Гейл Линдз

Операция «Маскарад»

Часть первая

Лиз Сансборо

Глава 1

Прошлое ускользало от нее. Однажды утром она проснулась и обнаружила в комнате какую-то странную мебель. Некий мужчина сказал ей:

— Это все ваше. Разве вы не помните?

— Нет. — Где-то в глубине ее глаз безжалостно пульсировала боль.

— Вы вспомните, — произнес мужчина. — Скоро вспомните, я обещаю. Отдыхайте, моя милая красавица.

Ее физические страдания отхлынули, но с ними пропали и силы. Руки тряслись, дрожали губы. Она никому не открывала дверь, не отвечала на телефонные звонки, совершенно утратив интерес к окружающему миру. Если не считать голоса мужчины, она жила в тишине, стараясь понять, кто же она такая.

Незнакомец давал ей лекарства, кормил, словно ребенка, раздевал и купал под душем. Она была беспомощной. От целого мира остались только находившийся рядом мужчина да еще ощущение разрывающей душу потери.



Она не вставала с постели, желая лишь одного — забыться сном. Время словно остановилось.

Мужчина регулярно давал ей разные таблетки. Когда она почувствовала себя лучше, он сказал, что его зовут Гордон.

— Разве ты меня еще не вспомнила, Лиз, дорогая?

— Мне жаль… — Она замолчала, потеряв мелькнувшую мысль, забыв нужные слова.

Солнечный свет струился через окно. Свежий соленый ветер слегка колыхал полы ее ночного халата. Хватаясь за мебель, она с трудом прошлась по комнате.

— Вы Гордон?

— Да, дорогая.

— Вы говорили, что меня зовут Лиз.

— Лиз Сансборо. — Он довольно усмехнулся. — Теперь вы уже скоро станете сама собой.

Лиз Сансборо. Это имя снова и снова звучало в ее сознании. Ей казалось, что она слышит его постоянно, словно биение сердца.



Наконец наступил день, когда Лиз смогла самостоятельно одеться.

— Гордон, что со мной случилось? — спросила она.

— Это произошло восемь-девять недель тому назад, — ответил он. — Вы поскользнулись, сорвались со скалы и упали на камни прямо у линии прибоя. Это было ужасно, дорогая. Вы ничего не сломали, но ушибли голову.

Она поморщилась.

— У вас было сотрясение, а потом что-то вроде воспаления мозга. Доктор говорит, что так бывает. Я имею в виду воспаление мозговых тканей после травмы головы. Воспаление вызвало амнезию.

— Амнезию, — тупо повторила она. — Ну конечно же, у меня амнезия.



Проснувшись в поту, охваченная ужасом, она увидела в утреннем полумраке какого-то мужчину.

— Вы помните меня, Лиз? — Высокий, мертвенно-бледный человек подошел к ней, держа в руке нечто похожее на небольшой чемодан.

— Да… кажется. Кто…

— Я ваш врач. Меня зовут Аллан Левайн.

Голос звучал дружелюбно. Человек поставил чемодан и улыбнулся.

— Я не заходил к вам несколько дней. — Он измерил ей пульс и кровяное давление. — То, что вы проснулись, почувствовав в комнате чье-то присутствие, показывает, насколько живее вы стали реагировать на окружающее. Кажется, дело идет на поправку.

Затем гость начал слушать сердце. Он не переставал улыбаться, но при этом производил осмотр так, будто разглядывал в микроскоп мошку. Ей это не очень понравилось.

— Когда я смогу вспомнить свое прошлое?

— Трудно вот так сразу ответить. Постарайтесь не волноваться по этому поводу. — Он отложил стетоскоп. — У меня для вас есть кое-какие приятные новости. Во-первых, вы поправились настолько, что с сегодняшнего дня я буду приходить всего раз в неделю. И во-вторых, я сокращаю вам медикаментозный курс до одной таблетки в день.

— Что это за таблетка? — Обилие принимаемых лекарств вызывало у нее отвращение.

— Ваш антидепрессант. Некоторое время вам еще придется его пить.

— Но я не чувствую себя подавленной.

— Разумеется. Но если вы прекратите его прием, химические процессы в вашем мозгу выйдут из-под контроля и превратятся в диких зверей, как и раньше. Вам будет грозить рецидив, и в этом случае я не могу гарантировать положительного исхода. Так что подумайте, прежде чем принимать решение.

К ней вернулось воспоминание о безжалостной боли и наводящем ужас хаосе, терзавших сознание.

— Нет, нет, я не хочу чувствовать это снова, — подавленно выдавила она из себя.



Они гуляли с Гордоном, и постепенно к ней возвращались силы.

Во сне и наяву ее терзали воспоминания о минувшем. Какие-то обрывки событий, люди, очень много людей. Но в этих видениях она не видела себя.

Она обвела взглядом темную спальню. Этой комнаты она не помнила.

Она встала и вышла в гостиную.

