Королева вздохнула:

Мейтнер и Фриш вместе пытались разгадать, как могли из урана получиться элементы 56-й и 57-й. Догадка блеснула у Мейтнер.

– Сэр Генрих, вы понимаете меня? За стенами города собрались толпы людей, которые готовы взять Лондон от вашего имени. Вы попросите их остановиться?

Посмотрим на таблицу Менделеева. Уран находится в ее конце, барий и лантан на середине. Заряд и масса ядра бария или лантана составляют примерно половину заряда и массы ядра урана. Не может ли быть, что ядро урана, захватив нейтрон, стало неустойчивым и развалилось, разделилось почти пополам? Осколки этого деления — ядра новых элементов.

Генрих смотрел на нее без всякого выражения. Королева покачала головой, поняв, что ничего не добьется.

– Уведите его, – приказала она страже.

Если действительно возможен такой процесс распада, при котором новые элементы отстоят от старого далеко, то можно было подсчитать, что при этом должна выделиться громадная энергия, неизмеримо превосходящая все то, что было известно раньше.

Елизавета следила, как согбенная фигура покорно удаляется в окружении тюремщиков.

Это следовало из теоретических соображений, развитых Полем Ланжевеном и Альбертом Эйнштейном.



В первые дни января 1939 года Фриш срочно вернулся в Копенгаген, чтобы проверить догадку опытом. Мейтнер негде было экспериментировать, она продолжала расчеты. Понимая, что они у порога грандиозного открытия, они даже не тратили времени на новые поездки, а получаемые результаты обсуждали друг с другом в письмах, телеграммах и по телефону.

Мать не могла отойти от окон. Остальные женщины все время пытались отогнать от них девочек, но сами были так увлечены происходящим снаружи, что вскоре сдались. Елизавета много часов провела, прижимаясь носом к ромбикам стекол.

– Что там? – Голубые глаза Марии расширились от страха. – Мне не видно. – Она была еще слишком мала и не дотягивалась до окон.

Сам Нильс Бор очень заинтересовался ходом работ и повседневно следил за ними. В середине января Бор уехал в США для встречи со своим старым другом Альбертом Эйнштейном, которому тоже пришлось бежать из Германии после того, как нацисты установили цену 50000 марок «за голову еврейского физика».

– На стороне Суррея устанавливают пушки, – ответила ей Елизавета, силясь побороть панику. – Матушка, зачем они это делают?

Бор рассказал об опытах Фриша и Мейтнер на лекции в Принстонском университете. Один из слушателей в тот же день принес эту весть Энрико Ферми — и он был теперь в Соединенных Штатах. В декабре 1938 года ему с женой и детьми пришлось бежать из фашистской Италии. Так получилось, что Ферми и другие физики в США узнали об опытах Фриша и Мейтнер еще до того, как они появились в печати.

Согласовав текст по телефону, Фриш и Мейтнер отправили письмо в редакцию английского научного журнала «Nature». Их заметка «Распад урана под воздействием нейтронов: новый вид ядерной реакции» появилась в журнале 18 февраля 1939 года. А двумя неделями раньше, 30 января того же года, в «Труды Парижской Академии наук» был представлен доклад Фредерика Жолио «Экспериментальное доказательство взрывного распада ядер урана и тория под воздействием нейтронов».

– Пушки не направлены на Тауэр, – ответила мать. – Кажется, они собрались обстреливать Сити.



Фредерика Жолио вели вперед интуиция, смелость и то особое чувство, которое было так характерно для Жолио: уменье «открывать окна в сторону неизведанного».

А когда захватят его, обратят свои взоры на Тауэр! Елизавета замерла от страха. Что будет с ними? Достаточно ли крепки стены крепости, чтобы защитить их?

Он не только предположил, он экспериментально доказал, что лантан и барий получаются в результате деления урана. Уран, захватывая нейтрон, расщепляется на два примерно одинаковых ядра. При этом должна выделиться громадная энергия.

Вскоре показались клубы стремящегося вверх дыма.

Метод опыта был необычайно прост и изящен. Жолио опять воспользовался своим старым полониевым препаратом, обойдясь без каких-либо дорогостоящих установок.

– Они подожгли мост! – воскликнула бабушка Риверс.

Через двадцать дней последовал новый доклад Фредерика Жолио: «Наблюдения методом камеры Вильсона траекторий продуктов взрыва ядер урана». На этот раз он приложил фотографию, на которой впервые виден был след нового ядра, возникшего при распаде урана. Чтобы получить одну эту фотографию, Жолио девятьсот два раза фотографировал следы распада урана в камере Вильсона.

Елизавета увидела, как языки пламени охватили Лондонский мост, связующий берега Темзы. Зрелище было ужасное, но оглушительная пальба пушек пугала еще сильнее.

Ирен Кюри одна и с Савичем в Париже, И. В. Курчатов, Л. И. Русинов, Г. Н. Флеров, В. Г. Хлопин и его ученики в Советском Союзе, Фриш в Дании, Ферми и Сциллард в США, Жолио во Франции — все проверяли опытами новое явление, изучали его основные особенности. Никогда еще не было в физике такого пристального внимания к одному открытию и такого количества работ по одному вопросу всего лишь за несколько месяцев.

Всех привлекала та грандиозная энергия, которая выделяется при делении урана. При делении ядра урана выделяется энергия, в сотни раз большая, чем при естественном или искусственном радиоактивном распаде того же урана. Если бы разделились одновременно ядра всех атомов в одном лишь килограмме урана, то результат был бы таким же, как взрыв тридцати цистерн с бензином.

– Они целятся в Старые ворота и в Епископские! – крикнула мать и прижала к себе дочерей; грохот канонады заглушал ее голос.

Но как заставить ядра атомов распадаться одновременно?

Елизавета заткнула руками уши, Мария завыла. Вскоре Сесилия и Нэд присоединились к ней, и женщинам пришлось полностью переключиться на детей, чтобы их успокоить.

Трудно попасть нейтроном в ядро одного атома урана. Немыслимо осуществить атомную бомбардировку так, чтобы сразу попасть в ядра многих атомов. Как же извлечь энергию ядерного деления?

