Фиона Макинтош

«Золотые поля»

С любовью посвящаю эту книгу моим родителям, Фреду и Монике Ричардс, а также всей нашей большой семье. Мы разлетелись по всему миру, но кровные узы связывают нас с Джеймсом и Мей Паттон, Джеком и Элизабет Ричардс.
ЧАСТЬ I

1

Воскресенье, 19 октября 1919 года

Несмотря на свирепый ветер стылого осеннего утра в Корнуэлле, Джека Брайанта пронизывал совсем другой, внутренний, холод. Прокравшись под подкладку плотной куртки, под старую рубашку, он пополз по спине Джека в тот момент, когда его грубо втолкнули в хижину на вершине холма, с которой открывался вид на городишко под названием Ньюлин.

В этой хижине прежде останавливались корнуэлльские рыбаки, но теперь она пустовала. Джек помнил, как еще мальчишкой с этой же самой высокой точки наблюдал за работой мужчин. Завидев косяк, они оглушительно сообщали новость в пятифутовые громкоговорители. Немедленно начиналась гонка. Кто скорее окружит добычу! В крупном косяке могло быть до трех миллионов сардин. Джеку их работа казалась лучшей на свете, ведь он всегда любил море и часто подумывал, как хорошо было бы родиться сыном рыбака. Но это была всего лишь несбыточная мечта, и добывал Брайант не рыбу, а олово — вдалеке от моря и людей, в подземных рудниках. Но шахты были обречены. Война, во время которой пользовался спросом вольфрам, продлила их существование, но с наступлением мирных дней им окончательно пришел конец.

Из Корнуэлла стали уезжать люди, в особенности молодые. В поисках лучшей жизни они ехали в чужие края. Раньше кремнистое побережье, от Края Земли до Лизарда, кишело людьми — мужчинами, женщинами и детьми. Многие промышляли тем, что грабили потерпевшие крушение корабли, и часто уходили с неплохой добычей. Даже местные священники нет-нет да принимали в этом участие. Но о том Корнуэлле, каким он стал после войны, будут вспоминать как о пустынном крае. Над голой землей возвышались гранитные здания с новейшим оборудованием внутри, способным опустить человека под землю на глубину трех тысяч футов и с легкостью поднять на поверхность добытую им руду. На фоне неба вырисовывались четкие силуэты дымовых труб. Языки огня обозначали места, где тысячи мужчин трудились ниже уровня моря, врубались в британскую землю, добывая жалкие средства к существованию, в то время как владельцы шахт жирели и богатели с каждым днем.

Однако молодому Джеку приходилось не так тяжко, как его товарищам. По шахтерским стандартам семья Брайантов считалась богатой. Тем более нелепым казалось, что он очутился здесь, с парой головорезов по правую и левую руку, с нависающим над ним долгом, которого ничего не стоило избежать.

Резкий, исполненный одиночества крик чайки оторвал Джека от его путаных раздумий и вернул к опасной действительности. Он помигал, приспосабливаясь к полумраку, прогоняя пляшущие перед глазами световые пятна. Здоровяки-шахтеры втолкнули его глубже в мрак хижины. Выражение их лиц напоминало гранит, из которого она была вырублена. Хватка у них оказалась под стать лицам. Но Брайанта пугала не их сила, которую он ощущал, и не мрачное молчание. К этому он приспособился еще тогда, когда Уолтер Рэлли явился требовать деньги. Нет, страх возник в тот момент, когда его втолкнули в большой черный автомобиль Рэлли и Джек понял, что его повезут не в букмекерскую контору в Труро, а в это отдаленное, богом забытое место на вершине холма. Странно думать, что отсюда до Маркет-Джу-стрит в Пензансе, где Брайанта похитили, всего пара миль.

Когда Джек обрел четкость зрения, страх пронзил его с новой силой. Он увидел дрожащего полуголого человека, привязанного к деревянному стулу посреди комнаты. От шума, сопровождавшего появление Брайанта, узник вздернул голову и сразу же неразборчиво забормотал. Джек узнал человека, но слов разобрать не мог. По правде сказать, он слышал лишь тяжкие удары собственного сердца да голос, очень похожий на отцовский баритон, с теми же самыми интонациями усталого недовольства.

— Здорово, Джек, — произнес обладатель голоса, выступая из теней.

— Уолтер, я…

— Не стоит зря сотрясать воздух, — ответил человек. — Должен сказать, я возмущен твоей дерзостью. По-моему, ты не оказываешь мне должного уважения.

— Прошу тебя, Уол…

Рэлли поднял руки. Сэр Уолли — так его все звали, но не в лицо.

— Я придумал кое-что получше, — продолжал Рэлли. — Вы, ребята, не слабого десятка. Я еще помню, что любимым развлечением у вас было устраивать побоища камнями между деревнями. На моей памяти парни из одной банды с Южной шахты убили пса просто потому, что решили вымазать флаг в крови, показать, что не шутят.

Говоря, он подошел к Джеку и оказался так близко, что мог до него дотронуться. Джек видел блестящие от бриллиантина седые волосы букмекера, аккуратно убранные назад так, что полностью открывался высокий лоб. Запах бриллиантина смешивался с ароматом одеколона. Отец назвал бы Рэлли денди, сказал бы, что он пахнет как женщина. Когда Рэлли улыбнулся, ямочка у него на щеке углубилась. Но всякое дружелюбие исчезло из облика сэра Уолли, когда он несильно, поджимая губы и зло прищурившись, ударил Джека по лицу.

— Когда устные предупреждения не действуют, юный Джек Брайант, остается обратиться к базовым инстинктам. Вы, оловянные, понимаете только язык жестокости.

Повинуясь кивку Рэлли, его люди отпустили Джека. Тот подавил желание встряхнуть плечами, сбросить их руки, да и еще одно, куда более сильное — развернуться и броситься наутек. При всем своем врожденном оптимизме Джек прекрасно понимал, что не успеет добежать и до порога, как его свалят.

— Я принесу деньги, Уолтер. — Брайант старался говорить спокойно.

— Кто бы сомневался. Просто я не желаю больше ждать. Ты, Джек, из новой породы. Вы не понимаете ответственности и этим отличаетесь от своих родителей. Те вкалывали, платили за жилье, заботились о семье; если брали в долг, то всегда отдавали.

— Может быть…

Тут сэр Уолли снова ударил Джека по щеке.

Кровь у того закипела, но он подавил ярость и произнес, глядя в пол:

— Прости, я не хотел.

— Знаю, малыш. Не пойми меня неправильно, — взметнулся вдруг Рэлли. — Ты мне нравишься, напоминаешь меня самого в молодости. Но на тебя нельзя положиться. Ты чересчур беспечно относишься к чужим деньгам. Тебе ведь отец про это говорил, да?

Джек промолчал.

Уолтер Рэлли, по-видимому, оценил это и продолжил:

— Ты слишком легкомысленно обращаешься с тем, что принадлежит не тебе. Это правда, что от тебя понесли две девицы? Я слышал, старик Пирс охотится за тобой… или за обручальным кольцом, — Рэлли издал короткий смешок. — Надеюсь, она того стоит, Джеки. По крайней мере, хорошенькая, чего нельзя сказать о Вивиан Харрис.

