Дэвид Лисс

ДВЕНАДЦАТОЕ ЗАКЛЯТИЕ

Элеанор и Саймону.
1

Дом кипел энергией, что было более чем необычно, поскольку хозяин мистер Ричард Лоуэлл предпочитал, чтобы в его доме царила атмосфера угрюмости и сонного оцепенения, и то, что сейчас делалось, делалось без радости — так могильщик трудится над возведением особо большого или нестандартного надгробия. Подобные сравнения приходили на ум мисс Люси Деррик — виновницы всей этой суматохи, поскольку в доме готовились к приему ее жениха. Развлекать этого джентльмена у Люси не было желания. Никакого. Не то чтобы она не хотела выходить замуж за мистера Олсона. Люси не сомневалась, что выйти за него — самое разумное, что она может сделать. Тем не менее Люси была бы рада, если бы можно было избежать необходимости поддерживать с ним беседу.

Ей представлялось, что супруги лишь изредка обмениваются друг с другом мнениями, и то только по существенным вопросам. Сегодня же ей предстояло придумывать темы для беседы, что было непросто, поскольку мистер Олсон не слыл большим любителем поговорить. Люси еще не знала, чем можно его заинтересовать, так как до этого они беседовали только на вечерах и балах, где благодаря танцам или пуншу не требовалось вести разговоров, хотя бы отдаленно напоминавших подлинный обмен мнениями.

Какими бы ни были светские манеры мистера Олсона, они никак не были связаны с ее решением выйти за него замуж. Больше всего на свете Люси хотелось вырваться из дома ее дядюшки на Пеппер-стрит, расположенном чуть ли не в самом престижном районе Ноттингема. Ей нужны были деньги, на которые она могла бы содержать себя и тем самым избавиться от напоминаний о том, какая она обуза. Ей хотелось освободиться от докучливых осуждающих взглядов, от вечного страха совершить оплошность, за которую ее накажут, как ребенка. Хотелось ощущать, что она живет своей жизнью, что она себе хозяйка и что в ее жизни есть выбор, цель и даже некоторое удовольствие.

Когда-то Люси мечтала о том, о чем мечтают все юные девушки. Она была типичной представительницей среднего класса, хотя, впрочем, наверное в большей степени, чем ее сверстницы, верила, что создана для великой романтической любви. Она не сомневалась, что по крайней мере одна из двух ее старших сестер выйдет замуж, думая об интересах семьи, и такой брак по расчету позволит Люси следовать велению сердца, чего ей так хотелось.

Теперь Люси больше не верила, что ей что-то предназначено судьбой. Казалось, она проживает чужую и чуждую ей жизнь, будто сама душа ее была не ее душой, а лишь копией, созданной так искусно, что трудно было усомниться в подлинности. Люси заставили жить не своей жизнью, а настоящая жизнь затерялась в туманном прошлом, как любимая детская игрушка, которую она едва помнит, но очень по ней скучает.

* * *

Готовясь к приходу мистера Олсона, Люси решила, что неплохо было бы придать себе самый презентабельный вид, какой только позволяли ее стесненные обстоятельства, и ей ничего не оставалось, как обратиться за помощью к дядюшкиной экономке. Миссис Квинс было под сорок. Когда-то она была хороша собой, но теперь красота ее увяла. За три года, что прошли с того времени, как Люси преодолела почти двести миль от Кента до Ноттингема, ярко-рыжие волосы миссис Квинс сделались желтовато-коричневыми, цвета переспелого персика. Некогда сливочно-бледное лицо покрылось пятнами, как старые простыни. Люси не доставляло удовольствия наблюдать, как время стирает последние краски женской красоты, однако она испытывала нечто вроде злорадства. Единственным преимуществом, которое было у нее перед миссис Квинс, впрочем не только перед ней, была ее молодость.

Люси имела не очень много вещей, которые можно было бы назвать презентабельными, а те, что были, она приобрела на средства из крохотного ежегодного содержания, которое нехотя выплачивал муж сестры. Сегодня Люси надела платье с вырезом в виде сердечка, голубое с белой отделкой — очаровательное, если не придавать значения тому, что такие фасоны вышли из моды еще три или четыре года назад. Но это был всего лишь Ноттингем, а мистер Олсон не обратил бы особого внимания, даже если бы она вышла в платье эпохи правления Карла II. Или даже Карла I. Люси сомневалась, что он вообще обратит на что-либо внимание, хотя сегодня она была особенно хороша. Ростом Люси была чуть ниже среднего, со смуглой кожей, и если не писаная красавица, то, по мнению большинства мужчин, без всякого сомнения, хорошенькая. Прямой нос, большие глаза, изогнутые дугой брови и довольно пухлые, но не чрезмерно, губы. Миссис Квинс, очень высокая и худая, часто называла Люси толстухой. Люси же считала, что в отличие от миссис Квинс у нее женственные формы, а, скажем, не мальчишеские.

Отдавать себя в столь невеликодушные руки было страшновато, но Люси решила, что лучше всего будет прибегнуть к назойливым услугам старшей женщины. Миссис Квинс всегда заботило отношение мистера Олсона к Люси, и она встретила его предложение с мрачным удовлетворением. Теперь миссис Квинс помогала Люси причесывать волосы, причем Люси подозревала, что та проявляет излишнее рвение, причиняя ей боль. Тем не менее, умелая в таких делах, миссис Квинс уложила темные, почти черные, волосы Люси в аккуратную прическу. Несколько прядей игриво выбивались из-под чепца, обрамляя круглое личико Люси. Когда миссис Квинс закончила, Люси окинула себя взглядом в потемневшем зеркале и польстила себе, что мистер Олсон получит за свои старания не какую-нибудь там замарашку. Возможно, он мог бы ей больше понравиться, если бы флиртовал.

Миссис Квинс нанесла последний штрих.

— Я сделала все, что могла, — сказала она. — У тебя волосы непослушные, как у негритянки, и лежат так, будто намокли под дождем.

— Благодарю вас, миссис Квинс, — сказала Люси с почти искренней признательностью.

— «Благодарю вас, миссис Квинс», — повторила та, передразнивая манеру Люси говорить немного в нос. — Могла бы быть и повежливей, принимая во внимание, что я стараюсь представить тебя обществу как девушку порядочную. — Последнее слово она выговорила, презрительно фыркнув.

Когда Люси было шестнадцать, она сбежала с джентльменом, который был старше ее почти на десять лет, но их вскоре нашли, и план сорвался. После этого детство и счастливая жизнь Люси окончились. Во время ее недолгого отсутствия старшая сестра Эмили — любимица семьи — скоропостижно скончалась от какой-то болезни. Год спустя умер отец Люси, а потом Марта, средняя сестра, вышла замуж за человека, которого не любила. После череды несчастий жизненная нить Люси спуталась в клубок, а началось все с собственной безрассудной выходки.

И тогда и теперь Люси спрашивала себя, какую роль сыграло тайное бегство с возлюбленным в разрушении ее семьи? Если бы она не была столь беспечна и не сбежала бы тогда с Джонасом Моррисоном, заболела бы ее дорогая сестра Эмили так внезапно? Осталась бы она жива? Умер бы отец, останься Эмили жива? Вышла бы Марта за их кузена, этого отвратительного священника, мистера Баклза? Люси могла часами безжалостно истязать себя подобными вопросами. Четыре года назад она чуть не сбежала с мужчиной, и сегодня ее больше нечем было охарактеризовать.

Когда-то Люси верила, что всем сердцем любит Джонаса Моррисона, молодого джентльмена, который ее очаровал, но теперь она считала его худшим человеком на свете. Джонас Моррисон, остроумный и непринужденный в разговоре, знал тысячу разных фокусов. Он вытаскивал разноцветные платки из казавшихся пустыми чашек, монеты исчезали, попав к нему, и появлялись вновь у человека, стоявшего в другом конце комнаты. Люси считала Джонаса Моррисона восхитительным, но его обаяние было всего лишь обманом, иллюзией, как и его фокусы. Джонас Моррисон оказался чудовищем, он заставил невинную девушку поверить, будто в его распутных желаниях нет ничего дурного и предосудительного. Теперь, спустя годы, от одного воспоминания о нем Люси стискивала зубы и бормотала проклятия. Тогда вся ее жизнь в прекрасном доме с любящими сестрами, заботливым отцом и множеством друзей казалась игрой. Люси была беззаботна, могла потворствовать своим прихотям и не задумываться о последствиях. Возможно, она искренне полагала, что никаких последствий не будет вовсе.

