— Хорошо, хорошо, моя радость, я все сделаю так, как ты хочешь, — сказал он нежно.

— Так это значит ты из меня хотел сделать козла отпущения? — прохрипела она и сделала шаг назад.

Прозвучали три выстрела, но несмотря на это, он все-таки прыгнул на нее, и она повалились на пол. Она завизжала, размахивая пистолетом. Я подскочил к ней и вырвал пистолет. Потом я полез в карман пиджака Мелтона, и достав оттуда свой пистолет, сел опять в кресло. У меня было такое ощущение, будто молоточки бьют что есть мочи по затылку. Тем не менее, я не спускал с них глаз, держа руку с пистолетом на коленке.

Мелтон вытянул руку и вцепился в ножку дивана. Костяшки его пальцев побелели от напряжения. Он перевернулся на спину, захрипел, дернулся, и вдруг рука, сжимающая ножку, разжалась.

Женщина, тяжело дыша, встала на ноги. Оскалив зубы, точно волчица, она повернулась и выбежала и гостиной. Мне было все равно — пусть бежит, куда хочет.

Я подошел к распростертому на полу телу и, нагнувшись, дотронулся до сонной артерии. Пульса уже конечно не было.

Я выпрямился и прислушался. Все было тихо — ни сирен, ни машин. Я сунул свой пистолет в кобуру, выключил свет и вышел из дома через парадную дверь. Недалеко от дома, возле пожарной колонки, стоял большой автомобиль. Я прошел метров сто по улице до дома, который продавался, и вывел из гаража машину. Закрыв двери гаража, я сел за руль и поехал опять в поселок, стоявший на берегу озера Пума.

8. Джим Тинчфелд, констэбль

Дом, стоял в лощине, поросшей могучими соснами. Двери гаража, больше похожего на амбар, чем на гараж, были распахнуты. Лучи утреннего солнца освещали стоявшую там машину. К дому вела дорожка, выложенная досками, из трубы вился дымок.

Дверь мне открыл сам Тинчфелд. На нем был серый свитер и брюки цвета хаки. Он был гладко выбрит и сиял, как новорожденный младенец.

— Ну, заходи, сынок, — сказал он радушно. — Я вижу, ты раненько начинаешь свой рабочий день. Никуда больше не ездил после того, как мы с тобой расстались?

Он пропустил меня вперед и показал на покрытое вязаным покрывалом кресло-качалку. Я сел.

— Сейчас кофе будет готов, — сказал Тинчфелд. — Эмма, у нас гость. А ты не очень хорошо выглядишь, сынок.

— Пришлось всю ночь крутить баранку. Только сейчас вернулся. Труп, который вытащил вчера из озера Билл, не был трупом его жены.

— Ну, ты даешь, сынок, — только и сказал Тинчфелд.

— Мне кажется, для вас это не такая уж потрясающая новость, — буркнул я.

— Ты прав, сынок. На тощий желудок меня вообще ничем не удивишь.

— Это был труп Джулии, жены Мелтона. Он вместе с Берил Хэйнс убил ее. Переодели ее в одежду Берил и затащили под сваи. Расчет был на то, что женщины выглядели как родные сестры.

— Да, они были похожи, — подтвердил Тинчфелд. — Эмма! — повысил он голос.

Из-за двери появилась полная женщина в ситцевом платье и огромном белом переднике. В комнате, где мы с Тинчфелдом сидели, приятно запахло кофе и поджаренным беконом.

— Эмма, это частный детектив Джон Далмас из Лос-Анджелеса. Поставь еще один прибор, а я отодвину стол от стены. Он устал и проголодался.

Завтрак состоял из яичницы с беконом, пирожков и кофе. Тинчфелд ел за четверых, его жена поклевала немножко и ушла на кухню.

Тинчфелд отломил большой кусок от плитки табака и сунул его в рот. Я опять переместился в кресло-качалку.

— Ну, а теперь, сынок, я готов выслушать рассказ о твоих похождениях. Как ты установил, что Мелтон убил свою жену?

— Ну, хотя бы потому, что видел живую Берил Хэйнс.

Я рассказал ему все. Он ни разу не перебил меня.

— Работу ты, сынок, проделал большую, и все неплохо получилось. Конечно, тебе все время везло, но без этого ни одно расследование не проведешь. Но, по правде сказать, я не совсем понимаю, зачем ты влез в это дело?

— Ну как, зачем? Затем, что я не люблю, когда меня считают болваном и лошадкой, на которой можно везти что угодно. Я, между прочим, малый с норовом.

— Какую цель преследовал Мелтон, нанимая тебя?

— Очевидно, он нанял меня, чтобы я обнаружил труп. Тогда все деньги жены становились его деньгами. Если бы труп там и не был обнаружен, он все равно бы получил наследство, так как его жена бесследно исчезла. Я ему был нужен как профессионал, чтобы сказать, когда в суде будет слушаться дело о наследстве, что он ее искал, но не нашел. Ссылка на клептоманию была удобным предлогом, чтобы полиция не совала сюда свой нос. Но обстоятельства усложнились. Появился Гудвин. Возможно, Мелтон собирался его убить и пришить это дело мне. Безусловно, для него было полной неожиданностью, что Гудвин убит. Все складывалось как нельзя лучше.

