Адам Холл

ДЕВЯТАЯ ДИРЕКТИВА

Глава 1

КРОВАВИК

Местечко, нужное мне, находилось примерно в середине квартала вдоль по Сой-Суэк-3, и я дошел до него пешком, свернув с главной дороги там, где меня высадил велорикша.

Это была узенькая улочка, сплошь состоящая из домиков-магазинов, накрытых в этот час сумерками, словно одной большой общей крышей.

В магазинчике драгоценных камней работал маленький старик-таиландец. Он сидел, согнувшись над рабочим столом, и из-за шума глухо урчащего в углу полированного барабана даже не слышал, как я вошел. Кондиционера в магазинчике не было. Жара и духота стояли такие же, как на улице, откуда-то сверху доносились причудливые звуки тай-ная.

Старик работал, а я стоял и смотрел. Он делал кольцо, вставлял опал в золотую оправу. Камень был из тех, что знатоки называют «кабошон». Острое лезвие резца загибало золотые коготки вокруг установленного в гнездо самоцвета так быстро и ловко, что казалось, будто они двигаются на невидимых крохотных шарнирах. Когда последний коготок встал на место, старик выпрямился и поднес кольцо к прикрытой абажуром настольной лампе — в ее лучах золото заблестело, а оправленный в благородный металл камень загорелся ровным теплым огнем.

Тут он заметил меня.

— Господин Варапхан? — спросил я.

Опустив кольцо на черную тряпочку, хозяин мастерской сложил руки в национальном приветствии — уай. Он сделал это очень мягко, даже кротко, будто священник.

— Мой гелиотроп готов? — задал я следующий вопрос.

— Его потеряли, — ответил старик.

— Но он стоил больше миллиона фунтов.

— Да, намного больше.

— Тогда вы должны заплатить.

— Я — бедный человек, — сказал он. — А из камня крови не выдавишь, даже из кровавика.[1]

— В таком случае выдайте мне мой фунт плоти.

Старый таиландец, минуя меня по пути к выходу, склонился в легком поклоне. Выглянув на улицу, он посмотрел сначала налево, потом направо. Я ждал и слушал. Один камень в барабане был тяжелее остальных и выделялся по звуку из общей массы, сам же барабан своим неторопливым мерным вращением напоминал миниатюрную бетономешалку.

Господин Варапхан отошел от двери и вернулся ко мне.

— Не будете ли вы так добры…

Я последовал за ним в заднее помещение. В дальней комнате ставшие было громче льющиеся сверху сиплые звуки тай-ная были почти не слышны. Я огляделся. Всюду тесными рядами стояли шкафы, шкафчики и сейфы. Кроме них здесь были только стол и несколько стульев из ротанга, стены покрывали Деревянные панели. Вся комната, казалось, пропиталась запахом сандалового дерева. Из-за слабого освещения палисандровый Будда в углу терял половину своей прелести. Света хватало лишь для того, чтобы понять, где находишься. Терпеть не могу, оказавшись в незнакомом месте, не видеть толком, что меня окружает.

— Великая честь для меня принимать вас у себя в доме, — произнес Варапхан.

— Вы очень любезны. Благодарю. — Мы, жители Запада, с недоверием относимся к экстравагантной восточной вежливости. Я не исключение, всегда в таких случаях чувствую себя немного неловко. Чтобы высказать старику уважение, я добавил несколько слов на его родном языке.

Когда он ушел, я заметил, что, во-первых, в комнате имелся телефон, во-вторых, что выйти отсюда можно было через другую дверь — в углу, рядом с палисандровым Буддой, и, в-третьих, что здесь по-прежнему отчетливо слышалось, как перекатывает камешки полировальный барабан в магазинчике-мастерской.

Путешествие мое было длинным и утомительным; кроме того, мне совершенно не понравилась спешка, с которой меня сюда вытащили. Однако я постарался успокоиться. Выставленные на одном из сейфов самоцветы радовали глаз: лазурит, обсидиан, розовый кварц, несколько микролитов, по качеству не уступающие ни одному полудрагоценному камню, и, наконец, гипнотизирующий, протягивающий взгляд лунный камень. Все это не было прикрытием. Дом на самом деле принадлежал гранильщику.

Ломан прибыл через десять минут. Точно в назначенное время. Он вошел в дверь рядом с изваянием Будды и с ходу спросил:

— Когда приехал?

Минут пятнадцать назад. — Мы небрежно подержали друг друга за руку, как боксеры.

— Я имел в виду, в Бангкок.

— Сегодня вечером. В 6.05. Компания «Эр-Франс», Париж — Токио…

— А что ты делал в Париже?

— Какого черта?! Это так важно?

— Нет. Просто, когда звонили, я полагал, ты все еще в Лондоне. — Он встал ко мне спиной, затем вновь повернулся, беспокойно переступая маленькими ножками. — Все важно. Очень.

— Надеюсь, мне зачтется тот факт, что я прибыл точно к назначенному сроку, едва получив уведомление? Особенно если принять во внимание мое отвращение ко всем поганым летательным аппаратам?

— Конечно, конечно. — Ломан наконец ухитрился встать спокойно. На лице у него выступил пот. — Одного об этом месте они мне не сказали. Того, что здесь нет кондиционера. — Он был в сером костюме из альпаки и в крапчатом галстуке-«бабочке».

Мне не нравятся мужчины с маленькими ногами, а также те, кто носит «бабочку». К тому же Ломан мне не нравится сам по себе. Это чувство у нас с ним взаимное и длится уже многие годы, но никогда, правда, не мешало работе. Ни один из нас не придал бы ему никакого значения, не будь мы вынуждены находиться в тесной душной комнате гранильщика драгоценных камней в Бангкоке, в которой к тому же отсутствовал кондиционер. Нормально дышать в такой душегубке невозможно. А Ломан — он же как тот кабинет в Лондоне с Лоури на стене: лоск, глянец и запах полировки. Его ботинки, ногти, даже нос — все сияет и светится. Не говоря уж о манерах. Когда у него есть время следить за ними — вы ослеплены. Просто сейчас он разнервничался, вот и все.

