Генри Кейн
Кровавый триптих
ДЕНЬ ПЕРВЫЙ
Бег на длинную дистанцию
Дистанция была немалая — от пляжного шезлонга до операционного стола, но я покрыл эту дистанцию — и дня не прошло. Дистанция была немалая — от яркого солнца, мирной голубизны бассейна, бездонной лазури чистого высокого неба до прокуренного подвального бара в Гринвич-виллидж, до молодой леди по имени Рози — почти столь же нагой, сколь нагим был автоматический пистолет в её руке, до перестрелки в гараже на Девятой авеню, когда мне пришлось прикрываться трупом, точно щитом, до амбала по имени Зигги, который выпускал в меня одну за другой пули и некоторые из них попали в цель; до крови и грязи и мерзкого смрада смерти. Немалая была дистанция, но я пробежал её — все тем же летним днем.
Вечеринка накануне того дня протекала в лучших традициях нью-йоркских пирушек. Это был банкет по случаю премьеры нового мюзикла, устроенный продюсером (и его сворой ангелочков) в шестнадцатикомнатном особняке на Западной Сентрал-Парк-стрит, — один из тех банкетов, который как правило развивается по одному из двух сценариев: удачно или обнадеживающе.
На обнадеживающих вечеринках царит атмосфера скабрезного веселья в то время как сердца главного режиссера, продюсера и ангелочков в унисон тревожно екают в паузах между скучнейшими речами о финансовых проблемах театра, ибо все они с нетерпением ожидают двух часов ночи — времени «Ч», когда появляются утренние выпуски «Таймс» и «Трибюн» — в отчаянной надежде, что театральные критики, по мановению волшебной палочки, либо по необъяснимому капризу настроения, либо по здравому размышлению превратят заготовленную ими сухую жвачку в воздушное сахарное суфле. Обычно такого рода приемы внезапно комкаются сразу же после прибытия газет с рецензиями.
Но довольно об этом.
Вечеринки же удачные совсем иного рода. Тут царит подлинный дух веселья. Главный режиссер, продюсер и ангелочки рано или поздно (скорее рано) достигают состояния нирваны, что в просторечии именуется «упиться в сосиску». Тут никто не ждет рецензий. Улюлюканье и возгласы безумствующих гостей сами по себе являются рецензиями. Нескончаемые требования вновь и вновь поднять занавес сами по себе являются рецензиями. Тут никто не чувствует никакой неловкости или скованности. Успех тут столь же очевиден, как беременность в летнюю пору. Общее веселье заразительно. Банкет достигает кульминации. Шампанское льется рекой, как и положено шампанскому, виски — как и положено виски, а коктейли «водка-мартини» с однообразной регулярностью превращают гостей в бездыханные манекены, завалившиеся за стул или диван. Сюда собирается весь город — от фамильярных официантов ресторана «Линди» до печального мэра, бубнящего о неминуемой забастовке водителей городских автобусов.
Вот они какие, нью-йоркские веселые вечеринки. Каковой была та, куда пригласили меня.
Все были веселы — кроме меня. А виной всему была как всегда девушка (и я безнадежно, беспомощно, безжизненно пожимаю плечами).
Смуглая, с глубоким свежим загаром. Блондинка с блестящими губами. Высокая, с отличной фигурой. Глаза голубые и сияющие, рот красный и сияющий, золотые волосы тоже сияли. Она была в едва прикрывавшем её нагое тело черном платье из искристого атласа, строгого покроя, без всяких там финтифлюшек, плотно облегавшем фигуру. Платье начиналось где-то на середине её загорелой груди и доходило до икр. Ее стройные ноги были облачены в черные нейлоновые чулки. Наряд завершали черные туфли на высоких каблуках. Если девушке хватает духу появиться в обществе в черных нейлоновых чулках, значит, она какая-то особенная. В ней и было нечто особенное. Я глядел на неё во все глаза: когда она шагала ко мне, чуть в раскачку, высоко подняв голову и отведя плечи назад, точно шла наперекор штормовому ветру. Я глядел ей вслед: у неё были дерзко отведенные назад плечи, сильные руки, осиная талия а ниже крутая линия размеренно перекатывающегося двухолмия, которого так стесняются женщины и так обожают мужчины. Да, я не спускал с неё глаз ни когда она шла в мою сторону, ни когда удалялась. На ней не было никаких драгоценностей, кроме трехкаратного золотого колечка — явно подарка жениха.