Теперь Люси считала иначе. После того как план побега раскрыли, она была унижена и жалела о содеянном, осознав все последствия своего поступка. Слава богу, что не разразился скандал. Хоть в этом ей повезло. Несмотря на то что вскоре поползли слухи о том, что она сбежала с мистером Моррисоном, все же утверждали, что Люси была водворена домой в целости и сохранности и честь ее не пострадала. Пусть ее считали глупой импульсивной девчонкой, но, по крайней мере, она не приобрела репутацию распутницы. Вероятно, ее поступок мог бы иметь более серьезные последствия, если бы на семью не обрушилась смерть сестры. Тогда ни Люси, ни отцу было не до злых языков. Однако миссис Квинс не давала ей забыть о содеянном. Почувствовав антипатию Люси к имени
Джонас Моррисон,она часто и с удовольствием его упоминала. Когда мистер Олсон начал проявлять интерес к Люси, миссис Квинс с наслаждением сравнивала его с восхитительным
Джонасом Моррисоном.Однако поддразнивания прекратились, как только выяснилось, что у мистера Олсона серьезные намеренья, поскольку миссис Квинс столь же сильно хотела, чтобы Люси поскорее покинула дом, сколь Люси желала уйти.

Миссис Квинс поправила осанку сидящей перед зеркалом Люси, отступила чуть назад и с задумчивым видом, приложив палец к уголку рта, критически изучала то, что видела перед собой.

— Я боялась, что ты будешь выглядеть как блудница, что часто случается в подобных случаях. К счастью, я в основном ошибалась.

* * *

Будучи человеком, который ценил пунктуальность как важнейшее из достоинств, мистер Олсон прибыл ровно в назначенный час и, переступив порог гостиной, неуклюже поклонился Люси. Затем повернулся к миссис Квинс, собираясь что-то сказать ей, но передумал. Он не понимал, какое положение в этом доме занимает миссис Квинс, и решил, что лучше будет вовсе не обращать на нее внимания. Во время возникшей неловкой паузы его глаза на несколько секунд задержались на Люси, в особенности, как ей показалось, на области декольте. Однако после этого взгляд мистера Олсона больше не возвращался, чтобы полюбоваться тем, что в скором времени должно было принадлежать ему. Незачем было вновь оценивать товар, когда его качество уже установлено.

Платье мистера Олсона, как и его манеры, было простым и без претензий. Одет он был в коричневый сюртук немного старомодного покроя, однако не был вовсе чужд чувству моды, поскольку надел брюки, а не бриджи, а вокруг шеи небрежно повязал голубой шейный платок. Редкие каштановые волосы его были длинноваты и зачесаны вперед, как того требовала мода. Глубоко посаженные глаза смотрели пристально, и некоторые женщины находили это привлекательным, однако Люси было от его взгляда как-то не по себе.

После приглашения мистер Олсон сел, держа спину чрезвычайно прямо. Люси заметила, что необычайно внимательна сегодня. Она словно впервые увидела мистера Олсона отчетливо. Его неловкую манеру держать себя, механическую походку, оценивающий взгляд из-под полуприкрытых век и, конечно же, возраст — тридцать пять лет. От него исходил легкий и довольно приятный запах опилок и табака. Люси сто раз повторяла себе, что быть его женой не так уж и противно. Когда-то она почти поверила в это, но сейчас засомневалась.

Чтобы отвлечься от мрачных мыслей, Люси изо всех сил старалась поддерживать любезную беседу. Она поинтересовалась его самочувствием, и мистер Олсон заверил, что чувствует себя отлично. Она спросила, как идут дела на фабрике, и выяснила, что дела идут хорошо. Люси справилась о здоровье его матушки, и он напомнил, что его матушка скончалась несколько лет тому назад. Возможно, она имела в виду его тетушку Олсон, предположил он. Люси понятия не имела, что у мистера Олсона есть тетушка, но признала, что он был прав.

Его ухаживание было холодным, реплики с частыми неловкими паузами — лишены живости, поэтому не было ничего удивительного в том, что темы для беседы вскоре иссякли. В течение прошлого года они обменивались ничего не значащими фразами и несколько раз танцевали на городских балах. В прошлом месяце на балу мистер Олсон пригласил ее на танец три раза, после чего встретился с дядей Люси, Лоуэллом, и попросил ее руки. Дядя Лоуэлл принял предложение от имени племянницы, рассказал о случившемся миссис Квинс, а та в свою очередь сообщила радостную новость Люси. Саму Люси ни о чем не спросили, она ни на что не давала согласия и вот оказалась помолвленной с человеком, с которым ей не о чем было говорить. Поэтому Люси испытала облегчение, когда в гостиную вошел дядя Лоуэлл. Несмотря на свое настроение, она не могла не оценить иронию сложившейся ситуации. Стоит ли выходить замуж за человека, который столь неловок в разговоре, что появление дяди должно расцениваться как спасение?

С дядей Лоуэллом ее не связывали кровные узы — он был мужем умершей сестры матери Люси и к тому факту, что осиротевшая племянница явилась жить в его дом, относился с несколько большим возмущением, чем бывает в подобных случаях. Дяде Лоуэллу было за пятьдесят. Это был худощавый высокий мужчина с прямой осанкой. Остатки волос, которые ни в коей мере нельзя было назвать многочисленными, совершенно седые, были подстрижены очень коротко и комично торчали в разные стороны, что совсем не вязалось с его строгими манерами. У него был большой, в форме луковицы, нос, отчего темные, глубоко посаженные глаза, казалось, сидели еще глубже. Сюртук — такого же коричневого цвета, как у мистера Олсона, но еще более старомодного фасона — дополнялся бриджами и чулками. Пошит сюртук был из очень плотной ткани, и казалось, если легонько ударить по рукаву, поднимется облако пыли. Люси пришло в голову, что, если не обращать внимания на сугубо английский костюм, ее дядя напоминал высохший труп туземца из Америки, изображение которого она недавно видела в одном ежемесячном журнале.

— Так-так, вы пришли, Олсон. Я заставил вас ждать, ну так что ж? — строго спросил дядя Лоуэлл, не давая мистеру Олсону возможности возразить. — У меня были неотложные дела. Вы, как человек деловой, должны меня понять.

Что это были за неотложные дела, Люси не могла даже предположить, поскольку ее дядя давным-давно отошел от каких бы то ни было серьезных дел. Если он и ценил что-либо больше денег, то только покой. Сколотив внушительное состояние на торговле с Левантом, мистер Лоуэлл десять лет назад поселился в родовом имении в Ноттингеме. В то время дом на Пеппер-стрит имел плачевный вид, так как у семьи Лоуэлл уже не было прежних средств. Мистер Лоуэлл поправил семейное состояние, но не дом, и заброшенное здание совсем пришло в упадок. Сама гостиная, в которой они сидели, являла это неудобными креслами, обшарпанными столами, поблекшими от пыли картинами и турецким ковром в пятнах, таким старым, протертым и выгоревшим на солнце, что узор на нем был неразличим.

Мистер Олсон поднялся, чтобы пожать руку дяде Лоуэллу, с ретивой поспешностью школьника, который знает, что учитель не сводит с него критического взгляда.

— Очень рад видеть вас, сэр, — сказал мистер Олсон явно без всякой радости.

— Взаимно, — ответил мистер Лоуэлл, чье сморщившееся лицо говорило, что он рад еще меньше. — Знаете Квинс, мою экономку? — спросил мистер Лоуэлл, резко ткнув в нее пальцем. — Она компаньонка моей племянницы и будет заменять в этом деле сестру моей покойной жены.