Мне стало лучше. Видеть Ломана таким озабоченным идет мне на пользу. Я сказал:

— Не могли мне сообщить про эту дверь, что ли? Так нет. Зачем-то надо было послать через магазин. Зачем?

— Для того, естественно, чтобы ты сам представился Варапхану.

— И весь этот бессвязный вздор для того же?

— Варапхан — не для контактов. Мы не могли воспользоваться обычной методикой. — Ломан пробежался взглядом по комнате, внимательные глазки не пропускали ни малейшей детали. — На данном этапе его дом будет служить нам безопасным местом для явок и передачи информации. Иногда придется встречаться в британском посольстве, но наиболее важные дела будут решаться здесь. Присядем. Никакой необходимости спешить нет. Абсолютно.

Древесина ротанговой пальмы под его весом негромко скрипнула. Ломан полностью расслабился и посмотрел на меня снизу вверх с таким видом, будто нервы пошаливали у меня, а не у него.

— Хорошо. Тогда я хотел бы знать вот что — это новое задание или что-то где-то не сработало?

Он взял стоявший на столе медный колокольчик и позвонил.

— Это задание. И у нас все должно сработать.

Я присаживаться не стал, ибо доверием к новому плану пока еще не проникся. В Главном бюро Ломан принадлежал к одному из верхних эшелонов. Если ему и приходилось покидать Лондон, чтобы руководить в качестве директора исполнением какой-то миссии, то случалось такое крайне редко. Лично для меня директором задания он никогда еще не был, и предстоящая работа мне никаких радостей не сулила. Довольно невежливо я спросил:

— Какого черта тогда я сорвался с места и проделал семь тысяч миль, если нет «абсолютно» никакой необходимости спешить? По чьей прихоти?

— Можно не спешить сейчас, когда ты уже здесь.

В комнату вошла гибкая и стройная, словно молодая ива, девочка с огромной копной черных волос — по всей видимости, дочь Варапхана.

— Я слабоват в местном диалекте, — сказал Ломан.

Я обратился к ней на английском.

— Мы бы хотели что-нибудь выпить. Виски, содовая, лайм-джюс и лед.

— Минуту, сэр. Я принесу.

— Ты превосходно играешь на тай-нае.

Она рассмеялась и, отрицательно покачав головой, вышла.

— Это — «lingua franca», лингвистический винегрет для общения с местным населением, — сказал я Ломану.

— Мне кажется, тебе не помешает ускоренный курс — надо восстановить таиландский. Придется встречаться с людьми, для которых других языков просто-напросто не существует, а помимо этого тебе потребуется умение слушать и понимать. Насколько хорошо ты им владеешь?

— В необходимых пределах. Если, разумеется, речь не идет об эзотерических учениях.

Ломан поднялся со стула и снова засуетился.

— Говоря, что спешить некуда, я имел в виду лишь то, что, задержись ты и не прибудь вовремя, мы бы столкнулись с необходимостью снимать с Явы Стайлза, а он там в настоящее время здорово задействован. Ты Бангкок знаешь не хуже, и к тому же у тебя сейчас перерыв между заданиями.

— Был.

— Верно, был.

— Я не приезжал сюда почти два года.

В Бюро существует простая традиция, которая хорошо защищает любую операцию от провала. Мы вправе отказаться. Конечно, для этого мы обязаны представить причину, и достаточно убедительную, но в конечном счете при желании мы всегда можем не участвовать. Умное и дальновидное правило. Потому что оно позволяет не выходить на дело с дурными предчувствиями. Исполнитель, или, как у нас называют, — оператор, берет задание добровольно, идет на него с положительной установкой. Следовательно, он уже заранее сориентирован на успех. И если кто-то желает уклониться и выйти, то Центр в Лондоне может предложить только одно — новый побудительный мотив, новый стимул, который заставит-таки тебя принять предложенное. Со мной подобное проделали в Берлине. И получилось. Они выбрали человека, за кем бы я смог увязаться; человека, вызывающего у меня ненависть. Разговаривая с Ломаном, я уже выдвигал про себя прежнее возражение, подсознательно искал доводы, которые оправдали бы в случае чего мой отказ, скрыв истинную причину, сводившуюся, по сути, к нашей с ним личной неприязни и не более. Нам неоднократно доводилось работать вместе по линии Бюро; в основном это было налаживание взаимодействия, восстановление связей в разведывательной цепи, отработка передачи донесений и так далее. Но сейчас Ломан становился моим директором, а это совсем другое. Часто успех всего задания, а порой и жизнь исполнителя напрямую зависят от того, насколько слаженно действует связка директор — оператор. Директор должен тебе нравиться, это однозначно. Ты должен доверять ему, уважать его, уметь с ним общаться. Мне же Ломан, несмотря на безупречный послужной список и все свои блестящие качества, казался лишь тщательно ухоженным и великолепно выдрессированным маленьким сводником. И то, что он был способен иногда смотреть на меня как ощетинившаяся овчарка, не помогало и мнения моего не меняло. У такой овчарки сообразительность уступает место яростной слепой отваге, и так оно и будет, сколько ты ее ни награждай и ни поощряй.

— После двух лет я мало что помню в этом городе, — сказал я.

— Вспомнишь. Ты же вернулся, снова на месте, а это помогает.

Это его точка зрения. Память цепляется за то, что тебя окружает. Процесс ассоциативного воспоминания. Если бы экзамены проводились в аудитории, похожей на ту, в какой тот или иной предмет вам преподавался, лучше всего в лекционной, провалившихся на экзаменах было бы куда меньше.

— Начнем хотя бы с того, что вот это местечко мне незнакомо. Кто такой Варапхан?

— Имя дали в посольстве.

— Только не говори, что ты доверяешь посольству.

