Гарольд Роббинс

Пират





ПРОЛОГ

1933

Восьмой день бесновалась песчаная буря. Такой бури еще не бывало даже на памяти старого караванщика Мустафы, а он-таки был старик, в то время как остальные в этом караване были мальчишки.

Заслонив лицо гутрой — традиционным арабским головным убором — он с трудом продвигался к палатке хозяина каравана Фуада, то и дело останавливаясь, чтобы всмотреться через узкую щелочку в песчаную мглу и убедиться, что он не сбился с пути и его не увело от крохотного укрытия оазиса в дикие вихри песков безбрежной пустыни. Всякий раз при остановке песок рвал его лицо залпами ружейной дроби. Прежде чем войти в маленькую палатку, он напряг все силы и попытался прокашляться. Но в горле першила лишь зернистая сухость песка.

Фуад взглянул на караванщика. Он сидел на стуле перед столиком, на котором моргала керосиновая лампа, выдергивая тени из тьмы. Молчал и думал. Он был великан, и говорение было не по его части.

Мустафа выпрямился во весь свой полутораметровый рост, он так всегда делал, обращаясь к хозяину каравана.

— У Бога песок в глазах, — сказал он. — Он ослеп, коли потерял нас из виду.

Фуад хмыкнул.

— Дурень, — сказал он. — Раз мы совершили хадж, сходили в Мекку, ты думаешь, Он отвернет от нас свой взгляд на пути к дому?

— В воздухе смерть, — упрямо сказал Мустафа. — Даже верблюды это чувствуют. Такими беспокойными они никогда не были.

— Замотай им головы одеялами, — ответил Фуад. — Если им ничего не будет видно, они станут смотреть свои верблюжьи сны.

— Я так и сделал, — сказал Мустафа. — Но они их сбросили. Я уже потерял в песке два одеяла.

— Дай им немного гашиша, пусть жуют, — добавил Фуад. — Не так, чтобы взбесились, а так, чтобы только их успокоить.

— Они получили такую порцию, что два дня не проснутся.

Хозяин каравана посмотрел на него.

— Ну и пусть. Мы никуда не спешим.

Коротышка не двигался с места.

— Все же это дурное предзнаменование. А как на это господин посмотрит?

— Он хороший человек, — ответил Фуад. — Он не привередлив. К тому же занят только своей женой и его молельный коврик всегда постелен в сторону Мекки.

Караванщик причмокнул губами.

— Думаешь, их молитвы дойдут до Бога, если они совершили паломничество?

Фуад выразительно посмотрел на него.

— Все в руках Аллаха. Но ее срок уже близко. Скоро узнаем.

— Сын, — сказал Мустафа. — Я молю Аллаха послать им сына. Три дочери — бремя достаточное. Даже для такого хорошего человека, как он.

— Сын, — повторил Фуад. — Аллах милосерден… — Он поднялся со стула, возвысясь над коротышкой. — А теперь, ишак, — вдруг взревел он, — ступай к своим верблюдам, не то я зарою твои старые кости в их навозе!



Большая палатка в центре оазиса стояла среди четырех гигантских пальм и ярко освещалась изнутри электролампами в углах главной выгородки. Из-за одной занавески слышался негромкий звук электрогенератора, работающего на бензине. Из-за другой доносился приторный запах жарящегося на мангале мяса.

Двенадцатый раз за тот день доктор Самир Аль Фей поднял занавеску и подошел к внешней стенке палатки, устремив взгляд в бурю.

Песок прорывался сквозь узенькую щель, стегая его по глазам; он не мог разглядеть ни верхушки деревьев в пятнадцати футах над палаткой, ни края оазиса, где бушующий песок сплошной стеной полз в небо. Он прикрыл пологом щель и, протирая рукой глаза, вернулся в главную выгородку палатки. Его ноги в мягких туфлях бесшумно погружались в пушистый ковер, устилавший песчаный пол.

Набила, жена, взглянула на него.