У Джека отвисла и вновь захлопнулась челюсть, а Уолтер все не смолкал:

— Не стоит так удивляться. Я взял себе за правило знать о своих должниках все. О девицах скажу, что, честно говоря, мне наплевать, кому ты морочишь голову… Вот только со мной у тебя такие попытки не пройдут.

— Рэлли, у меня нет прямо сейчас, но я получу…

Эта фраза не произвела на букмекера никакого впечатления.

— Опыт показывает, что ничто так не прочищает должникам мозги, как то, что ты сейчас увидишь. — Лицо сэра Уолли приблизилось к физиономии Джека. — Больше того, я абсолютно уверен, что после этого ты вернешься домой, схватишь материнское жемчужное ожерелье, а может, серебряную флягу отца, одним словом, все, что найдешь, лишь бы за это можно было выручить четырнадцать фунтов, и со всех ног бросишься в ломбард. Подозреваю, после этого мы дела больше вести не будем. Зато ты выплатишь мне долг, а я преподам тебе ценный урок. У тебя неделя, дружок. — Он повернулся к полуголому человеку, привязанному к стулу. — Вот тут у нас сидит и терпеливо дожидается своей участи Джордж. Он работает на побережье грузчиком. Поэтому от него так воняет рыбой, — Уолли сморщил нос. — Его жена Глэдис торгует ею по деревням вразнос. Чтобы купить ей новую бобровую шапку, наш Джордж не против потерпеть!.. — (Тот зарыдал.) — Из-за своего долга он угодил в пренеприятнейшее положение. Сейчас я продемонстрирую тебе, как мы поступаем с теми, кто не желает со мной расплачиваться.

Джордж опять забормотал что-то бессвязное, смесь мольбы и отчаяния. В этот момент по безмолвному сигналу Рэлли руку Джорджа мертвой хваткой стиснул один из шахтеров, от которого несло застоявшимся пивом и табаком. В руках второго материализовался зловещего вида тесак для рубки мяса. Узник разразился новой серией воплей.

Больше всего Джеку хотелось закрыть глаза, но он знал, что все представление устроено для него. Сэр Уолли вряд ли даст ему возможность пропустить шоу. Так что Джек Брайант мысленно улетел настолько далеко от Корнуэлла, насколько могли его унести крылья воображения. Вот он на корабле, направляется на золотые прииски в Африке или в Америке или на медные рудники в Австралии, этом великом континенте, расположенном на противоположной стороне земного шара. Джек постарался ощутить, как свежий ветер треплет ему волосы, как приятно кошелек оттягивает карман и какой радостью наполняется сердце при мысли о новой жизни.

Внимание Брайанта было мгновенно возвращено в реальность внезапным пронзительным воплем Джорджа. С тошнотворным глухим звуком тесак отхватил ему указательный палец правой руки. У всех на глазах бесполезный кусочек плоти упал на влажный земляной пол. К горлу Джека подступила желчь, и лишь усилием воли ему удалось подавить рвоту. Джордж был не в состоянии так себя контролировать. С окровавленной рукой и посеревшим лицом, дрожащий, он сложился напополам, и горячая жидкость хлестанула наружу. Мясник ловко отскочил в сторону.

— Ах, Джордж, — мягко, тоном близкого друга, проговорил Уолли. — Как насчет еще одного, а?

Тот забился, тряся головой, рыдая, принялся молить о пощаде.

— Один, чтобы преподать урок тебе, — объяснил Уолли. — Второй, чтобы Джек как следует уяснил, что его ждет, если он проигнорирует мое предупреждение. — Переведя взгляд на парня, он рассмеялся. — Ты не сможешь обводить шахтеров вокруг пальца, Брайант, если лишишься его. Без пальцев от тебя не будет никакого толку… Не больше, чем от красивого калеки, у которого за душой ровно столько, сколько тебе досталось от отца. — Уолли обратился к своему спутнику: — Давай отрежем ему второй палец, так же чисто и аккуратно, как первый, — Джордж завопил, а Ралли продолжил: — Можешь отправляться, Джек. Ты знаешь, как тебе поступить. Не пытайся меня надуть, парень, или мне придется нанести визит твоей мамочке, и ее чудным вышивкам придет конец раз и навсегда.

Пулей вылетев из хижины, Джек бросился бежать. Перепрыгнув через каменную стену, он несся вниз по склону, дыша как можно глубже, пытаясь таким образом унять тошноту. В конце концов Брайант проиграл битву, и у самого подножия его вырвало в кусты утренней овсянкой.

Джека все еще колотило, но он не стал медлить. Утерев рот рукавом, ладонью отведя назад густые темные волосы, он пустился бегом по поросшей вереском, усеянной валунами заболоченной местности, стремясь как можно скорее достигнуть ферм, расположенных в низине, от которых рукой подать до Пензанса, где его ждет безопасность. Все это время в голове у Джека мелькали образы отрезанных пальцев, умирающих собак и разгневанной толпы, жаждущей побить его камнями.

Впереди, на широком участке насыпной дороги, именуемой Тароувер-роуд, там, куда обычно перед отправкой на бойню сгоняли скот, толпились люди. Джек ненавидел Бред-стрит со скотобойней на ней и по дороге в кинотеатр «Савой», где не раз знакомился с молоденькими женщинами, с отвращением перепрыгивал сточные канавы со струящейся в них кровью забитых и умирающих животных. В спешке, охваченный страхом, Джек совсем забыл, что октябрьский праздник урожая в полном разгаре.

Празднество, посвященное плодам земли и моря, в сущности, дарам жизни в целом, сейчас проходило пышнее, чем когда-либо. Людей переполняло счастье от сознания, что наконец-то воцарился мир. Но к вину радости примешивалась горечь — слишком многие погибли в этой войне.

Пристроившись с краю, робея, Джек постепенно приходил в себя. Непереносимый ужас рассеивался просто оттого, что кругом были люди в праздничных нарядах. Они смеялись, громко говорили. Общее настроение передавалось и ему, и Джек чувствовал, что начинает успокаиваться. Прокашлявшись, он избавился от комка в горле, от которого ранее чуть не задохнулся, и осмотрелся. Никто не обращал на него никакого внимания.

Благодарный судьбе за возможность затеряться, он смешался с толпой. Бродя среди людей, Брайант заметил, что между честными тружениками то и дело попадается народ совсем иного сорта: бродяги, уличные жулики, одним словом, охотники за легкой добычей. Карманникам, цыганам и даже колдуньям неизменно удается неплохо поживиться на таких празднествах.

Вот гадалка со своей палаткой бок о бок со знахарем, утверждающим, что может вылечить все — от подагры до бородавок. Здесь же пара танцоров на ходулях в пестрых костюмах. Шагая по Куинз-стрит, они горстями бросают конфетти в детей, бегущих внизу. Джек знал, что в ближайшие несколько часов будет все: лазанье по столбам, бой быков, цирковые наездники. Не обойдется также без лоточников, уличных проституток и развлечений вроде стрельбы по голубям в поле, демонстрации уродливых животных, а то и людей.