Конечно, с моей стороны было большой глупостью не сообщить об этом в полицию, да еще стереть отпечатки пальцев. Мелтон, вероятно, подумал, что мне нужны деньги. Берил была, скорей всего, его любовницей.

К сожалению, труп был обнаружен очень быстро. Он спрятал браслет в мешке с мукой и был уверен, что теперь подозрение в убийстве падет на Билла. То, что Гудвин встретил в Сан-Бернардино Берил Хэйнс, выдававшую себя за Джулию Мелтон, дало новый толчок событиям. Не будь этого, труп, найденный в озере, прекрасно сходил за труп Берил Хэйнс, и браслет становился вещественным доказательством того, что Билл Хэйнс убил свою жену из ревности. Он вероятно догадывался, что Берил и Мелтон спят вместе.

Все выглядело бы совсем иначе, если бы обнаружилось, что это труп Джулии Мелтон. Любому следователю становилось ясно, что ее убийство на руку мужу, который получал таким образом наследство. Спрятать браслет в хижине Хэйнса было главной ошибкой со стороны Мелтона. Между прочим, я сразу заподозрил его, когда он с деланной небрежностью спросил, не проводился ли обыск в хижине Хэйнса. Но видимо так всегда бывает: при преднамеренном убийстве нельзя предусмотреть все мелочи.

Тинчфелд встал и пошел на крыльцо, чтобы выплюнуть жвачку. Вернувшись, он сказал:

— Невозможно доказать, что Берил Хэйнс была его сообщницей. Разумеется, если бы она сама в этом не призналась, Вы думали над этим?

— Конечно. Если бы полиция начала разыскивать Джулию Мелтон, и об этом было объявлено в газетах, то Мелтон избавился бы от сообщницы, представив это как самоубийство.

— То, что ты дал ей уйти, пожалуй твоя самая главная ошибка, сынок. Я уж не говорю о других, но эта самая тяжкая.

— Интересное дело, — рассердился я, — можно подумать, что расследование уже начато. Кто его ведет? Вы? Полиция Глэндэйла? Берил никуда не денется — такие птицы далеко не летают. Для возбуждения против нее уголовного дела улик более чем достаточно. Меня это уже не касается, пусть этим занимается полиция. Я слышал, предстоят выборы, и на место шерифа претендуют еще два каких-то молодых человека. Так что я приехал сюда не для того, чтобы подышать горным воздухом.

Он как-то хитро на меня посмотрел.

— И вследствие этого вы решили, что я помогу вам отвертеться от тюрьмы? — Он шлепнул себя по ляжкам и захохотал. — «Выберем Джима Тинчфелда шерифом!» — громко произнес он. — Вы угадали, черт побери — почему бы нет. Ну ладно, пойдем ко мне в офис. Надо будет позвонить в Сан-Бернардино, пусть пришлют кого-нибудь. Ну до чего же был глуп этот умник, — вздохнул он. — Я это про Мелтона. До чего ж приятно иметь дело с простыми людьми!

— Мне тоже, — сказал я и встал. — Затем и приехал.

Берил Хэйнс была арестована в штате Орегон. Она ехала по шоссе в наемной машине и была остановлена дорожной полицией для рутинной проверки. У нее очевидно не выдержали нервы, и она выхватила пистолет. В багажнике нашли чемодан, в котором были вещи Джулии Мелтон. Нашли также и чековую книжку с чистыми бланками и подписью, сделанной ее рукой по известному образцу подписи Джулии. Очевидно, именно такой чек предъявил к оплате Гудвин.

Тинчфелд и окружной прокурор выдержали за меня битву с полицией Глендэйла, но конечно нахлобучку я получил и от тех, и от других. Единственным моим утешением был верный Мак-Джи, да покойный Говард Мелтон, который одарил меня пятьюдесятью долларами. Между прочим, Джим Тинчфелд был избран шерифом.

В горах все спокойно

1

Письмо это мне принес в полдень посыльный. Обычный, дешевый конверт с обратным адресом: Ф. С. Лэйси, город Пума, Калифорния. Открыв конверт, я достал из него чек на сто долларов, подлежащий оплате наличными и подписанный все тем же Ф. С. Лэйси, и отпечатанное на машинке письмо со следами многочисленных подчисток. Бумага была плотная и дорогая, как на бланках правительственных учреждений. Вот текст этого письма:


Уважаемый мистер Эванс, сэр!
Мне рекомендовал вас Лен Эстервальд. Я хочу вас видеть, чтобы посоветоваться по очень спешному и конфиденциальному делу. Прилагаю к письму задаток. Пожалуйста, посетите меня в четверг во второй половине дня или вечером. Если это вас не очень затруднит, то остановитесь в отеле «Голова индейца» и позвоните мне по телефону 2306.
Ваш Фрэд Лейси


Я сидел всю неделю без работы, поэтому очень обрадовался свалившимся с неба деньгам. Чек был выписан на банк, который находился в шести кварталах от моего офиса. Я пошел туда, получил деньги, пообедал и поехал в город Пума.