Это колечко испортило мне все настроение.
Я впервые заметил её довольно поздно — было уже, наверное, часа два ночи. Возможно, она приехала слишком поздно, возможно, все её просто поглотил людской водоворот — четыреста гостей в шестнадцати комнатах двухэтажного дома. Шла игра в кости, отчаянная игра между мужской и женской командами, мне пришел черед бросать. Только я изготовился, припав на одно колено, как мой взгляд упал на неё — она стояла в дальнем углу комнаты — и у меня тут же пропала всякая охота к игре и весь азарт улетучился. Я отдал свои кости соседу, выпрямился и направился к ней, но она уже выходила. У лестницы я её потерял. Меня поймали в свои объятья две пухлые дамы-близняшки в одинаковых очках в роговой оправе и зеленых платьях — им вздумалось обсудить со мной перипетии национально-освободительного движения в Африке. Я удачно избежал этой участи, задушив дискуссию в зародыше несколькими глупыми замечаниями, чем выказал свое полнейшее невежество в данном предмете, и оставил их ошарашенным и возмущенными.
После тщетного прочесывания дома, я нашел её опять на первом этаже в окружении мужчин в смокингах — никто из них не был мне знаком. Но тут мимо прошествовал продюсер, отнюдь не трезвый, но ещё не утративший способности разумно мыслить. Я быстро заговорил с ним, слегка подталкивая его локтем и усиленно подмигивая, и держал его за руку до тех пор, пока в его затуманенном мозгу не блеснул луч понимания.
— А, ясно, ясно, я понял, — наконец промычал он.
Он прорвался сквозь шеренгу смокингов и вернулся с ней. Потом он не без труда отвел нас в более или менее спокойный уголок, одарил её взглядом, одарил меня взглядом и, сияя, произнес:
— Вам надо познакомиться. Вам непременно надо познакомиться. Лола Сазерн. Питер Чемберс.
— Здравствуйте! — сказал я.
— Почему? — спросила она.
Он удалился.
— Простите?
— Зачем? — повторила она
— Зачем — что?
— Зачем нам надо знакомиться?
— Ох, не знаю, правда, не знаю. Но он мне все уши прожужжал по этому поводу, все показывал вас в толпе и повторял, что нам с вами надо познакомиться.
— Все уши?
— И правое, и левое.
— Но я же приехала сюда минут десять назад.
Я только рот раскрыл.
Но она была со мной мила. Ее голубые глаза медленно проехались по мне, потом она улыбнулась и, честно говорю, тут-то я и погиб. Когда она улыбнулась, обнажились два ряда идеально белых зубов, обрамленных ярко-красными губами, но дело было не в этом. Ее ослепительно белые зубы обрамлялись губами точно сияющей рамой, глаза её сузились и ноздри небольшого носика затрепетали. Но даже и не в этом было дело. Все дело было в выражении, которое возникло у неё на лице с этой улыбкой. Можно было подумать, что ей только что рассказали скабрезнейший анекдотец, и она восхищалась каждым произнесенным словом, хотя и пыталась это скрыть изо всех сил, и улыбнулась как бы против воли, то есть как бы улыбалась, чтобы скрыть свою естественную реакцию. От этой улыбки у меня по спине и затылку мурашки забегали.
— Вы тоже заняты в этом мюзикле? — спросила она — Но ведь вы не танцуете. Только не надо меня уверять, будто вы танцор.
— А что вы имеете против танцоров?
— Ничего. Если они женщины. — Улыбка стала ещё шире.
— Нет, я не участвую в спектакле.
— А глядя на вас, можно подумать, что вы из театрального мира. Вы такой импозантный мужчина. Я никогда не стесняюсь этого говорить мужчине прямо в лицо. Так лучше. Зачем водить вас за нос. Мужчина бреется и прихорашивается и то и се — почище всякой женщины, а когда знакомится с незнакомой девушкой, вечно мучается вопросом, как он ей понравился. А девушка молчит. И он думает, что утратил сексапильность. Ну а вы…. нет. Мне нравятся красивые мужчины… Как вы сказали, ваше имя?
— Чемберс. Питер Чемберс.
— И не участвуете в мюзикле.
— Как и вы.
Она нахмурилась. Очень мило.
— Почем вы так считаете?
— Все очень просто. Если бы вы участвовали в спектакле, вы бы и так знали, что я не из труппы.
