Андрей ВОРОНИН и Максим ГАРИН

ИЩИ ВРАГОВ СРЕДИ ДРУЗЕЙ

Глава 1

Летние ночи коротки, и тому, кто хочет успеть закончить свои дела до рассвета, следует поторапливаться. Небо на востоке наливалось бледным предрассветным сиянием, уличные фонари гасли один за другим, и кое-где в окнах загорелся свет – ранние пташки торопливо поглощали свой завтрак, готовясь выпорхнуть из гнездышек.

Мужчины в салоне большого японского джипа, стоявшего у края тротуара, сильно нервничали. Двое молодых парней на переднем сиденье то и дело беспокойно ерзали, поглядывая на часы. Водитель несколько раз доставал из кармана сигаретную пачку, но закурить так и не решился: хозяин не любил, когда в машине дымили его люди. В очередной раз повертев пачку в руках, водитель со вздохом затолкал ее в нагрудный карман светлой рубашки и обреченно откинулся на спинку сиденья. С самого начала все пошло наперекосяк, и он затылком ощущал волны недовольства, исходившие с заднего сиденья.

Сидевший позади немолодой крупный человек с фигурой кадрового военного и твердым, словно высеченным из камня, лицом, неторопливо набил большую английскую трубку, чиркнул колесиком зажигалки, и по салону поплыли ленивые клубы ароматного дыма. Водитель незаметно потянул носом и словно невзначай побарабанил пальцами по твердой крышечке сигаретной пачки, торчавшей из нагрудного кармана. Его сосед поерзал, зачем-то взял трубку сотового телефона и бесцельно повертел ее в пальцах.

– Позвони еще раз, Павел, – сказал человек с заднего сиденья, попыхивая трубкой с таким видом, словно вовсе не волновался. Он никогда не употреблял уменьшительных имен и тем более кличек и всегда, насколько это было известно работавшим на него людям, сохранял спокойствие и вежливый тон. – Право, это уже переходит всякие границы.

Круглоголовый Павел, прозванный из-за своего огромного черепа Шурупом, торопливо набрал номер, вдавливая кнопки большим пальцем. Он был рад сделать хоть что-нибудь: ожидание становилось невыносимым, а вежливый тон хозяина вовсе не означал, что все нормально. Как-то раз Шуруп своими глазами видел, как хозяин, не прерывая разговора, вынул пистолет и застрелил собеседника. Фразу он закончил, уже обращаясь к свежему трупу и убирая дымящийся пистолет обратно в карман. Это было впечатляюще, и с тех пор Паша Шуруп относился к своему работодателю с опасливым восхищением.

Набрав номер, Шуруп прижал трубку к уху и почесал переносицу согнутым указательным пальцем.

Он нервничал, и не только из-за недовольства хозяина. Лежавшие в багажном отсеке джипа деревянные ящики, выкрашенные в защитный цвет, вызывали у него сильнейшее беспокойство вместе с острым желанием поскорее закончить дело. Шуруп не знал, что в них, и знать не хотел, но они были чертовски тяжелыми, и в голову поневоле лезли догадки о том, что точно в таких же ящиках обычно хранят и перевозят стрелковое оружие.

Наконец ему ответили.

– Гараж?! – с напором сказал он в трубку. – Узнал? Ну, и что ты мне скажешь? Что значит – в чем дело? Не знаешь? Это я тебя спрашиваю, в чем дело! Автобус где? Ты на часы смотрел? Да? И что увидел? Что?.. Когда-когда? Ну и где он? Ну, козлы…

Работнички, мать вашу…

Он раздраженно сунул трубку на место и повернулся к хозяину, который с безразличным видом смотрел в окно, попыхивая трубкой.

– Ну, что? – спросил хозяин, не вынимая трубки изо рта.

– Автобус выехал час назад, – растерянно доложил Шуруп. – В гараже клянутся, что он уже должен быть на месте.

– Ах, они клянутся… – с непонятной интонацией сказал хозяин, по-прежнему глядя в окно. – Курите, ребята, не стесняйтесь. Кури, Дмитрий, – обратился он к водителю, – я же вижу, что тебе хочется.

– Спасибо, Владлен Михайлович, – откликнулся тот, с удовольствием закуривая. Казавшийся в предрассветных сумерках совсем белым сигаретный дым струйкой потек в открытое окно.

Шуруп взял у водителя пачку и тоже закурил, старательно отгоняя мысль о лежавших в багажнике ящиках. Рука его невольно скользнула за отворот светлого летнего пиджака и коснулась рукояти пистолета. Шуруп с неудовольствием подумал о том, что ему еще долго придется париться в пиджаке – всю дорогу, да такую, черт бы ее побрал, неблизкую… Конечно, в автобусе кондиционер, но пекло стоит просто адское, а под маечкой «ТТ» никак не спрячешь.

Они успели выкурить по две сигареты, прежде чем из-за угла неторопливо, как океанский лайнер, вывернул двухэтажный туристский автобус. Сияя разноцветными лампочками, поблескивая серебристо-голубыми бортами и тонированными стеклами окон, автобус медленно прокатился мимо джипа и остановился рядом, шумно вздохнув пневматическими тормозами и сверкнув рубиновыми огнями стоп-сигналов.

– Ноги повыдираю, – сквозь зубы процедил Шуруп, с ненавистью глядя в высоченную разрисованную корму, заслонившую обзор.

– Спокойнее, Павел, – подал голос Владлен Михайлович. – Побереги нервы, они тебе еще пригодятся. Подгоняй машину, Дмитрий.

