— Ник Чарльз — Луиза Джейкобс, — сказал он. — Присаживайся. Что новенького?

— Йоргенсен — это Роузуотер, — сказал я.

— Черт побери!

Я кивнул.

— И у него, вроде бы, жена в Бостоне.

— Хотел бы я взглянуть на него, — задумчиво произнес он. — Я ведь знаю Роузуотера. Хотел бы удостовериться.

— В полиции в этом уверены вполне. Не знаю, нашли его уже или нет. Думаешь, он убил Джулию?

Маколей энергично мотнул головой из стороны в сторону.

— Не представляю себе, чтобы Роузуотер мог кого-нибудь убить. Угрожать-то он угрожал, конечно. Ты же помнишь, тогда я его не очень серьезно воспринял. Что еще произошло? — Когда я замялся, он сказал: — Луиза — свой человек. Можешь говорить.

— Не в этом дело. Мне пора к своим, да и поесть. Я ведь подошел только спросить, есть ли ответ на твое объявление в утренней «Таймс»?

— Нет еще. Погоди, Ник, мне еще надо тебя спросить. Ты сообщил в полицию о письме Винанта, не…

— Приходи завтра к обеду, все обсудим. Мне пора.

— Кто эта блондиночка? — спросила Луиза Джейкобс. — Я ее в разных местах встречала с Квинном.

— Дороти Винант.

— Ты знаешь Квинна? — спросил Маколей.

— Десять минут назад я его в постель укладывал.

Маколей усмехнулся:

— Надеюсь, это знакомство и впредь таким останется светским, я имею в виду.

— То есть?

Ухмылка Маколея сделалась печальной.

— Он был моим маклером и, следуя его советам, я оказался у врат богадельни.

— Очень мило, — сказал я. — Он ведь и мой маклер, и я его советам следую.

Маколей и брюнетка рассмеялись. Я сделал вид, будто тоже смеюсь, и вернулся к своему столику.

Дороти сказала:

— Еще даже не полночь, а мама сказала, что будет ждать вас. Почему бы нам всем не зайти к ней?

Нора очень старательно наливала кофе мне в чашку.

— Зачем? — спросил я. — Что это вы обе задумали?

Два более невинных лица и представить было невозможно.

— Ничего, Ник, — сказала Дороти. — Мы решили, что это было бы неплохо. Еще рано и…

— И все мы любим Мими.

— Не-ет, не…

— Домой идти еще рано, — сказала Нора.

— Есть бары, — сказал я, — и ночные клубы, и Гарлем.

Нора поморщилась.

— У тебя все мысли об одном.

— Хотите, поедем в «Барри» и попытаем счастье в фараон?

Дороти начала говорить «да», но так и не закончила, потому что Нора снова поморщилась.

— Вот-вот, именно так я отношусь к перспективе навестить Мими, — сказал я. — Мне ее уже на сегодня хватило.

Нора вздохнула, выказывая тем самым свою терпимость.

— Что ж, раз уж нам суждено закончить день, как всегда, в кабаке, я предпочла бы отправиться к твоему приятелю Стадси, но при условии, что ты не дашь ему снова поить нас этим гадким шампанским. Он прелесть.

— Постараюсь, — пообещал я и спросил Дороти: — Гилберт сказал тебе, что застал нас с Мими в компрометирующей позе?

Она попыталась переглянуться с Норой, но та упорно смотрела себе в тарелку.

— Нет… он сказал не совсем так.

— А про письмо сказал?

— От жены Криса? Да, — ее голубые глаза сверкнули. — Ух, и разозлится же мамочка!

— А тебе бы этого хотелось.

— Ну и что? Что она такого сделала когда-нибудь, чтобы я…

Нора сказала:

— Ник, прекрати изводить ребенка.

Я прекратил.

XXI

В «Чугунной Чушке» дела шли вовсю. В зале было полно народу, шума, дыма. Стадси вышел из-за кассы и приветствовал нас.

— Я так и чувствовал, что вы заглянете. — Он пожал руку мне и Норе и широко оскалился на Дороти.

— Что особенное высмотрел? — спросил я.

Он поклонился.

— У таких дам — все особенное.

Я представил его Дороти.

