Гарольд Роббинс

Охотники за удачей



КНИГА ПЕРВАЯ

ДЖОНАС. 1925

1

Солнце уже начинало скатываться в белую пустыню Невады, когда подо мной появился город Рено. Ветер гудел в крыльях биплана, который я выиграл на днях в кости. Я усмехнулся, подумав, что мой старик наверняка взорвется при виде самолета. Но ему не на что жаловаться — самолет не стоил ему ни цента.

Взяв ручку на себя, я медленно снизился, оказавшись над 32-м шоссе. Пустыня по обе стороны дороги стала похожа на размазанные полоски песка. А в восьми милях впереди показались угрюмые серые строения, похожие на плоскую уродливую жабу:


ЗАВОДЫ ВЗРЫВЧАТЫХ ВЕЩЕСТВ КОРДА


Я еще снизился, пролетев над зданием всего в тридцати метрах, выполнил иммельман и оглянулся. К окнам огромного строения прильнули десятки любопытных лиц — смуглые индианки и мексиканки в ярких платьях, белые и черные мужчины в выцветших синих робах. Я почти различал белки их испуганных глаз. И снова усмехнулся: жизнь у них скучная, а я хоть как-то их развлек.

Выйдя из петли, я поднялся до семисот метров, а потом нырнул прямо вниз на покрытую битумом крышу. Мощно гудел двигатель, ветер тугой струей бил мне в лицо, кровь играла в жилах, все тело наполнялось радостью жизни.

Сила, власть, могущество! Весь мир представлялся мне игрушкой. Пока я страстно сжимал рукоять, никто на свете, даже мой отец, не мог сказать мне «нет»!

Черная крыша фабрики на фоне ослепительных песков была похожа на девицу на белоснежных простынях, призывно манящую к себе из вечернего полумрака. У меня перехватило дыхание. Боже! Я не хотел поворачивать. Мне хотелось вонзиться в нее.

Дзинь! Одна из растяжек лопнула. Моргнув, я опомнился, выровнял самолет и плавно посадил его на поле за заводом. Неожиданно я почувствовал усталость — полет от Лос-Анджелеса был долгим.

Через поле ко мне шел Невада Смит. Я вырубил двигатель, и, выкашляв остатки горючего из легких карбюратора, он замолк. Сидя в самолете, я смотрел на Неваду.

Он не изменился. Он не менялся с того самого момента, когда я пятилетним мальчишкой впервые увидел, как он подходит к крыльцу нашего дома. У него была совершенно особая походка: энергичная, чуть косолапая, с широко расставленными ногами — походка человека, так и не сумевшего отвыкнуть от седла. А в углах его глаз по обветренной коже расходился веер белых морщинок. Это было шестнадцать лет назад. Это было в 1909 году.

Я играл возле крыльца, а отец сидел у двери в качалке и читал еженедельную газету, издававшуюся в Рено. Было восемь утра, и солнце поднялось довольно высоко. Я услышал топот копыт и вышел посмотреть, кто приехал.

С коня слезал незнакомец. Он двигался легко, с обманчивой медлительностью. Бросив поводья на столб ограды, он направился к дому. У ступенек крыльца остановился и посмотрел наверх. Отец отложил газету и поднялся. Он был крупным мужчиной. Больше шести футов ростом — 185 см. Мощный. Красное лицо, обожженное солнцем. Он смотрел на пришельца сверху вниз. Невада прищурил глаза.

— Джонас Корд?

— Да, а что?

Незнакомец сдвинул широкополую шляпу назад. Волосы под ней оказались иссиня-черными.

— Я слышал, вам нужен работник.

Мой отец никогда не говорил «да» или «нет».

— Что ты можешь делать? — спросил он.

Скупо улыбнувшись, приезжий обвел неторопливым взглядом дом и пустыню, а потом посмотрел отцу в глаза.

— Пасти скот, но его у вас нет. Чинить ограду, но ее тоже почти нигде нету.

Мой отец секунду молчал.

— А с этой штукой как управляешься?

Только теперь я заметил пистолет на бедре у незнакомца. Рукоять была черной и потертой, а смазанный металл тускло поблескивал.

— Пока жив, — ответил он.

— Как тебя звать?

— Невада.

— Невада, а дальше?

— Смит. Невада Смит.

Отец помолчал, раздумывая. На этот раз Невада не стал дожидаться, пока он заговорит, а указал на меня.

— Ваш малый?

Отец кивнул.

— А где его мамаша?

