Настройки шрифта

| |

Фон

| | | |

 

Лорел Гамильтон

Может ли он испечь вишневый пирог?



Из межавторского сборника рассказов \"Never after\"

перевод журнала Translation Laurell`s works

http://harlequin-book.livejournal.com/



Граф Чиллсвут был извращенцем, и каждый это знал. Элинор знала об этом, и когда его рука, покрытая старческими пятнами, сжимала ее белую молодую руку, это пугало ее больше, чем что-либо в жизни, потому что граф, хоть и был подвержен множеству пороков, пользовался влиянием при дворе и был богат. Ее отец был лишен всего этого из-за небольшого разногласия с отцом нынешнего короля в вопросах войны. Война была закончена уже давно, отец короля давно умер, и отец Элинор стремился вернуть утраченные позиции при дворе. И он старался не ради собственного блага, а ради блага двух своих сыновей. Тот факт, что платой за восстановление репутации семейства будет здоровье его единственной дочери, ее счастье и ее тело, казалось, его совсем не беспокоил. Элинор находила это... неутешительным.

Он никогда не был особенно нежен с дочерью, если не считать нежности, присущей всем отцам, но Элеонора всерьез полагала, что он любит ее как дочь. То, что он без малейшего сожаления уже согласился выдать ее за старого графа с похотливым взглядом и слюнявыми губами, с бесстыдно алчущими руками, заставил ее осознать, что для своего отца она была предметом неодушевленным. Она не была его сыном, значит, она была для него всего лишь объектом для торга, который можно использовать в качестве взятки, вроде земли или породистой лошади. Она была его собственностью. Так гласил закон, и она это знала, но она не могла поверить, что ее собственный отец тоже так думает.

Мать Элинор была глуха к ее мольбам, она беспечно улыбалась, сидя на противоположном конце огромного праздничного стола, даже теперь. Они отмечали середину лета. Это было время игр, танцев и ярких красок, время, когда никто не мешал влюбленным парочкам искать уединения где-нибудь неподалеку. Праздник летнего солнцестояния всегда сопровождался скоропалительными свадьбами. Элинор всегда была послушной девушкой. Она отвергла всех этих красивых юношей. Она была покорной и чистой, такой, какой и должна быть хорошая дочь. У нее были длинные светлые волосы, как и у ее матери, и молочно белая кожа, будто никогда не знавшая солнца. Глаза Элинор были цвета васильков, что, по мнению ее матери, являлось ее главным украшением. Говорят, у ее бабушки были такие же глаза. В молодости ее бабушка была очень красивой, но невероятно упрямой. Элинор была названа именно в честь почившей родственницы. Но, в отличие от бабушки, она всегда была послушной. Она была уступчивой, и посмотрите, к чему привело это ее послушание.

Граф Чиллсвут — \"зовите меня просто Дональдом\" — с вожделением пялился на нее через стол. Он сидел рядом с ее отцом, но вовсе не потому, что был такого уж знатного рода, а потому, что в прошлом он пользовался благосклонностью короля. Элинор не желала называть его Дональдом и не желала, чтобы ее отец объявил гостям, что она станет четвертой женой графа. Или уже пятой? Двое его прежних жен были столь же юными, как Элинор, и не дожили даже до своего двадцатипятилетия. Одна умерла при родах, но о том, что случилось с последней женой, люди предпочитали не распространяться. Элинор слышала перешептывания, будто старик уже неспособен исполнять супружеский долг, так что его вожделение обратилось в нечто более жестокое. Она не понимала, что кроется за этими словами, но она точно знала, что становиться четвертой или пятой женой графа она не хочет.

Элинор предпочла бы остаться старой девой, заниматься шитьем, присматривать за кухней, — словом, делать все то, что положено образцовой жене. Их замок был очень мал, а времена были такими трудными, что девушка научилась готовить, шить и исполнять обязанности хозяйки. Многие девушки из благородных семейств были совершенно никудышными хозяйками. Элинор любила быть при деле, и поскольку занималась она типично женской работой, никто никогда не возражал против этого. Она собственноручно прилаживала хвосты павлинам, которых подавали на стол будто живыми.

— Простите мне мою вольность, мисс, но вы прекрасно управляетесь на кухне, — говорила ей кухарка.

Элинор сочла это наивысшей похвалой, и ее это нисколько не оскорбило. Она любила большую кухню и проводила бы там все свое время, если бы не родители. Впрочем, они пренебрегали ей до тех пор, пока она не подросла настолько, что уже не казалась маленькой девочкой. И тут вдруг они решили, что настало время найти ей мужа.

Как она жалела, что не уединилась с Берни Вудстуком, когда они справляли середину лета год назад. Он предложил ей прогуляться, а она отказала, и теперь он был женат на Люси Эберли, и они уже обзавелись первенцем. Берни был наследником неплохого состояния, пусть оно и было скромнее, чем состояние отца Элинор, но Берни с Люси казались счастливыми, хотя младенец плакал каждый раз, когда она их навещала. Глядя, как ее отец поднялся и призвал всех к тишине, Элинор всем сердцем жалела, что не отправилась тогда прогуляться с Берни. Как только ее отец объявит о помолвке, ее уже нельзя будет разорвать так, чтобы не навлечь позор на семью.

Элинор вскочила, опередив отца, которого до сих пор беспокоило колено после давнего ранения на войне. Она стояла в тишине, и ее отец заговорил:

— Элинор, тебе подниматься необязательно.