— Вы очень проницательны!
— Это моя работа
— А в чем заключается ваша работа?
— Шевелить мозговыми извилинами.
— О, боюсь, вы мне не по зубам.
— Очень жаль.
— Нет, правда!
— Я полицейский.
— Э, нет. Вы совсем не похожи на полицейского. Не надо мне врать.
— Я частный полицейский. Частный детектив. Это правда.
— Знаете, странное дело, мне очень трудно это себе представить, ну, я имею в виду частных детективов. Я, знаете, и не думала, что они и в самом деле существуют на свете, я всегда считала, что их ну… придумали специально для кино, где они играют свою таинственную роль. Как, вы говорите, вас зовут?
— Питер Чемберс.
— А знаете… — Ее улыбка увяла и глаза приняли задумчивое выражение. — Я вас знаю. Я уже видела вас. Вы ведь ухаживали за Джейн Роллингс. Так?
— С тех пор уж столько воды утекло…
— Сейчас она живет в Европе.
— На Бермудах.
— Ах да, верно, на Бермудах. И счастлива со своим мужем.
— Да, познакомилась в Константинополе с принцем, свадьба состоялась в Цюрихе, после чего они обосновались на Бермудах. Та ещё история.
— И… вы не переживали?
— Я? Я не тот человек, леди. Я, знаете ли, как жертва случайного наезда на темном шоссе. Отделываюсь легкими ушибами и… эфемерными переживаниями. Так, пожалуй, можно это назвать.
— А мне о вас говорили… Я теперь смутно припоминаю — довольно лестные отзывы о ваших деловых качествах.
— А, значит, они все-таки существуют, эти лихие ребята!
— Кто?
— Частные детективы.
Она капризно сжала губки.
— Я не думаю, что…
— Но вы же слышали обо мне лестные отзывы. Вы же смутно припоминаете. Кстати…
— Да?
— А как вас зовут?
Улыбка вернулась. Одна бровь чуть приподнялась и голубой глаз лукаво сверкнул.
— Один ноль. Туше! Лола Сазерн. Уроженка Нового Орлеана — города, который ношу в своем сердце. А вы чертовски милы! Но честно говоря, что касается памяти на имена и род занятий, то я запоминаю все это точно персонаж кинофильма — представьте себе: парень случайно встречается с девушкой, а на ней красное платье — вырви глаз — и под ним ничего, и она раз-другой оказывается в его объятьях, и он ощущает её близкое тело, а потом на сцене появляются суровые ребята и учат нашего героя уму-разуму на первый раз ласково. Мне продолжать?
— О да! Я заинтригован и очарован….
— А вы мне нравитесь. Правда. Очень рада, что встретила вас здесь.
— Взаимно, мисс Новый Орлеан. Жутко нравитесь! Как вы сказали, вас зовут?
— Лола. Рифмуется с «кока-кола» — это напиток такой прохладительный. Сазерн — вовсе не то же самое, что «сазан», так как не имеет отношения к пресной воде. А вы Питер Чемберс, и мне о вас много рассказывали и сейчас я просто балагурю, изливаю на вас поток сознания. Мне продолжать?
— Несомненно.
— Итак, они учат нашего героя уму-разуму, а потом уволакивают куда-то, и он оказывается в крохотной вонючей квартирке и пытается сбежать, но его опять учат уму-разуму, на этот раз уже по-серьезному — он теряет сознание и тут все в кадре начинает вертеться кружиться концентрическими кругами, и когда наш герой наконец приходит в себя, он понимает, что его то ли накачали наркотиками, то ли ещё что-то в этом роде. И вот старая дама — ей лет сто не меньше — она добрая тетушка одного из гангстеров — входит в комнатушку как раз в тот самый момент, когда наш герой завершает свое мучительное путешествие по концентрическим кругам. Она поднимает его с кровати, к которой он привязан веревками, и начинает водить его за ручку, водить, водить несколько часов. Он приходит в себя и свихивается…
— Свихивается? Как это?
