Режис де Са Морейра

НЕ ТЕРЯЯ ВРЕМЕНИ

Посвящается Сесилии Б.
«Разве не пускаются люди вокруг света по причинам, куда менее веским?» Жюль Верн
Бум!

Судя по дневнику Бена, в июне 199.-го мысли его зловеще вращались по замкнутому кругу. «Люди говорят совсем не то, что думают», «что считать добром и злом — дело вкуса», — писал он. Или: «Мы вечно стремимся прийти к заключению, хотя в конечном счете („в конечном счете“ подчеркнуто самим Беном) не продвигаемся дальше вступления».



Чтобы понять, как Бен стал таким, каким мы знаем его сегодня, человеком, который весело насвистывает на ходу, всегда не прочь пропустить стаканчик, давно забросил свой дневник и увлекся изучением животных, надо вернуться к тому летнему утру, когда он вышел из дому, без всякой цели, просто так.



— Просто так, просто так… — бормотал Бен себе под нос. — То-то и оно, что не так! Все не просто и не так.

Настроение в тот день у него было так себе.

Как ни старалось солнце, как ни наяривало, но развеять мрак в душе Бена, чтоб у него там распогодилось и распустились розы, не могло — свет и тепло не пронимали Бена. Он угрюмо шагал, обдавая каждого, кто на него ни взглянет, серым, слякотным зимним холодом. Будто сгусток ненастья брел ясным утром по городу.



Остановившись у табачного киоска, он купил пачку сигарет, достал одну штуку и протянул бомжу, который сидел тут же на углу, но тот отказался.

«Черт подери, — подумал Бен, — и как он ухитряется торчать тут целый день, ни разу не курнув?»

На минуту он поставил себя на место бомжа и задал тот же вопрос самому себе: «И как я ухитряюсь торчать тут целый день без единого перекура?»

Но ответить не смог, а потому вернулся на свое место и пошел себе дальше.

Чуть отойдя, он повернул назад, чтобы еще разок спросить бомжа о том же самом, но не решился — прошагал мимо. Тогда он перешел на другую сторону улицы и, глядя под ноги, направился в первоначальную сторону.

Бомж удивленно на него смотрел. Бен проклинал себя: «Ничтожество! Заговорить и то ни с кем не можешь — трус!»



Знал бы он, что перемена тротуара переменит его жизнь до полной неузнаваемости, так порадовался бы своей вполне, в конце концов, понятной робости. Но он еще не знал и потому все шел и злился на себя, и едкий дым отвергнутой сигареты омрачал его мысли.

* * *

На последнем этаже дома, на другом конце той же самой улицы, проснулась и потягивалась девушка, которая еще не знала, как ее зовут. А в ней проснулась неистовая жажда грейпфрута, как всегда по утрам, не считая воскресного, когда ее больше тянуло на персики.

Но укорять себя за то, что не запаслась любимыми цитрусами с вечера, хотя прекрасно знала, что пожелает их с утра, она не стала, а вскочила с постели и запустила подушкой в жирного кота, который спал, свернувшись на полу.

— Не для того я назвала тебя Билли Кидом, чтоб ты тут дрых без просыпу! — крикнула девушка.

Кот лениво запрыгнул на кровать и снова улегся. А девушка голышом прошлепала в ванную, сунула голову под кран и тряхнула грудями, чтобы немножко их взбодрить.

Заспались все сегодня, сказала она и вернулась к кровати со стаканом воды в руке.



От ледяного душа кот взвился и заметался по комнате.

— Давай-давай! — сказала хозяйка.

Она положила коту остатки овощного рагу и, глядя, как он лопает, вздохнула: этот котище сожрет что угодно.

Потом она нырнула в платьице, сунула ноги в пластиковые пляжные босоножки (продавщица в магазине, припомнилось ей вдруг, называла их «медузами») и, хлопнув дверью, вышла на улицу.



Прямо в соседнем доме была бакалейная лавочка, которую держал африканец, девушка рванула туда, но наткнулась на запертую дверь. На двери болталась табличка с надписью: «Обиделся».

«Первое апреля?» — мелькнуло у нее в голове, но вид залитой летним солнцем улицы опровергал эту гипотезу. Тогда она, лишь вскользь подумав, кто ж это обидел бедного африканца, пошла в другой магазин, на той же улице подальше, где торговали только фруктами и овощами.