День был жаркий. Проехав через Сан-Бернардино, я стал подниматься в горы, но даже здесь, на высоте полутора тысяч метров жара не спадала. И только проехав еще двадцать миль по извилистой горной дороге, я оказался на плотине через озеро Пума, и на меня повеяло прохладой. Дорога обогнула озеро с юга, и вскоре я оказался в черте города. Солнце повисло над горами — скоро наступит ночь. Я устал и хотел есть.

Отель «Голова индейца» стоял на углу улицы. Напротив него, через дорогу был танцевальный зал. Я заполнил регистрационный лист и пошел в отведенный мне номер. Небольшая комнатка с голыми стенами, единственное украшение — выцветший календарь — на полу коврик овальной формы, в углу двуспальная кровать. Я прошел в ванную и ополоснул холодной водой лицо.

Зал ресторана, примыкавший к вестибюлю, был полон народа: подвыпившие мужчины в спортивных костюмах, женщины в брюках или шортах, в сандалиях на босу ногу. Недалеко от моего столика худой, похожий на кассира мужчина в рубашке-безрукавке слушал по портативному радиоприемнику результаты скачек на лос-анджелесском ипподроме. Очень сильные атмосферные помехи превращали передачу в какую-то мешанину из слов и сильного треска. В углу зала пятеро пасынков судьбы в белых костюмах и красных рубашках наяривали мелодию в стиле кантри.

Я с большим аппетитом поужинал, выпил рюмку коньяка и вышел на улицу. Было еще светло, но уже зажглись огни рекламы. Улица встретила меня привычным шумом: сигналами автомобилей, щелканием шаров кегельбана, треском выстрелов из тира, ревом музыкального автомата и, конечно, рокотом моторок, доносившимся сюда с озера.

На углу улицы, напротив почты, к столбу был прибит указатель с надписью: Телефон. Я свернул на тихую улицу, поросшую соснами. Ручная лосиха с кожаным ошейником пересекла мне дорогу. Переговорный пункт находился в небольшом бревенчатом доме. Я закрылся в будке телефона-автомата, и, опустив в щель монеты, набрал 2306.

— Мистер Лэйси дома?

— Кто его спрашивает? — ответил мне женский голос.

— Моя фамилия Эванс.

— Мистера Лэйси пока нет дома, мистер Эванс. Вы договаривались с ним о встрече?

— Вы миссис Лэйси?

— Да.

Мне показалось, что она нервничает.

— Я должен встретиться с ним по делу. Вы не знаете, когда он вернется?

— Не могу сказать. Полагаю, что скоро.

— Как мне пройти к вашему дому, миссис Лэйси?

— Это на Болл-Сэйдж-Пойнт в двух милях от города. Вы ведь из города звоните?

— Я позвоню вам через час, миссис Лэйси.

Я повесил трубку и вышел из автомата. В дальнем от меня углу комнаты за небольшим письменным столом сидела молоденькая брюнетка и что-то писала в большой, похожей на бухгалтерскую книге. Она подняла голову, посмотрела на меня, и улыбнувшись, спросила:

— Ну как вам тут у нас?

— Прекрасно.

— У нас тут такая тишина, такой покой, — сказала она.

— Вы не знаете, кто такой Фред Лэйси?

— Лэйси? Им недавно поставили телефон. Они купили дом Болдуина. Он два года стоял пустой, и вот они его недавно купили. Большой дом на Болл-Сэйдж-Пойнт над обрывом с чудным видом на озеро. Вы знакомы с мистером Лэйси?

— Нет, — сказал я и вышел.

Лосиха стояла у калитки, не давая пройти. Я попытался прогнать ее, но она не обратила на меня внимания. Пришлось перелезать через забор. Вернувшись в отель, я сел в машину и поехал на заправочную станцию.

— Где находится Болл-Сэйдж-Пойнт? — спросил я человека в кожаном комбинезоне, заправлявшего мою машину.

— Это очень просто, — сказал он. — Поедете по этой улице мимо католической церкви, у пекарни повернете направо и доедете до лагеря бой-скаутов и после него свернете налево. Дорога очень плохая, а зимой туда вообще не доберешься, но ведь сейчас не зима. А почему вы спросили? Вы там знаете кого-нибудь?

— Нет.

Я отдал ему деньги. Он ушел за сдачей.

— Тишина у нас тут, покой, — сказал он, вручая мне сдачу. — Простите, как вас зовут?

— Мёрфи, — ответил я.

— Рад был с вами познакомиться, мистер Мёрфи, — сказал он, протягивая руку. — Всегда готов вас обслужить. Значит, поедете по улице мимо…

— Хорошо-хорошо, — сказал я, развернулся и поехал в обратную сторону. Мне казалось, что Фред Лэйси не очень-то хотел, чтобы я нанес ему визит.