Елизавету было не оттащить от окна. Она в ужасе наблюдала за яростными атаками осаждающих. Однако Господь даровал лондонцам храбрые сердца, и принцесса, ликуя в сердце, следила за тем, как отважно они обороняют свой мост.

Ответ на это был дан Фредериком Жолио и его сотрудниками Альбаном и Коварским в докладе 8 марта 1939 года. Еще в первой заметке, 30 января, Жолио указал, что если ядро урана делится примерно пополам, то при этом должны выбрасываться еще и нейтроны. Сколько их? Жолио, Альбан и Коварский измерили на опыте: новых нейтронов больше, чем было до распада.

Бастард действовал умно. Он отвел корабли вниз по Темзе, и из них на пристань Тауэра, прямо под окном, в которое смотрела Елизавета, стало высаживаться его многочисленное войско. Девочка с визгом кинулась к матери, пытавшейся унять младенца-сына. Онемев от страха, Елизавета могла лишь цепляться за юбку матери и безмолвно тыкать пальцем в сторону окна. Вдруг раздался еще более громкий взрыв – это пушки Тауэра грянули ответным залпом. От грохота заложило уши.

Итак, замедленными нейтронами бомбардируют уран. Какой-то один нейтрон попал в ядро урана и вызвал деление. Уран разделился на два «осколка». «Осколки» — это новые элементы из середины таблицы Менделеева.

Среди «осколков» вскоре были найдены не только лантан и барий, но и другие элементы, например иттрий, стронций, а в воздухе вблизи распадающегося урана нашли радиоактивные изотопы криптона и ксенона.

Сунув Нэда в руки леди Бернерс, королева подбежала к окну:

Сумма зарядов, например, криптона (36) и бария (56) как раз дает заряд урана. Итак, заряд и масса ядра разделились примерно пополам, образовав два новых атомных ядра.

Но — и это самое главное! — несколько нейтронов, вылетевших из ядра урана, не войдут в ядра новых элементов. Они могут снова попасть в другое ядро урана.

– Матерь Божья, они здесь! И я вижу пламя. Должно быть, горят соседние здания.

Именно это и определили Фредерик Жолио-Кюри, Альбан и Коварский: всякий раз, как один нейтрон, попадая в ядро урана, вызывает деление ядра, высвобождаются два-три нейтрона. Каждый из этих свободных нейтронов, разлетающихся в разные стороны, может на своем пути снова попасть в другое ядро урана и вызвать новое разрушение ядра. А при каждом новом разрушении опять вылетают нейтроны, и их опять больше, чем было раньше. Каждый распад ядра рождает новые распады, количество нейтронов растет как лавина. Энергия урана высвобождается взрывом, сметая и уничтожая все на своем пути.

Елизавета глядела снизу вверх на взрослых. Великий страх отображался на их лицах. Бабушка Йорк читала молитвы, перебирая четки. Потом раздался грохот со стороны Старых ворот. Лондонцы давали отпор, стреляя из своих пушек! Прошло совсем немного времени, и, ко всеобщему удивлению и радости, многие из людей Фоконберга попрыгали в свои лодки и уплыли прочь.

Это и есть цепная ядерная реакция. Человек искусственно вызывает деление одного ядра атома урана, а дальше процесс развивается уже сам: делятся, разрушаются все новые и новые ядра, и при каждом делении все снова и снова выделяется энергия.

Елизавета прильнула к матери. Никогда ей не забыть этот ужасный день. Даже сейчас под стенами Тауэра шла битва, и в ушах у нее звенели визги и крики.

Всего лишь пять лет тому назад Фредерик Жолио в своем нобелевском докладе предсказал цепную ядерную реакцию в далеком, быть может несбыточном, будущем.

– Смотрите! Энтони идет на подмогу! – воскликнула бабушка Риверс.

«Удастся ли расковать Прометея науки?» — спрашивал в те годы Ланжевен.

Теперь Прометей науки был раскован. Фредерик Жолио с сотрудниками Альбаном и Коварским указали на опыте, как осуществить цепную ядерную реакцию распада урана.

При этой реакции должна выделяться громадная энергия.

Все снова бросились к окнам и увидели внизу дядю Риверса и лейтенанта Тауэра. Сидя на прекрасных боевых конях, военачальники вели большое войско через наружный сторожевой пояс замка.

– Они идут на защиту Сити, – выдохнула бабушка.

Взрыв?

Дядя в своих серебристых доспехах выглядел великолепно. Мать всегда говорила, что он – идеальный рыцарь и воплощает в себе все добродетели рыцарства. Если кто-то и мог спасти Лондон, так это он. Вскоре звуки битвы усилились и стали более яростными, но постепенно они удалялись и стихали.

Женщины переглядывались.

Да, мощный, необычайный, небывалый взрыв.

– Неужели все закончилось? – прошептала мать.

Елизавета едва смела надеяться на это. Она все бы отдала, лишь бы узнать, что происходит снаружи. По звукам уже ничего было не понять, так как воцарилась тишина.

И если освободить эту силу природы, не научившись управлять ею, то результатом могут быть ужасные разрушения, еще невиданные на земле.

Казалось, прошло много часов, и под стук копыт в замок вернулись дядя Риверс, лейтенант Тауэра и их люди. Вскоре они пришли в покои королевы, все были возбуждены, громко переговаривались и шутили.

– Бастард бежал, – сообщил дядя. – Мы преследовали бунтовщиков до Степни. – Он усмехнулся. – Думаю, у нас есть повод для торжества, дорогая сестрица, – добавил он и повернулся к лейтенанту. – Вина для всех! Нам многое нужно отпраздновать, и я искренне рад, что его милость, вернувшись домой, найдет свою семью целой и невредимой.

Риверс наклонился к Елизавете:

– Вы вели себя очень храбро, моя дорогая девочка!

Как же красив он был и как галантен! Она обязана ему жизнью. Сердце принцессы преисполнилось радостью и благодарностью.