«Что ж, — думала она, — там даже лучше. А мне урок — не будь такой лентяйкой». Хотя и знала, что давно уже отвыкла лениться.

* * *

Девушка, которую звали неведомо как, шла быстро-быстро, подгоняемая голодным бурчанием в животе. Нацелившись на пирамиду восхитительных грейпфрутов впереди, она не замечала ничего другого.

Бен шел, повесив отяжелевшую от мрачных мыслей голову, и не видел ничего, кроме своих потрепанных туфель скитальца. Зелено-красно-желтой груды фруктов, с которой в этот миг он поравнялся, он не замечал.

…

И — БУМ! — они столкнулись.

…

Волей-неволей Бен поднял голову, и что же — прямо перед ним сидела, как и он, на тротуаре и смеялась молодая девушка.

Но он не улыбнулся, хоть что-то в потаенных недрах его души шептало, что вообще-то происшествие смешное. Он помог ей подняться и спросил:

— Вы не ушиблись?

— Нет, Балу.

— Точно?

— Ну да, Балу.

— Я Бен.

— Бен Балу?

— Просто Бен. А дальше — что хотите.

— Тогда, значит, Бен-грейпфрут.

— Что-что?

— Грейпфрут. Это то, что я хочу.

— Но где же я его возьму?

— У тебя за спиной, Балу.



Бен обернулся и увидел море разноцветных овощей и фруктов.

— Позвольте, я куплю вам штучку? — спросил он, краснея.

— Давай.

— Наверно, это лучше, чем сигарета, — задумчиво проговорил он.

— А ты не куришь?

— Курю.

— Отлично! Потому что после хорошего грейпфрута я люблю выкурить сигаретку.

— Я думал, вы скажете: «хорошую сигаретку».

— А я не так сказала?

— Нет, вы сказали просто: «сигаретку».

— Правда? А я была уверена, что и «хорошую» сказала.

— Нет, уверяю вас.

— Ну, ладно… как там было?

— Отлично. Потому что после хорошего грейпфрута я люблю выкурить сигаретку.

— Отлично! Потому что после хорошего грейпфрута я люблю выкурить… хорошую сигаретку!

* * *

К прилавку они подошли вместе. Торговец улыбнулся девушке, а на Бена покосился с опаской. Бен заметил и по укоренившейся привычке низко повесил голову.

И сразу рот, глаза и все его лицо скрылись из виду. Девушке это не понравилось.

— Мой друг, — сказала она торговцу, — никогда в жизни не ел грейпфрутов.

— Никогда? — спросил торговец.

— Никогда, — подтвердил Бен, не поднимая головы.

— Не может быть! — воскликнул торговец, и в голосе его звучали удивление и насмешка.

А удивлялся он и насмехался потому, что сам грейпфруты ел с младых ногтей.

Тут Бен набрал побольше воздуха и начал:

— Моя мать их терпеть не могла.

Девушка посмотрела на Бена — ну наконец-то поднял голову.

— Когда-то она любила человека, который поедал их с утра до вечера, а потом он ее бросил, и теперь она не может видеть грейпфруты, даже на картинах.

Девушка не сводила с него глаз. Она порылась в памяти, пытаясь отыскать картину с грейпфрутами, но бросила, недоискав, чтобы не отвлекаться от рассказа.

— Однажды, — продолжал свое повествование Бен, — мы с братом принесли домой один грейпфрут… Так брат говорит, у него по сей день щека горит от материнской оплеухи.

Торговец стоял, разинув рот. Насмешка сбежала с его лица. Осталось одно удивление с легким оттенком сочувствия. После последних слов Бена повисла тишина, которую прервала девушка.

— Выход, по-моему, только один, — сказала она, — немедленно это дело компенсировать. Прямо сейчас начать активное употребление грейпфрутов.

И, не давая торговцу времени спросить, какое такое дело, скомандовала:

— Взвесьте-ка нам шесть килограммов этих чудесных грейпфрутов.



Торговец засуетился у прилавка, а Бен с девушкой уставились друг на друга.

Обычно грейпфруты продавались по штукам, но торговцу уж очень хотелось услужить и угодить этой девушке, так что он стал накладывать плоды на весы.

Бен смотрел на нее неотрывно, а она — на него.

Задача оказалась не из легких, грейпфруты так и норовили раскатиться во все стороны, но торговец проявил чудеса сноровки и в конце концов соорудил из них ровную пирамиду.