— Мы его проверили, конечно, Образование — я имею в виду, специальное, — он получил на Бирма-роуд, осуществляя взаимодействие с нашими группами выхода, и с тех пор проявил себя весьма полезным работником. В отдельных операциях даже чрезвычайно полезным. Частенько бывает в Лондоне.

— Он не агент?

— В полном смысле слова — нет.

— Он хорошо осмотрел улицу, чтобы убедиться, нет ли за мной слежки, прежде чем пригласил сюда.

— Он не дурак.

Вошла девочка с подносом, и мы вынуждены были замолчать. Как только она ушла, и я, и Ломан взялись за сок.

— Мог хотя бы прицепить вентилятор наверху, — сказал я.

— Мы подумаем, что можно сделать.

Первая жгучая жажда была утолена, вместе с ней уменьшился и наш взаимный антагонизм.

— В Бангкоке это местный Центр?

— С Центром по управлению заданиями в Бангкоке мы пока не определились. Официально считается, что он в посольстве, хотя посольские, естественно, об этом не знают. Думают, что мы из Безопасности. Повторяю, на данный момент самой безопасной явкой является этот дом, но при неожиданном повороте событий придется искать другое место.

Мои барабанные перепонки все еще гудели от резкого перепада высоты — я примчался на эту улочку прямо из аэропорта «Дон Муанг», не успев даже сменить рубашку. Поэтому я решил проявить инициативу.

— Хотелось бы наконец услышать, зачем меня вызвали.

Ломан снова занервничал. Я понял — он оттягивает разговор. Наверняка почувствовал, что моей первой реакцией будет отказ, а это влечет за собой снятие с Явы Стайлза.

Взяв со стола сок лайма, Ломан налил себе еще, используя последнюю возможность подготовиться к предстоящему объяснению.

— Работенка предстоит специфическая, — начал он. — Очень.

Двумя пальцами я выудил из своего стакана круглый окатыш льда, обсосал его и засунул в рот. Ломан тем временем, отвернувшись, глазел на палисандрового Будду. Потом снова встал ко мне лицом и заговорил в конце концов о предназначенной мне миссии.

— Возможно, тебе известно, что на конец этого месяца планируется один официальный визит. Три дня в Бангкоке, как один из этапов длительной поездки по всей Юго-Восточной Азии.

— Нет, — ответил я.

— Ты не читаешь газет?

— От случая к случаю.

— Хорошо. Тогда позволь мне тебя просветить. С политической, а если принять во внимание локальные вооруженные конфликты, то можно сказать, что и с военной точки зрения, Таиланд становится все более и более завязанным в невообразимом переплетении всевозможных проблем. Приятную компанию ему составляют Китай, Индия, Малайзия и, само собой разумеется, — Лаос и Камбоджа. Столица Таиланда занимает центральное место в этом регионе вот уже по меньшей мере на протяжении полувека, а сейчас в Бангкоке сосредоточились и глобальные интересы. Что собой представляет данное государство? Стабильное королевство с тесными связями с США и не столь тесными — с Великобританией. В Бангкоке представлен блок НАТО, а СЕАТО выбрало этот город в качестве штабной территории. Бангкок является ключевой точкой всего юго-восточно-азиатского комплекса, а географическое положение его — в самом центре Индокитая — придает ему еще более важное значение.

Ломан относится к тем людям, слушать которых, что бы они ни говорили, невыносимо Скучно. Наверное, я позволил себе выразить чем-то мое отношение к его речи, потому что он вдруг заговорил быстрее, желая поскорее подойти к сути дела.

— Отношения между Великобританией и Таиландом всегда были очень хорошими; частично оттого, что оба государства — демократические монархии, а частично по той элементарной причине, что многие из тех, кто стоит у таиландского трона — принцы, министры, крупнейшие финансисты и просто деловые люди, — значительную часть своей молодости, а то и отрочества, провели в английских частных школах и в университетах. И вот наступило время, когда ситуация в Юго-Восточной Азии отчаянно запуталась и того и гляди выйдет из-под контроля. Учитывая ответственность момента, правительство Ее Величества полагает крайне необходимым направить в регион миссию доброй воли, и возглавить ее должен не государственный деятель и не дипломат, но личность не менее высокопоставленная и пользующаяся в то же время уважением международного сообщества, в частности уважением общественности Таиланда.

Ломан выдержал паузу, подождал, пока я все это переварю. Его нервозность пропала, звук собственного голоса успокаивал его и придавал силу.

— Таким образом, через три недели представитель королевы посетит Бангкок с визитом доброй воли.

Лед в леднице почти весь растаял, но мне удалось подцепить, наверное, последнюю твердую горошину, которая тут же исчезла у меня под языком.

— Так как Персона — кстати, это слово выбрано специально, в целях безопасности, и ты, пожалуйста, тоже привыкай его использовать, — так как Персона не является ни государственным деятелем, ни дипломатом, то и его азиатский тур не связан ни с какими политическими мероприятиями. Напротив, программой предусматривается прогулка на яхте по заливу, матч в поло на Люмпини-Граундз — мне сообщили, что играть будет принц Удом, — и поездка по городу в автомобиле с открытым верхом. Персона также посетит места, традиционно привлекающие интерес в ходе подобных визитов, а именно — молодежные клубы, благотворительные организации, больницы и, конечно, спортивные сооружения. Таким образом, Персона станет, если можно так выразиться, представителем и проводником наших гуманитарных идей.

Четко расставляя слова, ровным голосом, Ломан добавил:

— Мы бы хотели, чтобы ко времени визита этого человека ты спланировал и полностью разработал схему террористического акта по его устранению.

Глава 2

ПАНГСАПА

Две рыбки носились по кругу, слегка повернув головки к центру аквариума и внимательно следя за движениями противника.