Ближе к вечеру, когда даст себя знать количество выпитого, а поведение кутил станет агрессивным, в толпе появится традиционный мрачный странник в пышной черной пелерине, остроконечной шляпе и злобной маске с огромными щелкающими челюстями. Погоняемая мужчиной в женском платье, странная фигура, приплясывая, пойдет по улице, а замыкать шествие будут музыканты в не менее причудливых нарядах, играющие на разнообразных инструментах. Этот древний ритуал символизировал плодородие. Почти всех зрителей забавлял вид страшной танцующей фигуры, но Джек с детства ее ненавидел. Она казалась ему скорее вестником несчастья, дурным предзнаменованием, а вовсе не символом плодородия и изобилия.

Решив, что для успокоения разгулявшихся нервов не помешает выпить, он направился в «Голову турка» на Чепел-стрит. Считалось, что паб получил свое название в 1233 году, когда турки напали на Пензанс. Джек достаточно часто слышал эту историю от хозяина паба Джонса. В свое время здесь любили выпивать контрабандисты, потому что потайной туннель выходил отсюда прямо в порт.

Джек наклонился, толкнул низкую черную дверь и переступил порог заведения. В теплом дымном воздухе, согретом камином, растопленным углем, висел запах пива. Эта знакомая атмосфера произвела на него успокоительное действие.

— Брайант, ты сегодня рано, — заметил хозяин, протирая высокую пивную кружку. — Пинту горького?

— Лучше разбавь наполовину светлым, — со вздохом ответил Джек.

Хозяин ухмыльнулся и заметил:

— Похоже, ты хочешь сохранить ясную голову.

— Нет, просто устал от твоего разведенного эля и высоких цен.

С начала Первой мировой войны правительство требовало от хозяев питейных заведений разбавлять пиво, чтобы оно почти не оказывало опьяняющего эффекта.

— Три пенса, — заявил хозяин, наполняя кружку. — Удивляюсь, почему это ты, один из всех, не гуляешь?

Джек не клюнул на наживку, предпочел взять свою кружку и удалиться к столу в дальнем углу. Ему показалось забавным, что в такой день в «Голове турка» царят редкие тишина и спокойствие. Буйные завсегдатаи веселятся на празднике. Брайант кивком поприветствовал двух престарелых шахтеров, устроившихся за соседним столом, и уселся.

Мысли Брайанта обратились к выдвигаемым против него обвинениям по поводу беременных девиц. Он и сам не знал, правда это или нет. Особы, о которых упоминал Рэлли, были далеко не робкие фиалки. Как любила говаривать престарелая бабушка Джека, чтобы хлопнуть, нужны две руки. С обеими все было по добровольному согласию, а одна и вовсе много месяцев преследовала парня. Он не мог отрицать, что по пьяной лавочке валялся на сеновале с Элен Пирс. Если начать разбираться, то за последние несколько недель такие встречи у нее были и с другими, имена которых Брайант мог назвать.

Нет, старики Пирс или Харрис — мелочь. Проблему представляет карточный долг Джека. От злости на себя он разом выхлебал почти полкружки. Как можно было допустить, чтобы это случилось? Брайант вспомнил об изуродованных руках бедняги Джорджа. Не говоря уже о боли, неизвестно, сможет ли калека работать. Времена теперь тяжелые.

Джек ненавидел Рэлли, но больше всего — отца и то вечное выражение недовольства, с которым тот смотрел на своего единственного сына. Теперь у старика появится еще один повод для критики. Опять разгорится ссора, и мать прорыдает весь вечер в своей комнате.

* * *

Выходя из паба, Джек налетел на хозяина бакалейной лавки из Сент-Джаста, центра округа, к которому принадлежала его родная деревня Пендин.

— Здравствуйте, молодой человек! — воскликнул старик.

Брайант кивнул и заявил:

— Мистер Грейнджер, мои извинения.

— Торопишься?

— Да, мне еще идти восемь миль. Простите меня. — При мысли о предстоящем долгом пути Джек вздохнул.

— Все в порядке, дружок, ты мне ничего не отдавил. Если хочешь, могу тебя подбросить.

— Благодарю вас.

— Вдвоем ехать веселее.

— Давайте я помогу вам. — С этими словами Джек потянулся к объемистой коробке в руках старика.

— Ты хороший мальчик. Это подарок на день рождения миссис Грейнджер. Ей уже так давно не покупали ничего нового. Я подумал, стоит побаловать ее в этом году.

— Это шляпа? — полюбопытствовал Брайант, которого весьма устраивала разговорчивость старика.

— Она о ней мечтала. — Грейнджер заторопился к машине.

Он принадлежал к числу нескольких дюжин обладателей новых и весьма популярных автомобилей, выпускаемых фирмой «Моррис Каули» в Оксфорде.

— Залезай, — пригласил Грейнджер. — Ты, наверное, частенько ездишь в такой?

Джек аккуратно поставил шляпную коробку на колени и ответил:

— Не то чтобы очень. Отец считает, я должен сам пробивать себе дорогу.

— Твое время придет. Тем большее удовольствие ты тогда получишь. Кому еще твой отец оставит свое добро?

Джек пожал плечами. Он был убежден, что тот скорее пожертвует всё церкви, чем передаст имущество единственному сыну.

Поездка прошла вполне приятно. Постоялый двор в Ньюбридже еще был открыт. Когда они выехали из деревни и свернули на Северную дорогу, машина стала с ревом взбираться на крутой холм. Чуть-чуть ниже вершины пристроилась часовенка. На самом верху пронзительный ветер обжигал щеки, но Брайант думал о своем. Он стал по-настоящему замечать, что происходит вокруг, только тогда, когда на спуске они проезжали мимо карна, то есть могильного холма, сложенного из камней. Он назывался Кенидьяк, или Ухающий Карн. Неповторимый звук оторвал Джека от размышлений. Скорбный вой раздавался, когда ветер задувал в узкие щели между камнями.

Миновав карн, машина поехала дальше, по направлению к маяку. В ста ярдах впереди показался ряд домишек с горящими окнами. Там жили со своими семьями работники маяка. Они не только были стражами Пендина, но и обслуживали лодки из Вольф-Рока, что за Краем Земли.

— …Британии. Ты знал об этом?

— Прошу прощения?.. — Джек только сейчас заметил, что машина затормозила.

— Это самый западный город Британии.

— Я не знал.

— Мне нравится здесь, у маяка. А тебе?

— Да. Наверное, в другой жизни я выбрал бы себе море.

— Правда?

Джек кивнул и продолжил:

— Был бы моряком, рыбаком. Мне очень нравилось бы и то и другое.

— Вместо этого ты исследуешь иные глубины, — заметил Грейнджер.

— Да, но бум далеко позади. Это не настоящая индустрия. Она процветала только во время войны, а теперь полностью рухнет.

