Грегори Макдональд

Флинн

Крису и Дугу
Глава 1

— Доброй ночи, Гроувер. Я уверен, что все у тебя будет в полном порядке.

Флинн захлопнул дверцу черного «Форда».

— А ведь как хорошо быть опытным полицейским, — пробормотал он, минуя ворота. Прошел по дорожке, поднялся на крыльцо большого темного викторианского дома, нависшего над ним. — Даже если у тебя невысокий чин.

«Форд», взревев мотором, набрал скорость, нарушая покой спящей в два часа ночи улицы, взвизгнув тормозами, свернул за угол.

— Можно подумать, кто-то ждет его дома, — добавил Флинн, по-прежнему беседуя сам с собой.

Пока он шуровал ключом в замке, реактивный самолет поднялся со взлетной полосы бостонского аэропорта Логан на другой стороне залива и проревел в пятистах метрах над крышей его дома.

— О боже, — выдохнул Флинн. — Как хочется чаю!

Живя здесь, Флинн все время слышал этот шум. Одни соседи научились его не замечать, как водитель не замечает шуршания дворников. Другие, которых этот шум нервировал, каждые несколько недель собирались на митинги протеста.

Флинна самолеты нервировали, но на митинги он не ходил.

Просто страдал.

В гостиной, освещенной лампой, зажженной в холле, он посмотрел на свою виолончель, прислоненную к кабинетному роялю.

Однажды в два часа ночи, когда они только переехали в этот дом, Флинн полчаса играл на виолончели. Соседи пожаловались, даже те, кто давно перестал замечать рев самолетов. На следующее утро Элсбет твердо и однозначно заявили: «Самолеты и виолончель, да еще в два часа ночи — это уже перебор!»

— Так где же мой чай?

Он уже выпил полчашки, а чайник, составлявший ему компанию, еще бурлил и плевался, хотя он давно выключил электрическую плиту.

Еще один самолет прогремел над головой.

И кому охота улетать из Бостона в половине третьего ночи?

Он вот улетал из многих городов, но не помнил, чтобы хоть раз его самолет взмывал в воздух в столь поздний час.

— Па?

В дверях появилась Дженни.

В больших синих глазах еще стоял сон, золотые кудряшки растрепались, на щеках остались красные отметины от подушки. Дженни шел тринадцатый год, но проблемы переходного возраста, к примеру, прыщи, обошли ее стороной. На кухню она заявилась в халатике, с каким-то свертком под мышкой.

— Это ты, правда?

Она взобралась к нему на колени.

— Я получила подарок.

— Подарок? И кто прислал подарок моей Златовласке?

Из свертка она выудила белую визитную карточку.

— Тут написано «Ай Эм Флетчер».[1] Забавно.

— Флетчер,[2] говоришь? Забавная фамилия.

— Обращаясь к Ай Эм Флетчеру, мы должны называть его Ю Ар[3] Флетчер?

— Я вижу, ты изучаешь спряжение.

Только Дженни могла рассмешить его без четверти три ночи, особенно после того, как Флинн арестовал милого мужчину, из самых добрых побуждений убившего свою старушку-мать, а потом позвонившего в полицию.

Гроувер, разумеется, был прав: мужчину следовало обвинить в умышленном убийстве. Убийство из милосердия закон не признавал: слишком многие могли бы воспользоваться этой лазейкой. Флинн предлагал в качестве обвинения убийство из любви, хотя и не знал, как отреагирует на это суд. Флинн вообще мало интересовался работой судов.

— Когда я в последний раз видел твоего Флетчера, он всем представлялся как Питер.

— Я его знаю? — спросила Дженни, которая могла не думать о милом мужчине, из милосердия убившем больную старушку-мать.

— Он приезжал сюда в воскресенье. Когда мы играли симфонию Бетховена. Ты, помнишь, восемнадцатую.

— А, такой симпатичный… Загорелый, мускулистый.

— Загорелый и мускулистый?

— Ну да.

— Давай посмотрим, что он написал.

Она передала ему визитку.

— Ага, читаем. «Дженни, позволь быть первым, кто подарит тебе что-то очень дорогое… Флетч». Боже мой, что же он тебе прислал?

Дженни покопалась в свертке.

— Мама говорит, это очень дорогое.

Она вытащила из бумаги брошку с рубином и бриллиантом.

Положила на ладонь, протянула отцу.

— Боже мой! Дай-ка взглянуть.

Флинн поднес брошку к глазам.

