Станислав Гагарин
ДЕЛО О БЕРМУДСКОМ ТРЕУГОЛЬНИКЕ
Фантастическая повесть
Глава первая
Яхта «Палома», приписанная к кубинскому порту Матансас, обладала двумя завидными качествами: быстроходностью и простотой в управлении парусами.
Собственно говоря, она и строилась для одиночных плаваний через океан в те годы, когда человечество охватила особая страсть к рискованным поединкам с природой. В канун рождества 1958 года прибыл на «Паломе» в Гавану ее первый владелец, состоятельный спортсмен-янки. Он вышел с острова Нантакет, намереваясь спуститься до мыса Горн и рождество отпраздновать в веселой Гаване. А тут наступило 1 января 1959 года, пришла победа революции на Кубе. Янки бросил яхту у причала и вылетел в Майами самолетом. Так и стала «Палома» собственностью республики… А когда в порту Матансас образовался народный яхтклуб, «Палому» передали туда для обучения молодых кубинцев парусной науке, пусть привыкают к морю, республике нужны просоленые океаном парни.
Управлять «Паломой» было нетрудно… Именно потому капитан яхты Хуан Мигуэл де ла Гарсиа согласился взять с собой в океан не знакомых с парусным спортом людей, он полагал, что легко справится с управлением сам, да и прогноз на это июльское воскресенье 1976 года был вовсе прекрасный. К вечеру они уже вернутся в Матансас… Всего-навсего небольшая прогулка для гостей из России с возможной охотой на хорошую рыбу, если им повезет, конечно…
Пока им не везло. Все столпились вокруг незадачливого рыболова. Дубинин уже и ругался шепотом, стараясь выбирать более или менее приличные выражения из богатого арсенала «великого и могучего», ведь на борту была женщина, и принимался оправдываться, ссылаясь на уральские озера, где совсем иные приемы и рыба не столь хитра, и виновато поглядывал на Леденева, которому так жалостливо поведал в прошлый четверг о заветной мечте поудить в самом океане, и с робким вниманием выслушивал наставления Хуана Мигуэла де ла Гарсиа, прятавшего снисходительную улыбку рыбака-профессионала. Все было тщетным.
Рыба не шла.
Время близилось к полудню, и Дубинин с огорчением подумал, что ему даже не из чего приготовить уху на обед, а он так надеялся попотчевать ею спутников… Увы, рыбы на борту «Паломы» все нет и нет, если не считать той замороженной и теперь оттаявшей скумбрии, которую захватил он с собою из Гаваны на приманку.
«Потому и не ловится, — подумал Дубинин. — Кому нужна мороженая рыба в океане? Это мы к ней привыкли… Той, кого пытаюсь поймать на крючок, хватает пока живья…»
— Послушайте, Виктор Васильевич, — обратился к нему Леденев, — а что, если нам позаботиться по части обеда? Пойманную же вами рыбу мы съедим вечером…
— А вы оптимист, Юрий Алексеевич, — усмехнулась Нина Власова.
Дубинин не ответил. Капитану яхты стало жалко незадачливого рыболова. Он легонько похлопал склонившегося в неловкой позе Виктора Васильевича по спине, проговорил:
— Не надо терять надежду. С обедом можно терпеть. Рыба — тонкое дело. Сейчас ее нет. И вдруг ее много…
Хуан говорил по-русски почти без акцента. Подводила его некоторая необычность построения фраз. Но и она не сразу бросалась в глаза. Капитану надо было произнести подряд несколько предложений, и тогда особенность эта обнаруживалась.
— Мы верим в удачливость нашего соотечественника и потому согласны терпеть, — заявил Юрий Алексеевич. — Не правда ли, Нина Станиславна?
— О да, разумеется, откликнулась молодая женщина.
Океан был тих и безмятежен. Лучи высокого солнца обесцветили его поверхность, придали ей зеркальный блеск, и когда люди снимали темные очки, чтобы вытереть запотевшую под дужкой переносицу, смотреть на сверкавшую воду было трудно.
Третьего дня штормило. Ветер давно исчез, и волны улеглись. Но время от времени океан поднимало то в одном, то в другом месте. Правда, на яхте действие зыби почти не ощущалось… Уж очень велики были размеры этих валов, и с борта «Паломы» казалось, что океан изредка вздыхает, будто сожалеет о чем-то или скорбит о неведомой людям утрате.
«Палома» лежала в дрейфе. С ее кормы сбегали в воду три лесы с наживкой. Дубинин подумывал вооружить четвертый крючок и опустить его на сотню метров, но он боялся подначек товарищей, хотя, надо отдать им справедливость, они упорно не хотели замечать его неудачу.
Хуан Мигуэл де ла Гарсиа вернулся к штурвалу. Нина Власова устроилась на баке. В руках у нее был «Дон Кихот» Сервантеса на испанском языке. Нина почти не смотрела в книгу, она следила за морем, редкими фрегатами… Птицы не приближались к яхте, они тоже не верили в Дубинина. Нина любовалась неожиданно возникавшими из поверхности летучими рыбками. Они со свистящим шорохом проносились в воздухе, сверкая на солнце плавниками, но пока ни одна еще не упала к ним на «Палому».