ГЛАВА V



ГРОЗНЫЕ ГОДЫ

БУРЯ ГРЯНУЛА

Отец вернулся! После шести дней томительного ожидания Елизавета стояла в нише большого эркерного окна дома на Чипсайде[8], откуда королева и ее дамы наблюдали за процессией. Принцесса подскакивала от нетерпения. Колокола лондонских церквей радостно звонили, улица внизу была заполнена ликующей толпой; изо всех окон соседних домов, украшенных свисающими вниз гобеленами и расписными тканями, выглядывали люди. Когда гул толпы перешел в рев, девочка вытянула шею и увидела приближающегося короля – он выглядел как бог на своем белом скакуне, нагрудник его блестел, а надетая поверх шлема корона сверкала на солнце. Широко улыбаясь, он поднимал руку и отвечал на приветствия толпы, а увидев в окне королеву и своих детей, поклонился им, сидя в седле. Король проехал мимо очень быстро, но следом за ним двигалась колонна солдат, так что людям было кого встречать радостными криками.

К чему же пришли Жолио-Кюри, Альбан и Коварский — не к новому ли мощному средству разрушения? Не остановить ли работу, пока не поздно?

На совещании за столом лаборатории Коллеж де Франс весной 1939 года друзья решают трудный вопрос: как будет применено их открытие? Какие последствия для человечества оно повлечет за собой?

Вдруг внимание Елизаветы привлекла одетая в черное женщина, которая сидела в окруженной стражей колеснице. Лицо у нее было напряженное и горестное, она смотрела прямо перед собой, будто не замечала торжествующего народа вокруг.

Что делать дальше — идти вперед или остановиться в ожидании, когда кончатся войны, когда сложится обстановка, исключающая возможности злоупотребления их открытием?

– Маргарита, – мрачно проговорила мать.

Пьер и Мария Кюри думали о том, что в преступных руках радий может сделаться крайне опасным. Но все же они решили, что новые открытия в конечном счете приносят человечеству больше пользы, чем вреда.

Так вот она, злая королева, осмелившаяся поднять оружие против отца. Как, наверное, унизительно для нее быть пленницей, которую с позором везут на глазах у толпы через весь Лондон.

Мы живем в такой век, когда любое открытие может быть обращено против человечества. Мы должны предотвратить эту страшную возможность. Это осуществимо, безусловно осуществимо. Иначе научное творчество вообще утратило бы всякий смысл, решают Жолио и его сотрудники.

– Что с нею будет? – спросила Елизавета.

Нет, останавливаться нельзя. Надо продолжать изыскания. Сидеть сложа руки — это значит проявить малодушие, неверие в силы народа. Долг ученых диктует: надо продолжить борьбу, вырывая у природы ее тайны, овладение которыми в будущем может облагодетельствовать человечество. Но в то же время они должны вместе с народом обеспечить мирное, только мирное применение атомной энергии. И никто не сделает этого, кроме них самих.

– Ваш отец проявил милосердие, – ответила мать. – Ее отправят домой, во Францию, и это больше, чем она заслуживает. Скатертью дорога!

Работа продолжается. Но это не поиски нового средства разрушения. Атомная энергия должна служить миру. Разве обязательно доводить цепную реакцию до взрыва? Надо научиться управлять ею. Жолио смело проектирует создание центральных атомных установок, из которых каждая должна давать в год триста тысяч киловатт энергии при затрате только одной тонны урана вместо затрачиваемых сейчас трех миллионов тонн нефти или угля.

Елизавете, несмотря ни на что, вдруг стало жаль Маргариту, ведь та только что потеряла в битве сына и едва ли еще когда-нибудь увидит своего супруга.

Триста тысяч киловатт энергии — это одна десятая энергии, производимой всеми силовыми установками Франции. Десять тонн урана — количество, помещающееся на одном грузовике, — может обеспечить всю Францию электроэнергией на год. По проекту Жолио атомная энергия будет обслуживать шахты, каменоломни, заводы, будет двигать поезда, обрабатывать поля. Атомная энергия навсегда раскрепостит человека от тяжелого труда.

– А где Анна Невилл? – спросила она.

Можно ли медлить? Нет. Наоборот, надо ускорить работу, хотя она отнюдь не встречает поддержки. Более того, буржуазные газеты поднимают травлю.

«Прекратите вредные опыты Жолио-Кюри», — требуют они. «Жолио взорвет нас, — внушают они читателю. — Он погубит Францию».

«Зачем Франции атомная энергия? — вопрошают продажные журналисты. — Франция никогда не справится с такой задачей, Франция слишком слаба, оставьте это дело другим странам».

Их «забота» своевременна. Ведь с того же 1939 года опыты по получению ядерной энергии ведутся и в США. Уже в январе 1939 года «Нью-Йорк таймс» коротко сообщает читателям о научной конференции в Вашингтоне, где физики с мировыми именами обсуждали вопрос о делении урана. Кстати, большая часть этих ученых лишь недавно прибыли в США, куда им пришлось бежать от фашизма: от Муссолини — Энрико Ферми, от Гитлера — Альберт Эйнштейн и Ганс Бёте, от Хорти — Лео Сциллард. В той же заметке «Нью-Йорк таймс» впервые для широкой публики прозвучали слова «атомная энергия», «деление урана», «цепная реакция».

В сентябре 1939 года Жолио, Альбан и Коварский посылают в печать статью «Экспериментальное доказательство цепной ядерной реакции в среде, содержащей уран». Они на опыте доказывают, что цепная реакция осуществима. Теперь дело за техникой.

К середине тридцать девятого года в научных журналах опубликовано уже более сотни статей по делению урана — явлению, которым заняты теперь ученые многих стран.

А затем наступает молчание. Пламя второй мировой войны разгорается все ярче. Железный занавес секретности опускается, разобщая ученых и скрывая достижения науки.

Что делается в лабораториях мира? Кто это знает?



Жолио, Альбан, Коварский и присоединившийся к ним физик Франсис Перрен продолжают опыты. Теперь они работают уже над техническим проектом ядерного реактора — первой в мире установки для практического получения ядерной энергии.

За 1938 и 1939 годы группой Жолио получено пять патентов на различные изобретения и усовершенствования для первого в мире ядерного реактора. Патенты могут сделать их владельцев миллионерами, особенно если продать их за границу. А ведь французское правительство ассигнует так мало, так ничтожно мало средств на исследовательские работы. Денег нет, никогда нет, нет приборов, нет материалов. Но оставить патенты себе, скрыть их от мира — это значит замедлить развитие науки во всем мире.

