Настройки шрифта

| |

Фон

| | | |

 

— Хочу здесь.

Парни плюнули и повели свою подопечную в какой-то невзрачного вида салон. А затем около трех часов поочередно толкались в дверях, пока Ларисе подкрашивали волосы в цвет красного дерева, сушили под феном, укладывали прическу каким-то замысловатым образом, делали маникюр…

Наконец все было готово.

Все трое сели в машину и покатили к дому.

— Ты, сука, специально время тянула? — прошипел Васька. — Думала, что слинять получится?.. Хрен тебе! Никуда не денешься!..

Сравнительно деликатный Арвид тоже сидел темнее тучи. И одну за другой высасывал сигареты.

А у Ларисы от предстоящего вечера сердце то замирало, то начинало биться так, что было удивительно, как еще эти удары выдерживает грудная клетка. Она просто-напросто безумно боялась… Словно предчувствуя свои последние минуты…

Было непонятно, почему и Арвид, и Васька беспрекословно выполняли любые ее прихоти и не жалели денег на все эти отнюдь не дешевые наряды. Что-то тут было не так.

Но что именно, Лариса не могла понять.

И что, в конце концов, ей предстоит делать в театре? И почему Арвид вдруг непременно захотел изменить свое имя? Тем более стать именно Игорем?..

То, что ей грозила очередная неприятность, было однозначно. И скорее всего, слово «неприятность» лишь мягкое название неведомого нечто. И вероятно, ее ждала гибель…

И специально ради этого страшного «нечто» она тщательно готовилась, стараясь как можно более роскошно украсить себя. Чтобы если ей и суждено было умереть сегодня, то перед уходом быть неотразимой.

И поэтому, когда она уединилась в комнате, чтобы совершить последний свой туалет, — настолько усердно занялась своим макияжем, тщательно подбирая тончайшие цветовые оттенки помады, косметических карандашей и легкого грима, стараясь всем своим обликом создать целостную изящную цветовую гармонию, что вошедшие через некоторое время парни остановились как вкопанные, пораженные представшим их взору великолепием…

— Потрясающе! — с восторженно сияющими глазами только и смог воскликнуть Арвид. Затем обошел Ларису вокруг, почему-то погрустнел. Сел на диван. Закурил. — Ну и дурак же твой муженек, — глядя перед собой, проговорил он. — Такую девку прошляпил!..

Даже Васька, почему-то всегда открыто выражавший свою неприязнь к ней, скривился в некотором подобии восхищенной улыбки.

И тем не менее пора было ехать.



До начала спектакля оставалось чуть менее часа. Все трое вышли из квартиры и расположились в уже знакомом Ларисе черном «катафалке». Промчавшись по городу, оказались на Театральной площади и остановились возле громадного старинного здания. Васька остался в машине, Арвид и Лариса вошли в фойе.

Внутри было многолюдно, многолико и многоцветно. Каждый из присутствующих был личностью, и притом солидной и незаурядной, о чем свидетельствовало самодовольное выражение физиономии. Высокомерно держась, критически, а часто и пренебрежительно разглядывая остальных, личности группками прохаживались по зеркальному паркету, громко переговариваясь между собой или о чем-то доверительно беседуя со своими неразлучными телефончиками.

Лариса с удивлением спрашивала себя, куда исчезла та прежняя итээровская и эмэнэсовская восторженная театральная публика, гордая, за неимением прочего, своею собственной советской гордостью, а не туго набитым кошельком.

С одной стороны, было нечто романтически необычное в этом великолепии интерьеров, в нарочито вызывающем богатстве нарядов и украшений, кое в чем даже напоминающее благородные собрания былых времен (если верить историческим фильмам и старинным полотнам). Но с другой стороны — во всем этом блеске невольно выпячивалось что-то чуждое, напускное, дутое и откровенно карикатурное, гоголевское…

Начали, как и принято, с вешалки. Арвид помог Ларисе снять плащ, разделся сам и оказался в элегантном черном костюме и при галстуке-бабочке. Лариса с интересом замечала очевидное изменение к лучшему в облике своего спутника. Оставшись в черном платье и шляпке, она сразу ощутила на себе несколько впившихся в нее оценивающих и раздевающих догола взглядов.

— А бинокль? — вдруг вспомнила она.

— У меня свой, — ответил Арвид. — Не задерживайся. Пойдем сразу на места, чтобы не светиться.

Они поднялись к первому ярусу и, миновав коридор, вошли в совершенно пустую ложу.

— Лучше бы пониже, — разочарованно произнесла Лариса. — Или в партере…

— Нет, дорогая, именно здесь. Так надо, — резко оборвал ее Арвид. Чувствовалось, что он нервничал. Все его слова и движения напоминали о совершенно другой миссии этого вечера. И словно приказывали не отвлекаться по пустякам.

— Эта ложа полностью наша, — продолжал он. — Билеты на все эти места у меня. Никого здесь пока не будет, кроме нас с тобой. В антракте один человек подойдет и останется до конца. Вот и все… А ты сиди и смотри спектакль. Больше от тебя пока ничего не требуется…

— Дай бинокль, пожалуйста, — попросила Лариса.

— Возьми. Но особенно на публику не пялься. На сцену смотри.

— Но ведь все обычно публику разглядывают. Кто в чем одет, кто с какой дамой… Во все времена так было… Ты, Ар…

— Игорь! — напомнил он злым шепотом. — Заруби на носу. Или лучше вообще молчи.

Лариса обиженно надула губы.