А Леденев курил. Порою он доставал из холодильника бутылку с пивом, неторопливо цедил из горлышка и старался ни о чем не думать, потому как отдыхал. Он смотрел на воду… Блестевшая на солнце, она казалась лишенной обычных качеств, не была ни мокрой, ни холодной. «А почему ты решил, что вода непременно бывает холодной? — спросил себя Леденев и усмехнулся. — Безнадежный ты северянин, Юрий Алексеевич… Никак не уходят из памяти десанты в Лапландии, когда ты так боялся прыгать в ледяную воду и шагать в ней по грудь к норвежскому берегу. Боялся, а прыгал… Велико зло тамошнее море, неприветливо, нелюдимо. Пожалуй, на Кубе куда как приятнее высаживаться на берег… Здесь, правда, уже все свершили отчаянные «барбудос», а так бы я и в свои пятьдесят четыре года не прочь с ними был бы поплескаться в этой теплой водичке…»
Юрий Алексеевич поднялся, взял висевшее у мачты ведро, зачерпнул им воды из-за борта, снял широкополую соломенную шляпу и окатил себя из ведра.
— Хотите, — спросил он Нину, — устрою вам душ тоже?
Нина закрыла книгу, отложила «Дон Кихота» на горячие доски палубы.
— Искупаться бы в море, — сказала она. — Не люблю суррогатов.
— Ноу… купаться, — возразил Хуан. — Я хотел сказать, что купаться весьма опасно. Посмотрите!
Он взял в руки бутылку из-под пива и швырнул в воду. Тотчас метнулись быстрые тени, успела самая проворная из них… Бутылка так и не показалась на поверхности.
— Акулы, — сказал де ла Гарсиа. — Они пришли сюда утром и не хотят уходить полдня.
— Что же манит акул? — спросила Нина. — Им ведь нечем у нас поживиться…
— Они верят в талант Виктора, — улыбнулся капитан. — И мы все верим вам, Виктор. Ваша Большая рыба быстро подвигается к этим замечательным крючкам.
— Что-то не похоже, — пробурчал Дубинин и снова подумал, не оснастить ли ему еще и четвертую удочку.
Лесы с крючками, прежде чем уйти за борт, проходили через металлические кольца на концах бамбуковых удилищ. Там же крепились колокольцы. Потянет рыба приманку, леса наклонит удилище к воде, зазвякает колоколец, насторожит рыбака.
Но удилища лежали неподвижно, и колокольцы молчали.
Капитан оставил свое место у штурвала, спустился в рубку и вернулся с секстаном и двумя книгами в руках.
Нина оживилась.
— Вы хотите узнать, где мы находимся? — спросила она капитана.
— Да, надо определиться с местом, произвести обсервацию. Мы шли из Матансаса на ост-норд-ост. Потом я подвернул к норду, чтоб обойти рифы. Нас должно сносить к берегу. Надо определить теперешние координаты «Паломы». Скоро солнце будет достигать меридиональной высоты. И я определю по этой высоте широту. Другую линию положения я рассчитал по солнцу три часа в прошлом.
— А книги эти зачем? Они же на русском языке…
— На русском, сеньора Нина. Так уж привык к ним, хотя у нас на судах могут быть и американские пособия. Но я учился в Поморске, в русском мореходном училище, потому решаю задачи по вашим «Мореходным таблицам» и «Морскому астрономическому ежегоднику». Если не станет скучно, я буду иметь удовольствие объяснить вам способ обсервации.
— Пожалуйста, — сказала Нина. — Это очень интересно. Если только сумею понять.
— Очень сумеете, сеньора Нина, — ответил капитан. — Трудность морской работы не есть в этом…
Юрий Алексеевич посмотрел на корму и увидел, как Дубинин, изредка поглядывая на капитана с Ниной, занявшихся секстаном и таблицами, готовит четвертую снасть к забросу. Леденев улыбнулся и повернулся так, чтобы оказаться к Виктору Васильевичу спиной.
«Великое дело — увлечься чем-либо, — подумал он. — Охота, рыбалка… А у меня — грибы. Поди, уже появились первые в России… Сейчас бы в Мещеру, в Спас-Клепики, под Касимов… Или на Волгу, в Углич…»
— Юрий Алексеевич, — позвал его Хуан.
— Что-нибудь случилось?
— Рассчитал широту…
— И вы знаете, Юрий Алексеевич, — перебила капитана Нина, — мы на самом тропике Козерога!
— Так уж и на самом, — усмехнулся Леденев. — Что-то не ощущаю его присутствия.
— Ошибка может находиться, — стал закипать Хуан. Он не понял шутки и готов был обидеться на недоверие Леденева, — но ошибка плюс-минус одна минута.
— Это значит — одна миля, — сказала Нина. — Иван Михайлович объяснил мне…
— Ну, если плюс-минус, тогда согласен… Вы, Нина Станиславна, быстро осваиваете штурманские науки. Этак наш капитан пригласит вас на свой траулер помощником.
