— Скоро увидимся, да? — спросил он.

— Нет.

Мэл ошарашенно уставился на меня.

— Я знаю, о чем ты думаешь, — ухмыльнулась я. — И ты совершенно прав. Я не хочу, чтобы ты навещал меня, потому что тогда ко мне ни один парень не подойдет. Они будут думать, что я с тобой встречаюсь. Да еще и девчонки будут набиваться мне в подруги, полагая, что так смогут подобраться к тебе. Мне вся эта чепуха ни к чему. — Я рассмеялась. Не знаю, насколько убедительно все это прозвучало.

«Пожалуйста, отпусти меня, — мысленно молила я. — Пожалуйста, дай мне уехать и пережить это».

Его кадык дернулся — Мэл натужно сглотнул, поджал губы и кивнул.

— Я вернусь домой на лето, — сказала я. — Это уже скоро.

— Но через пару недель Пасха, — запротестовал Мэл.

— Мы с друзьями собирались остаться в Оксфорде. У одной из моих подружек освобождается квартира, и мы проведем пасхальные каникулы вместе. Будет весело. — Подумав, что Мэл может напроситься к нам, я добавила: — Но там мало места. Так что увидимся летом, хорошо?

— Слушай… — начал он.

— Хорошо? — с нажимом повторила я.

Мэл так сильно сжал губы, что они побелели. Его глаза сузились. Это вовсе не было хорошо. Он медленно-медленно кивнул. И еще раз. И еще.

— Хорошо.

— Вот и молодец! — Я потрепала его по голове. — Хороший щеночек. Хороший Мэл. Хороший.

— Гр-р-р! — Он стряхнул с себя мои руки. — Когда-нибудь укушу тебя, и придется делать уколы от бешенства. Вот тогда ты пожалеешь!

— А тебя посадят под замок, и ты сам пожалеешь о содеянном.

Внезапно — мы ведь уже обнялись на прощание — он подхватил меня на руки.

— Я скучаю по тебе, — прошептал Мэл нежным, точно у ангела, голосом. — Я скучаю по тебе до боли.

«Так почему же ты не любишь меня? — мысленно завопила я. — Почему ты меня не любишь?»

— Кто еще садится в автобус? — нетерпеливо крикнул водитель, ставя ногу на ступеньку.

Он обращался ко мне. Все места в автобусе уже были заняты, все готовы были уехать. Все, кроме меня.

— Да-да, я иду!

— Я так и знал, — проворчал водитель.

— Увидимся летом, — сказала я Мэлу на прощанье.

Я побежала к автобусу, а Мэл поднял правую руку, ту самую, которая три недели назад касалась волос на моем лобке. Он так и не помахал мне, когда я улыбнулась ему со ступенек.

В следующий раз, когда мы увидимся, все будет иначе, решила я. Я уже не буду девственницей, в этом я была уверена. Я найду кого-то, с кем можно переспать. И это не будет кто-то особенный. Тот, кого я хотела, не любил меня, а с ним никто не сравнится, поэтому подойдет любой.

Мне нужно завести побольше друзей, необходимо больше людей в моей жизни, потому что я не смогу так часто приезжать в Лондон.

А главное, в следующий раз, когда мы увидимся, я больше не буду влюблена в Мэла. Не знаю, как я добьюсь этого, но если Мэлу суждено остаться в моей жизни, если наша дружба переживет это, то мне необходимо будет разлюбить его. Или научиться скрывать свою любовь настолько хорошо, будто ее и нет вовсе.

Однажды я нашла листик с каракулями Лео. Не знаю, почему он написал это, но у меня подкосились ноги. Я перечитывала его слова вновь и вновь:





Наверное, он написал это довольно давно, потому что сейчас Лео делает намного меньше ошибок, но я не могла понять, откуда он все это знает. Да, Лео всегда знал, что Кейт не «настоящий» его отец, хотя и сам решил называть его папой. Я не догадывалась, что Лео задумывается о том, кто его «настоящий» папа. И откуда он знает, что этот папа не умер? Почему он решил, что я люблю этого «другого» папу?

Я не знала, что мне с этим делать. Лео никогда не задавал вопросов о своем отце, никогда не проявлял к этой теме никакого интереса. Но он явно думал об этом.

Я не хотела, чтобы так получилось. Я не планировала того, что мой сын будет расти, не зная отца. Когда я забеременела, планировалось, что у Лео будут мама и папа, которые будут любить его. Планировалось, что я не буду его мамой. Я должна была стать его тетей, крестной, биологической матерью, человеком, который помог ему появиться на свет. И Лео должен был знать своего отца.

А затем, когда я все-таки стала его матерью, Лео остался без отца. Он мог только размышлять об этом «другом папе», но ничего не говорил. Может, Лео считал, что от этого я расплачусь. Или не был уверен в том, что я ему скажу. Если бы он спросил меня, не знаю, что бы я ответила. Я никому об этом не рассказывала. Моя семья подозревала, но никто не спросил напрямую, вот я и не рассказала. Кроме того, не могла же я рассказать Лео о его папе и закончить эту историю словами: «Можешь повидаться с ним, если хочешь».

Я не знала, что делать, и поступила так, как поступала всегда, когда не знала, какой выбор будет правильным. Я положила листик туда, откуда его взяла, и постаралась выбросить мысли об этом из головы, отправившись готовить ужин.

Я стою на пороге комнаты Лео, думая о том, нет ли тут других таких записок.


Его самолет приземлился час назад.