Я доехал до отеля, потом повернул за угол и спустился к озеру. Проехал мимо лодочной пристани, потом мимо луга, на котором паслись коровы. Недалеко от берега было несколько лодок с рыболовами. За лугом дорога стала подниматься на холм, поросший, можжевельником. Чуть в стороне от дороги, ближе к берегу, стояла беседка, из которой доносилась музыка. Хорошо был слышен хрипловатый голос певицы, которой аккомпанировал джаз. Я поехал дальше — музыка постепенно стихла. Вскоре проехал мимо дома, перед которым росли сосны. Дорога, взобравшись на вершину холма, стала спускаться вниз. За деревьями блеснуло озеро. Стало темнеть. Я остановился и вышел из машины. Буря повалила одинокую большую сосну — из земли торчали корни. Я сел на землю, прислонился к стволу и стал набивать трубку. Непонятно было, почему этот чертов Лэйси исчез из дома как раз тогда, когда назначил мне свидание по срочному делу. Ну и черт с ним, в конце концов. Посидим, покурим, послушаем тишину. Прилетел дрозд и сел на ветку. Наверное, он ждал, когда совсем стемнеет, чтобы пропеть мне: «Как хорошо здесь. До свидания, спокойной ночи».

Докурив, я сделал ногой ямку и выбил в нее пепел из трубки. Потом, засыпав ямку землей, затоптал ее.

Я пошел вдоль ствола поваленной сосны. И тут я увидел на земле ногу в белом парусиновом ботинке.

На земле, широко раскинув ноги лежал человек в белых брюках со штрипками, в расстегнутом коричневом пиджаке. На лбу у него была большая лысина, рот чуть приоткрыт. На верхней толстой губе — ниточка усов.

Лицо, такое же, как и у всех тех, кто хорошо питается и не знает забот о хлебе насущном. Глаза были открыты и смотрели в небо.

Слева, под сердцем, на зеленой спортивной рубашке темное пятно размером с тарелку. Было уже темно, и я не мог установить, контактная это рана или нет.

В нагрудном кармане рубашки — сигареты и спички. В карманах брюк — ключи и немного мелочи. Я перевернул его, чтобы посмотреть задний карман брюк. Там был кожаный бумажник.

В бумажнике я нашел двенадцать долларов денег, какие-то визитные карточки и разрешение на вождение машины. Оно было выдано на имя Фредерика Лэйси.

2

Я засунул бумажник обратно и внимательно осмотрел все вокруг. На покрытой сосновыми иглами почве не было никаких следов. Пистолет лежал под стволом той сосны, возле которой я сидел. Я не стал брать его в руки. Это был кольт калибра 0,22 с костяной рукояткой. По нему уже ползали большие лесные муравьи. Видимо, неподалеку был муравейник.

Я посмотрел на озеро. Довольно далеко от меня промчалась моторка. Ее не было видно — лишь слышен звук мотора. Я пошел к машине.

Из-за густого кустарника показалась темная фигура. Блеснули очки. В вытянутой руке что-то темное, должно быть, пистолет, человек сказал шепотом:

— Поднимите руки, позалуйста.

Я подумал о том, что хорошо бы сейчас упасть на землю и дернуть этого типа за ногу. Но я был уже не такой молодой и решил, что этот трюк у меня не получится.

Человек шагнул ко мне, ткнув пистолет в бок, усмехнулся. Маленький рот приоткрылся, обнажив золотую коронку. Черные усики дернулись.

— Повернитесь ко мне спиной, позалуйста. — Сказал он тихим, вежливым голосом. — Вы видели его?

— Послушайте, — сказал я, — я здесь никого не знаю, я…

— Повернитесь, вам говорят, — повторил он спокойно, не повышая голоса.

Ствол пистолета уперся как раз посередине позвоночника. Он похлопал меня по карманам. Обнаружив под мышкой пистолет, издал звук, похожий на воркование голубя при виде голубки. Потом рука полезла в мой задний карман.

— Я сейчас буду смотреть, ста у вас в бумазнике, и поэтому просу вас стоять спокойно.

Я почувствовал, что ствол уже не упирается в позвоночник. Опять я подумал, что человек помоложе и поискусней непременно воспользовался бы этим шансом.

Пистолет опять уперся мне в спину, рука засунула бумажник в карман.

— Ну сто зе, — сказал коротышка в очках самым задушевным тоном, — вы соверсили больсую осибку, приехав сюда, мистер.

— Слушай, друг, не береди рану, — ответил я.

— Ну, ладно, — продолжал он, — отправляйся туда, откуда приехал. Будес молсать, ровно через неделю полусис пятьсот долларов.

— Прекрасно, — сказал я. — Не забудьте записать мой адрес.