— Не лучше? — спросила она тихо.

Он покачал головой.

— Не лучше.

— Когда, ты думаешь, это прекратится? — спросила она, тяжело вздохнув.

— Не знаю. Во всяком случае, пока не чувствуется, чтобы стихало.

— Ты огорчен? — голос ее был ласков. Он подошел к ней.

— Нет.

— Ты бы не отправился в хадж, если бы я не настаивала.

— Я ходил в Мекку не ради твоей прихоти. Мы сделали это ради нашей любви.

— Но ты же не верил, что паломничество в Мекку что-нибудь изменит, — сказала она. — Ты говорил, что пол ребенка определяется при его зачатии.

— Это говорил во мне врач, — сказал он. — Но кроме того, я правоверный.

— А если родится девочка?

Он не ответил.

— Ты со мной разведешься или возьмешь вторую жену, как желает принц, твой дядя.

Он взял ее руку.

— Глупая ты, Набила.

Она глянула на него снизу, тень делала ее глаза еще темней.

— Срок почти наступил, и страх во мне растет.

— Бояться нечего, — сказал он утешительно. — К тому же у тебя будет сын. Разве я тебе не говорил, что сердечко у него бьется, как у мальчика?

— Самир, Самир, — прошептала она. — Ты наговоришь чего угодно, лишь бы меня успокоить.

Он поднес ее руку к губам.

— Я тебя люблю, Набила. Я не хочу другой жены, другой женщины. Если на этот раз не мальчик, значит, родится в следующий.

— Для меня следующего раза не будет, — проговорила она грустно и серьезно. — Твой отец дал слово принцу.

— Мы уедем за границу. Можем поехать жить в Англию. Я там учился, у меня есть там друзья.

— Нет, Самир. Твое место дома. Ты нужен нашему народу. Ты ученый и уже во многом помог людям. Кто мог раньше подумать, что генератор, который ты привез из Англии, чтобы освещать свою операционную, послужит основой электрокомпании, которая дает свет всей нашей стране.

— И делает нашу семью еще богаче, — добавил он. — Умножает богатство, в котором мы не нуждаемся, поскольку и так владеем всем.

— Но ведь у нас только ты способен понять, что богатство должно служить всем, а не только избранным. Нет, Самир, тебе нельзя отсюда уезжать. Ты нужен нашему народу. — Он молчал. — Обещай мне, Самир, — она заглянула ему в глаза. — Если это будет девочка, ты дашь мне умереть. Я не могу помыслить о жизни без тебя.

— Буря, — сказал он. — Должно быть, виновата буря. Нет другого объяснения бредовым мыслям, что у тебя в голове.

Она опустила глаза под его взглядом.

— Нет, дело не в буре, — прошептала она. — Схватки уже начались.

— Ты уверена? — спросил он.

По его расчетам это было недели на три раньше срока.

— Я родила троих детей, — сказала она спокойно. — И я знаю. Первая была около трех часов назад, последняя только что, когда ты отходил посмотреть на погоду.



Мустафа спал, с головой укрывшись от бури тремя одеялами, согретый теплом верблюдов с каждого боку. Ему снился рай, наполненный золотистым светом солнца, и обольстительные гурии, тоже золотистые, с пышными грудями, округлыми животами и ягодицами. Это были красивые сны от гашиша, которого он отведал лишь самую малость, чтобы не впасть в глубокое забытье, остальную же порцию отдал верблюдам, и тем самым не отправил их разгуливать по райским кущам без своего заботливого пригляда. И Мустафа, и животные наслаждались сейчас грезами.

Над ними бушевала буря, и песок засыпал одеяла, потом изменивший направление ветер сдувал его. На краю рая верблюд дернулся, и внезапный холод обдал старые кости Мустафы. Он инстинктивно подался ближе к теплому животному, но верблюд отодвинулся подальше. Подтыкая вокруг себя одеяла, он придвинулся к другому верблюду. Но и тот отодвинулся, и теперь холод атаковал Мустафу с обеих сторон. Он начал медленно просыпаться.

Верблюды лениво, неохотно поднимались. Как всегда, когда нервничали, они тут же стали испражняться. Брызги, попадавшие на одеяло, заставили Мустафу окончательно проснуться. Сердито браня тех, кто вырвал его из сказочного сна, он отполз подальше от горячей с кислым запахом струи.

Стоя на четвереньках, он выглядывал из-под одеял. Внезапно дыхание застыло у него в горле. Из песчаной стены возник человек верхом на осле. Позади был еще один осел, седло на нем было свободно. Всадник повернулся к Мустафе.

А потом!.. Потом Мустафа испустил вопль ужаса. Человек был о двух головах! Два белых лица принадлежали одному телу. Своим жутким свирепым взглядом они пригвоздили Мустафу к земле.

Но Мустафа все-таки вскочил, как ошпаренный. Не замечая стегавшего по лицу песка, он побежал к палатке хозяина каравана.

— Эй-иии! Эй-иии! Это ангел смерти за нами пришел!

Фуад вышел из своей палатки, словно раскат грома, схватил Мустафу великанскими ручищами, поднял в воздух, будто младенца, и зверски тряс его.

— Заткнись! — гремел хозяин каравана. — Мало нашему господину мороки с женой, так ему еще надо, чтобы ты с перекуру нес всякую чепуху!

— Ангел смерти! Я видел его! — У Мустафы стучали от ужаса зубы. Он показал рукой. — Гляди, вон там! Около верблюдов!

На крики сбежались еще несколько человек. Они все глазели в указанном Мустафой направлении. Стон ужаса вырвался у людей, когда из мглы слепящего песка показались два ослика: на первом осле восседал двуглавый человек.

Почти так же быстро, как появились, люди исчезли, каждый спрятался в своем укрытии, оставив Мустафу трепыхаться в руках Фуада. Машинально Фуад ослабил руки, державшие караванщика; маленький человечек выскользнул из них и нырнул в палатку, предоставив Фуаду встретиться с ангелом смерти один на один.

Почти парализованный, Фуад смотрел, как подошли и остановились подле него ослы. Всадник человеческим голосом промолвил:

— Ас-салам-алейкум!

— Алейкум-ас-салам! — машинально отозвался Фуад.

— Прошу, помогите мне, — сказал всадник. — Мы несколько дней блуждали в буре, и моя жена нездорова, того гляди родит.

Медленно, осторожно всадник начал спешиваться. И тут Фуад увидел, что одеяло всадника укрывало двоих. Он быстро шагнул вперед.

— Так, — тихо проговорил он. — Давайте я вам помогу.

Из темноты появился Самир, одетый в плотный бежевый халат.

— Что случилось? — спросил он.

Фуад повернулся к нему, на руках у него, как перышко, лежала женщина.

— Эти путники, господин, заблудились в буре.

Мужчина стоял, устало опираясь на своего осла.

— Не знаю, сколько дней мы проплутали… — Он начал бессильно сползать наземь.

Самир поддержал его под руку.

— Обопрись на меня…

Мужчина посмотрел с благодарностью.

— Моя жена… — промолвил он шепотом, — она больна. Без воды.

— С ней будет все в порядке, — подбодрил Самир. Он посмотрел на хозяина каравана. — Отнеси ее в мою палатку.

— Ослы… — проговорил человек.

— О них тоже позаботятся, — сказал Самир. — Добро пожаловать в мой дом.

Лицо путника было иссечено песком и кровоточило, губы распухли и покрылись волдырями. Руки в рубцах и шрамах полностью скрывали маленькую чайную чашку, которую он сейчас держал. Ростом он превосходил Самира, в нем было почти шесть футов, у него был крупный нос и прикрытые распухшими веками проницательные голубые глаза. Он не сводил их с Самира, и вот доктор выпрямился над койкой, на которой лежала жена путника.