Более красивой была та, что поменьше: цвета ее казались ярче и сочнее. Но главным украшением обеим служили, безусловно, роскошные плавники, развевающиеся в воде подобно трепещущим на ветру знаменам. Рыбки рассекали жемчужно-чистую воду, как две маленькие радуги. Отражавшееся в гладком стекле круглое лицо Пангсапы напоминало упавшую с неба гигантскую луну.

Воздух наполнял непривычный, приторно-сладкий аромат опиума.

Убийственно-быстрые, как молнии, рыбки на полной скорости врезались друг в дружку, причем их плавники в момент удара были тесно прижаты к корпусу. Разрыв плавника приводит к потере возможности маневра, что влечет в свою очередь практически мгновенное поражение и смерть.

Глаза Пангсапы застыли двумя крупными немигающими звездами.

Разойдясь, рыбки закружились по краям аквариума, их красочная боевая окраска наводила на мысль о нарядных чепраках и попонах, выведенных на средневековое ристалище лошадей. Следующий выпад обе вновь сделали одновременно. Сблизившись в долю секунды, рыбки сцепились в жестокой схватке, понеслись в водовороте. Трижды они атаковали и трижды отступали назад. В воде появилось алое облачко крови, от основания спинного плавника той рыбки, что была меньше и красивее, отделился, колыхаясь, малиново-красный завиток в форме султана. Покрасневшая от крови вода замутилась. Отражение лица Пангсапы стало более четким. Крупные глаза-звезды сверкнули на мгновение в мою сторону, и я понял — ему хочется разделить со мной непередаваемый восторг созерцания смертельной схватки.

Красный султанчик крови переместился к центру, темно-розовый цветок, медленно вращаясь, распустился, выпуская из глубины на поверхность бездыханную жертву. В свете лампы мертвая рыбка отливала серебром.

Пангсапа повернулся ко мне.

— Его звали Доблестный Воитель, — прошепелявил он. — Выиграл семь боев. Один из них против Золотого Принца Майпури — чемпиона, принадлежавшего моему другу. И вот исход. Увы.

Я знал, что приглашение взглянуть на схватку бойцовских рыбок является знаком внимания, предлагаемым только избранным, поэтому сказал:

— Дрались превосходно. Захватывающий бой.

Пангсапа жестом предложил мне сесть на подушки рядом с собой.

— Курить будете? — На золотистом лакированном стульчике лежали две или три трубки для курения опиума.

— Не имею привычки. Но вы, Пангсапа, пожалуйста, не стесняйтесь, я не против подобных удовольствий.

— Удовольствие мое заключается уже в том, что я удостоен чести принимать у себя такого гостя. — Скрестив ноги, он уселся в позу лотоса, всю фигуру его скрывал черный шелковый халат. За исключением окрашенной в розово-красный цвет воды в аквариуме, единственным ярким пятном в комнате были подушки. Никаких украшений. Три черные орхидеи в вазе из черненого серебра; пепельно-серые, ручной работы гобелены, а все остальное — исключительно тик и черное дерево.

Внезапно он что-то прокричал, после чего вошел слуга.

— Сделай приготовления для похорон Доблестного Воителя. За церемонией захоронения прослежу лично.

Слуга ушел. Пангсапа перешел на английский:

— Раз уж мы начали говорить о гостях и гостеприимстве… Оно не позволяет мне допустить, чтобы гость моего дома разговаривал по-таиландски, хотя не могу не признать, что делаете вы это с блеском.

— Мне нужно работать над сослагательным наклонением, я знаю.

Ломан посоветовал ускоренный курс, чтобы как можно быстрее восстановить язык. Я пошел на компромисс — упорно говорил на бангкокском диалекте где надо и где не надо, даже если слышал в ответ, как сейчас например, чистейший английский.

— Ваше сослагательное наклонение безупречно. Но вы должны дать мне возможность поработать над своим. — Было в его улыбке что-то особенное, что-то тоскливо-задумчивое, молодившее его, придававшее ему сходство с толстым юношей, играющим роль Будды в школьной пьесе. — Прежде всего скажите, чем я могу вам быть полезен. — Толстый юноша с дефектом речи.

На несколько секунд я задумался. Ломан говорил, этот человек может быть нам полезен, «очёнь». Пока я знал о Пангсапе только то, что он крутится в сфере, импорта-экспорта, — классическое прикрытие нелегальной перевозки наркотиков. Он служил связующим звеном для снующих по Чао-Пхрая-ривер дельцов. Так как Бангкок является главным мировым источником незаконного опиума, то в организациях, занимающихся импортом-экспортом, здесь работают многие. А река Чао-Пхрая, как и большинство рек, течет в море.

Ломан сказал: «Раньше контактов с Пангсапой мы не имели, но он пользуется заслуженной репутацией надежного источника информации. Знает массу людей, стоящих вне закона, которые во время поиска могут попасть в поле твоего зрения. При определенных условиях он может преподнести кое-кого из них нам на блюдечке, либо потому, что они его конкуренты, либо потому, что мы предложим ему разумную цену. До сих пор никто еще не обнаружил предел, за который он бы не перешел, если за это платят деньги».

На Сой-Суэк-3 мы поговорили тогда еще с полчаса, Ломан и я, и его предложение в конце концов меня заинтересовало. Я, правда, ничего не сказал и не подал вида.

— Уверен, что суть тебе ясна, — сказал он.

— Я планирую и разрабатываю теракт по устранению, выдаю вам схему, а вы, исходя из нее, готовите контрмеры против подобного же плана.

— Все правильно.

— Но это чертовски глупо. Можно придумать десяток способов.

— Мы считаем, что твой будет наиболее эффективным. Нам противостоит очень сильный ум. Только не пойми меня неправильно — мы тебе не льстим, нет. Добиться твоего согласия любыми путями — такой задачи мы не ставим. — Он улыбнулся спокойно и уравновешенно, так же, как и говорил. — Ты не хочешь взяться за это задание, а уж если на то пошло, то и за любое другое, потому что я буду твоим директором от разведки. Мы друг друга не любим, или я не прав? Но в Лондоне меня попросили подобрать способного на это дело человека, который спланирует покушение так, что провал будет исключен. Я выбрал тебя. Не станешь же ты отрицать, что речь идет о вещах более важных, чем наша взаимная враждебность?