Он отвесил еще один поклон и сказал что-то изысканное в адрес «всех друзей Ника», а затем остановил официанта.

— Пит, поставь сюда столик для мистера Чарльза.

— У тебя каждый день так людно? — спросил я.

— Не то, чтобы я сильно возражал, — сказал он. — Один раз придут — и еще приходят. Может, у меня и нет плевательниц из черного мрамора, зато ведь тем, что тут подают, и плеваться не захочешь. Пока стол принесут, не желаете ли к стоечке причалить?

Мы сказали, что желаем, и сделали заказ.

— Про Нунхайма слыхал? — спросил я.

Секунду-другую он смотрел на меня, потом все-таки сказал:

— Угу, слыхал. Его девчонка там, — он кивнул в дальний конец зала, — празднует, небось.

Я посмотрел туда и заметил Мириам, хоть и не сразу. Она сидела за столом в большой компании.

— Не слышал, кто его? — спросил я.

— Она говорит, что полиция — знал слишком много.

— Бред, — сказал я.

— Бред, — согласился он. — Вот вам столик. Я на минуточку.

Мы перенесли стаканы на столик, который официанты втиснули между двумя другими столиками, занимавшими пространство, вполне достаточное для одного, и попытались устроиться поудобнее, насколько это было в наших силах.

Нора пригубила из своего стакана, и ее передернуло.

— Помнишь, в кроссвордах еще попадается такая «вика горькая»? Интересно, это она самая и есть?

Дороти сказала:

— Ой, смотрите!

Мы посмотрели и увидели, что к нам приближается Шеп Морелли. Его лицо и привлекло внимание Дороти. Оно распухло в тех местах, где не было вмятин, а цвет его варьировался от темно-лилового под одним глазом до нежно-розового там, где часть подбородка была залеплена пластырем.

Он подошел к нашему столу и слегка наклонился, чтобы иметь возможность водрузить на него оба кулака.

— Слушай, — сказал он. — Стадси говорит, что мне нужно извиниться.

Нора вполголоса заметила:

— Прямо не Стадси, а Эмили Пост, — а я тем временем спросил: — Ну и?

Морелли покачал разбитой головой.

— Я никогда ни за что не извиняюсь — это уж как вам угодно. Но могу сказать, что был неправ, что голову потерял, когда на тебя набросился, и надеюсь, что тебе сейчас от того не слишком плохо, и если что-то нужно, чтоб поквитаться, я…

— Выбрось из головы. Садись, выпей с нами. Это мистер Морелли — мисс Винант.

Дороти широко раскрыла глаза, в них появилось заинтересованное выражение.

Морелли нашел стул и сел.

— Надеюсь, что вы тоже на меня не сердитесь, — сказал он Норе.

Она сказала:

— Что вы, было очень интересно.

Он недоверчиво посмотрел на нее.

— Под залог выпустили? — спросил я.

— Ага, сегодня днем. — Он осторожно пощупал лицо одной рукой. — Тогда и добавили. Сперва устроили мне еще одно неслабое «сопротивление при аресте», а уж потом выпустили.

Нора возмущенно сказала:

— Это ужасно. Вы хотите сказать, что вас…

Я похлопал ее по руке.

Морелли сказал:

— Этого следовало ожидать. — Его распухшая нижняя губа шевельнулась, что должно было обозначать презрительную улыбку. — Но пока для этого дела требуются двое-трое, это еще не беда.

Нора повернулась ко мне:

— Ты тоже такие вещи проделывал?

— Кто? Я?

Подошел Стадси со стулом.

— Пластическую операцию ему сделали, да? — сказал он, кивнув в сторону Морелли. Мы потеснились, и Стадси уселся. Глядя на Нору и норин стакан, он самодовольно ухмыльнулся. — Лучшего, поди, и в ваших расшикарных заведениях на Парк-Авеню не найдете. А здесь-то вам две порции за один-единственный доллар подадут.

Нора, хоть и слабо, но улыбнулась, и при этом слегка придавила мне ногу под столом.

Я спросил Морелли:

— Ты с Джулией Вулф в Кливленде познакомился?

Он покосился на Стадси, который, откинувшись на стуле, смотрел по сторонам, наблюдая, как растут его доходы.