— Я хочу сделать объявление, отец, традиционное объявление для праздника середины лета, — торопливо возразила она, боясь, что не справится с волнением.

Отец улыбнулся ей снисходительно, вероятно, решив, что она произнесет традиционный девичий тост по случаю праздника, потому что она все еще оставалась девицей во всех смыслах этого слова.

— Я отправлюсь спасать Законного Принца.

Эта фраза давно стала поговоркой, еще до войны, которая втянула ее отца в неприятности. Сейчас большинству людей она казалась сказкой, а не реальностью, потому что с момента, как исчез принц, прошло уже больше полувека. Но когда-то Законный Принц был наследником целого королевства. И, как часто бывает в волшебных историях, он был высокомерен и отвратительно обращался с женщинами. Он заявил, что их труд ничего не стоит, и ценен только труд мужчин. Однажды, как гласит легенда, его слова услышала одна волшебница, она бросила ему вызов, заманив в свое логово. Волшебница обещала доказать ему, что женщина сильнее мужчины. Но он посмеялся над нею. И тогда она обвинила его в трусости, а поскольку он был глупым принцем, он принял ее вызов. Больше его никто не видел.

Многие мужчины пытались его спасти, но, наконец, в замок доставили тело одного из храбрецов с запиской, которая гласила: \"Только умения женщины могут вернуть принцу свободу\". Долгие годы благородные семейства, где было две дочери, или больше, давали одной из них, или даже двум, мужское воспитание. Они учились владеть оружием, скакать верхом, охотиться, — в общем, всему тому, что делает героя героем. Они облачались в броню и уезжали на поиски принца, и больше их никто не видел. Но если добраться до первого рва и заглянуть за его край, можно полюбоваться на скелеты в латах, сидящие на лошадях, насмерть разбившиеся о камни на дне.

Уже давно никто не пытался спасти принца, потому что отец его уже умер, брат воцарился на троне, и была вероятность, что если даже принца спасут, нынешний король устроит своему старшему брату не самый радушный прием. Но предание о том, что Законный Принц, истязаемый волшебницей, находится в плену, оставаясь при этом вечно юным, заставило еще не одну храбрую душу пойти на его поиски и умереть.

Однажды Элинор вместе со своими братьями увидела изломанные тела на дне рва. Неделю ее мучили кошмары. Но в тот момент, когда граф сжал ее грудь своей омерзительной рукой, она поняла, что смерть ее прельщает куда больше. Она знала, что не может сбежать, потому что отец найдет ее, где бы она ни была, и любой, кто ей поможет, разделит ее наказанье. Она усвоила этот урок на примере своей кузины Матильды, которая сбежала однажды: шрамы украшали ее спину и по сей день. Матильда была замужем и растила троих детей, но что Элинор никак не могла забыть, так это вовсе не шрамы от побоев, а смерть мальчика-пастуха, который помог ее кузине скрыться.

Нет, Элинор не стала бы рисковать ничьей жизнью, кроме своей, но самоубийство ляжет несмываемым пятном на честь ее семьи. Хотя если она поедет спасать принца, то умрет, так и не став женой графа, и не опозорив свой род. План казался безупречным, или, по крайней мере, самым совершенным из тех, что могли прийти ей в голову за считанные секунды.

— Элинор, сядь, — приказал ее отец тоном, который пугал ее с детства. Но на этот раз этот тон на нее не подействовал. Она видела графа, и ничего из того, что сделает ее отец, не сравниться с перспективой выйти замуж за старика.

— Я спасу Законного Принца, или умру, пытаясь его спасти, клянусь юностью, зрелостью и старостью. И пусть Луна заберет меня, если я лгу, и да обрушится кара божья на любого, кто помешает мне исполнить мой священный долг.

Расправив плечи, она договорила последние слова, глядя прямо на отца, и впервые на ее лице появился упрямый взгляд ее почившей бабушки. Элинор Младшая наконец-то проявила характер.

Она не была храброй, но и глупой она не была. Элинор вышла из-за стола и пошла к выходу. Она знала, что если она не уйдет сейчас, при свидетелях, отец остановит ее. Он не верил в божью кару, обрушивающуюся на головы грешников. Если бы так оно и было, граф давно бы уже умер. Она уйдет сейчас, этим же вечером. Лето было в самом разгаре, солнце все еще стояло на небосклоне, до его захода было еще несколько часов. Элинор пошлет за лошадью и будет на месте еще до того, как сгустятся сумерки, так что она расстанется с жизнью еще дотемна. Таков был план, единственный план, который у нее имелся, так что она его придерживалась. Главная особенность подобных планов состоит в том, чтобы не останавливаться и не задумываться, потому что, стоит ей подумать хорошенько, и она решит, что жизнь с ужасным графом предпочтительнее смерти.

Собрался настоящий парад. Отпрыски благородных семейств провожали Элинор верхом и в каретах. Когда мать девушки предприняла попытку ее отговорить, Элинор посмотрела на нее таким взглядом, что та незамедлительно убрала руку с ее плеча. Этот взгляд был с детства знаком ее матери, ведь, когда бабушка смотрела так на ее мать, та прекрасно понимала, что ничто не изменит ее решения. Элинор села на белую кобылу в дамское седло, и ее мать приступила к обдумыванию похорон своей единственной дочери.