— Я смотрю, ты селовек с юмором, — опять проворковал коротышка. — Ха, ха, ха…

Я был уверен, что получу сейчас удар пистолетом по затылку, но ошибся. Он ударил меня ногой под коленку, я присел, и в этот момент он ударил меня твердым, как доска, ребром ладони по шее. В глазах у меня потемнело, и я ткнулся лицом в землю.

Я очнулся от собственного стона. Послышался звук приближающейся моторки, потом я услышал чьи-то шаги. Коротышка ждал, стоя одной ногой на земле. Другую ногу он поставил мне на спину.

— Ну что там у тебя, Чарли? — сказал подошедший, грубым голосом с непонятным акцентом.

— Да нисего особенного, — опять проворковал Чарли. — Какой-то турист присел отдохнуть и выкурить трубку. Ха, ха, ха…

— Он жмурика видел?

— Нет, — ответил Чарли, и я удивился, почему он сказал.

— О\'кей. Тогда идем.

— О, как скверно, как скверно, — сокрушался Чарли. Он убрал ногу с моей спины. — Узасно, но нисего не поделаес.

На сей раз мои ожидания полностью оправдались.

Я оперся на локти и подтянул согнутые в коленях ноги. Потом, стоя на карачках, попытался подняться в полный рост на вздыбившейся, качающейся земле. Когда мне это удалось, я стер с лица землю и иголки и сделал несколько шагов.

Озеро блестело, как и раньше, но теперь уже освещенное луной. Справа от меня была вывороченная бурей сосна. Я наконец вспомнил, как я здесь оказался, дотронулся кончиками пальцев до затылка и посмотрел на них — нет, крови, слава богу, не было. Странно, а где же моя шляпа. Ах да, ведь она осталась в машине.

Луна сияла так ярко, что вполне можно было читать газету. Я подошел к дереву. Ни трупа, ни пистолета, конечно уже не было.

Я слышал, как стучит кровь у меня в висках, и чувствовал, как с каждым ударом пульса разламывается на куски голова. Я сунул руку под мышку — пистолет был на месте, хлопнул себя по заднему карману — да, здесь и бумажник. Достав его, я убедился, что все деньги целы.

Я повернулся и побрел к машине. Вернуться в отель, сделать два хороших глотка из бутылки и завалиться спать — был предел моих мечтаний. Нет, не совсем. Очень еще хотелось найти Чарли, ну да ладно, не все сразу. Сначала отдых — бедной сивке требовался отдых после крутой горки.

Пыльная дорога. Беседка. Хриплый голос поет: «Я никогда не буду больше смеяться». Только выехав на шоссе, я включил фары. Полицейский участок находился напротив пожарного депо. Небольшое здание, обшитое тесом.

Я остановился на другой стороне улицы и посмотрел в окно. За письменным столом во вращающемся кресле сидел человек в форме. Я открыл дверцу машины и хотел выйти, но потом передумал, и захлопнув дверцу, поехал дальше.

Ведь в моем бумажнике лежало сто долларов.

Я проехал мимо пекарни и свернул на дорогу, идущую по берегу озера. Мелькнули палатки бойскаутов. Между палаток висели электрические лампочки. За лагерем начиналась дорога с глубокими колеями, полными камней и грязи.

Ветви деревьев касались машины. Промелькнули две-три хижины, в окнах которых горел свет. Затем деревья остались позади, и дорога пошла круто вверх. Вскоре я увидел стоявший над обрывом дом. Над крышей торчали две трубы, освещенные окна смотрели на озеро. К нему прямо от крыльца вела широкая лестница. Дом был окружен каменным забором грубой кладки. Фары выхватили из темноты прибитую к дереву табличку, на которой было написано: Болдуин. Ну что ж, я приехал, куда мне надо.

Я вышел из машины и прошел к гаражу, двери которого были раскрыты настежь. Я вошел внутрь и потрогал выхлопную трубу стоявшего там седана. Она была холодная.

Я прошел через ворота и поднялся по каменным плиткам на ступеньки крыльца. Едва я ступил на них, как входная дверь открылась, и в ее проеме появился женский силуэт. Из дома вырвалась собачонка, и спустившись по ступенькам крыльца, бросилась мне на грудь. Потом спрыгнула на крыльцо и закрутилась у моих ног, радостно повизгивая.

— Поди сюда, Шайни! — позвала женщина. — Кому говорю! Одно наказание с этой собачонкой!

Собака послушалась и убежала в дом.

— Вы — миссис Лэйси? — спросил я. — А я Эванс, я звонил часа два назад.

— Да, я миссис Лэйси, — ответила она. — Муж все еще не вернулся, и я… — Может быть войдете в дом?

Она закрыла за мной дверь и провела меня в гостиную. Остановившись посреди нее, она как-то странно на меня посмотрела, и пожав плечами, села в плетеное кресло. Я сел в точно такое же кресло напротив. Собачонка вернулась, прыгнула ко мне на колени, лизнула меня в нос и потом спрыгнула на пол. У нее была шелковистая шерсть с серебристым отливом, длинная морда и длинный мохнатый хвост.