— Он начинает избивать людей. Всех и каждого. Он ломает незнакомым людям пальцы, ломает им носы, ломает им руки, выбивает зубы, прошибает им черепа. Кровь льется рекой, бьет ключом, разливается морем разливанным. И очень скоро все плохиши валяются вокруг в синяках и кровоподтеках, а наш герой принимается за девчонок. Девчонки разных цветов кожи и разной комплекции, но они всегда голые, абсолютно голые, в чем мать родила, и он их всех убивает выстрелом в пупок, что ему не составляет никакого труда. А расправившись со всеми пупками по соседству, он накидывается на нашу старую знакомую в красном платье, ну и, разумеется, она-то и есть то самое… она и есть его злой гений, который совершил все предыдущие убийства, поэтому она остается той единственной преградой, которая отделяет его от получения всей страховки от несчастного случая. Это означает, что ему надо расправиться ещё с одним пупком. И вот он срывает с неё красное платье и стреляет прямехонько в пупок… и ему это не составляет никакого труда.
— Пора выпить, — прервал её я.
— Вы читаете мои мысли.
— Что вы будете?
— Мартини. А у меня для вас новость.
— Новость?
— Я уже выпила несколько бокалов…
— Это для меня не новость, сестренка. Стойте здесь и не двигайтесь.
Я пошел к бару и скоро вернулся, стараясь не разлить наполненные до краев бокалы с мартини. Мисс Лолу Сазерн уже окружили пятеро задумчивых молодцов — трое были во фраках, а двое в смокингах и кто-то из из них оказался чертовски проворным, потому что мисс Сазерн держала в обеих руках по бокалу мартини. Только между нами — мисс Сазерн была натянута все равно что нахлобученная на уши шляпа в осеннюю непогоду. Или точнее сказать, была во время нашей с ней беседы. Теперь же она заливалась журчащим смехом и высоко поднимала то один бокал, то другой.
Вот тогда-то я и заметил у неё на пальце кольцо.
Я пробормотал какой-то жалкий тост, чокнулся со всей компанией и залпом заглотил оба своих мартини. Я, увы, не смог браво разбить пустые бокалы о каминную решетку, потому как в комнате камина не было, так что я поставил их на первый попавшийся поднос. После чего я вернулся в комнату, где шла игра в кости, и остаток в ночи уже не видел Лолу Сазерн. Хуже того, я просадил двести семьдесят долларов, делая очень неплохие, как мне казалось, ставки. Я все ждал, когда же кому-нибудь подфартит. И не дождался.
На следующее утро я проснулся от настойчивых взрывчиков, сотрясавших мои внутренности. Я выбрался из постели, погрузил одеревеневшую голову под струю холодной воды из-под крана и дождался, пока она немного помягчеет. Потом я принял душ, побрился, выпил полбанки томатного сока и отправился к себе в офис. Моему настроению соответствовал бы промозглый дождливый лень, но уж коли наступает невезуха, то не везет по-черному, сами знаете. День выдался чудесный — теплый и ясный. В небе нагло изгилялось огромное желтое солнце.
Обстановка в офисе была куда лучше. Я появился там в половине первого и не обнаружил ни записок, ни писем, ни чеков, ни клиентов, а моя смертельно-бледная Миранда, моя секретарша, стала жаловаться на расстройство желудка. Я отпустил её домой. Она переключила свой коммутатор на мой аппарат и ушла. Мне естественно, оставалось только одно: взять такси, доехать до площадки для поло, раздеться и пойти загорать на левом поле. И я вознамерился именно так и поступить. Я выключил свет, вырубил коммутатор и, позвонив в секретарскую службу, попросил их позаботиться о моем бизнесе. Открыв дверь в коридор, я столкнулся с Лолой Сазерн.
— Уходите или только пришли? — спросила она.
— Как вам будет угодно.
— Уж и не знаю, как мне к этому отнестись.
— Опять могу повторить: как вам будет угодно.
— Я хотела пригласить вас на прогулку.
— Отлично. Я собираюсь уходить.
— Куда?
— Куда прикажете, мисс Сазерн.
Я проследовал за ней к лифту. Мы спустились вниз, и я распахнул перед ней дверь парадного. На ней был бледно-голубой костюм и голубые босоножки на высоких каблуках, с немыслимо сложно переплетенными ремешками. Ее изящные и тонкие лодыжки плавно переходили в полненькие мускулистые икры. Свои золотистые волосы она собрала сзади в конский хвост, который болтался, касаясь плеч. Ее походка безошибочно выдавала события прошлой ночи: она шагала, слегка покачиваясь, но достаточно заметно, чтобы вынудить стоящих в вестибюле мужчин проводить её многозначительными взглядами и сложить губы в безмолвном присвисте.