— Когда она была Родой Стюарт, — добавил я.

Он посмотрел на Дороти.

Я сказал:

— Давай, не стесняйся. Это дочь Клайда Винанта.

Стадси перестал глазеть по сторонам и лучезарно улыбнулся Дороти.

— Вот как? И как же поживает ваш папенька?

— Но я же его с младенчества не видела, — сказала она.

Морелли облизал кончик сигареты и вставил его между распухших губ.

— Я родом из Кливленда. — Он зажег спичку. Взгляд его был хмур, и ему не очень-то хотелось менять выражение. — Родой Стюарт она была только раз, а так Нэнси Кейн. — Он снова посмотрел на Дороти. — Ваш отец это знает.

— Вы знакомы с моим отцом?

— Поговорили как-то раз.

— О чем? — спросил я.

— О ней. — Пламя коснулось его пальцев. Он бросил спичку, зажег другую и закурил. Глядя на меня он поднял брови и наморщил лоб. — Можно?

— А как же? Здесь все свои, так что валяй.

— О’кэй. Он ревновал как черт. Я хотел ему вмазать, да она не позволила. Все правильно — он же для нее кормушкой был.

— Давно это было?

— Шесть, восемь месяцев.

— С тех пор, как ее убили, ты его видел?

Он покачал головой.

— Я его всего-то два раза видел, и тот раз был последний.

— Она у него приворовывала?

— Она мне не говорила, но думаю, что да.

— Почему?

— Она не дура была — очень шустрая. Деньги у нее откуда-то водились. Мне раз понадобилось пять кусков. — Он щелкнул пальцами. — Наличными.

Я решил не спрашивать, вернул ли он ей эти деньги.

— Может быть, он сам ей давал?

— Вот именно — может быть.

— А в полиции ты что-нибудь из этого говорил?

Он презрительно хмыкнул.

— Они думали, что могут из меня что-то выколотить. Что они теперь думают — спросите у них. Ты-то человек правильный. Я не… — Он внезапно остановился, вынул изо рта сигарету. — Ухламон, — сказал он и, протянув руку, тронул за ухо человека, сидевшего за одним из столиков, между которыми втиснули наш. Тот, сидя к нам спиной, прогибался все больше и больше, поближе к нам.

Человек подпрыгнул и через плечо взглянул на Морелли. Лицо у него было бледное, тощее, испуганное.

Морелли сказал:

— Ну-ка, кончай полоскать свой лопух в наших стаканах.

Человек, заикаясь, пролепетал:

— Да… да что, ты Шеп, я… я ничего такого… — и вдавил свое брюхо в стол, стараясь оказаться от нас как можно дальше, но остаться при этом в пределах слышимости.

Морелли сказал:

— Ты никогда ничего такого не хочешь, но уж больно стараешься, — и вновь обратился ко мне: — Тебе-то я пособить готов. Девочка все равно мертва, ей-то уж хуже не будет. Это у полиции костоломов не хватит, чтобы из меня хоть слово выбить.

— Вот и чудесно, — сказал я. — Расскажи мне о ней: где вы с ней познакомились, чем она занималась до того, как связалась с Винантом, где он ее нашел.

— Мне надо выпить. — Он развернулся на стуле и позвал: — Эй, гарсон — ты, с ребенком на спине!

Слегка горбатый официант, которого Стадси назвал Питом, протиснулся к нашему столику и преданно улыбнулся Морелли.

— Что будем заказывать? — И он шумно цыкнул зубом.

Мы сделали заказы, и официант ушел.

Морелли сказал:

— Мы с Нэнси жили в одном квартале. Старик Кейн держал кондитерскую на углу. Она для меня сигареты таскала. — Он рассмеялся. — Как-то ее старик мне здорово всыпал — я научил ее, как куском проволоки вытаскивать монетки из телефонов. Из тех, помните, старых. Мы были в третьем классе, не больше. — Он снова засмеялся хриплым гортанным смехом. — Я хотел стащить кой-какие штучки из недостроенных домов по соседству и подбросить ему в подвал, а потом настучать на него Шульцу, нашему патрульному, ему в отместку, но она не позволила.

Нора сказала:

— Должно быть, вы были очаровательным ребенком.

