрал скорость. Задние фонари мигнули, когда перед поворотом водитель нажал на тормоза. Машину занесло, но водитель справился с управлением, и «форд» скрылся за углом. В некоторых окнах вспыхнул свет. Падильо подбежал к дверям, мы вошли в холл, потом в кабину лифта, благо после нас ею никто не пользовался, и я нажал кнопку моего этажа. Падильо держался за левый бок и кусал нижнюю губу.

— Болит? — посочувствовал я.

— Ужасно.

— Быстро же ты сориентировался. Как ты догадался, что они будут стрелять?

— Тебе удалось их разглядеть?

— Нет.

— А я разглядел, когда поравнялся с автомобилем.

— Узнал кого-нибудь?

— Только того, что сидел рядом с шофером.

Кабина остановилась, двери разошлись, мы быстрым шагом пересекли коридор. Я вставил ключ в замок, повернул, открыл дверь.

— Кто же это был?

— Наш английский приятель. Филип Прайс.

Глава 18

Я наблюдал, как Сильвия Андерхилл накладывает на рану Падильо новую повязку, когда зазвонил телефон. Я взял трубку, и мужской голос поинтересовался, не может ли он поговорить с мистером Майклом Падильо. Я передал тому трубку. Разговор длился недолго. Падильо отвечал односложно, сам вопросов не задавал, затем попрощался и положил трубку на рычаг.

— Один из наших друзей из ФБР. Им надоело сидеть в вестибюле, и они позвонили Айкеру и спросили, что делать дальше. Он посоветовал им поискать меня здесь. Я отпустил их по домам.

— Как вы себя чувствуете? — спросила Сильвия.

Падильо посмотрел на повязку. Чувствовалось, что Сильвия знала, как это делается.

— Гораздо лучше, благодарю.

Он подхватил лежащую на стуле рубашку, начал надевать ее. Лишь раз поморщился от боли, просовывая левую руку в рукав.

— Ты тоже можешь остаться у меня, — заметил я. — Если Прайс охотится за тобой... — я не договорил.

— Второй раз за ночь подстерегать меня он не станет.

— Ты полагаешь, он знает, что ты разглядел его?

— Я в этом сомневаюсь. Он ставил на внезапность и не подозревал, что меня интересуют сидящие в кабине. Завтра он придет как ни в чем не бывало, когда мы будем делить деньги... если, конечно, получим их от Боггза.

— Он обещал.

— Я позвоню этой троице завтра и назначу встречу на Седьмой улице, в одиннадцать утра.

— И еще...

— Почему он стрелял в меня? — предугадал мой вопрос Падильо.

— Вот-вот.

— Кто-то, должно быть, попросил его об этом.

— Кто же?

— Список может получиться довольно длинный.

— То есть кто конкретно, ты не знаешь?

Падильо покачал головой.

— Нет.

Я поднялся, посмотрел на часы.

— Уже половина четвертого утра. В шкафчике в ванной есть новые зубные щетки. Договаривайтесь сами, кто будет спать на диване в гостиной, а кто — в спальне для гостей. Я — не джентльмен. И ложусь в собственную постель.

— Мы договоримся, — успокоил меня Падильо.

Сильвия выбрала как раз этот момент, чтобы запихивать бинт и пластырь в аптечку.

Я подошел к бару, вновь наполнил свой бокал.

— Спокойной ночи. Будильник я заведу на восемь часов. Остается только надеяться, что я не услышу, как он звонит.

Я удалился в спальню, разделся, сел на край кровати, выкурил сигарету, выпил шотландское. Потом завел будильник. День выдался долгим. Я лег и закрыл глаза. Открыть их заставил меня звон будильника, давая понять, что пора вставать и начинать все сначала.

Но очень уж не хотелось подниматься.

Я постоял под горячей струей десять минут, затем выключил воду. Чередовать горячую воду с холодной я не стал, хотя не раз слышал, что это бодрит. Потом побрился, почистил зубы, поздравил себя с тем, что до сих пор обхожусь без вставных. Расчесал волосы, с годами порядком поредевшие, оделся, приготовившись встретить новый день, который, я подозревал, будет хуже предыдущего, но наверняка лучше последующего.

