Катрин Панколь

За глянцевым фасадом:

Джеки Кеннеди

1929–1994

Характер — это судьба. Новалис
Двадцать пятого ноября 1963 года в присутствии глав государств, коронованных особ и влиятельных личностей из разных стран, не говоря уже о миллионах телезрителей, родился миф о Жаклин Бувье Кеннеди.

Для вдовы президента этот день не стал днем прошения. С той страшной минуты, когда голова мужа опустилась на ее плечо, заливая кровью розовый костюм от Шанель, ею владела лишь одна мысль: «Пусть весь мир видит, что они сделали». Кем бы ни были убийцы, она хотела, чтобы их чудовищное преступление никогда не стерлось из памяти людской: поскольку судьба Джона Фитцджеральда Кеннеди оборвалась в Далласе, на углу Элм-стрит и Хьюстон-стрит, она должна была продолжить его путь в истории и создать вокруг его имени легенду, которой он не удостоился при жизни.

В тот день она заставила Америку застыть от скорби, мучиться угрызениями совести, оледенеть от ужаса. Она захотела, чтобы страна, словно покорная супруга, брела за гробом своего президента. Чтобы весь мир стал рядом с нею и признал ее права.

Это не был день прощения.

Это не был день единения.

Это не был день примирения.

Это был день, когда она бросила вызов.

Это был день славы для человека, дела и образ которого, возможно, со временем забылись бы, день славы для его жены, величественной в своем вдовьем трауре, и для его детей.

В этот день — и на долгое время спустя — все, кто не принадлежал к клану Кеннеди, превратились в пигмеев.

Изысканный и жестокий спектакль, задуманный Жаклин Кеннеди, должен был бросить тень на всех его участников. Словно героиня трагедии Расина, она стоически принимала свою участь, но вину за нее возлагала на других, на всех остальных людей, которых в своем горе считала врагами.

А трогательная нежность, какую она в тот день проявила к детям, эта демонстративная, подчеркнутая нежность, — у нее, никогда не позволявшей себе выказывать чувства на людях! — разве эта нежность не должна была означать: «Посмотрите, что вы наделали. Посмотрите, что вы сделали с молодой семьей, полной надежд, семьей, в которой воплотились мечты всего человечества»?

В этот день она сама, без чьей-либо помощи, воздвигла себе пьедестал и взошла на него. Те, кто видел ее тогда, с недоумением отметили: она словно светилась изнутри.

И весь мир, от мелкого лавочника из Айдахо, замершего у телевизора за прилавком своего заведения на Мейн-стрит, до пресыщенного, надменного кашмирского махараджи, отдыхающего в своем сказочном дворце, охватило острое чувство вины перед этой женщиной, полной достоинства, взывающей к состраданию, перед ее мужем, этим героем, павшим геройской смертью от пуль гнусных заговорщиков, перед ее малолетними детьми, прощавшимися с останками любимого отца.

А кто из вас, читающих сегодня эти строки, не плакал тогда, видя на экране, как Джеки медленной, грациозной походкой идет за гробом мужа? Кто из вас не был потрясен, увидев, как Кэролайн, стоя на коленях, целует край американского флага, покрывающего гроб отца, а маленький Джон в синей вязаной курточке по-детски неумело отдает честь? Не правда ли, эти картины вспоминались вам еще долгое время спустя, и вы ощущали скорбь этой женщины так же живо, как ваши собственные радости и горести?

И однако…

Эти похороны были своего рода маскировкой, гигантской парадной завесой, скрывшей от посторонних глаз все неурядицы в подлинной жизни Джона, в жизни Джеки и всего семейства Кеннеди. Великолепный, пышный спектакль должен был заставить людей забыть об остальном, обо всем остальном.

Пройдут годы — и станет известно, что при вскрытии у покойного президента были обнаружены не только признаки болезни Аддисона, о которой знали все, но и признаки венерических болезней — результат беспорядочной половой жизни.

Станет известно также, что Роз Кеннеди, собираясь на похороны сына, думала только о двух вещах: о собственном туалете и о том, чтобы все дамы были в черных чулках, необходимых при трауре. Она даже захватила с собой в Вашингтон целый чемодан черных чулок, на случай, если ее дочери и невестки упустят из виду эту важную деталь…

А еще станет известно, что накануне похорон, пока Джеки у себя в спальне составляла длинный список всего, что ей следовало сделать, представители клана Кеннеди, собравшиеся в Белом доме, напивались, галдели, рассказывали анекдоты.

Станет известно, что на церемонии родственники президента попытались оттеснить Джеки на второй план, но она им этого не позволила. Если жизнь Джона была ей неподвластна, пусть хоть его смерть принадлежит ей. И она распоряжалась всем, сама встречалась с главами государств, обсуждала с Микояном ядерную стратегию, говорила с де Голлем о судьбах мира, а новому президенту Линдону Джонсону определила место в самом хвосте траурного кортежа — чтобы он со своими техасскими друзьями не портил безупречную элегантность процессии. Она позаботилась обо всем — о длине траурной вуали и о качестве ткани, из которой ее сшили, — эту ткань искали по всему городу, — об оформлении желтых стен Овального кабинета, где она принимала де Голля. Там висели полотна Сезанна; она приказала заменить их картинами американских художников — Беннета и Картрайта.

И наконец, станет известно, что все это время в Белом доме, чтобы поддержать Джеки, тайно находился Аристотель Онассис.

Много чего еще станет известно — но только не от самой Жаклин. Всю жизнь Жаклин Бувье Кеннеди Онассис стремилась к тому, чтобы вместо ее настоящего лица люди видели маску. Великолепную, блистательную личину. Все силы она будет тратить на то, чтобы созданный ею образ оставался таким же совершенным, таким же безупречным, таким же неотразимым, будет постоянно следить за этим, вырезать из газет и журналов свои фотографии и статьи о себе и вклеивать их в огромные альбомы, а потом с удовольствием их перелистывать. Подробности ее личной жизни могли разглашаться лишь с ее ведома и одобрения. Поняв, каким спросом будут пользоваться в современную эпоху фотографии знаменитостей, она решила, что не попадется в ловушку, не позволит застать себя врасплох и уничтожить. Она все держала под контролем. У нее привычка грызть ногти, но она не желает, чтобы об этом знали? При каждом появлении на публике она будет надевать перчатки под цвет платья, длинные, короткие или средней длины. Ее непослушные волосы начинают курчавиться даже от самого мелкого дождика? Она введет в моду маленькие шапочки-таблетки, которые плотно прижимают корни волос к голове и усмиряют ее буйные кудри. У нее большие, широкие, костистые ступни? Она будет ходить только в лодочках на невысоком каблуке: никому и в голову не придет, что у нее сорок второй размер. Она курит по три пачки в день? Как только поблизости появится фотограф, она будет передавать сигарету кому-то другому. Что уж говорить о ее нелегком характере, обо всех перенесенных обидах, — о мелких, предательских уколах и о глубоких, мучительных ранах, — никто не догадается об этом, глядя на ее сияющую улыбку, на огромные, всегда широко раскрытые черные глаза, слыша ее голосок — тоненький, как у маленькой беспомощной девочки.

Она была так хороша собой, а иллюзорная оболочка, скрывающая ее от людей, так прекрасна, что мир, которому предлагалось любоваться ею, когда она была еще ребенком, был заворожен этим образом, этим глянцевым фасадом…

Если в жизни Жаклин Кеннеди всегда все было строго упорядоченно, то делалось это для того, чтобы скрыть обуревавшее ее внутреннее смятение. Когда в душе у человека царит гармония, это придает силу, служит опорой. Помогает идти вперед, реализовать свой потенциал, чтобы в итоге стать такой, какой ты всегда стремилась стать, хоть и опасалась, что не сумеешь из-за нехватки мужества, упорства, веры в себя, а главное, любви близких.

Но в душе Джеки эту гармонию растоптали еще в детстве…

I

Жаклин Бувье родилась 28 июля 1929 года, на шесть недель позже срока. Это было не просто рождение, это было событие. Джеки не родилась: она торжественно вступила в мир. И, подобно королям и королевам, принцам и принцессам, заставила себя ждать.

Это обстоятельство сильно раздосадовало ее мать, не знавшую, как планировать свое время. Надо сказать, что Дженет Ли Бувье была женщиной энергичной и очень организованной. Если в начале недели она могла сидеть в Нью-Йорке и спокойно ждать, когда ребенок соизволит появиться на свет, то с приближением уик-энда начинала терзаться сомнениями: стоит ли ехать с мужем в загородный дом в Ист-Хэмптоне или же лучше остаться в городе, где находился ее акушер-гинеколог. И всякий раз желание укрыться за городом от давящей, невыносимой нью-йоркской жары одерживало верх. Так что через шесть недель, когда ребенок наконец решил родиться, Дженет и ее супруг Джон Верноу Бувье III, были далеко от Нью-Йорка и от семейного доктора. В воскресенье во второй половине дня в больнице Саут-Хэмптона Дженет Ли Бувье произвела на свет очаровательную малышку весом в три килограмма шестьсот тридцать граммов, с огромными, широко раскрытыми черными глазами. Ей дали имя Жаклин — в честь ее отца Джека и предков-французов[1].

Тридцативосьмилетний Джон Бувье, биржевой маклер, был больше известен как Блэк-Джек. У двадцатидвухлетней Дженет Ли Бувье Жаклин была первым ребенком. Супруги Бувье со стороны производили впечатление идеальной пары. Богатые, красивые, прекрасно воспитанные, элегантные, они вызывали всеобщую зависть и жили в изысканной роскоши, окруженные целой армией вышколенной прислуги — садовников, шоферов и ливрейных лакеев. Маленькая, хрупкая, темноволосая Дженет во что бы то ни стало стремилась заставить всех забыть о том, что ее дед и бабушка были нищие ирландские крестьяне, в голодный год покинувшие родину. Ее отец, не отличавшийся выигрышной наружностью, честно трудился и сумел нажить состояние. Однако в нью-йоркском высшем свете семью Ли считали богатыми выскочками, и это бесило Дженет, мечтавшую об удачном замужестве. Всю свою жизнь она только и думала о том, как бы выбиться наверх, занять блестящее положение в обществе. В то время девушка из хорошей семьи могла преуспеть только благодаря мужу, а значит, Дженет Ли предстояло подыскать себе достойную партию. Чувства тут были ни при чем: она действовала согласно выработанной стратегии.

И первой ступенькой в ее неудержимом возвышении стало семейство Бувье. Дэвид Хейман в книге о Джеки[2] рассказывает, как Джон Верноу Бувье III хвалился своим происхождением от французских аристократов — историю этого древнего рода его дед подробно изложил в брошюрке «Наши предки», изданной за счет автора: все семейство благоговейно читало и перечитывало ее. Там рассказывались небылицы о фамильных замках, о славных битвах, о дуэлях под стенами средневековых крепостей, о герцогах и герцогинях, о браках с родичами французских королей. На самом деле родоначальниками Бувье были разорившийся хозяин скобяной лавки из Гренобля и его жена. Беспросветная нужда заставила их покинуть Францию и переселиться в Америку. Однако все Бувье верили этой брошюрке, как Библии, и всегда напоминали о своем благородном происхождении, обосновывая свои наглые выходки, надменное поведение, а главное — право поступать как вздумается, не считаясь с законами, писанными для простых смертных.

Итак, у Дженет были деньги, совсем недавно нажитые ее отцом, а у Джека — фальшивые дворянские гербы его предков. Она получила высокое общественное положение, а он — крупное состояние. Впрочем, этот брак всех привел в изумление. Отец будущей первой леди был неисправимым бабником. Думали даже, что он вообще никогда не женится — так часто он менял женщин. Высокий, крепкий, широкоплечий, с черными набриолиненными волосами, широко расставленными синими глазами, тоненькими усиками, матовосмуглой кожей, он завоевывал женщин с первого взгляда и утверждал, будто за ночь может удовлетворить четыре-пять партнерш. Главным для него было покорить свою жертву. Привести ее в смущение. Заметив в глазах красавицы робкое согласие, он тут же овладевал ею, чтобы вскоре заняться следующей, оставляя на своем пути бессчетное количество разбитых сердец. Впрочем, погоня за женщинами была единственным занятием, в котором он преуспел. Во время Первой мировой войны он приложил все усилия, чтобы не угодить на фронт, но в конце концов все же был призван в армию. Он проходил службу в Каролине, в войсках связи, в чине младшего лейтенанта. Там, как он писал приятелю, он не вылезал из «шумных прокуренных баров и борделей, дожидаясь, когда же кончится эта чертова война». Мягко говоря, он не строил из себя героя. И не воображал себя прирожденным дельцом. В перерыве между любовными свиданиями договаривался о каких-то сделках, накапливал долги, но всегда находил очередного простака, чтобы охмурить и ощипать его, даже и не думая возвращать деньги. Его заветной мечтой, о которой он любил рассказывать, было разбогатеть и удалиться от дел еще до сорокалетия, а затем отправиться на юг Франции и плавать на яхте в окружении красоток! «Никогда не делайте ничего даром», — цинично заявлял он.

В общем, этот брак, казалось, был обречен с первого дня. Во время свадебного путешествия в Европу, на пароходе, Блэк-Джек затеял флирт с одной из пассажирок, и разъяренная Дженет разбила трехстворчатое зеркало в каюте для новобрачных.

Как многие великие соблазнители, Джек Бувье безумно влюбился в свою дочь. Он не наглядится на нее, не нахвалится ею, ничто не кажется ему достойным ее. Моя красавица, моя несравненная, моя самая прекрасная во всем мире, — шепчет он, держа крохотную дочку на руках. Девочка, слушая ласковые слова, важно поднимает головку, хочет побыстрее вырасти, стать еще красивее, еще нужнее этому мужчине, перед которым не может устоять ни одна женщина и который выбрал ее своим кумиром. Ведь если мужчина пользуется успехом у женщин, его маленькая дочка всегда это чувствует. И гордится этим. Стоит ей что-то пролепетать — и орды соперниц будут посрамлены. Маленькая дочка соблазнителя никогда не станет на сторону другой женщины, даже если это ее мать. Она — избранница, она — единственная и бесконечно рада этому…

Дженет досадливо пожимает плечами: все эти излияния кажутся ей неуместными. Даже бестактными. Отец не должен говорить дочери слов любви. Он должен быть с ней суровым и прямодушным, смотреть на нее сверху вниз. То есть он вправе смотреть с нежностью, однако не должен эту нежность выказывать. Всякие там ласковые слова и прозвища допустимы только у плебеев или в сентиментальных романах, тех, что читаешь украдкой в спальне, в вечерние часы. Отец, достойный называться отцом, не должен опускаться до такой вопиющей вульгарности. Он должен учить свою дочь прилежанию, скромности, хорошим манерам, послушанию, умению прямо держать спину.

Блэк-Джек словно не слышит ее замечаний. Он еще ниже склоняется к маленькому личику с широко раскрытыми глазами, находит все новые ласковые слова: «Ты станешь королевой, красавица моя, принцесса моя, прелесть моя, ты станешь королевой мира, и самые могущественные люди склонятся перед тобой. А знаешь почему? Потому что ты самая красивая, самая умная, самая пленительная из всех женщин, каких я встречал…»

И тем не менее, не успели еще привезти ребенка из больницы и уложить в колыбель, как он говорит жене, что не будет ужинать дома: у него много работы, и вернется он, скорее всего, очень поздно. Он приглаживает свои черные волосы, надевает великолепный белый габардиновый костюм, поправляет галстук, жилет, платочек в нагрудном кармане, равнодушно целует жену (столь же равнодушно принимающую этот поцелуй) и уходит.

Дженет знает, куда он идет. Но она готова на все закрыть глаза. Пока Блэк-Джек соблюдает внешние приличия, пока о его подвигах известно только у него в клубе, его друзьям и партнерам по карточному столу, она делает вид, будто ничего не замечает. Дженет — практичная женщина. Она отдает себе отчет в том, что ее брак — это брак по расчету. Она не верит в сказочных принцев, зато верит в красивые дома, тяжелые драпировки из дорогих тканей, вышколенных слуг, шкафчики, увенчанные огромными букетами цветов, начищенные пепельницы, длинные ряды книг в кожаных переплетах, ужины при свечах с влиятельными, богатыми, аристократическими гостями. Для Дженет Бувье в жизни важно только одно: как она будет выглядеть перед людьми. Не позаботишься о внешних приличиях — ничто тебя не спасет. Ее собственная внешность безупречна, она всегда элегантно одета, причесана, накрашена. Никто не видел, чтобы у нее выбился из прически хоть один волосок или размазалась на губах помада. Не бывает такого, чтобы она вдруг залилась краской или повысила голос. Она усвоила правила высшего света и преподаст их своей дочери. Объяснит ей, как следует вести себя во время верховой прогулки и за столом, научит справляться с эмоциями, соблюдать этикет. Будет возить ее к лучшим стоматологам, к самым знаменитым учителям танцев, определит в самые дорогие школы и будет следить за ее успехами в учебе, чтобы со временем она смогла найти себе мужа в соответствии со своими амбициями.

А пока что у маленькой Джеки няня-англичанка, костюмчик с оборочками, коляска с рессорами, полная комната игрушек, кукол и плюшевых зверюшек из лучших магазинов. У малышки круглые щечки, большие смеющиеся черные глаза, которые смотрят открыто и прямо, и густые вьющиеся волосы, схваченные лентой. Она живет с родителями в роскошной двухэтажной квартире на Парк-авеню, в окружении множества слуг. Оплачивает всю эту роскошь главным образом дедушка, отец Дженет, но для Дженет это сейчас не важно. Ведь она счастлива: сбылась ее мечта, теперь она принадлежит к нью-йоркскому высшему обществу и живет на широкую ногу.

В два года Жаклин Бувье впервые становится героиней светской хроники: она устраивает прием для друзей в честь своего дня рождения. Журналист из «Ист-Хэмптон стар», освещающий это событие, пишет, что «гостей принимала очаровательная маленькая хозяйка». Месяц спустя о ней снова упоминают в прессе: она представляет своего скотч-терьера Хутчи на собачьей выставке. В первом ряду зрителей, сияя от гордости, стоит ее отец и бурно аплодирует. Вдохновленная его безумной любовью, Джеки чувствует, что у нее вырастают крылья. Она знает, что ее любят, и оттого ей неведомы сомнения. А главное, она не сомневается в себе.

Третьего марта 1933 года на свет появляется ее сестра, Кэролайн Ли[3]. Девочку очень быстро станут называть просто Ли, как Жаклин стали называть Джеки. Самой Джеки не нравится это уменьшительное имя, по ее мнению, оно подходит скорее мальчику, чем девочке, и всю свою жизнь она будет просить, чтобы ее называли Жаклин. Ведь это гораздо красивее, чем Джеки! Но ее не послушают. Как-то раз, когда ей было четыре с половиной года, она вместе с сестрой и с няней гуляла в Центральном парке и заблудилась. «Ты что, потерялась?» — спрашивает ее полицейский. Девочка уверенно смотрит на него и произносит требовательным тоном: «Пойдите поищите мою сестру и няню, это они потерялись!»

На фотографиях той поры у маленькой Джеки горделивая, ослепительная улыбка, ее блестящие глаза бесстрашно смотрят вперед, она словно хочет сказать жизни: «А ну давай, кто кого!» У этой малышки ненасытный аппетит, она любит полакомиться вкусненьким, ничего не боится и чувствует себя королевой в своем уютном мирке.

Она уверена в собственной исключительности, а потому не стесняется говорить все, что думает, и гордится этим. Например, она смело говорит людям комплименты, может даже солгать, если эта ложь кому-то доставляет удовольствие. А может, наоборот, вдруг сказать обидную для кого-то правду. Она совсем не похожа на свою младшую сестру: у той характер мягкий, ласковый. В доме, где они живут, работает мальчик-лифтер по имени Эрнест, его белокурые волосы стоят торчком на макушке, как у Тентена из французского комикса. Когда сестры остаются одни у себя в комнате, они часто потешаются над Эрнестом. И рисуют на него карикатуры, одну смешнее другой. На этих рисунках у него желтая, заостренная кверху голова. Как-то раз, заходя в лифт, Ли говорит Эрнесту: «Какой ты сегодня красивый, Эрнест! Какая у тебя удачная прическа!» Напыжившись от гордости, Эрнест глядится в дверцу из полированного красного дерева, любуется своим белокурым чубом, и вдруг слышит: «Зачем ты так говоришь, Ли? Это ведь неправда. Ты же знаешь, что Эрнест похож на петуха».

В школе она тоже ведет себя, как ей вздумается. Отчаянно скучает и не скрывает этого. Она всегда справляется с заданием раньше других и, не зная, чем себя занять, досаждает другим девочкам. Она любит учиться и очень не любит ждать. Дома она жадно набрасывается на книги, залпом прочитывает «Волшебника из страны Оз», «Маленького лорда Фаунтлероя» и «Винни-Пуха». Покончив с детскими книжками, она берет лесенку и достает с верхней полки красивую книгу в переплете. Однажды мать застает шестилетнюю Джеки за чтением Чехова. Удивленная Дженет спрашивает дочь, все ли слова в этой книге ей понятны. «Да, — отвечает Джеки, — все, кроме слова «повитуха».

Директор школы признает, что Джеки — необычайно развитая для своего возраста, на редкость одаренная девочка, однако сожалеет, что она совсем не слушается учителей. Зная, что Жаклин обожает лошадей, директриса однажды вызывает ее к себе и принимается объяснять: даже самая прекрасная лошадь, если ее не объездить, будет ничем не лучше осла. Этот язык понятен Джеки, она обещает, что впредь постарается слушаться.