— Да, я такой был, — сказал он гордо. — Вот однажды, когда мне было не больше пяти…

Женский голос сказал:

— Это ты — так я и знала.

Я поднял голову и увидел, что ко мне обращается рыжая Мириам. Я сказал:

— Привет.

Она возложила руки на бедра и мрачно уставилась на меня.

— Так выходит, он, по-твоему, слишком много знал?

— Может и так, да только нам не сказал — удрал по пожарной лестнице и даже туфли в руках унес.

— Чушь свинячья!

— Допустим. А что он, по-твоему, знал такого, что нам показалось чересчур?

— Где находится Винант.

— Да? И где же?

— Я не знаю. Арт знал.

— Жаль только, нам не сказал. Мы…

— Чушь свинячья! — сказала она еще раз. — И полиция все знает, и ты все знаешь. Кого ты тут за дурочку держишь?

— Никого. Я не знаю, где Винант.

— Ты ж на него работаешь, и полиция с тобой заодно. Брось мне тут вкручивать. Арт думал, что за свои знания кучу денег огребет, идиот несчастный. Не знал он, чего на самом деле огребет.

— А с тобой он этими самыми знаниями не делился?

— А я не такая дура, как ты думаешь. Он сказал мне, что знает что-то и получит за это большие деньги. Я-то видела, что из этого получилось, и уж наверное соображу, сколько будет два и два.

— Иногда четыре, — сказал я, — а иногда и двадцать два. Я на Винанта не работаю. Только не говори опять «чушь свинячья». Хочешь помочь…

— Ну нет. Он был стукач, и врал даже тем, кому стучал. Он получил по заслугам, да только не надейся, что я забуду, что оставила его с тобой и с Гилдом, а после того его видели только мертвым.

— И не надо ничего забывать. Наоборот, надо вспомнить…

— Идти мне надо, вот что, — сказала она и отошла. Походка у нее была на удивление грациозна.

— Навряд ли стал бы я с этой дамочкой связываться, — задумчиво сказал Стадси. — Гадюка та еще.

Морелли подмигнул мне.

Дороти тронула меня за руку.

— Ник, я не понимаю.

Я сказал ей, что все в порядке, и обратился к Морелли:

— Так мы говорили о Джулии Вулф.

— Точно. Значит, старик Кейн вышвырнул ее из дому, когда ей было лет пятнадцать-шестнадцать, и она влипла в какую-то историю со школьным учителем. Тогда она связалась с парнем по имени Фейс Пеплер — смышленый малый, только язык без костей. Помню как-то мы с Фейсом… — Он резко замолчал и откашлялся. — В общем, она жила с Фейсом — черт, сейчас вспомню — лет пять-шесть, не считая времени, когда он служил в армии, а она жила с одним типом, не помню как звали — с двоюродным братом Дикки О’Брайена. Тощий такой, чернявый и выпить не дурак. Но когда Фейс демобилизовался, она к нему вернулась, и так они и жили, пока их не загребли — хотели растрясти какого-то субчика из Торонто. Фейс тогда все на себя взял, и она всего шесть месяцев получила, а он-то огреб на всю катушку. В общем, когда я про него в последний раз слышал, он все еще сидел. А с ней я встретился, когда она вышла — заняла у меня пару сотен, чтобы из города уехать. Я от нее только раз весточку получил — вернула деньги и написала, что теперь она Джулия Вулф и что большой город ей по душе, но с Фейсом она постоянно переписывалась, я знаю. И вот, когда я сюда приехал в двадцать восьмом, я разыскал ее. Она…

Вернулась Мириам и приняла ту же позу, что и в первый раз.

Я обдумала твои слова. Наверное, считаешь меня совсем идиоткой.

— Нет, — сказал я, не очень искренне.

— Да уж точно, не такая я идиотка, чтобы всем твоим россказням поверить. Что у меня под самым носом творится я все-таки вижу.

— Ладно.

— Нет, не ладно. Вы Арта убили и…

— Потише, крошка, — Стадси встал и взял ее за руку. Голос у него был ласковый. — Пойдем. Надо с тобой поговорить. — Он повел ее к стойке.

Морелли снова подмигнул.