Бен с девушкой смотрели и смотрели друг на друга.

В процессе укладки один роскошный грейпфрут — «самый лучший!», подумал торговец, — пришлось убрать, торговцу было ужасно досадно, но плод отличался столь безупречной шарообразностью, что никак не держался на весах. Трижды пытался торговец закрепить его в пирамиде. И трижды обрушивалась пирамида.

Не будь Бен с девушкой так заняты глядением друг на друга, они заметили бы тень горького разочарования на лице торговца, когда он все же отложил в сторону грейпфрут-красавец.

Но они смотрели друг на друга неотрывно.

— Шесть килограммов, — сказал печальным голосом торговец, указывая на пирамиду.

Печаль его мгновенно пролегла меж девушкой и Беном и расцепила их взгляды. Они обратили их на торговца и удивились, как это он не лопается от радости перед такой прекрасной грейпфрут-пирамидой!

Он же, мало того что не лопался, но и вообще стоял несчастный-разнесчастный. Бен с девушкой видели это, им было его жаль, но они не могли понять, из-за чего он огорчен.

Ведь они же не знали, что самый хороший грейпфрут не поместился в пирамиду.



Расстроенный торговец вытащил бумажные пакеты, чтоб разложить в них все шесть килограммов. Бен с девушкой подумали, что ему очень жаль разрушать пирамиду — поэтому он загрустил. Еще бы, думали они, как тут не опечалиться: только-только построишь, и сразу ломать!

Он взял самый верхний грейпфрут.

Девушка лихорадочно соображала, что делать. Бен скреб в затылке в поисках идеи.

В его воображении уже почти возник пакет пирамидальной формы, но тут она воскликнула: «Замри!»

Все замерли.

— Кладите-ка обратно, — сказала девушка торговцу, и он послушно положил. — Сфотографируем! — предложила она и достала из сумки небольшой аппарат.



И, хоть печаль торговца не имела отношения к уничтожению пирамиды, столь неожиданный вираж его взбодрил. Сниматься он любил. Улыбка ненадолго снова заиграла на лице, он, гордо встал поближе к своему творению, и девушка его сфотографировала.

— Ну вот! — сказала она и стала помогать торговцу рассовывать грейпфруты по пакетам.

Да, торговец сниматься любил, но Бен, тот просто обожал. Его кольнула зависть, а там уже и ревность. «Как так? — подумал он. — Она его снимает только потому, что он сложил вот эту пирамиду?»

Он знал, что девушка хотела не столько снять, сколько утешить бедного торговца, но поглупел от ревности. А потому насупился.

Торговец же, раскладывая вместе с девушкой грейпфруты, снова вспомнил про самый хороший и про свою неудачу. И тоже насупился.

Бен, глядя на него, разозлился вконец. «Ишь, он еще и недоволен! — подумал он. — Чего ему теперь-то не хватает?» Примерно то же думала и девушка, но добрее и жалостливее, так что получалась совсем другая гамма чувств.



Все фрукты были наконец разложены по пакетам, а все трое отчего-то изнывали (торговец от печали, Бен от ревности и глупости, а девушка совсем от другой гаммы чувств).

Им захотелось поскорее разбежаться по домам и захандрить по углам.

Бен с девушкой поделили пакеты и вышли на улицу.

Они уже повернули в разные стороны, как вдруг торговец выскочил из лавки и закричал:

— Постойте!

В руке он держал самый лучший грейпфрут.

* * *

Бен и девушка вернулись с разных сторон.

— Позвольте, я вам подарю еще вот этот, — сказал торговец Бену. — Мне бы хотелось, чтоб он стал вашим первым.

Девушка посмотрела на торговца, потом на Бена, а потом на прекрасный грейпфрут — теперь он был в руке у Бена, устремившего на нее взгляд, полный немой мольбы о фотографии.

Не сводя глаз с грейпфрута, она сначала подивилась его красоте и округлости, а потом призадумалась и… поняла.

Поняла, что грейпфруты продавались не на вес, а поштучно, все поняла про пирамиду и почему в ней не хватало лучшего плода, и почему печалился торговец, и почему бессилен оказался фотоаппарат, и даже почему вдруг разозлился Бен.

Все это вспыхнуло в ее мозгу мгновенно, но не настолько, чтобы не хватило времени подумать: «Ну, до чего ж я умная!»