— Старшим помощником! — воскликнул де ла Гарсиа. — Синьора Нина, соглашайтесь быстро-быстро…
— Старпом — не знаю, а вот судовым доктором, пожалуй, согласилась бы пойти. Давно мечтаю о морской работе.
— Заметано, — сказал капитан. — Это будет оки-доки. Так у нас любили говорить в мореходке… В Гаване иду к советскому послу и прошу отпустить синьору Нину на мой траулер. Это самый большой корабль на весь кубинский флот, самый красивый, самый сегодняшний… Я хотел сказать современный.
— Вы меня убедили, Иван Михайлович. Договаривайтесь с послом…
Они вернулись к штурманским делам. Дубинин тем временем опустил в океан четвертую лесу и возился с удилищем, прикрепляя к его концу колоколец.
Леденев задремал.
Разбудил Юрия Алексеевича капитан де ла Гарсиа. Он присел на корточки перед сидящим спиною к мачте Леденевым и, когда тот открыл глаза, сказал ему:
— Мы на восьмидесятом меридиане, Юрий Алексеевич.
— Ну и что? — спросил Леденев. — Это имеет какое-нибудь значение?
— Нет, но…
— Что «но»?
Хуан Мигуэл поднялся и оглядел океан.
— Ничего особенного, Юрий Алексеевич. Просто на этом меридиане не имеется склонения.
— Склонения?
— Здесь, в этом месте, магнитный меридиан совпадает с географическим. Склонение компаса равно нулю.
— И отлично, — сказал Леденев, — нечего будет учитывать при прокладке курса. Симпатичный меридиан. И тропик Козерога к тому же. Только вот рыба отчего не ловится? А, Хуан?
Де ла Гарсиа не успел ответить. «Палома» будто провалилась на ухабе. Палуба выскользнула из-под ног капитана. Он упал на проолифленные желтые доски палубы, сумев вывернуться в воздухе на четвереньки. Леденев почувствовал боль в затылке, ударившись о мачту. И тут же разнесся над океаном торжествующий крик Дубинина:
— Рыба! Клюнула! Рыба!
Глава вторая
Они встретились в баре отеля «Довиль».
В Гавану Юрий Алексеевич прилетел на полтора месяца. Две трети этого времени отводилось на лекции. Он должен был поделиться опытом работы с кубинскими коллегами, а затем отдыхать, купаться в океане, загорать, отъедаться фруктами и не налегать, это уже по предписанию Веры Васильевны, на гаванское пиво. Кто-то сказал жене Леденева, что пиво на Кубе едва-едва уступает по крепости рому «Баккарди»…
Леденев сидел в баре отеля «Довиль», он и жил в этом отеле в номере, выходящем окнами на набережную Малекон. Юрий Алексеевич держал стакан ледяного пива, когда рядом вдруг сел улыбающийся белый кубинец, голубоглазый, до глаз заросший короткой рыжей щетиной.
— Добрый вечер, Юрий Алексеевич, — поздоровался он по-русски.
— Стоп-стоп, — сказал Леденев. — Борода несколько смущает, и все равно сейчас признаю…
Кубинец продолжал улыбаться.
— Ваня, — сказал Юрий Алексеевич, — Ваня, который отрастил бороду. А кто разрешил? Или особые заслуги какие? Ну, здравствуй, Ваня…
— Первое место имею, занял его по флоту. Теперь я капитан…
— Потому и борода
[1],— заметил Леденев. — Поздравляю!
И Юрий Алексеевич во второй раз пожал руку голубоглазому кубинцу.
…Знакомы они были давно. Молодым пареньком приехал Хуан Мигуэл де ла Гарсиа в город Поморск, где работал тогда Юрий Алексеевич. Народной Кубе нужен был свой рыболовный флот, не те утлые лодчонки, на которых выходили в океан рыбаки из Матансаса, Нуэвитаса, Мансанильо и Съенфуэгоса. Россия обещала Кубе современные траулеры-морозильщики, но траулерами должны управлять кубинские капитаны. Их еще нет? Значит, они будут! Революция требует от Хуана Мигуэла де ла Гарсиа: необходимо выучиться на капитана! И он покидает Кубу, пересекает Атлантику, чтобы стать курсантом Поморского мореходного училища…
Для кубинцев были созданы специальные группы изучения русского языка. Привлекли школьных учителей, в одной из групп, где учился Хуан, преподавала жена Леденева, Вера Васильевна.
Так они и познакомились, Юрий Алексеевич и кубинец Ваня. Учился Хуан в Поморске пять лет, за это время они встречались не раз. Детей своих у Леденевых не было, и они искренне привязались к смышленому пареньку, который меньше всего походил обличьем на уроженца с далекого острова, выглядел Хуан Мигуэл скорее вятским или новгородским парнем.
— Мои предки пришли на Кубу из Кастилии, — говаривал де ла Гарсиа, когда случалось очередное недоуменье по поводу светлых его волос, — а в Кастилии можно повстречать и рыжих, и светлоглазых людей. Но мой папа и моя мама — вовсе не есть такие, как я… феномен!
Хуан смеялся. Внешность его мало заботила, хотя де ла Гарсиа не оставался равнодушным к ласковым взглядам, которыми его одаривали поморские девчата, приходившие в мореходку на танцы.