Мать Люси умерла, когда Люси была еще совсем ребенком, поэтому она ее совершенно не помнила, но тем не менее такое сравнение возмутило ее. Какой бы ни была ее мать, на миссис Квинс она не была похожа, это уж точно.

Как только все уселись, миссис Квинс не стала тратить времени даром и приступила прямо к делу:

— Мистер Олсон, вы обсудили с Люси дату бракосочетания?

Задавать этот вопрос было лицемерием: она прекрасно знала, что он вообще не затрагивал эту тему. Он лишь послал Люси записку, в которой выражал радость от возможности их союза.

— Полагаю, чем раньше это произойдет, тем полнее будет ваше счастье, — прибавила миссис Квинс.

Мистер Олсон повернулся к миссис Квинс с таким видом, будто у него свело шею, но ответ адресовал мистеру Лоуэллу:

— Назначать дату неудобно. Фабрика отнимает у меня все время. Машины новые, рабочие к ним еще не привыкли.

— Правильно, — сказал дядя Лоуэлл. — Мужчина, который не ставит работу на первое место, — фигляр. Но тем не менее, — прибавил он, сгорая от желания избавиться от племянницы, — вам должно стать легче, когда жена займется хозяйством. Вы сможете сосредоточить все свое внимание на деле.

— Мы с вами думаем одинаково, — ответил мистер Олсон, — и я был бы удивлен, если бы вы предложили что-то, до чего бы я не додумался сам. Считаю, что неудобства, вытекающие из вашего плана, существенно перевешивают его преимущества. Придется считаться с молодой женой, ее запросами и капризами. Это будет меня отвлекать, и придется решать массу проблем.

— Да-да. Понимаю, у вас и так полно забот. — Дядя Лоуэлл взмахнул рукой — жест, часто используемый им в разговоре с людьми, о которых он был невысокого мнения. —
Луддиты,как они себя называют. Вас наверняка беспокоит, что они могут повредить вашей фабрике.

— Луддиты — бунтари и скоты, — ответил мистер Олсон и улыбнулся впервые за все время визита. — Они как дети, которые жалуются, что игра была не по правилам, потому что проиграли. Я делаю двадцать пар чулок, затрачивая на оплату труда столько же, сколько мне раньше стоило изготовить одну пару, а они говорят, что я лишаю их работы. Это их вина, что они не такие предприимчивые, как я.

Люси были знакомы эти споры. Любой житель Ноттингемшира был наслышан о луддитах, поскольку графство стало центром восстания рабочих. Они крушили машины и станки, которые отняли у них работу и в конечном итоге довели до нищеты. Сейчас в город ввели войска, дабы остановить луддитов, но все говорили, что беспорядки не утихают. Не проходило и недели без того, чтобы чулочные фабрики не поджигали или не врывались в них, дабы поломать станки.

Отец Люси всегда был против этих фабрик, называл их надругательством над природой и трудовым народом. Однажды они стояли с ним и смотрели на фабрику, изготавливавшую керамику, неподалеку от их дома. Отец с отвращением качал головой:

— Смотри, Люси, что нам грозит в будущем. Ужас. Эти фабрики лишат человечности рабочих, а потом и всех нас.

Люси скорее была на стороне отца, чем потенциального мужа. Бедность, которая в последние годы росла в стране, склоняла ее к сочувствию луддитам. Их нелепая риторика, ссылки на вымышленного «Генерала Лудда» и, естественно, акты насилия беспокоили ее, но, учитывая дефицит продуктов в Ноттингеме, ослабление торговых связей, вызванное непрекращающейся войной с Францией, и уменьшение возможностей заработать на жизнь в целом, вероятно, оправдывали эту риторику.

Люси привыкла держать подобные мнения при себе, но сейчас ей показалось, что она обязана высказать точку зрения покойного отца по этому поводу вслух:

— Но из-за ваших машин люди лишись средств к существованию. Вы платите им так мало, что они не могут прокормить семью. Я читала об этом в газетах.

Оба — и тот, кто содержал ее в настоящее время, и тот, кто предложил взять на себя эту обязанность, — посмотрели на нее с изумлением. В ответ на их молчание Люси беспечно спросила:

— Думаете, их недовольство не имеет причин?

Мистер Олсон прочистил горло, возможно давая понять, что готов ответить на вопрос, но выдержал паузу, длившуюся несколько секунд, показавшихся вечностью. Наконец, взглянув на потенциальную невесту не без удивления, а возможно, и несколько неодобрительно, он изрек:

— Вы задали глупый вопрос.

Всю жизнь ее считали глупой. Эмили всегда слыла умницей, а Марта начитанной. Она, самая младшая, была глупышкой, и ее самая большая ошибка, которую она совершила в шестнадцать лет, служила лишним доказательством тому, что у нее ветер в голове и она не способна принимать взвешенные решения. Пусть она и сделала глупость, разве не все дети ошибаются? Теперь ей было двадцать, и Люси не хотела мириться с тем, что с ее мнением не считаются.

— Я огорчен, — сказал дядюшка Лоуэлл, — что ты сочувствуешь этим грубым животным, а не будущему мужу. Пусть открывают собственные фабрики, если хотят. Мистер Олсон не может жертвовать прибылью только из-за того, что фабрика, возможно, лишит кого-то средств к существованию.

Мистер Олсон повернулся к Люси, пытаясь придать своему лицу несвойственную ему мягкость:

— Несомненно, мисс Деррик лишь проявляет великодушие, за которое мы так ценим слабый пол. Однако полагаю, что одного подобного высказывания, каким бы очаровательным оно ни было, достаточно. При повторении оно будет звучать докучливо.

— Совершенно согласен, — сказал дядюшка Лоуэлл. — Моя покойная жена никогда не вмешивалась в мои дела. Надеюсь, Люси, ты последуешь ее примеру.

Люси знала правила игры. Легче всего было бы сказать, что они, безусловно, правы и что ей ни за что не понять всей сложности деловой активности мистера Олсона. Она и вправду этого не понимала и, несмотря на сочувствие к людям, которые не могли себя прокормить, не знала ни причин, приведших к подобным переменам в производстве чулочных изделий, ни решения возникших проблем. Тем не менее тот факт, что ей сделали выговор, попросили впредь не высказывать своего мнения, привел ее в ярость.

Повисла тишина, не предвещавшая ничего хорошего. Было слышно лишь тиканье часов. Дядя Лоуэлл безуспешно прочищал горло, а миссис Квинс бросала испепеляющие взгляды.

От необходимости что-либо сказать Люси избавил громкий стук в дверь и приглушенные крики, доносившиеся с улицы. Стук и крики продолжались довольно долго, так как, кроме миссис Квинс и кухарки, у дяди Лоуэлла был только один слуга, который служил ему почти сорок лет. Это был сгорбленный старик по имени Ангстон, который страдал артритом и из-за этого двигался чрезвычайно медленно. Люси привыкла к звукам дома и различила шаркающую походку старого слуги, который подходил к входной двери.

— Какой-то шум, — сказал дядя Лоуэлл.

Люси подумала, что кто-то должен помочь старику, но все продолжали сидеть, напряженно вслушиваясь. Было слышно, как Ангстон бурчит что-то себе под нос, отпирая засов, затем заскрипела тяжелая дверь.

После этого вновь послышались крики, и все вскочили со своих мест.

— Люси Деррик! — кричал незнакомый мужчина, хриплый и резкий голос которого обладал пугающей силой и был пронзителен, как вой собаки. — Мне необходимо поговорить с Люси Деррик!

Когда Люси это услышала, ее тут же охватила растерянность и чувство вины. Должно быть, она совершила что-то такое, что заставило этого человека прийти к дому ее дяди и выкрикивать ее имя, но Люси не могла припомнить, что она такого сделала и кому. Как любая молодая девушка, она иногда слегка флиртовала, и танцевать на балах ей тоже нравилось, но никаких тайных связей она не заводила. Никто за ней всерьез не ухаживал, да и сама она после приезда в Ноттингем никого не завлекала и никого не отваживала. Пусть она и дочь джентльмена и не лишена определенного шарма, но положение, в котором она находилась, делало из нее сомнительную невесту.