— Ему понравилось. Так вот, я говорил, что разыскал ее, когда сюда приехал, и она мне сказала, что нашла работу у Винанта, что он от нее без ума и что лучшего ей и не надо. Ее, кажется, обучили стенографии в Огайо, когда она свои шесть месяцев отбывала, и она решила, что это может когда и пригодиться — знаете, устроится эдак куда-нибудь, а там все уйдут и забудут сейф запереть. Какое-то агентство пристроило ее на пару дней к Винанту, и она подумала, что тут можно будет долго доить, а не просто сразу стащить и смыться. В общем, она ему целую комедию разыграла, и кончилось это тем, что она его прочно имела на крючке. У нее хватило ума рассказать ему про судимость, и что теперь она хочет жить честно и все прочее — чтобы все дело не накрылось, если он обо всем как-нибудь иначе узнает. Адвокат его что-то заподозрил, вполне мог справки навести. Я не знаю, что она делала, вы же понимаете, она свою игру вела, в помощи моей не нуждалась, и даже если мы друзья, все равно, какой смысл рассказывать мне что-то такое, с чем я могу заявиться к ее боссу? Понимаете, она ж не была моей девчонкой или как — мы были просто старые друзья, в детстве играли вместе. Ну, я с ней, конечно, встречался иногда — сюда часто заходили, пока он не начал сильно шуметь, и она сказала, что пора кончать, что не хочет она терять теплое местечко ради пары рюмочек в моей компании. Так оно и вышло. Кажется, в октябре это было, и она слово сдержала. С тех пор я ее не видел.

— А с кем еще она водилась?

Морелли покачал головой.

— Не знаю. Она про других не очень-то любила распространяться.

— Она носила кольцо невесты с бриллиантом. Что-нибудь про это кольцо знаешь?

— Только то, что она его не от меня получила. Когда мы с ней встречались, никакого на ней кольца не было.

— Может быть, она хотела снова сойтись с Пеплером, когда он выйдет?

— Может быть. Она, похоже, не очень переживала, что он сидит, но дела с ним делать ей нравилось, и они, наверное, снова сошлись бы.

— А как насчет двоюродного братца Дика О’Брайена, тощего брюнета-алкаша? С ним что стало?

Морелли посмотрел на меня с удивлением.

— Понятия не имею.

Стадси вернулся один.

— Может, я и неправ, — сказал он, усаживаясь, — но думаю, что с этой клушей можно иметь дело, если только правильно за нее взяться.

— То есть, за горло, — сказал Морелли.

Стадси добродушно ухмыльнулся:

— Нет. У нее есть в жизни цель. Она упорно занимается пением и…

Морелли посмотрел на свой пустой стакан и сказал:

— Должно быть это твое тигриное молочко сильно на пользу ее связкам. — Он повернул голову и крикнул Питу: — Эй ты, с рюкзаком, то же самое, повторить. Завтра нам в хоре петь.

Пит сказал:

— Иду, иду, Шеппи. — Выражение сонной апатии сошло с его морщинистого лица, как только Морелли обратился к нему.

Подошел невероятно толстый блондин, почти альбинос, который сидел за столиком Мириам, и сказал мне тонким, дрожащим бабьим голосом:

— Так ты, значит, тот самый и есть, который укокошил малыша Арти Нунхай…

Морелли, не вставая, изо всей силы двинул толстяка в живот. Стадси внезапно вскочил, перегнулся через Морелли и своим огромным кулачищем въехал толстяку в лицо. Я, не совсем к месту, заметил, что стойка у него по-прежнему правосторонняя. Горбатый Пит подошел сзади и со всего маху обрушил пустой поднос на голову толстяка. Тот упал, повалив трех человек и столик. Два бармена были уже рядом. Один из них ударил толстяка дубинкой, когда тот пытался встать, и толстяк оказался на четвереньках. Тогда второй схватил его за воротник и крутанул, чтобы толстяк вздохнуть не мог. С помощью Морелли они подняли толстяка на ноги и вышвырнули его из зала.

Пит посмотрел им вслед и цыкнул зубом.

— Чертов Воробышек! — воскликнул он. — Когда он пьян, с ним лучше не цацкаться.

Стадси уже хлопотал у опрокинутого столика, помогал людям встать самим и подобрать упавшие вещи.