Элионора ехала во главе шествия. Люди распевали у нее за спиной старинные песни о принцессах и благородных принцах, что умерли, пытаясь спасти Законного Принца. Элегия Принца Иосфиера напоминала панихиду. Застольная песня о принцессе Ясмин звучала совершенно непристойно. В ней говорилось о том, что она сбежала и прибилась к бродячему цирку, хотя с годами Элинор все больше сомневалась в том, что это было именно так. Наконец раздался ее любимый гимн Елены, посвященный принцу. Елена была младшей дочерью дворянина, но прошла дальше всех и рассказала, что принц красив и все так же молод, как и в момент своего исчезновения.

Элинор слушала музыкантов и пение и надеялась, что они напишут что-то стоящее и про нее. Она удостоверилась, что надежно сидит в седле, и распустила свои длинные светлые волосы, позволяя им, свободным от лент, развеваться за нею следом, сливаясь с белой шкурой лошади и ее желтым плащом, который она сама покрасила. Пусть ей не хватает отваги, зато смотреться она будет великолепно.

Элинор добрались до моста через первый ров, когда начало темнеть, как она и планировала. Она всегда отлично просчитывала расстояния, которые необходимо было преодолеть верхом. Если бы это подобало благородной даме, она разъезжала бы верхом чаще. Теперь она жалела, что не могла этого делать. Она мечтала скакать верхом на своей прекрасной белой кобыле под лучами солнца, пока ее бледная кожа не покроется крестьянским загаром, и тогда люди, вроде графа, сочтут ее своевольной и не станут связываться с ней. О, она жалела о многих вещах, спешившись с лошади на краю моста. Она даже не представляла, как много сожалений можно скопить за неполные семнадцать лет, но она знала, что у нее впереди еще целая жизнь.

Слуги принесли факелы, чтобы воткнуть их по краю пропасти, и Элинор могла видеть скелеты глубоко внизу, озаренные лучами заходящего солнца и светом факелов. От их вида ей стало не по себе и она отвернулась. Конечно, жизнь была лучше этого.

Тут Элинор услышала шепот отца:

— Ты опозорила меня перед графом, Элинор. Если ты придешь к нему этой ночью, до свадьбы, он тебя простит. Он женится на тебе, и наша семья получит положение при дворе.

— Отец, когда-то Вы сказали мне, что если кто-то хочет спасти Законного Принца, это означает, что человек мечтает о смерти. Что ж, уж лучше я спасу Законного Принца, чем окажусь этой ночью в постели графа.

В ответ он ударил ее по лицу, отчего девушка упала, униженная перед всеми. Элинор почувствовала вкус крови во рту, и мир на мгновение поплыл у нее перед глазами. Когда она снова смогла ясно видеть, она посмотрела на отца и громким, звонким голосом воззвала к окружающим:

— Я спасу Законного Принца или умру, пытаясь это сделать.

— Ты эгоистичная, глупая девчонка, — прошипел ее отец.

— Да, отец, я именно такая.

Элинор встала на ноги, чуть пошатываясь, потому что никто еще ни разу не бил ее по лицу. Бывало, ее подвергали порке, но так ее никогда не били. Она одернула свой плащ, разгладила юбку, поборов желание вытереть кровь, которая текла из уголка ее рта, и сказала:

— Прощай, отец.

Она молча повернулась прочь и направилась к мосту. Элинор не стала смотреть вниз с головокружительной высоты на дно пропасти, где скоро окажется и ее тело. Она предпочла не замечать человеческие останки и скелеты лошадей, покоящиеся на острых, как лезвия, камнях. Элинор смотрела только вперед, ее спина была прямой, как и подобало прилично воспитанной женщине.

— Элинор! — крикнул ей вслед отец.

Она не ответила, потому что уже попрощалась. Она была на удивление спокойна, куда спокойнее, чем когда-либо за пределами кухни. Мост был деревянным, перил не было, но он был надежным и достаточно широким, чтобы по нему могла проехать большая повозка. Элинор дошла до середины моста, когда почувствовала, как вздрогнули деревянные доски у нее под ногами. Она уже видела противоположный конец моста и небольшую сторожевую башенку, которая располагалась на краю первого и второго рва. У нее не было времени, чтобы осмотреться, взглянуть вниз, или чтобы испугаться. Она увидела, как из тумана вышел гигант и направился к ней. В руках он держал огромную дубину размером с вековой дуб. Прямо как гласили сказания и легенды. Первым препятствием был великан с дубиной, и когда с ним вступали в битву, он сбрасывал противника вниз на камни.

Мост раскачивался и сотрясался, так что Элинор пришлось встать на колени, не из страха перед приближающимся великаном, а потому, что она боялась свалиться с моста. Куда почетнее было погибнуть под ударом дубины великана, чем нечаянно свалиться с моста. Если это последнее, что она сделает в своей жизни, она умрет достойно и, если возможно, такой смертью, которая заставит ее отца пожалеть о его решении. Да, смотреть на то, как она свалится в пропасть, будет ужасно, но видеть, как ее забьет до смерти гигант — это именно то, что заслуживал ее отец.

Великан взревел над ней. Он поднял свою огромную дубину, и в последний момент Элинор закрыла глаза. Ей казалось, что она закрыла их навечно. Но потом она с опаской открыла глаза и увидела прямо перед собой лодыжки великана. Они были очень большими, как огромные бочки. Она подняла взгляд выше и увидела, что великан смотрит на нее сверху вниз. Руки его были опущены вдоль тела, в одной из них он держал дубину.

Какое-то время они просто смотрели друг на друга, девушка и великан. Элинор заметила, что глаза у великана были карими и размером с блюдца, но они не были злыми, эти глаза. Они определенно были добрее, чем глаза графа.