Я сказал:

— Ты говори, говори. Не останавливайся. Раз уж решил меня просветить, сделай это полностью. Угроза уже появилась, верно?

— Естественно.

—. Почему же тогда его не отменят?

— Визит? Да все по той же причине, по которой никак нельзя было отменить поездку Ее Величества в Канаду. Англо-саксонская кровь панике не поддается.

А кроме всего прочего, я говорил уже, Бангкок — это лишь один из пунктов маршрута. Не приехать сюда невозможно, потому что хотя это только остановка по пути, но остановка самая важная. А из-за возникшей в одном месте угрозы нельзя отменить весь тур по Юго-Восточной Азии. Даже если правительство и пойдет на попятную, я сомневаюсь, что Персона согласится с таким решением, он не из тех людей. Итак, деваться некуда, мы все в игре. — Он допил сок и, опустив стакан на стол, шелковым голоском поинтересовался: — Или тебя не включать?

— О дьявол, да прекрати же ты ходить вокруг да около! Выкладывай скорее детали, и тогда я решу. Я ведь пока знаю не больше одной десятой доли того, что намечается. Если не меньше.

Но, честно говоря, я уже в тот момент кривил душой. Я знал больше. Я знал, почему Ломан прибыл в Бангкок, почему его нервы натянуты как струны. Подобного рода дела — не его профиль. Он — классный специалист по проведению коротких операций, осуществляемых при поддержке отлаженной как часы команды, с отработанными подходами, с отличной связью и взаимодействием. В своем направлении он — ас, лучший из лучших: пять нейтрализованных вражеских агентов в пределах Европы и двое на своей территории, обреченные на вынужденное бездействие в течение четырнадцати лет (сеть Кингстона), и все это за последние полтора года. Солидно.

Но почему такую вроде бы безделицу Центр поручил именно Ломану?

Он по-прежнему спокойно и уравновешенно улыбался. Он знал, что завел меня: видел, что я заинтересовался, а значит, опасаюсь, что на меня могут оказать давление, принуждая к выполнению этого задания. Очевидно, кто-то в той комнате с Лоури на стене сказал: «На такое дело он легко не клюнет. А чтобы клюнул, ужальте его, пошлите человека, которого он не переносит, который его достанет».

Да, выбрав Ломана, они не ошиблись.

— А сейчас разреши довести до тебя остальные девять десятых, — ровным голосом продолжил он. — Такая работа, естественно, требует активного участия службы безопасности. Сюда без лишнего шума уже прилетели несколько их лучших людей. Их задача — помочь справиться с угрозой покушения. Министерство внутренних дел Таиланда тоже откликнулось, работа ведется совместно…

— Стоп. Минуту. Конкретнее, что это была за угроза?

— Обычное письмо, посланное в Лондон по почте, написанное по-английски. В нем говорилось открытым текстом, что если Персона посетит этот город, то живым он из Бангкока не уедет. Скотланд-Ярд, разумеется, подверг письмо всевозможным экспертизам. Их люди посланы сюда, чтобы сопоставить результаты с тем, что скажет местный уголовный розыск. Они работают над этим в поте лица прямо сейчас.

— Понял. Дальше.

— Как я уже успел заметить, их МВД оказывает нам существенную помощь — они взяли на себя то, что отнимает больше всего сил и времени: работа с населением, обыски и так далее. Объединенное Королевство, неофициально, конечно, представлено весьма внушительно.

— Кто же тогда втянул в дело Бюро?

— Бюро не втягивали, — высокомерно оборвал меня Ломан. — После поступления определенного рода информации было решено, что необходимо переходить к действию. Прежде чем приняли такое решение, были разработаны и рассмотрены со всех сторон, как минимум, восемь директив. Эта —_: девятая. И сейчас она обрела форму конкретного задания. Дело в том, что Бюро полагает — я надеюсь, и ты с этим согласишься, — что нам необходимо принять меры, чтобы в назначенный день ничего не произошло. Они считают, что Персона… э-э… как бы получше выразиться… является довольно ценной личностью.

Я проклял в уме и Ломана и его девятую директиву, взял чистый стакан и налил себе виски. Ломан преднамеренно выбрал такой подход. При одной лишь мысли о том, что с нашей Ценной Персоной может что-то случиться, я, по их расчетам, должен был задохнуться от ярости, ибо мне грозило тяжкое моральное бремя: всю оставшуюся жизнь терзаться сознанием собственной непатриотичности в решающий для Великобритании момент. Впрочем, в Бюро могли бы на минутку трезво задуматься и о моих интересах. Я люблю работать на просторе, когда передо мной никого нет, один. Ну а уж если они озадачили меня работенкой там, где Объединенное Королевство «представлено весьма внушительно», то поставили себя этим самым в рискованное положение, потому что, вмешиваясь в ход операции, я могу все испортить.

Ничего, однако, не оставалось, кроме как дать Ломану договорить и, получив полную картину, ответить — да или нет.

Спокойнее, чем прежде, он сказал:

— Конечно, ты будешь работать один. Совершенно один.

Да, следует отдать им должное, послали того, кого нужно. А что удивляться — знают меня досконально.

— Как видишь, это не совместная операция. Совместная? С кем? Бюро не существует. И никогда не существовало. Идея в целом гениально проста — подразделения Безопасности сделают все от них зависящее, чтобы во время визита ничего не случилось; разве что им очень, ну просто оч-чень не повезет. Все мыслимые и немыслимые меры предосторожности разрабатываются и будут приняты. Вероятность того, что противная сторона сумеет что-то организовать, оценивается как ничтожно малая — один шанс из тысячи. Это должен быть план настолько хитроумный и эффективный, что никакие контрмеры невозможны; план — как я доложил Центру, — который только ты в состоянии придумать и осуществить.