— Боже мой! Я думаю, камни настоящие.

— Бандероль пришла из Рио-де-Жанейро. Где это?

— В Бразилии.

— Так мило с его стороны.

— Да уж.

— Я хотела показать ее тебе.

— Ты можешь позволить себе страховку?

— Почему он прислал мне эту брошку?

— Что ж, Дженни, я тебе скажу. Мистер Флетчер обожает жениться.

— Правда?

— Да. Он уже женился раз или два.

— И он женится на мне?

— Похоже, желание у него есть.

— Как мило с его стороны прислать брошку заранее.

— Ты не сможешь ее носить.

— Мама сказала то же самое.

— Не могла не сказать.

— Но, па, в школе ставят пьесу.

— Как же без этого.

— Я должна играть принцессу. И миссис Бергер попросила принести из дома какое-нибудь украшение.

— Это невозможно. Ты хороша безо всяких украшений.

— Но брошка действительно красивая.

— Достаточно и костюма, который сшила тебе мама.

— Но мне нравится эта брошка, па.

— В мире много красивых драгоценностей, маленькая моя, но далеко не все их видят, я уж не говорю о том, что владеют ими. И уж, конечно, не в двенадцатилетнем возрасте. Я сохраню ее для тебя.

И он убрал брошь в карман пиджака.

— Так я не могу ее надеть? Даже на спектакль?

— Ты ее получишь, когда тебе исполнится двадцать один.

— Даже не восемнадцать?

— Только в том случае, если тебе потребуется оплатить обучение в колледже. Так для чего ты встала, помимо того, чтобы лишиться драгоценностей?

— Я хотела показать тебе брошку.

В дверном проеме замаячила длинная белая тень. Она зевала.

— Па?

— Боже мой. Еще один. А чайник выключен.

— У меня украли скрипку.

— Заходи.

Пятнадцатилетний мальчик переступил порог, гибкий, как тростинка, с торчащими во все стороны светлыми волосами, босиком, но в пижаме.

Даже не видя их, Флинн мог различить своих сыновей-близнецов по голосам. Рэнди произносил слова чуть медленнее брата. А на скрипке играл чуть лучше. Другие люди, приглядевшись, отмечали, что волосы Рэнди чуть светлее, а нос длиннее на пару миллиметров.

Он сел за стол, уперевшись в него локтями, поддерживая голову ладонями.

— Так ты говоришь, у тебя украли скрипку?

— Из моего шкафчика. В школе.

— В школе Картрайта?

От двери послышался другой мальчишеский голос — Тодда.

— Это правда, па.

Близнецы всегда стояли друг за друга горой, даже если их ни в чем не обвиняли и никто на них не нападал. Этому их научил Флинн. Ползая вместе с ними по полу, когда они еще не умели ходить, он показывал им, как обороняться от агрессора, надвигающегося с фронта, с фланга, с тыла.

— В школе уже давно пропадают вещи, — добавил Тодд.

Флинн смотрел на троих своих детей, не забывая о том, что часы показывают три ночи. Конечно, драгоценные камни и скрипки — интересные темы для разговора, но утром предстояло объясняться с их матерью.

— Скрипка-то хорошая, — вставил Рэнди.

— Действительно, — согласился Флинн.

— Она не застрахована? — Тодд прикрыл ладонью зевок.

— Нет. А разве шкафчик у тебя не запирается?

— Запирается, — ответил Рэнди.

— Они все запираются, — прикрыл его с фланга Тодд. — И из всех что-то тащат.

— Краж было много?

— Несколько десятков за последние недели, па.

Флинн смотрел на дно своей чашки и, пожалуй, впервые не смог бы ответить, кто из мальчиков это сказал.

Впрочем, никакого значения это не имело.

Они держались вместе.

— Что пропадало, помимо скрипки Рэнди?

— Деньги. Деньги, которые отец Хуана прислал ему из Мехико. — Похоже, Тодд собрался огласить весь длинный список.

— Много? — спросил Флинн.

— Триста долларов.

— Это аморально! — объявил Флинн, предчувствуя новые разоблачения.

— Ему их прислали на целый семестр.

— Я никогда не держал в руках трехсот лишних долларов.

— Ты не Хуан, — зевнул Рэнди.

— Футбольный мяч Марка, билет на самолет Джека, он собирался домой, в Лондон, загашник травки Никера…

— Что?

— Загашник травки, — вставил Рэнди.