Отец посмотрел на него и взял меня на руки. Мне было очень удобно. Бесстрастным голосом он проговорил:

— Умерла несколько месяцев назад.

— Понятно, — сказал незнакомец, глядя на нас.

Отец пристально глянул на него, и я почувствовал, как напряглись его мышцы. И вдруг, не успев опомниться, я полетел по воздуху прямо через забор. Мужчина поймал меня одной рукой и опустился на колено, гася удар. Я шумно выдохнул, но не успел расплакаться: отец снова заговорил. По его губам скользнула легкая улыбка.

— Научишь его ездить верхом.

Взяв газету, он ушел в дом, даже не оглянувшись.

Продолжая держать меня одной рукой, человек по имени Невада медленно выпрямился. Пистолет в другой его руке черной змеей смотрел отцу в грудь. В следующую секунду оружие уже исчезло в кобуре. Я заглянул Неваде в лицо. Он тепло и ласково улыбнулся, осторожно поставил меня на землю и сказал:

— Ну, малый, ты слышал папашу. Пошли!

Я оглянулся на веранду, но отец уже ушел в дом. Это был последний раз, когда отец держал меня на руках. С того момента я словно стал сынишкой Невады.

* * *

Я уже наполовину вылез из кабины.

— Похоже, ты без дела не сидел.

Я спрыгнул на землю и посмотрел на него сверху вниз. Почему-то я никак не мог привыкнуть к тому, что теперь мой рост был больше шести футов, как у отца, а рост Невады по-прежнему остался меньше.

— Да, не сидел, — согласился я.

Он похлопал по фюзеляжу.

— Славная штука. Откуда?

— Выиграл, — улыбнулся я.

Невада вопросительно посмотрел на меня.

— Не беспокойся, — поспешно добавил я. — После этого я дал ему отыграть пять сотен.

Он удовлетворенно кивнул. Это была одна из многих вещей, которым он научил меня: если выиграл лошадь, дай отыграть хоть немного, чтобы человеку было с чего начать завтра.

Я вытащил из-под сиденья «башмаки», бросил один Неваде, а свой подложил под колесо.

Устанавливая тормоз, Невада сказал:

— Твой папаша будет недоволен. Выбил рабочих из ритма.

Я выпрямился.

— Какая разница? Как он узнал так быстро?

Губы Невады растянулись в знакомой невеселой улыбке.

— Ты отвез девицу в больницу. Они вызвали ее родителей, и она им все рассказала перед смертью.

— Сколько они хотят?

— Двадцать тысяч.

— Согласятся и на пять.

Он не ответил. Вместо этого он неодобрительно взглянул на мои ноги:

— Надевай ботинки и пошли. Отец ждет.

Он повернулся и пошел к конторе. Я посмотрел на свои ноги. Теплый песок приятно щекотал босые ступни. Я пошевелил пальцами, достал из кабины пару мексиканских мокасин и обулся. Ненавижу обувь. В ней ноги не дышат.

2

Я медленно брел вслед за Невадой к конторе, поднимая облачка пыли. На подходе к фабрике в нос ударил больничный запах серы, которую использовали для приготовления пороха. Так же пахло в больнице в ту ночь, когда я отвез ее туда. Но он нисколько не походил на ароматы той ночи, когда мы сделали ребенка.

Та ночь была чистая и прохладная. Через раскрытое окно моего коттеджа в Малибу доносились запахи моря. Но я в тот момент не ощущал ничего, кроме возбуждающего запаха девицы и ее желания.

Оказавшись в спальне, мы принялись стремительно раздеваться. Она оказалась проворнее и, сидя на кровати, бесстыдно наблюдала за мной. Я достал из тумбочки пачку презервативов.

В тишине ночи раздался ее шепот:

— Не надо, Джонни.

Я взглянул на нее. Лунный свет заливал ее тело, оставив в тени только лицо. Ее слова еще сильнее возбудили меня, и она это почувствовала. Потянувшись ко мне, она поцеловала меня и шепнула:

— Ненавижу эти штуки, Джонни. Я хочу чувствовать тебя в себе.

Она повалила меня на себя и жарко прошептала в самое ухо:

— Ни о чем не беспокойся, я буду осторожна.

Я перестал колебаться, и ее шепот перешел в крик страсти. Я задохнулся, но она продолжала вскрикивать:

— Я люблю тебя, Джонни, люблю!

И действительно, она так любила меня, что спустя пять недель объявила, что мы должны пожениться. Мы сидели в моей машине, возвращаясь с футбольного матча. Я посмотрел на нее.