В досье Бахуда особо подчеркивалось отсутствие у последнего чувства социального сознания, которое люди называют совестью, но, все же, столь полное безразличие к человеческой судьбе оказалось для Хольцера неожиданностью. Он был знаком с убийцами, не раз убивал сам, но в каждом случае существовал разумный повод для убийства – срочная политическая необходимость. Он знал людей в любой момент готовых оставить начиненную взрывчаткой машину на оживленной улице и взорвать десятки ни в чем не повинных прохожих, но все же им требовался для этого какой-то предлог. Ну, в самом крайнем случае, какая-нибудь демагогическая болтовня вроде: «в борьбе за свободу жертвы неизбежны», «революций без крови не бывает» и тому подобное. Формулы иногда теряли смысл или менялись, и Хольцер нередко сам удивлялся, почему после стольких лет риторики, жизни в подполье и многих тюрем, он не дошел до той грани, когда бы он выполнял свою работу исключительно потому, что ничего больше не умеет. Но даже ожесточившись душой, став безмерно циничными, Хольцер и все, с кем ему доводилось работать, признавали, что следовать формуле необходимо. Даже они, ни в грош не ставившие человеческую жизнь, признавали, что в подобных делах надо сохранять хотя бы видимость справедливости, поддерживать определенный имидж.

Сорок лет тому назад Пьер и Мария Кюри отказались от патента на радий. Так же решают этот вопрос Жолио-Кюри и его сотрудники. Свои патенты они передают в собственность Национальному центру научных исследований, принося их в дар своей родине — Франции.

Бахуд же не только не скрывал, что ему абсолютно безразличен человек, которого он убил, но и не понимал, почему ему следует притворяться, что это не так. Очевидно, его «наставники» распознали эту черту характера «ученика» и таящуюся в ней опасность: раз ему безразлично все помимо самого себя, он будет практически неуправляем. Средств управления человеком в принципе не так уж много: первое – это идеологические убеждения, а при их отсутствии – деньги и иные материальные ценности.

Советы посчитали Бахуда одинаково готовым к беспредельной жестокости и предательству и отказались от его услуг. «Школа мастеров» была создана для выявления самых находчивых и жестоких убийц и террористов в мире, но только тех, которые поддаются управлению.

Работы по ядерной энергии теперь засекречены, их публикация запрещена.

Тем не менее, несмотря на свою бесполезность для них и их стран-сателлитов, Бахуд все еще имел ценность на черном рынке, перенасыщенном низкопробными головорезами и испытывающем недостаток в высококлассных профессионалах. Когда для экономики Советского Союза наступили тяжелые времена, появились признаки окончания «холодной войны» и близкого распада Восточного Блока, люди типа Бахуда стали неудобны, и, спеша избавиться от него, тюремщики предложили его на продажу. Хозяева Хольцера решили повнимательнее изучить товар перед покупкой.

Жолио, Альбан и Коварский подробно описывают свои новые результаты в статье «О возможности получения в урановой среде расходящихся цепных ядерных реакций», но передают эту статью 30 октября 1939 года в запечатанном конверте в Парижскую Академию наук с просьбой вскрыть конверт, когда узы секретности не будут мешать свободному обмену мнениями между учеными мира.

Пакет был вскрыт в 1949 году.

– Вы убивали и раньше? – сменил тему Хольцер.



Для практического осуществления ядерного реактора требуются многие материалы. Прежде всего нужен уран: только в этом редком и дорогом веществе наблюдается реакция деления.

– Конечно.

Один из патентов касался замедлителей для нейтронов. Замедлитель был необходим, ибо только медленные нейтроны разбивают уран. Повторив старые опыты Ферми, испробовав разные вещества, Жолио пришел к выводу, что наилучшим замедлителем для нейтронов будет тяжелая вода, то удивительное вещество, которое вызвало столько интереса, когда его открыли в 1932 году.

– Сколько раз?

– Понятия не имею, – ответила королева.

– Вы же читали мое досье. Сколько точно раз, я не знаю. Это была грязная работа. Еще до того, как на меня вышли и отправили на обучение.

Но это вещество еще более драгоценное, чем уран. Хотя тяжелая вода всегда присутствует в обычной воде, но примесь ее там ничтожна. Из двадцати литров обычной воды при разложении ее электрическим током можно получить всего лишь один кубический миллиметр тяжелой воды.

– На вашем счету шесть убийств.

Когда процессия закончилась, они поехали в Вестминстер, где король устроил пир, чтобы отпраздновать победу. Было чудесно вернуться в старый дворец, высившийся над северным берегом Темзы. Елизавета пришла в неописуемый восторг, снова увидев огромный главный холл, возносящиеся в небо шпили церкви Святого Стефана, величавые башни и новые пристройки, где располагались королевские апартаменты, – все это было знакомо и дорого ей.

– Да?

С громадным трудом, постепенно Жолио-Кюри накапливает запасы урановой руды и тяжелой воды. Единственный в мире завод тяжелой воды находится в Норвегии. Нужно закупить там тяжелую воду, нужно привезти ее во Францию втайне, через море, которое бороздят немецкие подводные лодки.

Принцессе позволили не ложиться спать и присутствовать на пиру. Она надела платье из золотистого дамаста с высокой талией и узкими рукавами. Девочка сидела за главным столом и наслаждалась роскошными яствами, которые ей предлагали и которые были гораздо вкуснее того, чем ее кормили в детской. Рядом с нею, дальше от короля, сидели тетя Саффолк, сестра отца, так на него похожая, и лорд Стэнли, очень богатый барон с севера. Он был человеком сердечным, разговорчивым и проявлял большое терпение в общении с маленькой девочкой, которая как могла старалась принимать участие в беседе взрослых. Тетя Саффолк тоже, как обычно, источала доброту и подбадривала Елизавету. А вот отец выглядел озабоченным. При каждом взгляде на него девочка видела, что он напряженно обсуждает что-то с дядей Глостером и камергером, краснощеким добродушным лордом Гастингсом, своим большим другом и советником. Трапеза еще не окончилась, а они трое встали, поклонились королеве и ушли. Мать выглядела расстроенной, но продолжила вспоминать события дня вместе с бабушкой Йорк.

– Это те, о которых нам доподлинно известно. Может быть, их было больше?

Бахуд в очередной раз пожал плечами.

Елизавета подавила зевок. Когда леди Бернерс пришла, чтобы отвести принцессу в постель, та сделала реверанс перед матерью и охотно согласилась, чтобы ее увели. Проходя мимо королевы, она услышала ее слова, обращенные к бабушке:

А время не ждет. Это уже зима 1939/40 года. Война подошла к границам Франции. Правда, пока это «странная война», как назвал ее французский народ. Вот уже несколько месяцев французские и немецкие войска стоят друг против друга на франко-германской границе. Французские газеты, радио, кино, церковь, захлебываясь, уверяют французов, что Франция неприступна и непобедима, что немцам никогда не удастся взять форты и казематы знаменитой линии Мажино. Французские обыватели верят потоку газетной лжи, посмеиваются над этой «странной войной», войной без выстрелов и крови, и, успокоенные, шлют солдатам на границу футбольные мячи и шахматы, карты, домино и юмористические журналы, «чтобы наши парни там не скучали».

– Шесть или семь, восемь или девять, – сказал он. – Что-то в этом роде.

– Это к лучшему. У него нет выбора.

– Помните сопутствовавшие им обстоятельства?

А за спиной этих «парней» и их семейств правительство продает Францию. Правительство отвергает военный договор с Советским Союзом. Правительство закрывает коммунистическую газету «Юманите», правительство арестовывает и предает суду избранников народа — коммунистов, депутатов парламента. Вместо войны с фашистской Германией буржуазное правительство Франции мечтает о войне… с Советским Союзом. Французский генерал Вейган, не стесняясь, пишет, что весной 1940 года он начнет бомбардировку Баку и советских нефтяных районов. И в то же время французская армия не выпускает ни одного снаряда по железным дорогам Германии, по которым подвозятся боеприпасы к французской границе. Предательству нет предела: французские промышленники охотно продают немцам материалы для производства орудий и снарядов, предназначенных для убийства французских солдат.

Эти слова ничего не значили для Елизаветы – разговор взрослых. Однако в продолжение следующих нескольких дней, которые она провела с сестрами и братом в детской и в личном саду королевы, принцесса замечала, что взрослые то и дело о чем-то шепчутся и сразу умолкают, стоит ей подойти к ним. Она стала прислушиваться к их беседам, притворяясь, что увлечена какой-нибудь игрой, и ловила каждое слово болтающих друг с другом нянек, когда те считали, что она не слышит их. Так Елизавета узнала о смерти Генриха Ланкастера.

Хольцер сверился со списком «обстоятельств», предусмотрительно им законспектированных. Двое убитых в Северной Ирландии: до сих пор не проясненный до конца инцидент, в котором Бахуд мог работать как на ИРА, так и на «Протестантов». Оба были заколоты. Затем мужчина и женщина в Восточной Германии в период внутренних разборок между разделившимися группировками банды Бадера-Майнхофа. Мужчина был удавлен гароттой, женщина выброшена из окна. В обоих случаях Бахуд, скорее всего, работал, как простой наемник: сделал дело – свободен.

Газеты молчат о том, что линию Мажино, правда, трудно взять в лоб, но ничего не стоит обойти с севера, через Бельгию, где граница ничем не защищена. Газеты молчат о том, что во французской армии нет ни орудий, ни снарядов. Газеты молчат о том, что пока французские войска отдыхают у линии Мажино, немецкие фашисты собирают у границ Франции все более и более сильную армию. И тем страшнее и неожиданнее оказывается удар, обрушившийся на Францию.

– Все это весьма загадочно, – сказала мистресс Джейкс. – Говорят, милорд Глостер находился в Тауэре, когда случилось несчастье.

Последние две жертвы были убиты, когда Бахуд являлся членом «Коалиции» Али аль-Фатваха – одной из многочисленных палестинских террористических групп. Досье в общих чертах сообщало, что Бахуд ликвидировал двух агентов израильской разведки Моссад, работавших в то время в Греции под глубоким прикрытием в условиях строжайшей секретности. Они были убиты с близкого расстояния, руками, что представляло из себя редчайшее событие на Среднем Востоке, где для мокрой работы чаще всего пользовались бомбами и чуть реже автоматами. Оба агента получили удары шилом для колки льда в основание черепа в довольно людном месте, и их смерть обнаружилась только спустя несколько часов. Дерзость и чистый исход последней акции привлекли к Бахуду внимание большинства крупнейших секретных служб мира. Советы, умевшие мгновенно распознавать редкие таланты, заполучили его первыми. В добавление к высокому интеллекту, знанию языков при родном английском, что было дополнительным плюсом, и очевидной пригодности к избранной «профессии», Бахуд демонстрировал определенную, хотя и неявную склонность к террористической деятельности. Правильная обработка и обучение, казалось, должны были превратить его в идеального исполнителя наиболее трудных и тонких поручений.

– Вы верите в то, что Генрих будто бы умер с горя, узнав о смерти сына и пленении жены, как было объявлено? – Это произнесла леди Бернерс.

Первые сомнения в профпригодности Бахуда возникли у Советов после психологических тестов, показавших не имеющую пределов потенциальную тягу к насилию. Правда, его социопатические наклонности выявлялись медленно из-за умения Бахуда на словах выказывать моральные качества, в действительности отсутствующие. Хольцеру было очень интересно, где Бахуд научился маскироваться под нормального человека.



Последовала пауза.

– В вашем досье отсутствуют упоминания об Америке, – сказал он после того, как Бахуд перечислил основные вехи своего кровавого пути по Европе. – Скольких вы убили там, прежде чем переехали в Европу?

– Такое могло произойти. Я знала одного человека, который свалился замертво, когда ему сообщили, что его жену переехала телега.

В мае 1940 года немецкие войска вступили в Голландию и Бельгию. Смертельная опасность нависла над Францией.

Бахуд вновь одарил его улыбкой, и Хольцера снова так поразили ее теплота и обаяние, что он едва не забыл об обстоятельствах беседы.

– Хотя это сомнительно. Я слышала, тело Генриха выставили в гробу в соборе Святого Павла и сквозь доски на пол сочилась кровь. Мне это кажется странным: трупы обычно не кровоточат. Но делать какие-то выводы не стоит. Не забывайте, кому мы служим.

– Вы что, работаете на ФБР? – со смехом поинтересовался Бахуд.

Жолио-Кюри — он теперь директор Первой научно-исследовательской военной группы — решает вывезти из Парижа свою лабораторию, чтобы продолжать работу, несмотря ни на что. Первые опыты по управлению реакцией деления урана только что увенчались успехом. Были уже накоплены драгоценные запасы тяжелой воды — свыше ста восьмидесяти литров (почти весь мировой запас ее в то время!). Был и запас урана — личная собственность Фредерика Жолио: девять тонн урановой руды подарила ему частная компания. Можно было приступить к строительству первой установки для получения ядерной энергии.

– Я помню. Но не могу удержаться от мысли: вдруг кто-то решил раздавить семя.

Хольцер мрачно усмехнулся в ответ.

– Думаю, нам лучше сменить тему, – заметила леди Бернерс, и дамы принялись обсуждать новую одежду для Нэда, которая нужна ему, когда он без пеленок.

– Уверяю вас, судебное преследование вам не грозит. Американские власти и я – ваш покорный слуга – отнюдь не в ладах.

«Бедный безумец, – подумала Елизавета. – Может быть, он с радостью расстался со своей скорбной жизнью, чтобы отправиться на небеса». Но рассказ о том, как он истекал кровью, был ужасен. Она не поняла, что имела в виду леди Бернерс или почему дядя Глостер находился в Тауэре, когда умер Генрих, и какой смысл вкладывала мистресс Джейкс в слова «раздавить семя».

– Можно догадаться.

Жителям города Клермон-Ферран не показалось странным, что в мае 1940 года на уютной вилле в окрестностях города поселились какие-то парижане. Это были, по-видимому, тихие, спокойные люди, решившие мирно отдыхать. Они почти не выходили за пределы виллы.

До этой минуты Хольцер сидел на корточках – привычка, приобретенная им за последние несколько лет в лагерях палестинских беженцев. Поднимаясь на ноги, он оперся рукой о стену. На пальцах остались влага и цементные разводы.

– Что значит семя? – спросила она у матери, когда та благословляла ее на ночь тем вечером.

Но как удивились бы клермон-ферранцы, заглянув внутрь домика! Занятия парижан были весьма далеки от отдыха. Курортная вилла превратилась в лабораторию. Драгоценный запас тяжелой воды был надежно спрятан: кому пришло бы в голову искать его в камере городской тюрьмы?

– Полагаю, вы предпочли бы сидеть в американской тюрьме, если бы вам представилась такая возможность, – сказал он. – Насколько я знаю, там есть телевизоры.

– Это зерно, которое сеют, из него потом вырастают растения или цветы, – ответила ей королева.

Никакие трудности войны не останавливали Жолио, Альбана, Коварского и Перрена. Три недели спустя после решения о переводе лаборатория была восстановлена, можно было продолжать опыты. Еще несколько месяцев, а может быть и недель, — и первый в мире ядерный реактор начнет действовать.

– Да, кроме всего прочего, – подтвердил Бахуд.

Елизавета была озадачена. Это уж совсем не имело никакого смысла. Ей хотелось бы поговорить об этом с дядей Глостером. Он-то наверняка сумеет объяснить, что произошло в Тауэре. Но дядя никогда не приходил в покои королевы, по крайней мере когда там находилась Елизавета, так что оставалось только ждать удобного момента.

Еще две-три серии опытов…

– Сколько вы просидели в американской тюрьме?

Момент настал, когда король со своей семьей отправился прокатиться по реке. Все они, даже малыш Нэд, поднялись на обтянутую роскошными тканями величественную королевскую барку. Мать позволила Елизавете и Марии выйти на палубу, а дядя Глостер сказал, что присмотрит за ними. Они стояли, наблюдая, как мимо проплывают другие суда, и любуясь красотой Лондона. Город был такой спокойный и мирный в сравнении с картинами страшного побоища, происходившего здесь всего пару недель назад. Елизавета до сих пор вздрагивала при мысли об этом.

Бахуд помедлил с ответом.

Но эти опыты произвести не пришлось.

– Год из так называемых «лет становления личности».

Барка закачалась, приближаясь к Лондонскому мосту, где вода шла рябью. Дядя Глостер приосанился, и Елизавета вспомнила: у него ведь кривая спина, но он так хорошо это скрывал, что никто не догадывался о его физическом недостатке, который, однако, не мешал ему храбро сражаться в битвах.

– Я не знаком с этим выражением.

Немного позже Елизавета улучила момент:

В июне 1940 года немецкие фашистские войска вторглись во Францию. Они обошли линию Мажино и ворвались во Францию с севера, через незащищенную границу с Бельгией. В несколько дней все французские войска, стоявшие у линии Мажино, оказались обойденными с тыла. Продажное французское командование сбежало.

– Имеется в виду, что я был молод. Слишком молод, по мнению взрослых. Мне было семнадцать.

– Дядя, вы были с Генрихом Ланкастером, когда он умер в Тауэре?

Солдаты пытались сами остановить вторжение. Без командиров, без орудий, без снарядов пятимиллионная французская армия металась в ловушке.

Глостер хмуро посмотрел на нее:

– И вас отправили в детский дом.

С севера через Бельгию сплошным потоком лились все новые массы немецко-фашистских танкистов, мотоциклистов, артиллеристов. Сея смерть, летели тучи самолетов. В ужасе бежали мирные жители. Бросая дома, оставляя родные места, французские крестьяне и рабочие уходили от ненавистного врага. На автомобилях и велосипедах, на тележках и детских колясках везли они свой скарб. Все дороги были забиты беженцами, смешавшимися с отступающей армией. Куда идти? Никто не знал. Немецкие самолеты поливали свинцом толпы беженцев, и падали на дорогах Франции только что лепетавшие дети, седые старики и измученные женщины.