Он начал мерить комнату шагами и говорил не переставая, словно пытался убедить себя, что механические действия могут возыметь эффект и я соглашусь на предлагаемую мне затею.

— И никакая это не лесть, не думай. Твоя работа в Египте, на Кубе и в, Берлине доказала, что если в горячей и щекотливой ситуации тебя оставить в покое и не мешать тебе, то ты способен провернуть свою, исключительно для тебя характерную операцию, с которой не справились бы десять, а то и сто наших людей, превосходящих тебя во многих отношениях. И это потому лишь, что данная операция требует участия только одного человека и человек этот должен быть из тех, кто лучших, наивысших результатов всегда добивается в одиночку. Выбор был сделан, и вот я здесь. — Ломан остановился перед выставленными на сейфе самоцветами, уставился на лунный камень и долго смотрел на него, затем снова приблизился ко мне. — Большего добавить не могу, пока не поступит следующая информация из нашего МИДа. А тем временем ты будешь приходить, на все совещания в посольстве, и мы…

— Но Ломан, это же не твой профиль. — Неожиданно мне надоело слушать его и молчать. — И не мой тоже. Ничего не выйдет.

— Тебе дается время подумать.

— Я подумал. Это — дело полиции. Я — агент по внедрению и…

— Не ожидал, что ты займешься толкованием терминологии.

— Ничего не выйдет. Скажи, что они допустили ошибку…

— Не думаю, что они ошиблись. Я сам тебя выбрал и…

— Тогда признай, что ошибся ты.

— Сомневаюсь, чтобы…

— Пусть отзовут Стайлза с Явы.

— Нет. Для этого дела мне нужен ты, Квиллер. Ты и больше никто.

Ломан уже не улыбался, зато глаза его сверкали как никогда.

— Давай заканчивать, — сказал он. — Если ты хочешь сказать все, что ты думаешь обо мне, — на это уйдет слишком много времени, да и положение вещей ни в коей мере не изменится; потому что я в этом плане мало уязвим. На своем горестном опыте я имел несчастье убедиться, что как агент ты упрям, недисциплинирован, нелогичен и непредсказуем. Ты одержим навязчивыми идеями, тщеславен и вообще чем-то напоминаешь дикую кошку — тебя так же трудно контролировать в ходе операции. В деле от тебя одни неприятности, а в те периоды, когда бываешь в Лондоне собственной персоной, ты не приносишь с собой ничего, кроме помех и затруднений. Если ты примешь это задание, а ты его все равно примешь, я стану твоим направляющим директором и буду нести ответственность за каждое твое действие. Для меня это означает — от момента начала операции и до ее окончания — грязную, сопряженную с гнусностью и мерзостью работу, но я решаюсь на нее здесь и сейчас. Такова моя позиция. Теперь о твоей: тебе только что передана информация, что человек, высоко почитаемый у себя в стране и уважаемый за границей, готов проявить достойную своей репутации храбрость перед лицом смертельной угрозы, ибо так ему диктует долг и честь. До твоего сведения также доведено, что если тщательно продуманная система обеспечения безопасности этого человека не сработает и если его жизнь, ценность которой столь высока, оборвется из-за твоей поганой мелочной неприязни ко мне, то вся вина ляжет на тебя — только на тебя, целиком. Жить с этой виной ты не сможешь.

Ломан не сводил с меня испепеляющего взгляда. Я понял, что никогда в жизни не испытывал к нему большей ненависти, чем в этот момент. Прошло не меньше минуты, прежде чем он повернулся к столу и ехидно заметил:

— И ты по-свински слопал один весь лед. Как это на тебя похоже. — Он снова позвонил в колокольчик. — Итак, отказаться от задания ты не можешь. Я знал это, когда вылетел из Лондона. Не можешь отказаться. Когда вышеупомянутая личность прибудет в Бангкок, ты окажешься в самой гуще. Так что лучше тебе со мной смириться. Сейчас мы еще выпьем, а затем я перейду непосредственно к инструктажу. Время не терпит.

Глава 3

КУО

Английское слово «assassin», обозначающее «наемный террорист-убийца», является заимствованием из французского, но если проследить его происхождение и дальше, то мы придем к арабскому «hashshashin», что переводится как «поедающие гашиш».

Ломан указал мне Пангсапу в качестве возможного информатора по двум одинаково веским причинам. На что только не пойдет современный человек, на какие только ухищрения он не отважится ради денег, не говоря уже о сексе! Но для того, кто испытывает потребность в наркотике, опасностей, которые могли бы его остановить, просто-напросто не существует. Забывая всякую разумную осторожность, такие люди продаются и идут в услужение к деспотичным тиранам, людям типа Пангсапы.

Пангсапа занимается торговлей и контрабандой наркотиков и по роду своей деятельности наверняка знает многих, кто не задумываясь готов убить за понюшку белого порошка и, если потребуется, передаст самые священные откровения своих друзей-приятелей.

Нам нужна была информация о наемных убийцах. Для этого Ломан меня сюда и послал.

Он знал к тому же, что я лишился единственного хорошего контакта, имевшегося у меня в этом городе. Тот человек уже мертв, потому что однажды вечером на Рама-роуд-IV его в тусклом свете надвигающихся сумерек приняли за меня.

Пангсапе хотелось поговорить, и я ему не мешал.

— Припоминаю, как принцесса Александра несколько лет тому назад прибыла к нам с визитом. Все прошло изумительно. Все влюблялись в нее с первого взгляда. У нас даже родился для нее специальный титул — Учтивая Посланница. И теперь, я вижу, она совершает поездки, венчающиеся ничуть не меньшим успехом, а взять ее прошлогодний визит в Токио? Выше всяких похвал. Посылая за границу вместо напыщенных сухих дипломатов в мятых жилетках действительно интересных людей, Британия поступает очень умно и дальновидно.