— Это еще что такое?

Дядя резко поднялся из кресла. В его голосе слышалось раздражение человека, который вдруг осознал, что его обманули. Он был близок к тому, чтобы избавиться от обузы в виде племянницы, и вдруг возникла проблема, которая грозит погубить все предприятие. Его макушка покраснела, волосы поднялись дыбом, как шерсть у кошки, когда она сердится.

Люси не произнесла ни слова, опасаясь, что ее растерянность будет принята за вину, и только помотала головой.

— Оставайтесь здесь, — сказал мистер Олсон.

Люси подумала, что он, несомненно, решил, что еще один претендент на ее руку пришел требовать награды, и это могло оправдать его неспешность при подготовке к свадьбе. Как только мистер Олсон, а за ним и дядя Лоуэлл вышли из комнаты, Люси с трудом поднялась на ноги.

— Что ты еще натворила? — спросила миссис Квинс тихо и настороженно.

Она крепко схватила Люси за запястье, не давая ей уйти, хотя та и не пыталась. Бывало, миссис Квинс щипала и грубо толкала Люси, а однажды даже ошпарила ее кипятком так, что на тыльной стороне ладони до сих пор оставался бледный шрам. Но после помолвки Люси с мистером Олсоном все это осталось в прошлом. Равновесие сил переменилось. Миссис Квинс с удовольствием издевалась над Люси, когда та была бессильна. Иное дело позволять себе вольности, когда молодая девушка стоит на пороге независимости. Тем не менее она крепко сжимала руку Люси и, по всей видимости, не собиралась отпускать.

— Очередной Джонас Моррисон, с которым ты решила выставить себя потаскухой?

Люси попыталась высвободиться, но миссис Квинс держала ее крепко.

— Я ничего такого не сделала. Понятия не имею, кто бы это мог быть. Любопытно посмотреть.

Наверное, миссис Квинс тоже хотелось посмотреть. Она подтолкнула Люси в сторону входной двери и сама пошла следом.

Подойдя к двери, Люси увидела на пороге нарушителя спокойствия. Он перестал кричать, но говорил громко и возбужденно. Привлеченная шумом, на узкой улочке собралась небольшая толпа зевак из нескольких прохожих и разносчика товаров.

Мужчина, стоявший на пороге дома, был удивительно хорош собой и обладал почти женской красотой. Обрамленное черными кудрями лицо с безукоризненно тонкими чертами было лишено каких-либо недостатков. Темные влажные глаза были огромными, правда они покраснели и казались утомленными. Одет он был по моде: приталенный сюртук, некогда белоснежная рубашка с распашным воротником и светло-коричневые брюки — писк моды в Лондоне. Брюки, явно пошитые опытным портным, были порваны внизу и забрызганы грязью. Подойдя поближе, Люси увидела, что у сапог отстает подошва и одна нога незнакомца больше другой и деформирована.

— Я должен с ней поговорить, — сказал он. — Листы разбросаны, и я должен с ней поговорить.

Люси вздрогнула, будто натолкнулась на невидимую стену. Листы разбросаны? Ей показалось, что она слышала эти слова прежде, но не могла вспомнить когда — быть может, во сне давным-давно, и со временем в ее памяти все перепуталось.

— Кто вы? — строго спросил мистер Олсон. — Вы ни с кем не будете разговаривать, пока не назовете свое имя и причину, которая привела вас сюда, да и то не могу обещать.

Было видно, что он зол, но сдерживает себя. Что-то в незнакомце подсказывало, что он сейчас далеко не в лучшем своем проявлении, и это требовало определенного уважения.

— Мне необходимо…

Молодой человек запнулся, поднял глаза и встретился взглядом с Люси. В нем произошла перемена, и его взгляд смягчился. Зрачки расширились, а поза стала менее напряженной. Он глубоко вздохнул и на миг, такой короткий, что Люси могла бы и не заметить, улыбнулся широко и радостно.

— Вы, — сказал он. — Вы та, которую я ищу? Вы Люси Деррик?

Оказалось, что Люси потеряла дар речи и смогла лишь кивнуть.

На мгновение незнакомец опустил голову, а затем снова взглянул на Люси:

— Меня послали… мне велели передать вам, что вы… не должны выходить за него замуж! Вы должны собирать листы, вы не должны выходить за него! — Он выгнул спину, откинул голову, шагнул назад, оступился и упал. Склонив голову, словно перед алтарем, он поднял руку и указал на мистера Олсона.

Люси отвернулась, и правильно сделала, потому что шумного незнакомца начало рвать, как пьяного, и Люси, не в силах сдержать отвращения, попыталась скрыться в доме. Она была в полной растерянности и знала только одно — все это из-за нее. Каким-то образом это касалось ее, и Люси вновь испытала стыд и унижение. Она готова была убежать, но услышала, как толпа ахнула, какая-то женщина пронзительно вскрикнула, а мистер Олсон воскликнул от удивления:

— Не может быть!

В толпе зевак одна из женщин стала молиться Господу о спасении.

Не в силах совладать с любопытством, Люси вернулась. Выглянув на улицу, она увидела, что странный, больной и красивый незнакомец стоит на земле на четвереньках, как собака. Его тело сотрясали конвульсии. Тут его снова вырвало, и наружу вылетела длинная лента блестящих серебристых булавок. Булавки медленно падали изо рта незнакомца нескончаемым потоком, мелодично ударяясь о ступени.

Когда мужчина поднял голову и поймал взгляд Люси, в его глазах было столько мольбы и отчаянья, что она заплакала. Каким-то образом этот поразительный человек и это неправдоподобное событие имели отношение к бедняжке Люси Деррик, у которой не было ни денег, ни друзей. Люси хотела узнать у него почему, хотела просить его объяснить так, чтобы и она, и другие поняли, но не могла вымолвить ни слова. А потом было уже слишком поздно, потому что он отер рот рукой и без чувств упал навзничь.

2

С небольшой помощью со стороны Ангстона мистеру Олсону удалось перенести незнакомца в одну из давно пустующих комнат для гостей на втором этаже, где его уложили на пыльное стеганое покрывало и оставили, потерявшего связь с остальным миром, бормотать что-то несвязное. Выполнив свой долг самого молодого и сильного из присутствующих мужчин, мистер Олсон удалился без всяких объяснений.

Как только он ушел, дядя Лоуэлл со своей союзницей миссис Квинс набросились на Люси. От гнева его макушка побагровела, тонкие губы дрожали.

— Он откажется от своего предложения жениться, и я его не осуждаю. Не могу осуждать. — Мистер Лоуэлл бросил взгляд наверх, туда, где находился незнакомец.

Миссис Квинс мрачно кивала, пока он говорил. Она знала по опыту, что, когда хозяин пребывал в подобном расположении духа, лучше помалкивать, пока ее не спросят.

— Думаю, ему понадобится врач, — сказал дядя Лоуэлл. — Ты заставляешь человека глотать булавки, а я должен платить врачу из собственного кармана. Собственного кармана! Все равно что послать вора в ночи, чтобы меня ограбить.

Люси никак не могла успокоиться, она совершенно не понимала смысла только что происшедших событий. Она готова была расплакаться, но знала, что дядя и миссис Квинс расценят слезы скорее как знак вины, а не замешательства.

Люси остро не хватало отца. Он-то бы знал, что делать. Он бы объяснил, что означают эти странные события. Строгим взглядом или словом он бы утихомирил дядю Лоуэлла, но отец умер, и ей придется справляться самой.

Люси глубоко вдохнула и, сделав над собой усилие, произнесла то, что репетировала, как только оправилась после первого шока:

— Я никогда прежде не видела этого человека. Я не знаю, кто он и какое имеет ко мне отношение. Что касается услуг врача, — добавила она, — возможно, незнакомец оплатит их сам.

— Оплатит сам! Квинс, девчонка говорит, он оплатит счет сам.

Миссис Квинс покачала головой:

— Я слышала, что она сказала, но что-то мало в это верится.