Водитель поспешно запустил двигатель и подъехал вплотную к борту автобуса. Владлен Михайлович неторопливо, с большим достоинством выбрался из машины и принялся набивать трубку, наблюдая, как из автобуса выходят оба водителя. Вид у водителей был виновато-испуганный, и Шуруп, глядя на них, испытал приступ острого злорадства. Профессиональных водителей он терпеть не мог за их кастовое высокомерие и теперь, видя, как они неловко мнутся под холодным взглядом хозяина, от души наслаждался затруднительностью их положения.

– Доброе утро, – сказал водителям Владлен Михайлович, разминая табак в трубке большим пальцем. – Вы опоздали, – он бросил быстрый взгляд на часы, – на восемьдесят три минуты. Полагаю, что вы не очень дорожите своей работой.

– Владлен Михайлович, – заныл тот водитель, что был постарше, – кто же мог предвидеть, что на заправке солярки не окажется? Должны же мы были заправиться!

– Это ваши проблемы. Довольно разговоров, мы и так задержались.

Грузите ящики.

Поговорим, когда вернетесь. Но имейте в виду, я вами очень недоволен.

– Эх… – начал было старший водитель, но Владлен Михайлович удивленно приподнял брови, Шуруп угрожающе подался вперед, и он, проглотив свои оправдания, бросился открывать багажный отсек.

Молчаливый Дмитрий распахнул заднюю дверь джипа, ухватился за ручку верхнего ящика и дернул его на себя. Шуруп подхватил ящик с другой стороны, и, покряхтывая от натуги, они поволокли ящик к автобусу. Водители автобуса немедленно взяли следующий ящик и потащили его следом. Ящики действительно были тяжелыми, и Шуруп снова подумал, что внутри наверняка оружие. Раньше, насколько было известно Шурупу, Владлен Михайлович оружием не промышлял, и такая перемена не очень нравилась большеголовому охраннику, но Шуруп предпочитал помалкивать, совершенно справедливо полагая, что это не его дело.

Когда водители, пыхтя, волокли последний ящик к автобусу, случилось то, что и должно было случиться в такое вот бестолковое утро: прямо перед ними возник словно из-под земли мент в чине старшего лейтенанта. Судя по его засаленному виду и неизменной ментовской папке под мышкой, это был местный участковый. Лицо его выражало довольство, и его можно было понять: двухэтажный автобус и навороченный джип, из которого в автобус торопливо перегружали какие-то ящики, наводили на мысль о деньгах, причем немалых, которые только и ждали, чтобы старший лейтенант положил их в карман.

Водители остановились и уставились на мента так, словно увидели привидение. У наблюдавшего за ними Владлена Михайловича мгновенно возникло острое желание пристрелить на месте всех троих. Владевшее им нервное напряжение было так велико, что он чуть было так и не поступил: в конце концов, на карту поставлено слишком многое, и, если бы не эти два идиота с их соляркой, все давно бы закончилось. Вздохнув, он раскурил потухшую трубку и снова вылез из машины.

– Что грузим? – поинтересовался старший лейтенант.

– Так.., ящики, – пробормотал старший водитель.

Краем глаза Владлен Михайлович увидел бледное, напряженное лицо Шурупа и его правую руку, которая медленно, как во сне, скользнула к отвороту пиджака. Владлен Михайлович едва заметно покачал головой и ускорил шаг, приближаясь к милиционеру, который старательно делал вид, что не замечает его, полностью сосредоточившись на водителях, все еще державших на весу тяжеленный ящик.

– А в ящиках что? – спросил старший лейтенант.

Он отлично видел приближавшегося к нему солидного мужчину в белой рубашке с короткими рукавами и в дорогом галстуке. Судя по всему, хозяином груза являлся именно он и именно в его кармане лежали доллары, которые должны были перекочевать в карман старшего лейтенанта. День начинался весьма удачно, и старший лейтенант Кострецов с трудом сдерживал довольную улыбку: криминал налицо, и если этот тип в галстуке хочет закончить дело миром, ему придется расстаться с кругленькой суммой.

– Что в ящиках? – повторил Кострецов, по-прежнему старательно не замечая Владлена Михайловича.

– В ящиках? – переспросил водитель. – Да кто их знает, ящики эти. Ребята попросили попутный груз подкинуть. А нам что? Нам не жалко.

– Открывай, – потребовал Кострецов, уже чувствуя, как шевелятся в кармане шероховатые зеленые бумажки.

– Э-э-э.., лейтенант, – окликнул его Владлен Михайлович.

– Старший лейтенант Кострецов, – не оборачиваясь, представился Кострецов, сделав ударение на слове «старший».

– Прошу прощения, – сказал Владлен Михайлович. Он терпеливо обошел старшего лейтенанта и остановился между ним и ящиком. – Разумеется, старший лейтенант. Здесь просто темновато, и я не заметил… В чем, собственно, дело? Ящики принадлежат мне, в них находятся мои личные вещи.

– Я намерен досмотреть содержимое ящиков, – заявил Кострецов, демонстративно кладя одну руку на кобуру, а другую на рацию. – Откройте крышку.

– Послушайте, старший лейтенант, – сказал Владлен Михайлович. – Уверяю вас, вы только зря потратите время. А ведь время дорого. Очень дорого, – с нажимом повторил он, извлекая из заднего кармана брюк портмоне и зачем-то окидывая взглядом окрестные дома.

Участковый тоже огляделся. В двух или трех окнах горел свет, но микрорайон еще спал. Кострецов снова поздравил себя с тем, что так удачно заночевал у самогонщицы Мостовской и вышел из ее квартиры ни свет ни заря. Ночуй он дома, ему нипочем не привалило бы такое везение. Старший лейтенант без особой нужды поправил фуражку, поиграл ремнем рации и неторопливо закурил, косясь на портмоне в руках Владлена Михайловича.