Перед парадным, прямехонько под знаком «Стоянка запрещена», стоял кадиллак с откидным верхом — последняя модель — черный и блестящий.
— Это мой, — заявила она.
— Это ваш?
— Ну да.
— Неплохо.
Она села за руль, а я устроился рядом с ней.
— Видите, я рисковала получить штрафной талон. Вот как мне необходимо было увидеть вас.
— Вы же могли позвонить.
— Но я не могла бы умыкнуть вас — по телефону.
Мы довольно долго мчались в северном направлении и наконец оказались на обсаженном тенистыми деревьями шоссе Уэстчестера. Я спокойно сидел, откинув голову на мягкие подушки, курил и молчал. Наконец Лола Сазерн произнесла:
— Вам не интересно, куда мы едем?
— Мне и так хорошо — рядом с вами.
— Странный вы тип!
Молчание. Я чуть приподнял голову и выглянул из окна. Мы ехали к Коннектикуту.
— Мне следует извиниться за вчерашнее, — сказала она.
— Извиниться? За что?
— Я наклюкалась. Сильно наклюкалась.
— Да и я нельзя сказать чтобы был трезв. Послушайте, можно задать вам вопрос?
— Валяйте.
— Чем вы занимаетесь?
— Что значит чем?
— Ну, чем зарабатываете на жизнь?
— А! Я занимаюсь нырянием в воду.
— Просите, не расслышал.
— Нырянием в воду.
Я некоторое время переваривал эти слова, потом швырнул сигарету в окно и сказал:
— То есть вы, значит, надеваете маску, ласты и разглядываете рыб на глубине?
— Нет, ни маска, ни ласты мне не нужны. Я надеваю только купальник, забираюсь на вышку и прыгаю в воду. Очень красиво.
— И этим вы зарабатываете себе на жизнь?
— Я начала заниматься прыжками просто потому, что мне это нравилось. Теперь я профессионал. Прыжки в воду приносят мне неплохой доход.
— И этот кадиллак куплен на те деньги?
— Нет. Это совсем другая история.
— Предназначенная для моих ушей?
— Да.
— Я весь внимание.
— Не сейчас.
Обожаю слушать всякие истории. Когда на горизонте частного сыскаря появляются молодые леди, снимают его с насиженного места, сажают в новенький автомобиль и везут по живописным сельским автострадам, давая ему возможность подышать здоровым свежим воздухом, все их истории как правило имеют прямое касательство к частному сыску — а я лучший в мире слушатель историй, имеющих самое непосредственное касательство к частному сыску. Но моя леди сказала: «Не сейчас» — так что я отбросил всякие меркантильные соображения. И заметил:
— Прыжки в воду. Боже мой, милая моя, я мечтаю как-нибудь взглянуть на вас.
— Еще взглянете.
— И когда же?
— Очень скоро. Мы как раз туда едем.
— Мы будем прыгать в воду?
— Не мы — я. В будущем месяце открывается новое водное шоу. Я там одна из главных выступающих. У коротышки, который организует это шоу, есть потрясающее имение в Оук-Биче. Знаете Оук-Бич?
— Это где-то около Вестпорта?
— Именно. Там у него шикарное имение. Плавательный бассейн и все такое прочее. Сейчас он в Европе, но он мне разрешил пользоваться этим бассейном в любое время. Для тренировок.
— А раньше вы там бывали?
— Вообще-то нет — с тех пор как он уехал — ни разу. Для тренировок у меня есть свои места. Но сегодня я решила, что было бы очень неплохо туда съездить. Погода отличная, тепло, солнечно и мне захотелось побыть с вами наедине там, где мы могли бы спокойно поговорить. Вчера на банкете я, конечно, дурачилась — насчет вас и вашей профессии. Но сегодня мне нужен ваш совет.
— Я привык к этому.
— К чему?
— Сначала со мной дурачатся, а потом рано или поздно просят оказать услугу.
— У вас есть какие-то возражения?
— Ни единого!