— Много травки, па. На двести долларов с хвостиком. Его отец сунул ему травку в чемодан. Они выращивают ее у себя в Виргинии.

— И вы ее курите? — спросил Флинн.

— Редко, — ответил Тодд. — Только когда у нас контрольные по математике.

— Боже мой, зачем я только вернулся домой?

— У меня украли скрипку, — напомнил Рэнди, который никогда не забывал о главном.

Он вытер нос левой рукой. Лучше бы мать учила его играть на рояле, подумал Флинн.

Украсть рояль куда труднее, чем скрипку.

— Для детей у вас слишком много собственности.

— Не у нас, — Рэнди разом проснулся. — У меня была одна скрипка, и ее украли, — он изобразил печаль. — Хорошая была скрипка.

— Это точно, — кивнул Флинн.

— Ты должен ее найти, — пришел на помощь брату Тодд.

— Я? Почему я?

— Мы, — поправился Рэнди. — Как и раньше.

Флинн поднял чашку, чтобы допить последние капли.

— Картрайт — частная школа. — Дженни обмякла у него на руках, ни брошь с рубином и бриллиантом, ни разговоры об украденной скрипке не помешали ей заснуть в три часа ночи. — Что у вас там происходит, никого не касается. Бостонская полиция не имеет права вмешиваться, если только ее об этом не попросят. Насколько мне известно.

Чашка разлетелась вдребезги в его руке.

Тело Дженни напряглось.

Кухонный стол надвинулся на него.

За занавесками Элсбет на окне что-то вспыхнуло.

Потом грохнуло.

По запястью Флинна потекла кровь.

В дверях вскрикнул Тодд.

Мгновением позже все стояли у окна в темной столовой.

Лунный свет отражался от поверхности залива.

В небе над заливом желтое пламя вырывалось из огромного серебристого комка, падающего вниз.

На мгновение Флинн вернулся в юность, в объятый пожаром Мюнхен, стал таким же маленьким, как его дети.

Разнообразные предметы: багаж, кресла, люди, дождем сыпались с неба, исчезая в воде.

Несмотря на то что он тысячу раз слышал рев взлетающего самолета, Флинн помнил, что этот, который взорвался, только-только покинул взлетную полосу.

— Взорвался самолет, — объяснил он детям. — Все в порядке. — Вместе с детьми он глядел в окно. — Просто взорвался самолет.

Он подхватил Дженни на руки.

Дети должны знать, что они видят.

Горящие, умирающие люди падали с неба.

— Все в порядке, парни, — повторял он.

Сам самолет рухнул в залив тремя огромными кусками, подняв столбы брызг, засверкавшие в лунном свете.

В месте падения самого большого обломка над водой поднялось облако пара.

Держа Дженни, он попытался обнять сыновей. Как ни странно, ему это удалось: Дженни обвила руками его шею.

Он чувствовал, как обоих мальчиков бьет дрожь.

И только тут Флинн услышал доносящиеся сверху крики Элсбет на иврите: что происходит, что происходит, молитвы, тоже на иврите — реакция на войну на Среднем Востоке, которую ей случилось пережить.

— Все нормально, Элсбет! — крикнул он, почему-то по-немецки. — Просто авиакатастрофа!

Он услышал, как заплакал младенец, Джефф.

Глава 2

— А что в коробке из-под обуви, па?

Коробку он положил на стол в столовой, рядом с кофейной чашкой, не решившись оставить ее где-нибудь еще.

— Даже у такого идеального отца, как я, — Флинн разбивал ножом скорлупу сваренного вкрутую яйца, — который старается честно отвечать на все вопросы своих детей, бывают моменты, пусть и очень редкие, когда честно ответить ну никак нельзя, а лгать и увиливать ну никак не хочется.

— Понятно, — кивнул Тодд, — но что же в коробке?

— На данный момент могу предложить лишь достаточно грубый ответ: не твое дело.

— Ты не собираешься сказать нам, что в коробке? — спросил Рэнди.

— Не собираюсь.

С другой стороны тарелки Флинна лежал утренний выпуск «Бостон стар». О взрыве в газете не упоминалось. Катастрофа произошла уже после того, как номер ушел в печать.

Жаль, подумал Флинн, факты, изложенные черным по белому, могли бы успокоить его семейство.

Лица у Рэнди и Тодда осунулись, они ничего не хотели есть.

По лицу Дженни чувствовалось, что ей хочется поплакать. Слезы уже несколько раз начинали катиться из ее глаз, пока Элсбет не сказала ей, что с этим надо кончать.