– Значит, личное имущество? – с сомнением переспросил он, выпуская дым из уголка рта.

– Исключительно, – подтвердил Владлен Михайлович и словно невзначай выставил из портмоне уголок стодолларовой купюры. Щека его вдруг начала дергаться от нервного тика, и он прижал ее ладонью.

Водители, уставшие держать ящик на весу, начали потихоньку дрейфовать с ним в сторону автобуса.

– Стоять, – лениво сказал им Кострецов. Он чувствовал себя хозяином положения. – Поставьте на землю.

Водители послушно опустили ящик на асфальт и с облегчением распрямились, потирая затекшие руки. Личный шофер Владлена Михайловича словно бы невзначай подошел поближе. По-прежнему бледный и напряженный Шуруп тоже незаметно приблизился к ящику с другой стороны.

– Товарищ старший лейтенант, – все еще придерживая ладонью дергающуюся щеку, в своей обычной вежливой манере заговорил Владлен Михайлович, – друг мой, не надо нервничать. Примите это в знак моего глубочайшего уважения.

Кострецов небрежно затолкал стодолларовую банкноту в карман форменных брюк. Водители наклонились как по команде и ухватились за ручки ящика. Оба чувствовали, что сегодняшняя задержка на заправке выйдет им боком.

– Стоять, – повторил Кострецов. Теперь, когда деньги лежали у него в кармане, ему хотелось покуражиться, и, кроме того, ему казалось, что из этого типа в галстуке можно свободно вытянуть еще долларов двести, а то и все триста. «По сто баксов за ящик – это будет в самый раз», – подумал Кострецов. – Крышку поднимите, – потребовал он.

Шуруп и Дмитрий переглянулись. Водитель джипа посмотрел на хозяина. Владлен Михайлович кивнул, и в следующую секунду в сереньком предрассветном свете тускло блеснуло лезвие ножа.

– Ах! – только и успел воскликнуть Кострецов и медленно опустился на колени, прижав обе ладони к правому боку. Его фуражка свалилась с головы и легла на асфальт кверху околышем, так что участковый сделался похожим на нищего, просящего подаяние.

Дмитрий снова замахнулся ножом, но Владлен Михайлович остановил его коротким жестом руки.

– Вы! – надвинулся он на водителей автобуса. – Все неприятности из-за вас, господа, так что и расхлебывать придется вам.

Шуруп нервно протянул старшему водителю тяжелую монтировку. Водитель дико посмотрел на увесистый железный прут. Лицо его побелело, губы затряслись.

– Давай, давай, козел, – подстегивал его Шуруп, – пока я тебя этой хреновиной не перекрестил.

Честно говоря, руки чешутся. Действуй, если жить хочешь.

– Быстрее, – нетерпеливо сказал Владлен Михайлович, – светает.

Водитель дрожащей рукой взял монтировку и занес ее над головой Кострецова.

– Не надо, – прошептал старший лейтенант, липкой от крови рукой шаря по застежке кобуры.

Водитель заметил этот жест, окончательно испугался и с хрустом опустил монтировку на темя участкового. Кострецов тяжело упал лицом в асфальт.

Шуруп отобрал у водителя монтировку и передал ее второму виновнику происшествия.

– Быстрее, сука, – прошипел он, – кончай его.

– Да я не против, – спокойно ответил второй водитель и трижды быстро и очень сильно ударил Кострецова по голове. После первого же удара тело участкового подпрыгнуло и больше не шевелилось.

Старший водитель отвернулся, и его шумно вырвало на асфальт.

– Фу, паскуда, – скривился Шуруп. – Ящик хватай, козел, потом доблюешь.

Водители поволокли тяжелый ящик, а Шуруп с Дмитрием подхватили тело участкового и затолкали его в кусты.

Владлен Михайлович снова раскурил свою трубку и внимательно осмотрелся. Похоже свидетелей убийства не было. Все произошло между высоким бортом автобуса и полосой декоративного кустарника, так что имелась надежда на то, что в этот ранний час их никто не заметил. Позади него негромко хлопнула, закрываясь, крышка багажного отсека, и он услышал, как Шуруп что-то втолковывает старшему из водителей автобуса.

«Бесполезно, – подумал Владлен Михайлович, глубоко затягиваясь трубкой. – Этот дурак расколется на первом же допросе, а то и вовсе побежит звонить ментам из ближайшего телефона-автомата.»

– Павел, – негромко окликнул он Шурупа. – Поедешь с ними, – сказал он, когда Шуруп прибежал. – Глаз не спускай с этого.., ну, ты понял. А где-нибудь по дороге…

Шуруп понимающе кивнул. «Вот отморозок, – подумал Владлен Михайлович. – Ему человека убить все равно что помочиться. Впрочем, за это я его и терплю.»

– Лучше будет, если это сделает его приятель, – добавил он, и Шуруп снова кивнул. – Алексей подсядет к вам вместе со всеми. За груз отвечаете головой. Все, вперед, люди ждут.

– Ха, – сказал Шуруп, все еще возбужденный после недавнего убийства, – люди…

Спорить он, однако, не стал, и через несколько секунд тяжелый туристский автобус и черный японский джип разъехались в разных направлениях, оставив участкового инспектора милиции Кострецова лежать в кустах и дожидаться дворников. Стодолларовая купюра лежала теперь в кармане у Шурупа, который, развалясь, сидел на переднем сиденье автобуса и курил сигарету, небрежно стряхивая пепел прямо себе под ноги.