Имение в Оук-Биче скорее напоминало мавританский замок Мы подъехали по извилистому гравийному проселку к высоким железным воротам Я вылез из машины и дернул за небольшой колокольчик, который издал оглушительный звон — точно колокол пожарной машины. На звон из крохотной сторожки вышел человек, помахал нам и поспешил к воротам. Лола высунула из окна свою золотистую головку и помахала ему в ответ. Он распахнул ворота, и я вновь занял место в кадиллаке рядом с Лолой. Мы вкатили на территорию имения. Лола обменялась с сторожем очередными приветственными взмахами, и скоро мы потеряли его из вида, завернув за поворот все той же гравийной дороги. И вскоре достигли самого дома Ничего себе дом! Это было величественное здание с фундаментом из красного кирпича, над которым монументально высилось новомодное деревянное сооружение в шесть этажей с по меньшей мере сотней комнат внутри. Сторож, должно быть, позвонил предупредить о нашем прибытии: сверху по лестнице нам навстречу уже спешил дворецкий. Лола поставила кадиллак на ручной тормоз, и мы вышли.
— Добро пожаловать! — произнес дворецкий. — Как приятно видеть вас здесь, мисс Сазерн.
— Привет, Фред.
— Я отгоню вашу машину, мэм. Вы с джентльменом будете завтракать?
— Нет, спасибо. Я просто хочу немного потренироваться. Бассейн наполнен, надеюсь?
— Да, все в порядке.
— В таком случае мы с этим джентльменом хотим переговорить наедине. В бане никого нет?
— Никого. Здесь вообще никого нет за исключением слуг, и мы никого не ждем. Не желаете, чтобы я вас туда подвез, мэм?
— Нет, мы прогуляемся.
Ну и прогулка, доложу я вам! Мы топали добрых три четверти мили, а я, надо сказать, отнюдь не мастер спортивной ходьбы даже после месяца трезвой жизни. Так что когда мы добрались до бани, я просто впал в дверь. Кстати, это она тоже сказанула — баня! Когда говорят «баня», ты думаешь: ага, значит, баня. Но это оказалось вовсе не то самое: это был коттедж из красного кирпича с кухней, где можно было наготовить еды на маленькую армию, и двадцать симпатичных комнаток, обставленных спальными гарнитурами, причем в каждой был свой сортир. Попав на кухню, я первым делом открыл холодильник и увидел, что он забит провизией под завязку, достал бутылку пива, откупорил и залпом выпил.
— Вы и впрямь хорошо знакомы с парнем, которому принадлежит это имение?
— Он женат. — печально ответила она.
— Ну пойдемте к бассейну, а то я сейчас расплавлюсь.
— Я сама просто об этом мечтаю.
— А что мне надеть вместо плавок? Или ничего?
— Во всех спальнях есть мужские и женские купальные принадлежности сколько угодно и все простерилизовано. Выберите себе по размеру. Увидимся у бассейна.
Я стал бродить по «бане», разглядывая все вокруг и бурча себе под нос что-то о том, как же здорово иметь кучу бабок. Наконец я нашел себе подходящие плавки желтого цвета. Я сбросил одежду, надел плавки и отправился к бассейну.
Широкий и довольно длинный бассейн был наполнен прозрачной голубой водой с зеркальной поверхностью и выглядел довольно мирно. По парапету бассейна были расставлены шезлонги и простые стулья вокруг столиков, на которых стояли ведра для льда. По углам бассейна стояли шкафчики. Я подошел к одному из них и, открыв дверцу, обнаружил там полный набор — от джина до шампанского.
Лолы нигде не было видно. А мне уже было невтерпеж. Я дымился как печеная картофелина. Я бултыхнулся в бассейн, нарушив сонное спокойствие воды. Вода была холодная и освежающая. Я немного поплавал и поплескался, потом вылез, поколдовал у одного из шкафчиков, сварганил себе выпить, улегся в шезлонг и стал обсыхать на солнце. Мне было хорошо, чертовски хорошо.
А через секунду стало ещё лучше.
У дальнего края бассейна я увидел Лолу Сазерн. На ней был белый купальник, белая шапочка, на плечи наброшено полотенце. Если одетая Лола Сазерн была неотразима, то Лола Сазерн в купальнике была неотразима ещё больше. Я подумал, как же выглядит Лола Сазерн без купальника.
— Эй! — крикнула она мне. — Вы хорошо смотритесь! Лучше, чем я предполагала.
— Но не то что вы.
— В смысле?
— Вы вписываетесь в этот пейзаж.