Грейнджер кивнул, вдыхая резкий соленый воздух, и заметил:

— Но ты не пропадешь, сынок. Твоя семья хорошо защищена.

Джек опять предпочел не поправлять старика и проговорил:

— Спасибо, что подбросили, сэр. Отсюда я дойду.

— Может, пинту-другую в «Гербе Сент-Остелла»? — Грейнджер весело подмигнул.

— Нет, благодарю вас, лучше пойду сразу домой. Надеюсь, миссис Грейнджер понравится сюрприз.

Чтобы предотвратить протесты, Брайант вышел из машины.

— Кого мне еще баловать теперь, когда мы потеряли обоих сыновей? — На лице Грейнджера мгновенно появилось смущенное выражение.

Джек уже привык к моментам неловкости, возникающим, когда люди заговаривали о парнях, погибших в этой войне. Он не стал дожидаться, пока Грейнджер начнет рассыпаться в извинениях.

— Она это заслужила. — Брайант поднял руку в прощальном жесте.

К счастью, Грейнджер не стал затягивать сцену, а завел машину и был таков.

Защищаясь от пронзительного осеннего ветра, вознамерившегося, похоже, оторвать кожу Джека от костей, молодой человек плотно запахнул полы куртки. На смену жгучему осеннему холоду — здесь, на вершине холма, он точно был именно таким — придет со своими морозами зима. Пряча голову в воротник, он приготовился к встрече с отцом и к совсем иному холоду.

2

В сумерках двухэтажный дом на холме походил на гигантскую сгорбленную тень, погруженную в одинокие размышления в отдалении от скопления других таких же, в которых обитают добрые жители Пендина. Джек любил это величественное здание, перестроенное его отцом для своей молодой жены. Тот превратил скромное обиталище в прекрасное сооружение, окруженное ухоженным садом. Чарльз Брайант выбрал для стройки гранит, который добывали в карьере поблизости, меньше чем в миле отсюда. Он сам помогал доставлять камень на повозках, а затем распоряжался, когда массивными серо-коричневыми глыбами — некоторые толщиной в два фута шесть дюймов — выкладывали фасады пристроек. Большие окна по фасаду смотрели вниз, на деревню. Над шиферной крышей гордо возвышались не меньше четырех каминных труб. Джек знал, что в этот вечер по крайней мере три из них будут попыхивать, потому что отец терпеть не мог, чтобы мать мерзла. По вечерам дом производил мрачное и удручающее впечатление, но днем, при ярком солнечном свете, цемент между гранитными глыбами так блестел, что казался светящимся. Даже шиферные перемычки между окнами начинали сверкать.

В памяти Джека навсегда запечатлелось, как отец нежно поцеловал мать, когда в первый раз перенес ее через порог нового жилища. Эта его мечта — укрыть свою семью в безопасном месте — произвела на сына глубокое впечатление. Он надеялся, что им никогда не придется разлучаться с любимым домом.

Когда Брайант вошел, в доме стояла полная тишина. Лишь тиканье часов на каминной полке напоминало о том, что в этих стенах находятся живые люди.

Джек бросил ключ на буфет, и из гостиной показалась пожилая женщина. Миссис Шанд была родом из Пенрина, но в последнее время ей было проще жить с ними — тем более что дома ее все равно никто не ждал, — хотя Джек предпочел бы, чтобы мать на это не соглашалась.

— Здравствуйте, миссис Шанд, — приветливо произнес он, игнорируя ее привычную неодобрительную мину. — Есть какой-нибудь суп?

— Я накрыла вам в гостиной, — быстро произнесла она и опять поджала губы.

— А где?..

— Старшего мистера Брайанта нет дома, — ответила миссис Шанд, по-видимому, ничуть не обеспокоенная тем фактом, что перебила молодого хозяина. — Миссис Брайант ужинает в столовой с миссис Хей. Та отмечает первый год траура по сыну.

Джек нахмурился.

— Он погиб под Ипром.

Парень знал, что на Ипре отдал жизнь и сын самой миссис Шанд, когда немцы в первый раз использовали против союзников отравляющий газ. Она словно винила всех уцелевших молодых людей в Корнуэлле за то, что они живы, а молодой Томми Шанд погиб.

— Пожалуй, не стану им мешать, миссис Шанд.

— А как же суп?

— Я не так уж голоден, — солгал он. — Устал, пойду сразу спать.

— Спокойной ночи.

Джек молча поднимался по лестнице. Он устал, но был доволен хотя бы тем, что ему не придется в этот вечер видеть суровое лицо отца, и помедлил на площадке перед комнатой родителей. Молодой человек задавался вопросом, почему отец не перебрался в соседнее помещение, по обычаю других богатых джентльменов. Этот небольшой зал все равно назывался отцовским, и обстановка здесь была хмуроватая, изысканная, викторианская.

Затаив дыхание, Джек тихонько переступил порог комнаты, которую считал материнской. При этом он проследил, чтобы не наступить на разболтавшуюся половицу. Та неминуемо издала бы громкий скрип. Чисто женское святилище, украшенное бледными узорчатыми тканями, изящное и уютное. Все это представляло собой полную противоположность тому, что считал красивым Чарльз Брайант, но его это, по-видимому, не смущало. Он обращался с женой нежно, как с хрупкой птичкой.

В минуты гнева и отчаяния Джек находил успокоение в мысли, что родители любят друг друга по-настоящему. Он всегда будет плодом этого чувства. Чарльз исполнял любое желание Элизабет Брайант, но это ее не избаловало и не сделало требовательной. Парень знал, что самым большим ее желанием было ничем не замутненное счастье в доме. Чарльз не мог дать ей этого именно потому, что здесь жил Джек.

Молодой человек вздохнул. Иногда он начинал ненавидеть себя за то, что стал таким проклятием их жизни. Брайант на цыпочках пересек комнату, обставленную в стиле Эдуарда VII, и приблизился к туалетному столику матери. Его освещала прекрасная лампа цветного стекла — недавнее приобретение, дань модным вкусам Элизабет. В некоторых домах, гораздо более богатых, уже года два как пользовались электричеством, однако Брайанты провели его одними из первых. Чарльз не мог упрекать жену за желание приобщиться к новой роскоши.

Джек в точности знал, что ищет. Не жемчуга, как предполагал Рэлли, а прекрасные часы с бриллиантами, которые Чарльз подарил Элизабет незадолго до появления на свет Джека. Как-то сын услышал ее замечание, что они, мол, немного вычурные, но его самого всегда восхищал вид платинового корпуса, усыпанного крохотными сверкающими бриллиантами, зачаровывала мысль о том, что нечто столь изысканное создается из камней, добытых из глубин земли. Это привлекало Брайанта как искателя и добытчика подземных сокровищ.

Сняв крышку с резной серебряной шкатулки для драгоценностей, Джек принялся осторожно перебирать украшения. Вот и часы. Он не сомневался, что пройдут недели, если не месяцы, пока мать хватится часов, потому что она их редко носила. К тому времени он успеет выкупить вещицу и вернуть ее законной владелице, которая ничего даже и не заподозрит.