Самир не знал, что сказать. Женщина умирала. Организм был почти полностью обезвожен, еле прощупывалась ниточка пульса, давление крови было опасно низким.

— Сколько дней вы провели в этой буре?

Мужчина посмотрел на него. Покачал головой.

— Не знаю. Это казалось вечностью.

— Плохи ее дела, — сказал Самир.

Человек помолчал. Он глядел в свою чашку. Губы его шевелились, но до слуха Самира не долетало ни звука. Но все-таки он расслышал молящий голос.

— Ты доктор?

Самир кивнул.

— Она будет жить?

— Не знаю, — ответил Самир.

— Моя жена хотела, чтобы наш ребенок родился на Святой земле, — сказал человек. — Но англичане не дали бы нам визы. Вот мы и подумали, если пересечь пустыню, мы могли бы проникнуть в страну с тыла.

— Как это? На паре ослов?! — В голосе Самира послышалось недоверие. — Вам же надо еще пройти шестьсот миль по пустыне.

— Налетела буря, и мы потеряли свои припасы, — добавил человек. — Это был сплошной кошмар.

Самир снова склонился над женщиной. Он хлопнул в ладоши, и в комнату вошла Аида, служанка жены.

— Приготовь сладкой воды, — сказал он. Когда служанка вышла, он вновь обратился к человеку. — Попытайтесь заставить ее проглотить немного питья.

Человек кивнул. Какое-то время сидел молча, затем заговорил:

— Вы, конечно, уже поняли, что мы евреи?

— Да.

— И все-таки хотите помочь нам?

— Мы все путешествуем по одному морю, — отозвался Самир. — А вы отказались бы мне помочь, окажись я в вашем положении?

Незнакомец покачал головой.

— Нет. Как бы я мог, будучи человеком?

— Стало быть, так оно и есть. — Самир улыбнулся и протянул руку. — Самир Аль Фей.

Человек пожал руку и назвался:

— Исайя Бен Эзра.

Аида принесла блюдце и ложку и подала хозяину.

— Принеси чистую салфетку, — распорядился Самир.

Он присел рядом с койкой, взял из рук Аиды салфетку, смочил ее в теплой воде и прижал к губам женщины.

— Смотрите, как это делается, — сказал он Бен Эзре. — Вы должны легонько разомкнуть ей губы и выжимать капли ей в рот. Это единственное, что я могу предложить вместо внутривенного вливания глюкозы. Только делайте очень медленно, чтобы она не поперхнулась.

— Я понял, — сказал Бен Эзра.

— Теперь я должен позаботиться о собственной жене.

Бен Эзра вопросительно взглянул на него.

— Мы добираемся домой после паломничества в Мекку, и буря застигла нас здесь. Хотели, чтобы наш ребенок родился дома, но теперь это, очевидно, не получится. Роды у нее начались на три недели раньше. — Самир молитвенно поднял руки. — Неисповедимы пути Аллаха. Если б мы не отправились в Мекку просить Его послать нам сына, если бы вы не захотели родить ребенка вашего на Святой земле, мы никогда бы не повстречались.

— Я благодарен Господу за то, что вы оказались здесь, — сказал Бен Эзра. — Да пошлет он вам сына за ваши молитвы.

— Благодарю, — ответил Самир. — Да сохранит Аллах вам жену и дитя.

Он ушел в закуток, выгороженный занавесками, разделявшими палатку как бы на отдельные комнаты, а Бен Эзра вернулся к своей жене и стал прижимать смоченную водой ткань к ее губам.

В предрассветный час песчаная буря достигла своего пика. За полотном палатки ветер гудел словно эхо далекой канонады, и песок бил в палатку, словно каменный град с разгневанных небес. И тогда Набила разразилась криком боли и ужаса.

— Ребенок во мне мертвый! Я больше не слышу его жизни и движения!

— Тише… — мягко сказал Самир. — Все в порядке.