— Как тебя зовут? — спросил великан голосом, гремящим как гром.

Элинор тяжело сглотнула и заговорила, стараясь, чтобы наблюдавшие за ней дворяне видели, что она умерла храбро.

— Я Элинор Младшая.

Она осторожно встала на ноги, стараясь не наступить на подол юбки. На мосту по-прежнему не было перил, а великан занимал много места. Она изящно прошла мимо великана, подобрав юбки, жалея, что не додумалась сменить свои бальные туфельки на что-нибудь более практичное. Бальные туфли идеально подходили для быстрой смерти, но если смерть ее будет медленной и непростой, она выбрала бы себе другую обувь. Когда она обошла великана, и места для маневра стало больше, Элинор присела в грациозном реверансе.

— Спасибо, великан.

Он ответил ей, указывая пальцем размером с молодое деревце:

— Иди туда, Элинор Младшая. Иди туда, и встретишься с моим кузеном. Твоя смерть от моей руки была бы быстрой. Если ты провалишь следующее испытание, твоя смерть будет долгой и мучительной.

Она снова присела в реверансе.

— Если вы не против, я бы предпочла умереть быстро, великан с добрым взглядом. Вы не могли бы убить меня, если я провалю второе испытание, избавив меня от долгой и мучительной смерти?

— Нет, я не могу, ведь ты прошла мое испытание. Ступай же, Элинор, иди к моему кузену и помни, что доброта поможет тебе лучше гнева.

Она снова сделала реверанс, нахмурившись.

— Моя мать говорит, что лучше быть доброй с самого начала, чем потом извиняться.

— Твоя мать мудра. Ступай, а я пока займусь толпой.

Элинор оглянулась назад, туда, куда он показывал, и увидела, что некоторые юноши, расхрабрившись, ступили на мост. Они были вооружены мечами и щитами. Очевидно, они решили, что великан не так уж страшен, как им казалось, раз Элинор смогла так легко пройти мимо него.

Элинор дошла до противоположной стороны моста, оказавшись у деревянных ворот. Как только она сошла с моста, великан расправился с молодыми дворянами, вопя и обрушивая на них смертельные удары своей дубины.

Элинор постучала в огромную деревянную дверь на каменных воротах, слыша крики и шум битвы за спиной. Она не могла сражаться с великаном или спасти кого-то, кто отважился на такую глупость. Все, что она могла сделать — это идти дальше.

Дверь тихо отворилась, ее петли были хорошо смазаны. Сначала она видела лишь каменный коридор. Затем в отдалении она заметила какое-то движение. Что-то перемещалось в полумраке. Элинор сказала бы, что это было что-то огромное, но она только что видела великана, так что по сравнению с ним людоед показался ей чуть ли не крошечным.

— Где твой меч, девочка? — прокричал людоед ртом, полным клыков, какие венчают голову кабана, что висит на стене в кабинете ее отца.

— Нет у меня никакого меча, — сказала она.

— Тогда где же твой топор?

Она нахмурилась, всматриваясь в людоеда.

— У меня нет никакого оружия.

— Тогда убить тебя будет просто.

Она кивнула.

— Полагаю, что так.

Людоед кинулся на нее со сверкающим топором, который, казалось, мог прорубить камень. Элинор вмиг закрыла глаза. Так или иначе, упасть в пропасть или погибнуть от удара дубины казалась ей не столь ужасным, как быть разрубленной топором. Она не хотела этого видеть и отчаянно старалась не думать о том, насколько это будет больно.

Элинор надолго зажмурилась, но топор так и не обрушился на нее. Она открыла глаза и увидела волосатую, покрытую бородавками грудь людоеда. Его огромный, сверкающий топор был прислонен к его ноге. Людоед пристально смотрел на нее, не сводя с нее таких же голубых, как и у нее, глаз.

— Ты не боишься меня, девочка?

— Боюсь, — отозвалась она.

— Тогда почему ты не сопротивляешься, почему не плачешь?

— Я не воин и если мне суждено сегодня умереть, я умру без слез.

Он наклонился над ней, сверкая клыками и зубищами, и прорычал:

— Я могу заставить тебя плакать.

— Да, можете. Я уверена, что вы на это способны.

— Ты говоришь, что боишься, девочка, но что-то не похоже на это.

— Я Элинор Младшая и я пришла, чтобы спасти Законного Принца или умереть, пытаясь это сделать.

Людоед резко выдохнул, и дыхание у него было не самым приятным, словно он наелся чеснока за обедом, но это было дыханьем не чудовища, а, скорее, крупного мужчины. Его глаза были не такими добрыми, как у великана, но и злыми они тоже не были.

— Ты можешь пройти, Элинор Младшая. Моя тетя ждет тебя в следующей комнате. Я порубил бы тебя на кусочки и съел завтра на ужин. А моя тетя съест тебя живьем, — с этими словами он наклонился еще ниже, усиливая свою угрозу.

Элинор ощутила, как пульс подступил к горлу: быть съеденной заживо было намного ужаснее, чем быть разрубленной топором и поданной на стол, или быть сброшенной с моста великаном, но она не могла вернуться. Она должна была идти вперед. В конце концов, кто-то точно должен был ее убить и положить конец всему этому.

Она присела в реверансе перед людоедом.

— Спасибо, людоед. Я надеюсь, что у вас будет завтра отличный ужин, но я рада, что им буду не я.

— Твоя радость угаснет, — крикнул он ей вслед, — когда встретишься с моей тетей.

Элинор прошла до конца каменного коридора и обнаружила там маленькую дверь. Она замерла, положив руку на изогнутую металлическую дверную ручку. Ей очень не хотелось быть съеденной заживо. Это участь была хуже, чем выйти за графа Чиллсвота, так ведь?

Она стояла там так долго, что людоед подошел к ней и встал за спиной, спросив:

— Почему ты медлишь, девочка?

— Я боюсь, — честно ответила она, — я не хочу быть съеденной заживо.

— Ты можешь вернуться, — заметил людоед. — Поскольку ты прошла мимо меня и моего кузена, ты можешь пройти мимо нас и обратно.

Она повернулась и посмотрела на него, даже не догадываясь, какими ярко-синими и широко раскрытыми были ее глаза, и какое доверие в них светилось, что было редкостью для девушек ее возраста. Но людоед это заметил.

— Я действительно могу уйти, и вы не причините мне вреда?

— Я уже сказал тебе, что ты прошла испытания. Мы с кузеном не причиним тебе вреда.

— Но ваша тетя за этой дверью может съесть меня живьем, — возразила Элинор, не пытаясь скрыть страх в своем голосе.

Людоед кивнул.

— Она так и поступит, если ты не пройдешь ее испытания, — сказал людоед, прикоснувшись к желтому плащу девушки одним из своих грязных пальцев. — Кто выкрасил для тебя эту ткань?

— Я выкрасила ее с помощью слуг, но травы для этого я собирала сама.

Элинор не была в этом уверена, но ей показалось, что людоед улыбнулся краешком рта, полного клыков.

— Ступай вперед, девочка, если хватит храбрости. Возвращайся, если ее у тебя нет, но то, что привело тебя сюда, все еще ждет по ту сторону моста.

Она кивнула.

— Граф Чиллсвот, — сказала она.

— Это имя мне не знакомо.

— Если я не пройду испытание вашей тети, она действительно съест меня живьем?

Людоед кивнул.

— Съест. Она это умеет. Она любит, когда мясо живое и извивающееся.

Элинор вздрогнула и сглотнула так тяжело, что горлу стало больно. Действительно ли брак с графом хуже, чем это?

Она помнила его руки на своем теле. Помнила тот миг во время танца, когда он не просто провел ладонями по ее груди, а схватил ее, поглаживая. Ее отец приказал бы избить любого дворянина, который осмелился бы на подобную дерзость, или, по крайней мере, выгнал бы его с пира. Она помнила, как по ее коже пробежала дрожь отвращения, как она содрогнулась от прикосновений графа и его взгляда. Неужели такая судьба хуже смерти? Может, и нет, но Элинор решила, что скорее умрет, чем выйдет замуж за графа. Поэтому она должна это сделать. Даже если смерть будет ужасной, она будет недолгой, а потом все это кончится. А вот брак с этим мужчиной будет длиться не один год. Она снова вздрогнула, но на этот раз не из страха перед тем, что было за дверью.

Элинор взялась за дверную ручку и сказала:

— Спасибо, людоед. Вы были так добры ко мне, как я и не мечтала.

— Пожалуйста, Элинор Младшая.

Она отступила от двери настолько, чтобы присесть в реверансе, потом она открыла дверь и оказалась в пустой каменной комнате, где единственный свет исходил от камина у дальней стены.

Элинор замерла на мгновение, потом вошла в комнату в своих непрактичных бальных туфельках. Она плотно закрыла за собой дверь, осматривая пустую, освещенную светом пламени комнату. Ее минутный страх ушел. Она снова была спокойна.

— Меня прислал ваш племянник, людоед, — сказала она в пустоту. — Я жду вашего испытания.

— Ты кажешься храброй, — послышался женский голос из тени.

Элинор снова тяжело сглотнула, не в силах унять бешеное сердцебиение, но ответила она уверенно. Она умрет храброй ради легенд, которые о ней напишут. Будет очень стыдно, если о ней напишут шутливую балладу, вроде той, которую написали про одну принцессу, что умерла в слезах.

— Я не так уж смела, но я готова к вашему испытанию, — ответила Элинор, всматриваясь в тени и пытаясь разглядеть женщину или людоедку, ведь комната была слишком мала для великанши.

В полумраке виднелся силуэт, но он не был женским. Глаза Элинор сначала не могли осмыслить увиденное, тогда обладательница голоса вышла на свет и Элинор вскрикнула. Она прикрыла рот рукой, чтобы сдержать вопль, но она и представить себе не могла, что перед ней окажется подобное существо. Это стоило вопля или даже двух.

Огромная хищная кошка цвета спелой пшеницы светилась, сверкая золотом. Она подошла к девушке на огромных кошачьих ногах. Но это был не лев и не кот: туловище имело грудь и руки, над ним было женское лицо, обрамленное длинными и волнистыми каштановыми волосами. Ее глаза были по-кошачьи узкими и золотыми, и если не смотреть на нижнюю часть ее тела, то можно было бы сказать, что она была красива.

Элинор замерла, зажав рот рукой и глядя на женщину-кошку, которая шла к ней изящной походкой, напоминавшей походку тех котов, которые обитали на кухне.

— Ты знаешь, кто я? — спросила она.

Элинор покачала головой и, наконец, заставила себя убрать руку ото рта. Она старалась держаться так, как подобает леди, а не испуганному ребенку.

— Я сфинкс, и мы очень любим загадывать загадки и задавать вопросы. Я задам тебе три вопроса, и если ты ответишь неправильно, я тебя убью.

Голос Элинор был дрожащим и испуганным, но она не могла с этим ничего поделать:

— Ваш племянник, людоед, сказал, что вы съедите меня живьем. Это так?

Сфинкс улыбнулась, и хоть ее рот был человеческим, улыбка напоминала скорее кошачью. Элинор знала ответ, и он ей не нравился.

— Я частично кошка, а мы любим свежее мясо.

Элинор снова кивнула.

— Задавайте ваши вопросы, и если я отвечу неправильно, я прошу вас лишь о том, чтобы вы убили меня прежде, чем начнете есть. Я буду недавно умершей и достаточно свежей. Я прошу вас только об этом, дорогая Сфинкс.

— Я тебе не дорогая, девочка, но я подумаю над твоей просьбой, — ответило существо, усаживаясь на подогнутых лапах, так что верхнюю часть ее тела стало особенно хорошо видно. — Вот тебе мой первый вопрос. Ответишь неверно, и я убью тебя. Ответишь правильно, и у тебя будет еще два шанса умереть.

— Или выжить, — добавила Элинор голосом, который даже ей самой показался писклявым, как у мыши.

Сфинкс рассмеялась, запрокинув голову, ее лицо искрилось счастьем.

— За эти пятьдесят лет лишь два человека прошли мимо меня, и не думаю, что сегодня фортуна будет благосклонна в третий раз.

Элинор кивнула.

— Вы совершенно правы. Я недостаточно сообразительна, чтобы ответить на ваши вопросы. Но задайте их, сфинкс, спросите меня и позвольте мне умереть.

Сфинкс склонила голову на бок, будто кошка, когда пытается что-то понять.

— Я считала, что ты здесь для того, чтобы спасти Законного Принца и стать королевой.

— Предполагается, что так, но если честно, я пришла сюда, чтобы скорее умереть, чем выйти замуж за графа Чиллсвота. Если бы я совершила самоубийство, моя семья была бы опозорена, но если я умру, пытаясь спасти принца, то я просто умру, и моя семья сможет жить дальше.

— Неужели граф настолько отвратителен?

— Полагаю, что да, иначе я не пришла бы сюда.

Сфинкс посмотрела на нее.

— Как тебя зовут?

— Я Элинор Младшая.

— А кто была старшая?

— Моя бабушка.

— Она все еще жива?

— Нет.

— А, тогда им скоро понадобится новая Элинор, — сказала Сфинкс, кружа вокруг девушки.

Элинор пыталась стоять неподвижно, но потом начала поворачиваться так, чтобы видеть монстра. Она не могла одолеть сфинкса, но, по крайней мере, она могла увидеть исходящую от нее опасность. Это было лучшее, что она могла сейчас сделать.

— Что использовалось для окрашивания твоего плаща, Элинор-Которая-Скоро-Умрет?

Элинор нахмурилась, глядя на нее. Это просто не мог быть первый вопрос, потому что он был слишком легким. Была ли это ловушка?

— Это и есть первый вопрос?

— Да, если ты не хочешь иного.

— Нет, это прекрасный вопрос. Тысячелистник. Плащ окрашен тысячелистником.

— Хм, — фыркнула сфинкс, плавно кружа вокруг девушки. — Каковы компоненты имбирного пряника?

Имбирный пряник был редким лакомством, очень дорогим, но семейство Элинор было достаточно богатым для подобной роскоши.

— Масло, сахар, специи и мука, яйца, патока и молоко.

— В твоем доме выпечкой занималась ты?

— Нет, я никогда и мечтать не могла о том, чтобы руководить работой нашей кухарки, она бы этого не стерпела, только не от меня.

— Как же тогда ты научилась готовить эту редкость?

— Она разрешила мне приготовить имбирный пряник на прошлый праздник Зимней Луны, — Элинор потянулась и почти коснулась сфинкса, но опустила руку. — Только не говори моей маме, иначе кухарку накажут за то, что она рискнула дать мне такие дорогие ингредиенты, но кухарка говорит, что у меня твердая рука и точный для кухни глаз.

— Истинно, — отозвалась сфинкс. Она оглядела Элинор сверху вниз и потом добавила. — Позволь мне взглянуть на твою обувь.

Элинор сделала то, о чем ее просили, потому что была уверена, что следующий вопрос будет из области истории или математики, и ей будет тяжело на него ответить, хотя она никак не могла понять, какое отношение ее туфли имели к математике. Она подняла подол праздничного платья и показала свои бальные туфельки, украшенные вышивкой с драгоценными камнями.

— Ты считаешь, что бальные туфли хорошо подходят для борьбы с чудовищами? — спросила сфинкс.

Элинор собралась с мыслями и ответила:

— Нет, мадам, не считаю.

— Тогда почему ты их надела?

Элинор чуть не спросила, не был ли это уже четвертый вопрос, но ей показалось невежливым напоминать об этом тому, кто мог съесть ее живьем.

— Мне нужно было уехать сразу, как только я объявила, что иду спасать Законного Принца. Если бы я задержалась хоть на минуту, даже чтобы переобуться, мой отец нашел бы способ меня остановить. К тому же, по правде говоря, мне хотелось выглядеть достойно, когда я умру, чтобы обо мне сложили песни.

— Элинор Младшая, что лучше — быть милой или храброй?

Пятый вопрос. Стоило ли ей напомнить, что она уже ответила на четыре вопроса?