Девочке едва исполнился год, когда мать усадила ее на пони. Она часто появляется в костюме для верховой езды, в жокейской шапочке, безукоризненно элегантная. Перед скачками она часами тренирует своих лошадей. В торжественный день вся семья приходит на нее полюбоваться. И чем больше народу ею восхищается, тем большее удовлетворение она испытывает. Ее цель — занять первое место. Если это не удается, она впадает в отчаяние. С другой стороны, упав с лошади, она не издает ни звука и тут же снова садится в седло. Некоторые считают ее очень смелой девочкой. Но она просто не может быть иной: так воспитала ее мать. В ней развивали дух соревнования. Внушали, что она не должна плакать, выказывать эмоции: надо стиснуть зубы и начать все сначала, пока не добьешься победы. Дженет не допускает бурных проявлений чувств. Из-за этого, как легко догадаться, у нее не так уж много подруг. Ведь дружить — значит разделять с кем-то радости и печали, проявлять внимание, не подавлять своим превосходством. У маленькой Жаклин это тоже не очень-то получается. Она счастлива только тогда, когда может стать первой и затмить всех остальных.

Верховая езда служит ей еще и утешением, когда родители ссорятся. А это происходит все чаще и чаще. Биржевой крах 24 октября 1929 года сказался и на делах Блэк-Джека. Он сделал несколько неудачных инвестиций, пустился в рискованные спекуляции. Кроме того, он много проигрывает в карты. Он теперь часто нуждается в деньгах и снова и снова занимает у тестя, который презирает его за расточительность. Об этом узнает Дженет. Измены мужа ее не волнуют, но снижение уровня жизни — это совсем другое дело. Дженет осознает, что если Блэк-Джек будет и дальше проматывать семейный капитал, то она и ее дочери очень скоро окажутся на грани разорения. Такая перспектива ее совершенно не устраивает. Она уже привыкла к роскоши. Она не склонна к безудержным тратам, но и стеснять себя не любит. А Блэк-Джек ведет себя как балованное дитя. Стивен Бирмингем в своей книге о Джеки[4] создает очень убедительный портрет Джона Бувье: когда дела идут хорошо, когда чужие деньги потоком устремляются в его карман, это милейший человек, щедрый, веселый, любезный. Но когда наступают трудные времена, когда приходится все взвешивать, проявлять осмотрительность — он теряется. Не знает, как себя вести, паникует. Срывает зло на других. Становится невыносимым. Это большой ребенок, не желающий считаться с реальностью.

Ссоры между супругами происходят по ночам, маленькая Жаклин просыпается и проскальзывает в коридор. Девочка слушает крики отца и упреки матери. Они говорят об адвокатах, о деньгах, о любовницах, о карточных долгах, о расточительном образе жизни. Джеки слышит, как отец обзывает мать спесивой кривлякой, втирушей, ирландской выскочкой, — и в ней пробуждается ненависть к отцу. Слышит, как мать обзывает отца жалким неудачником, второсортным донжуаном, — и чувствует ненависть к матери. От этих скандалов сотрясается весь дом. Девочке страшно. Она воображает всякие ужасы, поломанную мебель, удары, потасовку, убийство в ночи… Младшая сестренка, Ли, безмятежно спит в своей кроватке, а Джеки приходится затыкать себе уши, чтобы не слышать криков родителей. Она засыпает под дверью родительской спальни, успев прочесть все молитвы, какие только знает. Ей все чаще приходится искать прибежище в мире фантазии. Она придумывает истории, в которых становится Королевой цирка и выходит замуж за самого красивого, самого ловкого, самого смелого воздушного гимнаста, чьей любви понапрасну добиваются остальные наездницы. Чтобы уединиться, она залезает на дерево и там принимается сочинять свои нескончаемые романы. Мечты Джеки — это мечты маленькой принцессы и в то же время — мальчишки, которому почему-то суждено было родиться девочкой: она представляет себе, как сбегает из дому, прихватив свою корону, и скитается по свету в поисках приключений. А еще она мечтает о прекрасном принце, который умчит ее на белом коне в свой огромный дом, где они будут жить долго и счастливо, и у них будет много детей. Она прямо видит этот дом, его внутреннее убранство, планировку, определяет, где будет гостиная, а где столовая, где спальня, а где комната для игр, какого цвета будут шторы, какого размера диван, где поставить лампы. Там она устраивает блестящие приемы, на которых все гости восхищаются ею и ее мужем: они так хороши собой, так любят друг друга. Все эти грезы успокаивают девочку, ей становится легче на душе. По пути в школу она высматривает на улице дома, которые могли бы стать местом действия ее историй. И каждый вечер с нетерпением ждет, когда же снова можно будет помечтать.

Ко всему прочему эти мечты еще и отвлекают ее от сплетен, которые уже начали распространяться в их узком кругу. О неладах между супругами Бувье говорят все чаще и все откровеннее. Дети знакомых подхватывают обрывки того, что шепотом обсуждают их родители, и начинают дразнить Джеки: наконец-то можно поставить на место эту задаваку, которая вечно побеждает на скачках, выигрывает у них в теннис, верховодит во всех играх и всегда норовит покомандовать. Жаклин семь лет. Она выслушивает все это не моргнув глазом, выказывает полнейшее безразличие, однако все глубже погружается в свой воображаемый мир, в свои книги. Она читает все, что попадается ей под руку.

Когда она спускается с небес на землю, ее ждут новые испытания. Однажды она остается в квартире одна со своей любимой няней, Бертой Нивью, и тут ее навещает бабушка с материнской стороны, миссис Ли. Что, в сущности, произошло тогда между бабушкой и внучкой? Возможно, Джеки была хмурой и неприветливой, говорила с бабушкой без должной почтительности? Или отпустила какое-нибудь дерзкое замечание — а она это умела? Так или иначе, но бабушка сочла, что Джеки нагрубила ей. Замахнулась, чтобы ударить девочку, но преданная няня бросилась между ними, и пощечина досталась ей. От неожиданности Берта подняла руку и, не сознавая, что делает, ударила по лицу миссис Ли. Бабушка в негодовании удалилась, а затем потребовала, чтобы прислугу, забывшую свое место, немедленно выставили за дверь. Джеки плакала, умоляла не разлучать ее с няней, обещала быть паинькой, но Дженет была непреклонна: Берта должна уйти. Для Джеки это стало тяжелой травмой. Только присутствие Берты скрашивало ей жизнь в огромной квартире, где ее мать проводила все меньше времени. Ибо Дженет потеряла самообладание. Она начала пить, назначать свидания первым встречным. Она не в силах видеть, как созданный ею прекрасный, гармоничный мир разваливается по вине мужа.

Четыре года супруги Бувье будут говорить о разводе, грозя напустить друг на друга адвокатов, то расставаться, то мириться, но так и не примут окончательного решения. Очень скоро атмосфера в двухэтажной квартире на Парк-авеню сгустится так, что дышать станет почти невозможно. Младшая сестренка, Ли, еще слишком мала и не понимает, что происходит, но этого никак нельзя сказать про Джеки. Она все видит, все слышит. Понимает, конечно, не все, но воображение рисует ей происходящее в самых черных красках. Она раздражает мать своим угрюмым видом, резкостью и агрессивностью. А главное, тем, что всегда принимает сторону Блэк-Джека. Внешне Джеки больше похожа на отца. Дженет все чаще наказывает дочь, сама толком не зная, за что. Просто вдруг срывается — и закатывает ей пощечину. И тогда Джеки бунтует, грозится уехать к отцу.

Однажды, когда матери нет дома, Джеки принимается искать в справочнике телефон отеля, где живет ее Блэк-Джек: она хочет убежать к нему. Но вот он берет трубку — и девочка робеет, теряется, не знает, что сказать. И спрашивает только, скоро ли он опять уедет. Ведь он так часто уезжает, а она не знает, когда увидит его снова. И очень тоскует. Каждый раз, встречаясь с отцом, девочка настаивает, чтобы новая встреча прошла по той же программе, что и предыдущая. Блэк-Джек смеется, спрашивает, не хочет ли она для разнообразия заняться чем-нибудь другим. Но Джеки качает головой: нет, она не согласна. Пусть все будет так, как в прошлый раз. Однообразие ее успокаивает.

Когда Блэк-Джек в очередной раз уходит от жены и поселяется в отеле, Джеки видится с ним только по субботам и воскресеньям. Девочка ждет не дождется конца недели. Несмотря на денежные затруднения, Блэк-Джек всякий раз старается побаловать дочек, удивить их. Для них — только все самое лучшее. Он едет с ними в зоопарк в Бронксе или на ипподром, где представляет их всем жокеям. Или совершает с ними набег на магазины Пятой авеню. Они входят, Блэк-Джек останавливается у кассы и говорит девочкам: «Купите себе все, что вам понравится, я хочу, чтобы вы были красивыми, доченьки мои, красавицы мои, ангелы мои!» Джеки и Ли носятся по всему магазину, им нравится и то, и это, в итоге набирается целый ворох вещей, который они складывают на полу. Блэк-Джек хохочет и аплодирует. После магазинов папа и дочки идут в кино, затем — в кафе-мороженое, или на гребные гонки, или на бейсбол. Девочки обожают собак, но Дженет разрешает держать животных только в загородном доме. Бувье нашел выход: он договорился с одним зоомагазином, и по воскресеньям они берут собаку напрокат. Причем всякий раз выискивают самую невзрачную, самую жалкую псину, на которую никто из покупателей не обращает внимания; хозяин озадачен таким неожиданным выбором, а папа с дочками хихикают исподтишка, глядя на его растерянную физиономию, хватают собаку и бегут в Центральный парк. Уик-энд — это настоящий праздник… но иногда праздник случается и среди недели! Как-то раз, в пятницу утром, Блэк-Джек привозит девочек на биржу: он целиком арендовал галерею для посетителей, чтобы там были только Джеки и Ли, и никаких посторонних. Заранее подготовил публику: рассказал завсегдатаям биржи, какие у него чудесные дочки — красавицы, умницы, просто прелесть. И когда они появляются на галерее, над таблицами котировок, над разгоряченной толпой, это незабываемо. Зал биржи взрывается аплодисментами, а Джеки и Ли, словно коронованные особы, важно кивают, делают реверанс, приветственно машут рукой. Джеки в восторге. А ее отец вне себя от счастья!

С отцом ей весело. Он любит рассказывать всякие занятные истории из своего детства и уговаривает Джеки записывать истории, которые сочиняет она сама. А главное, внушает, что она не должна быть похожей на других. Джеки слушает отца — и страх отступает. Она чувствует веру в себя. И безмерное доверие к нему. Он говорит, что никогда, никогда не покинет ее, и она знает: так и будет. Чтобы не расставаться с дочерьми, он готов на все. И она успокаивается. Они так замечательно ладят друг с другом! С матерью гораздо труднее: та постоянно требует, чтобы во всем был порядок, чтобы все было по правилам, «нормально». А он может вообще ничего не говорить, просто с любовью заглянуть ей в глаза — и ей кажется, будто она слышит ласковые слова. Эта любовь оберегает, защищает ее, в такие минуты ничто на свете не может ее напугать. Он любит ее сильнее, чем младшую сестренку: в его комнате в отеле, в Вестбери, ее фотографий больше, чем фотографий Ли… В глубине души Джеки завидует сестре. Ли изящнее, в ней больше видна порода, и характер у нее мягкий, уживчивый. Позднее Жаклин признается: «Из нас двоих Ли всегда была красивее, а я, вероятно, считалась умнее». Тем не менее сестры искренне привязаны друг к другу, и эта привязанность (сохранившаяся и в дальнейшем), помогает обеим переносить семейные неурядицы.

Так будет продолжаться четыре года. Супруги Бувье расстанутся не сразу. Дженет долго не решается порвать с мужем, а Блэк-Джек, панически боясь разлуки с детьми, снова и снова обещает исправиться, заверяет, что любит ее одну, что не может жить без нее, умоляет попытаться начать все сначала. И она пытается — раз, другой, третий. В те времена развод еще был равносилен скандалу. Предпочтительнее было просто разъехаться, оговорив условия. Если у Дженет хватает выдержки закрывать глаза на поведение Блэк-Джека, не поднимать шум, это еще не значит, что у нее достанет храбрости бросить вызов обществу и уйти от мужа. У нее свои методы борьбы: она отказывается появляться с ним на людях, устраивает ему сцены дома. Но в присутствии посторонних скрывает свою боль, держится как ни в чем не бывало.

И супруги Бувье то сходятся, то опять расходятся, уезжают вместе, чтобы отпраздновать примирение, но поездка завершается бурной ссорой. Однажды в прессе появится фотография, которая приведет Дженет в ярость и заставит впервые переступить порог адвокатской конторы. Сцена, подсмотренная фотографом «Нью-Йорк дейли ньюс», выглядит так: на первом плане — Дженет в костюме для верховой езды сидит на барьере, а за ее спиной Джек Бувье нежно держит за руку какую-то даму. Под фотографией подпись: «Жизнь втроем». Это уже публичный скандал. Теперь Дженет больше не сможет утверждать, будто ей ничего не известно о безнравственном поведении супруга. Однако Джек Бувье — крепкий орешек. Он не желает расставаться ни со своими детьми, ни с деньгами семейства Ли. Он жаждет примирения. Но только на словах. На деле же продолжает вести прежний образ жизни: накапливает долги, меняет любовниц. И когда, устав быть всеобщим посмешищем, под нажимом отца, который отказывается содержать такого безответственного зятя, Дженет наконец смирится с неизбежностью и подаст на развод, ей не составит никакого труда доказать неверность мужа.

Шестнадцатого января 1940 года в «Нью-Йорк дейли ньюс» появляется статья под заголовком: «Биржевой маклер из высшего общества вызван в суд по делу о разводе». Далее следует длинный список внебрачных связей Джека Бувье: эти факты раздобыл частный детектив, нанятый Дженет. Статья произведет сенсацию. Ее перепечатают все американские газеты от Нью-Йорка до Лос-Анджелеса, и семейная драма Бувье будет выставлена на всеобщее обозрение.

Двадцать второго июля 1940 года в Рино, штат Невада, Дженет Ли Бувье получает развод. В ее далекой от идиллии супружеской жизни поставлена точка. Мать двух дочерей, одиннадцати и семи лет, будет получать алименты в размере тысячи долларов в месяц[5]. И если Дженет Бувье еще мечтает о новой, сказочной любви, то маленькая Джеки больше не верит в сказки.

На фотографиях той поры ее огромные черные глаза уже не улыбаются, не смотрят на мир прямым, бесстрашным взглядом. Они какие-то потухшие, безжизненные. И ее взгляд — это взгляд печального, боязливого, замкнувшегося в себе ребенка.

Она была с Дженет в Рино. Там она услышала из уст матери, что развод оформлен окончательно, и по решению суда отец сможет видеться с ней два раза в неделю, по выходным, и вдобавок проводить с ней один месяц в году. Она ничего не сказала. Не изменилась в лице, не заплакала. Она еще слишком мала, чтобы самостоятельно принять решение и остаться с отцом. Она воспринимает случившееся как страшную несправедливость. Взрослые распорядились ее судьбой, не спросив у нее. Перебрасывали ее друг другу, словно мячик для пинг-понга, не задумываясь о том, что ей может быть больно. Для Джеки это было крушением мира, ее мира. То, чего она так боялась целых четыре года, все же произошло. Но больше в ее жизни не будет таких страданий. Теперь она станет осторожной, никого больше не полюбит. Слишком это мучительно — любить. Слишком неосмотрительно, слишком опасно. Она доверяла отцу. Верила всем ласковым словам, которые он шептал ей, а получается, все это было неправдой: он уходит, бросает ее.

И Джеки принимает решение: впредь она не допустит, чтобы ее жизнь стала игрушкой в руках другого человека. Теперь это будет ее главной заботой. А значит, она никому не должна доверять.

Так девочка в одиннадцать лет осознанно бежит от реальности. Она замыкается в своем внутреннем мире, где можно никого не бояться, куда никому нет доступа. Разумеется, она делает вид, будто продолжает участвовать в повседневной жизни. И в какой-то мере действительно участвует. Но издали, как наблюдатель.

Она станет принцессой на горошине. Одно неосторожное слово, косой взгляд, чье-то неодобрение, чье-то невнимание к ней — и она впадает в смятение, близкое к отчаянию, но по ней это незаметно. Она умеет страдать молча. Она поняла: надо притвориться не такой, какая ты есть, надо казаться волевой, упрямой, высокомерной, это защитит тебя, словно броня, и люди не увидят твоих страданий.

II

Со стороны кажется, что она не изменилась: по-прежнему много читает, даже больше, чем раньше. Причем, как подчеркивает Дэвид Хейман, оказывает явное предпочтение романтической литературе. С неимоверной быстротой прочитывает всего Байрона, наслаждается его поэмами. Она прилежно посещает уроки классического танца и собирает целую библиотеку по этой теме. Слушает музыку, пишет маслом, сочиняет стихи, рисует. Покупает книги об акварели, о живописи, о рисунке. За что ни возьмется, все делает с энтузиазмом, даже с одержимостью. Как будто хочет дать выход переполняющей ее ярости. Наклеивая марку, не приглаживает ее пальцем, а ударяет по ней кулаком. Не читает книги, а глотает. Не играет, а командует другими детьми.

Джеки слишком энергична, чтобы поддаться депрессии и меланхолии в повседневной жизни. Как и прежде, она всюду берет первый приз, будь то на балу или на скачках. Как и прежде, у нее нет близкой подруги, да она и не стремится ее завести. Ей больше нравится вызывать у сверстниц любопытство, поражать их воображение, а не шептать им на ушко всякие никчемные секреты или глупо хихикать вместе с ними. Ей претят слишком доверительные отношения. Ведь она чувствует себя выше остальных. Пусть в школе на нее показывают пальцем из-за того, что ее родители развелись, пусть взрослые, глядя на нее, с умилением шепчут: «Бедная малышка!», но она во всем опережает других и не похожа ни на кого. Она отвергает презрительное сочувствие, которое замечает во взглядах «людей из общества». Ей не надо, чтобы ее жалели. Если ей больно, этого не должен видеть никто.

Кроме того, она вскоре убедилась, что держать окружающую жизнь и людей на расстоянии полезно вдвойне: во-первых, меньше страдаешь, а во-вторых, становишься особенной. Не такой, как другие. Эта непохожесть возвышает ее в собственных глазах. И придает ей обаяние. Быть может, девочки и мальчики ее возраста не находят ее такой уж очаровашкой, но все же испытывают к ней интерес, а она умеет использовать этот интерес к своей выгоде.

«Угадайте, о какой песенке я думаю сегодня утром?» — спрашивает она однажды у стайки детей, собравшейся вокруг нее. И дети совещаются все утро, пытаясь проникнуть в мысли этой принцессы, окутавшей себя тайной.

Когда ей скучно, она забирается на дерево, прихватив с собой книжку, или опять принимается сочинять свою бесконечную историю о Королеве цирка, которая выходит замуж за красавца гимнаста. Эта история принадлежит ей одной, а значит, никто не сможет ее испортить.

Конечно, не все так просто и гладко. Можно сказать себе: я неуязвима, но глупо надеяться, что после этого жизнь, как по волшебству, вдруг перестанет волновать и ранить тебя. Под маской загадочной принцессы прячется впечатлительная детская душа. Сколько ни приучай себя смотреть на все сквозь пальцы, все же бывает, и нередко, что чье-нибудь колкое замечание заденет тебя или ты почувствуешь, как тебе не хватает любви и нежности. Ведь рядом больше нет Блэк-Джека с его жизнерадостностью и беззаботностью, с его заверениями в любви, с его манерой появляться неожиданно, словно фокусник. Иногда она приходит из школы и начинает искать его по всей квартире, звать: «папа, папа!..», а потом вдруг, очнувшись, садится на стул и вспоминает: его здесь нет. Он уехал. И оставил ее. Ей становится дурно. Как же она будет жить без него? У нее не хватит сил. Она устала притворяться. Ей хочется стать, как все, обыкновенной маленькой девочкой, заплакать, броситься в любящие объятия. Перестать разыгрывать надменное бесстрастие. Но если подумать, оглядеться, вокруг нет ни одного человека, который мог бы ее утешить, приласкать ее. Мать не выносит телячьих нежностей, няню уволили, а сестренка Ли еще слишком мала. В такие минуты Джеки горько сожалеет, что у нее нет настоящей подруги. Некому поплакаться, некому излить душу. Приступы глубокого отчаяния накатывают на нее внезапно, без всякой видимой причины. И она кажется себе самым одиноким и беспомощным существом на свете. Не на кого опереться, непонятно, как дальше жить. Ощущение подавленности, безысходности выражается у нее в резких перепадах настроения, которые совершенно непонятны для окружающих. Как, впрочем, и для нее самой. Она зла на весь мир, а почему — не знает. Она жестоко ссорится с матерью, а потом запирается у себя в комнате и не желает оттуда выходить. Если бы она была иначе воспитана, то решилась бы прямо сказать, что ей плохо, сумела бы, пусть и не слишком внятно, поведать о своем горе, чтобы это горе обрело конкретность, и она либо смогла бы его превозмочь, либо научилась бы с ним жить. Но ведь ее учили как раз обратному: никогда не показывать своих чувств. И Джеки еще больше отдаляется от реальности, еще глубже погружается в свой выдуманный мир. Она здесь, но душой она далеко.

Будь у нее мать более чуткая, более нежная и внимательная, чем Дженет, все сложилось бы иначе. Но, по мнению Дженет, то, о чем люди не знают, не существует, да так оно и лучше. Всякий беспорядок вокруг нее портит ей настроение, и потому она упорно избегает ссор, вспышек гнева, бурных объяснений. У нее и без этого забот хватает. Во-первых, надо найти средства на жизнь, а во-вторых, снова выйти замуж. Ибо женщина из высшего общества не должна оставаться одна. И наконец, она должна достойно выдерживать борьбу, которая развернулась между нею и Джеком Бувье, — борьбу за любовь дочерей.

Бывшие супруги воюют не на жизнь, а на смерть. И в этой войне у Дженет не слишком выигрышные позиции. Поскольку дети остались с ней, то именно от нее изо дня в день они слышат родительские наставления: веди себя прилично за столом, поздоровайся с леди, не разваливайся в кресле, приноси из школы только хорошие отметки, пей молоко, чисти зубы, ложись спать ровно в восемь. Это она твердит им: сейчас нам живется труднее, чем раньше, поэтому мы не можем больше держать пони, не можем купить платье, которое красуется на витрине, лучше поберечь деньги. «Под лошадиным копытом денег не найдешь», — приговаривает она. Девочки слушают ее нотации с утра до вечера, она постоянно наблюдает за ними, ничего не упуская из виду. Обращается с родными дочерьми, словно строгая воспитательница в пансионе. При этом она все чаще выезжает в свет: ее угнетает мысль о том, что время идет (ей уже 34 года), а мужа на горизонте пока не видно. Она пьет все больше, спит допоздна и просыпается в дурном расположении духа. Срывается и кричит без всякого повода. Принимает снотворное, чтобы заснуть, и витамины, чтобы чувствовать себя бодрее.

Но вот настает уик-энд, на сцене появляется Джек Бувье. И начинается праздник! Блэк-Джек ошеломляет дочерей фейерверком удовольствий: верховые прогулки в парке, обеды в дорогих, шикарных ресторанах, каток в Рокфеллеровском центре, походы в театр (с визитом за кулисы) и в кино, игры и веселая возня в квартире, которую он предоставляет в их полное распоряжение, не требуя, чтобы они убрали за собой, чтобы вовремя легли спать. Он осыпает их подарками: стоит только высказать желание, как папа исполняет его, словно по мановению волшебной палочки.

Джек Бувье счастлив и доволен, что обе его дочурки от него без ума. Дети так легко поддаются соблазну! С ними ему хорошо, гораздо лучше, чем в мире взрослых, где его жалкие прожекты по добыванию денег неизменно терпят крах. По субботам и воскресеньям можно побыть самим собой, не притворяться, не скрывать, что в душе он так и остался ребенком. Он забавляется наравне со своими маленькими дочками. В такие минуты все на свете кажется ему пустяком. Он знает, что давно растрачивает основной капитал, что его состояние тает, как воск, под солнцем его отцовской нежности. Но он не хочет об этом думать. Главное сейчас — нейтрализовать влияние его бывшей жены на детей.

Джек Бувье хочет отметить дочерей своей печатью, чтобы никто никогда не смог отнять их у него. Этот человек, чья жизнь была сплошной неудачей, намерен преуспеть в последнем своем предприятии — вылепить дочерей по своему образу и подобию. Он сочиняет для них пьесу и каждый уик-энд выводит их на подмостки. Стивен Бирмингем рассказывает о множестве хитростей, которые этот опытный обольститель пускает в ход, чтобы поразить воображение двух маленьких девочек, единственных созданий женского пола, от которых он не стремится сбежать.

Он знает секреты обольщения и изысканности. Любит дорогую одежду, элегантные туалеты. Он говорит девочкам: купить роскошные платья — это еще не все. Надо суметь сделать их неповторимыми, добавить к ним нечто такое, чтобы их нельзя было забыть. Он показывает дочкам витрины на Пятой авеню и объясняет, почему вот эта вещь — действительно шикарная, а вон та — нет. Подробно разбирает достоинства и недостатки какого-нибудь банта, пояса, покроя рукава, застежки. Затем, осмотрев их с головы до ног, заявляет: у вашей мамы нет ни капли вкуса. Ничего, он это поправит. И начинается долгая экскурсия по магазинам, где Джеки и Ли зачарованно слушают папины лекции, смотрят, как он снимает с вешалок костюмы и платья, приносит и приказывает померить, добавляет какой-нибудь пустяк, — нижнюю юбку, распахнутый ворот, брошь, а затем заставляет снять купленный наряд, который делает их такими красивыми, такими необычными, заворачивает его в шелковую бумагу и кладет в большую, серую с золотом картонную коробку.

Однако, говорит он им, мало просто купить красивое платье, надо еще стать достойной его. Найти собственный стиль. Особую манеру держаться, такую, чтобы мужчины сходили с ума, а остальные женщины казались скучными и банальными. А для этого, добавляет он, постигший науку обольщения, вы должны быть надменными и холодными. Неприступными. Пусть на ваших губах играет загадочная, полная тайны улыбка. Тайна — вот что волнует мужчин, повергает их к вашим ногам. Уж я-то знаю, ласково шепчет он. Можете мне поверить… Они не просто верят ему, они боготворят его, а он наслаждается безмерной любовью, которая светится в их глазах. В этой любви, как ему кажется, он находит подтверждение того, что его мечта сбудется, что Джеки и Ли будут слушать только его, отдадут в его руки свое будущее, близкое и далекое. Заведомо принесут ему в жертву своих любовников, женихов и мужей.

И тогда, опьяненный успехом, он продолжает лекцию. Пройдут годы, вы станете взрослыми, начнете выезжать в свет. И вот однажды, в гостях, вы обратите внимание на какого-нибудь мужчину. Он покажется вам самым обаятельным, самым блестящим из всех, короче, страшно вам понравится. Тогда ни в коем случае, — запомните, ни в коем случае! — не давайте ему догадаться об этом, не вешайтесь ему на шею; наоборот, сделайте вид, будто вы к нему совершенно равнодушны. Пройдите мимо него, достаточно близко, чтобы он мог вас заметить и рассмотреть хорошенько, но не останавливайтесь, не удостаивайте его взглядом. Возбудите в нем любопытство. Заинтригуйте его, но не подходите чересчур близко. И не теряйте власть над собой. А потом, если он пригласит вас куда-нибудь, и вы согласитесь, оказав ему тем самым великую честь, — даже тогда вы должны держать его на расстоянии. Не рассказывайте о себе ничего важного. Оставайтесь далекими и загадочными, чтобы у него не создалось впечатления, что он узнал вас до конца, завладел вами. Как только мужчина удовлетворен, он уже готов пуститься наутек.

А вот скажите, продолжает он, вдохновленный безмолвным обожанием двух маленьких девочек, знаете ли вы, как надо входить в комнату, полную гостей? Джеки и Ли качают головой: они так зачарованы, что не в состоянии произнести ни слова. Ну так слушайте: входить надо с улыбкой на устах, с ослепительной дежурной улыбкой, по которой нельзя догадаться, что у вас на душе, с высоко поднятой головой, глядя в пространство и не обращая внимания на собравшихся, словно ты одна на свете. Других женщин надо презирать, не допускать даже мысли, что они могут быть красивее вас или лучше одеты. Внушайте себе: я здесь самая привлекательная, сохраняйте ореол неприступности и загадочности, и тогда…

— Что тогда? — едва слышно спрашивают Джеки и Ли.

— И тогда все мужчины будут смотреть только на вас и усядутся вокруг вас, как вокруг Скарлетт О’Хара в «Унесенных ветром».

Джеки знает, кто такая Скарлетт. Она читала и перечитывала роман Маргарет Митчелл. Мисс О’Хара — ее идеал. И потом, разве ее отец — не вылитый Рэтт Батлер? Разве люди на улице не просят у него автограф, приняв его за Кларка Гейбла?

И вот теперь отец щедро раскрывает секреты, которые помогут ей стать такой же обольстительной, как ее любимая героиня. Оказывается, он тоже восхищается Скарлетт и хочет, чтобы Джеки походила на нее. Он просит Ли и Джеки прямо сейчас показать, хорошо ли они усвоили урок. Из них двоих Джеки — более способная. Она встает и напускает на себя надменно-равнодушный вид, глаза начинают блестеть, губы складываются в светскую улыбку, голос становится тонким и умильным, как у заблудившейся маленькой девочки. И все это — с уверенностью, изяществом и непринужденностью, от которых Джек Бувье приходит в восторг и раздувается от гордости. «Дочурка моя, радость моя, сокровище мое, ты просто королева…» — говорит он и, словно принц, выполняет перед ней церемонный поклон. Впору подумать, что это виконт де Вальмон, утонченный и коварный, два века спустя дает наставления юной Сесиль де Воланж. Не будем забывать: у Джека Бувье французские корни, и хотя дворянский герб у него фальшивый, в его жилах все же течет кровь легендарных соблазнителей. Он не так уж далек от неотразимого Вальмона и тоже умрет, потеряв единственную любовь своей жизни — маленькую Жаклин.

Каждый уик-энд Блэк-Джек добавляет к своим лекциям какой-нибудь новый штрих или практическое занятие. Предположим, его с девочками в воскресенье приглашают на семейный праздник. В ответ он велит передать, что не знает, смогут ли они найти время. Ведь они так заняты! Они буквально нарасхват, их засыпают приглашениями! И вот, в назначенный день, с нарочитым опозданием (это признак высшей изысканности), все трое являются в дом, где их уже перестали ждать, и там, в узком семейном кругу, их встречают с восторгом, благодарят за то, что пришли, и всячески ублажают. Джеки с восхищением глядит на отца: он оказался прав. И это открытие — как магический дар, коим она впоследствии станет пользоваться очень искусно, почти виртуозно. И однажды ученица превзойдет учителя, но он уже не сможет быть свидетелем ее триумфа.



Так маленькая Джеки усвоила науку лицемерия, притом усвоила блестяще. Она умела вести себя в обществе с царственным бесстрастием, даже когда в душе вся холодела от страха или сжималась от смущения. Достаточно было вспомнить отцовские наставления — выше голову, улыбайся, держись прямо, — чтобы все взгляды устремились на нее, и от робости, которая сковывала ее минуту назад, не осталось и следа.

И постепенно она начинает терять связь со своим подлинным «я». Прячет в тайниках души свою правду, гораздо более суровую и непростую. Ведь она непохожа на то, чем кажется. Не чувствует ни уверенности в себе, ни равнодушия к другим. У нее словно появился двойник, который ей глубоко чужд, и она усваивает повадки этого двойника. Временами это бывает удобно, однако мешает развитию ее собственной личности. Когда настоящая Джеки вдруг заявляет о себе, то сама пугается больше всех. Ей непонятно, что происходит, она словно на краю пропасти, теряет почву под ногами, приходит в панику. Кто она, эта незнакомка? Откуда она взялась?

Увы! В воскресенье вечером надо возвращаться домой. Из волшебного мира Джека Бувье переноситься в тусклый, обыденный мир Дженет Ли. Вдобавок, когда девочки показывают Дженет роскошные подарки, гордо прохаживаются перед ней в чудесных новых платьях, взахлеб рассказывают о двух сказочных днях, проведенных с папой, — «папа сказал…», «папа сделал…», «у папы так здорово, потому что…», «папа разрешает нам…» — это, понятное дело, не улучшает ей настроение.

Мама отправляет их спать ровно в восемь и получает от них на ночь холодный формальный поцелуй, полный сожалений о минувшем уик-энде.

Как всякий ребенок, чьи родители развелись, Джеки очень быстро поняла, что сможет добиться поблажек от строгой матери, если будет расхваливать привольную жизнь у отца. Дженет приходит в ярость, но не поддается. И все же, случается, уступает. Ей не под силу соперничать с бывшим мужем, у нее нет ни таких денег, ни такого умения пускать пыль в глаза. Но, уступая, она клянется себе, что рано или поздно сведет с ним счеты. А пока вымещает злость на детях. И чаще — на Джеки. Бьет девочек то вешалкой, то щеткой для волос и приказывает гувернантке шлепать их каждый раз, как они упомянут отца. Если Джек Бувье учит дочерей, как стать особенными, неповторимыми, как обратить на себя внимание, а главное — не походить на других, то Дженет стремится к прямо противоположному. Она выходит из себя, когда Джеки важничает, критически разглядывает ее и дает понять, что находит жизнь матери второсортной и жалкой. Она содрогается при мысли о том, что может окончательно утратить влияние на детей. И все больше ожесточается против бывшего мужа, каждый воскресный вечер говорит себе: он забрал над ними слишком большую власть, но скоро я положу этому конец. Пока же ей приходится, стиснув зубы, выслушивать нелестные замечания ненаглядных дочурок, использующих эту ситуацию к своей выгоде.

Судьба улыбнется Дженет Ли лишь два года спустя, в тысяча девятьсот сорок втором. Хью Дадли Очинклос, с которым она познакомится в гостях у подруги, попросит ее руки. Это видный вашингтонский бизнесмен, шотландец по происхождению. Он обладает крупным состоянием и основал собственный банк. У него суда, дома, лошади, картины знаменитых мастеров, оранжереи с тропическими растениями, «роллс-ройсы», громадные банковские счета. Он состоит членом самых аристократических закрытых клубов, его приглашают на все приемы и праздники в Вашингтоне. А главное, он производит впечатление, серьезного, доброго, внимательного, хорошо воспитанного человека: именно эти качества Дженет хотела бы видеть в своем избраннике. Правда, он несколько неуклюж и скучноват, без конца рассказывает одни и те же, совсем не смешные истории. А иногда впадает в рассеянность: может нырнуть в бассейн не раздевшись. Кроме того, он порядком прижимист — сказывается шотландская кровь! — и, когда хочет немного сэкономить, проявляет чудеса изобретательности. Зимой он запрещает включать холодильники и рекомендует хранить скоропортящиеся продукты во дворе. Как только становится теплее, приходится срочно вносить все в дом и включать холодильники…

Однако у него есть другой, настоящий, тщательно скрываемый порок: он коллекционирует порнографию. У него огромное собрание книг, фильмов, рисунков, диапозитивов, в которых отражены всевозможные половые извращения. Он постоянно заходит в соответствующие магазины в поисках редких экземпляров и тратит целое состояние, чтобы приобрести какую-нибудь фотографию или гравюру для пополнения своей коллекции. Иногда он также посещает роскошные бордели. Но это очень организованный человек, четко разделяющий свои фантазии и свою семейную жизнь: одно никогда не смешивается с другим. Так или иначе, Дженет не интересуют возможные недостатки будущего мужа. Этот благодушный джентльмен был женат уже дважды, у него трое детей, но Дженет это совершенно безразлично. Она искренне думает: хуже, чем ей было с Джеком Бувье, быть уже не может. Она не верит своему счастью: надо же, такой человек снизошел до разведенной женщины тридцати шести лет, да еще с двумя детьми.

У него есть и еще одно достоинство: он живет в Вашингтоне. Она не только устроит свою жизнь, но еще и увезет дочерей из Нью-Йорка, подальше от Джека Бувье. Дженет торжествует — она одержала долгожданную победу, — но виду не подает.

Блэк-Джек воспринимает ее второе замужество как личное оскорбление, как неприкрытую месть: у него просто-напросто отнимают дочерей. Девочки переезжают в Вашингтон, отныне ему не будет места в их жизни. Так и происходит. Вначале Джеки и Ли держались с отчимом замкнуто и недоверчиво, но очень скоро привязались к нему. Они стали называть его дядя Хьюги, он уютный и славный, как плюшевый мишка, а его образ жизни тоже говорит в его пользу. Девочки сообразили, что все складывается самым выгодным для них образом. У дяди Хьюги два великолепных поместья: одно, Мерривуд, — под Вашингтоном, другое, Хаммерсмит Фарм, — возле Ньюпорта. В Мерривуде дом стоит посреди парка в двадцать три гектара, раскинувшегося по берегам Потомака, при доме — олимпийский бассейн, площадка для бадминтона, две конюшни, аллеи для верховой езды, гараж на четыре машины; в самом доме восемь спален, восемь ванных комнат, огромная кухня и помещения для многочисленных слуг. Хаммерсмит Фарм еще грандиознее: в доме двадцать восемь спален, тринадцать каминов, лифт. Одним фасадом дом выходит к морю, перед другим, куда хватает глаз, тянутся лужайки с нестриженой травой. И конечно же лошади, слуги и «роллс-ройсы», чтобы было удобнее пользоваться всем этим. Хаммерсмит Фарм предназначен для отдыха. Мерривуд — главная резиденция. В каждом из домов Джеки выбрала себе по комнате, замечательной комнате чуть в стороне от остальных, которую она подробно описывает в письмах к отцу. Теперь это девочка-подросток тринадцати лет, умеющая оценить роскошь своей новой жизни. Она открыла для себя латинский язык и прямо-таки влюбилась в него: занятия поглощают массу времени. А еще она познакомилась с детьми дяди Хьюги и сразу подружилась с ними. Наконец-то у нее появилась настоящая семья, и притом семья счастливая. Это новое для нее ощущение действует умиротворяюще.

Каждое письмо от дочери вызывает у Блэк-Джека приступ бешенства. Он начинает громогласно поносить бывшую жену, пьет один «мартини» за другим, целый день сидит запершись у себя в комнате, в одних трусах и носках, злобствует, проклинает судьбу. Он становится желчным, раздражительным и топит свою досаду во все больших дозах алкоголя. Он не желает смириться с мыслью, что его дочь может быть счастлива без него.

Поскольку Дженет нет поблизости и задушить ее невозможно, он винит в своих бедах весь мир: евреев, ирландцев, итальянцев, французов. Не забудем, идет Вторая мировая война… Но в представлении Джека Бувье, как и Дженет Очинклос, война — это неприятное событие, которое происходит где-то далеко и ни в коем случае не должно отразиться на их жизни!

На первый взгляд Джеки вполне счастлива. Характер ее не изменился — она все так же сдержанна, склонна к уединению, все так же непредсказуема. Целыми днями сидит у себя в комнате, пишет стихи, рисует, читает. Или скачет верхом по полям. Мать отдала ей свою лошадь, Балерину, и теперь она отправляется в долгие верховые прогулки, перемахивает через изгороди, гоняется за лисами и думает, думает.

Мать ведет себя с ней все так же — властно, строго, придирчиво. Пользуясь тем, что Блэк-Джек остался в Нью-Йорке, она старается снова прибрать к рукам дочерей, навязать им свое представление о порядке, свои понятия о жизни. Но она слишком занята и не может уделять много времени их воспитанию. У нее есть муж, для которого она хочет стать идеальной супругой; кроме того, она решила провести ремонт в обоих поместьях, сделать из них настоящие резиденции для дамы из высшего общества и теперь полностью поглощена этим занятием. Она наняла художницу по интерьеру и расхаживает с ней по комнатам, долгие часы проводит в магазинах, подбирая декоративные ткани, мебель, лампы, разные безделушки, вникая во все мелочи. Все должно быть безупречно. И выдержано в самом изысканном вкусе. Так, в Хаммерсмит Фарм нанята служанка, чья единственная обязанность — опорожнять корзины для бумаг.

Джеки поневоле сравнивает спокойную роскошь, окружающую ее теперь, с разгульной жизнью отца. Прошлым летом Блэк-Джек вдруг захотел познакомить дочерей с одной из своих любовниц, с которой он жил открыто, без всякого стеснения целовался и обнимался на людях, занимался любовью в самых неожиданных местах. Он снял дом, где всем им приходилось ночевать в одной комнате. «Эта особа» готовит девочкам еду. «Эта особа» сидит впереди них в машине. «Эта особа» сопровождает их всякий раз, когда их приглашают в гости или на пикник. Все это причиняет Джеки жестокие страдания. Она не смеет выказать недовольство, сказать хоть слово. Но поведение отца глубоко оскорбляет ее. Она его обожает, она так радовалась, что проведет с ним целый месяц, и теперь отказывается понимать его скандальные выходки. Когда знакомые мальчики спрашивают, кто эта дама, она отводит глаза, чтобы скрыть стыд и слезы. Впервые в жизни она торопится вернуться в чопорный материнский дом. У Дженет и дяди Хьюги такого не увидишь.

В 1944 году пятнадцатилетнюю Джеки отправляют в Фармингтон, роскошный пансион для девочек. Преподаватели там превосходные, дисциплина строгая, атмосфера удушливая. Все остальные девочки — из очень богатых семей, и Джеки обидно сознавать, что у нее денег гораздо меньше. Ведь отец присылает всего пятьдесят долларов в месяц, а мать выделяет ей на расходы очень небольшую сумму, — дядя Хьюги неусыпно следит за этим. Другие девочки Держат в пансионе свою лошадь и считают это обычным делом. Но ни родители Джеки, ни дядя Хьюги не желают оплачивать содержание Балерины. Джеки приходит в голову попытать счастья с дедушкой, она посылает ему рисунки, стихи и просьбы о финансовой помощи. Дед соглашается, и Джеки получает Балерину. Но лошади нужна попона. И Джеки пишет матери письмо, в котором как бы между прочим замечает, что ей пришлось украсть попону для Балерины — купить было не на что. Перепуганная Дженет тут же высылает ей деньги.

Как мы видим, Джеки уже кое-чему научилась. Умеет любыми средствами добиваться желаемого, манипулировать людьми. Обманывать, притворяться, дергать за ниточки. Эта наука дается ей без особого труда с тех пор, как отец и мать, каждый со своей стороны, пытаются сделать из нее марионетку.

Нельзя сказать, что в пансионе ее очень любят. Совсем наоборот! За надменную манеру держаться, властный, холодный тон ее прозвали Жаклин Борджиа. Такую девочку не хлопнешь по плечу, не попросишь одолжить пуловер. Но иногда она приводит всех в изумление своими бунтарскими выходками и неприятием существующего порядка. В такие минуты она откровенно паясничает. Или демонстративно нарушает школьные правила: курит у себя в комнате, вызывающе красится, мастерит себе немыслимые прически, выворачивает шоколадный торт на колени ненавистного учителя, принимает развратные позы, когда ее фотографирует подруга. А потом опять превращается в послушную, прилежную пансионерку. Учителя в недоумении: способная, прекрасно успевающая ученица — с чего бы ей так дурачиться? И зачем она разговаривает этим тоненьким детским голоском? Такое поведение ничем нельзя оправдать, оно вызывает досаду и раздражение. Жаклин пора повзрослеть.

Как всегда, она держится особняком. Не завела себе близкой подруги и интересуется только занятиями, чтением и своей лошадью. Однако именно там, в Фармингтоне, у нее впервые завяжется что-то вроде дружбы с соседкой по комнате, Нэнси Такерман. Эти отношения сохранятся между ними на всю жизнь. Однако Нэнси понимает: Джеки не столько сблизилась с ней, сколько снизошла до нее. И Нэнси сразу избирает для себя роль наперсницы. Никогда она не будет стремиться выйти на первый план. Место на первом плане по праву принадлежит Джеки.

В этой школе, проникнутой духом снобизма и претенциозности, Джеки попробует свои силы, стремясь добиться всеобщего признания. В первый раз в жизни она постоянно находится среди сверстников и может применить на практике отцовские наставления. Она начинает вырабатывать то, что впоследствии станет ее собственным стилем. Она не самая красивая из учениц: подбородок слишком тяжелый, волосы буйно курчавятся, на руках растет темный пушок, грудь плоская, кожа усыпана родинками. Но в ней есть нечто… Она умеет себя подать и производит впечатление. Учителя говорят о ее уме, высокой культуре, жажде знаний, о ее интересе ко всему, что связано с искусством и его новыми веяниями. Она слышит эти лестные отзывы, но никогда не обсуждает их. Просто принимает как должное. Держать всех на расстоянии — и точка! Безразличие, с которым она воспринимает жизнь, кажется почти царственным. Одни находят ее претенциозной и жеманной, другие — неотразимой. Но всем она внушает робость.

Так же она держится и с родителями. Приезжает к ним реже, чем могла бы. На их письма отвечает наспех нацарапанными записочками. А когда Блэк-Джек жалуется на недостаток внимания с ее стороны, говорит, что у нее очень много дел: контрольные, экзамены, домашние задания, репетиции (она играет в школьном театре), статьи для школьной газеты. Отец возмущается, грозит, что перестанет посылать ей деньги. Но ее не так легко испугать. Он сетует: что с тобой случилось, тебя словно подменили, должно быть, мамочка постаралась со своим чертовым Очинклосом. Но ее не разжалобишь. Теперь она сама будет решать, с кем ей видеться, как одеваться, чему уделять время. Годы, когда каждый из родителей пытался перетянуть ее на свою сторону, сформировать ее личность по своему вкусу, остались позади. Если кто-то пробует надавить на нее, она делается вспыльчивой, агрессивной. Ей надо отстаивать свою внутреннюю свободу, свою независимость. Она не терпит, когда ей приказывают, когда вторгаются в ее жизнь. Это не значит, что она разлюбила отца. Просто она больше не хочет быть чьей-то собственностью.

Нежные чувства ей неведомы. Мальчики ее не интересуют. Она находит их «прыщавыми, неуклюжими и скучными». У них уже все решено, вся жизнь расписана заранее. До чего же будет тоскливо, если придется выйти замуж за одного из них, вздыхает она. В отличие от большинства девочек ее возраста, она не мечтает о любви и уверена, что вполне могла бы прожить «без любви и без мужа». «Как старая дева!» — в ужасе восклицает Нэнси, услышав это заявление. «Почему бы и нет? — важно отвечает Джеки. — Мужчины в жизни — не главное…»

Сколько бы она ни боролась с собой, единственный мужчина, который представляется ей идеалом, приезда которого она с нетерпением ждет каждую субботу, — это Блэк-Джек. И когда он наконец приезжает, когда на застроенной старыми домами, обсаженной дубами улице перед пансионом показывается его высокая фигура, вышагивающая горделивой, небрежной походкой, давние чары снова начинают действовать, и ее сердце бьется сильнее. Поскольку нельзя заранее знать, в каком он будет состоянии, она велит себе сдержаться. Ведь она уже научилась владеть собой. Больше не бросается ему на шею, не пожирает его глазами. Сначала она внимательно оглядывает его и, убедившись, что он трезв и выглядит прекрасно, успокаивается. Она уже не даст обмануть себя ласковыми словами. Теперь она стала недоверчивой. Она подпускает ему шпильки, советует пройти курс лечения. Пускай подружки изнывают от восхищения при виде Блэк-Джека и тают от его комплиментов. Он очаровывает их, покоряет, рисуется перед ними, разыгрывает донжуана, но единственная девушка, которую он стремится обольстить, — это его дочь. А Джеки с улыбкой наблюдает, как Блэк-Джек откалывает свои старые номера. Она подпадает под его обаяние, и от ее выдержки не остается и следа.

Джек Бувье всегда в центре событий и неизменно готов поддержать свою дочь. Он выписывает школьную газету, которую она редактирует, посещает спектакли школьного театра, в которых она играет, и с гордостью отмечает, что Джеки отлично усвоила его уроки: на сцене она прекрасно двигается и вообще держится с такой уверенностью, какую у нее не всегда заметишь в жизни. Эта девочка — прирожденная актриса.

В такие вечера Джек Бувье торжествует: он убеждается, что вопреки всему сохранил власть над дочерью. А Джеки в такие вечера и радуется, и тоскует. Когда он уезжает, она задается вопросом: кто же она такая? Утонченная авантюристка, какой хочет видеть ее отец, или благонравная барышня, выдрессированная матерью и Фармингтоном? Именно после визитов Блэк-Джека она начинает безобразничать, приводя в негодование учителей.

Когда она закончит школу, Джек Бувье с гордостью прочтет подпись, которую его дочь сделала под снятой в классе фотографией: «Жаклин Бувье, 18 лет: стремление преуспеть в жизни, отказ посвятить себя домашнему очагу».

Он будет довольно потирать руки: Дженет Очинклос проиграла. Ее дочь никогда не станет обычной женщиной с обычными стремлениями, ведущей обычную жизнь среди обычных людей. Мятежная кровь Бувье возобладала над мещанской кровью семейства Ли. Его слова «Ты будешь королевой, дочка!» запечатлелись в ее сердце глубже, чем скучные картины будущего, какие рисовала ей мать.

III

Но Джек рано радовался.

В том же 1947 году Джеки просит мать устроить ей первый выезд в свет. Дженет Очинклос приходит в восторг и спешит исполнить эту просьбу. Джеки нет дела до светских условностей вообще и бальных платьев в частности, однако она желает выглядеть не хуже других «нормальных» девушек из видных семей. И открывает свой первый бал в восхитительном платье из белого тюля, с вырезом «лодкой» и длинной пышной юбкой. От нее невозможно оторвать глаз. Она не просто удивительно хороша — она отличается от остальных. Любуясь ею, люди пытаются понять, что за неуловимая особенность так резко выделяет ее среди красавиц, собравшихся в этом зале. Обаяние? Харизма? Чувство стиля? Матери озабочены, отцы вспомнили молодость, сыновья не могут сдержать волнение, а дочери — досаду. А Жаклин сияет, сверкает, искрится. Она стала остроумной и не упускает случая отпустить убийственно смешную, язвительную реплику. Когда окружающие хвалят ее восхитительное, оригинальное платье, она поясняет: «Пятьдесят девять долларов на нью-йоркском блошином рынке», и мамаши, разорившиеся на туалеты от Диора или Живанши для своих дочек, обмениваются негодующими взглядами.

Но Джеки не обращает на них внимания. Она отыскала это платье на блошином рынке потому, что у нее нет денег на дорогого портного; вырез «лодкой» отвлекает от слишком плоской груди, а пышная юбка придает женственность по-мальчишески угловатому телу. Ей наплевать на моду. Она носится по полям, лазит по деревьям, вечно ходит в шортах, не скрывающих ссадины на коленях. Она умеет быть разной; спортсменкой — и эрудированной собеседницей, неуклюжей, как мальчишка, — и воплощением элегантности, может выставлять себя напоказ — и утаивать сокровенное, держаться уверенно — и робко, казаться бесшабашно веселой — и строгой, сдержанной. Словно у нее в руке невидимая нить, которая сплетает воедино все эти взаимоисключающие качества и в итоге создает индивидуальность.

Ее первый бал превратился в триумф. Репортер светской хроники Игорь Кассини назвал ее «дебютанткой года». «У этой очаровательной брюнетки черты лица правильные и тонкие, как у статуэтки саксонского фарфора, — пишет он. — А также — непринужденные манеры, приятный голос, живой ум: в общем, все, чем должна обладать дебютантка. Все ее предки принадлежат к «старой гвардии»… Сейчас она учится в Вассарском колледже».

Вассар — самый престижный колледж на Восточном побережье, предназначенный исключительно для девочек. Она приезжает туда, увенчанная титулом «дебютантки года». И то, что она вначале воспринимала как игру, начинает становиться ей в тягость. Девочки ей завидуют. Мальчики принимаются за ней ухаживать. Вдобавок ее осаждают репортеры светской хроники, желая сфотографировать, взять интервью. Джеки отказывает им, запирается у себя в комнате, зарывается в книги. Однако в общежитии ее возводят в ранг знаменитости. Это ее страшно раздражает. Ей приятно, когда ее удостаивают почетного титула, но она не намерена менять стиль жизни. Хочет, как раньше, оставаться в тени и делать все, что ей вздумается. Пускай где-нибудь на балу все пожирают ее глазами, это забавляет ее, льстит ей, но лишь при условии, что после этого она сможет, словно мышь, спрятаться в свою норку. Постоянно быть на виду — это не для нее.

Быть в центре всеобщего внимания. Или не быть. Джеки предстоит всю жизнь метаться между этими двумя полюсами. Она делает все, чтобы ее заметили, выделили среди других, оценили по достоинству. Когда она входит в комнату, видят только ее одну. Она знает это. В минуты своего блестящего успеха она ничего не боится, она в ладу с собой, восхищенные взгляды окружающих успокаивают ее. А потом вдруг ее охватывает паника, и хочется только одного: чтобы часы наконец пробили полночь, роскошный наряд превратился в лохмотья, карета — в тыкву, а сама она смогла убежать как можно дальше. Она проведет всю жизнь на подмостках, мечтая о судьбе рабочего сцены.

В Вассаре она напускает на себя вид скромной благовоспитанной девицы и старается поменьше бросаться в глаза. Ее угнетает снобистская и застойная атмосфера колледжа, и только занятия французской литературой позволяют вздохнуть свободно. Мальчики стаями вьются вокруг нее, однако она никого не подпускает близко. «Когда кто-то из нас отвозил Джеки домой, — вспоминает один из ее друзей, — она просила таксиста не выключать счетчик. И парень понимал, что дверь общежития захлопнется у него перед носом. В лучшем случае Джеки на прощание чмокнет его в щеку». Без сомнения, в сексе для нее заключено нечто пугающее. Не то чтобы ей не нравились мужчины, но она боится увлечься. И превратиться в безвольное существо, всецело зависящее от удовольствия, которое может дать мужчина. Она не намерена страдать, поэтому у нее все должно быть под контролем. А книги, занятия — это приятно и безопасно. Она знает, что умна, и сумеет прожить такую жизнь, какую спланирует для себя. Больше всего ей хотелось бы стать хозяйкой салона, вроде мадам Рекамье или мадам де Ментенон, и принимать у себя знаменитых людей, лауреатов Нобелевской премии, а может быть, и чемпионов по плаванию. Ее интересует всё. Когда при ней кто-то пускается в рассуждения, она слушает с таким завороженным видом, что говорящий уверяется в собственной неотразимости. Он смело подходит к красавице, пытается ее поцеловать… но она ускользает. «От Джеки ничего нельзя было добиться», — вспоминает один из ее верных, но неудачливых поклонников. Она не заводит подруг, не сходится ни с одной компанией, не вступает ни в один клуб. Она — сама по себе, и берет свое в одиночку. Она развлекается, самой себе декламируя вслух Бодлера, или танцует фокстрот в нью-йоркском отеле «Плаза», а иногда на минутку заглядывает к отцу, который все чаще ворчит и жалуется, что она его совсем забросила. Он наставляет ее, как порядочная девушка должна вести себя с молодыми людьми. Джеки со смехом напоминает о его прежних советах. Однако Блэк-Джек упорно твердит свое: отдашь мужчине сердце — и он перестанет уважать тебя. Он бы не возражал, если бы дочь так и осталась девственницей, все кругом могут восхищаться ею, но пусть никто не смеет к ней прикоснуться. Хорошо бы сосредоточиться на учебе. С учебой у меня все в порядке, отвечает Джеки, мой портрет — на доске отличниц Вассара, и у меня самые лучшие отметки по двум самым трудным предметам. Я могу прочесть тебе наизусть «Антония и Клеопатру» Шекспира.

И всякий раз Джек Бувье твердит одно и то же. Его заветная мечта — чтобы дочь переехала в Нью-Йорк, поселилась где-нибудь неподалеку и целиком посвятила жизнь ему. Но Джеки своевольна, как ветер, никто не в силах удержать ее на месте.

Когда Джеки предлагает отцу заново отделать его квартиру, он встает на дыбы. Это уже похоже на Дженет с ее манией перестановок и переделок. В нем снова вспыхивает былая ненависть к жене, и Джеки чувствует растерянность. Как тогда, в детстве, под дверью родительской спальни, за которой каждую ночь бушевали скандалы. И она тоже срывается, кричит, топает ногами и убегает, хлопнув дверью. Так заканчиваются ее визиты к отцу. Его деспотичная любовь, любовь собственника, стала тяготить Джеки. Пусть он оставит ее в покое! Ей никто не нужен. Она хочет остаться одна, одна, одна! После очередной ссоры с отцом она безудержно, по-детски плачет. Любовь к нему так сильна, что причиняет боль, но без этой любви она не сможет жить.

Она также регулярно навещает мать. Дженет Очинклос живет в Мерривуде: мечта выскочки стала явью, и теперь она занята тем, что осуществляет свои давние мелочные амбиции. События в окружающем мире ей неинтересны. Да, она знает, что где-то в Европе идет война. Но знает только потому, что ей сказали об этом. Или потому, что это каким-то образом нарушило ее планы. Она снова и снова переоборудует и заново обставляет свои дома, устраивает званые чаепития и приемы, на которые собираются одни и те же люди, такие светские, такие безупречные, что Джеки умирает со скуки. Хорошо еще, что в поместье живет дядя Хьюги, всегда добрый и ласковый, и ее сводные братья и сестры, которых она очень любит.

В июле 1948 года девятнадцатилетняя Джеки с подругами и компаньонкой отправляется на пароходе в Европу. Начинаются семь недель утомительного путешествия. В Европе она следует по традиционному для американцев маршруту: Лондон, Париж, Цюрих, Люцерн, Интерлакен, Милан, Венеция, Верона, Рим, а под конец — снова Париж и Гавр. Залы музеев и живописные уголки природы она осматривает чуть ли не на бегу. В Лондоне, на приеме в саду Букингемского дворца, она выстаивает длинную очередь, чтобы пожать руку Уинстону Черчиллю. Но этого ей мало: она так восхищается британским политиком, что снова становится в очередь и еще раз обменивается с ним рукопожатием.

Джеки покидает Европу еле живая от усталости, но она в полном восторге. И дает себе слово опять приехать туда и провести там побольше времени. Едва вернувшись в Вассарский колледж, она узнаёт, что ей предоставлена возможность пройти второй год обучения в одном из университетов за рубежом. Она выбирает Сорбонну, подает заявление и ждет ответа.

Означает ли это, что ей хочется во Францию? Или она готова ехать куда угодно, лишь бы подальше от ненавистного Вассара? А может быть, она решила ускользнуть из-под навязчивой опеки родных? Блэк-Джек уже в который раз лечится от алкоголизма, но лечение не помогает. Он разорен, и дочери все труднее выносить его тяжелый характер. Однажды, когда она надевает к платью не золотую цепочку — его подарок, а жемчужное ожерелье, он приходит в бешенство, срывает с нее ожерелье, которое рассыпается по полу, и орет до тех пор, пока Джеки не надевает его цепочку.

А мать следит за тем, какие знакомства заводит ее дочь, и ждет, когда подвернется «удачная партия», от которой Джеки, разумеется, не откажется. Дженет живет в своем мирке, все больше сосредоточиваясь на одних и тех же мелочных заботах. На нее работают двадцать пять слуг, и она лично их контролирует, проверяя, чтобы все вещи были на местах, чтобы все блестело, чтобы во всем был выдержан изысканный вкус. Идеальный порядок, аккуратность, безукоризненность — и только так. Дверцы шкафов должны быть плотно закрыты, недопитые бутылки вылиты и выброшены, тряпки для пыли должны сиять белизной, цветы в вазах должны быть полностью раскрывшимися, подушки на диванах — пышно взбитыми. Она требует, чтобы пол на кухне «блестел, как в бальном зале». Джеки задыхается в материнском мирке, между ней и Дженет постоянно вспыхивают ссоры.

Как уговорить родителей отпустить ее на год во Францию? Задача не из легких, но Джеки — умелый дипломат. На Дженет с ее снобизмом многократно повторенные слова «Париж», «Франция», «Сорбонна» действуют как заклинание — и дело улажено. С Блэк-Джеком девушка выбирает другую тактику. Сначала пугает его, заявляя, что Вассар ей опротивел, что она бросает учебу и хочет стать манекенщицей. Джек Бувье вне себя от ярости. Его дочь пойдет в манекенщицы? Об этом не может быть и речи. После того, как он истратил на ее обучение уйму денег! После того, как он отдал столько сил, чтобы превратить ее в блестящую, высокообразованную молодую леди! Джеки дает ему выпустить пар, затем как бы между прочим замечает, что, пожалуй, откажется от этой идеи и будет учиться дальше, но только… во Франции. И отец, вздохнув с облегчением, соглашается.

По словам самой Джеки, год, проведенный во Франции, — лучшее время ее жизни. Сначала она совершенствует свой французский язык на полуторамесячных курсах в Гренобле: как мы помним, это родной город ее предка, владельца скобяной лавки. Затем поселяется в Париже, но не в общежитии для американских студенток, а во французской семье.

Графиня Гийо де Ранти, живущая с двумя дочерьми в большой квартире в XVI округе, сдает комнаты студенткам. У графини Джеки сразу чувствует себя как дома. Во-первых, все зовут ее Жаклин. Во-вторых, у нее складываются с этой семьей самые теплые отношения. И наконец, она полностью свободна. Может делать все, что ей вздумается. Одеваться по собственному вкусу, возвращаться в позднее время, видеться с теми, кого хочет видеть. Здесь никто не будет лезть к ней с замечаниями, постоянно одергивать, чего-то требовать. Жаклин сразу преобразилась, стала веселой, радостной, беззаботной.

Правда, Францию 1949 года нельзя назвать процветающей страной. Хлеб и мясо все еще можно получить только по карточкам и, хотя кофе и сахар мать присылает Жаклин из Америки, трудности с продуктами регулярно дают о себе знать. В квартире не работает центральное отопление, на всех одна ванная комната, горячую воду включают редко, а газовая колонка давно отслужила свое. Однажды, когда Жаклин сидит в ванне, колонка взрывается, стеклянная перегородка разлетается на куски, но храбрая Джеки не теряет самообладания.

Она так счастлива, что не обращает внимания на мелочи. Зимой она занимается в постели, натянув на себя все пуловеры, шарфы и носки, какие взяла с собой. Утром надевает брюки, накидывает теплое пальто и бежит на лекции. Она исходила Париж вдоль и поперек, изъездила на метро, без конца наведывается в Лувр, сидит на террасах кафе, посещает концерты, оперные и балетные спектакли. Не упускает ничего, наслаждается каждой минутой пребывания в этом городе. Она готова завязать разговор с кем угодно, без конца задает вопросы, хватает все на лету. И слушает, по своему обыкновению, с таким зачарованным видом, что любой собеседник ощущает себя самой важной персоной на свете. У нее по-прежнему часто бывает детски наивное выражение лица, которое порой удивляет, а порой раздражает. Она очаровывает мужчин, которые оспаривают друг у друга право выходить с ней в свет, слушать джазовых музыкантов, танцевать в ночных клубах. Она постоянно бывает в кафе «Флора», «Дё Маго» и «Куполь», надеясь увидеть там Сартра или Камю. И много читает. Она все такая же замкнутая и таинственная, и при ее, казалось бы, легком характере сблизиться с ней весьма непросто. Ни один из ее кавалеров не сможет похвастаться тем, что стал ее любовником. И однако, за ней продолжают ухаживать. Нельзя сказать, что она ждет прекрасного принца, но она знает: наступит день, когда она поймет, что готова к любви или что дело действительно того стоит, — и только тогда она даст себе волю. Она не боится мужчин. Напротив, она флиртует с ними, очаровывает их, заставляет делать то, что она хочет. До сих пор ей не встретился человек, действительно достойный внимания. Чтобы не выглядеть наивной простушкой, она рассказывает о своих многочисленных воздыхателях, не называя, впрочем, имен, и непринужденно рассуждает об «этом». Но опытным слушателям ясно, что она блефует.

«Она была скрытной, не то чтобы лицемерной, но осторожной», — вспоминает графиня де Ранти. Очень привлекательная, но всегда готовая дать отпор тому, кто решится подойти слишком близко…

К концу учебного года она отправляется в путешествие с Клод де Ранти, одной из дочерей графини. Девушки осматривают достопримечательности Франции и много беседуют. Беседуют обо всем на свете, но только не о мальчиках. «Когда разговор касался этой темы, Жаклин всегда высказывалась как-то туманно. У нее был очень сильный характер, но были и слабости, с которыми она не хотела мириться. Как, впрочем, и со слабостями других. Если человек не вызывал у нее уважения или восхищения, она тут же прекращала знакомство с ним». Если она оказывалась не на высоте тех задач, которые перед собой ставила, начиналось беспощадное самобичевание. Она была строга ко всем, но строже всего — к себе.

Она предпочитает общество зрелых мужчин. Им по крайней мере есть что рассказать. И с ними чувствуешь себя защищенной. А они приятно изумлены тем, что такая юная, прелестная девушка сама выбирает их в кавалеры.

Когда год обучения во Франции закончился, Джеки приходится возвращаться в Соединенные Штаты. Она бы с удовольствием осталась в Париже, но… Она не столь решительна, как Эдит Уортон, заявившая: «Лучше сдохнуть от голода и холода, чем вернуться в наши уютные, теплые дома с горячими ваннами и опять столкнуться с пустотой, которая царит там в душах и в жилищах». Джеки тоже боится этой пустоты, она понимает, что ждет ее в Америке, сознает, что вряд ли ей еще когда-либо доведется провести целый год там, где хотелось бы, и так, как хотелось бы. Неустроенный быт, проблемы с едой, нетопленая квартира — все это ее нисколько не пугает. В Париже она день за днем понемногу впитывает в себя нечто такое, что придает ей новые силы, открывает перед ней новый мир. Если бы она чуть больше верила в себя, в свои способности, то последовала бы примеру Эдит Уортон.

Итак, она возвращается в Америку, — но не в Вассарский колледж. Хватит с нее этого снобизма, этой удушливой атмосферы, этой ограниченности. Она записывается в Вашингтонский университет, чтобы защитить диплом по французской литературе. И участвует в конкурсе, объявленном редакцией журнала «Вог». Первая премия — годичная стипендия: полгода в Париже, полгода в Нью-Йорке. Каждый участник должен представить четыре статьи о моде, статью-портрет, макет номера журнала и эссе о покойных знаменитостях, с которыми ему хотелось бы встретиться. Джеки ставит перед собой цель: победить в этом конкурсе. Победа решила бы все ее проблемы. Престиж прославленного модного журнала станет для нее пропуском в ту жизнь, которой ей хотелось бы жить. Она завоюет свободу, и это не вызовет ничьих нареканий.

Несколько недель она будет работать как одержимая. «Джеки так стремилась победить в этом конкурсе, что даже устроилась на курсы машинописи в университете Джорджа Вашингтона, — рассказывает Дэвид Хейман, — и напряженно трудилась над своим эссе. Его герои, знаменитости, с которыми ей хотелось бы встретиться, — это Сергей Дягилев, Шарль Бодлер и Оскар Уайльд. И ее усилия были вознаграждены. Она обошла соперников — в конкурсе участвовали тысяча двести восемьдесят человек из двухсот двадцати пяти университетов — и заняла первое место».

Джеки сияет от счастья. Она победила! Получила первую премию! Она, в глубине души всегда считавшая себя недостаточно одаренной, недостаточно умной, недостаточно образованной. Теперь ей принадлежит весь мир. Она станет писательницей. Или журналисткой. Будет много путешествовать, познакомится с выдающимися людьми, узнает от них все то, что ей хотелось бы знать. Она напишет много книг и статей, у нее появятся читатели, ее голос будет услышан, к ней придет признание. А главное, она станет свободной. Сможет сама зарабатывать на жизнь, не зависеть ни от отца, ни от матери, ни от отчима. Полугодовая стажировка в Париже: новая встреча со страной, где ей так понравилось жить, где она обрела семью, друзей. Ее вызывают в редакцию «Вог» в Нью-Йорке, представляют сотрудникам, фотографируют, поздравляют.

Но она откажется от премии. В ту самую минуту, когда ее мечта сбылась, притом ценой огромных усилий, она пойдет на попятную.

Дженет хоть и обрадовалась успеху дочери, однако сразу же учуяла опасность. Под нажимом дядюшки Хьюги, которому представляется «неприличным», что его падчерица будет жить самостоятельно, она незамедлительно принимает меры. Совершенно очевидно, что она окончательно утратит контроль над Джеки, если та опять уедет во Францию. У нее отнимут ее ненаглядную малышку. А точнее, ее ненаглядная малышка может преуспеть в самостоятельной жизни, и тогда она, Дженет Очинклос, лишится всех рычагов влияния на дочь. Если Жаклин Бувье примет предложение «Вог», то пойдет своим путем, который, возможно, не будет усыпан розами, но навсегда уведет ее из мира матери. Такой путь вполне мог бы выбрать кто-нибудь из семейства Бувье… Недаром Блэк-Джек в восторге от планов дочери. Ему это на руку: перебравшись в Париж, а затем в Нью-Йорк, Джеки отдалится от супругов Очинклос, но станет ближе в нему.

Но Дженет делает все, чтобы Джеки отказалась от своей мечты. Сначала она заявляет, что девушке из хорошей семьи неудобно получать стипендию, предназначенную для бедных студенток, справедливее было бы уступить ее одной из тех, кто в ней действительно нуждается. И потом, что за идея — работать журналисткой в «Вот»! Неужели бывшая студентка Вассарского колледжа может заниматься таким несолидным делом? Жить одной в Париже — в ее-то возрасте! Ладно, пока она училась в Сорбонне, на это еще можно было закрыть глаза, но сейчас-то ситуация совсем другая. И Джеки подчиняется. Она не уважает мать, считает ее жизнь пустой и бессмысленной, и все же выполняет ее приказ. Воля матери и страх перед мнением окружающих оказались сильнее ее собственной воли.

Ей страшно. Не потому, что ей предлагают уехать в чужую страну и заниматься новым для нее делом. Напротив, она радуется, когда ей бросают вызов, дают возможность показать, на что она способна. Ей так хотелось бы поразить весь мир, принять боевое крещение и по-настоящему гордиться собой. Нет, это другой страх, глубоко скрытый, почти неосознанный: она боится повторить судьбу Джека Бувье, живя в противоречии с общепринятыми нормами, и прийти к трагическому итогу. Она оказалась перед тяжелым выбором: пойти по отцовскому пути — Франция, не обеспечивающая стабильности работа, свобода, разрыв с семьей, пренебрежение условностями, — или по пути матери — уверенность в завтрашнем дне, конформизм, строгое соблюдение социальных норм. Она колеблется, мучается и в конце концов, не желая стать такой, как отец, повинуется матери. Отвергает предложение «Вот».

Ей двадцать два года, она совершеннолетняя. Имеет полное право поступать как ей вздумается, — но подчиняется воле матери. Это поворотный момент в жизни Джеки. Отказавшись от предложения «Вот», она упустит свой шанс. Шанс прожить жизнь как самодостаточная личность, а не просто чья-то дочь или жена.

Джеки страшится быть не такой, как все. И в решающую минуту не выдерживает душевной борьбы — она, всегда стремившаяся не походить на других. Но на этот раз за непохожесть пришлось бы расплачиваться. Ведь сейчас речь идет не о том, чтобы привлекать к себе внимание эффектным бальным платьем, искусством держаться на расстоянии или остроумными, колкими замечаниями. Речь идет не о том, какой казаться, а о том, кем быть. Разница между «быть» и «казаться» станет проблемой всей ее жизни. Не надо забывать, какой была Америка в пятидесятые годы: там безраздельно правили конформизм и пуританизм. Девушке не полагалось работать, полагалось выйти замуж за достойного молодого человека и родить ему детей, а если нападет хандра, можно было проводить время за чаем у подруг, играть в теннис или посещать приемы. Чтобы жизнь состоялась, надо было выйти замуж. Джеки с полным основанием предполагала, что в высшем обществе Вашингтона на нее станут показывать пальцем. Дамы, собравшись за чаепитием, будут без конца перемывать ей косточки. «Слышали новость о дочери Джейн Очинклос? — начнут перешептываться вашингтонские сплетницы. — Представьте, она уезжает, решила работать! Жур-на-лист-кой! В Европе! Подумать только: такая милая, воспитанная девочка! Кто бы мог ожидать этого от дочери Дженет!»

Ее имя будут склонять с утра до вечера, она станет ходячей сенсацией. Этого Джеки не вынесет. Не потому, что слишком тщеславна, и не потому, что боится потерпеть крах в своей будущей карьере. Просто она вдруг снова стала маленькой девочкой, на которую в школе показывали пальцем, когда ее родители разводились, и об этом писали все газеты… Она не чувствует в себе достаточно сил, чтобы еще раз столкнуться со всеобщим осуждением. Давний детский страх ожил и вновь парализует ее. И она отрекается. Отрекается от того, что ей было всего дороже в самой себе, чтобы соблюсти правила, по которым живет ее мать, живут те, кто в этом мире всегда одерживает победу.

Джеки будет жалеть об этом всю жизнь. Она знает, что в тот роковой день, не проявив должного мужества, навсегда потеряла себя. И будет горько раскаиваться, вспоминая об упущенной возможности, презирать себя за малодушие. Впоследствии этот гнев на самое себя будет проявляться в приступах беспричинной ярости, в депрессиях, в минутах апатии, когда собственная жизнь станет ей безразлична — потому что эту жизнь ей навязали. Появится ощущение, что она обманута, одурачена чуждой ей реальностью, которой она вынуждена была покориться, которая грубо попирает ее желания, насущные потребности, надежды. Невосполнимая пустота в душе породит обиду — на себя и на других.

В последующие годы будет казаться, что Джеки живет словно по инерции. Можно подумать, всё, что с ней происходит, на самом деле ее не касается. Она была словно во сне. Те, кто видел ее тогда, вспоминали, что порой она вела себя как автомат, взгляд ее казался пустым и остановившимся. Они удивлялись. Но ведь это была искусственная жизнь, созданная не для нее, а для какой-то другой Джеки. Временами она оживает, вновь становится остроумной, полной энергии и обаяния. По привычке. И еще потому, что это позволяет хоть ненадолго отвлечься. Кто-то ищет забвения на дне стакана, а ей помогают вспышки веселости. Но вот она остается одна — и тоска накатывает вновь. Ей так скверно, что она становится агрессивной, злой, мелочной, привередливой. Эти перепады настроения будут преследовать Джеки всю жизнь. И доставят немало неприятностей ее окружению.

Однажды Джона Кеннеди попросили сравнить его характер с характером его жены. В ответ он прочертил две линии: прямую, которая символизировала его характер, и синусоиду, символизирующую характер Джеки.

Джеки так до конца и не оправится от этого поражения. Случая, который позволил бы ей снова стать хозяйкой своей судьбы, придется ждать долго. Но этого второго шанса она не упустит.

IV

В благодарность за жертву, которую принесла Жаклин, Дженет с великодушием победителя, разгромившего противника в пух и прах, делает ей два подарка. Сначала — путешествие в Европу вместе с младшей сестрой Ли летом 1951 года, а по возвращении — место репортера в консервативной, замшелой газете «Таймс Геральд». Джеки должна ежедневно брать по одному интервью и снабжать его фотографией. Эту работу устроил ей дядя Хьюги. Один его приятель знаком с главным редактором газеты Фрэнком Уолдропом. Говорят, он позвонил Уолдропу и спросил: «Вы по-прежнему берете на работу девушек? У меня есть для вас замечательная кандидатура. Девушка с огромными глазами, умница, мечтает стать журналисткой».

Джеки соглашается.

А еще она соглашается на помолвку. С первым встречным. Его зовут Джон Хастед, он высокий, красивый, с безупречными манерами, он очень любезен с дамами, и он банкир. Вдобавок он живет в Нью-Йорке, что радует ее отца. Это странная помолвка: атмосфера унылая, жених и невеста стоят словно по стойке смирно. Во время приема Джеки будет лишь кивать и улыбаться, держась на расстоянии от будущего супруга. Она сделала то, чего от нее ждали, — нашла себе удачную партию. Так пусть теперь ее оставят в покое!

А вот жених сам не свой от счастья. Он ослеплен блестящим умом и красотой Джеки, едва смеет прикоснуться к ней. Вскоре, правда, он начнет догадываться, что во всей этой истории с помолвкой что-то не так. Но он хорошо воспитан, а потому не задает лишних вопросов. Отношения между женихом и невестой на редкость целомудренны. Она посылает ему письма с заверениями в безумной любви. Однако при встрече выказывает полнейшее безразличие и обращается с ним, как с приятелем. Когда он просит назначить день свадьбы, она всякий раз откладывает это на потом. Мать Джона решает подарить будущей невестке детскую фотографию своего сына, но Джеки сухо замечает, что, если ей понадобится фото Джона, она сделает его сама.

Одна из подруг Джеки просит ее показать обручальное кольцо. Она снимает перчатки и показывает сверкающий на пальце бриллиант. Но пальцы у нее почему-то зеленые. Джеки объясняет: она сама проявляла фотографии, вот руки и окрасились в такой странный цвет. И тут же заводит разговор о своей новой профессии, которая явно занимает ее гораздо больше, чем обручальное кольцо.

В данный момент работа — единственное, к чему она испытывает интерес. Она должна задавать самые неожиданные вопросы как знаменитостям, так и безвестным людям и фотографировать их. Поэтому она осваивает фотокамеру и сочиняет вопросы — остроумные, не слишком глубокомысленные. Иногда прямо-таки странные: «Как по-вашему, богатые любят жизнь больше, чем бедные?», «Должна ли жена позволять мужу думать, будто он умнее?», «Если бы вас приговорили к смертной казни, что бы вы заказали на последний ужин?», «Кто меньше боится зубных врачей — мужчины или женщины?», «Супруга — это предмет роскоши или предмет необходимости?», «Какой из Первых Леди вы хотели бы быть?», «Должна ли жена кандидата вместе с мужем участвовать в предвыборной кампании?», «Если бы у вас было свидание с Мэрилин Монро, о чем бы вы стали с ней говорить?»…

В газете ей не симпатизируют. Злые языки называют ее выскочкой. Остальные изображают сочувствие: бедная богатая девочка, естественно, она не умеет ни брать интервью, ни фотографировать. Сотрудники «Таймс Геральд» считают, что им навязали эту безмозглую светскую львицу, «которая вдобавок еще и не блещет красотой». Но главный редактор верит в нее и повышает ей заработную плату. Однако через некоторое время Джеки все надоедает. Ей скучно в газете, скучно с красавцем Хастедом. Если мать уезжает из Мерривуда, она устраивает там приемы, на которые приглашает исключительно мужчин гораздо старше себя. Заставляет их рассказывать о жизни, засыпает вопросами, а на их вопросы старается не отвечать. Она выбирает людей влиятельных, образованных, интересных в общении, которые приглашают ее в театр и в кино. Посещает с ними психиатрические клиники, где наблюдает за пациентами. Ее кавалеры и мечтать не смеют о том, чтобы поцеловать ее, однако всегда готовы явиться на ее зов. Эта девушка не из тех, что способны обратить внимание на скромного служащего в люстриновом пиджаке. Ей нужен мужчина, которым она будет восхищаться, у которого сможет многому научиться. Следует отметить: она не выносит так называемых идеальных мужчин, ей с ними скучно. «Когда передо мной оказывается мужчина-манекен, я через три минуты начинаю зевать. Мне нравятся мужчины с необычной формой носа, с торчащими ушами, с кривоватыми зубами, коротышки, заморыши, толстяки. Для меня главное, чтобы они были умны».

Однажды ее жених приезжает в Вашингтон и перед отъездом заходит к ней. Провожая его в аэропорт, она тихонько положит обручальное кольцо в карман его плаща и уйдет. Без всяких объяснений. Впрочем, Джон Хастед и не потребует объяснений: он слишком вежлив. Больше они не увидятся.

У Джеки была веская причина дать ему отставку. Некоторое время назад она стала встречаться с необычайно обаятельным мужчиной, который притягивает ее к себе, как магнит, с ним она никогда не скучает и уже начинает подумывать о нем всерьез. Его зовут Джон Кеннеди, он на двенадцать лет старше ее. Сейчас он баллотируется в сенат от Массачусетса, избирательная кампания в разгаре. Он заприметил Джеки на ужине у друзей, когда они оба наклонились над блюдом со спаржей, и назначил ей свидание. После этого он забыл о ней на полгода. Потом вдруг вспомнил — и опять забыл. Но Джеки постепенно свыкнется с его манерой появляться и исчезать. Она не в обиде на него за эту небрежность. Напротив, она обрадована: ей кажется, что на ее пути наконец-то оказался человек, ни в чем не уступающий ей самой. Непредсказуемый, холодный, а порой и жестокий, соблазнитель, на которого ни одна женщина не может смотреть равнодушно. На Джона Хастеда никто не заглядывался, а он не видел никого кроме нее. Какая скучища! Мягкость и доброта — не те качества, которые она ценит в людях.

А вот Джон Кеннеди — совсем другое дело. Когда она с ним, ее охватывает пьянящее чувство опасности. Она сознает, что в будущем ее, возможно, ждут страдания, но не в силах бороться с собой. Он ей нужен. Не связывайся с ним, говорят друзья, он не отличается верностью, он неуживчив, он эгоист. Но она не слушает предостережений. Наоборот, они разжигают в ней своего рода азарт. Вокруг него масса женщин, которые мечтают его завоевать? Она сумеет устранить их всех. Он не выказывает ни малейшего желания остепениться и выбрать себе жену? Она станет его женой. Он, по слухам, часто меняет возлюбленных, обращается с ними грубо, а то и безобразно? Вскоре для него будет существовать только одна женщина, он станет ее рабом. Нельзя безнаказанно бросить вызов Джеки. «Если твоя фамилия Бувье, для тебя нет ничего невозможного» — вот ее девиз. Кроме того, у нее под панцирем высокомерия и безразличия скрывается романтическая душа. Вспомним историю про Королеву цирка и красавца гимнаста… Она еще ни разу не влюблялась, и теперь в ее воображении Джон превращается в персонаж романа. Она преступает собственные правила и впервые оказывается в объятиях мужчины. Они целуются на заднем сиденье его старого кабриолета, и Джон отчаянно сражается с лифчиком Джеки, который она упорно не желает снимать: стесняясь своей плоской, как у мальчика, груди, она набивает лифчики ватой.

Между тем Джон увлекся ею всерьез. Она красива, в ней чувствуется порода, у нее свой, неповторимый стиль. С ней весело, у нее оригинальное, дерзкое чувство юмора, и ее шутки порой разят наповал. Она образованна, ее интересы разносторонни. Она держит его на расстоянии: это интригует мужчину, привыкшего к легким победам. Как и он, она принадлежит к католической вере. Происходит из всеми уважаемой, богатой семьи. Только позже он узнает, что у Джеки нет своих денег, что роскошь, поразившая его в Мерривуде, оплачена из кошелька дядюшки Хьюги.

Каждый из них угадывает в другом собственную слабость — потребность в уединении, в тщательно оберегаемом уголке души, куда посторонним нет доступа. Это два одиноких человека, притворяющихся экстравертами. Джеки сравнивает себя и Джона с айсбергами, большая часть которых остается невидимой.

Она терпеливо ждет, когда он сделает ей предложение. И старается подтолкнуть его к этому, как только возможно. Если Джеки чего-то хочет, она берется за дело с неистощимой энергией. Для нее все средства хороши. Она даже готова прикинуться покорной и услужливой, если это необходимо. Приносит ему обед в офис, чтобы он мог не отвлекаться от работы, помогает писать статьи, переводит исследования об Индокитае, делает для него покупки, носит его портфель, когда у него болит спина, сопровождает его на ужины с политиками, выбирает для него одежду, катается с ним на лодке, смотрит вместе с ним вестерны и приключенческие фильмы, пишет сочинения за его младшего брата, Теда Кеннеди. Одним словом, хочет стать для него незаменимой, но при этом старается не щеголять умом — он этого не любит — и не проявлять навязчивости. Она не всегда балует Джона своим присутствием, не всякий раз откликается на его зов, восторженно рассказывает об уме и обаянии других мужчин, с которыми ей приходится встречаться, хвалится своим прочным положением и растущим влиянием в «Таймс Геральд».

И предлагает взять у него интервью для газеты. Вопрос: «Что вы испытываете, наблюдая на таком близком расстоянии привратников Сената?» Ответ Джона Кеннеди: «Мне часто приходило в голову, что для нашей страны было бы лучше, если бы сенаторы и привратники поменялись местами. Пусть бы избиратели проголосовали за такой закон: я буду счастлив уступить бразды правления».

Наконец ее удостаивают высшей награды: семья Кеннеди приглашает ее в свое поместье Хайанниспорт. Там она отдана на растерзание многочисленной родне ее избранника: жизнерадостные, пышущие здоровьем братья, сестры, шурины и невестки без всякой жалости потешаются над ее большими ступнями, над ее манерами принцессы — «Называйте меня Жаклин», — просит Джеки. «Ну да, это же рифмуется с queen[6]!» — ехидничают сестры Джона, — над ее неумением играть в футбол или в шарады (это их любимая игра, они хохочут и толкают друг друга локтями в бок). «На них даже смотреть утомительно; они ведут себя как гориллы, вырвавшиеся из клетки, и наверняка убьют меня еще до того, как мне посчастливится выйти замуж», — признается она своей младшей сестре Ли. После уикэндов в Хайанниспорте Жаклин возвращается в полном изнеможении, вся в синяках и шишках (однажды во время игры в футбол они сломают ей щиколотку!), но по-прежнему влюбленная по уши и… незамужняя. Мать Джона смотрит на нее свысока. При первой встрече она даже приняла будущую невестку за мальчика! В отместку Джеки дает ей прозвище «королева-мать» и отказывается приветствовать ее поклоном.

Единственный, кто разглядел ее и сразу понял, какую пользу она может принести, — это глава клана, старый Джо Кеннеди: новая подружка сына поразила его утонченностью и элегантностью. Сыну пора жениться, думает старик. Джону исполнилось тридцать шесть, перед ним открывается блестящая политическая карьера. Эта девушка — просто находка, она прекрасно воспитана, у нее изысканные манеры, решительный характер. Она говорит по-французски. Вдобавок она католичка! Джо в восторге от Джеки, а она любезничает с ним, поддразнивает его, метко и остроумно отвечает на его колкости. Посылает ему рисунок: Кеннеди-младшие на пляже, любующиеся солнцем. Под рисунком — подпись в кружочке, передающая единогласное мнение детей: «Никто не сможет его отобрать — папа его недавно купил!» Старый Джо просто обожает ее шутки, он без конца повторяет: «Джон должен на ней жениться, Джон должен на ней жениться!» И упорно внушает это сыну, но сын помалкивает.

Джон тянет время. Кроме Джеки, у него в Вашингтоне еще три любовницы, и он не спешит обзаводиться семьей. 18 апреля 1952 года Ли, младшая сестра Джеки, выходит замуж. Раньше она мечтала сниматься в кино, однако в итоге предпочла стать женой Майкла Кенфилда, сына владельца крупного издательства. Ли — далеко не такая сложная натура, как Джеки. Развод родителей не стал для нее трагедией: она была еще слишком мала, а старшая сестра старалась всячески оберегать ее. Она живет сегодняшним днем, наслаждаясь приятными возможностями, какие дарит ей жизнь. Очаровательная, легкомысленная и веселая, Ли обожает быть на виду. Впоследствии она будет страдать оттого, что оказалась в тени своей знаменитой сестры, но ее страданий никто не увидит. Ли слишком любит Джеки, чтобы злиться на нее из-за этого. Такова жизнь, думает она, и утешается, заводя новых поклонников, снова и снова выходя замуж и разводясь. И все это — беспечально и беззаботно. Сестры до конца будут очень близки: Ли была единственной задушевной подругой Джеки, поверенной ее тайн. Только наедине с сестрой Джеки могла хохотать до упаду, дурачиться, болтать чепуху. А в трудную минуту Ли всегда приходила ей на помощь.

Джеки — подружка невесты. Она, старшая сестра, явилась на эту свадьбу незамужней, двадцатитрехлетней старой девой: для нее это большое испытание. Тем более что все кругом то и дело спрашивают: «Этот Джон Кеннеди так и не сделал тебе предложение?» Она чувствует себя униженной и в ответ лишь пожимает плечами: «Что вы хотите? Он задумал стать президентом! У него в голове одна политика!»

Блэк-Джек ведет свою младшую дочь к алтарю. Во время церемонии он держится превосходно, но все же позволяет себе сравнить громадное поместье Мерривуд со своей скромной нью-йоркской квартирой. Дженет обдает его холодом. Только добрый дядя Хьюги пытается пойти на контакт. Но контакт не налаживается. Джек Бувье слишком долго обзывал Очинклоса «увальнем, тупицей и невежей», и теперь ему не так-то легко зарыть топор войны.

В середине мая, под давлением отца, который твердит, что Джеки — чудесная девушка и идеальная супруга для кандидата в президенты, Джон наконец решается. Вечером, в своей машине, возясь с ключом зажигания и ругаясь сквозь зубы, он вдруг спрашивает, согласится ли она стать его женой. «Не ожидала от тебя такого», — насмешливо отвечает Джеки, скрывая волнение.

Она не помнит себя от счастья. После долгих ожиданий ее мечта все же сбылась. Ей достался самый завидный жених в стране. Богатый, красивый, влиятельный, с блестящим будущим. Ей хочется выскочить из машины, прыгать, кричать от радости, перебудить всю улицу. Вместо этого она чинно складывает руки на коленях, как положено молодой особе с безупречными манерами.

Она не выказывает своих истинных чувств, и правильно делает. Если она согласна, предупреждает Джон, не надо никому ничего говорить до тех пор, пока не выйдет номер «Сатердей ивнинг пост» со статьей про него: «Веселая холостяцкая жизнь сенатора». Чтобы не разочаровать своих поклонников, он должен еще некоторое время оставаться холостяком. Трудно представить себе более романтическое предложение руки и сердца!

Но на Джеки этот холодный душ не производит никакого впечатления. С напускным безразличием она отвечает, что должна подумать и сообщит о своем решении позже, когда вернется из командировки. В самом деле, редакция посылает ее в Англию, на коронацию Елизаветы II.

Очко в мою пользу, думает она. Это очень кстати: она терпеть не может, когда с ней обращаются, как с наивной дурочкой. Он вообразил, будто она грохнется в обморок от счастья, станет целовать ему руки? Вместо этого она заставит его самого дрожать от нетерпения.

Однако теперь, когда радостное волнение улеглось, когда крепость взята и цель достигнута, у Джеки зарождаются сомнения. Она уже не уверена, что действительно хочет стать миссис Джон Кеннеди. Ей не по себе при мысли о том, что она утратит независимость, вольется в клан Кеннеди, где женщин считают не более чем полезными предметами обихода: рожать детей и восхищаться мужчинами — вот и всё, чего ждут от них в этой семье. У Джона репутация бабника — это ее тоже пугает. И наконец, ей никогда еще не приходилось играть роль хозяйки дома. Она не умеет сварить яйцо, не умеет накрыть на стол. Ее любимые занятия — читать у себя в комнате или, оседлав Балерину, скакать по полям. Она понимает, что жизнь ее круто изменится, притом, возможно, не к лучшему. Джон станет ее мужем, а значит, хозяином ее судьбы. К чему это приведет? Он грубоват, она — натура утонченная; он любит светскую жизнь, любит быть среди людей, говорить обо всем, не высказывая своих мыслей, а ей по душе сидеть дома, рисовать акварелью и читать либо дискутировать в компании интеллектуалов; он привык, чтобы его окружала родня, она привыкла жить сама по себе; он без ума от политики, а для нее это самая скучная вещь на свете… Вдали от Джона ей легче понять его. И легче разобраться в себе. Джеки смутно понимает: ее азартная охота на этого мужчину — по сути не что иное, как жажда компенсации за давнее горе, которое надломило ее в детстве. Все переплелось: мечты о Джоне, воспоминания об отце, душевные муки и желание исцелиться от них. Она проводит в Лондоне две недели, и «Таймс Геральд» помещает ее репортажи на первую полосу. Джон телеграфирует ей: «Статьи замечательные, но мне тебя не хватает». Она звонит ему в Вашингтон. Что ей предстоит услышать? Предложение руки и сердца по всей форме? Объяснение в любви? Признание, что он не может без нее жить, что не должен был отпускать ее? Но Джон лишь просит привезти книги, которые, по его словам, ему совершенно необходимы. Книг оказывается столько, что Джеки вынуждена купить для них чемодан и заплатить в аэропорту сто долларов за лишний вес багажа!

Джеки все еще во власти сомнений. Ей нужно подумать, и она решает провести две недели в Париже. Шагая по знакомым улицам, она напряженно размышляет о будущем. И возвращается в Вашингтон, все еще не зная, как ей поступить. В самолете рядом с ней оказывается За-За Габор, бывшая любовница Джона. Джеки пристает к ней с вопросами один нелепее другого: «Какая у вас чудесная кожа! Как вы за ней ухаживаете?», «Где вы научились накладывать косметику?», «Соблюдаете ли вы диету?» Уставшая от ее назойливости кинозвезда смотрит на нее с отвращением. А дело в том, что Джеки не находит себе места. Все ее мысли — только об одном: встретит ли ее Джон в Вашингтоне? Детские страхи оживают снова. Что, если он не приедет? Что, если он забыл ее? Она болтает, сама не зная о чем, лишь бы не думать. Когда самолет садится в Вашингтоне, За-За выходит первой — и сразу попадает в объятия Джона: он приехал встречать Джеки. Джон подхватывает красавицу-венгерку, приподнимает над землей, но тут же опускает, заметив Джеки. Она все видела. И сомнений как не бывало. «Он мой! Не прикасайтесь к нему! Он попросил меня стать его женой!» — чуть не сорвалось у нее с языка. И она бежит к нему: в ней проснулась ревность, она не желает ни с кем его делить. Это чувство нельзя побороть, она вновь стала восьмилетней девочкой, которая не хочет, чтобы папа уходил. Джон представляет дам друг другу. За-За тоном превосходства советует ему быть осторожным с «милой малышкой», не портить ее. «Уже испортил!» — парирует Джеки.

Ее возмущает, когда женщины афишируют близкие отношения с тем, кто принадлежит ей одной. Не хватало еще, чтобы второсортная голливудская актриса обращалась с ней как с простушкой. Ведь это ей он сделал предложение! Она больше не колеблется. Отметает прочь страхи и сомнения и отвечает ему «да».

Этот брак должен был стать для Джеки испытанием, обрядом посвящения во взрослую жизнь. Если бы она заглянула себе в душу, то поняла бы: рану, нанесенную уходом отца из семьи, нельзя излечить замужеством. Но Джеки не склонна к самоанализу. Иди вперед, не оглядывайся — и горе забудется, думает она. Только в конце жизни, когда у нее хватит смелости обратиться к психотерапевту, она осознает истинные мотивы своего решения.

А сейчас, в двадцать четыре года, она еще слишком молода.

Остальное уже стало частью легенды. Джеки хотела, чтобы свадьба состоялась в узком кругу; Джон рассылает две тысячи приглашений и созывает представителей прессы. За пятнадцать дней до счастливого события он уезжает вдвоем с приятелем, чтобы распрощаться с холостяцкой жизнью: этот мальчишник целиком затянется ровно на две недели. Мать Джеки приходит в бешенство и твердит дочери: порядочные люди так себя не ведут, жених не должен отлучаться перед самой свадьбой. И вообще он ей не пара. У этих Кеннеди скверная репутация. Они такие неотесанные, их не интересует ничего, кроме денег. Это выскочки, нувориши, втолковывает она Джеки, начисто забыв о собственном происхождении. Все говорят, что старый Джо — отъявленный жулик, что в высшем обществе Бостона его на порог не пускают.

Отец Джеки испытывает противоречивые чувства. Конечно, ему горько, что его дочь будет принадлежать другому, но вместе с тем он совершенно очарован будущим зятем. У этих двоих оказалось так много общего, что они поладили с первой встречи. Разговор шел о женщинах, о спорте, о болях в спине и лекарствах, которые от этого помогают. А Джеки слушала — и приходила в восторг. «Они одной породы, породы мужчин с горячей кровью». То обстоятельство, что ее избранник удивительно похож на ее отца, не вызывает у нее тревоги. Наоборот: она настолько идеализирует Блэк-Джека, что это сходство ее даже радует. Для Джеки отец все еще пребывает на той высоте, куда она вознесла его в детстве. Рассказывая о самых постыдных его выходках, она заливается счастливым смехом. В ее глазах Блэк-Джек был и остается героем.

Джек Бувье тщательно готовится к свадьбе дочери. Соблюдает диету, занимается гимнастикой, принимает солнечные ванны, чтобы загореть, выбирает портного, который сшил бы ему безупречный костюм, — он должен быть одет так, чтобы бедный Хьюги рядом с ним казался деревенщиной. Он продумывает все, вплоть до самых мелочей вроде носков или кальсон, которые сам старательно отглаживает. Ведь он выдает замуж свою принцессу, а значит, должен выглядеть словно принц. За всей этой лихорадочной суетой скрывается тревога: эта свадьба, как и предыдущая, состоится на вражеской территории. Ему предстоит встретиться с Дженет и Хьюги, присутствовать на пышной церемонии, оплаченной не им, а супругами Очинклос. Дженет дала понять, что не пригласит его ни на один из приемов, которые устраивает перед свадьбой, а будь ее воля, не пригласила бы и на свадьбу. Но Джеки настояла. Блэк-Джек нервничает. Он хотел блистательно сыграть свою роль. Похоже, однако, что и на этот раз праздник превратится в сведение счетов.

Блэк-Джек не смог повести дочь к алтарю: в день свадьбы, утром, он валялся в гостиничном номере мертвецки пьяный. Его место занял Хью Очинклос, и Джеки кусала губы чуть не до крови, чтобы не заплакать. Окружающие не увидят ее страданий — так было, есть и будет. Когда Блэк-Джек проснулся, разъяренный и униженный, все уже было кончено и новобрачные успели улететь в Акапулько. Вернувшись в Нью-Йорк, он заперся у себя в квартире и не высовывал носа много дней подряд. Даже не подходил к телефону. Целыми днями сидел в гостиной, задернув шторы, пил и плакал. Теперь он никогда не осмелится взглянуть дочери в лицо. Из этого состояния его вывело письмо Джеки, отправленное из Акапулько. Письмо, полное любви, нежности и прощения. Она не сердится, она любит его по-прежнему, он всегда будет ее дорогим папочкой. Она понимает: у него просто не выдержали нервы. Она-то ведь представляла, какой пыткой обернулась бы для него эта церемония. Письмо возвращает его к жизни. Впервые за несколько недель Джек Бувье раздвигает шторы в гостиной и одевается.

На самом деле Джеки была глубоко обижена на отца, но не подала виду. Безмятежная, великолепная — такой появилась она перед трехтысячной толпой любопытных, ожидавшей новобрачных у церкви. Два с половиной часа она принимала поздравления — и ни разу не выказала усталости.

На торжественном обеде, который состоялся после венчания, Джон подарил жене бриллиантовый браслет: проходя мимо, небрежно уронил его ей на колени. И при этом ничего не сказал, не поцеловал ее. Джеки взглянула на него с удивлением. Он произнес очень странную речь. Сказал, будто женился на Джеки потому, что она в качестве журналистки стала для него слишком опасной. В ответ она произнесла тост, выразив надежду, что Джон в качестве мужа проявит себя лучше, нежели в качестве жениха. За все время ухаживания он не прислал ей ни одного любовного письма, если не считать жалкой открытки с Бермудских островов, на которой была наспех нацарапана единственная строчка: «Жаль, что тебя здесь нет. Джек».

Этим она ясно дала понять: ему придется с ней считаться. Каким бы блестящим человеком ни был ее муж, она не позволит ему затмить себя. Наконец обед заканчивается, и новобрачные отправляются в свадебное путешествие. Однажды, когда Джеки была еще маленькой и воображала себя Королевой цирка, она с родителями побывала в Акапулько. И решила: сюда, и никуда больше, отправится она в свадебное путешествие с красавцем гимнастом. А жить они будут вот в этом розовом дворце, заявила она, показав пальцем. Именно в этот розовый особняк привез ее Джон после свадьбы. Там они провели медовый месяц.

V

Что знала Джеки о своем муже?

Не так уж много. Она влюбилась в искусственно созданный образ, невероятно схожий с ее отцом. Однако в отличие от Джона Кеннеди у Блэк-Джека была лишь одна любовь: его дочь. Он любил ее по-своему, эгоистично и безрассудно, обращался с ней, как с дорогой любовницей, не сумел устроить свою жизнь так, чтобы дочь могла занять в ней достойное место, — но все же любил. И для Джеки эта безмерная любовь стала отправной точкой, своего рода трамплином. Ради отца она захотела стать первой в классе, научилась пробуждать в мужчинах желание, сделалась безупречной во всем. Любовь отца питала ее душевные силы, помогла выковать незаурядный характер, который позволял ей жить, ни на кого не оглядываясь, из-за которого ее иногда называли черствой, алчной, жестокой. Она не признавала препятствий на своем пути. И точно знала, чего она не хочет.

А вот что она хочет, она в точности не знала. Джеки умела дать отпор, но не умела действовать сообразно своим желаниям. Ей не хватало материнской любви, которая помогает человеку понять себя, поверить в себя, осознать собственную неповторимость. Будь у Джеки чуткая, ласковая мать, она стала бы уравновешенной, сильной женщиной, способной принести счастье себе и другим. Но Дженет вечно была недовольна дочерью. Что бы ни делала Джеки, она всегда оказывалась виноватой. Мать ругала ее за слишком короткие платья, за непослушные волосы, за то, что ее поклонники недостаточно богаты или происходят из малопочтенных семей. Ни одну ее мелкую оплошность мать не оставляла без внимания, но и в случае успеха на похвалу можно было не рассчитывать. Причем насколько строгой и требовательной была Дженет по отношению к Джеки и Ли, настолько же мягко и терпеливо относилась она к своим детям от второго брака. Она так и не простила Джеки за то, что ее отцом был Блэк-Джек. Когда дочь вышла замуж за самого завидного жениха в Соединенных Штатах, мать нисколько не обрадовалась. Она осудила шумиху, поднятую вокруг этого события, расценив это как вторжение в ее частную жизнь. Если ее спрашивали, как дела у Джеки, она только отмахивалась, словно отгоняя назойливую муху, и отвечала: «О, у Джеки все хорошо», — и в развитие темы начинала рассказывать о других своих детях.

Джон Кеннеди тоже был обделен материнской любовью. Найджел Хэмилтон в своей книге[7] описывает детство и отрочество будущего президента в преимущественно мрачных тонах.

Рассказывая о рождении Джона, своего второго ребенка, Роз Кеннеди с точностью указывала, во сколько обошлись услуги акушера-гинеколога и медицинской сестры, однако признавалась, что значение слова «эмбрион» было ей неизвестно. Она рожала детей потому, что так положено замужней католичке. Об удовольствии речь не шла. Половой акт сводился к исполнению тягостного супружеского долга, в данном случае — тягостного вдвойне, ибо супруг не отличался деликатностью и к тому же не испытывал к ней влечения; это был холодный и грязный секс. А потом появлялись дети, на которых уходили все силы. После рождения третьего ребенка Роз Кеннеди, устав от измен мужа, покидает его и детей и уезжает к родителям. Через три недели чувство долга и отцовские увещевания заставляют ее вернуться к семейному очагу. Вскоре, правда, она поймет, что все ее домашние ей глубоко опротивели. Но не подаст виду: истинная католичка должна быть тверда духом и покорна своей участи, ибо в Евангелии сказано, что мужа и детей надо любить. Однако она будет все чаще ездить за границу, подальше от семьи.

У маленького Джона слабое здоровье. В три года он попадает в туберкулезный санаторий и проходит трехмесячный курс лечения. Это очаровательный малыш, он веселый, забавный и никогда не плачет. Ухаживавшая за Джоном медсестра привязалась к нему настолько, что, когда он уезжает домой, она умоляет супругов Кеннеди взять ее няней к мальчику.

Когда Роз говорит о своей семье (теперь у нее пятеро детей), то называет ее «своим предприятием». Она занимается семейными делами не как мать, а как менеджер. На каждого ребенка у нее заведена папка. В каждой папке — карточки, на которых она записывает вес ребенка, его рост, данные о состоянии здоровья. Два раза в месяц она сама взвешивает детей и измеряет их рост. Постоянно беспокоится, в порядке ли их одежда, каждый вечер проверяет, не отпоролась ли где-нибудь подшивка, не протерлись ли рукава, отглажены ли воротнички, а главное, все ли пуговицы на месте. Пуговицы — это у нее навязчивая идея. Она скрывает свою супружескую неудовлетворенность и хроническую депрессию, поддерживая в доме почти военную дисциплину. Никто не видел, чтобы она нагнулась приласкать малыша, поцеловать, утешить, если он разревелся, или просто погладила по голове, проходя мимо. Она трудится без устали, заносит данные на карточки, распоряжается, устанавливает правила, но при этом неизменно уклоняется от физического контакта с сыновьями и дочерьми. Они с мужем спят врозь. Роз не отказывается от исполнения супружеского долга, но как только Джо справится со своим делом, она отворачивается к стене и просит его вернуться к себе в кровать. Всякий физический контакт вызывает у нее отвращение. Она обливается крепкими духами, чтобы заглушить запах собственного тела.

Но Джо не унывает: он заводит новых любовниц и умножает свое состояние, облапошивая всех подряд. Это самый нечистоплотный делец на всем Восточном побережье. Американский истеблишмент брезгливо отворачивается от него: никому не хочется видеть у себя в доме такого аморального, порочного субъекта. Но его самого это нисколько не огорчает. Он преспокойно лапает всех девчонок, какие ему попадутся, а иногда в ресторане, у всех на виду, без стеснения запускает руку им под юбку. Роз Кеннеди знает достаточно о его похождениях и уповает только на Господа.

Детей воспитывают гувернантки, которые постоянно меняются (им мало платят), и отец, который редко бывает дома. Единственное, что он стремится внушить своим чадам, — это дух соревнования. Жизнь — джунгли, где могут уцелеть только самые выносливые, говорит он, и для победы сгодятся любые средства, в том числе и самые бесчестные.

Увидев, что мать собирается в очередное путешествие, пятилетний Джон встает у раскрытого чемодана и заявляет: «Какая ты удивительная мама, все время уезжаешь и бросаешь своих детей!»

Утешение он находит в книгах. Увлекается историческими романами. Поскольку он часто болеет и вынужден лежать в постели, чтение становится единственным доступным для него развлечением. У него живой, любознательный ум, он без конца задает вопросы. Роз не составляет для него программу чтения, зато она внимательно просматривает каждую книгу, попавшую к ней в дом. И все, что она находит чересчур смелым, слишком ярким и необычным, тут же изгоняется с книжных полок. А за дерзкое замечание или неуместный вопрос полагается наказание. «У меня вошло в привычку всегда держать под рукой вешалку», — гордо сообщит она впоследствии. Это единственный вид физического контакта, который возникает между ней и ее детьми.

Маленький Джон все охотнее погружается в мечты. И становится все более рассеянным. Его просят не нарушать распорядок дня, однако он систематически опаздывает. Роз грозится, что будет оставлять его без обеда или перестанет брать на пляж с остальными детьми. В ответ он равнодушно пожимает плечами. «Ну и ладно!» — написано у него на лице. Значит, он не пообедает либо вместо пляжа посидит дома. Вид у него неряшливый. Волосы всегда взъерошены, в комнате кавардак. Он выходит на улицу в тапочках, вечно теряет пуговицы и рвет брюки. Он терпеть не может чистые, отутюженные костюмы. Нередко отправляется в школу в разных носках, одном красном, другом синем. Короче, не поддается матери с ее маниакальной приверженностью к порядку и не вникает в ее напряженные отношения с отцом.

Атмосфера в доме насыщена обидой. Джо обижается на свою фригидную жену. Роз в ярости от его сексуальных шалостей и мстит ему по-своему. На первый взгляд кажется, что у нее все хорошо: эта стройная, хрупкая женщина одевается у лучших портных, увешана драгоценностями. На лице — ледяная улыбка. Но под этим льдом бурлит тщательно скрываемая ненависть.

Ее забота о пуговицах и петлях на детской одежде постепенно принимает болезненный характер. Для нее это способ контроля над реальностью. Вдобавок это успокаивает. Возясь с пуговицами, она забывает об изменах мужа, о хлопотах, которые причиняют ей семеро детей. По утрам и вечерам она застегивает и расстегивает пуговицы, недостающие пришивает, разболтавшиеся укрепляет, беря нитку потолще. «Пуговки, пуговки, пуговки», — бубнит она себе под нос, сидя в бельевой. Для маленького Джона это слово превращается в кошмар: едва завидев мать, он пускается наутек. Тем не менее много лет спустя он наградит свою дочь Кэролайн прозвищем Пуговка. И в коридорах Белого дома будет раздаваться зов: «Пуговка, Пуговка, где ты?»

После очередных родов Роз Кеннеди нанимает новую кормилицу и уезжает за границу. В обожаемом ею Париже она почти все время проводит в модных домах и ювелирных магазинах, покупает самые дразнящие и самые дорогие духи. Тратит на это целое состояние. И объясняет, что таким образом мстит мужу, заставляя его расплачиваться за измены. Всякий раз, когда она собирается в путешествие, Джон стоит у раскрытых чемоданов и рыдает. Но однажды ему становится понятно: чем безутешнее он плачет, тем больше мать отдаляется от него и замыкается в себе. Больше он плакать не будет. Он возненавидел мать, но об этом никто не должен догадаться. Он затыкает нос, когда она проходит мимо, потому что не переносит запаха ее духов. Поскольку она его не любит, он ищет любви у других. Учителя его обожают, матери одноклассников балуют, товарищи признают за вожака. А дома он старается бывать как можно реже.

Тем временем у Джо Кеннеди начинается бурный роман с Глорией Свенсон. Он страшно горд, что стал любовником кинозвезды, и позднее будет хвастать этим перед сыновьями, рассказывать им о собственных постельных подвигах, сообщая разные интересные факты — об анатомических особенностях мисс Свенсон, о ее ненасытности. «Никто, кроме меня, не мог удовлетворить ее, а когда я ее бросил, она все глаза выплакала!»

Вскоре о голливудских приключениях Джо узнает весь город, и семья Кеннеди оказывается в изоляции. Детей больше не приглашают в гости, теперь они играют только друг с другом, сознавая, что превратились в изгоев. А родители, похоже, борются за рекорд: кто меньше времени проведет под семейным кровом. Джо почти поселился в Голливуде, путешествия Роз становятся все более далекими, все более долгими и частыми.

Детей отдают в частные школы-интернаты. Двенадцатилетний Джон приезжает в школу без багажа: мать забыла собрать ему вещи. Он требует, чтобы ему выдали сменные брюки. На новом месте мальчику неуютно и одиноко. Вдали от дома, без братьев и сестер он уже не понимает, кто он такой. В семье он считается интеллектуалом: ироничный, насмешливый, вечно опаздывает, небрежно одет, часто лезет в драку, держится независимо. А в пансионе он один из многих, обыкновенный ученик, которого не удосуживаются навещать родители. Вскоре он заболевает и оказывается в лазарете, где с ним возятся и нянчатся. «К тому, что он часто болеет, мы привыкли — скажет потом Роз, — нас куда больше беспокоили его плохие отметки». После выздоровления оказывается, что он не в ладах с учебой. При своем очень высоком интеллектуальном коэффициенте он совершенно не может сосредоточиться. Учителя объясняют: всё в его руках, просто надо быть усидчивее. Но Джон не желает их слушать. Ему не нужно, чтобы его подбадривали, он хочет, чтобы его любили, окружали лаской и вниманием.

Наконец Джо Кеннеди находит время проведать сына, и тут его ожидает неприятный сюрприз. Ученик Джон Кеннеди — тощий, неряшливо одетый шестнадцатилетний подросток, который водит компанию с лодырями и хулиганами. Разъяренный Джо требует объяснений от преподавателей и беседует с каждым по очереди. Впоследствии Джон будет жаловаться, что отец больше времени провел с его учителями, чем с ним. Вскоре он снова заболевает. На этот раз дело гораздо серьезнее. Диагноз — лейкемия. Вся школа волнуется за него, все рвутся навестить его в больнице. Есть опасения, что он не выживет. Он становится героем. Однако его мать не дает себе труда приехать: она в Майами, где недавно купила виллу, и не желает покидать пляж из-за того, что сын опять расхворался.

Это нелегкое испытание закалит Джона, он станет еще большим индивидуалистом, циником и весельчаком. И будет еще меньше считаться с мнением окружающих. Отныне он намерен делать только то, что ему нравится: изучать историю, запоем читать «Нью-Йорк Таймс», которую себе выписал, и свои книги. У него появляется кумир — Уинстон Черчилль, и он без конца перечитывает «Мировой кризис», удобно устроившись в кровати. Память у него феноменальная, но он хочет еще больше развить ее и с этой целью заучивает наизусть длинные газетные статьи. Ему наплевать на болезнь и на врачей, которые озабоченно чешут в затылках, пытаясь понять, чем же он болен. «А вдруг я ничем не болен? — спрашивает он в письме своего друга Лема Биллинга. — Вот была бы потеха, верно? Я тут целыми ночами прорабатываю этот вариант…» У него спазмы в желудке, такие болезненные, что приходится делать промывания, иногда по шесть раз в день. «Скоро я буду чистым изнутри, как свистулька! — шутит он. — Вода выходит такая прозрачная, что они наливают ее в чашку, пьют и смеются. А моя задница смотрит на меня зверем!»

К семнадцати годам у него просыпается интерес к женщинам. Ему часто приходится лежать в больнице, и, естественно, первые, на кого он обращает внимание, — медицинские сестры. Они очень ласковы и внимательны, охотно перебрасываются с ним шутками; вся больница просто обожает его. Но если сестрички пристают с нежностями, он весь сжимается под одеялом. Ему нравится их щупать, а не сюсюкать с ними. Он терпеть не может открытого изъявления чувств; по его мнению, секс должен быть лаконичным и грубым, всякие церемонии тут ни к чему. Если женщины слишком женственны, слишком элегантны, надушены одуряющими духами, его от них воротит. Лучше уж демонстративно презирать самок, которые страстно желают его, чем обнаружить собственную обостренную чувствительность.

Приезжая домой на каникулы, он не знает, в какой комнате ему остановиться. Родители постоянно в отлучке, слуги постоянно меняются, по дому носятся братья и сестры (в семье теперь девять детей), так что ему приходится занять единственную свободную комнату. Как в гостинице. Он не может удобно расположиться в этой комнате, устроить в ней все по-своему, поскольку не уверен, достанется ли она ему в следующий раз. У его матери стремление к порядку превращается в манию. Она оставляет детям записочки: «Не надевайте к парадному костюму белые носки», «Не надевайте к темному костюму коричневые ботинки», «Нельзя говорить «привет», надо говорить «здравствуйте», «На завтрак, обед и ужин надо приходить вовремя», «Дамы первыми встают из-за стола и выходят из столовой, а молодые люди следуют за ними», «Когда едите рыбу, пользуйтесь ножом и вилкой для рыбы», и так далее. Она так боится упустить из виду какое-нибудь правило хорошего тона, что прикалывает памятки к блузке! Джону нравится выставлять ее на посмешище, и он нарушает эти правила на каждом шагу. Иногда он вскакивает из-за стола как ошпаренный, чтобы добежать до двери столовой раньше Роз. Мать делает ему замечание, он с готовностью извиняется… а назавтра эта сцена повторяется снова.

А отец без конца рассуждает о том, что нельзя никому позволить обойти тебя на дистанции, что в жизни надо бороться, что бедных и слабых, негров и евреев надо презирать. Или в сотый раз напоминает о миллионах долларов, которые он отложил для каждого из сыновей, при условии, что они во всем будут первыми. Воспитатель из него такой же никудышный, как бизнесмен. Он выговаривает Джону, увидев слишком большой, по его мнению, счет из прачечной, а потом кладет сыновьям под тарелки купюры по пятьдесят долларов, приглашая их сыграть вместе с ним в казино. Когда нужно чего-нибудь от них добиться, он либо расписывает в радужных красках их будущее, либо машет у них перед носом крупной купюрой — в зависимости от настроения. Если это не срабатывает, он подбивает их вступать в драки, обещая награду тому, кто окажется сильнее, и пожимает руку победителю, а побежденного осыпает оскорблениями. Когда у сыновей наступает период полового созревания, то вместо доверительного разговора он раскладывает у них на кроватях порнографические журналы и цветные схемы-пособия по женской анатомии. Роз негодует, мальчики покатываются со смеху, а Джо в восторге. Это его способ стать ближе к сыновьям. Джон все чаще проводит время в компании сверстников. И как-то раз они с приятелем решат, что пришла пора потерять невинность. Вдвоем они отправляются в гарлемский бордель, где их обслуживает одна из девиц — по три доллара с каждого. Уходят они вне себя от ужаса, уверенные, что подхватили венерическую болезнь, и будят среди ночи венеролога, требуя оказать им помощь. Джон безобразничает, становится неуправляемым; только подвернется случай сотворить какую-нибудь глупость — он тут как тут. Благодаря неотразимому обаянию и кипучей энергии он всегда верховодит своей «командой» и отлично с ней управляется.

Родители и учителя ругают его и ставят ему в пример старшего брата Джо. Действительно, поведение Джо можно назвать образцовым. Джон признает, что, «поскольку брат всегда и во всем был достоин похвалы, надо было как-то отличаться от него, и я валял дурака. Если бы нам приходилось постоянно соперничать друг с другом за первое место, у меня, быть может, был бы шанс исправиться». Джон будет страдать этим комплексом до самой гибели старшего брата. В восемнадцать лет попытается даже завербоваться в Иностранный легион, лишь бы не быть похожим на Джо.

Он обожает забавные истории, особенно соленые. У него их наберется не один десяток, а больше всего ему нравится анекдот о том, как Мэй Уэст встретилась с президентом Рузвельтом. «Здравствуйте, мисс, кто вы такая? — спрашивает Рузвельт у Мэй Уэст. — А вы кто такой? — Я Франклин Рузвельт… — Знаете что, если вы можете поиметь женщину так же хорошо, как поимели американский народ, заходите ко мне…»

Это инстинктивный протест против планов отца, обуреваемого жаждой власти: несмотря на все старания Джо, ему никак не удается войти в администрацию Рузвельта. Кумир Джона — французский король Франциск I, который любил жизнь, любил женщин и войну. «При этом он умел указывать женщинам на их место и, за исключением матери и сестры, ни одной женщине не было дозволено играть важную роль — разве что в самом конце его жизни. Жадный до славы, привыкший утолять все свои желания, преисполненный жизненной силы и физической мощи, он был гордостью своей эпохи и ее любимым героем». Джону было девятнадцать, когда он написал это эссе об исторической личности, с которой отождествлял себя.

Летом 1937 года ему исполняется двадцать, и, как положено молодому человеку из хорошей семьи, он отправляется в Европу. Восхищается французскими соборами, знакомится с фашизмом, социализмом, коммунизмом, всеми этими «измами», которых не существует в Америке. Читает газеты, штудирует исследования, посвященные политической ситуации в современной Европе, чтобы сформировать собственные политические взгляды. Он находит, что в Италии под властью Муссолини царят благополучие и порядок. Люди, подчеркивает он, выглядят довольными и счастливыми. То, что происходит в России, вызывает у него любопытство. Торжество гитлеризма в Германии — глубокое отвращение. Он зачарован и покорен культурой и историей Франции. Читает Руссо и приходит к мнению, что этот мыслитель оказал влияние на Томаса Джефферсона. Он верит в боеспособность французской армии, а потому считает, что войны между Францией и Германией не будет: ведь французская армия явно сильнее немецкой! Обрадованный тем, что страны, в которых он находится, — католические, он каждое воскресенье ходит к мессе. И все же религия вызывает у него скуку. Он не верит в церковные догмы, в чудеса, сотворенные Христом, в провозглашенное Им учение. Ему нравится быть католиком, потому что в протестантской Америке это выделяет его среди других. Но всей душой предаться вере — это уж извините. «У меня на это нет времени!» Лучше всего он чувствует себя в Англии, стране, где всё предназначено для избранных, где женщина в жизни мужчины занимает весьма скромное место — после клуба, приятелей, охоты и политики. «Он был страшным снобом, — вспоминает один из его близких друзей, — но не в общепринятом смысле этого слова. Это был снобизм вкуса. Ему нравились люди, которые умели держать себя, в которых чувствовалась порода. И он терпеть не мог тех, кто пренебрегал своей наружностью или вел себя чересчур развязно. Он хотел быть сильным, волевым, отважным, необыкновенным. Ему претило все обыденное, банальное, мелкое. Он стремился жить насыщенной жизнью. По сути, он не был американцем — то есть не соответствовал типу среднего американца».

У Джона множество друзей. По отношению к ним он проявляет себя надежным и верным другом, но никогда не выказывает нежности. «Он всячески старался скрыть свои чувства. При этом он был очень живым и общительным, со всеми вступал в разговор, всех смешил и всегда оказывался на месте, если в нем нуждались. Это был лучший в мире друг». Он многое готов сделать для людей, но только не отдавать им себя. Он засыпает собеседников вопросами, горя желанием получить всю информацию, какой они владеют. После возвращения из Европы он еще долгое время изучает материалы о Гитлере и Муссолини, о капитализме, коммунизме, национализме, милитаризме, о том, как функционирует демократия. Позднее, в студенческие годы, он снова отправится в путешествие, посетит Европу, Россию, Ближний Восток, Южную Америку. Он хочет узнать все о мире, в котором живет.

У его преподавателей в Гарварде не сохранилось о нем особенно ярких воспоминаний. Он часто пропускал занятия по болезни, поэтому не смог стать прилежным студентом. Когда в Европе начинается война, ему двадцать два года. Он понимает, что преувеличивал мощь французской армии, и снова погружается в чтение, чтобы верно оценить ситуацию.

У него много подружек — красивых девушек, приятных в обществе и активно занимающихся спортом. Он даже как будто любит их, но не до такой степени, чтобы потерять голову. Через несколько лет товарищи станут уговаривать его определиться, выбрать себе невесту. Но он еще не готов. И даже если одна или другая тронули его сердце, он не хочет признаться в этом. Он потешается над своими приятелями, которые получают любовные письма и читают их, замирая от волнения. «Для тебя, может быть, это и романтика, а по мне, гроша ломаного не стоит!» — говорит он. Одна из подружек Джона, хорошо его понимавшая, позже будет рассказывать: «В том, что касалось его будущего, он был крайне расчетлив. Все должно было укладываться в разработанный им план, в том числе и женитьба. Он собирался заключить брак, который способствовал бы его карьере, и найти для этого подходящую невесту. В ожидании такой идеальной кандидатуры он не желал связывать себя серьезными отношениями ни с одной девушкой. Он попросту не созрел для женитьбы».

Друзьям он рассказывает об отцовских шалостях на стороне, о роскошных подарках, которые отец преподносит матери, чтобы заслужить ее прощение. Он вообще находится под сильным влиянием отца, причем влияние это нельзя назвать благотворным. Отец передал сыну свое презрение к женщинам и к семейному очагу. Джон со смехом признается, что гораздо больше ценит в женщине красивую грудь, чем мозги. Когда его просят рассказать об одном из его романов, рассказ получается короткий: трах-бах-бум, — пока, мэм! Соблазняет он тоже по-быстрому. «Я не умею ждать, — заявляет он однажды девушке, которой добивается. — Я привык сразу получать то, что мне нужно. Понимаете, мне некогда…»

Главное для него — победа. Момент, когда желанная добыча смущается, краснеет, опускает глаза и назначает свидание. Когда он навязывает свою волю и заставляет женщину покориться. Ухаживать — скучно, заниматься любовью — не внове и совсем не увлекательно. До нежных слов после объятий дело не доходит: он уже исчез! А вот радость победы не приедается, мгновение, когда он обретает власть над женщиной и становится ее господином, всякий раз опьяняет его. Это примитивный любовник, но неутомимый завоеватель. Он любит, чтобы ему сопротивлялись, и счастлив, когда сопротивление сломлено. «В охоте я люблю преследование, а не сам трофей…»

Джон слишком поглощен самим собой, чтобы влюбиться. Он сосредоточенно разглядывает свой пупок, следит за весом, тратит огромные деньги на уход за волосами и приходит в восторг, обнаружив, что поправился на килограмм. Собственная внешность — предмет его постоянных забот. Друзья подшучивают над его искусственным загаром и обзывают его бабой. «Мне не просто нравится быть загорелым, меня это бодрит. Смотрюсь в зеркало — и ощущаю прилив уверенности. Чувствую себя сильным, здоровым, соблазнительным, неотразимым».

Однако на самом деле он вовсе не тот грозный мачо, за которого выдает себя. Он играет в «настоящего мужчину», чтобы люди забыли о годах, омраченных болезнью, о его слабостях, о еще не изжитых проблемах со здоровьем, обо всем, чего он стыдится, что хочет скрыть от чужих глаз. И еще — чтобы самому забыть о своих детских обидах.

От отсутствия материнской любви в душе у него образовалась пустота, и теперь каждая женщина должна заплатить за равнодушие Роз. Число его жертв стремительно растет, но все напрасно: заполнить эту пустоту ему так и не удастся.

Роберт Стэк в автобиографии[8] пишет: «Я знал почти всех величайших звезд Голливуда, и мало кто из них имел у женщин такой успех, как Джей-Эф-Кей[9], причем еще до своего появления на политической арене. Ему достаточно было взглянуть на них, и они сразу теряли голову». Далее следует внушительный перечень потерявших голову знаменитостей: Хеди Ламарр, Сьюзен Хейворд, Джоан Кроуфорд, Лана Тернер, Джин Тирни и так далее.

Связь с Джин Тирни оборвалась внезапно. Джону пора было остепеняться — ему исполнилось двадцать девять лет, — но о браке с Джин не могло быть и речи: она была протестантка и к тому же разведена. И он решил сказать ей об этом прямо — после двух лет близких отношений.

— Знаешь, Джин, я не смогу на тебе жениться.

Она ничего не ответила, но после ужина, встав из-за стола, очень мягко произнесла:

— Прощай, Джек…

— Можно подумать, ты прощаешься навсегда, — улыбнулся он.

— Так оно и есть.

Больше они не виделись. Но у нее остались приятные воспоминания о нем. «Он не был романтиком, это правда, однако не жалел на меня времени и принимал во мне живое участие. Все время спрашивал: «Что ты об этом думаешь?»» Этот вопрос звучит для женщины словно музыка: она воспринимает его как комплимент своему уму!

Есть у Джона и другая проблема: комплекс, связанный с его социальным статусом. Из-за темных делишек Джо Кеннеди, его скандального поведения и многочисленных любовниц на детей из этой семьи в обществе смотрели косо. На них показывали пальцем, от них шарахались, их поливали грязью. И сейчас Джону, несмотря на все его обаяние и отцовское богатство, не удается утвердиться в высшем свете. Его не принимают в аристократические клубы, не приглашают на приемы, где представляют девушек, впервые выезжающих в свет. Это пренебрежительное отношение пробуждает в нем дух социального реванша. «Они не смотрят в мою сторону? Ничего, однажды я заставлю их на меня смотреть! Стану президентом Соединенных Штатов или чем-то в этом роде, — хочешь не хочешь, а придется мне поклониться!» Так в его душе появляется росток честолюбия, а за годы учебы в Принстоне, Гарварде и Станфорде, где его окружали молодые люди из лучших семей, росток этот только окреп.



Седьмого декабря 1941 года японцы громят американские корабли в Перл-Харборе. На следующий день президент Рузвельт объявляет войну Японии. Конгресс поддерживает это решение почти единодушно — против подан только один голос. Одиннадцатого декабря Гитлер заявляет: Германия поддержит Японию в конфликте с Соединенными Штатами. Джон Кеннеди поступает на службу в военно-морской флот и отправляется на войну. Оттуда он вернется героем: 2 августа 1943 года в южных водах Тихого океана японский миноносец торпедирует его катер, но он сумеет спастись сам и спасет еще десяток товарищей. Все мировые агентства новостей передадут сообщения, в которых восхваляется мужество, хладнокровие и стойкость Джона Кеннеди.

Сын миллиардера-жулика, мальчик, которого в семье изводили нелепыми придирками, стал мужчиной. Вспоминая о двух моряках, погибших на том катере, Джон переживает их гибель как собственное поражение, и ему снятся кошмары. Он пишет письма вдовам моряков, навещает их, будет заботиться о них и впредь. Он проявил себя настоящим командиром, ответственно выполняющим свои обязанности, внимательным к подчиненным. Ни разу он не повел себя грубо или заносчиво. Он искупил трусость отца, который во время Первой мировой войны объявил себя изоляционистом и отказался идти на фронт, а впоследствии горячо симпатизировал Гитлеру.

Джон совершил подвиг, но получил тяжелое ранение. Ему дают отпуск, и он приезжает на лечение домой. Раненая спина причиняет ему ужасные страдания, необходима операция. Возобновляются застарелые боли в животе, врач ставит диагноз: язва двенадцатиперстной кишки. Он стал худой, как щепка, пожелтевшая после малярии кожа туго обтягивает скулы.

Тринадцатого августа 1944 года в Хайанниспорте получают телеграмму: самолет Джо Кеннеди-младшего сбит во время разведывательного полета. Джон в этот день дома, сидит на ступеньках перед входной дверью, среди братьев и сестер. Джо Кеннеди сообщает им печальную новость, а затем предлагает всем покататься на лодке, поиграть в футбол, в общем, подвигаться. Все так и делают, за исключением Джона: он долго сидит неподвижно, а потом прогуливается в одиночестве по пляжу. В свои 27 лет он оказался старшим, отныне все надежды семья будет возлагать на него.

В семье Кеннеди не плачут. Глава семьи затворяется у себя в комнате. Джон заходит в маленькую церковь по соседству, где можно без помех предаться раздумьям. Позже они узнают, что Джо-младший отправился на опасное задание не по приказу: он вызвался сам. Хотел доказать, что в жилах Кеннеди течет кровь храбрецов, хотел, чтобы отец гордился им, гордился сыном, от которого ждал столь многого.