* * *

За неделю до того, как старший лейтенант Кострецов отдал богу свою не слишком праведную душу, Сергей Дорогин проснулся рано утром и понял, что день снова будет душным.

Был всего восьмой час утра, но солнце, пробивавшееся сквозь плотно закрытые жалюзи, уже успело сильно нагреть воздух в спальне. Яростные солнечные блики дрожали на планках жалюзи, и пол, на который Сергей опустил ногу, вставая, неожиданно обжег босую ступню.

Все окна в доме были плотно закрыты, но запах дыма в последние дни сделался вездесущим, и никакого спасения от него не было: вокруг Москвы горели леса, каждый день возникали все новые очаги пожаров, то тут, то там вставали дымные столбы. Старик Пантелеич, глядя на эти столбы, вполголоса матерился и трижды в день появлялся на лужайке перед домом, поливая траву из шланга, как будто это бессмысленное действо могло что-то изменить. Дорогин порой тоже испытывал беспокойство, наблюдая за тем, как далекий горизонт затягивается дымной мутью: время от времени ему начинало казаться, что огонь может добраться до его дома. Это была, конечно, чепуха, но побороть беспокойство было трудно.

«Надо же, – подумал Сергей. – Как быстро привыкаешь называть окружающие тебя вещи своими: мой дом, мой гараж, моя постель… Как будто и не было никогда на свете доктора Рычагова, который построил этот дом и поставил именно на это место вот эту самую кровать. Кровать, в которую мы каждый вечер ложимся вдвоем – я и та самая женщина, которая делила эту постель с Рычаговым. Ревновать к мертвецу бессмысленно, но, раз уж я об этом подумал, то где, интересно знать, моя женщина?»

Он натянул мятые шорты (надеть на себя что-то еще казалось просто немыслимым из-за жары) и спустился на кухню.

Тамара была здесь. Она боком сидела у стола и пила кофе медленными глотками, глядя в окно, за которым знойным маревом наливался очередной день. Сергею показалось, что она в дурном настроении, но когда Тамара, услышав его шаги на лестнице, оглянулась, он увидел на ее лице всегдашнюю улыбку.

– Проснулся? – спросила она.

– Даже не знаю, что тебе сказать, – ответил Дорогин. – Когда я просыпаюсь и вижу тебя, мне кажется, что я все еще сплю.

– Лгунишка, – рассмеялась Тамара. – Подмосковный Пиноккио. У тебя вырастет огромный нос.

– И ты меня сразу же разлюбишь, – подхватил Сергей.

– Ничего подобного. Я отведу тебя в клинику, и там тебе по знакомству отрежут лишние сантиметры, чтобы ты мог обманывать меня дальше. У тебя это здорово получается.

Дорогин подошел к зеркалу и придирчиво изучил свой нос. Нос был как нос, и он с удовлетворением сообщил об этом Тамаре.

– Между прочим, – сказала она, – я недавно слышала, что вранье на самом деле способствует увеличению носа. Говорят, когда человек при разговоре все время теребит нос, это верный признак того, что он врет.

– Хорошо бы, кабы так, – потягиваясь, ответил Сергей. – Но я, к сожалению, знаю множество людей, которые врут напропалую и при этом не испытывают никакого дискомфорта, не говоря уже о том, чтобы дергать себя за нос.

– Например?

– А ты включи телевизор, особенно когда показывают новости. Там этих примеров сколько хочешь.

Он налил себе кофе и уселся рядом с Тамарой. Кофе слегка попахивал дымом, и Сергею вдруг расхотелось его пить. Сделав пару глотков, он отодвинул чашку. Тамара по-прежнему молча смотрела в окно. Дорогин вдруг ощутил неловкость и потребность что-то сказать, как будто от его слов могла уменьшиться жара.

– По лесу бы побродить, – задумчиво произнесла Тамара. – Ягод пособирать, грибов…

– Грибы – это еще куда ни шло, – откликнулся Сергей, – а ягоды я собирать не люблю.

– Как и все мужчины. Вы только варенье есть любите.

– Это да. Да какие сейчас ягоды? Жара, сушь, огонь… Слушай, а поехали к морю! Там тоже жарко, зато там столько воды!

– А главное, никаких ягод, – иронически добавила Тамара. Она вздохнула и положила подбородок на ладони. – А знаешь, я вдруг вспомнила, как отец впервые повез меня к морю. Мы поехали поездом, с трудом нашли себе квартиру… Денег было мало, да и сервис тогда был, сам знаешь, какой… А запомнилось почему-то на всю жизнь.

– А где вы были? – с интересом спросил Сергей.

Ему действительно было интересно: Тамара редко говорила о своем прошлом.

– В Одессе.

Дорогин припомнил Одессу: старинные дома с осыпающейся лепниной, тенистые улицы, дворы-колодцы, бронзовый Дюк – какой-то совсем не такой, как по телевизору, – знаменитый Оперный театр, а позади всего этого – море, огромный ласковый зверь с сине-зеленой лоснящейся шкурой…

– А что, – сказал он, – это идея. Полетим самолетом?

Некоторое время Тамара молча смотрела на него, слегка нахмурив тонкие брови, словно ей задали невесть какой сложный вопрос, ответ на который требовал долгого и серьезного раздумья. Ей вдруг пришло в голову, что все это странно и удивительно от начала и до конца: и сам Дорогин, и обстоятельства, при которых они сошлись, и все, что случилось с ними потом. Конечно, было время, когда она была уверена, что рождена для удивительной, наполненной событиями, очень значительной судьбы и совершенно необыкновенной любви. С годами это ощущение ослабло и наконец пропало вовсе, и вот тогда словно по волшебству в ее жизни возник Дорогин. И все стало так, как ей представлялось когда-то, и одновременно совсем не так: оказалось, что интересная судьба похожа на жизнь вблизи действующего вулкана. «Вот пожалуйста, – подумала она. – Начали с ягод, а закончили Одессой. Этот человек похож на арабского джинна: сплошные чудеса пополам с неприятностями. Бьюсь об заклад: если мы полетим на самолете, самолет непременно утонят в Турцию.»