— Где мы находимся?

Гордон привстал с дивана, спросонья протирая глаза.

— Лиз? Что-нибудь случилось? — Он включил лампу и посмотрел на часы. — Сейчас всего пять!

— Где мы находимся? — повторила она свой вопрос.

Он внимательно посмотрел на нее:

— В Санта-Барбаре. Это в Калифорнии.

Она повернулась, разглядывая легкую удобную мебель, книжные завалы, венецианские занавеси, не пускающие в комнату рассвет. Это была гостиная. Ей были известны еще три комнаты — кухня, ванная и спальня, в которой она спала. Гордон спал в гостиной на диване.

Она взмахнула руками, обвела взглядом все вокруг:

— Я знаю, вы говорили мне об этом. Но что это за место?

— Ваш дом. Мы прожили здесь два года. Вы и я. — Он сделал паузу, затем мягко добавил: — Ты помнишь, дорогая?

Она тяжело опустилась в кресло-качалку:

— Мы были любовниками?

— Ты что-нибудь имеешь против? — спросил он с улыбкой.

Она окинула взглядом его высокую фигуру и внимательно посмотрела на помятое после сна лицо. Он был рослый, мускулистый, с волнистой каштановой шевелюрой. Нижняя часть лица была четко очерчена. Симпатичный и крепкий, этакий ковбой из старых добрых вестернов. Все это ей нравилось, но сейчас гораздо важнее было другое. Необходимо, просто жизненно необходимо, чтобы он был постоянно здесь. У нее не было прошлого, и этот человек являлся связующим звеном между ней и неизвестным миром, исчезнувшим из ее памяти.

— Разумеется, я ничего не имею против, — сказала она, улыбаясь ему в ответ. Неожиданно она почувствовала себя лучше. — Но все для меня так ново — ты, я, этот дом. Все. Я проснулась оттого, что поняла одну смешную вещь. Я не помню, где жила, но помню, как завязывать шнурки, готовить и даже как программировать видеомагнитофон. Как я могу знать это и ничего не знать о своей прошлой жизни?

— Хороший вопрос. Давай-ка пойдем прогуляемся.

— В такую рань?

— Я тебе все объясню.



Воздух был напоен летними ароматами. На улицах Санта-Барбары в это раннее утро царила тишина. Высокие пальмы четко выделялись на бледном небе. Гордон и Лиз пошли по извилистой тропе через Элис-Кек-парк.

— Итак?.. — нетерпеливо начала она.

— А, я вижу, ты не забыла.

— Вряд ли я могу забыть то, что сейчас имеет первостепенное значение.

— Конечно. Но мне известно не так уж много… только то, что сказал доктор Левайн.

— И что же это?

— Существует два вида памяти — функциональная и событийная. Что такое функциональная память, ясно из ее названия. Она охватывает выполнение каких-то конкретных задач, определенных действий на основе механических навыков. Речь идет о таких вещах, как приготовление пищи, вождение машины, завязывание шнурков, программирование видеомагнитофона. Событийная память хранит сведения о том, что тебя окружает и что с тобой происходит. В ней содержатся ответы на вопросы типа — кто, что, где, когда и почему. Твое отношение к предмету, вещи, событию, пространству. В ней — твоя личность. То, что случилось с тобой, типично для людей, страдающих амнезией. Потеря всей событийной и отчасти функциональной памяти. Возможно, в течение какого-то времени мы не сможем узнать точно, что именно ты утратила.

— Значит, именно поэтому я умею читать, но не могу вспомнить ни одной книги, которую прочитала до этого, не могу припомнить даже, почему захотела ее прочесть. Знаешь, мне не удается припомнить ничего о несчастном случае.

Лиз подставила лицо дующему с моря ветру и ускорила шаги. Она чувствовала, как некая странная, неведомая сила, таящаяся глубоко внутри нее, заставляет ее мчаться вперед, словно одним лишь физическим усилием она могла излечить свое сознание и вернуть свою душу.

Гордон не отставал. Резкий ветер пронесся над крытыми красной черепицей домами Санта-Барбары, шурша в листьях гибискуса и пальм, в воздухе был привкус лета и соли. Гордон сказал ей, что сейчас июль.

Вопросы возникали один за другим.

Кто она на самом деле? Не только по имени, а как личность. Откуда она? Как долго она прожила в Санта-Барбаре? Замужем ли она? Есть ли у нее дети? Кто ее родители? Где она работала? Каким человеком она была?

Кто? Где?

Она спросила обо всем этом Гордона, и он вытащил откуда-то альбом с выцветшими фотографиями. Они уселись рядом в столовой.

— Как ты знаешь, тебя зовут Элизабет Сансборо, — сказал он, и она энергично кивнула. — Лиз, не так ли? Ты родилась в Лондоне и выросла на Шофилд-стрит в Челси. Это звучит знакомо?

— Англия? — Она резко качнула головой. — Нет, черт возьми!