— Это еще зачем?

Она заглянула мне в лицо. В тот момент она ничего не боялась. Она была слишком уверена в себе. Небрежно она бросила:

— По самой простой причине. Зачем еще парню и девушке жениться?

Я понял, что меня поймали, и с горечью ответил:

— Иногда люди женятся, потому что хотят этого.

— Вот я и хочу, — она прижалась ко мне.

Я оттолкнул ее.

— А я — нет.

Тут она заплакала:

— Но ты же говорил, что любишь меня.

— Мужчина много чего говорит, когда хочет потрахаться. — Я остановил машину у края дороги и повернулся к ней. — По-моему, ты обещала быть осторожной.

Она утирала слезы крошечным платочком.

— Но я люблю тебя, Джонни, и мне так хотелось иметь от тебя ребенка.

Теперь я почувствовал себя более уверенно. Это была одна из тех проблем, которые возникают потому, что меня зовут Джонас Корд-младший: слишком многие девицы, да и их мамаши чувствовали, что тут пахнет деньгами. Крупными деньгами. Еще со времен войны, когда мой отец заработал состояние на взрывчатке.

Я посмотрел на нее.

— Ничего нет проще. Имей.

Ее лицо изменилось. Она подалась ко мне.

— Так мы поженимся?

Но ее торжество моментально испарилось: я покачал головой.

— He-а. Я только сказал, что ты можешь родить от меня ребенка, раз уж тебе так хочется.

Она отпрянула от меня. Ее лицо приняло холодное, жесткое выражение. Слезы мигом высохли. Уже совершенно практичным тоном она сказала:

— Ну, не настолько сильно. Вне брака — нет. Придется от него избавиться.

Криво усмехнувшись, я предложил ей пачку сигарет.

— Вот сейчас ты говоришь дело, детка.

Она взяла сигарету, и я щелкнул зажигалкой.

— Но это дело дорогое, — объявила она.

— Сколько?

Она затянулась.

— Есть один врач в Мексиканском квартале. Девчонки говорят, что он работает хорошо. Две сотни.

— Заметано.

Это была неплохая сделка. Предыдущая обошлась мне в триста пятьдесят. Я выбросил сигарету в окно и включил двигатель. Влившись в поток автомобилей, я поехал к Малибу.

— Куда это ты? — спросила моя спутница.

— В наш коттедж, конечно. Было бы глупо не воспользоваться случаем.

Она рассмеялась и заглянула мне в лицо.

— Интересно, что бы сказала моя мамочка, если бы узнала, на что я пошла, чтобы тебя заполучить. Она велела мне не зевать.

— А ты и не зевала, — засмеялся я.

— Бедная мама! — она тряхнула головой. — Она уже начала планировать свадебную церемонию.

Бедная мама. Если бы старая сучка не лезла, возможно, ее дочь была бы сейчас жива.

Следующей ночью, примерно полдвенадцатого, в моем коттедже зазвонил телефон. А я только вырубился. Чертыхнувшись, я взялся за трубку.

— Джонни, у меня кровотечение.

Она говорила испуганным шепотом. Я мгновенно проснулся.

— Что случилось?

— Сегодня я была в Мексиканском квартале… Что-то пошло не так. Кровь все не останавливается. Мне так страшно!

— Где ты находишься?

— Сняла номер в «Вествуде». Комната 901.

— Ложись в постель. Я сейчас приеду.

— Скорее, Джонни. Пожалуйста!

Я в жизни не видел столько крови. Кровь была на ковре, на стуле, на белых простынях. Я пошел к телефону. Нельзя было просто вызвать врача. Отец был бы недоволен, окажись мое имя снова в газетах. Я позвонил Макалистеру — поверенному, который занимался делами фирмы в Калифорнии. Когда он подошел к телефону, я как можно спокойнее сказал:

— Мне немедленно нужны врач и карета скорой помощи.

И я сразу же понял, почему мой отец держит у себя на работе Мака. Он не стал тратить время на бесполезные расспросы.

— Врач и скорая помощь приедут через десять минут. Советую вам уйти.

Я поблагодарил его и положил трубку. Глаза у нее были закрыты. Казалось, она спит. Я повернулся к двери — и она открыла глаза.

— Не уходи, Джонни. Мне страшно.

Я вернулся к кровати и сел рядом. Она не выпускала моей руки до самой больницы.