— Мало в это верится! — закричал дядя Лоуэлл. — Заплатит врачу, когда он не может заплатить за новые сапоги. Квинс, пошлите за Снайдером, будьте так любезны. Скажите, чтобы счет он выставил
джентльменунаверху. Может, его вырвет шиллингами, и дело будет улажено.

Он вышел из гостиной, громко хлопнув дверью, и скрылся у себя в кабинете. Миссис Квинс осталась стоять, поджав бледные губы.

— Мисс Люси Деррик, — сказала она писклявым детским голосом почти нараспев, — найти очередного Джонаса Моррисона, с которым можно сыграть роль потаскухи, для вас было лишь делом времени, — и, сменив интонацию, добавила: — Хочешь своими скандалами свести дядю в могилу, как ты сделала с сестрой?

Люси попятилась, опасаясь, что миссис Квинс подкрепит свои слова пощечиной. Когда этого не случилось и стало ясно, что миссис Квинс ждет ответа, Люси с трудом выдавила из себя:

— Вам следует разыскать доктора Снайдера.

Миссис Квинс ходила по гостиной, то поправляя неровно висевшую картину, то стирая слой пыли с канделябра.

— И вправду следует, потому что, если этот человек умрет, он не сможет рассказать нам, что ты задумала на этот раз. Кто он, Люси? Сын торговца? Хозяин трактира? Беспутный джентльмен? Насколько я знаю, тебе
такиенравятся. И что теперь? Мистер Олсон никогда не женится на девушке, которая так оскандалилась, а дядя выгонит тебя из дому за твои проступки. — Она кивнула в знак одобрения собственной мудрости и удалилась из комнаты, высоко подняв голову, как актриса со сцены.

Люси осталась в гостиной. Даже у камина она не могла избавиться от озноба и стучала зубами. Она всем сердцем ненавидела дом дяди, но оказаться на улице без денег было невообразимо. Ей исполнилось двадцать, и по закону дядя Лоуэлл абсолютно не обязан о ней заботиться. Кроме того, он был человеком, совершенно не склонным к размышлениям, и мог выставить Люси на улицу, не задумываясь о том, какие страдания и ужасы ей уготованы. Когда Люси осталась сиротой и только приехала в дом дяди, она часами сидела и размышляла о чудовищной несправедливости судьбы. В эти первые месяцы миссис Квинс была ее другом, успокаивала ее, и Люси ей доверяла. Потом все переменилось, и миссис Квинс стала холодной и злобной. Люси казалось, что она самая несчастная девушка на свете. Обрушившиеся на нее тогда несчастья были вполне реальными, но она знала, что у них есть предел. Теперь же она стояла на краю бездонной пропасти страданий, ее ждала жизнь, где боль, унижение и невиданная нужда не имели предела. Все это было вполне реальным и могло начаться чуть ли не завтра.

Когда доктор Снайдер прибыл, он тотчас поднялся наверх, а дядя Лоуэлл и миссис Квинс присоединились к Люси в гостиной. Дядя Лоуэлл потребовал, чтобы Люси освободила место у камина, где он мог бы согреться и отдохнуть в тишине. Миссис Квинс устроилась подле него и занялась шитьем — пальцы у нее были быстрыми и ловкими. То и дело она испускала хрипловатый смешок, будто ей на ум приходило что-то забавное. Высокие напольные часы, отстающие минут на пятнадцать, неровно тикали, как сердце человека при смерти.

Не долее чем через полчаса в гостиную вошел доктор, поклонился и встал, заложив руки за спину, как офицер, ожидающий приказа. Снайдер был человеком серьезным, многие выбрали бы его в качестве своего лечащего врача. Он был приблизительно одного возраста с дядей Лоуэллом, но носил свои годы с б
ольшим достоинством. Одевался он во все темное, и его часто принимали за служителя церкви. Невысокого роста, худощавый, с серьезными узкими глазами цвета грязи. За годы, что Люси прожила в доме дяди, она встречалась с доктором Снайдером часто, но ни разу не видела, чтобы он улыбался. Обычно он объявлял о результатах осмотра с абсолютной уверенностью, но сегодня выглядел слегка растерянным. Несколько раз Снайдер принимался говорить, но не мог подобрать слов
а.

— Боюсь, сэр, я ничем не могу помочь вашему гостю, — сказал он наконец.

Люси непроизвольно охнула, и, хотя поспешно прикрыла рот рукой, было уже поздно. Миссис Квинс усмехнулась, глядя в ее сторону.

Дядя Лоуэлл сорвался со своего кресла с пылом глубоко уязвленного человека:

— Вы хотите сказать, что он умрет здесь? За похороны я платить не намерен, будьте уверены.

Мистер Снайдер поддел изношенную бахрому ковра носком ботинка.

— Я хочу сказать, сэр, что если и можно что-либо сделать, то это не по моей части. Он страдает не из-за болезни. — Снайдер выпрямился, словно готовясь сказать что-то важное. — Полагаю, этот человек страдает от того, что в обиходе называют проклятием.

В гостиной воцарилась напряженная, сводящая с ума тишина. Люси видела, как незнакомца рвало булавками, но при этом она была поражена ничуть не меньше, как если бы доктор сказал, что этот человек страдает от последствий путешествия на Луну.

Дядя Лоуэлл топнул ногой, как рассерженный ребенок. В ответ поднялось облако пыли.

— 
Проклятье,Снайдер? Вы что, старуха, чтобы говорить такое? Я был о вас лучшего мнения.

Мистер Снайдер поклонился:

— В прошлом вы делали мне честь, следуя моим советам. Настоятельно прошу сделать то же самое и в этом случае.

— Я полагал, вы приверженец натурфилософии, а не суеверный болван! — рявкнул дядя Лоуэлл.

— Натурфилософия, помимо прочего, занимается тем, что можно наблюдать, — сказал доктор умиротворяющим тоном, к которому прибегают врачи, когда требуется убедить собеседника в том, что они знают, о чем говорят. — Если бы я решил, что обладаю способностью излечить этого человека, просто потому, что у меня медицинское образование, то был бы повинен в иррациональной вере в то, чему нет доказательств. И в данном случае был бы повинен в приверженности суеверию.

Во время этого разговора Люси сидела, сжимая руки с такой силой, что болели костяшки пальцев. Все это казалось нереальным, но все же касалось ее, как ничто другое. Она бросила взгляд на миссис Квинс, которая в эту минуту отвернулась от Снайдера. Кто, если не
она,должен кое-что знать о проклятиях, но миссис Квинс молчала.

Люси отважилась высказать, что было у нее на уме:

— Сэр, мы все наслышались сказок, из которых следует, что если человека рвет булавками, то на него наложено проклятье, но, может, он их просто проглотил?

— Нет, — ответил Снайдер. — Я кое-что видел во время осмотра. Опущу подробности. Я никому никогда не скажу, что я видел. Достаточно того, что я уверен: этот джентльмен страдает от недуга, излечить который медицина не в силах.

— И поэтому вы намереваетесь оставить меня? — спросил мистер Лоуэлл. — Не можете его вылечить и сбегаете, бросив человека на мое попечение?

— Не совсем так. В годы моей юности в графстве жили несколько искусных целительниц с отменной репутацией, — сказал мистер Снайдер, — но они давно умерли. Однако мне известно, что недавно в город прибыла дама, не колдунья — уважаемая дама, сведущая в подобных делах.

— Вы предлагаете пригласить в мой дом ведьму? — воскликнул мистер Лоуэлл, не веря своим ушам.

— Она не ведьма, а дама с возможностями.

С большой неохотой мистер Лоуэлл выслушал сведения об этой даме и позволил мистеру Снайдеру уйти. Потом он обернулся к миссис Квинс и велел ей срочно найти и привести эту женщину.

— Скажи ей, что я не потерплю никаких проволочек, — сказал он, очевидно забыв или проигнорировав замечания мистера Снайдера о положении дамы.

— Уже темно, и меня разволновали все эти события, — сказала миссис Квинс. — Пусть мисс Деррик пойдет со мной.