— Не волнуйся, дорогая.

Что-то было не так.

— Почему у меня нет английского акцента?

— Единственное, что я знаю, это то, что ты подражала отцу, а у него, как ты увидишь через минуту, был американский акцент, ты мне сама рассказывала.

Он раскрыл альбом и указал на моментальный снимок на первой странице. Снимок изображал ряд живописных домов, образующих узкую улицу. Уютные четырехэтажные особняки с колпаками дымовых труб на крышах были обнесены черными заборами из кованого железа. У одного из домов стояла маленькая девочка в строгом шерстяном костюме и туфлях с перепонкой на низком каблуке. Она держала за руку улыбающегося мужчину в элегантном пальто.

— Это твой отец, Хэролд Сансборо, — сказал Гордон. — А это дом, в котором ты выросла. Отец работал в Англии на американские компании, но, женившись на Мелани Чайлдз, окончательно поселился в Лондоне. Вот смотри, на следующей фотографии твоя мать. Не правда ли, она настоящая красавица?

Мелани Чайлдз Сансборо в возрасте двадцати с небольшим лет внимательно смотрела в будущее с большого портрета. Лиз была совершенно на нее не похожа. У Мелани были тонкие черты лица, изящный нос и влажные голубые глаза. Жемчужина на тонкой цепочке украшала шею.

Лиз с облегчением улыбнулась. Она жадно смотрела на своих родителей. Это были реальные люди, реальное, осязаемое прошлое, обещающее выздоровление.

— А чем занималась моя мать?

— Она была просто домохозяйкой. — Гордон перевернул несколько страниц и указал на детские фотографии Лиз: вот она в Гайд-парке, верхом на пони на озере в Бэттерси-парке, она катается в лодке вместе с родителями. На других снимках семья была заснята на отдыхе во Франции и во время летних посещений Нью-Йорка, куда отец Лиз ездил на ежегодные деловые совещания.

На последней фотографии Лиз, внезапно превратившаяся в длинноногую девушку, была запечатлена стоящей между своими счастливыми родителями. Она была похожа на отца.

Лиз отвела взгляд от альбома и глубоко вздохнула. Затем снова посмотрела на старую фотографию, изображавшую ее в возрасте, когда ей было около двадцати. Да, это была она, но в то же время и кто-то совершенно незнакомый.

Она унесла альбом в спальню и долго всматривалась в зеркало, потом стала разглядывать молодую женщину на фото, рослую, длинноногую, с высоким лбом и крупным носом. Лиз приблизила снимок к глазам: да, так и есть. Мизинец левой руки девушки на фотографии был искривлен.

Она вытянула левую руку и бросила взгляд на свой мизинец. Он выглядел точно так же.

— Ты сломала его в детстве, — сказал Гордон, стоящий в дверном проеме, — во время катания на коньках. Он так и не сросся правильно.

— О да. Он до сих пор иногда побаливает.

Лиз обратила внимание на густые золотисто-каштановые волосы изображенной на снимке молодой женщины и черную родинку над правым уголком ее рта. Она посмотрела в зеркало и потрогала такую же приметную родинку на собственном лице.

Лиз и молодая женщина на фото ничем не отличались друг от друга. Они были одним и тем же человеком — ею.

Внешность не была утонченной, но яркой, бросающейся в глаза. Со странным ощущением отстраненности Лиз поняла, что красива и что по какой-то причине это важно.

— Тогда тебе было восемнадцать и ты отправилась в Кембридж, — сказал Гордон.

— В университет? Я там училась?

— На сегодня хватит.

— Но мне нужно знать…

— Скоро ты все узнаешь. Очень скоро.

Ее это не устраивало.

— Но что я за человек? Кто я такая? Чем я занимаюсь — учу детей в школе, граблю банки? Кем я стала?

Гордон покачал головой:

— Мы должны все делать правильно, дорогая. Доктор предупредил меня. Я буду ждать до тех пор, пока ты не попросишь дать тебе определенную информацию, ты будешь узнавать все понемногу, чтобы не вызвать перегрузку. Не забывай: ты едва не умерла от воспаления мозга. Твое сознание восстанавливается, но мы не можем его подгонять. Прошлое должно разворачиваться перед тобой постепенно и последовательно. Со временем все образуется.

Он ободряюще поднял кверху большой палец и направился в кухню.

Лиз листала страницы, изучала фотографии. Внезапно у нее возник еще один вопрос. Если Гордон должен ждать момента, когда она захочет получить информацию, почему он отказался продолжить свой рассказ, когда она его об этом попросила? Чем объяснить, что он боялся ее «перегрузить»… Значит, есть что-то такое, что беспокоит его, нечто, что должно беспокоить и ее?



— Лиз! Что ты делаешь?

Гордон пересек гостиную, где царил беспорядок, и подошел к столу, за которым она сидела. К ее столу — во всяком случае, он заставил ее в это поверить.