Она улыбнулась, и даже на таком расстоянии можно было ощутить, какая у неё умоляющая улыбка, улыбка, скрывающая тайные намерения, соблазнительная, влажная, теплая улыбка. Потом она сбросила простыню, взбежала на трамплин, встала на самый краешек доски, раскинула руки и прыгнула в воду. Красиво, ничего не скажешь. У меня даже дыхание перехватило. Прыжок был геометрически идеальным, безукоризненным, четко рассчитанным. В последующие полчаса я купался в море наслаждения. Представление было настолько фантастическим, что я и думать забыл о её теле. Почти забыл.
Потом она крикнула:
— Ну вот и все. Закончила. Прыгайте сюда и поедем.
Я прыгнул в бассейн и мы поплавали немного. Она подплыла ко мне, рассекая воду, — на губах у неё играла улыбка, легкая, но упрямая, ротик чуть кривился. Я положил ей руки на плечи и поцеловал. Она прильнула ко мне всем телом. Потом отпрянула и, лукаво поглядев на меня, заметила:
— А ты мне нравишься. Очень нравишься. Я даже немножко влюблена в тебя. Наверное, это случилось вчера вечером. — Она с плеском отплыла подальше. — Пойдем.
Выйдя из воды, она сняла купальную шапочку и, растрепав волосы, вытерла лицо полотенцем, потом вытерла мое лицо.
— Давай посидим немного на солнышке, — попросила она. — Поговорим.
— Давай.
Кожа её блестела и переливалась. У неё были полные сильные бедра вытянутые, с блестящим загаром. Она вообще вся сверкала — губы, волосы, тело. Я стал думать, что все это от солнца, что этот светло-коричневый цвет кожи не её естественный цвет, что такой или такой же коричневый оттенок имеют и прочие участки её тела даже под купальником…
— Садись, — сказала она. — Мне кажется, ты можешь мне помочь.
— Я с удовольствием попытаюсь.
Мы растянулись на шезлонгах рядом друг с другом. Солнце палило нещадно. Я впал в дремоту, но слушал её внимательно.
— Для женщины это все так сложно. Этот бизнес.
— Но ты великолепна. Ты блистательна.
— Если этим приходится зарабатывать себе на хлеб насущный, то это ерунда.
— А ты зарабатываешь?
— Раньше нет. Теперь — да.
— Что-то я не врубаюсь.
Она потянулась, вытянула руки над головой и тут же вся моя сонливость прошла.
— Когда-то я была замужем — совсем девчонкой, — продолжала она. — Мой муж был много старше меня, почти на тридцать лет. Он оставил мне хорошее наследство. По крайней мере, так оно сначала казалось.
— Ты хочешь сказать, что он умер?
— Да.
— Естественной смертью?
— Да.
— Потом деньги кончились. Ты это хочешь сказать?
— Да.
— А как же прыжки в воду?
— Ерунда все это. Прыжки в воду приносят мне жалкие гроши.
— Но ты же можешь заняться чем-то другим. Это хорошее начало. У тебя несомненный талант, ты молода, красива. В тебе есть коммерческий потенциал.
— Заняться? Чем? Где? Как?
— Кино. Телевидение. Много чем. Другим то удалось сделать себе карьеру. Пловцам, например…
— Все не то, друг мой. Чтобы стать актрисой, надо много учиться.
— Другим же удавалось.
— Они начинали в глубоком детстве. Давай взглянем правде в глаза. Мне уже двадцать восемь. Нельзя начать карьеру кинозвезды с нуля, в возрасте двадцати восьми лет.
— Тебе не даешь…
— К черту лесть. Мне двадцать восемь. Мне делали предложения, очень много. Но ничего из этого не вышло… — Она передернула плечами. — потому что ничего и не могло выйти. Ничего кроме одних неприятностей от кучи скучающих мужиков. Один гонялся за мной вокруг рояля, другой приставал у письменного стола, третий прижимал к радиатору центрального отопления, а сколько их лезло целоваться, так что плеваться хотелось. И все равно ничего. Ничегошеньки. Я не хочу себя обманывать. — Она внезапно разразилась нервным звонким смехом, обнажив белые зубки, и в её глазах зажегся лукавый огонек. — Я взвалила себе на плечи непосильный груз.
— А на палец?
— Не поняла…
— Кольцо.
— А, это как раз связано с историей, которую я хочу тебе рассказать.
— Колечко-то в три карата как минимум.
— Шесть, друг мой, шесть.
— Вот видишь, какой я специалист. Ну выкладывай свою историю.