Люси никогда не испытывала особого желания ходить куда бы то ни было с миссис Квинс, а в сложившихся обстоятельствах она желала этого еще меньше, чем когда-либо. Обычно присутствие Люси требовалось миссис Квинс, только если предстояло выполнить трудную или неприятную работу, но сейчас такая просьба Люси не удивила. Учитывая необычность обстоятельств, им придется вести речь о деликатных вещах, об их общем секрете. Деваться было некуда. Судьба распорядилась так, что, несмотря на то, что ничего, кроме горечи, их не связывало, они оказались в положении, когда были вынуждены защищать друг друга.

3

Медленно, будто во сне, Люси натянула перчатки, надела теплый капор и простую муслиновую пелерину. Они вышли из дому и какое-то время двигались молча. Ноттингемские улицы опустели. Было прохладно и свежо. Они шагали по фешенебельному району, окружавшему замок, и Люси надеялась, что дикари, причинившие столько вреда по всей стране, вряд ли посмеют напасть на таких женщин, как они. Но весной 1812 года кто не боялся? Некогда тихие улицы наводнили обездоленные люди, физически крепкие, голодные, доведенные до нищеты и вооруженные лопатами и молотами. Они жаждали разрушения, отмщения миру, который предал их, обрек на войну, голод и рост цен. До этого Люси дважды видела банды этих луддитов, и то на расстоянии. Ее поразили их впавшие глаза и животное отчаянье в них.

Через несколько минут миссис Квинс наконец прервала молчание. Не утруждая себя повернуться к Люси, она сказала:

— Предположу, что это ты — причина неприятностей этого человека.

Люси не удержалась и рассмеялась:

— Вы более сведущи в таких вопросах, чем я.

— Будешь теперь называть меня ведьмой? — недовольно спросила миссис Квинс.

— Я всего лишь хотела сказать, что то немногое, что мне известно, я узнала от вас.

— Я сама мало что знаю. Может, ты училась еще где-то? — спросила миссис Квинс.

— Разумеется, нет, — ответила Люси, и это было по большей части правдой, во всяком случае относительно практического применения.

Однажды Люси тайно купила книгу «Mar» Фрэнсиса Барретта на деньги из своего скудного содержания, но книга оказалась малопознавательной. Во всяком случае, Люси не могла заставить себя относиться к подобным вещам серьезно. Неужели миссис Квинс и вправду думает, что она готовит сглазы и привороты, как ведьма из сказки? То, чем миссис Квинс и Люси занимались несколько лет назад, казалось теперь глупостью, детской шалостью, да они и не замышляли ничего серьезного вроде
проклятья.Тем не менее Люси знала, что образованные люди верили в подобные вещи на протяжении тысячелетий. Отец посоветовал ей прочесть биографии Парацельса, Корнелия Агриппы и Исаака Ньютона — великих мыслителей и натурфилософов, которые также занимались магией, алхимией и спиритизмом. Лишь в современном мире образованные люди начали отвергать подобные верования. И вот теперь она идет в ночи по ноттингемским улицам в поисках женщины, которая может снять проклятье с красивого незнакомца.

Три года назад именно миссис Квинс, тогда ее друг, предложила заняться этим. Она говорила, что это забавно. Они тогда вместе смеялись над тем, что смогут раскрыть тайны. Теперь это поставлено ей в укор, будто Люси во всем виновата.

Доктор объяснил, что женщина, которая им нужна, мисс Мэри Крофорд, живет на Хай-Пейвмент, одной из самых шикарных улиц Ноттингема, но ее дом оказался скромным, много ниже и
уже домов по соседству. Они поднялись по ступеням, и миссис Квинс сказала Люси:

— Говорить буду я. Прошу не беспокоить леди.

Они постучали, и дверь тотчас открыла странная женщина. Она широко улыбалась, показывая полный рот ослепительно-белых и ровных зубов. Женщина была полной, неопределенного возраста, с тусклой кожей, узкими глазами и круглым лицом, на котором не было видно морщин, даже если бы они у нее и были. Ей могло быть лет тридцать, а могло быть и пятьдесят.

На ней было бесформенное платье мышиного цвета, а капор сидел так низко, что бровей почти не было видно, и это придавало ей вид простушки.

— Да это же мисс Люси Деррик! — радостно воскликнула женщина и схватила Люси за руку. — Проходите. Мисс Крофорд будет в восторге, когда узнает о вашем приходе.

Люси даже не пыталась высвободить руку, которую крепко сжимала женщина, но ум ее лихорадочно работал. У нее была хорошая память на лица, и она узнала бы женщину, если бы они раньше встречались. После недавних обвинений миссис Квинс смотрела на нее с едва сдерживаемой яростью.

— Простите, — сказала Люси, — но мне кажется, мы не знакомы.

Женщина снисходительно махнула рукой:

— Не стоит напрягать память, дорогая. Ну да, мы раньше не встречались, но как я могу не знать такую милую молодую леди, как Люси Деррик?

Люси не знала ответа на этот вопрос, не знала его и миссис Квинс, но по другим соображениям. Они позволили странной женщине проводить их в гостиную, которая оказалась небольшой, но уютной.

— Я миссис Эмет, — сказала женщина, обращаясь к Люси и не замечая миссис Квинс.

Она взяла ладонь Люси обеими руками. Руки ее были теплыми, почти горячими, и мягкими, как у младенца.

— Миссис Э-мет, — повторила женщина, отчетливо произнося свое имя по слогам. — Надеюсь, вы запомните, мисс Деррик. Теперь вы меня не забудете.

— Не забуду, — сказала Люси.

— Я так рада! — Миссис Эмет выпустила руку Люси. — Пойду найду мисс Крофорд.

Она поспешно вышла из комнаты, что-то бормоча себе под нос и то и дело всплескивая руками.

Миссис Квинс, которая не терпела пренебрежительного отношения к себе, зло сказала Люси:

— Утверждаешь, что тебе ничего не известно о проклятьях, а служанка колдуньи тебя знает.

— Похоже на то, но вы сами слышали, она сказала, мол, не удивлена, что я ее не знаю. Может, она нагадала на картах, что я приду, — сказала Люси, наслаждаясь своей находчивостью.

Миссис Квинс фыркнула и стала изучать золотой узор на обоях. Она нашла его довольно потертым для женщины благородного происхождения.

Через несколько минут они услышали шаги и в гостиную вошла дама поразительной красоты, лет двадцати пяти, высокая, грациозная, с молочной кожей и такими светлыми волосами, что они казались почти белыми. У нее были удивительные светло-зеленые глаза. На ней было тонкое свободное платье зеленого цвета, вышитое золотом. Квадратный вырез был глубоким, как того требовала лондонская мода, и выгодно подчеркивал ее формы. Она была одета как на выход или для приема гостей, хотя Люси не заметила каких-либо признаков ни того ни другого.

Она тотчас протянула руку Люси:

— Мисс Деррик, я Мэри Крофорд. Надеюсь, восторг моей служанки не напугал вас. Она видела вас в городе и восхищается вами. У миссис Эмет свои странности, но она хорошая женщина и не причинит никому вреда.

В мисс Крофорд было что-то, не во внешности, конечно, но что-то неуловимое, что сразу же напомнило Люси ее покойную сестру Эмили. Может быть, то, как она наклоняла голову, когда говорила, или сердечность ее слов. Возможно, ее ум, который угадывался даже в самых банальных фразах.

Главными особенностями Эмили были не столько ее удивительная, хотя и необычная красота — нос у нее был великоват, губы тонкими, а подбородок вытянутым, — сколько ее остроумие, обаяние и умение вести разговор. Эмили всегда казалась вдумчивой и рассудительной. От нее исходило тепло и дружелюбие, но в то же время чувствовалось ее
превосходство,хотя сама она об этом даже не догадывалась. Благодаря такому поразительному сочетанию приятной внешности, манер и непринужденности ее любили практически все, кто знал. Друзья постоянно приглашали ее путешествовать, и чуть ли не по полгода она проводила вдали от дома в разъездах, посещая Лондон, Йорк, Бат, Брайтон, даже Эдинбург и Кардифф. Всем хотелось быть подле Эмили, и Мэри Крофорд обладала почти такой же притягательностью.

— Уверяю вас, я ничуть не оскорбилась. — Люси решила не представлять миссис Квинс, отчасти потому, что было приятно ей досадить, но также потому, что не хотела ни с кем делить эту леди и ничего не могла с собой поделать. — Мисс Крофорд, меня привело к вам необычное дело, и я надеюсь, вы
меняпростите.

— Уверена, что бы вы ни сказали, это не требует извинений. Садитесь, пожалуйста. Может быть, вашей служанке лучше подождать на кухне? Миссис Эмет угостит ее кружечкой пива.

— Мне и здесь хорошо. — Миссис Квинс встретилась взглядом с мисс Крофорд, но у нее не хватило смелости сесть.

— Разумеется, — сказала мисс Крофорд, обращаясь к Люси и показывая глазами на миссис Квинс, мол, ей все ясно.

Миссис Квинс заявила, что говорить будет она, но теперь Люси считала, что сама должна объяснить как можно лучше, что произошло.

— Даже не знаю, как сказать, но в доме моего дяди произошло нечто странное, и нам посоветовали обратиться к вам. — И Люси кратко изложила события вечера, начиная с прибытия незнакомца и заканчивая рекомендациями мистера Снайдера.

— К сожалению, я не знакома близко с мистером Снайдером, — сказала мисс Крофорд. — Я встречалась с ним только один раз, и боюсь, он неправильно истолковал мой опыт в подобных вещах. Я еще только пытаюсь овладеть тайными знаниями, и практических навыков у меня нет.

Как завороженная, Люси подалась вперед:

— Но вы верите в магию? Думаете, она существует?

Мисс Крофорд добродушно рассмеялась:

— Если бы видели все, что видела я, вы бы поняли, что дело не в вере. Из того, что вы сообщили, следует, что вы тоже видели сегодня нечто поразительное.

— То, что мы видели, в самом деле поразительно, — согласилась Люси, — но уверена, должно же этому быть какое-то объяснение.

— Безусловно, объяснение есть, — сказала мисс Крофорд. — Скорее всего, на этого человека действительно наложили проклятье.

— Насколько мы понимаем, — сказала миссис Квинс, пренебрежительно глядя в окно, — вы утверждаете, что человека околдовали, но ничем помочь не можете. Если это так, не вижу причины далее нарушать ваш покой.

От стыда Люси залилась краской, но мисс Крофорд продолжала благодушно улыбаться, и ее улыбка предназначалась исключительно Люси.

— Не знаю, смогу я помочь этому человеку или нет, но я наверняка смогу сказать с большой степенью определенности, страдает ли он от колдовства. Как только это будет установлено, посмотрим, что делать дальше.

Мисс Крофорд имела в распоряжении экипаж, и, хотя расстояние до дома дяди Лоуэлла было небольшим, она настояла, чтобы они поехали в экипаже. Ехали в неловкой тишине, и Люси подозревала, что причиной тому была миссис Квинс и ее негодование. Даже в темноте Люси видела, как мисс Крофорд время от времени заговорщически ей улыбалась, словно они были союзниками и союз этот был направлен против миссис Квинс. У Люси возникло странное ощущение, что она и мисс Крофорд были друзьями, и уже давно. Она знала, что это всего лишь фантазии, но ей бы хотелось иметь такого друга.

По прибытии Люси представила мисс Крофорд, не сомневаясь, что дядя будет ею очарован. Но она не произвела на него впечатления.

— Хорошенькая для ведьмы, это правда, но к делу это не относится, — только и сказал он, не обращая внимания ни на присутствие мисс Крофорд, ни на свою беспардонную грубость. — И фартинга не заплачу за цыганские фокусы.

Люси почувствовала, что лицо у нее горит от стыда.

— Мисс Крофорд не просит денег, — сказала она умиротворяющим тоном, — она лишь хочет помочь, если сможет.

— Все они так говорят, — ответил дядя Лоуэлл. — Если в конце концов выставят счет, пусть пошлют его этому бродяге, которого рвет. Я ничего платить не собираюсь.

Люси взяла свечу, и все четверо поднялись в комнату для гостей. В комнате было холодно — камин не горел, — и она освещалась двумя небольшими масляными лампами. В полутьме они еле рассмотрели незнакомца, который лежал на постели, свернувшись клубком, как котенок. Он прерывисто дышал. Люси увидела непокрытую деформированную стопу, скрюченную и искривленную, как раненая лапа зверя. Ей стало неловко оттого, что она находится так близко от красивого полураздетого мужчины, и она отвернулась.

Мисс Крофорд взяла у Люси свечу и пошла вперед, чтобы осмотреть незнакомца. Она остановилась в нескольких шагах от него, подняла свечу и чуть не выронила ее из рук. Мисс Крофорд отшатнулась, ее лицо исказила гримаса изумления, а возможно, и страха.

Люси подбежала, чтобы поддержать ее за локоть:

— Вам плохо?

Выпрямившись и немного успокоившись, мисс Крофорд покачала головой:

— Со мной все в порядке, благодарю вас. В чем дело, не пойму. Могу лишь сказать, что здесь что-то не так.

— И теперь, полагаю, вы скажете, что все исправите за гинею! — закричал дядя Лоуэлл. — Принимаете меня за круглого дурака?!

— Я провожу ее к выходу, — предложила миссис Квинс.

Люси не стала извиняться за дядю. Вместо этого она прибегла к тактике, которую обычно использовала, чтобы выжить в обществе своего дядюшки и его экономки, а именно по возможности совершенно их игнорировать.

— Что нужно сделать, мисс Крофорд?

Даже в темноте Люси видела, что мисс Крофорд не на шутку встревожена.

— Не знаю, что тут можно сделать. Могу кое-что попробовать. Нужна тишина. Прошу всех выйти из комнаты. Всех, кроме мисс Деррик. Попрошу вас остаться. Вы не возражаете?

Разумеется, Люси хотелось остаться с мисс Крофорд, но она не знала, как относиться к тому, что придется остаться в одной комнате с полураздетым мужчиной.

— Я тоже останусь, — заявила миссис Квинс, — чтобы защитить интересы дома.

— Возражаю, — сказала мисс Крофорд, обращаясь к Люси и полностью игнорируя миссис Квинс. — Не думаю, что присутствие вашей служанки поможет мне сосредоточиться.

Миссис Квинс посмотрела в упор на мисс Крофорд, и глаза ее метнули молнии, но тем не менее она вышла из комнаты. Люси была в восторге. Пусть это ребячество, ей все равно. Теперь
онав милости. Люси с наслаждением смотрела, как дядя Лоуэлл и миссис Квинс уходят, и вот они остались одни за закрытыми дверями в тускло освещенной комнате.

Мисс Крофорд вздохнула и поставила свечу на столик у камина:

— Теперь я должна заняться тем, что мне совсем не нравится. Я должна заняться практикой.

— Это больно? — спросила Люси.

Мисс Крофорд добродушно рассмеялась:

— Нет, просто у меня нет к этому таланта. Я также ненавижу играть на пианино, потому что у меня не получается, а когда пытаюсь это делать, кажусь себе жалкой. Я понимаю принципы магии так же, как понимаю принципы игры на музыкальном инструменте, но не создана ни для того, ни для другого. Тем не менее ради спасения вашего дома попробую.

Мисс Крофорд закрыла глаза и замедлила дыхание.

— Вы успокаиваете себя.

Люси вообще не собиралась ничего говорить и тотчас пожалела о сказанном. Она терпеть не могла, когда слова выскакивали помимо ее воли. С ней такое случалось часто. За что она часто и получала от миссис Квинс щипок, или шлепок, или публичный выговор. Люси по привычке вздрогнула.

Мисс Крофорд посмотрела на нее. Даже в полутьме на ее лице было заметно удивление, но ни злобы, ни гнева не было.

— Да вы разбираетесь в ремесле ворожеи больше, чем признаете.