Комната была большой с окнами во всю стену, на окнах пыльные гардины. На полу ковры, у стены направо камин, два дивана, накрытые покрывалами из кретона, несколько плетеных кресел, над камином и на противоположной стене висят оленьи рога, очень красивые.

— Фреда все еще нет, — повторила она. — Не знаю, почему он задерживается.

Я ничего не сказал и только кивнул головой. Она была бледна, темные волосы слегка растрепаны. На ней была двубортная алая куртка с медными пуговицами, серые брюки из фланели, сандалии на босу ногу. Единственным украшением было ожерелье из дымчатого янтаря, да алая лента в черных волосах. Видимо, она считала, что перевалив за тридцать, женщине не надо гнаться за модой.

— Вы приехали к мужу по делу?

— Да. Я получил от него письмо. Он посоветовал мне остановиться в «Голове индейца» и затем уже позвонить ему.

— «Голова индейца», — сказала она таким тоном, как будто эти слова были наполнены каким-то особым смыслом, потом, задумавшись, наклонилась вперед и положила подбородок на подставленную руку. — А чем вы занимаетесь, мистер Эванс?

— Я — частный детектив.

— Так это… насчет тех денег? — тотчас спросила она.

Я конечно кивнул. Да и в самом деле, любое дело так или иначе всегда касалось денег. Ведь и сейчас меня интересовало, за что мне заплатили сто долларов.

— Понимаю, — сказала она. — Конечно. Вы не хотели бы что-нибудь выпить?

— С удовольствием.

Она прошла к небольшому бару и вернулась с двумя бокалами. Мы пригубили коктейль и посмотрели друг на друга.

— «Голова индейца», — еще раз повторила она. — Мы провели там двое суток, пока этот дом приводили в порядок. Ведь в нем никто не жил целых два года. Представляете, сколько тут накопилось грязи.

— Надо думать, — сказал я.

— Вы сказали, что муж написал вам? — Она опустила глаза. — Полагаю, он рассказал в письме эту историю.

Я достал пачку сигарет и предложил ей. Она сначала протянула руку, но потом, качнув головой, опустила руку на колени и сжала ее в кулак. Потом внимательно оглядела меня сверху донизу.

— Я не знаю всех подробностей, — начал я, — он намекал, что…

Она очень пристально посмотрела на меня, я также посмотрел ей прямо в глаза. Потом я отвел свой взгляд, поднес бокал к губам и дышал в него так долго, что запотели стенки.

— Мне кажется, нет смысла делать из этого тайну. Думаю, Фред не догадывается, как много я об этом деле знаю. Я, например, прочитала то письмо.

— Которое он послал мне?

— Нет. Другое, которое он получил из Лос-Анджлеса по поводу десятидолларовых купюр.

— Как вам это удалось?

Она невесело рассмеялась.

— Фред старается, чтобы я ничего не знала. Но разве от женщины что-нибудь скроешь? Когда он был в ванной, я вытащила письмо из кармана и прочитала.

Я отпил из бокала и кивнул головой. Я пока не знал, что из всего этого выйдет.

— А как вы догадались, что оно в кармане?

— Мы только что приехали из города. Он на почте получил это письмо. — Она рассмеялась на сей раз уже не так невесело, как раньше. — В конверте была десятидолларовая купюра и письмо. Я знала, что он посылал эту купюру своему другу из Лос-Анджелеса, специалисту в этом деле.

— Ну и что писал специалист?

Она чуть-чуть покраснела.

— А почему я должна вам все рассказывать? Я даже не знаю, правда ли, что вы детектив и что ваша фамилия действительно Эванс.

— Это легко исправить, — ответил я, и встав, вручил ей свое удостоверение.

Собачонка вновь вернулась в гостиную и начала обнюхивать отвороты моих брюк. Мне хотелось как-то ответить на эту любовь с первого взгляда и я потрепал ее за уши. Разумеется, она обслюнявила мне всю руку.

— В письме говорилось, что банкнота фальшивая, но выглядит как настоящая. Во всяком случае, бумага практически неотличима. Различия начинались в регистрации банкноты. Я не поняла, что это значит?

— Это значит, что банкнота была отпечатана не в типографии казначейства. Были ли еще какие-нибудь отличия?

— Да, были. В черном свете — не знаю, что это такое — было видно, что имеются отличия в краске. Но если не применять специальных приборов, никто бы из банковских работников не заметил никакого отличия.

Дело приобретало совершенно новый оборот.

— От кого ваш муж получил письмо?

— Под письмом стояла подпись Билл. Оно было написано на обыкновенной почтовой бумаге. Билл писал, что Фреди надо обязательно поставить об этом в известность ФБР: ведь, если эти деньги поступят в обращение, это только усугубит экономический кризис. Но конечно, Фред хотел сначала разобраться в этом деле сам. Вот почему он вероятно пригласил вас.

— Может быть совсем не за этим, — ответил я, потому что, в сущности, мне нечего было сказать. Тьма вокруг меня сгущалась, и я пока не видел из нее выхода.