Хуан Мигуэл де ла Гарсиа всегда помнил о том гостеприимстве и участии, с которым отнеслись к нему в России, в Поморске, и в доме Леденевых. Он вернулся на Кубу, стал работать штурманом на траулере, постоянно писал письма Вере Васильевне и Юрию Алексеевичу, писал на русском языке, его учеба продолжалась… Правда, в последние месяцы писем не было, и сейчас Леденев сказал об этом.
— Длинная, то есть долгая экспедиция, — объяснил молодой капитан. — Ходили к архипелагу Южная Джорджия и затем дальше, к острову Кергелен.
— Никак нототения вновь заловилась? — удивился Леденев.
— И не только она…
Проговорили они весь вечер.
На другой день Хуан пригласил Леденева на свое судно. После долгого рейса траулер поставили в ремонт, капитан получил отпуск, но под любым предлогом де ла Гарсиа старался заглянуть на судно: а вдруг там что-нибудь да стряслось?..
Судов такого типа Леденев видел и перевидел множество, только сейчас он старался казаться особо заинтересованным и несведущим. Потому искренне восхищался и оборудованием рубки, и расположением тралового мостика, и главным двигателем: Хуан затащил Леденева в машинное отделение тоже.
А несколько дней спустя состоялась еще одна встреча. Ее надо особо отметить, поскольку она сформировала экипаж «Паломы», и не будь той встречи, может быть, не произошли бы события, о которых и рассказывается в этой повести.
Во время одной из прогулок по предместью Гаваны Леденев увидел человека, сидящего на сваях разрушенного причала. Трудно сказать, что привлекло внимание Юрия Алексеевича в облике незнакомца, только Леденев сразу же определил в нем земляка. Человек удил рыбу. Поодаль играли мальчишки, и по тому, как не обращали они никакого внимания на рыболова, было понятно, что удит он давно и безнадежно.
Юрия Алексеевича всегда поражало в рыболовах их упорство и отрешенность. Он часто видел чудаков с удочками в руках на гранитных набережных Невы, Сены, Рейна или Дона, и когда доставало времени у него самого, наблюдал за этими фанатиками, истово верящими в свою удачу, даже если шансы на добычу приближались к нулевой отметке.
Леденев смотрел на рыболова и улыбался. Он не сомневался в национальной принадлежности его и потому, подойдя ближе, произнес на русском языке:
— Клюет?
Человек, не поворачиваясь, не отводя глаз от поплавков, сиротливо замерших в воде, издал неопределенный звук и махнул рукой.
Постепенно до него дошло, что здесь, на Кубе, его спрашивают на родном языке, он повернулся, глянул на Юрия Алексеевича, поднялся и протянул руку.
— Земляк, — сказал рыболов. — Ну, конечно, наш… Здравствуйте. Меня зовут Виктор Васильевич. Дубинин Виктор Васильевич. Инженер-энергетик с Урала. А хобби — вот оно.
Он кивнул в сторону поплавков.
Леденев назвал себя.
— Будете в Челябинске, не проговоритесь о моем позоре. У себя дома я считаюсь мастером по этой самой части…
— Не проговорюсь, — заверил Дубинина Юрий Алексеевич.
— А вы какими судьбами? — спросил Виктор Васильевич.
Был он плотным, среднего роста, лет сорока, с явными признаками монголоида, несмотря на сугубо русскую фамилию.
— Обмен опытом, — сказал Леденев. — Сейчас отдыхаю. Через неделю — в Москву.
Дубинин вздохнул.
— Мне еще полтора года. Проектируем здесь энергетические линии. А вы по какой специальности, чем обменивались?
— Опытом, — повторил Юрий Алексеевич. — По какой специальности? Как бы это вам лучше объяснить… Словом, считайте меня юристом.
— Нужное дело, — механически ответил Дубинин. Разговаривая с Леденевым, он постоянно косил глазами на поплавки. — На Кубе внимательны к специалистам, мы находим у властей полное понимание и любую поддержку. Тогда и работается в удовольствие. Только вот рыба не хочет ловиться…
— В этом месте вам и не поймать ничего, — заметил Леденев.
— Да я это понимаю…
— И все-таки ловите?
— Ловлю.
Оба рассмеялись.
Дубинин вытащил из сумки книгу и протянул Юрию Алексеевичу.
— «Старик и море» Хемингуэя, — сказал он. — На испанском языке… Читаю для практики. Вот у кого была рыбалка! Поймать такую рыбу — и умереть. Все равно жизнь не даст большего счастья.
— Да вы фанатик, Виктор Васильевич! — воскликнул Леденев.
Дубинин отвернулся, то ли от смущения, то ли для того, чтобы снова проверить поплавки.
— Какой фанатик… Любитель я!
Дубинин вздохнул.
— Ну, хорошо, — решительно произнес Леденев, — если дадите слово, что не умрете от счастья, когда поймаете Большую рыбу в океане, я помогу вам. Испытаете свою удачу…
Юрий Алексеевич рассказал Дубинину, что его молодой друг Хуан Мигуэл де ла Гарсиа — заядлый яхтсмен. Он уже пригласил Леденева на воскресную прогулку, выход состоится из порта Матансас, и теперь он, Леденев, договорится обо всем с капитаном и известит Дубинина. Пусть готовит снасть, авось и привалит ему рыбацкое счастье.