— Кто такая Сара Уокер? — спросила она, взмахнув перед ним пачкой бумаг.

Его суровое лицо выражало смесь гнева и озабоченности.

— Доктор сказал…

— Мне наплевать, что сказал доктор. Это моя жизнь. Я имею право знать, кто я и что я собой представляю!

Гордон наклонился над столом, его нижняя челюсть выдвинулась вперед.

— Черт возьми, Лиз! Еще слишком рано!

— Для чего рано, Гордон? Для чего?

Он склонился вперед еще на дюйм. Лицо внезапно налилось кровью, глаза засверкали. Она привыкла видеть его приветливым, но этот гнев и тревога словно преодолели какую-то преграду внутри нее. Все равно ей необходимо было знать. Она швырнула бумаги на стол:

— Прости, что я расстроила тебя, Гордон, но Сара Уокер… Кто она? Мне надо это знать. Понимаешь, я нашла эти журнальные статьи в ящике стола. — Статьи полетели на стол вслед за всем остальным. — Кажется, они озаглавлены «Пелена слез». Эти статьи были опубликованы в журнале под названием «Ток» и подписаны Сарой Уокер. Я просмотрела файлы в памяти компьютера, и мне кажется, что и этот компьютер, и этот стол принадлежат ей. Ни в ящиках стола, ни в файлах нет ничего, связанного с моим именем. Ничего!

Гордон втянул в себя воздух, пытаясь успокоиться, и отступил назад.

— Меня предупреждали, что это будет непросто, — сказал он. — Но, черт возьми, неужели ты не можешь немного подождать?

— Нет. Так или иначе, но мне надо все выяснить.

— Сначала я должен позвонить доктору Левайну, и, если он разрешит, у меня будут развязаны руки. Ведь он спас тебе жизнь, Лиз, и заботится о тебе.

— Даже если он не разрешит, я не остановлюсь. Я не могу. Мне нужно заполнить пустоту, которая когда-то была моей жизнью. Что еще я могу найти такого, что ты не захочешь мне объяснять? Письма, сувениры, другие фотографии…

Прежде чем она успела закончить, Гордон был у телефона и набирал номер. Потом он долго разговаривал с доктором, наконец кивнул и повесил трубку.

— Доктор говорит, — сказал Гордон, — если ты настроена так решительно, то скорее всего сможешь справиться.

— Конечно, смогу.

Она прошла за ним в коридор к стенному шкафу, чувствуя облегчение оттого, что перестала на него сердиться. Ведь она считала, что обязана Гордону гораздо в большей степени, чем доктору.

— Да, но он все же хочет, чтобы я помог тебе пройти через это, — сказал он, вытаскивая с верхней полки шкафа целую кипу толстых папок, еще один альбом с фотографиями и две видеокассеты.

— Спасибо. — Лиз, волнуясь, взяла материалы и направилась к дивану. Гордон сел рядом, и она открыла альбом на первой странице. Там было фото, на котором она и ее родители стояли у величественной старинной церкви со шпилями и контрфорсами.

— Узнаешь? — спросил он. — Это церковь Королевского колледжа в Кембридже.

Ответить Лиз не успела. Комната наполнилась оглушительно громкими, беспорядочными звуками. Одновременно на ковер посыпались куски разбитого вдребезги окна. Стол рядом с Лиз словно взорвался, лампа перевернулась и лопнула. Это были автоматные очереди.

— Лиз! На пол! — крикнул Гордон.

Она бросилась на ковер. Вторая очередь прошила комнату, круша дерево, стекло, штукатурку. Неожиданно Гордон оказался рядом с Лиз. Он выхватил пистолет, затем достал другой из-под дивана. Один из них он сунул ей в руку. Пистолет был огромный. «Автоматический», — подумала она.

Откуда ей знать, что он автоматический?

— Возьми! — приказал он.

— Я не знаю, как…

— Знаешь. Бери!

Она сжала рукоятку. Ощущение было… знакомым.

Кто она такая?

Глава 2

Неожиданно наступила тишина. На полу в беспорядке лежали куски обвалившейся штукатурки, и разбитого стекла. Известковая пыль, густой пеленой застилавшая все свободное пространство комнаты, затрудняла дыхание.

Еще одна очередь хлестнула через окно.

— Они стреляют с противоположной стороны улицы, стараются прижать нас к полу. — В голосе Гордона чувствовалась напряженность.

— Почему, Гордон? Кто они такие? И кто мы?

Дом содрогнулся от взрыва.

— Лиз! Осторожно…

Входная дверь, сорванная с петель, пролетела через комнату, сшибая в стороны стол и стулья. Трое ворвались в комнату через зияющий дверной проем. Гордон открыл огонь из положения лежа. Одного из нападавших отбросило пулями за порог. Двое других залегли по обе стороны входа. Короткая очередь вспорола диван.

— Лиз! — снова крикнул Гордон.