Она заерзала, чтобы поудобнее устроиться в шезлонге, и я поймал себя на мысли, что сонливости моей как не бывало.
— Я в жизни много чего повидала. Должна тебе это заявить сразу. Я вовсе не чопорная дамочка, не старая дева, не провинциалка. Я щедро раздавала свою благосклонность, кажется, это так называется…. но не без разбору. Только мужчинам, которые мне нравились. И принимала их благосклонность. От мужчин, которые мне нравились. Но только пойми меня правильно. Я не гулящая. И не дешевая шалава. Так что давай, чтобы тут все стало ясно.
— Отлично. С тобой все ясно. Продолжай.
Она протянула руку со сверкающим на пальце кольцом.
— Четыре месяца назад я была помолвлена. Не знаешь старика Бена Паланса?
Старик Бен Паланс был когда-то моим клиентом — семидесятилетний флотский капитан в отставке, со сморщенным лицом и с гривой седых волос.
— О, ты никак одумалась после неудачи с первым мужем? поинтересовался я. — Но у этого вообще ни гроша за душой! — И сразу же пожалел, что сказал это. В её глазах показались слезы. — Я просто идиот, поспешил заметить я. — Извини. Сегодня у меня что-то башка не варит.
— Наверное, я этого заслуживаю.
— Да нет же. Я просто пытался поострить. Продолжай. И пожалуйста, прости меня.
— Помнишь, я вчера сказала, что слышала о тебе. Только потом уже, когда я уехала, мне пришло в голову, что это Бен мне про тебя рассказывал. Он о тебе очень высокого мнения.
— А я о нем. Но где связь?
— Я помолвлена с сыном Бена.
— С Фрэнком? С Фрэнком Палансом?
— Ты с ним знаком?
— Нет. Я о нем слышал, конечно, но мы ни разу не встречались. — Я привстал. — Послушай… Только не обижайся. Восприми мои слова буквально. Ладно?
— Валяй.
— Ты девочка, которая привыкла к приятностям в жизни и которая не видит для себя никакого будущего в своей нынешней профессии, потому что она не приносит ей материального благополучия, поэтому девочка думает: уж если когда я и выйду замуж, то удачно… а под словом «удачно» она имеет в виду деньги.
— Ну и?
— Ну и что там у вас с Фрэнком Палансом?
— Не понимаю.
— Как я слышал, он отличный малый и все такое, но он моряк или что-то в этом роде. Точка. Старший помощник и что-то в этом роде.
— Неверно.
Я вздернул брови, а она подняла левую руку.
— Кольцо это мне купил Фрэнк. Кадиллак — подарок Фрэнка. У него собственный дом с кучей слуг в Скарсдейле и десятикомнатная квартира в Нью-Йорке. Он не старший помощник капитана. Он владелец собственного торгового судна.
Пораженный услышанным, я только и смог выдавить из себя:
— Жаль, что никто не удосужился дать мне полный отчет о старине Фрэнке.
— Я познакомилась с ним месяца четыре назад. У нас был бурный роман так это называется. Но потом я поняла, что все это страшная ошибка и, чем дальше, тем все больше это становилось мне ясно. Фрэнк — мерзкий тип.
— В каком смысле… мерзкий?
— Мерзкий, злой, мстительный, отвратительный… Вот в каком смысле. Я его до смерти боюсь. Я не могу тебе передать, каким кошмаром для меня были эти четыре месяца. К счастью, он много времени проводил в плавании.
— А со стариком ты об этом говорила?
— Нет. Зачем его расстраивать. Фрэнк уже взрослый. Какой смысл бегать к его отцу и жаловаться.
— А какой тогда смысл жаловаться мне?
— Потому что ты… Я хочу, чтобы ты мне помог.
— Но как?
— Я хочу, чтобы ты меня защитил от Фрэнка. И… — Она запнулась на мгновение. — Я хочу оставить себе подарки Фрэнка… Я их заработала.
— И в каком сейчас состоянии дело?
— Какое дело?
— Ваш роман.
— Я расторгла помолвку накануне его ухода в рейс.
— Когда это произошло?
— Три недели назад.
— Когда он возвращается?
— Сегодня.
Я неловко заерзал. Мне предстояло затронуть малоприятную тему.
— Кто платит гонорар?
— Какой гонорар?
— Ну, мне надо есть пить, платить за квартиру…
— Я тебе ничего не могу предложить. Я практически разорена.