3

Я вошел в главный корпус, и меня обволокли запах и шум. Когда я шел, работа на секунду приостанавливалась, и мне вслед несся шепот: «Эль Ихо». Сын. Обо мне отзывались с гордостью и теплотой, — так их предки говорили об отпрысках своих хозяев.

Поднимаясь по узким крутым ступенькам, которые вели в кабинет отца, я оглянулся на сотни лиц, обращенных ко мне. Приветственно махнул им рукой и улыбнулся, как делал всегда, с того первого дня, когда еще ребенком шел по этой лестнице.

В приемной все было как обычно. Дэнби, секретарь отца, что-то усердно записывал. Какая-то девушка изо всех сил колотила по клавишам пишущей машинки. На диване сидели двое — мужчина и женщина.

Дэнби нервно вскочил на ноги.

— Отец ждет вас.

Я не ответил. Он открыл дверь кабинета, и я вошел.

Невада облокотился на массивный книжный шкаф, полузакрыв глаза. За обманчивым спокойствием скрывалась привычная бдительность. Макалистер сидел напротив отца. Отец восседал за массивным дубовым бюро и гневно смотрел на меня. В остальном кабинет ничуть не изменился.

Я подошел к столу и встретился с его мрачным взглядом.

— Здравствуй, отец.

И без того кирпичное лицо отца еще больше побагровело, на шее вздулись жилы. Он крикнул:

— И это все, что ты можешь мне сказать? После того как сбил рабочих с ритма и перепугал их своими сумасшедшими трюками?

— Вы приказали явиться как можно быстрее. Я так и сделал, сэр.

Он ничего не желал слушать. Такой уж у него характер. Сидит тихо и спокойно, а потом вдруг взрывается.

— Какого дьявола ты не ушел из отеля? Зачем поперся в больницу? Ты хоть понимаешь, что ты сделал? Теперь тебе грозит обвинение в пособничестве аборту!

Тут уже разозлился и я — вспыльчивости мне тоже не занимать.

— А что я должен был делать? Она истекала кровью, и ей было страшно. Мне что, надо было оставить ее умирать одну?

— Да. Будь у тебя хоть капля мозгов, именно это ты и сделал бы. Она все равно умерла бы, так что ты ничего не изменил. А эти чертовы подонки требуют двадцать тысяч. В противном случае угрожают обратиться в полицию. Я не могу платить по двадцать тысяч за каждую сучку, которую ты трахаешь! Ты вляпываешься в третий раз за год!

Ему было наплевать, что девушка умерла — его волновали только двадцать тысяч. Но тут я понял, что ошибся. Дело было не в деньгах. Все было серьезнее. Вдруг я понял: отец старел, и мысль об этом грызла его. Похоже, Рина снова принялась за него. Со дня пышного бракосочетания прошло почти два года — и ничего.

Я повернулся и молча направился к двери.

— Куда это ты? — рявкнул отец мне вдогонку.

— Обратно в Лос-Анджелес, — буркнул я, не оборачиваясь. — Ты примешь решение и без меня. Либо откупишься от них, либо нет. Мне все равно. И потом — у меня свидание.

— Торопишься обрюхатить очередную девицу?

Я обернулся. Это было уже слишком.

— Хватит ныть, старик. Радовался бы тому, что в нашем роду еще остались настоящие мужики. А то Рина подумает, что мы все дефективные!

Лицо его исказилось бешенством. Он поднял руки, словно собираясь ударить меня. Жилы на лбу и шее вздулись и побагровели, зубы обнажились в яростном оскале. А потом словно кто-то повернул выключатель: он пошатнулся и повалился на меня. Я инстинктивно подхватил его. Секунду его глаза оставались ясными и смотрели на меня. Губы шевельнулись.

— Джонас, сынок…

А потом его глаза погасли, а тело обмякло и сползло на пол. Я посмотрел на него и понял, что он мертв.

4

К тому времени, когда прибежал испуганный доктор, мы переложили тело отца на диван и накрыли пледом. Доктор — тощий, лысый тип в очках — приподнял плед и тут же снова его опустил.

— Эмболия. Инсульт. Судя по его виду, в мозг попал тромб. К счастью, все произошло очень быстро. Он не страдал.

Да уж, быстро. Только что отец был жив — а в следующую секунду умер, и теперь не мог даже согнать любопытную муху, которая села на плед и поползла прямо по его накрытому лицу.

Врач сел за стол, достал чистый бланк «свидетельства о смерти», и ручка заскребла по бумаге. Спустя несколько мгновений он оторвался от бумаги.