Она видела, как нападавший, находившийся справа, быстро исчезает из ее поля зрения. Он полз на локтях, черный короткоствольный автомат с торчащим сбоку магазином лежал на сгибе руки. Лиз машинально повернулась в тот момент, когда голова показалась по другую сторону дивана. Он не отрываясь смотрел Лиз прямо в глаза своим ничего не выражающим взглядом.

Незнакомец привстал на колени, ствол его оружия был направлен на Лиз. Еще мгновение, и ее не станет…

Она первой нажала на спусковой крючок.

Пистолет в ее руке дернулся вверх, в то же мгновение ее висок прорезала острая боль, и Лиз решила, что убита, но вдруг увидела, как на груди стоящего на коленях человека расползается красное пятно, красные струйки текут изо рта по подбородку, а сам он валится тряпичной куклой назад, к стене.

В комнате неожиданно появился еще кто-то и мощным ударом отправил на пол третьего нападавшего.

— Присмотрите за Гордоном! — послышался чей-то крик.

Лиз обернулась. Гордон, весь в крови, беспомощно распластался на полу. Внезапно чьи-то руки подняли ее на ноги и потащили к выходу.

— Гордон! — вскрикнула она.

— Мы позаботимся о нем, — сказал кто-то. — Быстрей, быстрей! Давай!

Лиз тащили через коридор к черному ходу. Она отчаянно упиралась.

— Господи, да мы же свои, Сансборо!

— Некогда сейчас объяснять. Давайте ее сюда!

Трое сволокли ее с лестницы и втолкнули в поджидавший рядом автомобиль. Хлопнула дверца, и машина с визгом сорвалась с места, оставляя в воздухе запах горелых покрышек. Свернув на Мичелторена-стрит и направившись в сторону центра, они вынуждены были объехать стоящий поперек проезжей части искореженный автомобиль.

Послышалось завывание сирен. Несколько полицейских машин летело по Гарден-стрит к ее покинутому дому.

Нырнув в лабиринт узких улочек Ривьеры и одолев крутой подъем, машина ринулась вниз, в долину. Лиз понятия не имела, где находятся она и ее спутники. Они с Гордоном никогда здесь не были.

Наконец автомобиль затормозил у дома, укрывшегося в пустынном каньоне. Незнакомцы проводили Лиз в тесную, с зарешеченными окнами комнату, вся обстановка которой состояла из стола и кровати. Здесь ее оставили одну. Дверь закрылась, и она услышала, как в замке повернулся ключ.

Комнату заполнили длинные, чернильной густоты тени. Лиз казалось, что она находится здесь уже несколько часов. Ее мутило, не давали покоя мысли о Гордоне. Что с ним, жив ли он? А что с тем человеком, в которого она стреляла? Неужели она убила его? Наконец, кто были те люди, которые сказали, что они «свои»? Если они свои, то почему заперли ее одну в этой комнате, ничего не объяснив?

Да, эти люди спасли ее от других, тех, кто напал на ее дом, и они знали Гордона или по крайней мере его имя. И все же…

Она услышала звук отпираемого замка, и в комнату вошел немолодой худощавый человек с седеющими волосами и добрым лицом. В руках у него был поднос с бутербродами и молоком.

— Почему меня здесь заперли? — спросила она.

— Мне очень жаль, Лиз, но у нас просто не было времени для объяснений. Да и потом, вы бы пока еще ничего не поняли. Мы боялись, что вы попытаетесь сбежать. А здесь безопасно. Вам надо поесть, и мы послали за…

— Где Гордон? Что с ним? Он тяжело ранен?

— Он в больнице. Я не знаю, насколько серьезно его ранение, но выясню это, как только смогу.

— А что с тем, в которого я стреляла?

— Мертв. Чистая работа.

Она прикрыла глаза, чувствуя приступ тошноты.

— Вы вынуждены были застрелить его, Лиз, иначе он убил бы вас.

Справившись с тошнотой, она с трудом приподняла веки:

— Вы из полиции?

— В каком-то смысле да. Мы послали за вашим врачом, он скоро будет здесь. А теперь поешьте, хорошо?

Лиз думала о Гордоне и об убитом ею человеке, аппетита не было. Но она все же взяла бутерброд и впилась в него зубами.



— Лиз, вы в порядке? — В комнату быстро вошел доктор Левайн, на его худом лице лежала тень беспокойства. Он включил верхний свет, вынул из чемодана стетоскоп и осмотрел ее. — Мне сказали, дело было серьезное.

— Что это были за люди? Почему они хотели нас убить?

— Боюсь, что они охотились только на вас, Гордон им вряд ли был нужен. Конечно, вам необходимо выяснить суть происшедшего. Но предупреждаю: если вы сразу узнаете о себе всё, это может вас травмировать. Так что, давайте подождем до завтра.