Ну ладно, не час, но мне так казалось. Каждая минута тянулась, словно вечность, а Мэл проходил таможню, получал штамп в паспорте, ждал свой багаж (сколько сумок он взял с собой? Он ведь мальчишка, он всегда путешествовал налегке).

Я не видела Мэла восемь месяцев, три недели и четыре дня. Это должно было укротить мою нетерпеливость. Но это же Мэл. Мэл. Мой самый любимый человечек в мире. Человек, которого я знала дольше всех в жизни.

Я едва удержалась от того, чтобы перелезть через турникет, подбежать к двери, ведущей в зал прибытия, перекувыркнуться под ногами у (вооруженных, кстати) охранников и выкрикнуть его имя. Мне в голову навязчиво лезли мысли о том, что он пропустил свой самолет. Мэл звонил мне пару дней назад и еще раз уточнил, смогу ли я встретить его в аэропорту. Его приезд должен был стать сюрпризом для нашей семьи: остальные не думали, что он приедет раньше, чем через пять месяцев, так что я должна была его встретить, а потом мы поехали бы к его маме. Мэл, конечно, молодец, но его нельзя назвать самым пунктуальным человеком в мире, особенно если дело касается женщин. Я бы не удивилась, если бы он отправился попить пивка накануне отлета, разговорился бы с какой-нибудь красоткой-антиподкой и решил, что ему суждено жить в Австралии, поэтому и улетать-то никуда не стоит.

А через неделю он перезвонил бы мне и сказал, что передумал и все-таки возвращается домой. В этом-то и была проблема с нашим Мэлом: он влюблялся, как только чувствовал влечение к женщине, потом затрачивал множество усилий на то, чтобы отношения сложились — обычно оно того не стоило, — и в итоге отказывался от своей «любви» и расставался с женщиной, в которую якобы был так влюблен.

В последний раз я видела Мэла в этом самом аэропорту. Вернее, не то чтобы видела… Я и разглядеть-то его толком не могла, так сильно я плакала. Не думаю, что даже его мама так рыдала. Тетя Мер, Виктория, Корди, мама и папа тактично отошли в сторонку, чтобы дать нам попрощаться.

Тогда Мэл опустил свой рюкзак и подхватил меня на руки.

— Пожалуйста, не плачь, — шепнул он мне на ушко. — А то я тоже расплачусь.

Я кивнула, но слезы все текли и текли по лицу, несмотря на все мои попытки сдержаться. Я судорожно всхлипнула.

Мне не нравилась его идея о том, что нужно отправиться в долгое путешествие и повидать мир. Да кем он себя возомнил? Христофором Колумбом? Капитаном Куком? Капитаном Кирком? Что такого можно «повидать» в Австралии, чего не найдешь в Лондоне? Что такого интересного «по ту сторону океана»? Красивые пляжи, солнечная погода, потрясающие пейзажи, шанс переосмыслить свою жизнь и насладиться ею в полной мере — да, Австралия хороша для этого, но все же…

Створки двери разъехались, и я почувствовала, как внутри нарастает волнение. Впрочем, наверное, сейчас это же ощущали и другие встречающие. Всем хотелось увидеть то самое лицо, того самого человека. Словно в хореографической постановке, группа встречающих повернулась ко входу. Вначале мы увидели тележку, груженную чемоданами. Толкал ее высокий седой человек лет пятидесяти. Над толпой пронесся вздох разочарования.

Самое мерзкое в отъезде Мэла было то, что изначально мы планировали это путешествие вместе. Я никогда особо не хотела слетать в Австралию, но Мэл убедил меня, что нужно набраться опыта, прежде чем приниматься за написание диссертации.

— Тебе придется заботиться о маме, — сказал Мэл, вытирая мои слезы.

Вот почему я не могла поехать. Я скопила достаточно денег, но мы не могли уехать одновременно. Тогда тетя Мер осталась бы без присмотра, и у нас обоих было бы тяжело на сердце. Это Мэл мечтал повидать мир, это ему всегда приходилось заботиться о маме, это у него никогда не было возможности в полной мере насладиться свободой и приключениями. Я же пожила вдали от дома, когда училась в Оксфорде.

Я могла бы стать попутчиком Мэла, съездить с ним за компанию, но это не доставило бы мне такого удовольствия, как ему. Мэлу предстояло познать свободу, независимость. Узнать, что значит быть молодым.

Я понимала, что мысль о матери беспокоила его еще тогда, когда мы только начали планировать эту поездку, и поэтому сказала, что хочу поступить в аспирантуру еще в этом году, а раз мне предстояло учиться в Лондоне, то я смогу присмотреть за тетей Мер.

Конечно, основной груз забот ляжет на плечи моих родителей, как и всегда, но я буду им помогать. И сообщать Мэлу о том, что происходит.

— Обещаешь? — спросил он меня тогда.

Я сглотнула, стараясь справиться с комком в горле.

— Обещаю.

— Спасибо, — выдохнул Мэл, гладя меня по щеке.

Он прижался губами к моему лбу, а затем обнял меня. От него пахло так, как я представляла себе любовь. Истинную любовь. От него пахло ничем и всем одновременно. Когда я вдыхала его запах, на моих устах расцветала улыбка. Мэл напоминал мне обо всем хорошем, что было в моей жизни. Когда Мэл отстранился, я увидела, как блестят его глаза, и постаралась запомнить его таким.