Она кивнула головой, как будто я сказал что-то дельное.

— А чем ваш муж занимается?

— Играет в бридж или покер. В бридж — почти каждый вечер в клубе, а в покер — иногда ночью. Вы конечно понимаете, что ему нельзя расплачиваться такими деньгами. Ведь никто не поверит, что он сделал это не нарочно. Он также играет на скачках, но это-всего лишь причуда. Выиграв на скачках пятьсот долларов, он положил их мне в туфли — хотел сделать мне сюрприз. Было это как раз в «Голове индейца».

Я чувствовал себя паровым катком, в котором все растет и растет давление. Но все клапаны были наглухо закрыты, и единственное, что я мог себе позволить — это залпом допить то, что оставалось в бокале. Потом я стал встряхивать бокал и слушать, как звенели льдинки. Она подошла ко мне, взяла у меня бокал и налила в него следующую порцию коктейля. Я поблагодарил, сделал большой глоток и тут меня вдруг осенило.

— Если банкнота была как настоящая, то каким образом ваш муж догадался, что она фальшивая?

Она как-то странно на меня посмотрела.

— Если бы была только одна банкнота, то он конечно бы не догадался. Но их было пятьдесят новеньких купюр вместо тех старых, потрепанных, которые он положил в мои туфли.

Мне хотелось что есть силы дернуть себя за волосы, но я вспомнил, как хорошо поработал Чарли над моей головой, и решил не делать этого. Но вспомнив о Чарли, я дал себе слово найти его и разделаться с ним.

— Послушайте, послушайте, он мне ничего не писал об этом. Зачем он засунул деньги в туфли? Он сделал это из суеверия — ведь многие игроки суеверны?

— Да нет, он просто хотел сделать мне сюрприз. Он думал, что я стану надевать их и найду там деньги.

Я до боли закусил губу.

— И вы их там не нашли?

— Я давно хотела отнести их сапожнику и велела горничной отнести их ему. Я ведь не знала, что Фред положил в них деньги.

Ну, наконец-то в этом черном мраке появился слабенький лучик света.

— Но ведь и ваш муж не знал, что вы отдадите туфли сапожнику. Итак, ваша горничная отправилась к нему. Интересно, что было дальше?

— Гертруда — так звали горничную — тоже ничего не заметила. Поэтому, узнав от меня как было дело, Фред отправился к сапожнику. Оказалось, что он еще не приступал к работе. Фред рассмеялся и взял деньги. Он дал сапожнику пять долларов.

— Значит ваш муж, достав оттуда деньги, увидел, что это новенькие купюры, а не те, которые он положил. Он послал одну из купюр специалисту, и тот ответил, что она фальшивая, хотя и выглядела как настоящая. Он с кем-нибудь беседовал в отеле?

— Думаю, что нет. Может быть, с Гертрудой.

Я загасил в пепельнице сигарету и посмотрел в окно. По озеру промчалась моторка с прожектором на носу и скрылась в темноте. Миссис Лэйси опять опустила голову на подставленную ладонь и задумалась.

— Почему его до сих пор все нет? — спросила она саму себя.

— Где он может быть?

— Не знаю. К нему приезжал Фрэнк Людерс. Он остановился в клубе Вудланд на другом конце озера. Фред говорил, что клуб принадлежит ему. Фред уехал вместе с ним. Я позвонила мистеру Людерсу и спросила о Фреде. Он сказал, что Фред попросил высадить его у почты. Я все это время ждала, что он мне позвонит и скажет, чтобы я приехала за ним. Я очень волнуюсь — ведь прошло уже несколько часов.

— Может быть, он играет где-то в карты.

— Может быть, — кивнула она, — но обычно он звонит мне.

Я уставился в пол. Я боялся, что она прочитает в моих глазах правду.

— Я пожалуй вернусь в отель, — сказал я и встал. — Если я вам буду нужен, позвоните мне. Может быть я встречу вашего мужа. Ему сорок пять, на лбу лысина, тонкие усики, верно?

— Да, это Фред, — сказала она.

Закрыв собаку в доме, она вышла на крыльцо проводить меня. Как мне хотелось хоть чем-нибудь утешить ее!

3

Я лежал на кровати и курил, пытаясь найти хоть какую-то зацепку в этом деле. В дверь постучали. «Войдите» — сказал я. Вошла девушка в костюме служанки, через руку у нее были перекинуты полотенца. Высокая, длинноногая, довольно миловидная. Выражение лица — надменное или, лучше сказать, нахальное. Волосы темные, с рыжеватым отливом.

Извинившись, она повесила на спинку кровати полотенце и, шагнув к двери, повернула голову и посмотрела на меня.

— Добрый вечер, Гертруда, — сказал я черт знает почему.

Она остановилась, обернулась. Губы ее скривились в каком-то подобии улыбки.

— Откуда вам известно мое имя?

— Мне известно, что так зовут одну из горничных. Я хотел поговорить с ней.

Она прислонилась к двери, спросила:

— Ну и что?