Доктор вышел и тут же вернулся с теми материалами, которые она начала изучать еще в доме. Лиз с благодарностью взяла их. В комнату опять вошел худощавый седеющий человек, тот, что принес ей поесть; он вкатил в комнату телевизор и видеомагнитофон на специальном столике.

— Известно ли что-нибудь о Гордоне? — еще раз поинтересовалась она.

— Извините, Лиз, — окликнул ее Аллан Левайн, стоявший у входа. — Я объяснил все, что касается вашего лечения, охранникам. Они принесут одежду и все необходимое для того, чтобы вы могли привести себя в порядок. Вы можете доверять им. Должны ли они по-прежнему запирать вас?

Она посмотрела на фотоальбом, видеокассеты и папки, лежащие у нее на коленях, и отрицательно покачала головой. Доктор вышел. На этот раз звука запирающегося замка не последовало.



За окном комнаты на черном небе ярко мерцали звезды. Лиз подошла к столу и зажгла лампу, затем взяла первую папку и погрузилась в чтение.

Как выяснилось, она изучала проблемы внешней политики и международных отношений в Кембридже, и у нее был возлюбленный. В альбоме Лиз нашла десятки фотографий, на которых была заснята вместе со смуглым молодым человеком. У юноши были серьезное лицо, угольно-черные глаза и волосы. Его звали Хусейн Шахид Нун, и он принадлежал к одной из наиболее известных пакистанских семей. Во время поездки домой, целью которой было сообщить о серьезных намерениях в отношении Лиз, Хусейн отправился на своем спортивном самолете в короткое путешествие, которое очень развлекало его. На этот раз случилось несчастье: самолет разбился, и Хусейн погиб.

Сидя в комнате в полной тишине, Лиз честно старалась вспомнить хоть что-нибудь о своей юности, но не могла. Вероятно, она любила Хусейна, и потеря этого человека была для нее трагедией. Но что такое любовь? Теперь она любила Гордона, однако… Волей обстоятельств Лиз была лишена романтических воспоминаний об этом чувстве из ее прошлой жизни, и теперь бесплодные попытки воссоздать былое приносили лишь отчаяние.

Когда она училась в Кембридже, были убиты ее родители. Как обычно, отец приехал в Нью-Йорк на ежегодное совещание и взял с собой мать. Там, в Нью-Йорке, они стали жертвами уличного грабежа и погибли. При мысли о родителях, которых она не помнила, Лиз почувствовала приступ боли. Боже мой, сколько же понадобится времени, чтобы восстановить прошлое и снова ощутить потерю этих людей как трагедию?

Еще какое-то время она сидела, думая о родителях, которых не помнила. Затем глубоко вздохнула и опять принялась читать. Новый повод для эмоциональной встряски не заставил себя ждать.

Через год после смерти родителей Лиз вышла замуж за американца, веснушчатого, мускулистого блондина, внешность которого с первого взгляда внушала доверие.

Гэррик Ричмонд обучался в Кембридже как фулбрайтский стипендиат. В альбоме было очень много их совместных фото. На всех Гэррик улыбался, излучая радостное и энергичное обаяние. Когда Лиз с ним познакомилась, ей исполнился двадцать один год. Она приняла американское гражданство, а затем они с мужем переехали в Виргинию, где он работал на Центральное разведывательное управление. Это была опасная работа, и Гэррик Ричмонд… погиб, выполняя задание в Ливане.

Она закрыла альбом и папку. Темная удушающая волна накрыла ее: погиб еще один человек, к которому она испытывала теплые чувства. Неужели это случалось со всеми, кого она любила? Быть может, над ней висело какое-то проклятие? Потеряв память, она могла лишь размышлять об этом и испытывать страх. Теперь ей казалось, что близкие ей когда-то люди никогда не жили да и сама она никогда не жила.

Она подошла к кровати. Человек, потерявший память, не может быть самим собой, потому что не знает, кто он, подумала Лиз. У него нет лица, нет прошлого, сформировавшего его, на основе которого можно было бы делать какие-то выводы. Нет опыта прошлых эмоций, с которыми можно было бы сравнить новые. Чувствовать гнев и горе и думать, думать. Все замкнулось, и, казалось, нет выхода из этого порочного круга.

Ее звали Лиз Сансборо, и она была тридцатидвухлетней вдовой. Если не считать Гордона, все, кого она любила, мертвы. Она лежала на кровати в незнакомой комнате и оплакивала свое одиночество и всех тех, кого она потеряла и кого не помнила.



После гибели Гэррика Лиз тоже стала агентом ЦРУ. Ее досье как сотрудника агентства было в следующей папке. Подготовка проходила в штате Виргиния, в лагере Кэмп-Пиэри, который называли «фермой». В досье подробно перечислялась аппаратура, на которой ее проверяли, описывались ее навыки в работе с шифрами и мастерство в дзюдо, результаты экзаменов по стрельбе. Она хороший стрелок… или была им. Неудивительно, что Гордон настоял на том, чтобы она взяла в руки оружие.