При приглушенном свете лампы бриллианты поблескивали, а крошечный циферблат, сделанный из голубой раковины, казался черным. Так же черно в эту минуту было у него на сердце. Наматывая на длинные пальцы тонкий плетеный ремешок, Джек решил, что это будет в последний раз. Больше он не подведет родителей, отныне будет честно трудиться и жить в соответствии с идеалами отца.

Поглощенный этими душеспасительными размышлениями, Джек не услышал звука шагов. Кто-то поднимался по лестнице, и, если бы не предательский скрип доски, его поймали бы с поличным. Услышав пронзительный звук, он застыл на месте от страха. У него была секунда, чтобы спрятать изысканные часы в карман и придать лицу невинное выражение.

— Джек, дорогой, это ты? — послышался голос Элизабет Брайант.

— Здравствуй, мама. Выглядишь чудесно, как и всегда, — спокойно произнес он, поцеловал ее в щеку и с удовольствием вдохнул аромат духов.

— Спасибо, милый. — В неярком свете глаза Элизабет лучились. — Я вполне понимаю, почему девушки так тебя любят, мой мальчик, — произнесла она, обхватывая его лицо ладонями.

— Миссис Хей ушла?

— Попудрить нос. По-моему, я слышала, как ты пришел. Мне казалось, ты вернешься позже. А почему?..

Он поспешил заговорить и спросил, осматриваясь, прерывая ее на полуслове:

— Тебе не попадались мои кожаные перчатки? Понятия не имею, куда я их подевал, но у меня нет никакого желания провести еще один такой день. Пальцы заледенели!

Она рассмеялась тихо, мелодично. Сыну так это нравилось, что он часто говорил что-нибудь специально, чтобы вызвать такую реакцию матери.

— Но почему тебе пришло в голову искать здесь? — поинтересовалась Элизабет.

Он заулыбался и ответил:

— От отчаяния, наверное. — В словах Джека было больше правды, чем она могла себе представить. — Помнишь, вчера я приносил сюда цветы в вазе?

Ложь была так убедительна, что он сам в нее поверил и бросил взгляд на вазу с лилиями. Ее принесла миссис Шанд, а молодой человек лишь открывал ей дверь.

— Дорогой, боюсь, перчаток здесь нет. Но цветы божественные, спасибо тебе. Джек, у тебя усталый вид. Да и эта растрепанная шевелюра!.. Не мешало бы причесаться. Как у всех Брайантов, волосы у тебя такие густые.

— Но ты всегда говорила, что именно они делают нас красивыми.

— Это правда. Но надо же тебя за что-то и покритиковать, чтобы ты не возгордился чересчур.

Он улыбнулся и спросил:

— А как у тебя прошел день?

Сын заметил в волосах матери новые седые пряди, элегантно зачесанные назад. Она не пожелала сделать модную короткую стрижку с кудряшками, и Джеку это было приятно. Ему нравилась ее прическа, пусть и обнаруживавшая то, что женщина всеми силами пыталась скрыть. Ей шел уже шестой десяток. До того как Элизабет в тридцать семь лет произвела на свет Джона — Джека — Брайанта, у нее было несколько выкидышей. Родить первого ребенка в таком возрасте — довольно поздно, но мать с неистощимой энергией взялась за свою новую жизненную роль.

— Папа отправился в Труро. Наверное, он останется там на ночь, — произнесла она, глядя в темное окно.

— Да? А что там случилось?

— Ничего нового, — вздохнула Элизабет Брайант. — Дела.

Джек кивнул. Он знал, что отец не посвящает ее в подробности.

— Но все в порядке?

— Да, дела давно не шли так хорошо, — рассеянно произнесла она, глядя в зеркало и поправляя волосы.

Элизабет сохранила завидную стройность, и платье сидело на ней прекрасно.

— Неужели? — На лице Джека появилось удивление. — Мне казалось, что сейчас наступили не лучшие времена для поставщиков шахтного оборудования.

— Совсем наоборот. Недавно он подписал новый контракт по поставке оборудования за границу. Все это отправится очень далеко — в Африку, в Индию. Кто бы мог подумать, что бизнес пойдет так успешно! — Она пожала плечами. — Это все, наверное, благодаря его опыту и знаниям.

— Кто бы сомневался. Все же он заставляет меня работать как простого шахтера, — проворчал сын.

— Джек, дорогой, пожалуйста, не надо. Мы много раз об этом говорили. Ты забываешь, когда отец был в твоем возрасте, ему пришлось несладко. Он долбил породу!

— Ты это, видимо, к тому, что моя работа не имеет никакого смысла, — отвечал молодой человек.

— Нет, я не это имела в виду. У тебя есть преимущество — ты получил отличное образование в горной школе и теперь занимаешь очень ответственную должность, хотя тебе не исполнилось и двадцати.

— Это не производит на него впечатления. К тому же не стоит обманываться, меня только потому назначили на эту должность, что многие мужчины погибли.

— Может, и так. Все же у тебя в руках жизни этих людей. Не забывай, что они от тебя зависят!

Ее любовь и поддержка были безграничны. Джек не сомневался, что именно благодаря этому отец всегда выглядит таким сильным, уверенным в себе.

— Мама, у этих шахт нет будущего. Малайское и боливийское олово дешевле. Они платят шахтерам серебром, а олово продают за золото. Индустрия в Корнуэлле такая же мертвая, как шахтеры, похороненные на французских полях…

— Перестань!

— Почему? Разговоры о войне смущают тебя так же, как и отца?

Вот она, истинная причина ярости, бурлящей в старике. Он опять направил свой гнев на мать, менее всего его заслужившую.

— Джек! — В ее голосе звучала обида. — Ты пошел добровольцем, как и все молодые мужчины. Но тебя уговорили остаться, потому что нужно было, чтобы кто-то находился в Корнуэлле и поддерживал шахты в рабочем состоянии.

— Некоторые смотрят на это иначе, особенно мой собственный отец.

— Он понимает. Это зависело не от тебя. Военная промышленность отчаянно нуждалась в вольфраме.

— Чем тогда объяснить появление белых перьев[1], которые я с завидной регулярностью обнаруживаю в моем снаряжении?

— Джек!..

Он покачал головой с таким выражением, как будто его это больше не волнует, и спросил:

— Сколько еще времени мне этим заниматься?

— Просто отец хочет, чтобы ты ценил то, что у нас есть, не относился к этому как к чему-то само собой разумеющемуся, не забывал свои корни. А ты, Джек, бросаешь все это ему в лицо. Что-то темное заставляет тебя отворачиваться от всего, чему он стремится научить, желает дать…

— Отец только потому разбогател, что шахтные магнаты хотели наложить лапу на земли деда. Но это ведь была и моя земля. Дедушка сам так сказал. Я присутствовал при этом. Своими ушами слышал!

— Ты прав. Благодаря земле дедушки твой отец смог выбраться из шахты, за что я буду вечно ему благодарна. Но не забывай, он заставил эти деньги работать, они принесли нам в десять раз больше. Твой отец проницательный бизнесмен, и пока ты будешь вести себя так неразумно, он не доверит тебе богатство семьи.