— Лучше быть храброй, но поскольку храбрости мне не хватает, я решила, что лучше буду достойно выглядеть для поэтов и музыкантов, и бальные туфельки, украшенные драгоценными камнями, показались мне лучше грязных башмаков.

— У тебя есть пара грязных башмаков? — поинтересовалась сфинкс.

— Да, невозможно носить бальные туфли, когда собираешь травы и другие ингредиенты для окрашивания. К тому же, как еще узнать, что мальчишка, работающий на кухне, приносит вам свежие овощи, если вы сами ни разу не сходили в огород?

— Ты и за садом ухаживала?

Элинор, наконец, осмелилась спросить:

— Это уже шестой вопрос, что вы задаете мне, мадам. Я прошла ваше испытание?

Сфинкс небрежно махнула рукой.

— Да-да, ты прошла его. Пройди сквозь дверь возле камина и тебя ждет еще одно задание.

— Всего одно? — уточнила Элинор.

Сфинкс кивнула.

— И я останусь жива?

— Увидим.

— Я и не мечтала, что мне удастся продержаться так долго.

— Может, именно поэтому у тебя это все получается, — сфинкс исчезла в тени.

В ожидании нового испытания Элинор оказалась возле очередной двери, не зная, что скрывается за ней, но она продержалась достаточно долго и ей предстоит последнее задание. Она действительно может спасти Законного Принца. В легендах он представал распутным хамом и мерзавцем. Неужели Элинор избежала одного нежеланного брака, чтобы угодить в другой? В сказках никогда не говорится о том, что награда может и не стоить потраченных усилий. Но Элинор подошла к последней двери, ведь больше ей ничего оставалось.

Это оказался тронный зал, больше чем у самого короля. Трон в конце длинного зала мерцал серебром, он был украшен жемчугом и мягким сиянием драгоценных камней. Красивая женщина сидела на том троне. Ее длинные светлые волосы тяжелыми прямыми прядями спадали вдоль ее тела, подобно накидке оттеняя ее черное платье. Парадное платье было расшито серебряной нитью, и когда Элинор подошла ближе, она увидела вышивку на рукавах и вдоль выреза. Яркие тона вышивки контрастировали со сдержанным серебряным и черным цветом остального платья.

Элинор ожидала, что появится стража или слуги, или еще кто-нибудь, но, кроме женщины на троне, в зале никого больше не было. Должно быть, это и есть та волшебница?

Когда Элинор почти добралась до ступеней, что вели к трону, она присела в реверансе, таком же глубоком, как при дворе короля.

— Можешь подняться, — сказала женщина глубоким приятным голосом, и если бы она пела, ее голос звучал бы низко, но красиво.

Элинор стояла перед ней, сложив руки на юбке.

— Вы волшебница?

— Да.

— Я пришла, чтобы спасти Законного Принца.

— Зачем? — спросила волшебница.

Элинор нахмурилась, глядя на нее, и сказала правду. Она рассказала об отце, пытавшемся выдать ее замуж за графа, и о своем решении.

— Значит, на самом деле, Элинор Младшая, ты не хочешь спасать Законного Принца. Ты просто хочешь умереть таким способом, чтобы освободиться от графа и не опозорить свой род.

— Это так, но я прошла почти все испытания, и теперь у меня появилась надежда, что, в конце концов, я смогу остаться в живых.

— Так ты хочешь попытаться спасти Законного Принца?

— Если это единственный способ освободиться, то да.

— Я предоставлю тебе на выбор три варианта, Элинор. Я могу подарить тебе быструю и безболезненную смерть. Хочешь ли ты этого?

— Вы сказали, что вариантов будет три. Я хотела бы услышать другие два, если это возможно. Быстрая и безболезненная смерть — выбор неплохой, тем более что сегодня был момент, когда я боялась, что меня съедят живьем, но я хотела бы услышать остальные варианты, пожалуйста.

— Ты очень вежлива, дитя.

— Моя мать была бы рада узнать, что вы так считаете.

Волшебница улыбнулась едва заметной улыбкой и продолжила:

— Второй вариант: я покажу тебе секретный выход из моего замка. Ты сможешь уйти и никогда больше не видеть ни отца, ни графа. Ты сможешь жить так, как тебе нравится, Элинор.

— Полагаю, что так, но я никогда не покидала замок. Я не уверена, что смогу прижиться где-то еще. А каков третий вариант?

— Ты попробуешь спасти принца.

— Что будет, если я потерплю неудачу?

Волшебница хлопнула в ладоши, и две молодые женщины вошли в зал через боковые двери. Должно быть, в зале были потайные двери, или это было то же волшебство, благодаря которому появлялась и исчезала сфинкс? Женщины встали по обе стороны от трона. Одна держала в руках чашу с фруктами, вторая — кувшин с вином и кубок. Волшебница приняла вино, но не прикоснулась к фруктам.

— Это принцесса Мериуэвер, — указала она на высокую женщину с темными вьющимися волосами, — а это баронесса Ванесса, — представила она девушку с иссиня-черными волосами.

— Принцесса Мериуэвер и Ванесса из легенд? — изумилась Элинор.

— Они самые, — подтвердила волшебница.

— В балладах сказано, что они погибли доблестной смертью.

— Нет. Они не сумели спасти Законного Принца и в наказание они служили мне все эти годы.

— Значит, если я потерплю неудачу, я стану вашей служанкой?

— Да.

Элинор задумалась над выбором и спросила:

— Могу ли я взглянуть на принца прежде, чем решу?