– Нет, не был, Бесси. Почему вы спрашиваете?

Бахуд жестко рассмеялся.

Франция была предана.

– Не совсем так.

– Я слышала, как кто-то говорил, что вы там были.

– Куда же?

Через тридцать четыре дня после вторжения во Францию, 14 июля 1940 года, немецкие войска вступили в Париж. Парижские рабочие хотели сами оборонять свой город, не допустить в него врага. Но правители Франции отдали приказ прекратить сопротивление, сложить оружие. Объявить Париж открытым городом. Это значило, что немцы могут входить в Париж спокойно — ни одного выстрела не будет сделано по немецким солдатам.

– Да, я приезжал в Тауэр, но по делам короля.

– Вы намерены вытащить меня отсюда?

– Так куда? Вас отправили в больницу?

Девочка пытливо вглядывалась в серьезное лицо дяди: выступающий вперед подбородок, нос, похожий на клюв, темные глаза. Она знала, что он не станет лгать ей. Дядя Глостер всегда был верен отцу и разделял вместе с ним тяготы изгнания. Отец говорил, что дядя человек отважный, сильный духом и пылкий, нет никого, кому он доверял бы больше.

После этого вопроса Бахуд впервые пристально взглянул на немца.

– Мне жалко Генриха Ланкастера, – сказала Елизавета. – Он был сумасшедший.

– Да, в своего рода больницу.

– Вы были больны?

– Да, и умер с горя, – заверил ее дядя Глостер. – Эта война между Йорками и Ланкастерами собирает свою ужасную дань. В юности Уорик был мне вместо отца, особенно после того, как мой родной отец погиб в битве при Уэйкфилде. Это случилось еще до вашего рождения. Однако Уорик предал короля и нашу семью. Именно он виновен в недавнем кровопролитии. – Глостер сдвинул брови и устремил взгляд на берег. – Хорошо, что Господь забрал к себе Генриха Ланкастера именно сейчас. Низложенный король всегда будет угрозой для своего преемника и фокусом притяжения для мятежников. – Дядя ободряюще улыбнулся племяннице. – Но давайте не будем думать о грустном, Бесси. Вам следует радоваться нашей прогулке. Смотрите, вон там Плацентия! – Он указал на прекрасный дворец, стоявший на берегу Темзы, в Гринвиче.

Тяжелые сапоги гитлеровцев застучали по улицам Парижа, города трех революций. Правительство Франции капитулировало перед Германией. Обманутая Франция была сдана врагу.

– Это-то они и хотели установить... Мы с врачами немало поломали головы над этим вопросом.



– У врачей заняло целый год, чтобы установить, чем вы больны?

Жизнь вернулась в обычное русло и снова стала приятной. Отец прочно сидел на троне, враги его были повержены, чтобы никогда больше не подняться. А в животе у матери рос очередной ребенок.



– Нет, это у меня ушел целый год, чтобы убедить их, что я вполне здоров.

Нэду уже составили собственный штат придворных, включая камергера, господина Вогана, который на людях носил принца на руках, и священника, кроткого дядюшки Лайонела, младшего брата матери. В июле Елизавета присутствовала на церемонии официального объявления Нэда принцем Уэльским, ее проводил король, он же принял у лордов присягу на верность своему законному сыну и наследнику. Принцесса с гордостью наблюдала за тем, как дворяне, начиная с Кларенса и Глостера, один за другим выходили вперед и клялись в верности ее брату.

До Клермон-Феррана немцы не дошли. Но опыты в лаборатории Жолио пришлось, конечно, остановить. Можно ли было продолжать работу? Ведь все материалы, записи, схемы могли теперь попасть в руки нацистов. О, как нужны были немцам эти материалы! В глубине подземелий, в сверхтайных лабораториях немецкие физики тоже гнались за секретом атомной энергии.

Бахуд опять засмеялся, отчего Хольцера охватил холодок какого-то иррационального страха. Такого с ним еще не случалось, и он порадовался, что стоит спиной к стене.

Немцы готовили атомное оружие. В середине 1939 года в Германии была создана военная комиссия для исследования возможностей технической эксплуатации атомной энергии. Как приблизилась бы к людям смертельная опасность, если бы в руки гитлеровцев попали материалы французских ученых!

К декабрю Нэд научился ходить. Он бойко топал к раскинувшей ему навстречу руки Елизавете, когда леди Бернерс принесла адресованное принцессе письмо.

– Теперь мне намного лучше, – добавил Бахуд с располагающей улыбкой.

И снова за столом лаборатории собрались преданные друзья. На этот раз совещание было кратким. Цель ясна: спасти описания и результаты опытов и прежде всего тяжелую воду, спасти их во что бы то ни стало от немцев.

Хольцер нацарапал в блокноте по-немецки: «сумасшедший?»

– Королева говорит, вы можете вскрыть его.

Может быть, просто уничтожить все драгоценные материалы, чтобы они не попали в руки врага? Но эту мысль Жолио и его сотрудники отвергли с негодованием. Закопать в землю? И это не годится. Работа должна продолжаться. Именно теперь, когда известно, что немцы тоже работают над получением атомной энергии, нужно продолжать работу, нужно получить атомную энергию, нужно помешать немцам применить эту энергию для создания атомного оружия.

– Это была предварительная беседа, – сообщил он. – Я должен отчитаться перед моими шефами. Уверен, очень скоро мы вытащим вас отсюда.

Елизавета сломала плоскую печать. Читать она еще не умела, а потому передала письмо своей наставнице.

– Кто эти ваши шефы? И с чего вы взяли, что я стану на вас работать?

Взгляды друзей обращаются на Фредерика. Они знают: английское правительство предложило профессору Жолио-Кюри выехать в Лондон, обещая создать все условия для его научной работы. Корабль ждет в порту.

– Оно от графини Уорик, – сказала леди Бернерс, и улыбка сошла с ее губ. – Она просит вас заступиться за нее перед королем, так как милорды Кларенс и Глостер, как пишет графиня, отобрали у нее земли. Бесси, думаю, это послание нужно показать его милости.

– Разве я упоминал, что вы будете работать на нас?