— Так это наказание?

— Нет, дорогой. Это взросление, принятие на себя ответственности. Он считает, что в шахте ты занят честным делом. Мне кажется, что неуступчивее шахт нет ничего.

Молодой человек промолчал и сердито посмотрел в сторону.

— Джек, мне пора к гостье. Я просто хотела повидать тебя, прежде чем ты ляжешь спать. Не сердись и не заставляй меня тянуться, чтобы поцеловать тебя. Ты стал таким высоким.

Он еще раз сам ласково поцеловал ее, а она нежно коснулась рукой его щеки.

— Твоему отцу я не позволила бы целовать себя, будь у него такая щетина. Ну же, пообещай мне, что будешь вести себя как он хочет. Ты сам удивишься, до чего же хорошо все может обернуться.

Джек уже достаточно ненавидел себя — бриллиантовые часы прожигали дыру в его кармане. Провожая взглядом мать, которая плавно выскользнула из комнаты, он подумал, что ему следует благодарить судьбу за то, что Элизабет на его стороне. Все же негодование в душе парня вскипело с новой силой.

* * *

Джек вышел из дома на рассвете. Желая как можно скорее покинуть дом, он плотно запахнулся в рабочую куртку. Парень хорошо выспался, так что перспектива вставать и идти на работу его радовала. Шерстяные штаны практически не пропускали холода, но в воздухе чувствовалось приближение зимы. Натягивая куртку поверх любимой фланелевой рубашки, он еще раз пожалел, что не дождался, пока будут готовы пироги. Это помогло бы согреть руки, да и желудку не помешало бы.

Когда он вышел из дома, следом потянулся аппетитный аромат. Желудок Джека вознегодовал, но он решил, что лучше пойдет голодным. Брайант не мог видеть миссис Шанд с ее осуждающим выражением лица и решил, что лучше сегодня рискнет пообщаться с подземными гномами. По поверью, распространенному во всей Британии, эти крошечные существа населяли шахты. В Корнуэлле этих гномов считали душами погибших рудокопов. Они стучат в стены забоев, предупреждая людей об опасности. Шахтеры всегда оставляли для них под землей крошки от принесенных с собой пирожков.

Зарывшись подбородком в шарф, Джек почувствовал, как щетина цепляется за шерсть. Обогнув холм, он двинулся в городок. Кругом мерцали окна шахтерских домишек. Брайант свернул налево, на центральную улицу и зашагал по ней мимо «Герба Сент-Остелла» и дальше, по направлению к Гивору, откуда к шахте тек непрерывный поток мужчин, которым предстояло заступить на новую смену. Ни с кем не здороваясь, Джек быстро свернул на тропинку, которая вела к Левантской шахте. Тут в лицо ему ударил свирепый ветер с Атлантического океана. В этот рассветный час море казалось темным мазком, но в воздухе ощущалась соль, а над полями стелился дым, вытекающий из множества труб.

Левантская шахта являлась частной собственностью, причем отнюдь не доходной, даже во время войны. Со своими косыми стволами и жалкими раздевалками, она в большой мере оставалась предприятием прошлого столетия. Отец не раз говорил, что ее надо закрыть — уж после войны-то точно, — но мышьяк, побочный продукт производства олова, требовался на других шахтах, так что она продолжала худо-бедно перебиваться.

Средняя зарплата была самая жалкая. Учитывая десятичасовой рабочий день, который постепенно превратился в четырнадцатичасовой, мили, которые надо было проходить по дороге на работу и с работы, болезни и ужасные условия труда, Джек диву давался, как большинство шахтеров все-таки ухитрялись выживать. Его работа инженером на поверхности оплачивалась гораздо лучше и представляла собой легкую прогулку по сравнению с трудом людей, которых он опускал в шахту.

В Сент-Джасте жилы были уже, чем в большей части других горнодобывающих предприятий Корнуэлла. Это означало, что шахтеры работали по одному, металлическим зубилом, по которому били тяжелым молотом, пока не уставала рука, и тогда ее меняли. В некоторых местах породу в забое взрывали порохом. Люди часто работали в темноте. В оловянных рудниках были узкие переходы и плохая вентиляция, поэтому даже от сальных свечей, поставляемых компании семьей Джека, не было особой пользы. В пыльной, душной атмосфере они горели, только если их поворачивали с боку на бок. Почти все шахтеры предпочитали тушить свечи, чтобы подышать толикой дополнительного кислорода. Шесть свечей, выдаваемых им еженедельно — обычно их вешали на шнурок на шею, — относили домой, семье.

Джек в очередной раз порадовался преуспеванию своей семьи, благодаря которому он был избавлен от ежедневного тяжкого труда в глубине шахты, когда каждый день не знаешь, вернешься ли к концу смены на поверхность. Глядя на все окружающее, было нетрудно корить себя за нытье, в особенности учитывая, что он мог в любой момент воспользоваться электричеством — просто включить свет или подогреть воду.

— Эй, Джек, — послышался знакомый голос.

Обернувшись, Брайант увидел коренастого Билли Дженнера. Тот ускорил шаг, нагоняя его. Парни, как когда-то их отцы, дружили с детства.

— Привет, Билли.

— Я слышал, тебя хотят заполучить в шахте Южная Крофти, — начал Билли, подстраиваясь к широкому шагу Джека.

— Моя слава идет впереди меня, — усмехнулся тот. — Пока я остаюсь в Леванте. Ближе ходить.

— Тебе надо быть осторожным. За тобой охотится Деннис Пирс. Говорят, его Элен уже на третьем месяце.

— Что бы там ни плели, ребенок не мой.

Билл покосился на друга.

— Да, конечно. Я был с ней, но только один раз, клянусь. Она сладкая штучка, и ты это знаешь.

— Что ж, я не возражал бы попробовать такое лакомство.

— С Элен Пирс надежда есть даже у коротышек.

— Брайант, кто сказал, что ты мечта любой женщины? — Билли хлопнул Джека по плечу.

Тот рассмеялся, и через несколько секунд между молодыми людьми завязалась шуточная борьба. Это было как раз то, в чем нуждался Брайант, чтобы разрядить напряжение вчерашнего дня. Наконец Билли сдался, и Джек рывком поставил своего невысокого соперника на ноги. В стылом воздухе их дыхание вырывалось паром.

— Взгляни на меня. Неужели ты всегда должен побеждать? — возроптал Билли.

— Странный вопрос. А теперь посмотри-ка туда! Не разглядеть даже, где сходятся небо и море. Разве это не вызывает у тебя желания поплыть, посмотреть, что там дальше?

С утеса, на котором они находились, Билли посмотрел на море и согласился:

— Наверное, вызывает.

Джек вздохнул и заявил:

— Элен Пирс беременна не от меня. Я однажды сходил с ней в кино, а после этого мы не встречались. Наверное, она просто мечтает. — Он подмигнул другу. — Девица захватила меня в минуту слабости…

— Ясное дело, но все же будь начеку. Сегодня, кажется, вторым инженером выходит Пирс.