— Плохо это, — сказал он, — предприятию во вред, а что делать? У меня, конечно, не притон какой-нибудь, но ведь и не институт благородных девиц.

Дороти сидела бледная, перепуганная, а Нора изумленно вытаращила глаза.

— Сумасшедший дом какой-то, — сказала она. — Зачем они так?

— А я знаю? — ответил я.

Пришли Морелли и бармены, весьма довольные собой. Морелли и Стадси снова уселись за наш столик.

— Темпераментный вы народ, — сказал я.

— Темпераментный, — повторил Стадси и рассмеялся: — Ха-ха-ха.

Морелли был серьезен.

— Когда этот хмырь что-то начинает, надо самому начать первому. Если он возьмет разгон — уже поздно будет. Нам доводилось видеть его в деле, а, Стадси?

— В каком таком деле? — спросил я. — Он же ничего не сделал.

— И точно не сделал, — протянул Морелли. — Только что-то в нем такое есть, верно, Стадси?

— Угу, — сказал Стадси. — Он припадочный.

XXII

Около двух часов мы распрощались со Стадси и Морелли и вышли из «Чугунной Чушки».

В такси Дороти тяжко опустилась в свой привычный угол и сказала:

— Сейчас меня вырвет. Точно, вырвет. — Судя по голосу, она не врала.

Нора сказала:

— Ну и пойло. — Она положила голову мне на плечо. — Твоя жена пьяна, Никки. Слушай, ты мне обязательно расскажешь, что было — все-все. Только завтра, не сейчас. Я ничегошеньки не поняла — о чем говорили, что там делалось. Они бесподобны.

Дороти сказала:

— Слушайте, я в таком виде к тете Алисе не могу. Ее удар хватит.

Нора сказала:

— Зачем они так этого толстяка избили? Это, правда, было смешно — но и жестоко.

Дороти сказала:

— Я, наверное, лучше к маме поеду.

— Нора сказала:

— Что еще за «ухламон»? Ник, а что значит «лопух»?

— Ухо.

Дороти сказала:

— Тетя Алиса все равно увидит. Я ключ забыла, и придется ее будить.

Нора сказала:

— Никки, я тебя люблю. Ты так вкусно пахнешь и с такими интересными людьми знаком.

Дороти сказала:

— Большой крюк выйдет, если меня к маме подбросить?

Я сказал:

— Нет, — и дал шоферу адрес.

Нора сказала:

— Поехали к нам домой?

Дороти сказала:

— Не-ет, лучше бы не надо.

Нора спросила:

— Почему? — и Дороти ответила: — Ну, мне кажется, что не следует, — и так далее, и в том же духе, пока такси не установилось возле «Кортленда».

Я вышел и помог выйти Дороти. Она тяжело оперлась мне на руку.

— Пожалуйста, поднимитесь, хоть на минуточку.

Нора сказала:

— Хоть на минуточку, — и вышла из такси.

Я велел шоферу подождать, и мы поднялись. Дороти позвонила. Дверь открыл Гилберт, в пижаме и халате. Он предостерегающе поднял руку и тихо сказал:

— Здесь полиция.

Из гостиной донесся голос Мими:

— Кто это, Гил?

— Мистер и миссис Чарльз, и Дороти.

Когда мы вошли, Мими бросилась к нам.

— Наконец, наконец-то хоть кто-то знакомый! Я просто даже не знала куда деваться! — На ней был розовый сатиновый халат поверх розовой ночной рубашки из шелка, и лицо у нее было розовое и уж никак не несчастное. На Дороти она даже не взглянула, одной рукой стиснула руку Норы, а другой мою. — Теперь-то я не буду дергаться и предоставлю все вам, Ник. Придется вам объяснить глупой женщине, что делать.

Дороти за моей спиной сказала: «Чушь свинячья!» вполголоса, но с большим чувством.

Мими не подала виду, что слышала ее. Все еще держа нас за руки, она подвела нас к гостиной, и при этом тараторила:

— Вы знаете лейтенанта Гилда. Он был так мил со мной, но я, конечно же, наверняка, все его терпение истощила. Я была так… словом, то есть, я хотела сказать, я была в такой растерянности, но теперь пришли вы и…