Затем прижала бинокль к глазам, прошлась взглядом по сцене и занавесу. Потом все-таки не удержалась и заскользила по рядам партера.

— Что это они в театре по телефонам разговаривают? — удивленно спросила она, заметив в руках кое-кого из публики черные брикеты со штырьками антенн. — Дома, что ли, времени не нашлось?..

— Это твои русские, — усмехнулся Арвид. — Новые, так сказать… Деловые все до охренения. Жлобье…

— Ну, ваши, положим, не лучше… — пробормотала Лариса, не отрываясь от бинокля. — Какой кошмар… — Затем повернулась к Арвиду. — А знаешь… Игорь… — она с трудом выдавила его новое имя, — я интересную вещь вспомнила.

— Ну…

— Здесь, в Кировском… То есть в Мариинском… Стажировалась некоторое время внучка самого Муна…

— Какого еще Муна? — рассеянно спросил Арвид.

— Ну как какого!.. — удивилась Лариса. — Того самого, главы известной американской секты. А ты разве не знал?

— Нет… Извини, нам сейчас не до этого… — И вдруг крепко схватил ее за руку. — Тихо! Вот они!..

Лариса невольно повернула бинокль в ту сторону, куда скосил глаза Арвид.

До сих пор пустовавшая ложа напротив, расположенная в бенуаре, вдруг заполнилась черными пиджаками и бритыми затылками. Когда они расселись по местам, Лариса заметила в первом ряду ложи невысокого сморщенного старичка с крашеными реденькими волосенками, тщательно уложенными на прямой пробор.

— Кто это? — прошептала она.

— Сволочь одна, — так же тихо прошептал Арвид. — Мы его убрать должны. Он в своей берлоге окопался и никуда, кроме как в театр, не вылезает… Балет, видишь ли, обожает… Гнида…

Лариса, словно загипнотизированная, не могла отвести глаз от этого старика. И вдруг вздрогнула.

— Ой! — испуганно прошептала она. — Он на меня смотрит!..

— Быстро отведи бинокль! — зашипел Арвид. — Да не убирай от глаз! Как будто просто так по рядам зыришь!.. А то поймет…

Лариса, еле удерживая бинокль трясущимися пальцами, с трудом направила его на другой ярус и, стараясь как можно более плавно и непринужденно поворачивать голову, перевела взгляд на партер. Затем опустила бинокль на колени. Она была бледна.

— На кой хрен ты на него уставилась?!. — глядя перед собой ничего не видящими глазами, процедил Арвид. — Говорил же тебе — на сцену смотри!..

Потом осторожно скосил глаза в сторону ложи, где сидел сморщенный старик в окружении своих пронзительно зыркающих по сторонам головорезов. Никакого беспокойства не наблюдалось. Очевидно, никто из этой компании не обратил на Ларису никакого внимания. Один из них что-то бубнил в сотовый телефон. Старик воззрился в сторону сцены.

Свет начал постепенно меркнуть. Раздались аплодисменты. Старик в ложе тоже захлопал сухонькими ладошками…

Заиграла увертюра.

Занавес медленно поднялся.

Началось действие.

Лариса не отрываясь смотрела на сцену. Завороженная прекрасной музыкой Минкуса и великолепной хореографией, она все более и более погружалась в это волшебное очарование. Мысли о насущных проблемах отступали в дальние закоулки сознания. И душа, очищаемая красотой, словно вырвалась наконец из гнетущего плена и свободно парила в долгожданных просторах, все выше и выше поднимаясь над волнами жизнеутверждающих аккордов.

Из оркестровой ямы таинственными бликами выплескивались теплые лучи мерцающего света, отраженного лаком музыкальных инструментов. Словно далекие звезды вспыхивали на дрожащих в гармоничном звучании струнах скрипок, виолончелей… И волшебная палочка дирижера металась в бледных восковых пальцах, словно смелыми легкими мазками создавая некую фантастическую картину на невидимом холсте…

Феерия, царившая на сцене, плескала яркими красками. Стремительные, грациозные движения танцоров — батманы, фуэте — сменялись одно за другим, подвластные неиссякаемому вихрю этой колдовской музыки…

Лариса плакала и не замечала своих слез.



Занавес опустился. Наступил антракт.

— У тебя тушь потекла, — недовольно заметил Арвид. — Вытрись.

Лариса молча достала платок и принялась вытирать глаза. Потом пошарила в сумочке в поисках косметички и неожиданно наткнулась на какой-то жесткий прямоугольник. Вынув его, она с изумлением увидела свой родной паспорт.

— Что это?.. — удивленно повернулась она к Арвиду. На его лице промелькнуло выражение какой-то досады.

— Так надо… — буркнул он. — Пусть лежит. — Потом вдруг повернулся к ней всем телом и быстро зашептал: — Слушай, Лариса, сейчас парень подойдет с одной хреновиной. Короче, с дистанционным взрывателем. Мы нажмем кнопку, и ложа с этим старым пауком взлетит на воздух. Мы все сразу уйдем… Поняла? Начнется паника. Но ты не дергайся. Положи эту хреновину к себе в сумочку… А то нас обыскать могут. А тебя не станут… И пушку свою забери, если нужна… — Он вытащил откуда-то из-под пиджака парабеллум и быстро спрятал его обратно. — Потом отдам, когда уходить будем… Сразу на улицу выходи. И эту штуку в канал выброси. Тут рядом, с театром. Крюков, кажется… А потом переходи через площадь и иди к памятнику Глинки. Мы там тебя на тачке будем ждать… Усекла?.. Если не хочешь — можешь идти куда вздумается. Все. Ты свое отработала… Паспорт у тебя в сумочке. Вот твой номерок из гардероба. И бабки на первое время… Как-нибудь перекантуешься…

— А Светин паспорт? — несколько ошарашенно спросила Лариса.