— Меня он не волнует, а тебе следовало бы подумать о будущем.

— Только не заводи опять эту шарманку, Джек. Я не поеду за границу в поисках золотых гор, которые, как ты считаешь, там меня дожидаются.

— Наше будущее в Австралии или в Азии.

— Тебе можно не тревожиться о завтрашнем дне.

— С чего такая уверенность?

— Да, действительно. Постараюсь об этом вспомнить, когда в следующий раз увижу тебя разъезжающим на том шикарном автомобиле или…

— Билли, разве я не здесь, рядом с тобой? Как и ты, в рабочей одежде. От дому до шахты мне идти больше мили. Я честно отрабатываю жалованье. Мне надоело извиняться за свою семью!

— Хорошо-хорошо. Успокойся. Я не хотел тебя обидеть. Но у меня нет желания уезжать из Корнуэлла. Здесь мой дом.

— Вот и прекрасно. — Джек устал от самого себя и от собственной неутолимой ярости. — Пошли, не стоит опаздывать. Сам знаешь, каким бывает капитан Уолтер по понедельникам.

Тропа, по которой они шли, проходила в опасной близости от гребня скалы. Джек взмахнул рукой в прощальном жесте, когда Билли стал спускаться по ступеням, вырубленным в вертикальной стене. Ста пятьюдесятью футами ниже того места, где стоял Джек, каменная лестница заканчивалась входом в шахту. Сегодня Билли предстоит трудиться на глубине, на разработке богатых жил, разделяющихся на мириады горизонтальных туннелей. А он, Джек, будет спускать приятеля и его товарищей в эти жаркие, душные, тускло освещенные забои, где те проработают всю восьмичасовую смену.

Джек еще раз напомнил себе слова матери. Он один из немногих счастливчиков. Если Брайант смирится, будет упорно работать и заслужит доверие отца, то кто знает?.. Может, не пройдет и года, как все повернется совершенно иначе. Парень дал себе клятву, что сегодняшний день станет поворотным в его жизни.

3

Октябрь 1919 года

Все чувства Неда Синклера были обострены до предела. Его глаза готовы были вот-вот вылезти из орбит, так он вращал ими во все стороны в попытках охватить как можно больше зрелищ. Нос подрагивал, возбуждаемый экзотическими ароматами, а слух поражали мычание коров и грохот трамваев на кишащих машинами улицах Рангуна.

Они только что прибыли на корабле в Бирму и теперь ехали в отель «Стрэнд», откуда открывался вид на реку Иравади. Отец Неда вскоре после окончания войны покинул семейный очаг в Северном Бервике, Шотландия, и направился на Дальний Восток. Теперь он уже почти год как жил в Бирме, и Неду не терпелось поскорее с ним увидеться. За время разлуки в его молодой жизни произошло много важных событий, и все это время он был лишен отцовской поддержки и руководства. Конечно, у многих ребят его возраста возникала похожая ситуация. Лорна, мать Неда, была глубоко огорчена, когда, вернувшись с фронта, муж решил проводить большую часть времени вдали от семьи, но сумела скрыть свои чувства. Она объяснила Неду, что Уильям уехал в далекую страну на заработки, чтобы дать им возможность после мрачных военных лет пожить лучше, обеспечить детям светлое будущее.

Нед искренне считал, что его мать святая. Еще она была очень красива, полна бледной, хрупкой прелести. Он знал, что похож на нее изящным телосложением, тонкими симметричными чертами лица и большими голубыми глазами. Мягкие золотые локоны, какие у него были в детстве, с годами потемнели и приобрели цвет мокрого песка, из которого он так любил строить замки в Милси-Бей, где родился отец. В те времена он был единственным ребенком. Прошло целых девять лет, прежде чем появилась на свет Арабелла. Но они уехали из Шотландии еще до ее рождения, а потом вернулись на короткое время, всего на год. Это было еще до войны. Затем отец оставил семью и уехал вместе со старыми друзьями жены, жившими в северной части Англии. Лорна была родом из Йорка. Приезжий шотландец поразил ее воображение, когда ослепительной кометой проносился по городу. Он временно работал учителем. Последние одиннадцать месяцев мать Неда преподавала в частной школе в Сент-Олбансе. Поскольку семья постоянно переезжала, образование Нед получил по большей части домашнее, так что в конце концов присущий ему с детства шотландский акцент полностью исчез. Белла тоже говорила на чистом английском. Нед гордился своим шотландским происхождением и часто сожалел, что утратил ту особенную манеру говорить, которая так восхищала его в отце.

В эту минуту сестра сидела рядом с ним.

— Прекрати, Белла. Мне уже некуда двигаться, — заявил он и нахмурился.

Мать устало посмотрела на него. Путешествие из Эдинбурга через Ливерпуль в Рангун на борту корабля «Глостершир», принадлежащего компании «Бибби», тянулось нескончаемо, так что теперь даже на разговор им, казалось, не хватало энергии. Сиденья машины пахли кожей. Обычно Неду нравился этот аромат, но сейчас к нему примешивались кислый запах пота, тошнотворно-сладкий — цветов и земляной — от бредущего по дороге скота. Воздух отяжелел от влаги, и Нед чувствовал, как по лбу у него течет пот. Мокрая рубашка прилипла к спинке сиденья, ее впору было выжимать. Он почесал шею под тесным накрахмаленным воротничком.

— Нед, ты вдвое старше ее; уже мужчина, — мягко произнесла мать. — Твой отец будет так горд, что ты получил специальность электрика.

— Не уверен, что здесь от этого будет толк, — без тени горечи заметил он.

— Я знаю, дорогой, но очень рада, что ты согласился поехать с нами и не разбивать семью. Мы уже почти приехали. Дай-ка сюда шляпную картонку, тогда у тебя освободится место.

Он послушно передал матери драгоценный груз — ее новенький капор, который ей предстояло носить ежедневно, чтобы защитить от палящего солнца свою безупречную, белую как молоко кожу. Оставалось надеяться, что этого будет достаточно. Следовало бы купить ей в Порт-Саиде колониальный шлем, как советовала одна спутница на корабле. Но почти все их сбережения ушли на билеты. Когда они направились прогуляться по набережной, где вся атмосфера способствовала расставанию с немногими оставшимися фунтами, мать не поддалась искушению. После Порт-Саида температура неуклонно повышалась. Море было неподвижно, даже легчайший бриз не проникал в их скромную каюту.

Человека, который встретил их вместо отца, звали Фрейзер. Это был долговязый неуклюжий шотландец, еще один оппортунист, явившийся сюда в надежде сколотить состояние на рубинах, которые добывали на знаменитом участке к северу от Мандалая.

— Вы давно знаете моего отца, мистер Фрейзер? — Начав таким образом разговор, Нед намеревался произвести впечатление на мать.

Кроме того, он видел, что сама она слишком изнурена дорогой, чтобы вести светскую беседу.