Девушка снова посмотрела на грейпфрут, потом на Бена и в заключение на торговца, которому сказала:

— Такое стоит сфотографировать отдельно!

Она достала аппарат, а восхищенный Бен сейчас же принял тщательно продуманную позу и приготовился сниматься.

— Нельзя ли и мне тоже такую фотографию на память, пока грейпфрут еще не съеден. Я в жизни не видал подобной красоты!

Бен тут же передал ему грейпфрут (зависть, ревность и глупость порой могли закрасться в его душу, но эгоизм и жадность — никогда).

Девушка выбрала позицию, чтобы сфотографировать торговца на фоне фруктов, с грейпфрутом в руке. И, еще глядя в объектив, видела, чувствовала и знала, что снимок выйдет потрясающий.

Потом же со словами:

— Ну, а теперь меня! — выхватила у торговца плод и стала объяснять ему, как обращаться с аппаратом.



А Бен стоял, задумавшись. Ему нисколько не было завидно, что девушка давала урок фотографии не ему. Ведь он-то обожал сниматься.

Он думал о другом.

Смотрел на то, как девушка с грейпфрутом на улице, залитой летним солнцем, вдвоем позируют для фотографии, и думал о давешней матери: «Увидь она такую сцену запечатленной на картине, она бы точно примирилась с грейпфрутами».

* * *

Сфотографированные и довольные, все снова разошлись, — все, кроме девушки и Бена, которые остались вместе.



— И что теперь? — спросил Бен.

— Теперь мы их съедим.

— Как, все?

— По одному.

— Ну, ладно, только чур будем выкуривать по сигарете после каждого грейпфрута.

— Идет, — сказала девушка. — Или скажем иначе: будем курить сигареты и после каждой съедать по грейпфруту.

Они стали думать, куда бы пойти, и Бен, хоть девушка и предложила сразу ближайший парк, стал взвешивать достоинства и недостатки разных мест для поедания грейпфрутов:

— …можно в кино, но придется выходить мыть руки и пропускать начала и концы всех фильмов… можно на площади, но там…

— Да нет, Балу, ты можешь прошерстить в уме весь город вдоль и поперек, но места лучше, чем вот этот парк, нипочем не найдешь, так что пошли туда!

— Но должен же я точно знать, что это место лучшее.

— Да лучшее, я знаю за двоих!



В парке Бен не успел рассудить, которая скамейка лучшая, как девушка направилась к ней прямиком и села. Взяла прекраснейший грейпфрут и хитро на него посмотрела.

— Хочу скорее съесть вот этот!

— Нам нужен нож.

— Грейпфруты чистятся и так.

— Но у меня-то как раз есть.

И Бен достал свой ножик.

— Тогда давай ножом! — обрадовалась девушка.

Она разрезала грейпфрут, который был так мил торговцу, пополам, и каждый съел по половинке, кусая мякоть и высасывая сок.

— С ума сойти! Как вкусно! — сказала девушка.

— С ума сойти, — поддакнул Бен.

* * *

Она сдалась на седьмой сигарете. В Бена уже давно не лезло, но он сказал:

— Как, уже?

— Ну, я-то не первый раз их ем.

— Я тоже. Хотя таких вкусных не ел никогда, — Бен поразмыслил и добавил: — Пожалуй, что и вовсе ничего такого вкусного не ел.

Они встали с солнечной скамейки и пошли к фонтану. Бен помыл свой ножик, а девушка зачерпнула рукой воды и попила.



Бен смотрел на нее. Она весело облизывалась, на лице сияли и переливались водяные брызги.

— Фонтанна! — сказал он.

— Что?

— Фонтанна. Подойдет вам такое имя?

— Вполне. Ничуть не хуже, чем Марианна.

— Вас зовут Марианна?

— Нет. А хотелось бы. Но и так неплохо.

— Так даже лучше.

— Лучше так лучше, — согласилась Фонтанна.

* * *

Они вышли из парка и пошли обратно, к тому месту, где встретились. Оба молчали. По дороге попался давешний бомж. Фонтанна отдала ему оставшиеся фрукты. Бомж расплылся в улыбке и рассыпался в благодарностях. А Бену подмигнул и сказал:

— Не то что сигарета!

Фонтанна как-то странно глянула на Бена, и они пошли дальше.



— Ты знаешь этого типа? — спросила у Бена Фонтанна.