Высокий, плотный, мускулистый. Он коротко подстриг волосы, и эта прическа немного старила его. Большие руки с четкими жилками вен и длинными пальцами. Овальное лицо с длинным носом. Огромные прекрасные глаза. Мэл не побрился, несмотря на уговоры матери, и теперь щетина покрывала его щеки и подбородок.

Прикосновение его руки напомнило мне, что значит чувство безопасности. Чувство, что, что бы ни случилось, всегда есть кто-то, на кого можно положиться. Всегда. Я прижала голову к его груди, слушая биение его сердца — знакомое до боли. Я слышала этот мерный ритм чаще, чем стук собственного сердца. Мне нужно хранить память об этом моменте все то время, пока Мэла не будет рядом. Он целый год пробудет в Австралии, а потом еще три месяца будет путешествовать по миру.

— Мне пора, — сказал он.

Ох, его голос… Нужно запомнить его голос. Я чуть не позабыла об этом.

Я обняла его покрепче.

— Черт побери, Нова, ты что, пытаешься сломать мне ребра? — охнул Мэл.

— Да, если это заставит тебя остаться.

— Время пролетит быстро. Я скоро вернусь, — ответил он. — Ты даже соскучиться не успеешь.

Мэл так спокойно говорил об этом, что я почти поверила.

Отступив, я увидела, что слезы блестят у него на глазах. Мэл с трудом сдерживался, чтобы не заплакать. Он сжал указательным и большим пальцем переносицу, вытер глаза и опустил голову.

— Скоро увидимся, — сказал он, поднимая рюкзак. — Очень скоро.

Он отошел, а я застонала. Вот и все. Он уходил от меня, и все, что он сказал, — это «Скоро увидимся».

В этот момент Мэл остановился, его лицо прояснилось, и он улыбнулся. Я улыбнулась в ответ, и он бросился ко мне, подхватил на руки, потом осторожно поставил на землю… и поцеловал в губы.

Впервые в жизни. Он поцеловал меня в губы. Его мягкие, нежные уста касались моих губ, наши языки переплелись в поцелуе… Казалось, это длилось вечно.

Это чувство полета, чувство, будто я переместилась в совершенно другую реальность, — переместилась вместе с человеком, которого любила больше всего на свете. Мы были друзьями, лучшими друзьями, и окружающие часто спрашивали: «Между вами что-то есть?» Но между нами ничего не было. После всей этой истории четыре года назад я сумела побороть свои чувства, убедив себя в том, что все это было лишь чепухой. Глупостями.

И все же Мэл поцеловал меня в губы посреди людного аэропорта, на глазах у нашей семьи.

Он отстранился. Как быстро, подумала я. Сколько же лет я ждала этого поцелуя! Ждала, зная, что этого не случится, — ведь Мэл сказал, что никогда не сможет испытать ко мне романтическую любовь.

— А теперь попробуй объяснить это нашей семье. Докажи им, что мы просто друзья и ты рыдала вовсе не потому, что расстаешься со своим возлюбленным.

— Ты… — Я наконец-то поняла, что он сделал. И почему. Теперь все они будут думать, что… — Ты…

— Пока, Нова. — Мэл широко улыбнулся (и я запомнила эту улыбку, добавила ее к остальным воспоминаниям о нем). — Удачи тебе в этом.

И он ушел.

Все больше людей выходили в зал ожидания. В аэропорту царил страшный шум: люди вскрикивали от радости, плакали, громко говорили, пытаясь поделиться всем тем, что произошло за время разлуки. Они хотели наверстать потерянное время. Я видела, как влюбленные бросались друг другу в объятия, целовались и плакали, целовались и повторяли, как соскучились друг без друга, целовались… Я видела родственников, пролетевших тысячи миль: они обнимали своих близких, обещая, что больше никогда не уедут надолго… Я видела друзей, прыгавших от радости, переполненных восторгом от встречи…

А потом я увидела Мэла, выходящего из дверей. На спине у него был огромный черный рюкзак с немыслимым количеством кармашков. Волосы отросли и топорщились во все стороны. На щеках торчала щетина. Сейчас он казался больше, чем прежде. Невзирая на загар, кожа у него была серой от долгого перелета, под глазами темные круги. Одежда — бриджи для серфинга и розовая футболка — измялась.

Мэл. Мэл.

Он тоже заметил меня и побежал к турникетам. Я протолкалась сквозь толпу, разгоняя людей, как надоедливых мух. Мэл сбросил рюкзак, выронил сумку и распахнул объятия, а я прыгнула на него. Будь на Олимпийских играх соревнование по обниманию, я заняла бы первое место.

Мэл поймал меня, и я обхватила ногами его талию, обвила руками его шею. Я не худышка, но Мэл был достаточно сильным, чтобы удержать меня. И достаточно надежным, чтобы не отпустить. Я словно вновь знакомилась с ним. От Мэла пахло солнцем и приключениями, он казался таким… незыблемым! Я прижалась ухом к его груди и услышала привычное биение сердца.

— Как ты хорошо пахнешь, — прошептал Мэл.

У него ничуть не было заметно австралийского акцента, Мэл говорил так же, как и до отъезда. Тот же голос, что я хранила в воспоминаниях.

— Так хорошо выглядишь. Как приятно вновь дотронуться до тебя. — Его губы коснулись моей шеи. — Я так рад, что вернулся.

Я лишилась дара речи. Меня переполняло счастье. Теперь Мэл дома. В безопасности. И пусть он выглядит по-дурацки, он в безопасности. Со времени его отъезда столько всего произошло. Того, о чем я не могла говорить по телефону. Того, с чем я едва справлялась сама. Но теперь все будет в порядке, ведь Мэл вернулся.