Девятилетний Уинни сладко проспал всю ночь.

— Вам не повезло, — сказал Флинн близнецам и Дженни. — Ужасно видеть катастрофу, зная, что ты ничем не можешь помочь.

Едва рассвело, Флинн через дверь кухни вышел во двор.

Кроме Уинни и младенца, до утра никто не сомкнул глаз. До завтрака время тянулось очень медленно.

Флинн посидел с детьми.

Осмотрел окно в кухне, из которого вылетело стекло.

Маленькие суденышки, катера полиции, пожарного департамента, береговой охраны бороздили бухту, вылавливая все, что плавало на поверхности. Взрыв произошел в воздухе: большая часть вещественных улик ушла под воду.

Около забора, отделяющего двор от берега, Флинн нашел руку, аккуратно отрезанную по запястью. На бетонной отмостке. Три или четыре капельки крови темнели на бетоне. Очевидно, они вылетели из сосудов при ударе руки о бетон.

Мягкая, белая, крупная рука.

Флинн предположил, что принадлежала она мужчине средних лет, белому, скорее всего какому-нибудь чиновнику: мозолей на ладонях нет, ногти чистые, ухоженные.

Кольца на руке не было.

— Не следовало тебе рассыпаться, Чарли, — пробормотал Флинн. Обошел двор, каменистый берег, внимательно оглядел крышу, дабы убедиться, что других кусков человеческого тела, которые могли бы напугать его детей, поблизости нет.

С большим трудом Флинну удалось вызнать у жены, пока та готовила завтрак, где хранятся маленькие коробки. Вызнать без лишних вопросов с ее стороны.

Элсбет вошла в столовую с тарелкой гренков и кувшином апельсинового сока.

— Никто не ест, — констатировала она.

— Я ем, — возразил Флинн.

— Твоя жизнь полна трупов, па, — говорил Рэнди, уставившись на свою тарелку. — Ты все время в них по самые бедра.

— Не все время, — возразил Флинн. — Я могу отойти в сторону, когда ем.

Сев за стол, Элсбет разгладила фартук.

— Хватит об этом.

— Уже молчим, — заверил ее Флинн.

— Такое случается, — она обвела взглядом детей. — Это ужасно. Трагедия. Шок для тех, кому не повезло, кто стал невольным свидетелем. Но почему так много людей, которым следовало спать, оказались в три часа ночи на кухне? Что это за сборища, о которых я ничего не знаю? Если б вы все крепко спали, то утром у вас не щемило бы сердце. Вы бодрствовали, вы все видели: судьба повернулась к вам спиной. Вы ничего не могли сделать тогда, ничего не можете сделать и сейчас. Если б самолет взорвался не над нашим домом, а где-нибудь в Индии или Огайо, вы бы услышали об этом по радио и сказали: «Какая трагедия! Прими их к себе, Господи», и обо всем забыли бы. Точно так же вы должны поступить и сейчас. Забыть. Эта ужасная катастрофа не имеет к вам ни малейшего отношения. Вам следует сосредоточиться на текущих делах.

— Аминь, — выдохнул Флинн.

— А теперь ешьте.

Дети придвинулись к столу. Тодд взял гренок.

Только Элсбет продолжала смотреть на свою пустую тарелку, хотя только что советовала детям забыть о трагедии.

— Кстати, о текущих делах, — нарушил затягивающуюся паузу Флинн. — У нас нет лишнего стекла для окна в кухне. Ни в подвале, ни в гараже.

— Стекло я достану, — ответила ему Элсбет. — На кухне холодно. Мы греем улицу.

— Дело в том, что к десяти утра запасы у местного стекольщика иссякнут, — добавил Флинн. — Если от взрыва разлетелось одно из наших окон, значит, в округе разбились сотни других.

— Я знаю, каково стоять в очереди.

— Ты не следуешь собственному совету, — мягко упрекнул ее Флинн.

— Я знаю. Извини. Требуется время, чтобы оценить его мудрость. Тем более когда надо следовать собственным советам.

— Ты не ешь, — заметила Дженни.

— Я перекусила на кухне.

— Френни, пока ты был во дворе, звонил комиссар.

— Рановато он проснулся.

— Сказал, что уже на работе. Хочет видеть тебя немедленно. Также звонил сержант Уилен. Комиссар уже связывался с ним. Он заедет за тобой. Появится с минуты на минуту.

— Комиссар мог бы позавтракать перед работой. К чему такая спешка?