Набила протянула руку к его руке. В ее голосе слышалось отчаяние.

— Самир, пожалуйста. Не забудь о своем обещании. Дай мне умереть.

Он смотрел на нее, слезы туманили его взгляд.

— Я люблю тебя, Набила. Ты будешь жить, чтобы дать мне сына…

Он действовал быстро, настолько быстро, что она не почувствовала, как игла нащупала ее вену… только сладкий обрыв боли, когда подействовал морфий.

Он устало выпрямился. Свыше двух часов он не мог прослушать стетоскопом пульс плода. Боли у Набилы все это время усиливались, но схватки были очень слабые.

— Аида, — сказал он старой служанке. — Позови сюда хозяина каравана, мне понадобится его помощь, когда я буду извлекать ребенка. Но вели ему как следует помыться перед тем, как войти в палатку.

Женщина кивнула и выбежала за занавеску. Самир начал быстро раскладывать инструменты на чистую белую салфетку рядом с кроватью.

Неожиданно Набила вздрогнула, не приходя в сознание. Началось сильное кровотечение. Самир видел: здесь какое-то серьезное осложнение — Набила истекала кровью. Ее тело натужно пыталось исторгнуть из себя плод. Но Самиру никак не удавалось нащупать голову ребенка… Он быстро понял в чем помеха: послед закупорил выход из матки.

Кровавое пятно на простынях быстро ширилось, и Самир, борясь с нарастающим страхом, торопливо делал необходимое.

Рукой он расширил шейку матки настолько, чтобы можно было извлечь послед. Затем порвал околоплодный пузырь и вытянул плод вон из ее тела. Быстро отрезал пуповину, повернулся к Набиле… и испустил вздох облегчения — кровотечение прекратилось. Теперь он впервые посмотрел на ребенка.

Это была девочка, мертвая девочка. Он знал это, даже не притрагиваясь к ней. Слезы навернулись ему на глаза, когда он обернулся и посмотрел на лежащую Набилу. Теперь она никогда не родит ему мальчика. И вообще не родит. Он проследит за тем, чтобы она никогда больше не забеременела — угроза для ее жизни была бы слишком велика. Он почувствовал, как на него наваливается отчаянье. Возможно, она были права. Смерть могла быть предпочтительней.

— Доктор!

В проеме, отодвинув занавеску, стоял Бен Эзра. Самир невидяще смотрел на еврея, глаза были затуманены. Он не мог говорить.

— Моя жена, доктор! — В голосе Бен Эзры слышался испуг. — Она перестала дышать!

Повинуясь рефлексу, Самир схватил свою медицинскую сумку. Еще раз глянул на Набилу. Морфий хорошо сделал свое дело: она спала. Он быстро перешел в соседнюю выгородку, опустился на колени рядом с женщиной, пытаясь услышать через стетоскоп биение ее сердца. Ни звука.

Он быстро приготовил шприц с адреналином и вкатил его прямо и сердце женщины. С усилием раскрыл ей рот и попытался вдохнуть воздух ей в легкие, но все было бесполезно… И он повернулся к мужу роженицы.

— Я сожалею, — сказал он.

Бен Эзра уставился на него.

— Она не может быть мертва, — возразил он. — Я видел, у нее двигался живот.

Самир посмотрел на женщину: Бен Эзра был прав. Живот ее, казалось, тужится.

— Ребенок! — воскликнул Самир.

Мгновенно раскрыл сумку и достал скальпель.

— Что ты делаешь? — жестко спросил Бен Эзра.

— Ребенок, — пояснил Самир. — Еще не поздно спасти ребенка.

У Самира не было времени раздевать роженицу. Он быстро разрезал на ней одежду, обнажил живот, синеватый и вздутый.

— Теперь зажмурься, не смотри, — приказал Самир.