Когда я появился в гостиной, держа курс на кухню, Падильо уже сидел на диване с чашечкой кофе в одной руке и сигаретой в другой.

— Воду я вскипятил, — обрадовал он меня.

— Угу, — пробурчал я в ответ.

Я насыпал в чашку ложку растворимого кофе, залил кипятком, размешал сахар. Затем поставил чашку на блюдце и переместился в гостиную. Сел на диван. Пригубил кофе.

— Она еще спит?

— Думаю, да.

— Как твой бок?

— Немного саднит.

— Как спалось на диване?

— Попробуй сам, тогда и узнаешь.

Больше вопросов у меня не было.

Падильо ушел на кухню, за второй чашкой кофе. И едва вернулся в гостиную, как звякнул дверной звонок. Открывать пошел я. На пороге стоял тощий мужчина, который встретил нас в торговой миссии, все в том же строгом черном костюме.

— Мистер Боггз попросил меня передать вам этот пакет, — и он протянул мне пакет из плотной бумаги, в каком обычно носят продукты.

Я взял его, раскрыл, заглянул внутрь. Деньги.

— Вы хотите, чтобы я написал расписку.

Тощий мужчина улыбнулся.

— Нет, конечно. Мистер Боггз также сказал, что остальное он принесет сам.

— Поблагодарите за меня мистера Боггза.

— Обязательно, сэр, — тощий мужчина повернулся и двинулся к лифту.

Я закрыл дверь.

— Что там? — спросил Падильо.

— Деньги. Много денег.

Я подошел к дивану и отдал ему пакет.

— У них не хватило времени, чтобы завернуть их. Падильо взял пакет и вывалил его содержимое на кофейный столик. Горка из пачек пятидесяти— и стодолларовых банкнот радовала глаз.

— Ты не хочешь пересчитать их? — спросил Падильо.

— В столь ранний час арифметика мне не по зубам. Дальше девятнадцати мне не продвинуться.

Падильо откинулся на диванные подушки, закрыл глаза, приложил руку к левому боку.

— О-ох.

— Убедительности недостает.

— Тут должно быть тридцать семь тысяч пятьсот долларов.

— Хорошо. Я их пересчитаю.

Пятидесятидолларовые банкноты лежали в пачках по тысяче долларов каждая. Я насчитал их пятнадцать. Стодолларовые — в пачках по две тысячи. Таких оказалось одиннадцать. Две стодолларовые банкноты и шесть по пятьдесят долларов в сумме составили оставшиеся пятьсот.

— Все сходится. Ты хочешь, чтобы я разделил их на три части?

Падильо сидел, не шевелясь. Бледность проступила даже сквозь сильный загар.

— Половину — в одну часть, оставшиеся деньги — пополам. Ты помнишь.

Я произвел в уме необходимые вычисления.

— Деньги слишком крупные. Одна четверть — девять тысяч триста семьдесят пять долларов.

Падильо по-прежнему не открывал глаз.

— Раздели приблизительно.

Я прогулялся на кухню за кофе, а Падильо тем временем подтянул к себе телефон. Набрав номер, он произносил несколько слов и вновь начинал крутить диск. И когда я вернулся, он уже заканчивал последний разговор. Положив трубку, посмотрел на меня.

— Поговорил с Прайсом.

— Какой у него голос?

— Сонный и жадный.

— А как остальные?

— Придут в одиннадцать.

— А в чем мы их понесем? — я мотнул головой в сторону кофейного столика.

— У тебя есть какой-нибудь портфель?

— Скорее всего найдется.

В спальне я открыл стенной шкаф и вытащил «дипломат». Кто-то когда-то подарил мне его, но я так и не нашел повода воспользоваться им, а потому убрал с глаз долой. «Дипломат» внушал уважение. Черная кожа, хромированные замки. Работай я в какой-нибудь конторе, обязательно носил бы в нем ленч.