— Ты выглядишь совершенно по-идиотски, — сказала я, когда он опустил меня на землю.

Мэл внимательно осмотрелся. Он не замечал ничего странного, пока я не ткнула пальцем в его одежду.

— Я поехал в аэропорт прямо с пляжа. У нас была вечеринка, — объяснил он. — Самолет вылетал так рано, что не имело смысла ложиться спать.

— Ты тут в ледышку превратишься.

— Да, ты права. Пожалуй, мне лучше переодеться.

Я оглянулась в поисках уборной. Мужской туалет находился слева от турникетов, прямо за парковкой, где можно было арендовать машину. Я повернулась к Мэлу, чтобы сказать ему об этом, и с изумлением увидела, что он уже открыл рюкзак. Немного повозившись, он достал пару джинсов и толстый синий свитер, который связала тетя Мер, когда Мэлу исполнилось шестнадцать. Не обращая внимания на глазеющих на него людей, Мэл натянул джинсы, застегнулся и влез в свитер, который стал ему немного мал и теперь сидел в облипку. А ведь раньше этот свитер был ему велик. Это была единственная вещь, которую тетя Мер связала своими руками, и Мэл не хотел расставаться с ней. Он сбросил шлепанцы и достал из карманов рюкзака ботинки. В ботинках лежали носки. Полностью одевшись, Мэл выпрямился и торжественно вскинул руки.

— Вуаля! Так лучше?

— Лучше, — рассмеялась я.

— Вот и хорошо. — Улыбка не сходила с его лица.

Мэл шагнул вперед, не сводя с меня взгляда. У меня сладко засосало под ложечкой. «Он вернулся. Он и вправду вернулся».

— Ты не представляешь, как я рад вернуться. — Мэл поцеловал меня в губы. — Это потрясающе. Твой вкус напоминает мне о доме.

Я невольно коснулась своих губ кончиками пальцев. Воспоминания о том, как я мечтала о Мэле по ночам, как разрывалось мое сердце от любви… Все эти воспоминания вновь вспыхнули во мне. Все эти годы, когда я была уверена, что люблю его. Что он — моя родственная душа. Мое будущее. И мне не нужен никто другой. Я так и не поняла, почему он не захотел меня. Почему он мог любить меня как друга, но при этом не считал привлекательной как женщину. Почему никогда не хотел поцеловать меня. Кроме, впрочем, того прощания в аэропорту, когда Мэл хотел насолить мне, да теперешней встречи. Я всегда хотела, чтобы он смотрел на меня так, как сейчас. Но, наверное, Мэл просто рад вернуться домой. Это никак не связано с тем, что он вдруг захотел меня. К счастью, я это уже переросла. По большей части.

Его улыбка казалась ослепительно белой от загара.

— Ты все время проводил на пляже? — Я заметила ожерелье из ракушек у него на шее. Могу поспорить, что если бы кто-то сейчас поднял Мэла за ноги и тряхнул хорошенько, на землю высыпалась бы горка песка.

Он покачал головой.

— Не все время. Я был и на пляже, и в барах, и в горах, и в походах. Искал просветления.

— Ага, а теперь, ты, значит, не считаешь, что все это чушь?

— Я разве когда-то говорил, что просветление — это чушь? Наверное, я просто над тобой подшучивал. Знаешь, меня очень заинтересовали кристаллы.

— Кристаллы, значит. Серьезно? — Я ждала продолжения розыгрыша.

Мэл так постоянно делал. Притворялся, что ему интересны эзотерические штучки, которые я обожала, а потом начинал смеяться надо мной. На этот раз поводом для шутки должны были стать кристаллы. Несомненно, с его губ сейчас слетит такое слово, как «твердый».

— Я выяснил их значения. Узнал, что бриллиант — камень, символизирующий чистоту. С помощью бриллианта можно скрепить отношения, ведь они считаются… — он поднял глаза, словно вспоминая цитату, — знаком верности. Вот почему распространена мода на обручальные кольца с бриллиантами. А еще есть розовый кварц. Это камень любви.

Я удивленно приподняла брови. Мэл явно пользовался подобными фразами, чтобы затащить женщин в постель.

Это были прекрасные реплики для поддержания разговора с женщиной — они намекали на любовь и долгосрочные отношения. Такого этой женщине, конечно, не получить, зато они свидетельствовали о глубине его чувств. На самом деле Мэл и вправду обладал глубиной чувств, только понятно это становилось после долгого знакомства.

— Тебя не удивляет то, о чем я узнал? — спросил Мэл.

— Весьма, — признала я.

— Так во-о-от, я и подумал… — начал он.

Но тут подошел Кейт.

— Ох, наконец-то я вас нашел! Я не очень хорош в плане ориентирования на местности, — ухмыльнулся он. — Вначале я не мог найти парковку поближе к аэропорту. А потом не мог найти вас. Сложно поверить, что в армии я занимался разработкой маршрутов, верно?

Мэл изумленно замолк, и мне показалось, что я заметила ужас на его лице. Я не сказала ему, что вновь сошлась с Кейтом. Мы расстались год назад, потом столкнулись в супермаркете и пошли попить кофе. За кофе последовало пиво, за пивом — обед, а потом мы опять начали встречаться. А расстались мы потому, что я решила, будто Кейт слишком стар для меня. Мэлу я об этом не сказала из-за того, что мне казалось, что Мэлу он не нравится.