— Вы здесь живете или устроились работать на летний сезон?

— Жить здесь с этими местными кретинами? — Она презрительно скривила губы. — Никогда.

— Все в порядке?

Она кивнула головой.

— Хотите подцепить девчонку, мистер? Не на такую напали.

Я подождал несколько секунд и перешел к делу.

— Расскажите мне о деньгах, которые были спрятаны в дамских туфлях.

— Кто вы такой? — спросила она спокойно.

— Детектив из Лос-Анджелеса. Моя фамилия Эванс.

Я улыбнулся. Мне очень хотелось, чтобы это была улыбка умного и опытного человека.

Мне показалось, что мой ответ вызвал некоторую растерянность, потому что она опустила глаза и стала теребить рукой полотенце. Она прошла вперед и села на стул, стоявший у стены.

— Сыщик значит. Что вам от меня нужно?

— Я уже говорил.

— Миссис Лэйси попросила меня отнести ее туфли в починку. В них оказались деньги. Сапожник к ним не прикасался. Я — тоже. Она получила свои деньги, так в чем дело?

— Вы боитесь полицейских, верно? Мне кажется, я вас где-то видел.

— Послушайте, — сказала она сердито, — я занимаюсь своим делом и не хочу, чтобы меня допрашивали копы. Все ваши вопросы гроша ломаного не стоят.

— Конечно, — ответил я. — Взяв туфли, вы сразу же пошли к сапожнику?

Она быстро кивнула головой.

— Ни с кем не останавливались?

— Зачем?

— Откуда я знаю. Я могу это проверить.

— Я только сказала Веберу, что мне надо пойти к сапожнику.

— Кто этот Вебер?

— Помощник управляющего. Он обычно сидит в зале ресторана.

— Худой мужчина. Записывает результаты скачек.

— Да, это он. — Она опять кивнула головой.

— Понятно, — сказал я и закурил новую сигарету.

— Спасибо за беседу.

Она встала и пошла к двери. Открыв ее, обернулась:

— Мне кажется, я с вами не встречалась.

— Я ведь не один такой. Со всеми вы ведь не могли встречаться?

Она покраснела, но не ушла.

— А что, в вашем отеле — меняют полотенца даже в такое позднее время? — спросил я, первое, что пришло в голову.

— Наверно, думаете умнее вас нет никого на свете?

— Ну почему? Просто приятно, когда создается такое впечатление, — сказал я и скромно улыбнулся.

— Ничего у вас не создается, — отрезала она, и мне послышался в ее голосе странный акцент.

— Кто еще мог брать в руки эти туфли, кроме вас?

— Я уже сказала, я пошла к мистеру Веберу… — Она вдруг точно подавилась, и помолчав продолжала. — Он сказал, чтобы я принесла ему чашку кофе. Я ушла и оставила туфли на столе возле кассы. Откуда мне, черт возьми, знать, кто еще мог брать их в руки? И что это меняет, если все деньги целы?

— Ну вот, наконец-то мы с вами и разговорились. Расскажите мне об этом Вебере. Он давно здесь?

— Очень давно, — грубо ответила она. — Девушкам лучше не приближаться к этому типу. Я думаю вам понятно, что я имею в виду. Я совсем забыла, о чем разговор?

— О мистере Вебере.

— Черт бы побрал этого Вебера.

— У вас были какие-то неприятности, когда вы к нему приблизились?

Она вдруг густо покраснела.

— Хотите пишите это в протокол, хотите — нет, но только пошли вы ко всем чертям.

— Если не понимать это буквально, то я не совсем понял, что вы имели в виду.

Она зло на меня посмотрела и захлопнула дверь. Я слышал, как постепенно затих стук каблучков в коридоре. Значит она больше ни к кому в номер не заходила. Я посмотрел на часы — было половина десятого.

В коридоре послышались чьи-то тяжелые шаги. В соседнем номере хлопнула дверь. Слышно было, как вошедший потоптался нерешительно, потом сбросил башмаки на пол и растянулся на кровати. Минут через пять он встал, прошелся в носках по комнате. Слышно было, как горлышко бутылки звякнуло о стакан, потом все стихло. Человек выпил и завалился спать.

Я не слышал, как отворилась дверь моего номера, я только видел, что дверь приоткрывается. В дверь проскользнул высокий, худой человек и, притворив дверь, на цыпочках приблизился ко мне. Полюбовавшись на меня, он сказал:

— Так и знал, побродяга какой-то. А ну давай, показывай.

Я сел на кровати и, зевнув, спросил:

— Чего показать-то?

— Значок.

— Какой еще значок?

— Не придуривайся. Сейчас же покажи значок, дающий тебе право расспрашивать людей.

— Вот оно что… — Я изобразил смущение и улыбнулся. — Нет у меня никакого значка, мистер Вебер.

— Вот это мило, — сказал он и прошелся взад-вперед по комнате, размахивая длинными руками.

Проходя мимо меня во второй, или третий раз, он вдруг, влепил мне такую пощечину, что у меня загудело в голове.