Вернувшись с добычей в гостиную, я поставил «дипломат» на кофейный столик, рядом с пачками денег.

— А резинки у тебя есть?

— Фредль их сохраняет. На дверной ручке на кухне.

Я принес три резинки, отдал Падильо, тот обтянул ими разложенные мной по стопкам деньги, сложил их в «дипломат», опустил крышку и защелкнул замки.

— Ключ я потерял, — предупредил я.

— Это неважно.

Опять прозвенел дверной звонок, и я вопросительно посмотрел на Падильо.

— Дом твой, — ответил он на мой немой вопрос.

— Но приходят-то к тебе.

Я пересек гостиную, открыл дверь. Увидел мужчину в пиджаке спортивного покроя, синей рубашке с отложным воротником, серых брюках и с тремя вертикальными морщинами на лбу. Морщины свидетельствовали о том, что мужчина думал. Звали его Стэн Бурмсер, и в свое время он мог послать Падильо в Европу и указать, что должен тот делать по прибытии. Я не видел его больше года. Последняя наша встреча произошла в Бонне, и три вертикальные морщины присутствовали на его челе и в тот раз. Похоже, процесс мышления поглощал у Бурмсера немало времени.

— Привет, Бурмсер.

Он улыбнулся, и морщины исчезли. Правда, дружелюбия в улыбке было не больше, чем в пятом по счету письме банка, напоминающем о просрочке платежей.

— Я ищу Падильо.

— Вы у цели, — я отступил назад, держа дверь открытой. — К тебе некий мистер Бурмсер, — предупредил я Падильо.

Он не поднялся с дивана, не произнес ни слова. С непроницаемым лицом наблюдал за приближающимся Бурмсером. Тот остановился перед Падильо, засунув руки в карманы. Покачался на каблуках, сверля Падильо взглядом.

— Два дня тому назад нам сообщили о вашем возвращении.

Падильо кивнул.

— По-прежнему дружите с ФБР.

— Вот-вот. И вы решили заглянуть ко мне с утра пораньше, чтобы лицезреть меня лично. Вы опоздаете в воскресную школу.

— Я католик.

— Странно, по вам этого не скажешь.

— Все те же старые шуточки.

— Привычка — вторая натура, знаете ли.

— А я припас для вас новую. Такую хорошую, что мне не терпелось поделиться ею с вами. Потому-то я и заявился к вам.

— Я слушаю.

— Вас внесли в черный список, Падильо.

— Что тут нового. По-моему, я числюсь не в одном списке и не один год.

— Но в этот вы попали впервые. Англичане приговорили вас к смерти.

— Если в они это сделали, то не стали бы ставить меня в известность.

— Вы не единственный, кто перевербовывал агентов.

— Разумеется, нет.

— В этом-то самое забавное.

— Держу пари, сейчас вы поделитесь с нами самым смешным.

Ухмылка Бурмсера стала шире.

— Совершенно верно. Поделюсь. Они поручили пристрелить вас агенту, которого вы перевербовали. Филипу Прайсу.

— А чего они так обиделись на меня? — спросил Падильо. Волнения в его голосе не чувствовалось. С той же интонацией он мог спросить, почему автобус останавливается здесь, а не кварталом дальше.

— Не знаю. Да и какое мне, собственно, дело.

— Тогда почему же вы приехали в такую рань из Маклина?

— Я живу в Кливленд-Парк.

— Осенью там, должно быть, чудесно.

— Прайс — профессионал. Вы с ним работали. И знаете, что он способен на многое.

— Он также работает и на вас.

— Правильно, работает.

— Вы можете зажечь перед ним красный свет.

— Могу, но тогда англичане засыпят его вопросами, интересуясь, почему он не выполнил поручение. То есть велика вероятность его разоблачения. А он приносит немало пользы. И нам бы не хотелось что-либо менять.

— А от меня толку нет, — покивал Падильо.

Бурмсер перестал улыбаться.