Бен Эзра поступил как ему было сказано. Самир быстро сделал разрез. Тонкая кожа с хрустом разошлась под ножом. Самир вскрыл брюшную полость, и в следующий миг ребенок был у него в руках. Быстро перерезал и перевязал пуповину. Пара шлепков, и громкий здоровый крик новорожденного огласил палатку.

Самир посмотрел на путника.

— У тебя сын, — сказал он.

Бен Эзра уставился на Самира. Странным было выражение его лица. Он молчал.

— У тебя сын, — повторил Самир.

Глаза Бен Эзры наполнились слезами.

— Что мне делать с сыном? — спросил он. — Без женщины, и впереди шестьсот миль пустыни, которые надо пройти. Ребенок умрет.

— Мы дадим тебе провизию, — сказал Самир.

Еврей покачал головой.

— Без толку… Я и так скрываюсь от полиции. Мне нечего предложить ребенку.

Самир хранил молчание по-прежнему с младенцем на руках.

Бен Эзра смотрел на него.

— А как твой новорожденный? — спросил он.

— Мертвый, — ответил Самир просто. — Похоже, Аллах в мудрости своей почел за благо оставить наши молитвы без ответа.

— Это был сын? — спросил еврей.

— Девочка.

Бен Эзра посмотрел на него.

— Быть может, Аллах мудрее нас обоих, и по этой причине Он свел нас вместе в пустыне.

— Не понимаю, — сказал Самир.

— Если бы не ты, мой ребенок погиб бы вместе с матерью. Ты в большей степени его отец, чем я.

— Ты сошел с ума, — прошептал Самир.

— Нет, — голос Бен Эзры, казалось, окреп. — Со мной он умрет. И бремя заботы о нем может с успехом привести и к моей смерти тоже. Но Аллах услышал твою мольбу о сыне. С тобой мальчик вырастет в безопасности и здоровым, в этом я не сомневаюсь.

Самир посмотрел еврею в глаза.

— Но он станет мусульманином, не иудеем.

Бен Эзра выдержал взгляд.

— Это имеет серьезное значение? — спросил он. — Разве ты не сказал, что мы плывем по одному морю?

Самир взглянул на крошечное тельце новорожденного у себя на руках. Вдруг его душу наполнило чувство любви, какой он не испытывал никогда раньше. Верно, что Аллах выбрал свой способ отозваться на их молитвы.

— Мы не должны терять времени, — сказал он. — Пойдем со мной.

Самир принес младенца в свое отделение палатки, где лежала без сознания Набила.

— Возьми другого младенца…

Бен Эзра поднял тело мертвой девочки и вышел за занавеску. Самир положил мальчика на стол и завернул в чистую белую простыню. Он как раз успел закончить, когда пошли Аида с Фуадом.

Он глянул на женщину.

— Обмой моего сына, — попросил он.

Женщина посмотрела ему в глаза, ее губы зашевелились:

— Хвала Аллаху…

— Хвалу вознесем на утренней молитве, — торопливо бросил Самир. Обернулся к хозяину каравана. — Пойдем со мной, — приказал ему, уходя за занавеску.



Так же внезапно, как налетела, унялась песчаная буря. День занимался яркий и тихий. Двое мужчин стояли возле двух могил там, где кончался оазис и начиналась пустыня. Подле Бен Эзры ожидали два его осла, на одном был навьючен груз — вода и провиант, на другом — старое потертое кожаное седло. Бен Эзра и Самир неловко переглянулись. Что тут сказать?.. Нечего.

Исайя Бен Эзра подал руку.

Самир молча сжал ее. В этом рукопожатии было тепло, незримые узы навсегда связали их. Спустя мгновение руки расцепились. Бен Эзра забрался в седло.

— Хатрак! — сказал печально.

Самир посмотрел на него. Правой рукой он сделал традиционный прощальный жест — прикоснулся поочередно к своим губам, лбу и, наконец, к сердцу.

— Ас-салам-алейкум. Ступай с миром.

Бен Эзра помолчал. Поглядел еще раз на могилы, на Самира. Глаза обоих мужчин наполнились слезами.