Лиз вставила кассету в видеомагнитофон. Судя по наклейке, запись была сделана одним ее другом лет пять назад в ее лондонской квартире. Квартира была маленькая, с такой же мебелью, какой теперь был обставлен ее дом в Санта-Барбаре. Когда камера взяла ее крупным планом с книгой в руках, Лиз увидела искривленный мизинец на своей левой руке.

Эта кассета не помогла ей. Она ничего не вспомнила.

Вторая кассета была выполнена ЦРУ. Лиз заснята во время выполнения задания по наружному наблюдению в Потсдаме, поднимающей контейнер с закладкой в Зальцбурге, выслеживающей кого-то в какой-то темной аллее в Вене. В конце пленки она смотрела в объектив камеры снизу вверх из венских сумерек, рисующий свет фонаря обрамлял лицо. Это было ее лицо, вплоть до такой заметной родинки над верхней губой.

Если верить досье, она работала главным образом в Лондоне, поскольку очень хорошо знала этот город, но в то же время ей приходилось выполнять задания во многих странах Западной Европы. Три года тому назад ее направили в Лиссабон встречать курьера. Свидание не состоялось: курьер был убит за несколько секунд до того, как должен был встретиться с Лиз. Застреливший его киллер по кличке «Хищник» выстрелил и в нее, а затем скрылся, решив, что она тоже мертва.

Просто чудом медики из ЦРУ спасли ее жизнь. Затем отправили в отставку и поселили в Санта-Барбаре как журналистку по имени Сара Уокер.

Сара Уокер!



Итак, стол в том доме все-таки принадлежал ей. Она представила себя Сарой Уокер, журналисткой, работавшей на какой-то журнал. Имя казалось ей знакомым, но эмоция не подтверждалась воспоминанием.

Она с горечью подумала о том, что ее приняли за мертвую. В каком-то смысле она действительно умерла. Мертва память, значит, большая часть ее личности не существует.

Неужели все эти события происходили именно с ней?

На последней странице папки была фотография, где ее засняли вместе с Гордоном. Они стояли на пляже в купальных костюмах, крепко обнявшись, а позади них была видна линия прибоя, бившегося о золотой песок. Лиз внимательно рассмотрела снимок, затем перевернула его. На обороте было написано, что фотография сделана год назад на Хендриз-Бич.

Оба выглядели счастливыми.

Лиз все еще изучала фото, когда услышала, как открывается дверь. Она резко обернулась и увидела Гордона. Он был бледен, плечо плотно забинтовано, рука на перевязи.

Лиз подбежала к нему и обняла.



Они сидели рядом на кровати в крохотной комнатке.

— Я работала на ЦРУ. Ты знал об этом?

— Да, Лиз.

— Значит, ты тоже из ЦРУ.

— Поэтому мы с тобой и познакомились. Мы называем ЦРУ «фирмой» или «агентством», но чаще просто «Лэнгли».

— Ты знаешь людей, которые нас спасли? Кому принадлежит этот дом?

— Они тоже из ЦРУ, — улыбнулся Гордон. — А этот дом — одна из наших явок.

— Но почему мы жили вместе в Санта-Барбаре? Ведь у тебя была своя работа, свои задания?

— Даже у агентов есть личная жизнь, дорогая. Я то уезжал, то приезжал, но Санта-Барбара стала для меня домом. Ты стала для меня домом. Понимаешь?

Он поднял левую кисть. На безымянном пальце было широкое золотое кольцо.

Лиз вспомнила, что уже видела его, но как-то не придала этому значения.

— Мы женаты?

— Официально нет. Это не в нашем стиле.

Из кармана рубашки он вынул кольцо поменьше, осторожно осмотрел его, потом с улыбкой взглянул ей прямо в глаза:

— А это твое.

Она посмотрела на свою левую руку, на безымянном пальце которой не было даже следа от кольца.

— Ты уже вручал мне его… раньше?

— Да. Мы обменялись кольцами, когда я поселился у тебя. Но в больнице мне его отдали. Там опасаются краж, особенно если речь идет о пациенте, который без сознания. Потом, когда выяснилось, что у тебя амнезия, я подумал, что не имею права надеть его тебе на палец. Возьми его, дорогая.

Золотой кружочек увесисто лег на ее ладонь.

— Когда ты упала и получила сотрясение мозга, — мягко продолжал Гордон, — я не мог тебя покинуть. Моим заданием стало помочь тебе выкарабкаться.

Лиз чувствовала, как сильно он желает, чтобы она надела кольцо, но у нее не было сил. В инстинктивном нежелании сделать это был какой-то скрытый смысл, который она не могла толком уловить.

Лиз опустила кольцо в карман и переменила тему разговора.

— «Хищник» — очень неприятная кличка, звучит зловеще. Кто он такой, Гордон?

В его глазах мелькнуло недовольство, он понял ее решимость идти до конца.