– А что ты будешь делать с террористами? – спросила она наконец.

Теперь настала очередь Сергея молчать и хмурить брови в попытках сообразить, что она имела в виду. Поняв, он расхохотался, опасно откинувшись назад и чуть не потеряв равновесие. Какое-то время Тамаре удавалось сохранять серьезное выражение лица, но в конце концов и она, не выдержав, прыснула в кулак. Сергей Дорогин смеялся редко, но, когда это происходило, невозможно было не смеяться вместе с ним.

– Ох, – простонал Сергей, утирая навернувшиеся на глаза слезы. – Уморила, честное слово.

– Не понимаю, что тебя так развеселило, – снова принимая серьезный и даже надменный вид, сказала Тамара. – Между прочим, девяносто процентов женщин на моем месте обиделись бы.

– Так уж и девяносто!

– Даже девяносто пять.

– Я очень рад, что ты не относишься к их числу, – серьезно сказал Сергей.

– Лгунишка, – повторила Тамара.

– Но ты же меня прощаешь?

– Это у меня профессиональное, – вздохнула она. – Медсестры привыкли снисходительно относиться к выходкам больных. А ты как-никак мой пациент.

– Вот именно. Имейте в виду, сестра: больной остро нуждается в морских купаниях. Это ваш священный долг – сопровождать умирающего к месту принятия процедур. Вспомните клятву Гиппократа.

– Я насыплю тебе соли в ванну, – смеясь, сказала Тамара.

– Хорошо, что не на хвост, – пробормотал Дорогин. – Какая щедрость! И после этого она будет говорить, что я ее пациент.

– Просто ты не единственный мой пациент, – напомнила Тамара. – На завтра в клинике запланированы три операции, на послезавтра – еще две…

Дорогин свирепо заскрежетал зубами.

– Решено, – сказал он. – Намажу лицо гуталином и пойду в твою клинику. Молилась ли ты на ночь, Дездемона? – произнес он замогильным голосом. – Все твои симулянты разбегутся, кто куда, и ты будешь наконец свободна. Неужели ты еще не соскучилась по свободе?

– Свобода – это осознанная необходимость, – торжественно процитировала Тамара. – Незачем душить моих пациентов. Все равно через неделю я ухожу в отпуск.

– Что ж, пусть живут, – согласился Сергей. – Так я закажу билеты?

– Только не на самолет, – сказала Тамара. – Надоело. Совершенно не успеваешь ощутить дорогу.

– Машина? – с сомнением переспросил Сергей.

– Ни в коем случае. Я хочу, чтобы ты тоже отдохнул.

– Поезд?

– Фи. Жарко, душно, грязно, и обязательно пахнет чьими-нибудь носками.

– Вот уж, действительно, «фи». Пешком, что ли, пойдем?

– Заманчиво, но, боюсь, отпуска не хватит. Как насчет автобуса? Я вчера слышала по радио рекламу…

Дорогин задумался, почесал затылок и закурил.

– Послушай, – осторожно сказал он, – а ты, часом, не беременна?

– Что за странная фантазия? – удивилась Тамара.

– Говорят, беременные все с причудами. Надо же: автобус…

– Негодяй, – сказала Тамара. – Посмотри на себя: сидишь на кухне в мятых трусах, куришь натощак и издеваешься над женщиной.

– Это шорты, – обиделся Дорогин.

– Ах да, извини… Тогда конечно. Можешь продолжать издеваться.

Сергей рассмеялся, поцеловал ее в щеку и вышел из кухни. Он надел старые кроссовки, нахлобучил на голову потемневшую от пота кепку с длинным козырьком и вышел во двор. Жара навалилась на него, как тонна раскаленного угля. Несмотря на ранний час, солнце жгло немилосердно, и трава на лужайке выглядела несвежей вопреки стараниям неугомонного Пантелеича. Сергей открыл ворота и начал пробежку. Бежать было трудно, в воздухе, казалось, совсем не осталось кислорода, слабый, но настойчивый запах дыма забивал ноздри, и Дорогин быстро вспотел. Подошвы разбитых кроссовок мягко шлепали по пыльной обочине, мимо неторопливо проплывал источающий запахи сосновой смолы и хвои лес, жужжали насекомые. Несколько привлеченных запахом пота слепней увязались за Дорогиным. Одного он звонко прихлопнул на голой груди, остальные, покружив, отстали.

На шоссе уже царило оживление. Проезжающие автомобили с шумом раздвигали плотный, перегретый воздух, и он обдавал бегущего по обочине человека тугими горячими волнами. Сергей снова подумал, как было бы здорово, если бы в конце маршрута его ждало море. Еще ему невольно подумалось, что человек все-таки ужасно неприспособленное для жизни создание: летом ему жарко, зимой холодно, в дождь сыро, и без дождя тоже плохо… «Как будто нас завезли с какой-то другой планеты, – подумал он. – Ох, не зря многие критикуют старика Дарвина. Вряд ли природа могла по собственному почину создать такой несуразный биологический вид, как мы…»

Возвращаясь, он встретил Пантелеича, который как раз подъезжал к воротам на своем обшарпанном велосипеде. На старике была выгоревшая почти добела солдатская рубаха, ветхие, но чистые серые брюки и неизменные рабочие ботинки. Правая штанина была прихвачена бельевой прищепкой, чтобы не попадала в цепь, а плешивую макушку прикрывала старенькая мятая кепка со сломанным козырьком. В корзине, укрепленной на багажнике велосипеда, как всегда, красовалась трехлитровая банка с молоком и аккуратно завернутый в газету брусок – то ли масло, то ли творог. Увидев Дорогина, старик притормозил и лихо, по-молодому на ходу соскочил с велосипеда.