Волшебница улыбнулась и махнула двум неудавшимся спасительницам по обе стороны от ее трона.

— Это мудрая просьба, Элинор. Хочешь проверить, стоит ли рисковать ради него?

— Да, — кивнула Элинор.

Волшебница достала из-за пазухи серебряную цепочку. На ней был серебряный свисток. Она поднесла его к губам, и раздался звук, похожий на птичью трель. Из стены позади трона появился мужчина. В этой комнате не было нормальных дверей, или же они были скрыты от Элинор чарами, чтобы она не могла их разглядеть? Принц, внешне все такой же, как и на портрете в тронном зале при дворе, опустился на колени возле трона.

— Моя госпожа звала меня, и я пришел.

— У тебя новая спасительница, но она пожелала увидеть тебя для начала.

Принц обернулся через плечо, все еще стоя на коленях, глядя на Элинор. Его каштановые волосы были пострижены коротко, но все равно хранили намек на кудри. Глаза его были такими же голубыми, как ее собственные. Брови, изгибавшиеся над этими глазами, были изящными и чуть темнее волос. Он был бледен, хотя на портрете был загорелым. Но ведь он более полувека не покидал это место. За годы долгого плена его кожа стала бледной. Но за исключением этого он выглядел так, словно только что вошел в этот замок. Как и те две женщины, что пришли его спасти и потерпели неудачу, он не состарился ни на день.

— Встань, дай ей рассмотреть тебя получше.

Принц встал на ноги и повернулся к Элинор. Его лицо было надменным, дерзким и почти злым. В другой ситуации она опустила бы глаза под его взглядом, но сейчас она не могла позволить себе отвернуться. Она изучала его лицо, находя его достаточно привлекательным, а дух — несломленным. Так много лет прошло, а он все так же надменно смотрел на окружающих. Это был сильный мужчина, не только физически, но и характером, как говорила ее бабушка.

— Я могу задать принцу вопрос?

— Ты можешь, но вопрос в том, ответит ли он.

— Ваше Высочество, стоите ли вы того, чтобы я рисковала ради вас своей свободой, а, возможно, и жизнью?

Высокомерие на его лице дрогнуло, и она заметила на нем раздумья. Она не знала, о чем он думал, но его задумчивость она заметила.

— Никто за эти долгие годы не спрашивал об этом. Если я обрету свободу благодаря тебе, ты станешь моей женой и королевой. Разве ради этого не стоит рискнуть свободой?

— Ваш брат правит королевством более двадцати лет, дольше, чем я живу. Вы действительно думаете, что он просто возьмет и уступит вам и вашей королеве трон?

— Конечно, уступит. Я наследник. Я его старший брат.

— Законный Принц, ваш младший брат сейчас такой же старый, каким был ваш отец, когда вы исчезли. У него есть двое собственных сыновей и две дочери.

— Я наследник, и наши законы заставят его уступить мне трон.

Элинор изучала красивое, но такое высокомерное лицо. Она обратилась к Волшебнице:

— В чем будет заключаться испытание, если я соглашусь?

— Либо ты сразишься с принцем в бою, либо приготовишь обед. С боем все просто: одержи верх над принцем, и ты выиграешь его руку. С кухней посложнее: вы приготовите лучшее из своих лакомств и представите мне на суд. Мне еще не доводилось пробовать пирог, который мог бы сравниться с творением Законного Принца.

Элинор знала, что биться она не станет, зато пироги она печь умела. Кухарка говорила, что она настолько хороша в этом, что могла бы готовить при дворе, и кухарка не стала бы ей лгать.

— Если бы принц поддался в бою, вы бы его освободили?

— Если бы он позволил себе проиграть, он усвоил бы мой урок и заслужил бы свободу.

— Но он неизменно одерживал верх над всеми, — поняла Элинор.

— Он всех их убил, — отозвалась колдунья, наблюдая за тем, как Элинор отреагировала на ее слова.

— Они пришли сюда, чтобы спасти его, а он их убил?

— Именно.

— И если он положит в свой пирог соль вместо сахара, то победит женщина, и он окажется свободным?

— Да, но он никогда ни в чем никому не уступит, тем более, женщине.

Элинор скрестила руки поверх плаща, что сама выткала и выкрасила.

— Думаю, что я смогла бы испечь что-нибудь лучше, чем он, потому что наша кухарка всегда хвалила меня. Только не на глазах у родителей, поскольку они сразу бы поняли, что ее похвала для меня намного важнее, чем их.

— Твоя кухарка — служанка, — сказал принц, — она обязана хвалить тебя во всем.

— Так ты принимаешь вызов? — спросила волшебница.

— Нет, не принимаю, — ответила Элинор.

— Что?! — воскликнул принц, удивленно уставившись на нее.

— Я видела вас и говорила с вами, и не думаю, что ваша свобода стоит моей.

— Но я Законный Принц, наследник королевства!

— Вы Законный Принц, но, думаю, ваш брат и его дети найдут способ лишить вас трона. Они могут заявить, что за те годы, что вы провели у волшебницы в плену, вы выжили из ума, и тогда вас посадят в башню.

— Они не посмеют!

— Волшебница, вы сказали, что знаете потайной ход наружу.

— Да, но что ты станешь делать в большом мире, Элинор Младшая?

— Я умею готовить и шить, и ухаживать за садом. Я знаю травы и то, как их использовать.

— Это знает каждая крестьянка, — отозвался принц.

— Я пеку самые лучшие пироги в стране.

— Я пеку пироги лучше, чем ты, девчонка.