Долгую ночь без сна шагал по улицам Фредерик, обдумывая заманчивое предложение. Он — начальник — принял решение.

– Я хочу сама передать ему письмо, – сказала Елизавета, которой было любопытно узнать, что скрывается за этим обращением к ней.

– Вас прислал не Международный Красный Крест, следовательно, вам что-то от меня нужно. Кого вы представляете?

Альбан и Коварский должны покинуть Францию. Снабженные полномочиями французского министерства вооружения, они отвезут драгоценную тяжелую воду, документы и инструкции в Англию, союзницу Франции в войне с Германией. Там будут продолжаться начатые работы.

– Хорошо, – согласилась леди Бернерс.

Хольцер недолго колебался. Не было причин держать Бахуда в неведении, в любом случае он вскоре все узнает.

— А вы, Фред?

Елизавета вручила письмо отцу, когда пришла к нему после вечерни. Стоя рядом с его креслом, она видела, что лицо короля, пока он читал, мрачнело.

– Аль-Бени Хасана.

— Я возвращаюсь в Париж. Мое место там.

– Я знаком с Бени Хасаном. Я был у Али аль-Фатваха.

– Она – глупая женщина и не имела права обращаться к вам, Бесси. – Он усадил дочь к себе на колени. – Я не отбирал у нее земли. Ее муж умер предателем, а сама она с тех пор живет в монастыре. Обширные владения Уорика перейдут к двум его дочерям. Я позволил дяде Кларенсу взять их в управление, так как он женат на Изабель. Дядя Глостер хочет жениться на Анне, потому что она овдовела, и, когда это произойдет, земли Уорика по моему распоряжению будут поделены между моими братьями.



Хольцер кивнул.

– Но как же миледи Уорик? – Елизавета пожалела бедную женщину, так как сама знала, какой ужасной может быть жизнь в монастыре.

— Война продолжается, — сказал через несколько дней профессор Жолио-Кюри, собрав сотрудников своей лаборатории. — Мы не можем знать, сколько времени она продлится — пять, десять или сорок лет. Но этот новый этап войны начинается сегодня. Он труднее и суровее, чем война в военных мундирах, он требует много терпения и самоотверженности. Но это война, я много слышал о ней в моей семье. Я прошу вас довериться мне.

– Али-Фатваха и его людей больше нет.

– Парламент объявит ее официально мертвой, чтобы дочери могли вступить в права наследства.

Когда профессору Жолио-Кюри в первый раз предложили явиться в гестапо, он знал, что может за этим скрываться, и он шел по улицам Парижа, мысленно прощаясь с любимым городом.

– Что с ними случилось?

Елизавета подняла глаза на короля, смущенная тем, что человека могут объявить мертвым, пока он еще жив.

Его встретили почти вежливо. Нацистский офицер предъявил лауреату Нобелевской премии три обвинения:

– Их убрали. Они проводили неправильную политику.

– Она не останется в нужде, – успокоил ее отец.

Фредерик Жолио-Кюри участвует в Коминтерне.

– Кто их убрал?

– А когда дядя Глостер женится на Анне Невилл?

Фредерик Жолио-Кюри входит в III Интернационал.

– Бени Хасан.

Король вздохнул:

Фредерик Жолио-Кюри — влиятельный член коммунистической партии.

На этот раз Хольцер не ожидал ответа, и не удивился, когда Бахуд кивнул в ответ, как бы соглашаясь с подобным радикальным решением проблемы, заметив только:

– Это хороший вопрос, Бесси. Проблема в том, что она исчезла. Никто не знает, где ее искать.

– Подозреваю, что Кларенсу это известно, – вмешалась в разговор мать, втыкая иглу в натянутую на пяльцы вышивку.

Озорная, мальчишеская улыбка скользит по лицу Фредерика и мгновенно исчезает. Спокойно и неторопливо, как учитель непонятливому ученику, он объясняет абсурдность обвинений. Нет, он не участвует в Коминтерне, и тем самым снимается и второе обвинение. Третье — тоже не обосновано, он не член Французской коммунистической партии.

– Они были слишком маленькой группой, чтобы когда-нибудь стать по-настоящему эффективными.

– Он это отрицает, – возразил король.

– Сейчас от таких групп нет никакого толку, – добавил Хольцер.

Вопросы следуют один за другим. И вдруг — внезапно и резко:

– Но кто потеряет больше всех, если Глостер женится на Анне? Кларенс хочет сохранить все наследство за собой.

– Хольцер, вы – правоверный мусульманин? – спросил вдруг Бахуд.

– Едва ли он зашел так далеко, что стал прятать ее.

— Где ваши материалы? Где ваш запас тяжелой воды?

– Вам известно мое имя?

Мать выглядела раздраженной:

Откуда могут знать об этом немцы? Очевидно, предательство где-то близко.

– Не так много немцев работает на палестинцев в самой Палестине. Мне все они известны.

– Милорд, вам нужно научиться более реалистично смотреть на своих братьев. Вы проявили слишком большую снисходительность, когда Кларенс предательски поддержал Уорика. К тому же он ненавидит меня и моих родных. Считает нас выскочками и всегда держался такого мнения.

– Как вы узнали, что мне приходилось бывать в Палестине?

— К каким результатам пришли вы?

– Думаю, этот разговор немного преждевременный, – сказал отец и спустил Елизавету на пол. – Вы, наверное, ждете не дождетесь Рождества, Бесси. Мы проведем его здесь, в Вестминстере, устроим игры, маскарад, банкеты и пантомимы. Я намерен организовать пышные торжества, чтобы наверстать упущенное в прошлом году.

– По манере сидеть на корточках, по вашему произношению. Кстати, ваш арабский совсем неплох.

Елизавета захлопала в ладоши и воскликнула:

– Благодарю. Он стоил мне немалых усилий.

Профессор по-прежнему спокоен и нетороплив. Результаты? К сожалению, он мало помнит. Материалы? Записи? Их увезли его сотрудники.

– Ах, скорей бы уже! – Однако, лежа в постели в ту ночь без сна, она думала не о грядущем Йолетиде, ее не оставляла мысль: куда же подевалась Анна Невилл?

– Так вы правоверный мусульманин или нет?

Глава 3