— Ладно, ребята. — Кейт вдруг вспомнил, зачем, собственно, сюда приехал. Он пожал Мэлу руку. — Хорошо провел время?

— Ага, — кивнул Мэл, натянуто улыбнувшись.

Я надеялась, что если Кейт подвезет нас домой, то это поможет ему сдружиться с Мэлом.

— Ничего не изменилось. Я все еще не умею водить машину, хотя и говорила тебе, что собираюсь пойти на курсы вождения. Вот Кейт и предложил подбросить нас домой.

— Спасибо, — ровным голосом ответил Мэл.

Он явно был раздражен. Наверное, обиделся на то, что я сказала своему парню о его возвращении, когда об этом не знала даже тетя Мер.

— Ладно. Ну что, поехали? — с деланным весельем сказала я, стараясь спасти остатки хорошего настроения. — У меня для тебя множество сюрпризов. Я приготовила твои любимые блюда и всякие приятные мелочи. А от меня поедем на такси к твоей маме. Что скажешь?

Мэл перекинул рюкзак через плечо. Раздражение сгустилось вокруг него, словно непроглядный туман.

Я подхватила его сумку и взяла Мэла под руку. Кейт не будет против, он понимает, какие у меня отношения с Мэлом.

Но оказалось, что сам Мэл против. Он так напрягся, когда я прикоснулась к нему. «Весело», — подумала я, следуя за Кейтом к парковке.

Пока Кейт пробивался через длинную очередь, пытаясь оплатить простой машины, мы с Мэлом ждали его. Мэл не произнес и двух слов с тех пор, как увидел Кейта. Да, Мэл у нас неразговорчив, но это было уже странно. Я не хотела ссориться, но, если так пойдет и дальше, придется отправить его к маме без обеда.

— Слушай, извини, если тебя это расстроило… — начала я.

— Ты действительно хочешь встречаться с ним, Нова? — перебил меня Мэл.

Ага. Значит, он все-таки считает, что Кейт — неподходящий для меня парень. Да, Кейт старше меня, но он прекрасно ко мне относится. Все время говорит мне, как он меня любит. У нас общие вкусы. Он умеет меня рассмешить. И всегда выслушивает мое мнение — кроме разве что тех редких моментов, когда я принимаюсь говорить о паранормальных явлениях, мистическом значении кристаллов и тому подобном. И Кейт великолепен. Он настоящий мужчина, у него потрясающая внешность и доброе сердце. Да, я хочу с ним встречаться. При одном взгляде на него на моих губах играла улыбка. Когда мне было одиноко, достаточно было подумать о Кейте, и я улыбалась. И именно благодаря ему я (почти) переросла свою юношескую влюбленность в Мэла. В этом мире был еще кто-то, кто мог поднять мне настроение так же, как и Мэл.

— Я вышла бы за него замуж хоть завтра, сделай он мне предложение, — ответила я.

Мэл сделал глубокий вдох. Кивнул. Медленно выдохнул. Запустил пятерню в волосы, все еще кивая.

— Хорошо, — наконец произнес он, мрачно улыбнувшись. — Ладно, я понял.

Туман раздражения развеялся, и его лицо вновь осветилось радостью, как тогда, в аэропорту.

— Я благословляю тебя на эти отношения, малыш, — сказал он.

— Ох, какое облегчение! — насмешливо фыркнула я.

Впрочем, это действительно меня обрадовало. Трудно было бы встречаться с человеком, который не нравится Мэлу. Я бы все равно встречалась с Кейтом, но чувствовала бы, что изменяю себе. Лгу себе в том, что действительно люблю этого человека.

— Ну погоди у меня. Вот начнешь с кем-то встречаться, и чистка авгиевых конюшен покажется легким развлечением по сравнению с тем, что ей придется выполнить, чтобы добиться моего одобрения. Я отправлю ее на поиски Золотого Руна.

Я бросаю одежду на пол у кровати. Нет сил ни подобрать волосы на ночь, ни переодеться. Слишком уж сложно сунуть руку под подушку и достать пижаму и косынку.

Может, я старалась не думать о Мэле, потому что до сих пор скучаю по нему. В конце концов, мысли о нем преследовали меня последние восемь лет. А может, это из-за того, что по нему скучает Лео. Лео не знает своего отца, но это не значит, что он не скучает по Мэлу. Лео хочет знать, кто его отец, какой он, как он связан с его жизнью. Если Лео проснется, я, возможно, поговорю с ним о Мэле. Возможно, мне даже удастся умолчать о том, что Мэл очень любил бы сына, если бы мог. Да и как не любить Лео? Он лучшее, что Мэл создал в этой жизни.




Глава 7




— Открой глаза, Стеф.

Я не хочу открывать глаза. Кажется, я только что уснула. И я не хочу возвращаться в эту реальность. Реальность, где Мэл рассержен. Я не хочу смотреть на него. Не хочу сталкиваться со всеми этими проблемами на выходных. Да еще и после моей десятой годовщины свадьбы. Я хочу остаться здесь, на грани между сном и явью, в сладостном Нигде. Здесь меня не преследуют кошмары, как в пространстве снов, и не преследует тревога, как в пространстве яви.

Вчера вечером Мэл улегся спать одновременно со мной. Обычно мы болтаем перед сном, но вчера Мэл молча разделся, стоя ко мне спиной, и бросил одежду на пол. Я смотрела на его прекрасное тело, на рельефные мышцы, скрытые бледной кожей. Мэл скользнул под одеяло, не обращая на меня внимания.