— У тебя есть другие дела? — спросила Элсбет.

— Я хотел попросить Гроувера отвезти меня сперва в школу наших мальчиков.

— В школу Картрайта? Когда комиссар звонит тебе в семь утра и говорит, что ты ему нужен?

— Я хочу убедиться, что «Делу скрипки Рэнди» будет уделено должное внимание.

— «Загадочное исчезновение», — предложил свой вариант Тодд.

— «Скрипичное дело», — внес свою лепту Уинни.

— Украсть скрипку — это ужасно, — покачала головой Элсбет. — Все равно что похитить человека. Кто мог на такое пойти?

— Именно это я и намерен выяснить, — ответил Флинн.

— Ты говорил, что бостонская полиция не может ничего сделать, если только к ней не обратятся, — напомнил Тодд.

— Я и собираюсь переговорить с вашим директором. Как там его зовут, доктор…

— Джек, — ответил Тодд.

— Джек?

— Джек Лубелл.

— Вы зовете вашего директора Джеком?

— Некоторые называют его Динг-Донг.

— Сокращенно Динг, — добавил Рэнди.

— В частной школе, обучение в которой я оплачиваю сверх налогов, вы зовете директора Джеком?

— Или Динг-Донгом, — уточнила Дженни.

— Это демократия, па, — пояснил Рэнди. — Все равны.

— Если директор вам ровня, почему он директор?

— А не ученик? — добавила Элсбет.

— Вы ходите в частную школу в синих джинсах, чистых кроссовках…

— У них еще хорошие свитера, — вставила Элсбет.

— Вам по пятнадцать лет, вы не умеете завязывать галстук, не можете отличить один цветок от другого и вы зовете вашего директора Джеком?

— Или Динг-Донгом, — не унималась Дженни.

— Сейчас все так одеваются, — ответил Тодд. — И Джек просит называть его Джеком.

— Хорошо ли это? — задал Флинн риторический вопрос.

— Кстати, — вспомнила Элсбет, — человек, который крахмалил твои рубашки, закрыл свое дело. Уже второй в этом году.

— Нет в этой стране уважения ни к старшим, ни к приличиям.

— Ты сам только что сказал, что комиссару следовало приходить на работу только после завтрака, — напомнила Дженни.

Флинн повернулся к Элсбет:

— Ты видела, что этот нехороший человек прислал Дженни?

— Да. Брошь.

— Послать такую брошь двенадцатилетней девочке!

— Она очень красивая. И дорогая.

— Это же неприлично!

— Мистер Ай Эм Флетчер поступил очень мило, послав мне такую очаровательную брошь. — Дженни содрала с локтя болячку. — Я собираюсь выйти за него замуж.

Флинн услышал, как открылась и закрылась входная дверь.

— Что? Собралась замуж за этого загорелого типа?

Сержант Уилен появился из холла.

— И что ты делаешь в моей столовой в восемь утра? — пожелал знать Флинн.

— Доброе утро, инспектор.

— Доброе утро, Гроувер.

— Комиссар хочет видеть вас немедленно.

— Комиссар, значит? Не пора ли нам называть его Эдди?

— Вы можете, если вам того хочется, сэр.

— Не желаете кофе, сержант? — спросила Элсбет.

— Премного благодарен, миссис Флинн, но у нас нет времени.

— Действительно нет, — Флинн встал, подхватив со стола коробку из-под обуви. — Нам надо завезти парней в школу, по пути.

— Но, инспектор…

— Гроувер, за те шесть часов, что я провел в доме, я только и делаю, что спорю, ни на секунду не сомкнув глаз. Поэтому никаких возражений с твоей стороны я больше не потерплю.

— Меня зовут не Гроувер.

Флинн протянул ему коробку.

— Вот, позволь дать тебе руку.

Глава 3

— Заходи, Френк.

Комиссар полиции Эдуард Д\'Эзопо поднялся из-за стола, протянул руку.

— Хорошо, что ты смог так быстро приехать.

Часы показывали десять минут десятого.

— Мне пришлось подбросить детей до школы, — ответил Флинн. — На это ушла лишь минута.

Он поставил на стол комиссара коробку из-под обуви, пожал комиссару руку.

Ростом и шириной плеч комиссар практически не уступал Флинну, из-под шапки курчавых каштановых волос смотрели живые карие глаза. Однако от долгого сидения за столом и многочисленных обедов, спасибо пресс-службе полиции, талия у него чрезмерно увеличилась в размерах.