— Алейхем шолом, — сказал он и повернул осла, чтобы продолжить путь через пустыню.

Какое-то время Самир не двигался и глядел ему вслед, затем медленно пошел к палатке. У входа стояла Аида, ее голос был взволнован:

— Госпожа просыпается!

— Ты ей сказала? — спросил Самир.

Служанка покачала головой.

Доктор прошел за занавеску и поднял новорожденного. Он стоял рядом с женой, когда она открыла глаза. Улыбаясь смотрел на нее.

— Самир… — прошептала она. — Прости меня…

— Тебе не за что просить прощения, — ласково сказал он, отдавая ей в руки младенца. — Аллах услышал наши молитвы. У нас есть сын.

Набила долго смотрела на новорожденного, потом перевела взгляд на мужа. Глаза у нее были влажные.

— Я видела страшный сон, — проговорила она почти шепотом. — Мне приснилось, будто наше дитя умерло.

— Это был сон, Набила, — сказал он. — Всего-навсего сон.

Набила снова посмотрела на ребенка, ее пальцы отвели белую ткань от крошечного личика.

— Красивый, — сказала она. Затем на ее лице возник испуг. Она смотрела на мужа. — Самир! — воскликнула она. — У нашего сына голубые глаза!

Он расхохотался.

— О женщина, женщина… Ты что, не знала? У всех новорожденных голубые глаза.

Но Аллах действительно сотворил чудо. Потому что Бейдр Самир Аль Фей вырос с темно-синими, почти фиолетовыми глазами цвета ночного неба над пустыней.

КНИГА ПЕРВАЯ

Конец весны

1973

Глава 1

В шуме колючих водяных струй, бивших ему прямо в темя, утонул рев четырех мощных авиационных двигателей. Пар начал заволакивать стены душевой кабины. Бейдр быстро намылился, смыл душистую пену и переключил воду с горячей на холодную. Усталость сняло как рукой, и он окончательно проснулся. Завернул кран и вышел из душевой.

Как обычно, Джабир стоял наготове с тяжелым махровым халатом и банными полотенцами. Он набросил полотенца на тело своего хозяина.

— Добрый вечер, господин, — тихо приветствовал он по-арабски.

— Добрый вечер, друг, — сказал Бейдр, энергично растираясь. — Который час?

Джабир глянул на «Сейко» — подарок хозяина.

— Девятнадцать часов пятнадцать минут по французскому времени, — сообщил он гордо. — Господину удалось хорошо отдохнуть?

— Да, спасибо, — Бейдр бросил полотенца и скользнул и подставленный ему халат. — Где мы сейчас?

— Над Ламаншем, — ответил Джабир. — Капитан просил сказать, что в Ницце будем в двадцать сорок.

— Прекрасно, — откликнулся Бейдр.

Джабир придерживал дверь маленького туалета открытой, когда Бейдр проходил в свой салон. Хотя салон был просторен, занимая почти треть палубы «Боинга-707», воздух все же был несвежий, насыщенный острым ароматом наркотиков.

Бейдр помедлил секунду. Ему не претили эти запахи, пока курил гашиш или амил-нитрат сам, но после они были ему неприятны.

— Тут воняет, — заметил он. — Очень плохо, что нельзя открыть окна и проветрить. На высоте тридцати тысяч футов это было бы опрометчиво.

Джабир не улыбнулся.

— Да, господин. — Он быстро прошел по салону, открывая рожки вентиляции, затем опрыскал помещение дезодорантом. Вернулся к Бейдру. — Господин решил, какой костюм он наденет?

— Еще нет, — ответил Бейдр.

Он окинул взглядом громадную, королевских размеров кровать, занимавшую чуть не половину салона. Две девушки лежали в обнимку, их нагие тела лоснились в мягком золотистом освещении. Для них мир не существовал.

Память Бейдра оживила в подробностях то, что произошло здесь некоторое время тому назад.