Теперь другой сын должен осуществить честолюбивые мечты отца. Но у Джона совсем иные планы. Он хочет стать журналистом. Пишет статьи, рассылает их в газеты и ждет, что его напечатают. Бесконечные болезни наводят его на мысль, что жить осталось не так уж долго, поэтому он хочет наслаждаться жизнью сполна и заниматься тем, что ему по душе. Редакция одной из газет направляет его в Сан-Франциско, на учредительное заседание Организации Объединенных Наций, и тут он осознает, что на свете нет ничего интереснее политики. Оказавшись среди политических деятелей и дипломатов, он приходит в неописуемый восторг. Ведь эти люди вершат историю, держат в своих руках судьбу человечества. Его особенно восхищает Черчилль, вслед за которым он отправляется в Англию, где полным ходом идет избирательная кампания: его кумир баллотируется на второй срок. Джон вслушивается в разговоры, задает бесконечные вопросы, делает прогнозы об исходе выборов, разъезжает по стране, чтобы понять настроения британцев. Он на седьмом небе. Перед ним открылся совершенно новый мир!

Однако новое увлечение не заставило его забыть о женщинах. Повсюду, где бы он ни оказался, девушки готовы упасть в его объятия, и ему остается только выбирать. Джону 28 лет, он холостяк, герой войны, хорош собой и богат. Его отношение к женщинам не изменилось: ему, как и прежде, нравится, когда его окружают красотки, но он по-прежнему к ним равнодушен. Тратит на них время, но не растрачивает себя. Таким он и останется. Незадолго до его гибели одна очень близкая знакомая спросит его: «Ты когда-нибудь влюблялся? — Нет, — ответит он. И после долгой паузы добавит: — Но у меня часто бывали страстные увлечения…»

Война нисколько не изменила его. Желания остепениться и завести семью у него не возникло.



В двадцать девять лет Джон впервые выставляет свою кандидатуру на выборах в городской совет: демократическая партия выдвигает его в депутаты по 11-му округу. Средства на избирательную кампанию (в том числе и на подкуп нужных людей) целиком предоставлены его отцом. Юнис, сестра Джона, сомневается в успехе этой затеи и спрашивает Джо, верит ли он в политическое будущее сына. Джо Кеннеди энергично взмахивает рукой, словно отметая все сомнения, и отвечает: «В политике не важно, кто ты на самом деле, важно, кем тебя считают». И гордо заявляет: «Мы будем продавать его, как стиральный порошок». Потом, когда Джон победит на выборах, Джо скажет: «За деньги, которые я истратил на эти выборы, можно было протащить в депутаты даже моего шофера!»

Но если отец не жалеет миллионов на политическую карьеру сына, самого Джона можно назвать прижимистым. Он не берет с собой денег и одалживает у всех кругом, а вернуть забывает. У него развивается болезнь миллионера — опасение, что люди будут видеть в нем денежный мешок, и ничего больше. Он носит одни и те же костюмы, пока они не истреплются, и ходит на прогулку в вылинявших теннисных туфлях, а то и в домашних тапочках. Со старыми друзьями он теперь не церемонится, может уйти с ужина, если ему скучно, или назначить встречу и не явиться. Что повлияло на его характер — политика или мрачные предчувствия? Быть может, он знал, что проживет недолго, и не хотел терять ни секунды драгоценного времени? Он постоянно болеет: выходит из одной больницы, ложится в другую, а врачи ставят ему диагнозы, которые сплошь оказываются ошибочными.

Друзья не узнают его. «Я чувствовал: как человек он для меня потерян, и придется довольствоваться тем, что он был моим другом в прежние времена. Или же надо примкнуть к его окружению — но об этом не могло быть и речи!» — рассказывает один из его приятелей. Джон торопится, он должен успеть проложить себе дорогу в большую политику. Даже если ради этого надо пожертвовать прежними идеалами — честностью, благородством, верностью в дружбе. В политике, как и в любви, для Джона главное — победа. Покорив избирателей и заручившись нужным числом голосов, он вычеркивает этих людей из своей жизни и начинает охоту в другом месте. У него грандиозные планы. На сегодняшний день он самый молодой депутат Америки. И вскоре станет видным политиком, с которым придется считаться. Он знает: хоть у него и нет в запасе блестящих идей, тактикой он владеет превосходно. Он всегда действует «по наитию». Главное — выиграть, опередить остальных кандидатов, потом выставить свою кандидатуру на других, более важных выборах, и так, постепенно поднимаясь по политической лестнице, добраться до самой высокой выборной должности в стране — до поста президента.

Он сознает, что воплощает в себе новый тип политического деятеля, обаятельного, улыбчивого, раскованного. Он очаровывает толпы, вступая с людьми в непринужденную, доверительную беседу, и этим резко выделяется среди других политиков с их напыщенными речами. В нем видят не политическую куклу, а живого человека. Он замечательно чувствует дух своей эпохи, когда изображение играет более важную роль, чем суть сообщаемой информации. Он говорит на языке человека с улицы и выдвигает предложения, от которых захватывает дух. Это вполне созвучно современности.

Когда его спрашивают, как он представляет свое будущее, он туманно отвечает, что «пока останется депутатом, а там видно будет». На самом деле он намерен сделаться сенатором, а может быть, и кем-то повыше, почему нет? Он так верит в себя, в нем столько кипучей энергии, бодрости и остроумия, что и эта цель кажется ему достижимой.

Отныне все его силы будут направлены на то, что он считает для себя главным: на завоевание власти и завоевание женщин. Женщины нужны ему для того, чтобы использовать их, а потом забыть, власть — для того, чтобы возвысить и прославить имя Кеннеди. Унижая женщин, он мстит матери за равнодушие, добиваясь власти, удовлетворяет честолюбие отца.

Вот каков человек, за которого Джеки вышла замуж. Тот, кого она выбрала благодаря поразительному сходству с ее обожаемым отцом. Она не сомневается, что ее жизнь с Джоном будет как волшебная сказка…

VI

Джеки действительно проводит медовый месяц в розовом особняке, однако все остальное вовсе не похоже на сказку. Джон словно избегает оставаться с ней наедине, он либо отправляется с друзьями на вечеринку, либо посещает великосветские приемы. И, что еще более неприятно, женщины липнут к нему, точно мухи к клейкой ленте: Джеки то и дело обнаруживает его в окружении томных девиц. Приходится смириться с очевидностью: романтическое уединение, о котором она мечтала, не входит в намерения Джона. Впору подумать, будто ему противно оставаться с женой с глазу на глаз: он пользуется любым предлогом, чтобы исчезнуть из дому. Однажды, во время свадебного путешествия, их приглашают к себе друзья Джона. И вдруг он удирает с приятелем на футбольный матч — ни слова не сказав жене и оставив ее одну в чужом доме. Она вынуждена улыбаться, поддерживать разговор с хозяйкой, чтобы никто не заметил, как она обижена, как напряженно ждет его возвращения…

В Вашингтоне дела пойдут еще хуже. Пока новобрачные не обзавелись собственным домом, жить приходится то у Очинклоссов, то у Кеннеди. Джеки терпеть не может свекровь, которую называет «безмозглой тиранкой». Роз бегает по дому и всюду гасит свет, чтобы сэкономить на электричестве, убавляет отопление, ставит отметины на бутылках, чтобы прислуга не воровала вино, отказывается подогревать воду в собственном бассейне и уходит поплавать к подругам. На невестку она либо не обращает внимания, либо подпускает ей шпильки. Издевается над Джеки за ее привычку открывать кран в туалете, чтобы не было слышно, как она ходит по-маленькому, ругает ее за то, что она слишком долго принимает душ — горячая вода стоит недешево, — и постоянно донимает ее, требуя, чтобы она участвовала в спортивных играх вместе с ее детьми. Однажды, когда юные Кеннеди играют в футбол и между ними завязывается потасовка, Роз входит в гостиную, где Джеки читает книгу, и спрашивает, почему та не хочет поразмяться на воздухе. «Должен же кто-то в этой семье упражнять мозги, а не мускулы!» — отвечает Джеки.

Джеки не выказывает недовольства или обиды, однако в долгу не остается. По утрам она встает поздно, что очень раздражает Роз, и отказывается присутствовать на обедах «с влиятельными людьми», предпочитая поваляться в постели с книжкой. Она потешается над свекровью, над записочками, которые та прикалывает детям на одежду.

А вот со стариком Джо она отлично ладит. Он рассказывает ей о своих донжуанских подвигах. А ей нравится его неистощимое жизнелюбие: этим он напоминает ей отца. Не боясь показаться грубым, он во всех подробностях описывает свои похождения, как прошлые, так и нынешние, ибо по-прежнему бегает за каждой юбкой, не желая отставать от сыновей. Ведь он привык быть первым, всегда и везде. Она охотно слушает его и смеется вместе с ним. Но не поддерживает его, когда он принимается поносить евреев и негров: думать так — значит слишком все упрощать, говорит она. Не может быть, чтобы по одну сторону баррикады были только хорошие люди, а по другую — только плохие. Жизнь гораздо сложнее. В ней были, есть и будут невзгоды, неприятности, мелкие конфликты. Она упрямо отстаивает свою точку зрения, и старик от этого в восторге. Ему нравится, как эта девчонка ставит его на место. «У нее у одной тут котелок варит!» Нравится, как она подшучивает над его скупостью. Например, над распоряжением выкрасить заново не весь дом, а только фасад. «Все равно с боков и сзади его никто не видит!» Он восхищается ее сильным характером, упорным желанием остаться самой собой, не позволить клану Кеннеди поглотить ее. Когда они остаются наедине, то ведут себя точно двое мальчишек: перемигиваются, хохочут, обстреливают слуг отбивными котлетами. Джо — единственный человек, с которым Джеки станет обсуждать свои супружеские неурядицы.

По мнению Джеки, братья и сестры ее мужа очень напоминают обезьян. Этакие гориллы, шумные, невоспитанные, всё крушат на своем пути и ни к нему не испытывают уважения. Они не садятся, а плюхаются на стулья, не играют, а дерутся, не разговаривают, а орут, любой пустяк их смешит, и раздается пронзительный гогот, от которого вянут уши. Девушки с легким презрением смотрят на юную невестку, которая воображает себя замужней дамой, и откровенно хихикают, когда она появляется в новом, элегантном туалете или привозит Джону какой-нибудь необычный, изысканный подарок. И всячески дают понять, что в их мире она чужая. Это правда: Джеки ни во что не ставит гонку за успехом, политическая борьба для нее пустой звук. Она ни разу в жизни не голосовала. Люди из окружения мужа глубоко ей противны, она называет их «лакеями Джека». По ее мнению, эти придурки подлизываются к Джону, чтобы потом использовать его в своих целях. А сам он — неизмеримо выше их. «Это идеалист без иллюзий», — так она его характеризует. Джону непонятно, почему жена не разделяет его интереса к политике, ставшей делом его жизни. «Воздух вокруг нас насыщен политическими испарениями, но кажется, что она их не вдыхает», — говорит он.

Иногда он ведет себя бестактно по отношению к ней, причем на людях. Однажды, когда семья собирается вместе, и разговор, как обычно, заходит о политике, Джеки перестает слушать и погружается в свои мысли. А Джон размышляет о том, какое впечатление произведет на его избирателей модница-жена, получившая образование во Франции. «Американскому народу трудно будет понять такую, как ты, Джеки, не знаю даже, как нам быть. Думаю, тебе надо показаться в телевизионном репортаже, но мельком, чтобы тебя никто не заметил». Джеки в слезах убегает к себе в комнату и запирается там. Джон огорчен, однако не считает возможным пойти и извиниться перед ней — это не в его правилах. Положение спасает их общая знакомая: она успокоит Джеки и уговорит вернуться за стол.

Джеки не любит политику еще и потому, что политика отнимает у нее мужа. Очень скоро она поймет, что эта соперница куда опаснее смазливых девиц, которых он меняет как перчатки. Джон появляется и тут же исчезает, он вечно куда-то спешит — в агитационную поездку, на выступление перед избирателями, в предвыборный штаб. Свободное время он посвящает… беседам о политике! А ей хотелось бы, чтобы он говорил о чем-то интересном для нее. Поэтому у нее постоянно возникает чувство обиды. Ей приходится дожидаться, когда муж вырвется домой на час или два: в детстве она с таким же нетерпением ждала, когда наступит уик-энд и можно будет встретиться с отцом. Вот, наконец, он приехал, она предвкушает чудесный вечер вдвоем, «и вдруг звонит этот чертов телефон. Звонит без умолку, иногда нам даже не удается поужинать вместе. А если я прошу его не брать трубку или пытаюсь подойти раньше него, он злится. Тогда я говорю ему: у меня впечатление, что я живу в гостинице, а он смотрит на меня этим своим взглядом и заявляет: «Но это как раз то, что мне нужно!»

Джеки впадает в тоску. Жизнь с Джоном оказалась нелегким испытанием. Сказка о Королеве цирка и красавце гимнасте кончилась, не успев начаться. Муж почти не бывает дома и, по сути, продолжает жить как холостяк.

«Очевидно, выходя за Джона, она не представляла, что ее ожидает, — говорит Трумэн Капоте, близкий друг семьи Кеннеди. — Она явно не была готова к такому скандальному поведению мужа: во время приема, на глазах у всех, он бросал ее и начинал обхаживать какую-нибудь красотку! Она не подозревала, что вскоре станет посмешищем для своих знакомых, которые, разумеется, были в курсе дела. Все мужчины из семьи Кеннеди одинаковы: это кобели, которые не могут пройти мимо хорошенькой сучки!»

Такова реальность, с которой пришлось столкнуться Джеки. Она воображала, будто Джон женился на ней потому, что решил изменить свой образ жизни. Что он, как и она, мечтает «о нормальной семейной жизни: каждый вечер муж возвращается домой в пять часов, а уик-энд проводит со мной и с детьми, которые у нас появятся». Вдобавок муж не отличается скрытностью, он вовлекает в свои похождения лучших друзей, так что об этих загулах становится известно всему свету, а ей — в последнюю очередь. Такое впечатление, будто она расхаживает с табличкой на спине: «ОБМАНУТАЯ ЖЕНА». Когда она входит в гостиную, женщины глядят на нее с лицемерным сочувствием. Она делает вид, будто ничего не замечает, и, надев маску ледяного безразличия, надменно проходит мимо. А сама кипит от ярости.

Оправившись от первого потрясения, она думает, как жить дальше. Главное — держать себя в руках. Не зря же она еще в детстве научилась скрывать свои чувства. Но выдержка дорого ей обойдется. По мнению многих, ее неудачные беременности объяснялись не чем иным, как постоянным стрессом. В первый год замужества она теряет ребенка. Врач предупреждает: если она и дальше будет жить в таком напряжении, вряд ли ей вообще удастся родить благополучно и в срок. Она знает, что муж с нетерпением ждет первенца, ведь он мечтает о такой же большой семье, как у его родителей.

Впрочем, он не выказывает своего разочарования и утешается, заводя все новые интрижки. «Прожить каждый день так, словно он последний» — вот его девиз. Его не исправить, это уже ясно, так что приспосабливаться придется ей. И Джеки принимает решение: отныне она всецело посвятит себя роли супруги, станет идеальной женой для самого желанного в мире мужчины. Тогда, быть может, у нее появится шанс: он взглянет на нее по-новому, почувствует интерес к ней. Джеки нравится, когда ей бросают вызов. Она не та женщина, которую легко сломить.

Раз она не может сделать их отношения более прочными, надо придать им внешний блеск. Придумать себе работу или вернуться к журналистике она не может: Джон не потерпит рядом с собой независимую, блестящую молодую женщину, которая будет затмевать его. И теперь сфера ее деятельности — французские окна, тонкие оттенки белого цвета, отделка занавесок, высота пуфов, качество посуды, форма абажуров, интенсивность освещения, беленое дерево книжных шкафов, рисунок на коврах, расположение картин и фотографий в серебряных рамках. А когда все доведено до совершенства — она начинает снова. Позднее, когда у нее появится возможность, она будет покупать дома, один за другим. Она станет требовательной, въедливой, заботы о деталях обстановки будут успокаивать ее, прогонять мысли о том, что творится с ее жизнью. Она запрячет свою индивидуальность на самое дно души и сосредоточится на повседневных обязанностях.

На первый взгляд она осуществляет этот план вполне успешно. Однако у нее бывают и мучительные приступы отчаяния, когда она чувствует себя одинокой, отвергнутой, и ненавидит весь мир. Смотрит на себя со стороны, прислушивается к собственному голосу и приходит в ужас: да это же не она, это какая-то одержимая мещаночка, карикатура на светскую даму! Как она могла докатиться до этого? В такие минуты она становится раздражительной, гадкой, эгоистичной, вспыльчивой, точно маленькая девочка, которой вздумалось покапризничать. На нее вновь нападают детские страхи, она не может с ними справиться и теряет самоконтроль. Ни с того ни с сего увольняет слуг, отказывается делать то, чего от нее ждут, лежит без движения долгими часами, держится со всеми холодно и надменно, принимается заново обставлять свои дома, потом еще раз меняет обстановку и отводит душу, тратя деньги без всякого удержу. Покупает драгоценности, платья, туфли, шелковые чулки, перчатки, каминные часы, картины, дома — что угодно, лишь бы успокоиться.

Но ей не будет покоя, пока у нее не появятся дети. Джеки умнее и прозорливее своей матери, которая искала забвения в вихре светской жизни. Она понимает: вся эта суета нужна ей, чтобы отвлечься, а надо бы набраться храбрости и взять в руки свою судьбу. Вспышки гнева ни к чему не приводят. Она никогда не решится уйти от мужа, изменить или отомстить ему: во-первых, так не годится, а во-вторых, — что гораздо хуже, — она не верит в себя. Жить одной — даже мысль об этом страшит ее. Она так и осталась маленькой девочкой, за которую все решают папа и мама, которая не знает, как быть, и прячется за личиной равнодушия.

А еще в ней говорит гордость, безрассудная гордость, не позволяющая признаться себе в том, что она совершила ошибку. Необдуманно вышла замуж и теперь за это расплачивается. Сознаться в ошибке — значит согласиться с теми, кто предостерегал ее и кого она не послушалась. Сознаться в ошибке — значит поставить себя вне общества. Нет, лучше уж она останется и будет терпеть, стиснув зубы, когда никто не видит, или обнажив их в ослепительной улыбке, когда на нее глазеет высший свет. Джеки — человек сильный и в то же время ранимый. Она научилась переносить боль, умеет постоять за себя, но ей нужно, чтобы ее любили.

Ее личная драма надолго останется тайной для посторонних глаз. Ей отлично удалось создать видимость дружной, счастливой супружеской жизни. Она отлично сыграла роль образцовой мещанки (хотя на самом деле такие женщины были ей отвратительны). Произносила слова, которые могла бы сказать Дженет: «Главным для меня было делать то, чего хотел мой муж. Он никогда не смог бы и не захотел бы жениться на женщине, которая отвлекала бы на себя внимание». Поступившись собственными взглядами и вкусами, она предстала в облике идеальной жены и сумела внушить людям, что ее муж — человек необыкновенный. Причем последнее — исключительно ее заслуга. Ибо сам Джон Кеннеди нимало не заботится о своем имидже. Приударяет за красотками у всех на виду, заявляется в отели, где живут его любовницы, записывает телефоны и имена куртизанок, которых рекомендуют ему друзья, звонит этим дамам и приглашает их к себе — впоследствии он будет назначать им свидания в Белом доме. Он всегда так делал. Пусть он теперь женат — разве это причина, чтобы отказывать себе в удовольствиях? Ему тесно и душно в четырех стенах наедине с женой. Он счастлив, когда может провести несколько дней у своих родителей или у родителей жены в отсутствие Джеки. Этим двоим нелегко понять друг друга. Выказать свою любовь невозможно, потому что ни он, ни она не признают открытого изъявления чувств. Выразить недовольство тоже нельзя: между супругами действует молчаливый уговор — не обсуждать определенные темы. В итоге Джеки остается одна со своей болью, а Джон продолжает свои похождения. Он прекрасно понимает, что это путь в никуда, но уже не может остановиться. Если Джеки в первые годы их брака кажется ранимой, неловкой, зажатой, вечно озабоченной тем, как бы не сделать неверный шаг, то Джон — все такой же веселый, беззаботный малый, у которого за неотразимым обаянием скрывается неподвластное любви сердце.

В начале весны 1954 года молодые супруги наконец снимают себе дом в Вашингтоне. Джеки может вздохнуть с облегчением. Даже притом, что Джон с его постоянными разъездами не ночует дома больше двух раз подряд. Она учится важным вещам, например, вино урожая какого года следует покупать, читает кулинарные книги (но изготовленные по рецептам блюда оказываются несъедобными), выбирает для Джона сигары (она нарочно приучила его к сигарам, чтобы беспрепятственно выкуривать свои три пачки в день!) и костюмы. «Я упорядочила жизнь Джона, — пишет она подруге. — Еда у нас вкусная и изысканная. Он больше не выходит по утрам в одном черном ботинке и одном коричневом. Костюмы у него отглажены, и ему больше не нужно нестись в аэропорт сломя голову: теперь я сама укладываю его вещи, и делаю это заранее». Она вмешивается не только в домашнее хозяйство. Присутствует на дебатах в сенате, слушает вместе с законодателями выступления мужа, читает в газетах раздел, посвященный политике, и отвечает на письма избирателей. (Джон в это время — сенатор от штата Массачусетс). Бывает на политических собраниях, на званых чаепитиях у влиятельных вашингтонских дам. От всего этого можно умереть со скуки, но у супруги сенатора есть определенный статус, который необходимо соблюдать. «Сидеть за центральным столом, не иметь возможности выкурить сигарету, носить на груди дурацкие значки с цветами и слушать болтовню каких-то старых идиотов, — я от этого просто лезу на стенку! Бедный Джек!»