— Спокойной ночи, — пробормотал он, отвернувшись к окну.

Я также молча разделась, опустив платье, лифчик и трусики в корзину для белья. Я старалась. Очень старалась. Я даже подошла к кровати и откинула одеяло. Но я не могла лечь. Я должна была убрать одежду, брошенную Мэлом. Нельзя, чтобы она лежала на полу. Тогда в комнате будет беспорядок. А если беспорядок будет в комнате, то он будет везде. Если не следить за порядком, воцарится хаос. Если контролируешь все вокруг, следишь за тем, чтобы все было идеально, то ничего плохого с тобой не случится. Главное, не пускать все на самотек, иначе все пойдет наперекосяк. Но когда следишь за порядком, то если что-то и случится, то хаосу не будет места в идеальном порядке.

Я подобрала одежду Мэла. Он прекрасно знает, что нельзя бросать ее на пол. Он просто хотел меня разозлить. Может быть, и неосознанно. Может быть, ему было лень подойти к корзине для белья и бросить одежду туда. Но мы прожили вместе много лет, и Мэл знает, что для меня это как заноза в пальце.

Взяв вещи в охапку, я остановилась и вдохнула запах Мэла. Я люблю его запах. Чистый, как розмарин, нежный, как тимьян, сладковатый, как корица, свежий, как апельсин. Бросив одежду в корзину, я, не раздумывая, надела кремовую рубашку Мэла. Это была одна из его самых дорогих рубашек, плотная, хлопчатобумажная, с прочными швами. На этой рубашке остался его запах, и мне хотелось — нет, мне было необходимо — уснуть с его запахом на моем теле. Тогда казалось, что Мэл был со мной. Был во мне, а теперь лежал рядом, обнимая меня. Тогда казалось, что мы не забыли о годовщине нашей свадьбы. Что я не замечала ничего подобного раньше. Что это не первый шаг к разводу.

Одна мысль об этом могла вызвать ночные кошмары. Я чувствовала, как во мне поднимаются горячие волны паники. А вдруг это конец? А вдруг Мэл уйдет от меня? Когда он уйдет от меня?

Еще одна волна ужаса — я представила, что будет, если Мэл не уйдет. Если мы и дальше будем жить вот так, не разговаривая.

Он все еще любит меня? Да, он живет со мной, но он не подает на развод, потому что любит меня или из чувства долга?

Волны ужаса затопили мой разум, холодные щупальца страха проникли в каждый закоулок моей души, и в какой-то момент я заснула. А потом проснулась, но не до конца. Мне нравится это состояние. Ты будто паришь в изначальном Ничто, еще не в пространстве яви, где нужно думать, но уже и не во сне, где поджидают кошмары. Ты просто паришь.

А теперь он пытается разбудить меня. Почему он думает, что я захочу вернуться в явь? Я не знаю…

— Ну, милая, я же вижу, что ты не спишь. Пожалуйста, открой глазки.

Я медленно поднимаю веки. Вокруг темно, царит ночь, солнце не взошло, даже птицы еще не запели.

Мэл лежит на своей стороне постели, склоняясь надо мной. Он улыбается, глаза блестят. Сейчас он совсем не тот человек, с которым я вчера ложилась спать.

«Что изменилось за эту пару часов?»

Он гладит меня пальцем по щеке, и я прикусываю губу, не понимая, почему он ведет себя так, будто любит меня.

— Я подумал… — Мэл не сводит с меня глаз. — Если мы выедем на рассвете, то можем успеть в Париж.

— Париж?

— Да. Возьмем вещи на один день, попробуем найти место в гостинице. А если не найдем, то вернемся и остановимся в центре Лондона.

— Зачем? — Я хмурюсь.

— Чтобы отпраздновать нашу годовщину.

— Я думала, ты сегодня работаешь.

— Нет, я позвоню им из поезда. Оставлю ноут и смартфон дома.

— Зачем?

— Чтобы отпраздновать нашу годовщину, — повторяет Мэл. — Тебе нравится эта идея?

Конечно, нравится.

— Хм… Может быть.

— Может быть, значит? — Он садится сверху, осторожно опираясь на колени рядом с моими бедрами. — Ну, может быть, я заметил, что ты надела мою рубашку. — Мэл протягивает руку к верхней пуговице. — И, может быть, тебе придется поплатиться за это.

— Я так не думаю. — Я таю от его прикосновений.

Острая вспышка наслаждения — Мэл резко разрывает рубашку, его нежные пальцы гладят мою кожу. Мое тело полнится возбуждением.

Вдруг он утыкается носом в мой пупок и принимается щекотать меня. Я вскрикиваю, извиваюсь, пытаюсь вырваться, но Мэл зажимает меня ногами. Вскоре мы оба хохочем, покусывая и пощипывая друг друга. Мэл прижимает мои запястья к кровати.

— Сдаешься? — Его лицо в сантиметре от моего.

— Да, — со стоном произношу я. — Да.

— Ладно.

Мэл отстраняется, и я набрасываюсь на него, застав врасплох. Мне удается повалить его на кровать.

— Ты сжульничала! — возмущается Мэл, а я сажусь сверху, прижимая его запястья к кровати.

— Не могу поверить, что ты купился на это, — хохочу я.

Его волосы, волосы цвета жженого масла. Они отрасли и теперь курчавятся на висках.

Желтовато-карие глаза блестят, улыбка искрится весельем, кожа раскраснелась.

— Я тоже, — отвечает он.