Я не сказал Пангсапе, зачем пришел. Ломан, должно быть, намекнул. Я хотел задать лишь один вопрос: где профессионалы? Но ему не терпелось выговориться, и он говорил.

— Возможно, вам покажется странным, что я питаю такую нежность к членам британской королевской семьи. Не обессудьте. В конце концов, я был рожден в нищете и прекрасно помню тот день, когда впервые решился на воровство. Торговец поколотил меня, но в те дни я располагал только одним выбором — красть или голодать. Это произошло во время одной из речных процессий Королевской Баржи. Я стоял на набережной и притворялся, что слежу за ней. Кстати, вам доводилось видеть эту Баржу, «Срай Супанахонгс», во всей ее великолепной отделке? Нет? Она огромна и покрыта сверху выполненным из чистого золота гигантским листом. Я стибрил мешок с рисом на одном из базарных каналов, рис наполовину промок, провонял тиной, но я питался им шесть дней, почти неделю. — Пангсапа грустно улыбнулся. — Однако поступок этот любви к монархии во мне не разжег, ни к нашей, ни к какой другой. Но события происходят так быстро, что просто диву даешься. Вскоре после того мой отец — или человек, которого я почитаю за отца, — начал какие-то операции вместе с капитаном одного парохода, и оказалось, что нос у них направлен куда надо и хороший ветер они не пропускают. Пять лет. Всего пять лет — и я, подумать только, уже учился в Оксфорде!

Он замер в полной неподвижности, в улыбке появилось что-то неземное.

— Я получил степень в области экономики, но гораздо дороже мне то духовное богатство, которым ваша страна соизволила меня одарить. Именно в те годы я научился испытывать определенного рода любовь к совершенно посторонним для меня людям… ах да, я опять говорю о монархии.

Пангсапа чуть заметно склонился в мою сторону и отчетливо прошепелявил:

— Мне будет искренне жаль, если через несколько недель, а точнее двадцать девятого, случится нехорошее.

— Вам может предоставиться возможность предотвратить это.

— Воспользуюсь непременно.

— Все, что я хочу знать: где сейчас находятся профессионалы? Присутствует ли кто-то из них сейчас здесь? В Бангкоке?

— Профессионалы?

Я поднялся с подушек и прошелся по комнате. Должно быть, намек был недостаточно ясный.

— Ломан приходил к вам?

— Мне незнакомо это имя.

— А от кого вы узнали, что я приду?

— Мне никто ничего не говорил.

Я остановился и посмотрел на Пангсапу сверху вниз.

— Может быть, перейдем на ты? Пангсапа, ты не ждал меня?

— Не раньше, чем ты позвонил. — Он сидел как маленькое черное изваяние, на лице-маске жили одни только по-кошачьи желтые глаза.

— О\'кей, Пангсапа, — сказал я. — Так что ты там говорил о твоей немеркнущей любви к монархии и королевской фамилии?

Он терпеливо объяснил:

— Не забывай, что весь город уже начал подготовку к этому визиту, назначенному на двадцать девятое. Полиция и службы безопасности необычайно активизировались. Ни для кого не секрет, что ждут беды — беды весьма определенного рода. Зачем бы еще ты ко мне пришел? Нужна информация, я понимаю.

— Ты никогда меня не видел раньше, — сказал я.

— Но ты уже бывал в Бангкоке.

Я вынужден был согласиться. Все равно. Пангсапу мне указали в качестве источника информации, а каким же источником информации он мог быть, окажись вдруг, что ему неизвестно о том, чем я занимался в Бангкоке два года назад? Однако я наседал.

— Тебе уже приходилось вступать с нами в контакт?

— Я знаю человека по имени Паркис.

— Что ж, отлично, — Паркис работал в Лондоне, в Центре. — И все-таки продолжим о профессионалах. Мне нужно знать схемы их передвижений.

Пангсапа выглядел озадаченным.

— Мне не совсем понятно, кого ты подразумеваешь под профессионалами…

— Я имею в виду Винцента… Сорби… Куо… Грек по кличке Живчик… Хидео… этот мафиози, как его…

— Зотта.

— Вот-вот, Зотта.

Я снова вздохнул с облегчением. Он не отрицал, что знает Зотту. Сейчас, после того, как в результате гибели Примеро канал в Буэнос-Айресе оказался блокирован, мафия основную часть своего товара из Бангкока отправляла через Неаполь на Ресифи.[2] Зотта выступал в этом главной фигурой. Пангсапа не мог его не знать. Это был его бизнес.

— Зотта сейчас в Ресифи, — сказал он, — забудь про него. — Он неожиданно встал, и сделал это без всяких видимых усилий, не вынимая рук из складок длинного черного балахона.

— Винцент?

— В афинской тюрьме. Его ребята, конечно, уже работают и вскоре освободят его, но в три недели им не уложиться. Плохо организованы.

— Сорби?

Показались руки Пангсапы, неожиданно белые на фоне черного одеяния.

— А кто-нибудь когда-либо знал точно, где находится Сорби?

— Куо? Хидео? Грек?

— Дай мне немного времени, и я сам с тобой свяжусь. Я понимаю, эта информация имеет для тебя большую ценность.

— Зависит от обстоятельств. Посмотрим. — Лондон в таких вопросах всегда занимает очень четкую позицию: если отправился за покупками — торгуйся, где можно.

— Договориться никогда не поздно, — Пангсапа пожал плечами. — Где я тебя найду?

— Отель «Пакчонг».

Когда мы шли к выходу, я заметил, что вода в аквариуме опять стала чистой — сработали фильтры, — и окрашенный во все цвета радуги шестидюймовый убийца остался после недавнего боя в гордом одиночестве. Еще один профессионал.

Прошло два дня, и я приготовился доложить Ломану, что от задания отказываюсь. Не мой профиль. Пусть этим занимается Безопасность. Город кишел их людьми. Любой из них мог справиться с этим делом гораздо лучше меня, они знали, по какому сценарию проходят подобные вещи, и они были специально на них натасканы.