— Совсем немного, — ответила Люси. — Пыталась как-то научиться гадать на картах, но не преуспела, и все закончилось ссорой.

— С кем? — спросила мисс Крофорд.

Люси сама удивилась, что сказала правду, хотя никогда никому раньше не признавалась, как миссис Квинс с ней обращается. Она не хотела, чтобы кто-то знал, насколько она беспомощна, но сейчас ей захотелось поделиться с мисс Крофорд.

— С миссис Квинс. Когда-то давно она была добра ко мне, но после ссоры мы перестали быть друзьями.

Мисс Крофорд зацокала языком:

— Я не испытываю особой симпатии к вашей миссис Квинс, так что давайте выбросим ее из головы. Нужно, чтобы вы отыскали источник проклятья этого человека.

Люси охватил леденящий ужас, близкий к парализующей панике. Страх перед миссис Квинс или кем-то или чем-то еще? Сама не зная почему, она не хотела принимать участие в оказании помощи этому человеку.

— Я не могу, — еле слышно произнесла она. — Я ничего об этом не знаю.

— Вы знаете, как себя успокоить, — сказала мисс Крофорд. — Я этого не умею. По крайней мере, у меня не очень хорошо получается, потому что я не могу сосредоточиться. Нужно просто достичь состояния покоя, а затем осмотреться, но не глазами, а мысленно.

Люси замотала головой, как ребенок. Она не пыталась достичь концентрации с того самого дня, когда в последний раз пробовала гадать на картах с миссис Квинс. Сейчас память вернула этот день как смешение разных образов: веснушчатое лицо миссис Квинс заливается краской, карты рассыпаются по столу, хрустальный кувшин разбивается вдребезги. Миссис Квинс обвиняет Люси в заговоре против нее. Пощечина, шокирующая ее своей силой и неожиданностью. Люси ничего не понимала. Она считала магию чем-то глупым и банальным, годящимся для бродячих артистов или фокусов, которые любят показывать в гостиных фигляры вроде Джонаса Моррисона. Она так и не поняла, почему миссис Квинс приняла все настолько близко к сердцу.

Одна только мысль о том, что надо войти в состояние покоя, наполнила ее сердце щемящей тревогой, но Люси знала, что это из-за миссис Квинс. Ни само действие, ни тем более мисс Крофорд были тут ни при чем. Больше всего Люси хотелось сейчас отступить, раствориться в оклеенной обоями стене, но она не хотела разочаровывать леди. Люси закусила губу и зажмурилась:

— Я попробую.

Она сделала глубокий вдох, затем медленно выдохнула. Повторила несколько раз, замедляя дыхание, стараясь унять сердцебиение, но сердце билось громко и часто. Люси пыталась унять суету у себя в мозгу. Она чувствовала свет от горящей свечи, близость мисс Крофорд и незнакомого мужчины на постели, от которого исходил опасный жар.

Потом появилось что-то еще. Что-то красное, черное, злое. Оно обжигало, хотя в ее воображении представлялось холодным и влажным. Где-то глубоко на уровне подсознания Люси понимала, что, если она остановится и станет думать о противоречиях, которые чувствует, ощущения пропадут, как исчезает яркий сон, превращаясь в непонятное нагромождение образов, когда только просыпаешься. С этими ощущениями ее связывала тончайшая, как паутина, нить, и она чуть не потеряла ее вовсе. Люси увидела что-то, что вспыхнуло как пламя свечи и что можно было понять, только составив вместе разрозненные фрагменты. Она не знала, что это было, но точно знала, где оно.

Прервав свою концентрацию, Люси шагнула вперед. Она расстегнула на незнакомце сюртук и, ухватив подкладку обеими руками, разорвала ее. Там в складках ткани скрывался маленький мешочек из белого полотна, не больше дикого яблока, перевязанный не чем иным, как человеческим волосом.

Люси протянула руку и в тот же миг почувствовала, что между ней и полотняным мешочком встало нечто. Что-то темное, неясное и пустое, какая-то аморфная пустота, но, несмотря на всю ее бесформенность, Люси показалось, что у этой пустоты есть лицо. Лицо, конечно, было лишено черт, но вместо них в пустоте выступали точки. Это нечто повернулось к Люси, посмотрело на нее едва различимыми глазами и открыло несуществующий рот, внутри которого скрывалась еще более черная колеблющаяся бездна. Это было что-то тошнотворное и извивающееся, быстрое и трепещущее, как лапы жука, лежащего на спине. Ничего ужаснее Люси в своей жизни не видела. Это был сам ужас в его холодной и мерцающей бесформенности. У Люси подкосились ноги, и, хотя в тот миг она этого не знала, осознав лишь позднее, она чуть не обмочилась.

Если бы все это продолжалось чуть дольше, Люси не смогла бы побороть желание убежать, но с того момента, когда она увидела это, и до того, как она начала действовать, прошло не более нескольких секунд. У нее просто не было времени полностью прочувствовать и осознать испытываемый ужас. Поэтому она протянула руку к полотняному мешочку, минуя бесформенное нечто, схватила тот и отшвырнула в сторону.

Люси обернулась и увидела, что темная сила исчезла, а незнакомец открыл глаза. Он посмотрел на нее безжизненным взглядом, а потом рухнул на постель, снова лишившись чувств.

Она подняла мешочек, осознав, что вышла из состояния концентрации, и протянула его мисс Крофорд.

Мисс Крофорд взглянула на сверток, потом на Люси; глаза цвета морской волны были широко открыты и влажно блестели.

— Мисс Деррик, — сказала она, — вы были бесподобны.

* * *

Люси держала мешочек в дрожащей руке.

— Что это было? — с трудом выговорила она срывающимся голосом.

Мисс Крофорд накрыла руку Люси своей ладонью и улыбнулась.

— В нашем мире существуют темные силы. Вы видели одну из них, но теперь она исчезла. А сейчас мы должны избавиться от средства, которое связывало ее с этим человеком, — сказала она. — Подобные проклятья действуют по принципу симпатии. Все, что привязывало незнакомца к этому свертку, продолжает действовать, поэтому уничтожать тот следует осторожно. К примеру, если мы задумаем его сжечь, у человека может появиться лихорадка или ожоги. Он даже может загореться сам.

Мисс Крофорд взяла мешочек, положила его на прикроватный столик и начала развязывать. В развернутом виде это оказался лоскуток четырехугольной формы, внутри которого скрывалась человеческая фигурка, изготовленная из той же ткани. Фигурка была лишена каких бы то ни было черт и могла изображать любого человека с четырьмя конечностями и головой. Крошечная полотняная шея была обмотана несколькими волосками.

— Теперь можно ее уничтожить, не опасаясь, — сказала мисс Крофорд, сжимая фигурку в руке. — Она потеряла силу. Я брошу ее в огонь, когда буду уходить.

Люси никак не могла перестать думать о бесформенном существе, которое, как ей казалось, она видела, или почти видела, или почувствовала, или что-то еще в подобном роде. Она уже готова была спросить об этом, но решила, что лучше не знать. Люси уже начала сомневаться, что вообще что-то видела, уже готова была поверить, что тени и дым от свечи смешались в ее воображении и обрели форму. Ей хотелось верить в это больше, чем в существование того, что она видела.

Чтобы отвлечься от этих мыслей, она посмотрела на незнакомца:

— Он очнется?

— Очнется, и, думаю, скоро, — ответила мисс Крофорд. — Он освободился от проклятья, но прошел через суровые испытания, и ему понадобится время, чтобы оправиться.

Они вышли из комнаты. Мисс Крофорд положила руку на плечо Люси — дружеский жест, как показалось Люси. Подняв глаза, она увидела, что мисс Крофорд широко улыбается. Люси хотелось бы услышать из ее уст похвалу, но она поняла, что никакие слова не способны передать уважение и доброжелательность, которые она увидела на лице своей новой знакомой. Мисс Крофорд относилась к ней с симпатией. Ей нравилось, как Люси себя вела. Впервые за долгое время Люси чувствовала, что на свете есть человек, которому она небезразлична.

4