— Что ж, теперь я могу переходить к допросу. Ты действительно хочешь поехать в Париж?

— Да. Мне жаль, что приходится говорить тебе это, милая. Я знаю, у нас фантастический секс и все такое, но я женат. И я люблю мою жену. Мы никогда не были в Париже, и я хочу поехать туда вместе с ней.

— Ох, ну почему лучшие мужчины всегда женаты?

Возбуждение и острое чувство счастья мечутся в моей душе, будто птички в клетке. Я чувствовала себя так, когда мы впервые встретились. И я уже давно не испытывала ничего подобного.

Воспользовавшись моей задумчивостью — я слегка ослабила нажим на запястья, — Мэл переворачивает меня на спину, и не успеваю я опомниться, как мы уже занимаемся любовью. Мое тело тает, кости будто растворяются, и я становлюсь водой. Водой, омывающей все изгибы его тела.

С моих губ слетает первый стон, и Мэл прячет лицо в подушку. Когда-то он целовал меня, вдыхал каждый мой вздох, каждый мой стон, будто хотел получить все сполна, пока мы занимались любовью. Но это лишь мелочи. Я даже не помню, когда он перестал это делать. Это мелочи. Это неважно. Мы снова вместе. По-настоящему. Как мужчина и женщина. Как муж и жена. Как Стеф и Мэл. И нет ничего… а-а-ахххх… ничего прекраснее.




Лео нашел фотографии в маминой коробке из-под туфель. Она стояла в самом низу ее шкафа. Там было много снимков. На фотографиях были люди в странной одежде. И один из этих людей был Лео. Но и не Лео.



Волосы у мальчика были цвета гальки, и он был белым, как бабуля Мер, да и школьный галстук у него был другого цвета.



Лео побежал к маме в кухню и показал ей фотографию.



— Кто это, мам?



Мама, вытерев руки о передник, взяла снимок и долго смотрела на него. Долго-предолго. А когда она подняла глаза на Лео, он увидел, что в них стоят слезы. Тогда у него в животике странно засосало. Он знал, что сейчас мамочка заплачет.



— Это мальчик, с которым я выросла. Но он превратился в мужчину, которого я не знаю. — Она вернула ему снимок.



— Почему он похож на меня?



Мама погладила его по голове.



— Потому что Господу нравится подшучивать надо мной. И не все эти шутки смешные.



Лео кивнул. Он понимал, что дело не в Господе. Лео знал, что этот мальчик — его папа. Папа не был его настоящим папой, поэтому Лео не был на него похож. Но мама была похожа на бабушку. Дэвид был похож на своего папу. И Ричард был похож на своего папу. Лео знал — знал, и все тут, — что этот мальчик так похож на него, потому что мальчик вырос и стал его папой.



— Ладно, мам. — Лео улыбнулся.



Он не стал говорить, что знает, что этот мальчик — его папа. Он не стал говорить этого, потому что тогда мамочка бы заплакала.



Лео вернулся к себе в комнату и спрятал фотографию в самый низ коробки с игрушками, а потом поставил коробку под кровать. Ему нравилось думать, что эта фотография рядом.



Лео в возрасте пяти лет





Часть 3



Глава 8




Пока что, в течение этих четырех дней, мне удавалось избегать тех двух женщин, которые сплетничали обо мне. Конечно, их слова были не такими обидными, как истории, которые ходили обо мне в детстве, но услышать такое, уже будучи взрослой… Это меня шокировало. А ведь я почти убедила себя в том, что со мной все в порядке.

Я выставляю на беговой дорожке шестьдесят минут и нажимаю кнопку «пуск». Мне нужно пробежаться. Я не смогла прийти сюда утром, до работы (именно так я раньше и избегала этих двух сплетниц), потому что Мэлу почему-то захотелось заняться со мной любовью сегодня утром.

Он так редко хочет меня, что я не стала сопротивляться. В субботу мы так и не выбрались в Париж. Мы провели этот день в постели, смотрели фильмы и ели пиццу. После того первого секса мы больше не стали заниматься любовью, так, пообнимались и все. Но этим утром Мэл набросился на меня, как только прозвенел будильник и я открыла глаза. И он кончил не один раз, словно распаленный мальчишка. Дважды в спальне, потом в душе, потом в кухне, когда я облокотилась на барную стойку, собираясь почитать газету и съесть тост. Вместо тоста я получила секс. Мэл так торопился, что порвал мои любимые трусики (кстати, очень дорогие). Потом еще раз в душе. Пять раз за утро! Это неслыханно.

Мэл наконец ушел на работу, потому что его айфон начал разрываться от звонков. Сегодня было заседание совета, которое он никак не мог пропустить.

Каждый раз это был быстрый секс, отчаянный и неожиданно грубый, оставляющий по себе послевкусие одиночества. Не знай я Мэла, я могла бы подумать, что он завел любовницу или подумывает об интрижке и так искупает свою вину.

Но Мэл не стал бы изменять мне. Теперь я это знаю. Теперь, когда уже слишком поздно, я знаю, что Мэл никогда бы так не поступил.

Полоса беговой дорожки прокручивается у меня под ногами, и я чувствую нарастание наслаждения. Легкие натужно перерабатывают кислород, сердце лихорадочно колотится в груди, кровь мчится по венам. Я обожаю это чувство. Предвкушение экстаза.