— Вы не возражаете, если я так и напишу: «кровоизлияние в мозг»? Или будем делать вскрытие?

Я покачал головой:

— Пусть будет кровоизлияние. Какая теперь разница?

Доктор закончил писать и протянул свидетельство мне:

— Проверьте, все ли правильно, и распишитесь.

Я пробежал листок глазами. Все в порядке. Да иначе и быть не могло — в Неваде все всё знали о Кордах. Возраст-67 лет. Наследники: жена, Рина Марлоу Корд; сын, Джонас Корд-младший.

— Все правильно.

Он взял бумагу и встал.

— Я его зарегистрирую и пришлю вам копии.

Он секунду колебался, словно решая, стоит ли выражать мне соболезнования. Видимо, решение было отрицательным: он молча направился к двери. Тут вошел Дэнби.

— Те двое все еще ждут в приемной. Их отослать?

Отсылать их бесполезно — все равно придут завтра.

— Пусть войдут, — распорядился я.

В кабинет вошли родители девушки. На их лицах отражалась странная смесь скорби и сочувствия.

Мужчина посмотрел мне в глаза и искренне проговорил:

— Очень сожалею, мистер Корд, что нам приходится знакомиться в столь прискорбных обстоятельствах.

Его жена разразилась театральными рыданиями.

— Это ужасно, ужасно, мистер Корд, — причитала она.

Я скептически взглянул на нее. Внешне дочь была на нее похожа, но на этом их сходство кончалось. Мамаша оказалась настоящей мегерой.

— А вы-то что убиваетесь? До этого дня вы даже не были с ним знакомы. Да и то явились лишь за тем, чтобы потребовать денег.

Она потрясенно воззрилась на меня и визгливо крикнула:

— Как вы смеете говорить такие вещи, когда тело вашего отца еще лежит тут — и после того, что вы сделали с моей дочерью?

Я встал. Не выношу липы.

— После того, что я сделал с вашей дочерью? — крикнул я. — Я не делал с ней ничего, чего бы она сама не хотела. Если бы вы не твердили ей, что нужно сделать все, чтобы подцепить меня, она осталась бы жива. Но нет — вы велели ей любой ценой заполучить Джонаса Корда-младшего. Она сказала мне, что вы уже планируете церемонию.

Муж повернулся к ней и дрожащим голосом спросил:

— Так ты знала, что она беременна?

Она явно испугалась.

— Нет, Генри, нет! Я не знала. Я только сказала, что было бы мило, если бы она вышла за него замуж, вот и все.

Он сжал губы, и на секунду мне показалось, что он готов ее ударить, но он сдержался и повернулся ко мне:

— Извините, мистер Корд. Больше мы вас не побеспокоим.

Он гордо направился к двери.

— Но, Генри… — попыталась протестовать она.

— Заткнись! — бросил он, толкая ее к двери. — Разве тебе мало того, что ты уже сказала?

Когда за ними закрылась дверь, я повернулся к Макалистеру:

— Завтра же зайдите к нему на работу. Думаю, он теперь подпишет отказ от претензий. Он производит впечатление честного человека.

— И вы считаете, что честный человек поступит именно так?

— По крайней мере, я научился от отца одному. — Я невольно взглянул в сторону дивана с телом. — Он все время твердил, что каждый человек имеет свою цену. У некоторых она измеряется деньгами, у других — женщинами, у третьих — славой. Но честного человека покупать нет нужды. В конце концов он не потребует от вас расходов.

— Ваш отец был практичным человеком, — заметил Макалистер.

Я пристально посмотрел на адвоката.

— Мой отец был жадным, эгоистичным сукиным сыном, которому не терпелось захапать все, что только можно, — заявил я. — Хотелось бы надеяться, что я сумею занять его место.

Макалистер задумчиво потер подбородок:

— Сумеете.

Я взглянул на Неваду, который продолжал все так же безмолвно стоять у книжного шкафа. Он достал кисет и сделал самокрутку. Я снова обратился к Макалистеру:

— Мне понадобится помощь.

Адвокат промолчал, но по его глазам было видно, что он заинтересован.

— Прежде всего мне нужен советник, консультант и поверенный, — добавил я. — Вы согласны занять эту должность?

— Не знаю, найдется ли у меня время, — медленно проговорил он. — У меня обширная практика…

— Насколько обширная?

— На шестьдесят тысяч в год.

— Сто тысяч будет достаточно, чтобы вы перебрались в Неваду?