— Он наемный убийца, работает по всему миру, причем кличка вполне соответствует репутации. Никто не знает, кто он на самом деле, нет ни одной его фотографии. Предполагают, что он убивает любого, кто может его узнать. Именно поэтому с тобой случилась эта история в Лиссабоне. Он решил, что ты его видела, и поэтому счел необходимым тебя убрать.

— Расскажи мне о Хищнике все, что знаешь, — попросила Лиз, заглядывая в его бледное лицо.

Гордон встал и подошел к зарешеченному окну. Он поглядел в темное стекло так, словно мог видеть не только прошлое, но и будущее.

— Поверь, вот уже тридцать лет Лэнгли делает все возможное, чтобы нейтрализовать его. — Гордон отвернулся от окна, лицо его помрачнело. — И не только Лэнгли. Все разведслужбы по обе стороны «Железного занавеса» стараются добиться этого, причем сейчас больше, чем когда бы то ни было. Он — некая постоянная зловещая сила в нашем быстро меняющемся мире. Хищник безжалостен, он профессионал самого высокого класса и совершенно независим. Его интересуют только деньги. По слухам, настоящее имя этой бестии — Алекс Боса, но мы не смогли получить подтверждения этой версии. Мы не знаем ни места его рождения, ни национальности его родителей, неизвестно также, учился ли он где-нибудь и сколько ему лет. В довершение мы не имеем представления, как он выглядит, поскольку, как я уже тебе объяснил, он убивает любого, кто может его опознать.

— Если я его видела, почему я не описала его внешность?

— Судя по всему, ты видела только его силуэт, но ему показалось, что ты разглядела гораздо больше. Поэтому он и выстрелил. Когда его пуля угодила в тебя, ты сразу же потеряла сознание, а крови натекло столько, что ты действительно выглядела как труп.

Сердце ее сжалось.

— Мне повезло. — Она вздрогнула.

— Еще как! Как раз в тот момент, когда он направлялся к тебе проверить, действительно ли тебя прикончил, на той самой аллее его чуть не накрыл полицейский патруль. Если бы не это, он успел бы определить, что ты еще жива. Мы сразу же поняли, что это был Хищник, и на следующий день получили подтверждение этой версии из наших источников.

Лиз вздрогнула. Гордон мрачно смотрел на нее. Она оглядела его бледное лицо, забинтованное плечо и руку на перевязи, вспомнила неожиданное дерзкое нападение на ее дом и мгновенные ответные действия ЦРУ по ее спасению. Из отдельных кусочков в ее мозгу начала складываться жуткая картина.

— ЦРУ явно наблюдало за мной, — сказала она. — Но кто же эти люди, которые на нас напали?

— Мы точно не знаем. Тот, кого мы захватили, ничего не сказал и скорее всего не скажет. Но нам известно, что́ им было нужно.

С отчаянно бьющимся сердцем она ждала продолжения.

— У нас произошла утечка информации, — с трудом проговорил он. — Хищнику стало известно, что ты жива, и он не верит, что ты тогда не разглядела его лица. Он объявил, что щедро заплатит тому, кто тебя убьет. Он не хочет рисковать и поэтому сам наблюдает за тобой. Так или иначе, но на этот раз он хочет удостовериться, что… что ты действительно будешь мертва.

Глава 3

В одном из рабочих районов Парижа человек в потертых джинсах и тесной футболке, протиснувшись сквозь толпу бастующих водителей автобусов, вошел в сомнительного вида бар. Ему был нужен припаркованный рядом с заведением ремонтный фургон, который он собирался угнать, заодно прихватив и водителя.

Этот человек прибыл в Париж только вчера, он был моложав, в свои шестьдесят выглядел лет на десять моложе. Легкая походка и совсем коротко остриженные волосы делали его своим и во Франции, и в Англии, из-за этой стрижки немногочисленные знакомые в этих странах называли его «Ощипанным».



В Цюрихе при помощи пластической операции ему убрали морщины, сделали более плоским нос и уменьшили подбородок. В Риме дантист поставил ему коронки и уничтожил все регистрационные записи, исключив возможность установления личности пациента по зубам. В Берлине специальной кислотой ему сожгли капиллярные линии, сняв проблему отпечатков пальцев. Теперь он снова принимал анаболические стероиды и ежедневно тренировался, чтобы увеличить мышечную массу. Ум его был ясен, а сам он спокоен и безжалостен, как всегда.

Ощипанный направился прямо к стойке, поймал взгляд бармена и мотнул головой. Тот, хмурясь, приблизился, протирая стакан. Ощипанный обвел внимательным взглядом завсегдатаев, сгрудившихся у стойки, словно скотина на водопое. Он решил, что лучше приступить к делу здесь, чем на улице, где царили шум и неразбериха.

— Что-нибудь выпьете? — спросил стоявший перед ним бармен.

— Кружку пива. «Миллер», — ответил Ощипанный, выкладывая на стойку несколько монет.