К Пангсапе я пошел потому, что в один прекрасный день я мог оказаться в Бангкоке на настоящем задании и тогда бы он мне, конечно, понадобился. В том, что я спрашивал его о схемах передвижения профессионалов, не было ничего страшного или лишнего, потому что мне всегда лучше знать, где такие люди находятся. Но если верность и надежность его источников соответствовала оценкам Ломана, то он бы уже вышел на меня в любом случае. Хоты бы только для того, чтобы сообщить, где кто находится. Уж он-то знал, что задержись он чуть-чуть, пусть информация и отрицательная, как из Лондона тотчас же донесется нетерпеливое покашливание. То есть, по всей видимости, никакой информации он не собрал.

Ничего не вышло. Дело не вырисовывалось. Не имея практически никакого официального прикрытия, никакой легенды или чего-то в этом роде, я бесцельно слонялся по городу. Сколько я ни проверял, нет ли за мной хвоста, ничего не обнаруживал. Чем я занимался, куда ходил — никому не было никакого дела.

Я знал, как получилось, что Ломан меня сюда вызвал. Это было типично для него. На вопрос, кто втянул Бюро, он мне так и не ответил. Он сам и втянул — подсунул этот заранее бесплодный план Паркису и остальным, а исполнителем выбрал меня. Говорил, наверное, много и убедительно. В основу плана с самого начала легла ложная посылка, мнимая угроза. Никто, планирующий покушениё на деятеля такого уровня, не станет заранее предупреждать об этом. Подобное извещение только насторожит силы Безопасности, и больше ничего. Именно так и получилось, кстати. Безопасность уже наготове: ждет и готова отразить любую вылазку любого психопата. Впрочем, в этом есть определенный смысл — в толпе, окружающей государственную шишку такой величины, психопаты найдутся. Вспомнить для примера визит папы римского в Нью-Йорк в шестьдесят пятом. Восемнадцать тысяч полицейских несли дежурство в особом режиме, пути следования прочесывались специальными подразделениями, снайперы посгоняли с крыш всех голубей, а почему? Да потому, что несколько анонимных фанатиков, тронувшихся на религиозной почве, написали в отправили по почте два или три письма.

Обычная работа. Рутина. Бюро никогда не занималось такими вещами; оно создавалось для проведения особых операций. Какого черта они послушались Ломана?

Я попробовал выйти на него через Сой-Суэк-3, но он не показывался там со дня моего прибытия. Тогда я пошел в посольство и спросил, где находится «номер шесть». Он говорил, что это можно.

Молодой человек посмотрел на меня несколько обеспокоенно.

— Номер шесть?

— Да.

— Там должна быть мисс Мэйн, не так ли?

— А должна ли?

— Прошу вас, присаживайтесь.

Он изящно протанцевал мелкими прискоками к двери соседнего кабинета, не спросив даже моего имени. Я стоял и следил за ним взглядом.

Если только Ломан окажется там, в шестом номере, я ему в лицо выложу, что знаю, зачем он втянул в это дело Бюро, а потом и меня. Интересно будет видеть реакцию.

Мальчик из Хэрроу[3] вернулся обратно и провел меня по коридору в соседнюю комнату. Табличка на двери гласила: «Атташе по культурным связям». Я сидел один минут пять, потом вошла девушка… или женщина… черт, никогда не угадаешь их возраст.

— Чем могу помочь?

— Подскажите, где находится номер шесть.

Она смотрела на меня долго. Я не возражал. До посольских доходит всегда самое быстрое через несколько дней. Это даже располагает.

— В данный момент там никого нет. Может быть, я смогу что-то сделать?

— Вы — атташе по культурным связям?

— Его секретарь.

— Видите ли, этот школьный отличник, должно быть, позабыл арифметику. Мне нужен номер шесть, если для вас это пустой звук, то мне бы хотелось видеть человека по имени Ломан.

— Мистера Ломана здесь нет.

— О Боже! За что такое наказание! Хорошо, если вы его все же увидите, передайте: я весь день с обеда пытался с ним связаться, и, поскольку ситуация складывается таким образом, сегодняшним же вечерним самолетом я вылетаю в Лондон. Договорились?

Что-то я разболтался. Недисциплинированное поведение. Лоури не одобрил бы.

— Пожалуйста, обождите минутку.

У нее была чудная походка. И чистый приятный голос. Это смягчало и успокаивало, и я подумал: может быть, за этим ее и посадили?

Не дать человеку взорваться, когда все организовано из рук вон плохо.

Следующий вошедший в кабинет был мужчина. Девушка где-то осталась. Он прикрыл за собой дверь и протянул руку.

— Стул не желаете?

— Ладно, — сказал я. — Давайте ближе к делу, — и бросил на стол свои документы. Намечающаяся на двадцать девятое заваруха им всем, похоже, сдвинула мозги; не удивлюсь, если за послом и в туалет ходит охранник.

Теперь я понял, почему никто не интересовался, кто я такой. Имена ничего не значат.

Он быстро пролистал мои бумаги.

— Значит, вы базируетесь в… где точно? — На второй странице ему, очевидно, что-то не понравилось. Он смотрел на нее и как будто ничего не видел, поэтому я пояснил:

— Уайтхолл, 9. Группа взаимодействия. В распоряжении Ловетта.

— Ах да, Ловетт. Как он, кстати? Здоров? — Он подтолкнул ко мне портсигар. — Курить будете?

— Спасибо, он в порядке. — Чтобы сэкономить время, дальше я продолжал сам, не дожидаясь его вопросов: — На прошлой неделе он был в Риме, по делу Карозио; в Лондоне его сменил Билл Спенсер. Из ваших участвовали Симмз и Уэстлейк. Они…

— Да-да, все правильно, но я полагал, и вы тоже…

— В паспорте у меня стоит «Париж», разве нет?

Придвинув портсигар к себе, он закурил.

— Надолго в Бангкоке?

— Нет.

— Нет?