Вообще-то мне не стоит жаловаться на сегодняшнее утро. Иногда Мэл месяцами не обращает на меня внимания. Он словно забывает о том, что я женщина, да к тому же женщина, которая должна его заводить. А когда он хочет меня, это по времени никогда не совпадает с теми моментами, когда у меня тоже есть для этого настроение, поэтому приходится либо закрывать глаза и раздвигать ножки, либо искать отговорки.

Не то чтобы Мэл был бы против, если бы я сказала: «Слушай, мне сейчас как-то не хочется, может, просто поспим?» Наверное, он только обрадовался бы таким словам. Они означали бы, что я честна с ним. И Мэл не стал бы ломать голову, думая, не симптом ли это. Он сразу понял бы, что это симптом обострения. Наверное, я не могу довериться Мэлу, потому что не могу смириться с тем, как он меняется. Незаметно, но неизбежно. Он меняется, если я говорю ему правду. Он начинает проверять нашу аптечку, ищет улики, прячет бритвы и обезболивающие, забирает меня с работы, разговаривает с моим лечащим врачом у меня за спиной.

Серьезно, стоит немного захандрить, и мой муж тут же принимается вести себя со мной как с сумасшедшей. На самом деле у всех женщин бывают перепады настроения. У меня просто перепады настроения. Иногда мне бывает грустно.

Я была грустным ребенком.

Я была грустным подростком.

Теперь я грустная взрослая женщина.

Тут нет ничего такого, если хотите знать мое мнение. Но мой муж считает, что это ОЧЕНЬ важно.

Нагрузка нарастает, я чувствую, как все мое тело покрывается пóтом. Мне это нравится. Я словно прохожу ритуал очищения. Укрощения и очищения. Все плохое выходит из меня с пóтом во время тренировки. Я ускоряю бег, мне осталось пробежать лишь пару сотен метров.

Может, Мэлу стыдно за прошлую пятницу. Он чувствует себя виноватым за то, что выдал меня — выдал нас — нашим друзьям. Мне пришлось избегать их телефонных звонков и не отвечать на электронные письма. Я боюсь встретиться с Кэрол и Рут на работе.

А может быть, секс стал для Мэла чем-то вроде терапии. Замещающей терапии. Для меня эту функцию выполняет беговая дорожка. Так мы вытесняем из нашего сознания мысли о них.

Я сидела в Интернете часами, пытаясь найти нужную информацию.

Она не воспользовалась ученой степенью, чтобы стать практикующим психологом. Вместо этого она открыла так называемое «Эзотерическое кафе» — там можно подчистить свою ауру, а заодно еще и выпить кофе, что-то в этом роде. Кафе находилось в Брайтоне.

Но на сайте не было ее фотографий. А главное, там не было его фотографий.

Я выхожу из душа, завернувшись в полотенце. Мокрые волосы липнут к щекам.

Те женщины в раздевалке.

Мое сердце замирает на мгновение, и я останавливаюсь в дверном проеме, подумывая о том, чтобы уйти, пока они меня не заметили.

Брюнетка завязывает шнурки своих розово-белых кроссовок и поднимает голову. Она замечает меня, и кровь отливает от ее лица, как и в прошлую пятницу. Даже если я сейчас уйду, я покажусь им трусихой. Будто это я сделала что-то плохое. Да и куда мне идти? Назад в душевую? Чтобы женщины решили, что я за ними подсматриваю? Чтобы у них появились другие поводы для сплетен?

Глядя на противоположную стену, я с гордо поднятой головой вхожу в раздевалку и направляюсь к своему шкафчику. Я ввожу код, открываю дверцу и, заслоняясь ею, надеваю трусики, а потом лифчик.

Я знаю, что они все еще здесь, смотрят на меня, пытаются найти еще какие-то мои недостатки, чтобы добавить их к уже имеющемуся списку обсуждения. Я слышу, как они шепчутся, чувствую, как они подталкивают друг друга локтями. Через три секунды я развернусь к ним и скажу, чтобы они высказали мне все в лицо.

— Нам очень стыдно, — говорит одна из них. — Мы о прошлой пятнице. Извини нас.

Я надеваю джинсовую юбку с заниженной талией и застегиваю ее, притворяясь, что не слышу.

— Мы не думали, что ты нас слушаешь, — говорит другая, пока я натягиваю кофточку.

Обычно я хотя бы немного подсушиваю волосы, но сегодня придется убегать отсюда.

— Все дело в том, что мы завидуем тебе, — продолжает первая.

— Да, ты так здорово справляешься с нагрузкой, а нам не удается сбросить и пары килограммов, — добавляет вторая.

— Нам правда очень жаль.

Я надеваю курточку, вытаскиваю сумку из шкафчика, бросаю кроссовки на пол, сую в них ноги, даже не надев носки. Я даже не поправляю задники, так что приходится идти в них, как в шлепанцах.

В моих венах бурлит чистая ярость.

И что мне теперь делать, по их мнению? Сказать, что все в порядке? Согласиться с ними? Облегчить их души, сказав, что это неважно? Что я все понимаю?

Почему их хамство должно стать моей проблемой? По крайней мере, те, кто писал на стенах, что я «шлюха» и «придурошная прошмандовка», никогда не требовали от меня, чтобы я их прощала. Я захлопываю дверцу с такой силой, что все шкафчики шатаются.

Я разворачиваюсь, замираю на секунду, прожигая их взглядом. Наверное, сейчас у меня раздуваются ноздри.

Женщины пятятся.

Задники кроссовок врезаются мне в пятки, когда я направляюсь к двери.

Через пару секунд я возвращаюсь.