Так и порешили. А рано утром 25 июля 1976 года Леденев увидел с борта «Паломы», — он приехал в Матансас еще вечером и ночевал в каюте яхты, — что Дубинин прибыл не один.
На причале стояла молодая женщина. «Красивая», — отметил Леденев. Виктор Васильевич смущенно улыбался.
— Здравствуйте, — сказал он. — Извините… Это…
Женщина решительно ступила вперед и заговорила.
— Доброе утро, Юрий Алексеевич, и не браните, пожалуйста, Виктора Васильевича. Это я сама за ним увязалась. Он ни в какую не хотел брать меня с собой, но я случайно подслушала его рассказ о предстоящей прогулке по океану и так поставила вопрос: добираемся до яхты и спрашиваем капитана. Берет он меня — иду, не берет — возвращаюсь в Гавану. Простите, не представилась. Власова, врач больницы в советской колонии. Зовут Нина Станиславна. Можно покороче — Нина. Умею не хныкать, стойко переносить трудности, альпинистка… И хорошо готовлю.
— Последнее обстоятельство меня уже устраивает, — улыбнулся Леденев. — Но, к сожалению, я не капитан. И как он отнесется к этому…
— Положительно! Только положительно!
Голова Хуана возникла над палубой, он поднялся из носового кубрика, спрыгнул на причал и галантно подал руку Нине Станиславне.
— Прошу вас на борт яхты «Палома», что по-русски означает «Голубка», — сказал капитан. — Я не верю в бабкины сказки про женщин, которые носят на корабль несчастье. Это зависит о того, какие женщины приходят на борт. С вами, сеньора Нина, не будем бояться никакой беды.
— Вы очень любезны, капитан…
— Капитан Хуан Мигуэл де ла Гарсиа.
— Погодите, надо запомнить…
— А вы называйте меня по-русски: Иван Михайлович. Так меня звали в России.
— Иван Михайлович… Так, конечно, проще.
Леденев хмыкнул.
— Это он пощадил вас, Нина Станиславна.
— Пощадил?
— Конечно. Хотите узнать полное имя этого молодого человека? Пожалуйста. Хуан Мигуэл Тереза Кристобаль Игнасио Батиста Хосе Освальдо Карлос де ла Гарсиа-и-Ортега д’Аламейда!
— Помилуй бог! — воскликнула Нина. — Но я обещаю запомнить такое славное имя, если вы запишете его.
Она повернулась к капитану.
— А пока вы для меня — Иван Михайлович… Ладно?
Капитан улыбнулся.
Глава третья
— Рыба! Клюнула! Рыба!
Над океаном разнесся ликующий вопль Дубинина. Юрий Алексеевич вновь почувствовал толчок, палуба яхты мелко-мелко задрожала. Леденев хотел повернуться, чтобы взглянуть на корму: какого зверя зацепил там Дубинин. Он повел глазами и увидел напряженное лицо Нины. Молодая женщина стояла на коленях на баке, судорожно обхватив руками металлическую стойку леера.
«Кита он загарпунил, что ли?» — подумал Леденев о Дубинине и хотел было встать, чтобы двинуться на корму на помощь рыболову. Но тут Леденев почувствовал, как вновь подбросило яхту, и мелькнула мысль о том, что как бы им, рыболовам, не поменяться местами с добычей. Это океан, а не озеро с карасями, тут такие твари обитают, к ним сам угодишь на уху… Обхватывая мачту руками, Юрий Алексеевич поднялся, глянул на корму и увидел Виктора Васильевича: инженер неподвижно висел поперек транцовой доски, будто силился рассмотреть нечто за бортом.
— Что-нибудь потеряли? — крикнул Леденев. — Какого дьявола удалось вам зацепить крючком?!
За спиною Леденева чертыхался по-русски капитан де ла Гарсиа.
Дубинин не шелохнулся, затем открыл глаза, заморгал.
— Удочка, — пробормотал он, — удочка…
— Что случилось? — спросил Леденев.
Дубинин поднялся и стоял, пошатываясь, испуганно озираясь. Сейчас Юрий Алексеевич заметил, что одной из удочек, снаряженных на корме, не хватает. Той, которую Виктор Васильевич снаряжал последней.
— Кто же вам попался на крючок? — спросила Нина. — С такой силой дергать яхту…
Дубинин не ответил. Взгляд его был испуганно остановившимся.
— С первого рывка, — сказал он. — Сразу выдернуло…
— Как с «первого»? — удивленно спросил капитан. — Какой же черт так тряс «Голубку»?
— Да, — подтвердил Дубинин. — «Оно» сразу выхватило удилище из крепления… Я пытался схватиться руками, да где там… Удилище торчало уже из воды. Не погружаясь, оно принялось удаляться от борта. Затем вдруг исчезло…
— Как исчезло? — перебил его Леденев. — Погрузилось?
— Нет, — ответил Дубинин. — Вот сейчас было… И тут же нет его. Я удивился, голова закружилась — и все.