— Ах да!.. Про него-то я забыл совсем… Ну так давай тогда к нам в тачку. Поедем ко мне и заберем, если хочешь…

— Мне в туалет надо… — хлопая глазами, робко прошептала она.

— Черт! — неожиданно рявкнул Арвид. — Я ей про дело! А она!.. Именно сейчас приспичило?

Лариса промолчала.

— Ладно. Пошли скорее! — сказал Арвид более спокойно.

Когда через несколько минут они вернулись на свои места, в ложе уже сидел какой-то парень, наголо бритый, в черном костюме с бабочкой.

— Где вас носило? — прерывающимся от волнения шепотом спросил он. — Я уже пять минут жду. Скорее надо…

— Да вот… — Арвид кивнул на Ларису. — Прохудилась не вовремя. Как там, все в порядке?

Парень кивнул. Достал из внутреннего кармана пиджака какой-то продолговатый предмет. Посмотрел в бенуар напротив.

— Сидит… — прошептал он.

— А его гориллы где? — спросил Арвид.

— В буфет пошли. С ним только двое остались.

— Ясно. Давай…

С напряженным, каким-то вдруг окаменевшим лицом Арвид взглянул на противоположную ложу, приподнял руку. Потом резко опустил ее.

— Давай!

Затем медленно, словно механически, повернулся к побледневшему парню.

— Что такое? — одними губами прошептал он.

Тот, закусив губу, с усилием давил на какую-то кнопку, выступающую из корпуса пульта, и глаза его все более и более расширялись от ужаса…

— Что, ребятки, не получается? — раздался сочувственный голос за спиной.

Арвид выхватил парабеллум. Развернулся. Но резкий удар тяжелого кулака выбил пистолет из его руки. Еще один удар, в челюсть, заставил его рухнуть на пол. Бритый парень выронил пульт. Вскочил. Хотел было вырваться из цепких объятий, словно клещами сжавших его с обеих сторон. Но вдруг с каким-то хрипящим воем повалился на кресло, поджимая колени к животу и харкая кровью.

Арвид, словно выпущенный из пушки снаряд, молниеносно вскочил и пружинистым винтом, тараня головой, сбивая все на своем пути, ринулся к перилам. Перевернулся в воздухе и выбросил свое тело в глубину партера.

Кто-то, гулко топая тяжелыми каблуками, помчался по коридору.

Ларису грубо схватили, заломили руки за спину. Выволокли из ложи. От неожиданности она даже не сопротивлялась.

Вслед за ней вынесли и другого парня, извивающегося и нечленораздельно что-то орущего.

Зрители, оказавшиеся свидетелями этой сцены, в панике разбегались, мгновенно позабыв о своем лоске и высокомерном достоинстве…

Сцепив руки за спиной стальными наручниками, пленников кинули в поджидавшие их на улице автомобили. Лариса оказалась в белом «мерседесе». Другого же, дополнительно к наручникам скрутив веревкой по рукам и ногам, словно куль, бросили в черный пикап. Машины сорвались с места и помчались по городу.

Мелькали улицы, проспекты, давно знакомые Ларисе места. По которым она когда-то гуляла, бродила, на которых бывала множество раз, по привычке не обращая внимания на их строгую красоту, как на интерьер давно знакомого, до самых потаенных углов облазанного родного дома. На эту красоту, которая, казалось, уже набила оскомину, постоянно оказываясь перед избалованным взором коренного петербуржца… И лишь в тот момент, когда оказывается, что ты никогда больше не войдешь в этот дом, никогда не сможешь пройти по этим проспектам, набережным, — именно тогда начинаешь обостренно чувствовать неожиданную утрату и, кусая локти, понимать, что ты потерял в своих безрассудных поисках…

Лариса даже не плакала. Она безучастно сидела на заднем сиденье, тесно зажатая с обеих сторон двумя здоровенными громилами, соревнующимися в остроумии в ее адрес и шныряющими грубыми лапами по всему ее телу.

Она равнодушно глядела на дорогу сквозь лобовое стекло, и до ее сознания с трудом доходило, что машина давно уже миновала черту города и теперь мчалась по какому-то шоссе, между лесов и деревянных строений…



Хильда осталась в театре и досмотрела спектакль до конца.

Она тоже любила балет…

Глава 6

«Мерседес» подкатил к высокому каменному забору с черными железными воротами, украшенными кованым орнаментом из прихотливо переплетающихся между собой арабесок. В глубине возвышался причудливой архитектуры особняк, один из тех многих, что повсеместно ныне возводятся в пригородах Петербурга так называемыми «новыми русскими».

Здание было построено в стиле модерн, и, несколько эклектически обогащенное новыми находками постоянно экспериментирующих художников, оно тем не менее отчетливо перекликалось своими формами и виньетками с традиционными образцами изысканной и томно-эротической архитектуры начала двадцатого столетия…

Но Ларису в данную минуту не интересовали проблемы градостроительства. В сопровождении пятерых громил с автоматами в руках она понуро плелась к ярко освещенному стеклянному крыльцу.

Миновав просторный холл, поражающий изобилием вьющихся и распускающихся большими цветами вечнозеленых растений, напоминающий уголок ботанического сада, с виднеющимися тут и там среди листвы фарфоровыми китайскими вазами и мраморными фигурами à la Роден, группа поднялась на второй этаж, проследовала через обитый темно-зеленым бархатом небольшой зал и вошла в комнату, сплошь увешанную коврами, с большой кроватью под тяжелым балдахином с одной стороны и изразцовым камином — с другой. В камине горел огонь. Возле камина в глубоком мягком кресле утопал тот самый, сидевший в бенуаре театра, сморщенный старичок, с редкими, крашенными хной волосенками, аккуратно зачесанными на прямой пробор, и в длинном, спадающем ломкими шелковыми складками халате ярко-оранжевого цвета. Рядом, на журнальном столике с витыми ножками лежали кое-как разбросанные письма и большие очки в золотой оправе.

— Вот, Валерий Геннадьевич. Привезли. К вам на расправу… — вежливым, елейным голосом сказал один из громил, подталкивая вперед Ларису и бритоголового парня, позеленевшего от страха.

— Ну что ты такое говоришь, Витенька?.. — недовольно поморщившись, произнес старик. — На какую такую расправу?.. На суд. На справедливый суд. А вовсе ни на какую не на расправу…

Он лениво обернулся. Не удостоив взглядом съежившегося парня, которого, заломив ему руки назад, крепко держали двое мордоворотов в черных костюмах, старик испытующе посмотрел на свою пленницу.

— А это еще что за Мария из Магдалы?.. — с какой-то беззлобной усмешкой спросил он.

— Киллерша, так сказать. Убить вас собиралась…

— Это она-то?..

Старик, кряхтя, попытался выкарабкаться из своего кресла. Один из его дюжих молодцов мгновенно подскочил и, бережно приподняв за локти, подвел к Ларисе. Старик обошел ее вокруг, осмотрел со всех сторон, приподнял подол платья, легонько ткнул пальцем в бедро. Благожелательно улыбнулся.

— Хороша, хороша… Славный товар… И даже в очках… Люблю, когда в очках. Меня это больше возбуждает…

Затем обратился к Ларисе:

— Что ж ты, красавица, мне весь вечер испортила? Балет посмотреть спокойно не дала?.. Нехорошо… Я люблю балет… Ну что ж, сядь-ка, милая, побеседуем с тобой о превратностях судьбы и бренности бытия… Принесите стул даме! — приказал он громилам.

В мгновение ока стул оказался возле Ларисы, и ее ненавязчиво, но настойчиво пригласили сесть. На бритоголового парня, которого привели вместе с ней, старик не обращал никакого внимания.

— Так вы говорите, киллерша? — начал он. — Никогда бы не подумал… А с виду такая славная. И глазки, и ножки, и грудки… Загляденье! И рыженькая… Никогда бы не подумал, что такое эфемерное, утонченное создание убить может. Разве что взглядом — в сердце наповал…

Старик скабрезно захихикал.

— Ну-ка, мальчики, посмотрите, что у нее в сумочке лежит. Может, еще одна бомба какая для меня припасена?

Один из громил вытряхнул сумку. Выпала косметичка, кошелек, паспорт… И какой-то сложенный вчетверо листок белой бумаги. Лариса с щемящей тоской смотрела на них. Старик перехватил ее взгляд. Улыбнулся чему-то.

— О! Так мы и при документах! — обрадовался он, потирая свои сухонькие ручки. — Ну-ка, ну-ка!..

Взял паспорт, перелистнул несколько страничек. Затем наконец обратился к другому пленнику.

— Как, говоришь, зовут того, кто тебя, суку вонючую, перекупил?

— Игорь… — чуть слышно прошептал тот.

— Эх, Дима, Дима… — вздохнул старик. — Митенька мой дорогой… Разве ты у меня не сытно жил? Разве с голоду умирал?.. Нехорошо, милый, так поступать… Думал на предательстве подняться? Человеком стать?.. Нет, миленький. На предательстве не поднимешься…

Отвернулся. Начал читать Ларисин паспорт.

— Так-так… «Зарегистрирован брак с гражданином Бирюковым И. А.» Игорем, значит… А как по батюшке-то? — обратился он к Ларисе. — Говори, говори. Не тяни время. Все равно ведь дознаемся.

— Анатольевич…

— Все правильно. И адресок имеется… Что ж, поищем твоего муженька. Побеседуем за жизнь… Запиши, Сереженька, — обратился он к одному из своих прислужников. — Бирюков. Игорь Анатольевич… И адресок…

Лариса дернулась.

— Спокойно, спокойно, милая. Молчи, пока не спрашивают… Значит, это он третьим и был… Жаль, что ушел. Ну да ничего. Отыщем.

Старик задумался, что-то припоминая.

— Липская… Знакомая фамилия… Откуда я ее знаю?

— Адвокат… — подсказал один из парней. — Недавно Лешку вытаскивал…

— Правильно! Адвокат!.. — Обратился к Ларисе: — Не родственник, случаем? Или однофамилец?.. Странная, любопытная ниточка вытягивается… Его тоже поспрошать не мешало бы… На всякий случай.

Старик отложил паспорт в сторону. Вздохнул:

— Эх, знать бы, кто позвонил… Предупредил об опасности… Спасибо сказать бы этой доброй женщине. Дай Бог ей здоровья и долгих лет жизни!.. Потом свечку поставлю ей во здравие.

Лариса вскинула брови. Страшная догадка поразила ее.

— Так у кого, говорите, в руках дистанционный пульт был? — спросил старик. — Кто на кнопку давил?

— У Димки.

— Все ясно… Спасибо тебе, Митенька, за любовь и ласку… Отблагодарил за добро… — Затем снова повернулся к Ларисе: — Тебя, милая, твой любезный муженек и вот этот поросенок неблагодарный просто-напросто подставили. Вот что я тебе скажу!.. Сначала меня убить собирались, а потом и тебя. Так, чтобы все концы в воду. И искать некого. И спрашивать не с кого. Вовремя мы эти машинки обезвредили. И все поняли… Как я догадываюсь, они хотели сами уйти, а пультик этот тебе оставить, чтобы ты его по дороге куда-нибудь выбросила… Так я говорю?

Лариса побледнела.

— Вижу, что так, — улыбнулся старик. — Так вот, эта штучка должна была взорваться через пять минут после нажатия кнопки. Не успела бы ты от нее избавиться, а разлетелась бы на тысячу кусочков… Боже мой! Неужели твой муженек так тебя не любит! Что-то даже не верится… Хотя всякое в жизни бывает… Так что мы, оказывается, тебя, дуреху, спасли… Это отработать надо. Ну да ничего… Отработаешь.

Старик повернулся к своей гвардии:

— Что вы там еще интересного нашли?

— Вот тут… Рисунок какой-то… — сказал один из парней, протягивая старику развернутый листок бумаги, выпавший из Ларисиной сумочки. Бросив косой взгляд, она с удивлением увидела тот самый шарж на Игоря, который заинтересовал Арвида в ее квартире.

— Что это? — поморщился старик. — Карикатура?.. А кто на ней? Тот, что сбежал, что ли?..

Парень неопределенно пожал плечами:

— То ли он, то ли не он… Галстук, как у него… Непонятно…

— Ну, раз непонятно, — бросьте… Тоже мне, фоторобот… У Митеньки тоже такая же бабочка… Больше ничего нет?

— Вот, Валерий Геннадьевич. Этот парабеллум на полу в ложе валялся. Им тот белобрысый… Игорь который… хотел было отстреливаться…

— Ну-ка, ну-ка… Вот с этого и надо было начинать. А то карикатура какая-то… — хмыкнул старик. — Дайте посмотреть. — Он повертел пистолет в руках. Удивился: — Антиквариат… Музейный экспонат, можно сказать… И даже вроде именной… Ну-ка, подайте-ка очки!

Нацепив очки, старик некоторое время разбирал надпись. Потом пожал плечами:

— Ничего не понимаю!.. «Мише Липскому на вечную память…» Опять эта фамилия!.. Что за день такой сегодня странный! Одни Липские… — Обратился к Ларисе: — Отца твоего, что ли? Деда?..

Лариса кивнула.

Валерий Геннадьевич внимательно осмотрел пистолет. Вынул обойму. Заглянул внутрь.

— Ха-ха-ха!.. — вдруг скрипуче засмеялся он. — Тоже мне, киллеры!.. Пошли на дело, а пушку зарядить забыли!.. Неужто твой муженечек из этого пугача всерьез отстреливаться собирался?.. Так вы говорите, выхватил его, когда вы этих террористов сраных накрыли?.. Он что, совсем с ума спятил? Или с умыслом каким?.. Ничего не понимаю… Подставили милую, красивую девушку. Дали бомбу в руки. Пистолет незаряженный подбросили… Странные киллеры. Совсем очумели… Как вы думаете, мальчики, что бы это значило? — обратился старик к парням.

Те неловко замялись.

— Вот именно, — ухмыльнулся старик. — Никому не дано постичь логику идиота.

Он вставил обойму на место и, направив пистолет на фарфоровую вазу, стоящую на консоли, нажал на спуск.

Во внезапно возникшей тишине сухо щелкнул боек.

— Вот видите! — усмехнулся старик. — Игрушка. Пугач. И не более того.

Он положил парабеллум на журнальный столик возле камина и насмешливо покосился на Ларису:

— Эх ты, Машенька-Глашенька… Киллерша, едрена мать…

— Я не Машенька… — вдруг проговорила она. Но ее тут же резко дернули за плечо.

— Ах, и голосок-то у нее такой милый, певучий… — осклабился старик. — За один голосок полюбил бы… — Затем погрозил пальцем: — Но только ты молчи, милая. Не надо тебе ничего говорить. Пусть лучше умные люди поговорят. А ты послушай. То, что ты не Машенька, ни для кого не имеет ни малейшего значения… Хоть Феклой тебя назову. И ты на эту Феклу как миленькая откликаться будешь…

Он снова взглянул на нее. Прикинул что-то в уме. Покачал головой:

— Хотя, пожалуй, ты права. Действительно, не Машенька. И никакая не Лариса… Скорее, Катенька… Ну, вот так пока и будешь — Катенька…

Он прошелся еще раз вокруг Ларисы. Снова ткнул пальцем во что-то более мягкое, чем бедро…

— Ка-тя… Ка-тень-ка… — протяжно произнес он. — В этом имени есть что-то такое… как бы это поточнее сказать… Тягучее… Сексуальное… Ка-тень-ка…

Он снова дотронулся до Ларисы.

— Хороша… Хороша… Такой девочке не убивать надо. А любить. Много любить… — Он ласково улыбнулся. — Ничего… Ты будешь много любить. Я тебе в этом помогу. Устрою твою жизнь… А сегодня, — он лукаво подмигнул, — скорей всего, меня тебе любить придется. Уж не обессудь. Что-то уж больно, Катенька, ты мне глянулась…

Старик вдруг посерьезнел. Обернулся к парням:

— Додика позовите. Живо!

Двое из них опрометью бросились выполнять приказание.

Через пару минут в комнату чуть ли не вбежал невысокий худощавый субъект в очках на большом горбатом носу и в белом халате.

— Додик, милый, — обратился к нему старик. — Сейчас эта девушка на кое-какую экскурсию сходит, а потом мальчики ее к тебе приведут. Посмотри, пожалуйста, ее на предмет всяких там спидов-флюидов… Ну, сам понимаешь… Укол какой-нибудь сделай. На всякий случай… И в баньку. А потом, если все чистенько, то, как говорится, ко мне в опочивальню… Что-то уж мне невтерпеж становится, как на нее посмотрю…

— Не извольте беспокоиться, Валерий Геннадьевич. Все сделаем в лучшем виде, — закивал головой Додик и выскользнул из комнаты.

После его ухода старик еще некоторое время молча сидел в кресле, задумчиво качая головой. Потом повернулся к парням, все еще стоящим у двери:

— Ну что ж, мальчики. Все ясно… Этого — в люк. А девушку… — Он задумался на мгновение. — Да… Так, думаю, лучше будет. Пусть привыкает… Вы ей сначала покажите, как у нас делается с теми, кто мою доброту не ценит. А потом — к Додику. Ну, и сами знаете, что дальше… А этого… — Старик не глядя указал рукой на бледного, трясущегося от страха предателя. — Чтобы я его на этом свете больше не встречал. Мне от него ничего знать не нужно. Можете не пытать… Про этого Игоря нам потом девушка расскажет. Как я понимаю, она его лучше знает… Хотя… — Старик усмехнулся. — Как выясняется, тоже не до конца… Чуть было на воздух не взлетела с его благословения…

Дима упал на колени.

— Простите, Валерий Геннадьевич!.. — завыл он. — Не убивайте!..

Старик удивленно поднял брови. Брезгливо поморщился:

— Не о том просишь, Митенька… Лучше бы о том умолял, чтобы тебя пристрелили предварительно… А то ведь можем и пулю сэкономить. — Потом усмехнулся: — Да уж ладно. Я добрый сегодня. У меня волшебная ночь впереди… С Катенькой… Так и быть, мальчики, шлепните эту вонючку заранее, чтоб не мучился.



В сопровождении конвоя, состоящего из четверых громил, Лариса и еле передвигающийся на ногах Дима прошли мимо роскошных интерьеров второго этажа и внезапно оказались впихнутыми в маленькую неприметную дверцу, надежно скрытую под тяжелыми бархатными гардинами в простенке одной из многочисленных комнат. Затем по каким-то крутым узким лестницам спустились в подвал дома и некоторое время шли по выложенному красным кирпичом изгибающемуся тесному коридору. Вдоль стен тянулись многочисленные кабели и металлические трубы. Дойдя до конца коридора и уперевшись в массивную бронированную дверь, они остановились. Один из громил толкнул ее, и вся группа вошла в какое-то помещение. Вспыхнул свет.

Ослепительно яркая лампа над головой осветила небольшую кубообразную комнату, забетонированную со всех сторон. Из стен торчали разнообразные вентили и шланги. К углу был придвинут металлический стол, накрытый белой простыней, скрывающей от глаз нечто такое, что непроизвольно выпячивалось изнутри своими острыми геометрическими рельефами. В другом углу стояло вцементированное в пол устрашающего вида кресло, состоящее из приваренных друг к другу арматурных прутьев. В центре пола находилась самая обыкновенная, повсюду встречающаяся на улицах круглая крышка канализационного люка.

Ларису усадили в кресло. Рядом встал широкоплечий, коротко стриженный амбал и положил ей на плечо свою тяжелую лапу.

Лариса попыталась было поправить под собой задравшийся подол платья, чтобы железные рифленые прутья не так остро впивались в тело.

— Не рыпаться! — рыкнул на нее амбал и с силой вдавил в сиденье. — Тебе пока ничего не будет. Сиди и смотри. Валерий Геннадьевич приказал показать тебе, как у нас с суками поступают.

Грубый голос гулким эхом отозвался в этом бетонированном склепе.

Один из парней взял тяжелый металлический лом, расплющенный с одного конца, и со скрежетом отодвинул крышку люка. Из открывшейся черной дыры повеяло холодом. Комната мгновенно заполнилась едкой вонью.

— Кончай скорей! — недовольно сказал парень, державший Ларису. — Нечего нам тут смрадом дышать!..

Диму трясло как в лихорадочном ознобе. Зубы с костяным клацаньем громко стучали друг о друга.

— На колени, гнида!

Мордоворот ломом ударил его по ногам. Дима упал на пол.

— Нет! Нет! Не хочу!..

Он раскинул руки, в слабой надежде бессмысленно пытаясь хоть как-то сопротивляться.

— Будешь рыпаться — живьем бросим! — пригрозил мордоворот.

Дима послушно встал на колени, опираясь руками о цементный пол. Опустил голову. Тело содрогалось от рыданий.

Лариса сидела ни жива ни мертва, еле переводя дыхание. И широко раскрытыми остекленевшими глазами смотрела на происходящее.

Мордоворот с усмешкой повернулся к остальным:

— Как сам других бросал — нравилось. А теперь от страха обгадился… Чуете, несет?..

Затем обратился к Диме:

— Ну что, гнида? Как тебя туда сбросить? Живьем или сначала пулю в затылок?

— Пулю! Пулю!.. Пожалуйста!.. — затрясся в рыданиях Дима.

— А ты получше попроси. Ботинок поцелуй.

Дима вытянул шею и сложенными в трубочку губами припал к носку тяжелого ботинка ухмыляющегося палача. Тот приподнял ногу и резко ткнул рифленой подошвой в залитое слезами лицо. Голова Димы дернулась. Из носа заструилась алая кровь.

— Ладно уж… Кончай, — поморщился один из парней. — Ему и так хреново…

— Ничего… Нагни башку-то над люком! — рявкнул мордоворот. — Чтобы лишний раз пол кровью не марать… Ниже!.. Шестеркой жил, шестеркой и подохнешь…

Грянул выстрел.

Безумно хохочущее эхо долго в ужасе металось по замкнутому железобетонному подвалу.

— Это у нас резервуар с негашеной известью, — поднимая с кресла помертвевшую от страха Ларису, объяснил амбал. — Так сказать, для строительных работ…

Поддерживаемая под руки двумя дюжими молодцами, ступая ничего не чувствовавшими, ватными ногами, Лариса снова шла по каким-то коридорам и лабиринтам, совершенно не соображая куда и зачем. Наконец ее втолкнули в другое помещение, которое оказалось медицинским кабинетом. Широкий и просторный, он был уставлен всевозможным ультрасовременным оборудованием, и казалось, что при его обустройстве были предусмотрены буквально все ситуации, связанные с полной непредсказуемых приключений бандитской жизнью. Здесь стоял даже операционный стол с висящей над ним угрожающе сияющей многоглазой тарелкой…

— Сами разденетесь или помощь нужна? — обратился Додик к Ларисе.

— Сама… — безучастно прошептала она и автоматически начала стягивать с себя платье.

— Полностью, полностью!.. — с циничной небрежностью подгонял Додик.

Лариса разделась догола. В создавшейся ситуации ничто, даже присутствие ухмыляющихся парней, не смущало ее.

Додик тщательно осмотрел ее тело, время от времени ощупывая его вспотевшими от возбуждения руками.

— Тельце посмотрим… — бубнил он себе под нос. — Так… Чистенько… Хорошо…

Затем указал рукой на гинекологическое кресло. Лариса, задрав и широко раскинув ноги, опрокинулась на его спинку.

— Хорошо, хорошо… Не дергаться! Сейчас мазочек сделаем… Кровушку на анализ возьмем. И ладушки…

В конце концов закончив осмотр, он отошел от Ларисы и обратился к парням:

— Одежду здесь оставьте. Халат ей накиньте. И в баньку… Пусть Зинка с нее всю грязь уличную смоет. А я пока химией позанимаюсь…



Сауна мало-помалу приводила ее в чувство и даже принесла некоторое успокоение.

Толстая светловолосая Зинка, в одном халате, едва застегнутом на пару пуговиц, долго намыливала тело Ларисы, терла мочалкой, распластав его на полке. Быстрые пальцы пробегали по спине, груди, животу, то едва касаясь внезапно затрепетавшего тела, то с силой вцепляясь в него, комкая, пощипывая и тут же нежно разглаживая. Большие, полные груди постоянно вываливались из-за пазухи и, раскачиваясь в ритме Зинкиных движений, мягко скользили по телу Ларисы крупными, почему-то вдруг крепко набухшими сосками, доставляя ей этим своеобразное наслаждение…

И лежа на спине или на животе, нежась под теплыми струями и в прохладной воде бассейна, Лариса постепенно выходила из состояния шока, вызванного сегодняшними неудачами… В голове прояснилось, и наконец можно было подумать, что предпринять дальше.

После бани ее повели в так называемую гримерную, передав Ларису из рук Зинки в другие руки, которые и должны были довершить создание требуемого облика вожделенной «Катеньки»…

— Какую ей прическу делать? — покосилась сухопарая тетка в сторону одного из Ларисиных провожатых, которые вели ее от инстанции к инстанции.

— Валерий Геннадьевич сказал, что ничего делать не нужно. Пусть так остается. Разве что распушить немного…

— Ясно… Обрядить как? О белье заикался?..

— Черный пояс с резинками. И чулки, тоже черные… Бюстгальтер с кружавчиками…

— А трусики?

— Не надо… Сверху только пусть будет как гимназисточка…

— Тоже мне эстет!.. — усмехнулась тетка. — Козел похотливый…

— Чего, чего?.. — грозно напружинившись, переспросил парень.

— Заткнись, шестерка! — огрызнулась на него гримерша. — Твое дело помалкивать и делать что прикажут… А ты не трясись! — бросила она Ларисе. — Ничего страшного он с тобой не сделает. Нечем уже. Отгулял свое… Так просто обнюхает да полижет где-нибудь. А потом дрыхнуть завалится. Вот и весь секс…



Через пару часов Додик доложил, что все в порядке, и Ларису, в коротеньком коричневом платьице с белым кружевным воротничком, наконец допустили к Валерию Геннадьевичу.

Он обратился к парням:

— Вы за дверью побудьте. Если что понадобится, я позову. А без дела — до утра не беспокойте.

Когда они остались вдвоем, старик заблагоухал.

— Заждался, заждался, голубушка!.. — ворковал он, усаживая Ларису на кровать. — Неужто, думаю, что-нибудь не так?.. Обошлось, слава Богу!.. Умница, Катенька, не подвела, не испачкалась всякой гадостью… Ну так, присядь, присядь-ка на краешек…

Лариса молча исполнила приказание.

Валерий Геннадьевич семенил по комнате во фланелевых голубых кальсончиках в обтяжку и такого же цвета рубашке.

— Сейчас мы с тобой ляжем, и ты мне все это снимешь, — показал он на свое одеяние. — Сама. Своими ручками… Мне это очень приятно будет… А я с тебя — платьице. Сам расстегну… А уж там и поиграем…

— Ты меня, старика, уж извини, милая, — продолжал он. — Здоровьишко, понимаешь ли, уже не то стало… Так что оргазма тебе не обещаю. Ну, если сама сумеешь, то честь тебе и хвала… Мы с тобой, красавица, пошалим тут немного, пофантазируем… Ты ведь не против, правда? — вдруг спросил он с подозрением. — Конечно, не против… Ты, я знаю, умницей будешь. Так уж уважь меня, старика, будь поласковее. Сделай, так сказать, скидку на возраст. И постарайся понять, чего мне захочется… Будь добра, не отказывай, если о чем тебя попрошу… От тебя-то ничего не убудет, а мне приятное сделаешь. Угодишь. Вот тебе и зачтется… А то ведь если я в тебе разочаруюсь, — ну что тогда прикажешь мне делать? Нечего… Разве что мальчикам подарить… А они тебя хотят… По глазам вижу, что хотят… Да и как не хотеть?.. Уж от них-то ты точно оргазм получишь. И не один… А потом… Так что слушайся меня. Если мне угодишь, то и будущее себе обеспечишь. В хороший дом устрою. В дорогой… А не в какой-нибудь притон для бомжей залетных… Так что будь умницей…

Он сидел на краю кровати в своих голубых кальсонах и рассуждал. Случайно ему на глаза попался брошенный пистолет. Снова развеселился.

— Это же надо!.. — посмеивался он, вертя пистолет в руке. — Зачем же они тебя так подставили? Ума не приложу… А ты тоже не догадываешься?

Лариса помотала головой.

— Это хорошо, что ты молчишь. Понимать начинаешь… Умненькая девочка… Ну, садись, садись поближе… Не раздевайся пока. Я сам начну. Потихонечку… Чтобы удовольствие растянуть.

Старик показал жестом, что готов предстать перед нею во всем своем великолепии. Лариса, содрогаясь в душе от отвращения, но стараясь до поры до времени не обнаружить своих истинных чувств, начала медленно, как он этого требовал, стягивать с его тощего, сморщенного тельца голубенькие кальсончики и рубашку. Аккуратно, чтобы случайно не рассердить его, положила белье на одеяло…

Тот щурился и пускал пузыри от удовольствия. Сидел на краю кровати и игриво шарил сухонькими ручонками у нее под платьем…

Внезапно в глазах старика промелькнула какая-то мысль.

— Ни разу, понимаешь ли, с киллером не спал, — захихикал он. — Тем более с таким, который тебя же и убить собирался… В этом есть своеобразный шарм… — Он встрепенулся. — Ну-ка, давай поиграем!.. Держи свою игрушку!

Он сунул в руки Ларисы пистолет.

— Я сейчас лягу, а ты… Ну-ка, встань надо мной на коленках! Вот так… Чтобы мой животик между твоих коленок был…

Старик приподнял подол ее платьица.

— Ах, как красиво! Чулочки черненькие, ножки беленькие!.. И, так сказать, черненький Бермудский треугольничек прямо надо мной… Красиво… А ты целься как будто мне в голову. Целься… И приседай, приседай… своим треугольничком на меня… На меня… Вот так. Вот… Хорошо… Курок-то нажимай, нажимай… Не бойся, не выстрелит.

Лариса стояла в нелепой позе, раздвинув колени, держа в руках бесполезный пистолет. Краем глаза видела, как между ее ног слабо трепещет вялая, сморщенная плоть… С нарастающим презрением смотрела на осоловевшую от блаженства, морщинистую, лепечущую всякую чушь физиономию… И лихорадочно думала, как бы так быстро и бесшумно, чтобы не привлечь внимания дежурящих за дверью мордоворотов, расправиться с этой мерзкой образиной.

И тут ее осенило. Прилив свежих сил нахлынул на нее. И сознание собственного превосходства окрылило ее и приказало действовать. Решительно и беспощадно.

Вот кто заплатит за все мучения и унижения сегодняшнего дня!

Лариса улыбнулась.

Хищно. Плотоядно. Жестоко.

— Чего же смеешься? — почему-то обиженно и удивленно спросил старик, словно его окатили из ведра. — Ты что, Катенька?..

Лариса улыбнулась еще шире, в упор глядя на ничего не понимающего Валерия Геннадьевича.

Затем молниеносно схватила валявшиеся рядом голубые кальсоны и быстрым движением глубоко запихнула фланель в разинутый от удивления рот старика. Тот брыкнулся. Но Лариса лихорадочно начала впихивать туда все больше и больше ткани, как можно глубже проталкивая ее в глотку стволом пистолета.

Старик замахал руками, отпихиваясь, стараясь вырвать штанину кальсон, полностью забившую ему рот. Не в силах издать ни звука, он только утробно хрипел, бешено вращая наливающимися кровью глазами, извиваясь и дрыгая ногами. Голова откинулась назад. Нижняя челюсть выворотилась к самому кадыку.

Лариса уперлась коленом в солнечное сплетение, затолкнула в горло еще часть фланели, с силой воткнула туда ствол парабеллума и всей своей тяжестью налегла на рукоять пистолета, вогнав его буквально до предела, стараясь удержать равновесие и не дать сбросить себя с бьющегося в конвульсиях тела.

Глаза старика полезли из орбит. Лицо посинело. Он затрясся, засучил ногами и через некоторое время вытянулся и затих.