– Здорово, Муму, – как всегда, солидно и обстоятельно сказал старик. – Все бегаешь? Небось от старости хочешь убежать?

– Оно бы и неплохо, – ответил Сергей, пожимая плоскую и твердую, как дубовая доска, ладонь Пантелеича, – да разве от нее убежишь?

– Не убежишь, это факт, – вздохнув, согласился старик. – Уж это ты мне можешь не рассказывать. Я от нее, проклятой, даже на велосипеде уехать не могу.

– Ты зачем приехал, Пантелеич? – спросил Дорогин. – Работы во дворе никакой. Сидел бы себе на скамеечке, чего по жаре мотаться?

– А чего на ней высидишь, на скамеечке, окромя геморроя? – откликнулся старик, заводя велосипед во двор и прислоняя его к стене сарая. – От старости конечно не убежишь, но ведь она, стерва проклятая, только и ждет, чтобы ты шевелиться перестал.

Сядешь, мхом обрастешь, вот тут она на тебя и навалится. В момент прожует и косточек не выплюнет.

И потом, молочка я вам привез, маслица свежего. Корова – она и есть корова, ей все едино, сидишь ты или бегаешь, она свое дело знает: с одного конца траву в себя заталкивает, а с другого у ней молоко выходит. Не на землю же его выливать…

Говоря, Пантелеич не стоял на месте. Открыв дверь сарая, он выволок на дорожку аккуратно свернутый и перевязанный алюминиевой проволокой резиновый шланг, неторопливо размотал его и подключил к водоразборному крану. Сергей, на долю которого выпала роль пассивного наблюдателя, открыл вентиль, и из разбрызгивателя на конце шланга ударили в разные стороны тонкие струйки воды. Над газоном встала радуга, перемещавшаяся в такт движениям Пантелеича, то исчезая, то возникая снова. Это было красиво, и некоторое время Сергей просто стоял и смотрел, как Пантелеич медленно передвигается по газону, держа в правой руке маленькую радугу.

– Как ты думаешь, Пантелеич, – сказал он наконец, – огонь сюда не дойдет?

– Нет, – авторитетно заявил старик, – не дойдет. Ветер в другую сторону, и вообще… Не волнуйся, Муму, в этом году погорельцем не будешь. А с чего это ты вдруг забеспокоился?

– Уехать хочу, – признался Дорогин. – Недельку-другую У моря посидеть.

– Так какие проблемы? – пожал плечами старик. – Езжай и ни о чем не думай. За домом я присмотрю, все будет в ажуре.

– Ну спасибо, Пантелеич, – сказал Сергей. – Честно говоря, хотел тебя об этом попросить, да неловко как-то…

– А чего тут неловкого? – удивился старик. – Дело твое молодое, да и мне какое-никакое занятие.

Будь спокоен, сберегу все в лучшем виде, и даже трава на газоне не завянет.

– Далась тебе эта трава, – рассмеялся Сергей.

– Трава – тоже тварь живая, – заметил Пантелеич. – И потом, глазу приятно. И подруге твоей будет где босиком походить. От этого дела все здоровье, а какой интерес по сухой траве ходить? И колется, и некрасиво – никакого, одним словом, удовольствия. Вот вернешься с моря, а у тебя тут муравушка – мягкая, зелененькая, не то что в тамошних степях. Ты меня еще добрым словом помянешь.

– Ну и ладно, – сдался Дорогин. – Значит, договорились?

– Само собой, – старик сдержанно кивнул и хитровато покосился на Сергея. – Может, примем по пять капель по такому случаю? – спросил он, запуская руку в глубокий карман брюк.

– Да мы только через неделю поедем, – ответил Сергей.

– За неделю я засохну, как трава без полива, – заявил Пантелеич.

– Что ж, – с улыбкой сказал Дорогин, – придется тебя опрыскать, раз такое дело. Только не рановато ли?

– Ну, может, и рановато, – покладисто согласился старик, возвращаясь к своему прерванному занятию. – Можно и подождать чуток.

Глава 2

Дорогин присел на корточки за верстаком и, отвалив в сторону хлам, поднял тяжелую крышку, закрывавшую закопанный в углу гаража стеклянный цилиндр. На глаз денег здесь было столько же, сколько и вначале. Сколько бы ни тратил Дорогин, их количество словно бы не уменьшалось. По сравнению с начальной суммой все его траты были мизерными, и он невольно вспомнил мучения завладевшего миллионом Остапа Бендера. Впрочем, сын турецкоподданного был натурой артистической и хотел, чтобы жизнь его была похожа на фейерверк. Дорогин же, в отличие от него, давно перерос подобные мечты.

Говоря по совести, он уже не первый год пытался понять, что ему делать дальше – с собой, со своей жизнью, с этими деньгами, наконец.

Присев на ящик с инструментом, он задумчиво закурил, глядя на открытый тайник, в глубине которого грудой лежали пачки долларов. Здесь были миллионы, но это зрелище, способное свести с ума кого угодно, не возбуждало в Сергее Дорогине никаких эмоций, кроме равнодушного недоумения: ну и что? Он был гораздо счастливее в своей предыдущей жизни, где не было этих денег, но была семья, любимое дело и мечты. Ему подумалось, что такие мысли не совсем честны по отношению к Тамаре: она вовсе не заслуживала того, чтобы даже мысленно быть отодвинутой на второй план, но так уж распорядилась судьба, разделившая жизнь Сергея Дорогина на две неравные половины – прежняя жизнь и нынешнее загробное существование человека-невидимки.