Фрейзер улыбнулся, откинул назад рыжие волосы, носовым платком, и без того мокрым, вытер красный лоб и ответил:

— Мы познакомились в Северной Африке, в учебном подразделении. Я родом из Глазго, а он — из Эдинбурга, но оба мы сыновья Шотландии. Следующие два года мы, как могли, помогали друг другу, подстраховывали во время боев. Тогда мы поклялись, что если не вернемся домой в деревянном ящике, то отправимся вместе сюда, на поиски счастья.

— Вы женаты, мистер Фрейзер? — осведомилась Лорна Синклер, вышитым полупрозрачным платком промокая верхнюю губу, на которой блестели бисерины пота.

— Нет, миссис Синклер. До войны мне не довелось познакомиться с подходящей девчонкой. Но так случилось, что в прошлом году я встретил девушку, она приезжала сюда навещать семью. Теперь я поеду домой и попрошу ее выйти за меня замуж. Мэри настоящая красавица, и одному богу известно, что она во мне нашла. — Он криво ухмыльнулся.

— Как она относится к тому, чтобы ехать жить в колонию?

— Думаю, не станет возражать, если это не на слишком долгое время, — пожал плечами Фрейзер. — Мэри очень хочет семью и детей, хотя я сомневаюсь, что она так уж жаждет жить в Рангуне или Мандалае. Но с тех пор, как бирманское правительство сдало мне в аренду этот небольшой участок…

Лорна понимающе улыбнулась, но Нед слишком хорошо знал свою мать, чтобы обмануться этим жестом. Он и раньше подозревал, что она молча возлагает вину за отсутствие мужа на Фрейзера с его блестящими идеями. Мать никогда в этом не признавалась, но Нед чувствовал, что решение мужа уехать на заработки в Бирму глубоко ее потрясло и обидело. Нет, как и прежде, она не станет ничего говорить, но теперь объект ее возмущения обрел плоть и кровь.

— А как идут дела у моего отца? — Задавая этот вопрос, Нед откинул упавшую на глаза русую прядь.

— Приближается сезон дождей. Вот еще одна причина, почему я решил отправиться домой. — Фрейзер улыбнулся, заметив выражение лица Неда. — Станет гораздо жарче, а воздух будет еще более влажным, чем сейчас. Да и дожди здесь бывают просто убийственными. Но вы привыкнете. — Он вздохнул. — Признаюсь, я добился некоторого успеха, да и ваш отец, я считаю, тоже наконец напал на хорошую жилу. Его энтузиазм неиссякаем, Нед. Он задержался именно потому, что хочет привезти своей семье сюрприз.

— Мы были бы рады просто увидеть его, мистер Фрейзер, — заметила Лорна. — Насколько мне известно, муж учился, чтобы быть преподавателем, а вовсе не старателем или торговцем.

— Мы ведь уже почти приехали, да? — жалобно пролепетала Арабелла.

Ее бледное личико с редкими веснушками раскраснелось от жары. Выраженное ею неприкрытое раздражение было тем чувством, которое испытывали и остальные, только старались скрыть.

— Почти приехали, Белла, милочка, — растерянно отвечала мать, глядя в окно на коричневую реку, несущую вдоль дороги свои волны.

— Билл не поскупился, миссис Синклер. Думаю, вам и детям в «Стрэнде» понравится.

Она повернулась, одарила его ледяным взглядом и сказала:

— Безусловно, мистер Фрейзер. Еще раз благодарю вас за то, что вы были настолько любезны и согласились встретить нас вместо Уильяма.

Нед не мог дождаться, когда это путешествие закончится.

* * *

«Стрэнд» — старейший отель Рангуна, распахнувший свои двери на пороге нового столетия. Его построили братья Сарки, те самые, которые открыли и другие знаменитые в Азии отели, включая сингапурский «Раффлз».

Нед улыбнулся высокому, великолепно одетому мужчине в тюрбане, который приветствовал их у главного входа. Даже если бы мать попросила его пройти еще двадцать шагов, Нед, наверное, не смог бы этого сделать. Было около полудня, и жара достигла испепеляющего градуса. Но сумрачные своды холла приглашали отдохнуть, а милосердные вентиляторы на потолке создавали прохладную воздушную волну.

— Нед, поторопи, пожалуйста, Беллу, — попросила мать, и не успел он взять сестру за маленькую, худенькую ручку, как они уже вступили в прохладное, блистающее огнями здание.

Нед рассматривал тиковые паркетные полы, высокие потолки и расписные стенные панели перед стойкой администратора. Расставленные повсюду букеты напитывали воздух цветочными ароматами, персонал беззвучно и умело занимался своими делами. Пока мать с помощью Фрейзера договаривалась о доставке багажа в забронированный для них просторный номер, Нед отвел Беллу в сторону. Он понятия не имел, как долго они пробудут в отеле и, если уж на то пошло, в Бирме, но был счастлив, что убежал от шотландской зимы. Хотя в этот момент Нед отдал бы что угодно, лишь бы щеку ему обожгло знакомое прикосновение мороза.

Друзья всеми силами старались отговорить мать Неда от поездки. Он припоминал их небылицы, начиная от тех, в которых детей нанизывали на шампуры и жарили на открытом огне, до других, в которых змеи воровали младенцев из колыбелей. Нед поднимал эти россказни на смех, уверяя мать, что друзья просто завидуют смелому духу отца и той светлой перспективе, которая перед ними открывается благодаря его предприимчивости.

Он почувствовал облегчение, когда мать наконец-то согласилась поехать, уверяя детей, что Уильям никогда не пойдет на то, чтобы подвергнуть свою семью какой-то опасности. Сейчас Нед еще раз пожалел, что отец не встретил их на пристани — хотя бы ради душевного спокойствия жены, сына и дочери.

Развлекая Беллу, он позволил ей постоять у него на ботинках. Они были изрядно потерты, и Нед заметил, что состояние кожаных сандалий девочки также оставляет желать лучшего. В своем легком дымчатом полотняном платьице она выглядела самой стильной из них всех. Мягкое полотно в мелкую зелено-белую клеточку надувалось от поднятой вентиляторами воздушной волны, пока он водил сестру по просторному помещению с паркетными полами, шикая, когда ее хихиканье становилось чересчур громким. Он все еще не привык к пышной короткой стрижке сестры. Ему недоставало прежних длинных волос Беллы, ниспадавших золотыми локонами, но мать настояла на своем, доказывая, что в тропиках короткая стрижка гораздо практичнее.

До слуха Неда донеслись приглушенные взволнованные голоса. Повернувшись, он увидел, что его мать в обмороке на руках мистера Фрейзера, а вокруг суетится персонал.

* * *

Европейский доктор настойчиво предлагал свои услуги Лорне Синклер. Сама она в полубессознательном состоянии лежала в номере под наблюдением доктора Фрица и его жены.

Арабеллу отослали на кухню, помочь принести блюдо с пирожными к чаю. Нед заверил ее, что мама просто немного ослабела от жары. Девочка успокоилась и отбыла в сопровождении красивой темноглазой горничной.

По напряженным лицам окружающих Нед понял, что дела обстоят вовсе не хорошо, а потом ему все разъяснил старший управляющий: