Рэймонд Чандлер

Окно в вышине

В начале 30-х годов в Америке был очень популярен журнал «Черная маска», публиковавший произведения детективного жанра. В этом журнале и появились впервые рассказы Рэймонда Чандлера (1888–1959). К тому времени ему исполнилось 46 лет, за плечами у него был богатый жизненный опыт. За 25 лет работы в литературе Чандлер создал семь романов и несколько сборников рассказов. Хотя по количеству написанного Чандлер сильно уступает известным «детективистам» (А. Кристи, Е. С. Гарднеру и др.), его произведения написаны ярко, своеобразно и отличаются подлинной новизной. Этим и объясняется популярность Чандлера у широкого круга читателей. Известна также высокая оценка его произведений такими мастерами, как Сомерсет Моэм и Дж. Б. Пристли. В статье «Упадок искусства детектива» (1953) Сомерсет Моэм писал: «В произведениях Рэймонда Чандлера выведено множество лиц, действие развивается стремительно, а диалог остроумен и саркастичен». Считая, что современные детективные произведения все чаще становятся подражательными, а отсутствие таланта в них заменяется жестокостью и сексом, Моэм писал: «Я не знаю, сможет ли кто-нибудь занять то место в литературе, которое сейчас занимает Чандлер». Дж. Б. Пристли в рецензии на роман Чандлера «Младшая сестра» (1949) писал: «Читая его, испытываешь наслаждение, сравнимое лишь со вкусом спелой дыни. В то же время залитая ярким солнцем Калифорния под его пером становится царством крушения надежд, жестокости и тупого равнодушия». Своеобразие творчества Р. Чандлера состоит в том, что он, как и его предшественник Дэнил Хэммет, «вывел детектив из мирка верхних классов, где герои проводят уик-энд в загородном доме с парком, розами перед домом и венецианской вазой в гостиной. Детектив вернулся на улицу, в нем появились люди, говорящие на грубом диалекте и совершающие убийство лишь под давлением крайних обстоятельств» (здесь и далее цитируется статья Р. Чандлера «Об искусстве детектива» (1950). Герой всех романов Чандлера — частный детектив Филип Марло, от лица которого и ведется повествование. Избранная Чандлером форма повествования от первого лица позволяет писателю быть предельно искренним, но, конечно, создает громадные трудности, так как не дает возможности описывать сцены, в которых его герой не участвует. Писатель блестяще справился со всеми этими трудностями. Действие всех романов Чандлера происходит в Лос-Анджелесе, быть может, самом американском городе США. В этом городе, в наиболее острой, кричащей форме отражены противоречия, раздирающие американское общество. В романах Чандлера мы видим кварталы, где живут такие богачи, как миссис Мердок из романа «Окно в вышине» (1942), и кварталы, где живут такие бедняки и изгои, как Хенч из того же романа. В этом городе есть шикарные ночные клубы, которыми владеют бывшие киноактеры, и мрачные притоны, в которых полиция сотрудничает с гангстерами. По улицам этого города ходит или ездит в дешевом автомобиле частный детектив Филип Марло. Филип Марло — современный Дон-Кихот, который в одиночку, на свой страх и риск борется с преступностью, коррупцией и жестокостью. Чандлер не скрывает от читателя трагизма этой борьбы. Он пишет: «В этом мире гангстеры управляют не только городами, но и целыми нациями, а отелями, жилыми домами и доходными ресторанами владеют люди, нажившие деньги на публичных домах. В этом мире кинозвезда может быть наводчиком банды грабителей, а милый человек, сидящий в уютном кресле, может быть заправилой преступного мира. В этом мире мэр города может покровительствовать гангстерам, потому что их можно использовать в политической борьбе, а судья, у которого дома целый склад спиртного, может осудить человека на несколько лет тюрьмы за глоток виски.[1] В этом мире с наступлением темноты пустеют улицы, потому что закон и порядок существуют только на бумаге, а свидетелю преступления, совершенного белым днем, лучше всего незаметно скрыться в толпе, потому что у преступников длинные руки, а если он заявит об увиденном в полицию, то для него это еще более опасно. В этом мире убийство — привычное дело, убийство — это разменная монета нашей цивилизации, и удивляет не столько сам факт убийства, сколько мизерность причин, которые его вызвали». Филип Марло — человек чести и благородства, подобно Дон-Кихоту, помогает униженным и оскорбленным, таким, как Мерль Девис из романа «Окно в вышине», и ненавидит богачей, всех этих Мердоков и Морни. Особенностью Чандлера как писателя является непривычная для детектива проработка деталей и образов. Каждый персонаж, с которым Марло встречается в ходе расследования, изображен ярко, выпукло и запоминается надолго. В качестве примера можно привести образы нумизмата Морнингстара и лифтера Грэнди из романа «Окно в вышине». Действие в романах Чандлера движет не только логика сюжета, но и логика художественной прозы. Прочитав Чандлера, вспоминаешь не интригу, а образы, ситуации. Именно этим и обусловлена высокая оценка, данная его произведениям Моэмом и Пристли. Перевод романа выполнен по изданию: Raymond Chandler. The high Window. Pan Books. London and Sydney, 1979.
Окно в вышине

1

Дом находился на Дрезден-авеню в районе Оук-нолл Пасадены.[2] Большой, солидный, неприветливо глядевший дом с темно-красными кирпичными стенами, терракотовой черепичной крышей, с отделкой из белого камня.

Дом был двухэтажный. Нижний этаж весь застеклен, в верхнем этаже — окна коттеджного типа с множеством каменных украшений в стиле рококо.

Прямо под окнами — цветущие кусты. Перед домом расстилалась прекрасная зеленая лужайка примерно в полакра. Отлого спускаясь вниз, она обтекала, словно прохладный зеленый поток огромный гималайский кедр, возвышающийся посреди нее, как скала. К дому вела широкая аллея. Вдоль нее росли красивые белые акации. Ни один листочек не шелохнулся в неподвижном, напоенном чудесным ароматом летнем утреннем воздухе. Бюро прогноза погоды обещало приятный прохладный денек.

Мне было известно, что в доме вместе с семьей проживает миссис Элизабет Брайт Мердок, которая, пригласив частного детектива, поставила одно единственное условие: чтобы он был хорошо воспитан и опрятен, например, не оставлял на полу пепла от сигар. Мне также было известно, что она вдова одного старого дурака по имени Джаспер Мердок, сделавшего кучу денег на общественных подрядах. Его фотография неизменно появлялась в местной городской газете к годовщине рождения или смерти с надписью: ВСЯ ЕГО ЖИЗНЬ — СЛУЖЕНИЕ.

Оставив свой автомобиль на улице, я пересек зеленую лужайку, ступая по шатким камням дорожки, и из кирпичного портика с остроконечной крышей позвонил.

От парадной двери и до начала подъездной аллеи шла низкая стена из красного кирпича. В конце ее — бетонный блок, на котором масляной краской был нарисован негритенок в белых бриджах, зеленой куртке и красной шапочке. Он держал в руке хлыст, у его ног было укреплено железное кольцо. Казалось, он слегка опечален, словно ждет здесь кого-то очень давно и потому приуныл. Дверь все не отворялась, я подошел к негритенку и погладил его по голове.

Наконец, средних лет карга в одежде служанки приоткрыла парадную дверь дюймов на восемь и вытаращила на меня глаза-бусинки.

— Филип Марло, — сказал я. — К миссис Мердок, по делу.

Она стиснула зубы и, поморгав, сказала сварливым, способным раздробить камни голосом первых поселенцев.

— Вы к кому собственно?

— Э… э…

— К какой миссис Мердок? — проскрипела она.

— К миссис Элизабет Брайт Мердок, — сказал я. — Я не знал, что есть еще другая.

— Есть, — отрезала она. — Дайте-ка вашу визитную карточку.

Она высунула из щели нос и протянула сухую жилистую руку. Я вынул бумажник, достал из него свою визитную карточку и подал ей. Рука и нос тотчас исчезли, и дверь захлопнулась.

Я подумал, не поискать ли мне черный ход.

Прошелся вдоль стены и опять погладил негритенка по голове.

— Вот так-то, брат, — сказал я. — Знаешь, ведь мы с тобой — братья.

Шло время, уйма времени. Я сунул в рот сигарету, но не зажег ее. Мимо проехал бело-голубой фургон, владелец которого был, наверное, весельчак, потому что его шарманка играла «Индюшку, разрешающуюся от бремени». Большая черно-золотая бабочка, ловко спланировав, приземлилась на кусте гиацинта у самого моего локтя, посидела на листочке, медленно поднимая и опуская крылышки, потом с трудом оторвалась и, покачиваясь, точно пьяная, исчезла в неподвижном, полном ароматов воздухе.

Дверь вновь отворилась и карга сказала:

— Можно.

Я вошел и оказался в большом квадратном зале. Здесь было прохладно и сумрачно, как на дне, и тихо, как в церкви. Запах был, во всяком случае, такой же. На шероховатых оштукатуренных стенах висели декоративные ткани, снаружи на высоких окнах были железные решетки в виде балкончиков, у стен стояли тяжелые кресла с плюшевыми сиденьями и ткаными спинками, по бокам которых висели кисти с потускневшей позолотой. Во всю ширину задней стены было окно из витражного стекла размером чуть не с теннисный корт и застекленные створчатые двери с занавесом. Старомодный, затхлый, раздражающе благопристойный зал. Какая страшная скука — сидеть в таком зале и ждать приема. Еще я заметил мраморный столик на гнутых ножках, на котором стояли позолоченные часы, какие-то статуэтки из мрамора…

Да, не хватит недели, чтобы очистить этот хлам от пыли! Куча денег, растраченная попусту. А лет тридцать назад в богатом, роток-на-замок провинциальном городишке, каким была тогда Пасадена, этот зал был, наверное, предметом зависти.

Мы прошли через зал, потом вошли в холл, и карга, открыв дверь, махнула рукой: мол, давай, проходи.

— Мистер Марло, — сказала она у меня за спиной отвратным голосом и удалилась, вероятно, скрежеща зубами.

2

В маленькой, меблированной под офис комнате, с окнами, смотревшими в сад позади дома, с жалким красно-коричневым ковром на полу было все то, что вы нашли бы в любом небольшом офисе. Худенькая хрупкая блондинка в очках с тонкой оправой сидела за письменным столом, на котором стояла пишущая машинка. Ее руки касались клавиш, но бумаги в машинке я не заметил. Мое появление в комнате вызвало на ее лице напряженное, и какое-то жалкое выражение, словно она, смущаясь, позирует перед фотоаппаратом. Нежным, чистым голосом она предложила мне сесть.

— Я — мисс Дэвис, секретарь миссис Мердок. Она просила меня узнать у вас имена тех, кто может вас рекомендовать.

— Имена?

— Совершенно верно, имена. Почему это вас удивляет?

Я положил свою шляпу на стол, а незажженную сигарету — на поля шляпы.

— Вы думаете, что, послав за мной, она ничего обо мне не разузнала?

У нее дрогнула губа и она прикусила ее. Не знаю, был ли то испуг или раздражение, а, быть может, отсутствие выдержки, но только вид у нее был далеко не счастливый.

— Ваше имя стало известно ей от управляющего отделением Калифорния-Секьюрити-банк, но лично он вас не знает, — сказала она.

— Заточите-ка карандаш, — сказал я.

Взяв карандаш, она показала мне, что он уже остро отточен, и приготовилась записывать за мной.

— Во-первых, сказал я, — один из вице-президентов того же самого банка, Джордж С. Лик. Его можно найти в главном офисе. Затем сенатор нашего штата Хастон Оглторп. Он бывает либо в Сакраменто, либо в правительственном здании в Лос-Анджелесе. Еще Сидней Дрейфус-младший из адвокатской фирмы Дрейфус, Тернер и Свейн при главном страховом управлении. Записали?

Она кивнула, продолжая быстро записывать и не отрывая взгляда от бумаги. В ее светлых волосах играло солнце.

— Еще Оливер Фрай из Фрай-Кранц-Корпорейшн, оборудование для нефтяного бурения. Фирма находится в районе Восток—9, Индустриальный округ. Наконец, если позволите, пара полицейских: Бернард Ольс из управления при федеральном прокуроре и Карл Ранделл, следователь при Центральном бюро по уголовным делам. Может быть, этого достаточно?

— Не надо усмехаться, — сказала она, — я ведь только выполняю то, что мне поручено.

— Двум последним лучше не звонить до тех пор, пока не станет известно, в чем заключается работа, — сказал я. — А смеяться над вами я и не думал. Жарковато сегодня?

— Для Пасадены не очень, — сказала она, доставая телефонную книгу и приступая к работе.

Я рассматривал ее, пока она отыскивала телефонные номера и звонила. Белокожая, как все блондинки, она выглядела вполне здоровой. У нее были жесткие волосы, сами по себе довольно красивые, но так туго обтягивающие ее узкую головку, что казались приклеенными. Тонкие брови каштанового цвета, удивительно прямые, чуть темнее волос. Бледный цвет ноздрей говорил о том, что она, возможно, страдает малокровием. Подбородок — маленький, узкий, какой-то неустойчивый. Следов косметики я не заметил, впрочем, губы были чуть-чуть подкрашены оранжево-красной губной помадой. Выражение больших, цвета кобальта глаз, казавшихся за стеклами очков еще больше, было рассеянным и неопределенным. Лицо было напряжено, уголки глаз приподняты, от этого казалось, что в ее лице было что-то восточное. Было в нем какое-то своеобразное очарование, которым обладают нервные люди. При искусной косметике оно стало бы неотразимым.

На ней было простое льняное платье с короткими рукавами и никаких украшений. Голые руки в веснушках.

Я не прислушивался к тому, что она говорила по телефону. Все, что ей сообщали, она стенографировала легким, уверенным росчерком карандаша. Закончив, разговор, и повесив на крюк телефонную книгу, она встала и, расправив платье на бедрах, сказала:

— Вам придется подождать несколько минут, — и направилась к двери.

Пройдя полпути, девушка вернулась, потому что забыла захлопнуть боковой верхний ящик письменного стола. Потом вышла. В наступившей тишине стало слышно жужжание пчел за окнами и вой пылесоса где-то внутри дома. Я взял сигарету и сунул ее в рот. Обойдя письменный стол, я приоткрыл тот самый ящик, который она закрыла.

Простое любопытство, не больше. Собственно говоря, какое мне было дело до того, что у нее в ящике лежит маленький кольт. Я закрыл ящик и вернулся на свое место.

Минуты через четыре дверь открылась, и она, появившись на пороге, сказала:

— Миссис Мердок ожидает вас.

Мы прошли еще один холл, и девушка, отворив двойную стеклянную дверь, отошла в сторону и пропустила меня вперед. Я вошел, и дверь за мной закрылась.

В комнате было так темно, что сначала мне ничего не было видно кроме лучей солнца, едва проникавших сюда сквозь густые ветви и занавеси на окнах. Это была веранда, под окнами которой рос густой и высокий кустарник. Комната была обставлена мебелью из тростника, на полу лежал травяной ковер. У окна стояло кресло-шезлонг. В нем, утопая в подушках (ими, наверное, можно было бы набить слона), сидела женщина со стаканом вина в руке. Сильный запах алкоголя я почуял еще до того, как ее увидел. Наконец, когда мои глаза привыкли к полумраку, я смог разглядеть ее.

Я увидел очень полное лицо, жирный подбородок, немилосердно завитые серебристо-белого цвета волосы, нос-клюв и большие влажные глаза, которым живое человеческое чувство было свойственно ничуть не больше, чем покрытым росой камням. Кружева закрывали ее шею, но, по-моему, ей бы больше подошла футболка. Полные руки в крапинках веснушек выглядывали из черного с серебристым отливом шелкового платья. В ушах были клипсы из черного янтаря. Рядом, на покрытом стеклом низком столике стояла бутылка портвейна. Маленькими глотками женщина потягивала вино из стакана, пристально глядя на меня и не говоря ни слова.

Так и не предложив мне сесть, она допила все, что было в стакане, поставила стакан на столик и вновь наполнила его.

Промокнув платком губы, она заговорила. Голос у нее был грубый, низкий, почти баритон, и по тону, каким были сказаны ее первые слова, я понял, что эта дама шутить с собой не позволит.

— Садитесь, мистер Марло. Пожалуйста, не курите — у меня астма.

Я сел в тростниковое кресло и сунул сигарету в нагрудный карман пиджака.

— Мистер Марло, мне еще не приходилось иметь дело с частными детективами, и я ничего о них не знаю. Сведения о вас, которыми я располагаю, меня пока удовлетворяют. Каковы ваши условия?

— А что я должен делать, миссис Мердок?

— Дело настолько конфиденциальное, что о полиции не может быть и речи. Я бы вызвала ее, если б это было возможно.

— Я зарабатываю 25 долларов в день, миссис Мердок, не считая, конечно, издержек.

— Это очень много. У вас, наверное, куча денег. — Она опять отпила из стакана. Я не пью портвейн в такую жару, но страшно приятно было бы отказаться, когда такие, как она вам что-нибудь предлагают.

— Вовсе нет, — сказал я. — Конечно, детектива, как и дантиста, всегда можно нанять за подходящую цену. Дело здесь обстоит точно так же, как с любой другой разрешенной законом работой. Только я ведь не связан ни с какой организацией. Работая в одиночку, я расследую время от времени то или другое преступление. Я постоянно рискую, иногда риск весьма велик. Поэтому я не думаю, что 25 долларов в день это много.

— Хорошо. Что представляют собой издержки?

— Разные мелкие расходы. Разве угадаешь заранее.

— Мне бы хотелось все-таки знать, — сказала она с иронией.

— И вы, конечно, узнаете, — сказал я, — все будет расписано черным по белому. Кроме того, за вами полное право возражать, если что-то вам не понравится.

— Какова сумма задатка?

— Сотня долларов, я думаю, меня бы устроила.

— Надеюсь, — сказала она и, осушив стакан, наполнила его снова, позабыв вытереть губы.

— Однако, имея дело с людьми вашего круга, миссис Мердок, я могу обойтись и без задатка.

— Мистер Марло, — сказала она, — я умная женщина и не будут вас пугать. Боюсь, тогда мне от вас не было бы никакой пользы.

Я кивнул и переждал очередную порцию портвейна. Она вдруг засмеялась и рыгнула. Легкая, приятная отрыжка, — ничего показного, — выполненная с привычным изяществом.

— Моя астма, — сказала она небрежно. — Я ведь пью вино как лекарство, вот почему я вам и не предлагаю.

Я подумал: не повредят ли эти возлияния астме.

— Деньги, — сказала она, — сами по себе не так важны. Людям моего положения постоянно приходится переплачивать, и я это заранее учитываю. Надеюсь, вы себя оправдаете. Дело, собственно, вот в чем. У меня похищена одна очень ценная, дорогая вещь. Но я не хочу, чтобы вор был арестован, потому что, к сожалению, это член моей семьи. Я хочу, чтобы вещь была возвращена мне, но это еще не все.

Она вертела в руке стакан и чуть-чуть улыбалась.

— Моя невестка, — сказала она, — очаровательная женщина… но упряма и груба, как дубовая доска.

Глаза ее внезапно заблестели.

— Мой сын чертовски глуп, — сказала она, — но я ужасно его люблю. Год тому назад, без моего согласия, он, как последний дурак, женился. Это идиотизм, потому что он сам не зарабатывает себе на жизнь и тратит деньги, которые я ему даю, а я, представьте себе, не щедра на деньги. Его избранницей оказалась одна леди из ночного клуба, певичка. Конечно же, это она избрала его. Заметьте, какое у нее красноречивое имя: «Линда Конквест».[3] Они стали жить здесь, у меня в доме. Мы не ссорились, потому что я не потерпела бы ссор в собственном доме, но невзлюбили друг друга. Я оплачивала их расходы, каждый из них получил по автомобилю, наконец, я давала этой леди достаточно большие суммы, чтобы она могла прилично одеваться, разумеется, без излишней роскоши. Не сомневаюсь, жизнь показалась ей такой же серой, как и мой сын. Я и сама не нахожу в нем ничего особенного. Короче говоря, около недели назад, совершенно внезапно, она уехала не простившись и не оставив своего нового адреса.

Она закашлялась, достала платок и высморкалась.

— Исчезла монета, — продолжала она, — редкая золотая монета, так называемый дублон Брашера. Она была гордостью коллекции моего мужа. В отличие от него, я к таким вещам совершенно равнодушна. После его смерти, случившейся четыре года назад, я сохраняла коллекцию в неприкосновенности наверху, на втором этаже, в несгораемых ящиках, в специально оборудованной комнате. Коллекция застрахована, но я еще не сообщила о пропаже. Я и не хочу этого делать, надеюсь обойтись своими силами. Уверена, что монету украла Линда. Это коллекционная редкость, она оценивается в сумму более десяти тысяч долларов.

— Только вот продать ее будет трудно, — сказал я.

— Не знаю, может быть. Я не знала о пропаже до вчерашнего дня. Не знала бы и сегодня, так как не интересовалась коллекцией, но вчера позвонил один человек из Лос-Анджелеса, некто Морнингстар. Он сказал, что занимается продажей старинных монет и спросил, не продается ли, — так он выразился, — Мердок-Брашер. Случайно к телефону подошел мой сын. Лесли сказал ему, что, по его мнению, монета не продается и что это вообще едва ли возможно, но если мистер Морнингстар позвонит в другой раз, можно будет поговорить со мной об этом. В тот момент поговорить со мной было нельзя, так как я отдыхала. Морнингстар сказал, что он так и сделает. Сын рассказал об этом разговоре мисс Девис, а та передала мне. Я попросила ее позвонить этому Морнингстару. Все это меня слегка заинтересовало.

Она еще отпила портвейна, похлопала себя платком по губам и снова хрюкнула.

— А что вас заинтересовало, миссис Мердок, — спросил я, чтобы хоть что-нибудь спросить.

— Если делец опытен, ему должно быть хорошо известно, что монета не продается. По завещанию моего покойного мужа, Джаспера Мердока, коллекция не может быть продана, передана в другие руки или заложена, пока я жива. Ее можно вывезти из дома только в случае катастрофы, да и то лишь при гарантии ее сохранности. Мой муж (она при этом, угрюмо улыбнулась), казалось, предчувствовал, что мне не мешало бы обращать побольше внимания на эти кусочки металла.

Был прекрасный летний день, светило солнце, цвели цветы, пели птицы. По улице приезжали автомобили, издали их шум казался даже приятным. В сумрачной комнате, насыщенной винными парами, сидела женщина с грубыми чертами лица, и все здесь казалось каким-то нереальным, фантастическим. Я опять покачал ногой и подождал.

— Я разговаривала с мистером Морнингстаром, его полное имя Илайша Морнингстар. У него офис в нижнем городе на 9-й улице в Белфронт-билдинг. Я сказала ему, что очень удивлена, что он не знает таких простых вещей. Тот начал что-то мямлить, а потом попросил разрешения посмотреть монету. Я ему конечно отказала. Он сухо попрощался и разговор был окончен. Судя по голосу, это очень пожилой человек. Я поднялась наверх посмотреть монету, я не делала этого уже несколько лет. Но монета исчезла — ее не было в том несгораемом ящике, где она всегда лежала.

Я промолчал и она, снова наполнив стакан, постучала своими толстыми пальцами по ручке кресла.

— Вы должно быть догадываетесь, о чем я подумала.

— Вероятно, о роли мистера Морнингстара. Кто-то предложил ему купить монету и он догадался, откуда она, поскольку монета очень редкая.

— Это в самом деле редкий экземпляр. Да, я подумала то же самое.

— Как она была украдена? — спросил я.

— Каждый, кто живет в моем доме, легко мог бы ее украсть. Ключи у меня в сумочке, а сумочка валяется где попало. Ничего нет легче, чем взять ключи, открыть комнату и затем положить ключи обратно. Трудно чужаку — легко своему.

— Хорошо. Как вы установили, что это сделала ваша невестка?

— Строго говоря, я этого не устанавливала, я в этом уверена. У меня три служанки, живущие в доме уже много-много лет, еще до того, как я вышла замуж за мистера Мердока, а с того времени прошло уже семь лет. Садовник в дом никогда не заходит. Шофера у меня нет, потому что либо сын, либо секретарша возят меня. Мой сын не мог этого сделать потому, что, во-первых, он не такой дурак, чтобы красть у своей матери, а во-вторых, он бы, вероятно, помешал моему разговору с этим нумизматом Морнингстаром. Мисс Девис? Ну, это просто смешно! На нее это совсем не похоже — она ведь робка, как мышь. Нет, мистер Марло, никто, кроме Линды, не мог этого сделать. Вам, вероятно, известно, что за публика собирается в ночных клубах.

— Такие же люди, как и мы с вами, — сказал я. — Следов взлома, по-видимому, не имеется. Ведь, чтобы достать монету, потребовалась бы тонкая работа, какие-то следы должны были все-таки остаться. Можно мне осмотреть комнату?

У нее выдвинулась вперед челюсть, на шее напряглись мускулы.

— Я вам уже сказала, мистер Марло, что миссис Лесли Мердок, моя невестка, украла монету.

Мы уставились друг на друга. Взгляд ее глаз был тверд, как кирпичи той стенки у парадного подъезда. Я отвел глаза в сторону.

— Пусть будет так, миссис Мердок. Так что вы хотите?

— Во-первых, я хочу, чтобы монета была мне возвращена, во-вторых, я хочу безоговорочного развода для моего сына. Я не намерена покупать развод. Полагаю, вам известно, как это делается.

Она приняла очередную дозу и вдруг грубо захохотала. Я подождал, пока она успокоится, и сказал:

— Слышал кое-что. Вы вот сказали, что она не оставила своего адреса. Значит ли это, что вы не знаете, где она сейчас находится?

— Именно так.

— Ну что ж, значит, исчезновение. Может быть у вашего сына есть какие-нибудь идеи, которыми он с вами не поделился. Могу я его видеть?

Грубые черты серого лица перекосила злая гримаса.

— Мой сын ничего не знает. Он не знает о пропаже дублона, и я не хочу, чтобы он об этом знал. Когда придет время, я сама ему сообщу, а пока прошу оставить его в покое. Он делает только то, что я хочу.

— Ну, так было не всегда, — сказал я.

— Его брак, — сказала она зло, — был мгновенный импульс. Впоследствии он вел себя как джентльмен, вне всякого сомнения.

— Этот мгновенный импульс составляет три дня здесь, в Калифорнии, миссис Мердок.

— Молодой человек, вы беретесь за это дело или нет?

— Да, берусь, если мне будет позволено вести дело так, как я считаю нужным, и мне будут сообщены все необходимые факты. И не возьмусь за него, если каждый мой шаг будет обставлен запретами.

Она опять грубо захохотала.

— Это щекотливое семейное дело, мистер Марло, и вести его надо со всей деликатностью.

— Я обещаю вести его с той деликатностью, на какую только способен. Если же вы почему-либо сочтете, что я недостаточно деликатен, то вам лучше не обращаться ко мне. Я, например, понял, что вы не хотите, чтобы ваша невестка попала за решетку. В этом вопросе я не столь деликатен.

Ее лицо вдруг стало цвета вареной свеклы. Я понял, что она сейчас закричит на меня, но она почему-то поступила иначе — опять налила себе портвейна и в который раз выхлебала так называемое «лекарство».

— А вы бы захотели? — сказала она сухо. — Хотела бы я, чтобы вы встретились с ней два года тому назад, до его женитьбы.

Я не понял, что это значит, и пропустил замечание мимо ушей. Она наклонилась в сторону и позвонила по телефону, что-то бормоча в трубку.

Послышались шаги, и в комнату вошла медноволосая блондиночка, робко ступая, низко опустив голову, словно боясь, что ее ударят.

— Выпишите вот этому человеку чек на 250 долларов, — проворчал старый дракон, — и держите язык за зубами.

Бедняжка вдруг вспыхнула, как костер.

— Миссис Мердок, вы ведь знаете, что я ни с кем не говорю о ваших делах, — сказала она чуть не плача. — И не собираюсь никогда этого делать.

Она повернулась и выбежала из комнаты. Я посмотрел на миссис Мердок, — губы ее дрожали, в глазах была сумасшедшинка.

— Мне нужно фото вашей невестки, — сказал я, когда дверь захлопнулась.

— Посмотрите в ящике вон того стола, — она указала рукой с блеснувшими в сумраке комнаты кольцами.

Я открыл ящик письменного стола: там на самом дне лежала фотография. С нее прямо на меня глядели непокорные черные глаза. Я вернулся в кресло и стал разглядывать фотографию. Большой лоб, темные волосы пробором посередине свободно спускаются на плечи. Красивый рот, казалось, хочет сказать — подите вы все к черту. Нос ни большой, ни маленький. В общем очень красивое лицо. Правда, чего-то в нем все-таки не хватало. Возможно, того, что называется породой. Но в тот момент я об этом не подумал. Лицо на фотографии было не по возрасту сдержанным. Вероятно, жизнь ее не баловала, ей пришлось получить много ударов, прежде чем она научилась их отражать. И, несмотря на все это, в лице сохранилось что-то от маленькой девочки, верящей в Санта-Клауса.

Я кивнул, и сунул фото в карман, подумав, что несмотря на плохое освещение, я сумел разглядеть все, что мне было нужно.

Дверь отворилась и в комнату опять вошла секретарша с трехпалубной чековой книжкой и авторучкой. Он подала чековую книжку, чтобы миссис Мердок могла расписаться. Миссис Мердок, как-то странно усмехнувшись, сделала резкий жест в мою сторону — девочка вырвала из книжки чек и отдала его мне. Затем нерешительно пошла к двери, у двери чуть помедлила. Ничего не услышав, она тихо закрыла за собой дверь.

Я помахал в воздухе чеком и сложил его.

— Что вы еще можете сказать о Линде?

— Пожалуй, больше ничего. До того, как она вышла замуж за моего сына, она снимала квартиру вместе с одной девушкой по имени Луис Маджик. Не правда ли, очаровательные фамилии выбирают себе эти люди. Она эстрадная артистка или что-то в этом роде. Девушки работали вместе в Айдл-Валли-клуб, на Вентура-бульвар. Мой сын Лесли хорошо знает это место. О семье Линды я ничего не знаю. Она говорила, что родилась в Сиу-фолл. Вероятно, у нее живы родители, но меня это мало интересует.

«Как и все остальное, черт бы тебя побрал». Мне казалось, что, если бы потребовалось выкопать ей могилу одними голыми реками, я бы, не задумываясь, это сделал.

— Вы не знаете адреса мисс Маджик?

— Нет. Мне он ни к чему.

— Может быть адрес знает ваш сын или мисс Девис?

— Я спрошу сына, когда он появится. Не думаю, чтобы он знал. Вы можете спросить мисс Девис. Но я уверена, что и она его не знает.

— Хорошо. Есть еще друзья у Линды?

— Нет.

— А возможно, что ваш сын все еще встречается с ней, миссис Мердок?

Она опять побагровела. Я провел ладонью по лицу, скрывая усмешку.

— Ведь они были женаты целый год, — продолжал я. — Он наверняка знает о ней гораздо больше.

— Оставьте же, наконец, моего сына в покое, — рявкнула она.

Я пожал плечами.

— Ну хорошо. Вероятно, у нее остался автомобиль. Один из тех, которые вы им подарили.

— Двухместный Меркури стального цвета, модель 1940 года. Вы можете получить у мисс Девис его номер, если вам это нужно. Впрочем, не уверена, что Линда взяла автомобиль.

— Что вы можете сказать о деньгах, платье и драгоценностях, которые она взяла с собой?

— Денег у нее немного, вероятно, не более 200 долларов. — Она довольно усмехнулась. — И взять ей их неоткуда, конечно, если она не найдет себе нового друга.

— Ну, а драгоценности?

— Изумрудное и алмазное кольца, не очень ценные, платиновые часы Лонжина и прекрасное ожерелье из янтаря, которое я, дура, ей подарила. Да, еще алмазный браслет с 26-ю алмазами в виде ромбиков. Конечно, у нее есть и другие вещи, но меня никогда это не интересовало. Одевалась она хорошо, но не шикарно. Благодарю бога и за это.

Она опять наполнила стакан, отпила и снова срыгнула.

— Больше вы мне ничего не хотите сказать, миссис Мердок?

— А разве этого недостаточно?

— На какое-то время мне хватит этих сведений. Но если я докажу, что она не похищала монету, вопрос исчерпан, насколько я понимаю. Не так ли?

— Начнем все сначала, — сказала она грубо, — она украла монету и ей не вывернуться. Зарубите это себе на носу, молодой человек. Надеюсь, что в работе вы так же активны и напористы, как в разговоре со мной. Ведь вам придется иметь дело с девицами из ночных клубов, а у них отвратительные дружки.

Держа еще чек за уголок, я достал бумажник, положил туда сложенный чек и встал, подняв с пола шляпу.

— Мне нравится, что они отвратительны, — сказал я. — Они не слишком умны. Я позвоню вам, миссис Мердок, когда смогу что-либо сообщить. Думаю, что сначала надо прощупать этого нумизмата. Он, мне кажется, наводчик.

Я уже подошел к двери, когда услышал за спиной рычание:

— А вы мне не нравитесь!

Я усмехнулся, посмотрев на нее.

— Нравится ли вам вообще кто-нибудь?

Она откинула голову и вызывающе захохотала. Не дожидаясь, когда она закончит смеяться, я вышел и с силой захлопнул дверь. Я прошел холл и, постучав в полуоткрытую дверь, вошел в комнату секретарши.

Она сидела, всхлипывая, за столом, положив голову на руки. Увидев меня, подняла голову и посмотрела на меня. В глазах ее стояли слезы. Я одобряюще обнял ее.

— Веселее, — сказал я. — Это вам надо жалеть ее. Она думает, что никого нет сильнее ее, но когда-нибудь свернет себе шею, — нельзя же заставлять всех жить так, как ей хочется.

Девушка вырвалась.

— Не прикасайтесь ко мне, — прошептала она. — Пожалуйста. Не надо. И не говорите таких слов о миссис Мердок.

Ее лицо раскраснелось и намокло от слез. Глаза без очков были очень красивы.

Наконец я достал сигарету и закурил.

— Почему она так груба со мной, — всхлипнула она, — зачем она меня унижает, ведь для нее я готова на все.

Продолжая всхлипывать, она достала мужской носовой платок из стола, развернула и стала вытирать им глаза и лицо. Я заметил на уголках платка вышитые алыми нитками инициалы «ЛМ». Я смотрел на нее, выдыхая в сторону дым.

— Вам еще что-нибудь от меня нужно? — спросила она.

— Мне нужен номер автомобиля миссис Лесли Мердок.

— Серый Меркури, модель 1940 года. 2X1111.

— Миссис Мердок сказала, что он двухместный.

— Да, ведь это машина мистера Лесли. У них одинаковые машины. Линда машину не взяла.

— Так. А что вы знаете о мисс Луис Маджик?

— Я видела ее только один раз. Они вместе с Линдой снимали квартиру. Она приходила сюда с мистером… мистером Ваннье.

— Кто он?

Она опустила глаза.

— Они приходили вместе, но кто он — я не знаю.

— О\'кей, а как выглядит мисс Маджик?

— Высокая красивая блондинка. Очень… очень привлекательная.

— Вы имеете в виду, сексуально?

— Ну уж, — она вся вспыхнула, — вы сами знаете, что я имею в виду.

— Это знаю, — сказал я, — только мне с такими не приходилось общаться.

— Верю, — сказала она тихо.

— А вы не знаете, где живет мисс Маджик?

Она отрицательно качнула головой. Тщательно сложив платок, убрала его в тот ящик, где лежал пистолет.

— Когда этот платок износится, вам придется украсть другой, — сказал я.

Она откинулась на спинку кресла, положила свои тонкие руки на стол и с достоинством посмотрела на меня.

— Я не переношу панибратства. Не надо так вести себя со мной.

— Не надо?

— Нет. И я не могу больше отвечать на ваши вопросы без специальных инструкций.

— Дело не в панибратстве, — сказал я, — просто я мужчина.

Улыбнувшись, она взяла карандаш и что-то чиркнула на листке. Она была теперь само спокойствие.

— Может быть, я не люблю мужчин, — сказала она.

— Тогда вы просто псих, каких я еще не встречал ни разу. До свидания.

Я вышел, плотно прикрыв дверь, прошел пустой холл, затем огромный «похоронный» зал и вышел через парадную дверь.

Солнце играло на зеленой лужайке. Надев темные очки, я пошел по дорожке и опять погладил негра по голове.

— Понимаешь, братец, дело-то намного хуже, чем я ожидал — сказал я ему.

По шатким камням, нагревшимся на солнце так, что они жгли ноги через подошвы ботинок, я пересек лужайку, подошел к своей машине, стоявшей на обочине, сел и, нажав на стартер, отъехал.

За мной почему-то увязался маленький двухместный автомобиль песочного цвета. Я не придал этому значения. Человек за рулем был в соломенной шляпе с яркой лентой и в таких же, как у меня, темных очках. Я направился в город. Проехав несколько кварталов, остановился на перекрестке. Тот автомобиль остановился недалеко от меня. Пожав плечами, я подумал — вот шутник — и покружил несколько кварталов. Автомобиль следовал за мной. Я свернул на U-образную улицу, обсаженную деревьями и, остановившись у обочины, стал ждать.

Автомобиль проехал мимо, блондин в шляпе даже не повернулся в мою сторону. Я поехал по направлению к Голливуду. Несколько раз я оглядывался, но автомобиля за собой уже не заметил.

3

Моим офисом были две проходные комнатки на шестом этаже Кахуэнга-билдинг. Первая из них всегда была открыта на тот случай, если появится слишком нетерпеливый клиент. На двери был звонок, который я мог включать или выключать, сидя во второй комнате — здесь я обдумывал свои дела.

Я осмотрел приемную. Никого и ничего, — только неприятный запах пыли. Я открыл одно окно, отпел дверь между комнатками и вошел в свой кабинет. Три стула, вращающееся кресло, письменный стол, покрытый стеклом, пять зеленых футляров для дел, причем в трех из них ничего не было, на стене — календарь и в рамке разрешение на право заниматься розыскной деятельностью, телефон, умывальная раковина в забрызганном деревянном шкафчике, вешалка, не бог весть какой ковер на полу, на открытых окнах — тюлевые занавески, которые от ветра оттопыривались то туда, то сюда, словно губы спящего беззубого старика.

Не первый год я видел все это. Серость и убогость, но это все-таки лучше, чем тент на пляже.

Я повесил шляпу и пиджак на вешалку, сполоснул руки и лицо холодной водой и, закурив сигарету, положил на стол телефонную книгу. Адрес Илайши Морнингстара был такой: Вест Нинс-стрит, 422, Белфронт-билдинг, 824. Я записал адрес и номер телефона, который был тут же указан, взялся за телефонную трубку, и вспомнил, что забыл включить звонок. Только я успел включить его, как услышал, что дверь приемной открылась.

Я отложил листок с адресом и пошел посмотреть, кто вошел в приемную. Посреди комнаты стоял высокий, худой, самоуверенный тип в тропическом шерстяном костюме серо-голубого цвета с искрой, черно-белых туфлях и рубашке цвета темной слоновой кости. Галстук и декоративный платок в кармане пиджака были красно-фиолетового цвета. В правой руке, обтянутой белой перчаткой из свиной кожи, он держал длинный черный мундштук и морщил нос при виде вытертого старого ковра на полу, стульев, журнального столика с древними журналами — всего того, что говорило о самом скромном бизнесе.

Лицо его было загорелое, рыжеватые волосы зачёсаны назад, удлиняя узкий череп. Над верхней губой — тонкая ниточка рыжих усов.

Обернувшись в мою сторону, он уставился на меня своими сонными, бесцветными глазами, сидящими у самой переносицы.

Он не спеша, и с явным неудовольствием рассматривал меня, затем деликатно выдохнув дым, спросил с легкой усмешкой:

— Вы Марло?

Я кивнул.

— Вы меня разочаровали, — сказал он, — я ожидал увидеть какого-нибудь типа с грязными ногтями.

— Заходите, присаживайтесь, — сказал я, — сидя острить будет гораздо удобнее.

Я придержал дверь, и он прошел в комнату, стряхивая пепел средним пальцем левой руки. Мы уселись по разные стороны письменного стола, он снял с правой руки перчатку и, сложив вместе с левой, положил перчатки на стол. Выбив окурок из мундштука, загасил его в пепельнице, вставил новую сигарету, и прикурив ее большой спичкой из красного дерева, откинулся в кресле с улыбкой скучающего аристократа.

— Номер окончен? — осведомился я, — дыхание и пульс нормальные, холодное полотенце на голову не требуется?

Ему не надо было презрительно кривить губы, потому что он это сделал в тот момент, когда перешагнул порог моего офиса.

— Частный детектив, — сказал он, — первый раз вижу. Ловкий бизнес, должно быть. Подглядывать в замочные скважины, собирать сплетни и прочее, и прочее.

— Вы здесь по делу, — спросил я его, — или миллионер из любопытства посетил трущобу?

В ответ он робко улыбнулся, словно толстая дама, попавшая на бал к пожарникам.

— Моя фамилия — Мердок. Вероятно, это о чем-то говорит вам.

— Вы оказались здесь как раз вовремя, — сказал я и стал набивать трубку.

Он смотрел, как я это делаю, затем медленно проговорил:

— Я узнал, что мать наняла вас и даже выписала вам чек.

Я набил трубку, раскурил ее и, откинувшись на спинку кресла, выдохнул дым в открытое окно. Я ждал, что он скажет дальше.

Он слегка наклонился вперед и продолжал:

— Хитрить и изворачиваться — ваша профессия, но меня это не интересует. Мерль мне все рассказала, — она червяк, обыкновенный садовый червяк, которого все топчут, и который все-таки выживает, впрочем, как и я сам. Я шел прямо следом за вами. Ясно или нет?

— Угу, — сказал я, — только меня это совсем не беспокоит.

— Мне кажется, она наняла вас, чтобы найти мою жену.

Я фыркнул, не выпуская трубку из зубов.

— Марло, — сказал он, словно учитель, объясняющий задачу тупому ученику, — я изо всех сил стараюсь, но вы мне все же не нравитесь.

— Какая жалость, — сказал я, — плачу и рыдаю.

— Если вы позволите, от ваших избитых фраз и хамского поведения дурно пахнет.

— От вас пахнет еще хуже.

Он отклонился назад и сверлящим взглядом уставился на меня. Потом заворочался в кресле, пытаясь усесться поудобнее. Кто только не пытался устроиться в нем поудобнее, но даже у меня, как я ни старался, ничего не получалось.

— Зачем матери понадобилось искать Линду? — сказал он медленно. — Ведь она ненавидит ее, ненавидит до мозга костей. Впрочем, и Линда вела себя неправильно. Что вы о ней думаете?

— О вашей матери?

— Конечно. Ведь с Линдой вы не встречались.

— Эта секретарша висит на ниточке — болтает, совсем не думая.

Он резко кивнул головой.

— Мать об этом пока не знает. Ну, да все равно. Мать не может обойтись без Мерль. Ей ведь надо кого-нибудь тиранить. Она может ударить ее по лицу и орать на нее, но обойтись без нее она не может. Что вы о ней думаете?

— Недурна, правда, несколько в старом стиле.

Он нахмурился.

— Я имел в виду мать. Мерль обыкновенная маленькая девочка.

— Ваша наблюдательность просто потрясает, — сказал я.

Он забыл стряхнуть пепел с сигареты — длинный столбик пепла упал на пол.

— Так что вы думаете о матери? — повторил он нетерпеливо.

— Старый боевой конь, — ответил я. — Золотое сердце, причем золото зарыто глубоко и надежно.

— Зачем ей понадобилось искать Линду? Не понимаю. Ведь на это потребуются деньги, а мать скорее даст содрать с себя кожу, чем истратит лишний цент. Зачем ей нужна Линда?

— Послушайте, кто вам это сказал?

— Да вы сами… и Мерль.

— Мерль романтичная девушка, она все выдумала. Черт побери, она ведь вытирает нос мужским носовым платком, уж не вашим ли?

Он покраснел.

— Глупо. Послушайте, Марло. Будем разумны и вернемся к сути дела. У меня не так уж много денег, но пару сотен я всегда найду.

— А вот тут я вас огорчу, — сказал я. — Я вообще не намерен болтать с вами. Инструкции, знаете ли.

— Отчего же, скажите ради бога.

— Не спрашивайте меня о том, чего я не знаю, — у меня на это, естественно, нет ответа. И не стоит спрашивать о том, что я знаю — все равно я вам не отвечу. Где вы были всю вашу жизнь? Где вы видели, чтобы человек моей профессии, получив работу, отвечал на вопросы первого встречного?

— В воздухе скопилось столько электричества, — зло сказал он, — что человек вашей профессии вдруг ни с того, ни с сего получил две сотни долларов.

Пустое дело, конечно. Пустое праздное любопытство. Я взял из пепельницы спичку из красного дерева и принялся ее разглядывать. У нее были широкие желтые края, и на ней было напечатано: РОУЗМОНТ. Х. РИЧАРДС, 3, остальное сгорело. Я сломал спичку, сложил концы и выбросил в мусорную корзину.

— Я люблю свою жену, — сказал он вдруг и широко улыбнулся, обнажив зубы. — Сентиментальная история, но это чистая правда.

— У итальянцев такие все еще хорошо получаются.

Стиснув зубы, он проговорил:

— Она меня не любит, да и с какой стати меня любить. Ей нравится веселый образ жизни, а у нас все скучно и мрачно. Но мы не ссорились. Линда — холодный тип. Ей, конечно, крупно не повезло с браком.