Помедлив, он ответил:

— Это тот, кто бросил мою мать.

Фонтанна, кажется, не удивилась:

— Похоже, он все так же обожает грейпфруты.

— Да, тварь такая!

— А сигарет не любит.

— Ну. Не курит.

Фонтанна пожала плечами:

— И как он ухитряется торчать тут целый день, ни разу не курнув?

— Есть вещи, о которых я предпочитаю не задумываться, — ответил Бен и улыбнулся.



Они прибавили шагу.

* * *

Городок, где жили Фонтанна и Бен, не имел ни конца, ни начала, в нем можно было прогулять весь день, не покидая центра.

Чем оба наши героя обычно и занимались, но ни разу не встретились до того самого дня, когда некурящий бомж и обиженный бакалейщик совместными, хоть и невольными усилиями не столкнули их нос к носу.



Подчиняясь закону, который никому не удавалось сформулировать по той простой причине, что его и не было, город был в постоянном движении. Площади и улицы, дома и парки — все непрерывно перемещалось в непредсказуемых направлениях. По большей части это происходило по ночам — вот и все, что можно сказать точно. Хотя и днем тоже.

Ища разгадку этого феномена, не один великий ученый и вдумчивый исследователь потерял если не голову, то уж наверняка все волосы на голове. Бен и Фонтанна дорожили шевелюрами не меньше, чем самими головами, но даже если бы они их ненавидели и только и мечтали, как бы поскорей от них избавиться, они бы и тогда не стали углубляться в поиски разгадки, — причуды городка им в общем-то скорее нравились.



И вот они шагали и шагали.

* * *

— У меня есть кот по кличке Билли Кид, а он целыми днями спит, — сказала Фонтанна.

— На свете мало кто носит подходящее имя, — заметил Бен.

Так они шли, переговариваясь на ходу.



— Бен значит Бенжамен?

— Не угадали!

— Тогда Бенуа?

— Да нет!

— Бенито?

— Нет-нет-нет! Бен — это просто Бен.

— Ну ладно. Бен так Бен.



Они все шли, а полуденное солнце наяривало все сильнее.

— Сейчас сварюсь, — заметила Фонтанна, не замедляя шага.

— А я уже давно сварился.

— Как мило, что ты терпел и молчал.

— Ерунда!

— Не спорь, это мило!

— Ну ладно.



Воздух все раскалялся, но ноги безостановочно несли их вперед.

— Бен!

— А?

— Раз мы теперь признались, что оба взмокли…

— Ну?

— Было бы здорово принять холодный душ. Три раза подряд!

Они остановились. Бен задумался.

— До меня отсюда далеко, да и ванная у меня не ахти… можно пойти обратно в парк, но…

— …я не люблю поворачивать назад, — не сговариваясь, в один голос проговорили они.

— Вы тоже? — воскликнул Бен.

— И ты? — воскликнула Фонтанна.



Изумленные неожиданным дуэтом, оба растерялись. Первой пришла в себя Фонтанна:

— Значит, обойдемся водой в бутылках.

— А где мы ее возьмем?

— Вон там!

Она указала на супермаркет.

С места в карьер оба ринулись на другую сторону улицы, ворвались в магазин, а минуту спустя так же резво выскочили с бутылками воды под мышкой. И вот они свернули с улицы в какой-то закоулок, упиравшийся в детскую площадку.

* * *

— Никого, — сказала Фонтанна.

— Все в школе, — сказал Бен.

— Бедные дети!

— Эх, не хотел бы я очутиться на их месте.

— Тебе везет!

— Как это?

— Да так. Ведь ты же не на их месте.

— А, ну да. Уж этого-то мне точно не хочется. Отличные качели! — вздохнул он.

— Пошли на песочек, — сказала Фонтанна.



Они подошли к песочнице, и Бен уселся на нижний край утыкавшейся в нее горки-развалюхи.

— Что это ты делаешь?

— Сижу на краю горки.

— И что ты делаешь, сидя на краю горки?

— Смотрю на ваши босоножки.

Фонтанна помрачнела.

— А что с ними такое? — спросила она с вызывающей ноткой в голосе — ей показалось, Бену они не понравились.

— Они вам обалденно подходят! — сказал он.

— Спасибо, — с облегчением сказала Фонтанна. — Они называются «медузы».

Она стащила с себя платье через голову и, оставшись нагишом, сказала:

— Ну а теперь купаться!