…Он стоял перед постелью, наблюдая, как они занимаются любовью. Голова той, что сверху, была между ног у подружки, языком она с порочной алчностью ласкала самое чувствительное — клитор… потом вдруг они обе перекатились, попеременно оказываясь одна на другой, и сдвоенные полулуния незагоревших ягодиц призывно забелели под его взглядом. Он почувствовал, как пульсирующее возбуждение пронизало его, он увидел свой отвердевший поднявшийся фаллос. Быстрым движением схватил со стола ампулы с амилом, опустился на колени возле той, что была сверху, уперся фаллосом в ее заднюю расщелину. Сильной рукой подхватив девушку под живот, крепко прижал к себе… Рука двигалась ниже, покуда не нащупала заветный бугорок. Язык второй девушки, ласкавшей клитор, коснулся кончиков его пальцев… Он жадно рванул верхнюю на себя и мощным движением глубоко вошел ей в зад.

Девушка на мгновение застыла от неожиданности атаки, широко разинула рот, готовая завизжать… На ее вдохе он разломил у нее под носом две ампулы с амилом. И тогда вместо визга она впала в бешеный спазм непрекращающегося оргазма. Секундой позже он сломал ампулу для себя и тоже взорвался оргазмом, который, как ему показалось, был бесконечным. Салон завертелся вокруг него, и Бейдр соскользнул во тьму… Его следующим сознательным актом было пробуждение — и он перебрался под душ…

И вот он стоял у постели и опять смотрел на них. Но на этот раз не чувствовал ничего. Все прошло. Они были использованы, в том и состояла их функция. Они скрасили скуку долгого полета из Лос-Анджелеса. Сейчас он даже не мог вспомнить их имена. Он отвернулся и пошел к двери салона. У двери обернулся к Джабиру.

— Разбуди и вели им одеться, — сказал он и закрыл за собой дверь.

По узкому коридору он прошел мимо двух гостевых кабин в главный салон. В переднем конце салона, в офисе, его администратор Дик Кэридж сидел за письменным столом рядом с телефоном и телексом. Молодой юрист, как всегда, был в официальном костюме: белая сорочка, темный пиджак и брюки. Бейдр не мог припомнить случай, чтобы на Кэридже не было пиджака.

Администратор встал.

— Добрый вечер, шеф, — пресным тоном поздоровался он. — Хорошо отдохнули?

— Да, спасибо, — сказал Бейдр. — А ты?

Молодой юрист ответил легкой гримаской, это был максимум экспрессии, которую он мог себе позволить.

— Никак не могу привыкнуть спать в самолете.

— Привыкнешь, — улыбнулся Бейдр. — Не надо только спешить.

Кэридж не улыбнулся.

— Если не привык за два года, то, боюсь, не привыкну никогда.

Бейдр нажал кнопку вызова обслуги.

— Что новенького?

— Тишина и покой, — ответил Кэридж. — Вы же знаете — уикенд.

Бейдр кивнул. Была суббота. Он не ожидал никаких деловых акций. Когда они вылетали из Лос-Анджелеса, был час дня.

Из кухонного отсека вышел шеф-стюард Рауль.

— Слушаю вас, сэр!

— Кофе, — сказал Бейдр. — Кофе по-американски. — Его желудок недолюбливал крепкий фильтрованный кофе, который имел обыкновение подавать стюард. Он опять обратился к Кэриджу: — Ты с яхтой связался?

Кэридж утвердительно кивнул.

— Я говорил с капитаном Петерсеном. Он все подготовил к вечернему приему гостей. «Ролс-ройс» и «Сан Марко» будут ждать у аэропорта. Если море будет спокойное, он сказал, «Сан Марко» доставит вас в Канны за двадцать минут. Автомобильная поездка займет более часа из-за потока машин на фестиваль.

Вернулся стюард с кофе. Пока он наливал в чашку, Бейдр зажег сигарету. Попробовал кофе.