— А кто нас дергал во второй и третий раз, когда яхту трясло и толкало? Этого вы разве не ощутили? — спросил де ла Гарсиа.
Он пристально смотрел в лицо Дубинина. Инженер пожал плечами.
— Не помню… У меня закружилась голова. — Он поднял руку и потер ею лоб.
Остальные трое переглянулись.
— Забавно, — медленно проговорил Юрий Алексеевич. — Удилище покинуло судно с первым же толчком рыбы, или кто там был еще, не важно… А мы ощутили еще два сильных толчка. Что это могло быть, капитан?
— Моретрясение! — воскликнула Нина. — Верно, Иван Михайлович?
Хуан Мигуэл покачал головой.
— Такого в этих водах не бывает. Хотя… В океане все может быть.
— Не кажется ли вам, друзья, что изменился цвет воды вокруг? — спросил Леденев. — Некий бирюзовый оттенок… Не примета ли это какой-нибудь непогоды? А, Хуан?
— Прогноз есть отличный на сегодняшние сутки. А море постоянно изменяется… Впрочем, пойду взглянуть на барометр…
Де ла Гарсиа потянул створки, открывшие трап, который вел в кормовую каюту, там хранились приборы и был оборудован штурманский стол.
— Как вы себя чувствуете сейчас, Виктор Васильевич? — спросила Нина. — Дайте-ка руку… Гм… Пульс слегка учащенный.
— Хорошо чувствую. Легкий, правда, звон в голове.
— И у меня звенит, — проворчал Юрий Алексеевич. — Так это я к мачте прислонился неудачно…
Нина хотела сказать, что шум, похожий на звон, слышит и она тоже, хотя не теряла сознания и не ударялась о мачту, но решила ничего не говорить пока никому.
— Не двинуться ли нам к берегу? — предложила она появившемуся на трапе капитану.
Хуан Мигуэл кивнул. Не промолвив ни слова, он прошел на бак и стал возиться с принайтовленным к бушприту стакселем. Он ощупывал руками штаг и посматривал на Леденева, стараясь встретиться с ним взглядом. Юрий Алексеевич принял молчаливый сигнал молодого друга и перешел на нос.
— Радиостанция молчит, — сказал Хуан Мигуэл. — Барометр хороший, погода не изменится, а радио молчит…
— Видимо, сели батареи, Хуан?
— Нет. Станция в исправности… Никак не могу поймать Гавану. И не только Гавану… Общее молчание в эфире. Только естественный фон…
— Антенну проверил?
— Конечно. Первым разом… Антенна в порядке.
— Что-нибудь во внутрях? Я имею ввиду, в станции?
— Смотрел. Как будто и там как надо.
— Ну, мы с тобой те еще радиотехники… Попросим глянуть Дубинина. Он энергетик, и в этих делах должен быть вроде бы докой.
Капитан де ла Гарсиа тронул Леденева за локоть.
— Мне не нравится такая штука, — сказал он. — Предчувствие напасти, Юрий Алексеевич. Пусть наш рыбак мотает удочки, будем идти в Матансас. Радио он будет смотреть по дороге.
— Хорошо, — согласился Леденев. — С парусами справишься? Пойду помогу в корме…
Когда рыболовная снасть была выбрана на борт, на «Паломе» поставили все паруса, и яхта легла на обратный курс.
Ветер был слабым.
Капитан де ла Гарсиа недовольно поглядывал на вялый кильватерный след, его оставляла за кормою «Палома».
— Совсем мало хода, — сказал он. — Не больше четырех-пяти узлов.
— Может быть, взять левее? — заметил Леденев. — Скорость увеличится…
— Опасно, Юрий Алексеевич. Слева рифы и отмели. Будем идти на чистый вест, пока не выйдем на траверз маяка на острове Крусдель-Падре. Последние рифы обойдем у маяка Пьедрас. Там и ляжем на мыс Мая, прямо в бухту Матансас. Но с таким ходом нам идти домой только утром…
— Придем утром? — спросила Нина. — Значит, опоздаю на обход в больнице…
— Ничего, — успокоил ее Хуан Мигуэл. — Сейчас поставим мотор… Заодно опробуем его. Наш яхтклуб добыл подвеску японского рожденья. Весит двадцать кило, а сил имеет полсотни.
Закрепили подвесной мотор на транцевой доске, там имелось особое приспособленье, мотор заработал отменно. «Палома» резво понеслась на запад.
— Уберем паруса? — спросил Дубинин.
— Паруса не есть лишнее, — сказал капитан. — Они добавляют ход. Надо только…
Хуан Мигуэл недоговорил. Он пошарил в правом ящике кокпита, достал из него черный конус, прикрепил к фалу и поднял на мачте вершиной вниз.
— Что это значит? — спросила Нина.
— Показываем сигнал согласно международных правил предупреждения столкновений судов в море, — ответил Юрий Алексеевич. — Мы идем сейчас и под парусами, и двигатель у нас работает… Вот Хуан и поднял на мачте конус.