— Если я сам составлю контракт, — сразу же ответил он.

— О’кей, — сказал я, протягивая ему сигарету и закуривая сам.

Он спросил, хитро прищурившись:

— А откуда вы знаете, можете ли платить мне такие деньги?

Я улыбнулся.

— Признаться, я не был в этом уверен, пока вы не приняли мое предложение.

Он тоже улыбнулся, но тут же согнал улыбку с лица. Теперь он стал сама деловитость.

— Прежде всего нам необходимо срочно созвать заседание совета директоров и официально избрать вас президентом компании. В этом плане у нас могут возникнуть какие-либо осложнения?

Я покачал головой:

— Думаю, нет. Отец не любил делиться. Девяносто процентов акций записаны на его имя и, согласно завещанию, должны перейти ко мне в случае его смерти.

— У вас есть его копия?

— Нет, но она должна быть у Дэнби. Он вел всю отцовскую канцелярию.

Я нажал кнопку звонка, и в кабинет вошел Дэнби.

— Принесите мне копию завещания моего отца, — приказал я.

Спустя минуту оно лежало у меня на столе в голубой нотариальной папке. Я подвинул ее к Макалистеру. Он быстро пролистал его.

— Все в порядке. Акции действительно завещаны вам. Необходимо как можно быстрее оформить наследование.

Я вопросительно взглянул на Дэнби, который поспешно сказал:

— Оригинал хранится в Рено у судьи Гаскелла.

— Позвони ему и попроси прибыть сюда немедленно. А потом обзвони членов совета директоров и скажи, что я устраиваю заседание завтра утром в моем доме. За завтраком.

Потом я снова повернулся к Макалистеру:

— Теперь все, Мак? Я ничего не забыл?

— На данный момент все. Правда, остается еще немецкий контракт. Я мало что знаю, но ваш отец считал его очень перспективным. Какой-то новый вид продукции. Кажется, он называл его пластмасса.

Я раздавил окурок в пепельнице.

— Возьмите у Дэнби папку по этому делу, просмотрите и кратко изложите мне все перед завтрашним заседанием. Я встану в пять.

В глазах Мака появилось какое-то странное выражение. Потом я понял, что вижу. Уважение.

— Я буду у вас в 5.00, Джонас. Что-нибудь еще?

— Захватите у Дэнби список остальных держателей акций. Думаю, мне следует знать их до совещания.

Уважения во взгляде адвоката прибавилось.

— Да, Джонас.

Когда дверь за ним закрылась, я взглянул на Неваду.

— Ну, что ты на все это скажешь?

Он выплюнул кусочек прилипшей к губе папиросной бумаги:

— По-моему, старик спит совершенно спокойно.

Это напомнило мне то, о чем я чуть было не забыл. Я подошел к дивану и приподнял край одеяла. Глаза отца были закрыты, губы сурово сжались. На правом виске появилось голубоватое пятно, уходившее под край волос. Наверное, то самое кровоизлияние.

Где-то в глубине сознания гнездилась мысль, что надо бы поплакать, но слезы упорно не шли. Он бросил меня слишком давно, в тот самый день, когда швырнул Неваде.

Дверь позади открылась. Я опустил плед и обернулся. Это опять был Дэнби.

— Вас хочет видеть Джейк Платт, сэр.

Джейк был управляющим завода, благодаря которому крутилась вся машина. Видно, известие о смерти отца уже облетело завод.

— Пусть войдет, — сказал я.

В дверях мгновенно появился Джейк, огромный, тяжеловесный. Даже шаги у него были тяжелые. Он вошел в кабинет, протягивая руку.

— Я только что получил печальное известие. Какая потеря для всех нас. — Он сделал скорбную мину. — Ваш отец был великим человеком. Воистину великим.

«А ты — великий актер, Джейк Платт», — подумал я, а вслух произнес:

— Спасибо, Джейк. Мне приятно знать, что у меня за спиной такие люди, как вы.

Он гордо расправил плечи, а голос его понизился до конфиденциального шепота:

— На заводе уже все об этом говорят. Может, мне им что-нибудь сказать? Вы ведь знаете этих мексиканцев и индейцев. Они дергаются. Их надо бы немного успокоить.

Я посмотрел на него. Наверное, он прав.

— Неплохая мысль, Джейк. Но, думаю, будет лучше, если я сам поговорю с ними.

Джейк должен был согласиться, даже если ему это и не понравилось. Такую уж он вел политику: никогда не перечить хозяину.