— Для нас вы не существуете, Падильо. В архивах нет ни единого упоминания о нашем сотрудничестве. Мы об этом позаботились.

— Неужели ни одного?

— Будьте уверены.

Теперь заулыбался Падильо.

— Вам пришлось перелопатить кучу бумаг. За те годы я много чего понаделал под вашим чутким руководством. А зачем вы мне все это говорите?

— Выполняю указание.

— Должно быть, в вашем заведении у меня еще остались друзья.

— Максимум один.

Падильо пожал плечами.

— Хорошо, Бурмсер, сегодня вам поручили сыграть роль старого слепого Пью и вручить мне черную метку. Что-нибудь еще?

— Только одно: мы никогда о вас не слышали. Если вы попадете в беду, выпутывайтесь сами. Не будет ни телефонных звонков, ни подмоги. Никто нигде никогда не замолвит за вас и словечка. Вы давно этого хотели, Падильо, и вот добились своего. Для нас вы — мексиканец или испанец, незаконно проникший в страну, хотя мы не уверены и в этом, ибо, повторюсь, мы вас знать не знаем, — на том Бурмсер и закончил, тяжело дыша.

Падильо повернулся ко мне.

— Нет ли у тебя вопросов к посыльному?

— Надо бы узнать, что произошло с твоими взносами в пенсионный фонд.

Бурмсер одарил нас прощальной улыбкой.

— Я восхищен вашим самообладанием, господа. На этом позвольте откланяться, — у двери он обернулся. — В одно время, Падильо, вы знали свое дело. И вам еще и везло. Теперь вам потребуются и мастерство, и везение.

— Всем нашим глубокий поклон, — напутствовал его Падильо.

Брови Бурмсера взлетели вверх.

— Они никогда о вас не слышали.

С тем за ним и закрылась дверь.

— Роль эта ему понравилась, — прокомментировал я.

— Но он раскрыл Прайса.

— Получается, Прайс сказал англичанам, что ты собираешься застрелить Ван Зандта, а они поручили ему прикончить тебя.

— Вроде бы да.

— Неужели Прайс хотел, чтобы его похвалили и погладили по головке?

— Скорее он хотел получить денежки.

— От кого?

— От англичан. Он говорит им, что я готовлю покушение на Ван Зандта, они требуют, чтобы он меня остановил, что он и делает. Сверхплановая работа влечет за собой и дополнительное вознаграждение.

— А что потом?

— Он войдет в долю с Димеком, и они прикончат старика.

— А теперь скажи мне, как это все сочетается с нашим планом? Тем самым, что ты начертал на обратной стороне спичечного коробка.

— Более-менее, — Падильо отнес на кухню пустую чашку с блюдцем.

— В каком смысле менее? — спросил я его, когда он вернулся.

— Я не собирался делать из Прайса героя. Теперь придется.

Глава 19

Сильвия Андерхилл вышла из спальни для гостей до того, как Падильо успел познакомить меня с коррективами, которые следовало внести в наш план. Он замолк на полуслове, и мы оба поздоровались с ней.

— Я услышала, что вы с кем-то говорите, и решила, что проспала.

В то утро она надела голубой костюм из тонкой шерсти, глаза сияли, лицо дышало умиротворенностью, и едва ли причиной тому был всего лишь шестичасовой сон.

— Заходил наш давний знакомый, — пояснил Падильо. — Как видите, ненадолго.

— Давайте я приготовлю завтрак, — предложила Сильвия.

— Мне только гренок, — определил я свое меню.

— Мне тоже, — поддержал меня Падильо.

— Вы не будете возражать, если я сварю яйцо или два? — Сильвия улыбнулась. — Умираю от голода.

— Яйца в холодильнике.

Падильо последовал за ней на кухню, и вернулись они с гренками, яйцами, ветчиной и кофе. Мы уселись вокруг кофейного столика. И Падильо первым делом познакомил Сильвию с распорядком дня.

— В одиннадцать часов у нас встреча. Вы останетесь здесь. Закроетесь на все замки. Дверь никому не открывать, кроме меня и Маккоркла. Если зазвонит телефон, трубку не снимайте.