С улицы донесся голос Тамары, которая звала его.

Видимо, пришло такси. Дорогин вздрогнул, возвращаясь к действительности, растоптал окурок, и, небрежно затолкав в карман две пачки, закрыл тайник.

Он так и не показал Тамаре, где спрятаны деньги: во-первых, она наотрез отказывалась от этого, а во-вторых, меньше знаешь – лучше спишь.

Выйдя из гаража, он увидел на подъездной дорожке яично-желтую «Волгу» с включенными фарами. Было еще очень рано, небо на востоке только начало светлеть, приобретая розоватый оттенок, и фигура копошившегося у открытого багажника водителя такси смутным силуэтом выделялась на светлом фоне забора. Поодаль неторопливо разгорался и снова затухал красновато-оранжевый огонек сигареты:

Пантелеич, явившийся проводить Дорогина в путешествие, стоял в сторонке, чтобы не путаться под ногами, и задумчиво покуривал, наблюдая за тем, как водитель загружает в багажник дорожную сумку.

Сергей подошел к нему.

– Ну, Пантелеич, счастливо оставаться. Не хулигань здесь.

– Да какой из меня теперь хулиган, – давя окурок заскорузлыми от многолетней работы пальцами, ответил старик. – Разве что пару молодух приведу в твои апартаменты, да и то вряд ли. У моей старухи на эти дела нюх почище, чем у милицейской овчарки.

Враз охоту отобьет, так что будь спокоен.

Они посмеялись, и Сергей в который уже раз с удивлением поймал себя на том, что воспринимает этого старика как лучшего своего друга. От Пантелеича исходила спокойная мудрость и уверенность в том, что все на свете делается к лучшему. Он не задавался глобальными вопросами и не искал смысла жизни, а просто жил, как умел, стараясь оставаться в ладу со своей совестью, и Дорогину все чаще приходило в голову, что это, возможно, и есть наиболее правильный образ жизни, «Другое дело, – с затаенным вздохом подумал Сергей, – что мне он, пожалуй, уже недоступен. Хотя неизвестно, как я буду вести себя, когда достигну пенсионного возраста…»

Он попытался представить себе это, но у него ничего не вышло – скорее всего просто потому, что он давно уже не пытался заглядывать вперед дальше чем на пару дней. Пожав Пантелеичу руку, он уселся в машину, где его уже ждала Тамара. Водитель захлопнул багажник и сел за руль. Машина тронулась.

Пантелеич помахал ей вслед, запер ворота и, вздохнув, вынул из кармана мятую пачку «Примы». Он уже начал скучать, и это было странно: сроду ему не приходилось состоять в приятельских отношениях с людьми, на которых он работал. Да и какая это работа! Тут подправил, там подбил, здесь подмел – так, видимость одна… Зато денег Муму дает не скупясь, даже больше, чем покойный Рычагов, земля ему пухом. Пантелеич подумал, что деньги эти, пожалуй, только мешают их приятельским отношениям, но, когда Дорогин дает, отказаться невозможно: такой уж он человек, что спорить с ним трудно.

– Будь спокоен, – повторил Пантелеич, обращаясь к закрытым воротам, – все будет в полном ажуре.

…Таксист им попался неразговорчивый: не то еще как следует не проснулся, не то устал под конец смены. На заднем сиденье было тепло и уютно, вездесущий запах дыма здесь почти не ощущался, мягко светилась приборная панель, и Тамара незаметно для себя задремала, положив голову Сергею на плечо.

Просыпаясь от толчков, она ощущала под своей щекой надежную округлость плеча и снова проваливалась в сон, всякий раз успевая подумать, как здорово все получилось – и отпуск, и эта поездка к морю. То, что они ехали туристским автобусом в Одессу, которая никогда не могла похвастать ни роскошными пляжами, ни фешенебельными отелями, было просто капризом, минутной прихотью, превратившейся в реальность, стоило лишь высказать ее вслух. Все это опять напомнило ей арабскую сказку, в которой богатый и могущественный калиф путешествовал инкогнито. Тамара улыбнулась сквозь сон и потерлась щекой о плечо Дорогина.

Она проснулась окончательно только на окраине Москвы и посмотрела сквозь пыльное боковое стекло на неторопливо проплывающие мимо знакомые улицы, на которых понемногу закипала дневная суета.

Пройдет еще какой-нибудь час, и слабый людской поток превратится в бурлящее варево, а потом спальные районы опустеют до вечера, отданные во власть пенсионеров и домохозяек. Светофоры на перекрестках продирали сонные разноцветные глаза, полупустые троллейбусы лихо завывали на перегонах, по газонам бродили собаки, волоча за собой хозяев, – в Москве было утро. Несколькими километрами южнее того места, на котором находилось сейчас яично-желтое такси, неутомимый и пронырливый фокстерьер Кузя отыскал в кустах труп старшего лейтенанта Кострецова, о чем оповестил своего хозяина, пенсионера Гаврилова. К тому моменту, когда Дорогин и Тамара Солодкина добрались до места отправки автобуса, пенсионер Гаврилов уже отыскал исправный телефон-автомат и набрал 02 в то самое мгновение, когда Сергей подхватил выставленную таксистом из багажника сумку и двинулся к волнующейся неподалеку группе людей.