— Столкновение? — удивилась Нина. — Море такое пустынное…
— Пустынное, — согласился вернувшийся в корму де ла Гарсиа. — И странное море. Когда проходили здесь, мы видели рыбаков. Помните? Теперь ни одного души…
— Ни одной, — поправил его Леденев.
— Да-да, я хотел сказать ни одного человека не видно… Странно. Наверно, получили штормовое предупреждение. А у нас не работает рация. Надо идти смотреть на нее еще раз.
— Я постою на руле, — сказал Юрий Алексеевич. — Держать на вест?
— На вест, — сказал Хуан Мигуэл. — Вы понимаете радиотехнику, Виктор?
Дубинин покачал головой.
— Теоретически только.
— Жалко. Теория сейчас не поможет.
Он оглядел океан, вздохнул и принялся спускаться в каюту.
— Попробую связаться с берегом…
— Можно, Иван Михайлович, и я с вами?
— Конечно, сеньора Нина, буду рад.
В каюте Нина обратила внимание на часы, прикрепленные к переборке над радиоаппаратурой. Циферблат пересекали красные секторы. Приглядевшись, Нина заметила, что секторы закрывают время от пятнадцатой до восемнадцатой, и от сорок пятой до сорок восьмой минут, два раза по три минуты в часе…
— Что это? — спросила она у капитана.
— В это время молчат все радиостанции, нет никаких передач. В эти минуты может говорить только тот, кто гибнет.
— Так это три минуты молчания? — воскликнула Нина. — Я много слышала и читала о них.
Она посмотрела на Хуана Мигуэла и удивилась отсутствующему выражению его лица.
— Что с вами? — спросила Нина.
— Извините, сеньора Нина, но вы подарили мне прекрасную мысль. Спасибо!
Капитан включил рацию и принялся перебрасывать диапазоны, второй рукой покручивая регулятор настройки.
— Сейчас установлю приемник на частоту в пятьсот килогерц и прослушаю эфир, — сказал он, поворачиваясь к Нине. — Это аварийная волна. Если ничего не услышим, попробую сам связаться на этой частоте. Понимаете, сеньора Нина, другие корабли и берег имеют обладать «автоаларм». Это автомат-тревога. Он хватает все, что идет на частоте в пятьсот килогерц, и гудит-гудит, торопится взволновать радиста. Вот мы и послушаем на этой бедственной волне…
Эфир молчал. Из динамика приходили потрескивание, шорохи, иные, не всегда понятные звуки, и не было никаких признаков работы радиостанций.
— Молчание — знак нежелания общаться с «Паломой», — сказал Хуан Мигуэл. — Но сейчас это может означать добрую весть: никто не нуждается в помощи.
Он повернул рукоятку переключения диапазонов.
— Поищем на другой аварийной волне, — пробормотал капитан. — На этой частоте, сеньора Нина, гибнущие просят спасти их уже не морзянкой, а голосом… Нет, кажется, рация «Голубки» неисправна. Ничего не слышно и здесь…
Хуан Мигуэл прищелкнул языком, поцокал и протянул руку к рации.
Динамик вдруг шумно вздрогнул.
Капитан и Нина вздрогнули, переглянулись.
— Give up quit, Polansky
[2],— проговорил усталым голосом динамик. — Никогда бы не подумал, что в преисподней так безлюдно…
— Я попробую еще раз, командир.
— Попробуйте, коли охота.
— Мэйдэй! Мэйдэй!
[3] Черт возьми! Слышит ли нас кто-нибудь? Мэйдэй! Мэйдэй! Транспортный самолет ВВС США «Дакота» бортовой номер КЮ-семнадцать сорок шесть терпит бедствие! Нам некуда сесть! Топливо на исходе! Идем курсом на Гавану… Мэйдэй! Мэйдэй! Нам некуда сесть! Возможна посадка на воду… Отзовитесь хоть кто-нибудь, черт бы вас всех побрал! Мэйдэй!
— На безрыбьи и кальмар пища, — пробормотал Хуан Мигуэл. — Эти гринго где-то рядом. Им никто не отвечает. И нам тоже… Надо помогать. Морской долг…
Он схватил микрофон и заговорил на английском языке:
— Яхта «Палома» приняла ваш «Мэйдэй»! Иду в порт Матансас… Нахожусь на тропике Козерога, примерная долгота восемьдесят девять. Могу дать пеленг. Буду идти вам навстречу. Капитан Хуан Мигуэл де ла Гарсиа. Over
[4]…
Рация, казалось, взорвалась от торжествующего крика:
— Спасибо, парень! Ура! Вы слышали, командир?.. Хоть одна живая душа согласилась помочь нам… Работай на пеленг, капитан, мы пойдем к тебе, это совсем недалеко! Сейчас пришвартуемся к твоей яхте! Over!
Когда самолет запеленговал яхту и изменил курс, направляясь к «Паломе», капитан и Нина выбрались на палубу. Леденев с Дубининым уже знали обо всем, они спустили паруса и остановили мотор. От норд-веста донесся звук приближающегося самолета.
— Вон он! — крикнул Виктор Васильевич. — Идет прямо на нас… — Внизу зашумело. Американцы выходили на связь.
Хуан Мигуэл бросился в каюту.