— Когда мне вас ждать?

— Примерно в три... после того, как мы переговорим с Хардманом и его парнями, — он посмотрел на часы и повернулся ко мне. — Пожалуй, нам пора. Я оставил твою машину в подземном гараже. Поедем на ней?

— Почему бы и нет.

— Закройтесь и на цепочку, — потребовал Падильо от Сильвии.

Подхватил «дипломат», и мы вышли в коридор. Подождали, пока скрипнули все замки и Сильвия закрыла дверь на цепочку.

— Тех, кто захочет войти, мои замки не остановят, — заметил я.

— Не остановят, — согласился Падильо, — но задержат, и она успеет выхватить из сумочки тот маленький пистолетик.

Мы выехали из гаража и повернули налево. Путь наш лежал мимо церкви святого Матфея, в которой служили панихиду по Кеннеди. Затем последовали площадь Скотта, тоннель под площадью Томаса, Массачусетс-авеню и наконец Седьмая улица. Многие вашингтонцы в этот час ехали в церковь, а потому дорога заняла у нас довольно много времени. Машину мы смогли оставить лишь в паре кварталов от нужного нам дома и вернулись к нему пешком.

По лестнице мы поднялись к обшарпанной комнатенке, открыли дверь, вошли.

— Рекомендую стул, что за столом, — предложил я. — Тогда ты сможешь положить на него ноги.

Падильо положил «дипломат» на стол и последовал моему совету. Я тоже выбрал себе стул и сел лицом к двери. В нее постучали через три минуты.

— Войдите, — крикнул Падильо, и перед нами предстала Магда Шадид.

В легком шерстяном пальто, которое она тут же сняла, чтобы продемонстрировать нам вязаное платье цвета ржавчины.

— Ты очаровательна, — выразил наше общее впечатление Падильо.

Магда улыбнулась. Сначала ему, потом — мне.

— Вам нравится? Я надела его специально для вас.

— Оно подчеркивает достоинства твоей фигуры, — уточнил Падильо.

— Они открыты для более пристального осмотра.

— Буду иметь это в виду.

— А вы, мистер Грустнолицый, ну почему вы так печальны? Взбодритесь.

— Он не печальный, а грозный, — поправил Магду Падильо.

Она подошла, пробежалась рукой по моим волосам.

— Я бы могла поднять вам настроение.

— Осторожно. Я кусаюсь, когда грозен.

Глаза у нее были черные-пречерные, и подкрашивала она их так, чтобы они казались веселыми и порочными.

— Как интересно. С условием, что кусаться вы будете не слишком сильно.

— Мне представляется, намек ты поняла, — вмешался Падильо. — Почему бы тебе не сесть и не положить ногу на ногу, чтобы мы могли полюбоваться ими.

— Тут так грязно. Почему мы всегда должны встречаться на каких-то помойках?

— Получая такие деньги, тебе грех жаловаться.

— А за что я их получаю, Майкл?

— До этого мы еще доберемся. Лучше скажи, что ты делаешь со своими деньгами?

— Вкладываю их в государственные облигации Израиля.

Она раскрыла сумочку, достала сигарету. Мы не шевельнулись, а потому ей пришлось прикуривать от собственной зажигалки.

Затем прибыл Димек. Поздоровался и сел рядом с Магдой, положив большие, сильные руки на колени. Сидел он, выпрямив спину, уставившись в никуда. Похоже, ждать он привык и не стремился ускорить бег времени.

Прайс заявился последним, отстав от Димека на несколько минут. В строгом костюме в серо-черную полоску, с широким муаровым галстуком и в коричневых ботинках на толстой подошве. Шляпу он положил на один из пустых стульев.

— Для вас двоих, — Падильо коротко глянул на Магду и Прайса, — сообщаю, что наши африканцы согласились заменить меня Димеком. Они встречались с ним и готовы заплатить прежнюю цену — семьдесят пять тысяч долларов.