— Какой ветер, капитан? — спрашивал все тот же молодой и звонкий голос, каким самолет подавал сигнал бедствия. — Укажи направление, силу… Горючка кончилась, тянем на последних каплях, будем садиться на воду где-нибудь рядом.
— Ветер от норд-норд-оста, пять-шесть метров в секунду, — ответил де ла Гарсиа.
— Это для нас пустяк, — отозвалась «Дакота». — Заходим на посадку! Будьте готовы выловить нас из этого чересчур большого корыта и приготовьте чего-нибудь выпить погорячее!
— Give up quit, Polansky, — перебил болтливого радиста усталый голос. — Экипажу приготовиться. Спасательные жилеты проверить! Садимся!
Двухмоторный транспортный самолет с белыми звездами на крыльях пронесся над «Паломой», сделал круг и теперь, резко теряя высоту, шел в ее сторону, слегка отворачивая, чтобы сесть на воду неподалеку.
— Что с ними будет? — прошептала Нина, схватив Леденева за руку.
— Всякое, — сказал Юрий Алексеевич. — Самолет может сразу развалиться на части… А может и поплавать четверть часа.
— Летчики успеют выскочить? — спросил Дубинин.
— Должны успеть, — проговорил Леденев. — Если не хотят на тот свет… А вообще-то «Дакоты» — надежные машины военного времени. Странно… Вот не ожидал, что американцы их сохранили еще. Мы свои «ЛИ-2» лет десять как списали…
В это мгновенье самолет коснулся воды, и капитан де ла Гарсиа включил мотор. «Дакота» подпрыгнула, пронеслась над водою, снова ударилась об нее, подняв брызги. Затем машина скрылась в них, и когда брызги опали, с яхты увидали, что хвост самолета обломился и быстро тонет.
— Давай, Хуан! — крикнул Леденев. — Давай к ним!
«Палома» двинулась к гибнущему самолету. Оказавшись без хвоста, он задрал нос… Вода беспрепятственно вливалась в фюзеляж, тяжелые двигатели тянули «Дакоту» вниз, и выйти теперь можно было только через запасной люк в кабине.
Люк уже был распахнут. Из него торчала непокрытая голова. Показались плечи. Человек скользнул по округлому телу «Дакоты» в воду, и поплыл навстречу яхте.
— Негр, — сказал Дубинин. — А вот и второй… Как будто белый.
Второй летчик прыгнул, едва успев вылезти из люка, он тоже плыл к «Паломе».
Третий не торопился оставлять медленно погружавшийся самолет. Он задержался, чтобы помочь вылезти товарищу, потом столкнул его в воду, прыгнул сам так, чтобы оказаться рядом, и пытался отплыть от «Дакоты», загребая одной рукой… Второй он поддерживал летчика.
— Один из них ранен! — крикнул Леденев. — Заходи, Хуан, к этим двоим, что покинули машину последними! Два других могут и подождать!
Едва они вытащили из воды раненого летчика, у него оказалась поврежденной рука, и того, кто оставался с ним рядом, «Дакота» дернулась, раздался звук, будто кто-то очень громко и глубоко вздохнул, и самолет быстро скользнул под воду.
Глава четвертая
Прекрасны дни и ночи на Бермудских островах! И время здесь по качеству иное… Оно проходит вовсе безмятежно, а жизнь на Бермудах так легка и безоблачна, что не устанешь от нее и за тысячу лет.
Лежат Бермуды в Атлантическом океане на пути Гольфстрима ОТ берегов Америки к Европе. От Штатов отделяют острова почти шестьсот морских миль… Янки выменяли эти земли у англичан в начале второй мировой войны за полсотни старых эсминцев и держат теперь военную базу в бухте Порт-Ройал, удобное они выбрали местечко в южной части залива Грейт-Саунд. И хотя благословенными считаются эти места, где много осадков, много солнца и тропическая зелень нахально лезет изо всех щелей, а только служба здесь считается не ахти какой, потому как скучно… И когда «Дакота» КЮ-1746 прилетела на остров Сент-Дейвидо-Айленд, всю площадь которого занимал огромный аэродром Кайндли, экипажу поскорее хотелось вернуться на родную развеселую Флориду в Форт-Лодердейл.
Впрочем, командир «Дакоты» майор Роберт Нимейер, кавалер двух крестов «За летные боевые заслуги», был в равной степени безразличен и к экзотике Бермуд, и к фешенебельным кабакам Майами или Корал-Гейблс. Майор Нимейер считался странным человеком в транспортном отряде базы ВВС Форт-Лодердейл. Многие летчики не любили его уже за то, что Нимейер ходил в одном звании со своим начальником, хотя и был рядовым первым пилотом. Потом майор не пил вовсе… Нимейер слыл книжником, сторонился людей, не имел товарищей… Словом, и за меньшее можно было подвергнуться остракизму, но самому Нимейеру было от всего этого ни жарко ни холодно. Летчиком майор был отличным, службу нес исправно, экипаж у него был достаточно дисциплинирован, а невозмутимость и хладнокровие Роберта Нимейера стали легендарными едва ли не во всех ВВС Соединенных Штатов.