В этих людях, топтавшихся на замусоренной платформе пригородной автостанции, только слепой не узнал бы туристов, готовящихся к путешествию. Пестро одетая толпа, с бдительностью наседок оберегающая свои сумки, чемоданы и расползающихся как тараканы детишек, вызвала у Дорогина улыбку. Уже очень давно ему не приходилось путешествовать подобным образом, и теперь он находил это довольно забавным, тем более что автобус, как и следовало ожидать, почему-то опаздывал. Отдыхающие возбужденно переговаривались, кто-то громко возмущался.

Дорогин посмотрел на часы. Он, как всегда, точно рассчитал время: до оговоренного момента отправления оставалось чуть меньше десяти минут, а ничего похожего на обещанный ему в туристическом агентстве «комфортабельный транспорт» поблизости не просматривалось. Здесь стояло несколько «икарусов» и ЛиАЗов, поодаль потная и агрессивная толпа дачников с ведрами и граблями наперевес штурмовала потрепанный ЛАЗ с темными от многодневной пыли бортами. Все это было не то, и Дорогин, поставив сумку на землю, неторопливо закурил, разглядывая своих попутчиков. Народ здесь, судя по виду, собрался небогатый: мелкие служащие, работяги, несколько теток, от которых за версту несло народным образованием и которые уже успели сбиться в отдельную стайку, одна величественная старуха с ярко подмалеванными губами и в огромной пляжной шляпе с искусственными розами, издалека выглядевшей так, словно она валялась в шкафу с одна тысяча девятьсот двадцатого года. Это была публика, которая покупает дешевые туры и еще не утратила способности получать удовольствие от таких простых вещей, как солнце, море, дешевые фрукты и молодое домашнее вино.

Сергей представил себе наробразовских теток, принявших на грудь по литру виноградного вина и отплясывающих на танцплощадке под бормотание группы «Руки вверх», и ему стало весело.

– Чему ты улыбаешься? – спросила Тамара.

– Не знаю, – пожал плечами Дорогин. – Представил себе вечер отдыха в пансионате.

Тамара проследила за направлением его взгляда, заметила группку учительниц и, вообразив, по всей видимости, сходную картину, хихикнула в кулак.

– Ну вот, – с шутливым укором сказал Сергей, – сама все придумала, а теперь фыркаешь.

– Чудак, – улыбнувшись, ответила Тамара, – мне просто хорошо.

– Ну тогда и мне хорошо, – заявил Дорогин. – Вот только автобус задерживается.

– А какая же без этого поездка?

– И то верно.

Сергей снова посмотрел на часы. По времени пора было отправляться, но ни автобуса, ни представителей турагентства на горизонте не было. Дети, которым надоело слоняться вокруг чемоданов, принялись с гиканьем носиться по автостанции, давая выход своей энергии. Дорогин с невольным сочувствием наблюдал за родителями, на лицах которых было отчетливо написано предвкушение всех прелестей предстоящего путешествия. Какой-то пацан лет восьми уже принялся занудливо канючить, требуя кока-колы и наотрез отказываясь от домашнего компота. Старуха в пляжной шляпе вдруг извлекла откуда-то папиросу с длинным мундштуком, постучала ею о ноготь большого пальца, вытряхивая крошки табака, и с величественным видом закурила, щелкнув изящной зажигалкой. Папиросу она держала в углу рта, сильно щуря при этом левый глаз, так что казалось, будто она целится из пистолета. В ее прицельном взгляде, брошенном на занудливого любителя кока-колы, Дорогин без труда прочел неодобрение, адресованное не столько мальчишке, сколько его родителям. Со старухой трудно было не согласиться.

Немного поодаль, неприкрыто сторонясь этой пестрой толпы, небрежно привалившись задом к металлической трубе ограждения, покуривал молодой человек в светлых джинсах и белой рубашке. Несмотря на летний наряд и фигуру пляжного атлета, которую не могла скрыть даже просторная рубашка, вид у молодого человека был совершенно не курортный. Некоторое время Дорогин разглядывал его, пытаясь понять, что именно кажется ему несообразным в этой вполне заурядной фигуре, и в конце концов до него дошло: молодой человек выглядел совсем не так, как должен выглядеть отпускник, с трудом отжалевший некоторую сумму на дешевый тур. Сергею немедленно подумалось, что и они с Тамарой должны точно так же выделяться из остальной компании, и он не ошибся: пляжный атлет вдруг приподнял солнцезащитные очки и окинул их внимательным взглядом, немного дольше, чем того требовало простое любопытство, задержав его на стройных ногах Тамары.

– Ну вот, – негромко сказал Сергей, когда молодой человек отвернулся, – у меня уже появился соперник.

– Не волнуйся, – ответила Тамара, тоже заметившая пляжного атлета, – он не в моем вкусе.

– Чем же он тебе не потрафил? – полушутливо поинтересовался Дорогин.

– Да всем подряд, – сказала Тамара. – Не люблю качков. Они мне напоминают мясной прилавок на базаре – сплошная говядина. И потом, взгляд у него… Насмотрелась я на эти рожи, когда Рычагов бандитов штопал.

– С чего ты взяла, что он бандит?

– Да ты посмотри на него! На нем же все большими буквами написано: кто он, что он, чем занимается и на что живет. Не понимаю, что он здесь делает?

– А он не понимает, что мы здесь делаем. Могут у человека быть странные фантазии?

– Так то ж у человека…

Сергей еще раз внимательно оглядел плечистого брюнета, стараясь не слишком пялиться, чтобы не показаться невежливым. Никаких особенных патологий, указывающих на криминальные наклонности, он в нем не усмотрел, но решил, что Тамаре виднее: женщины такие вещи просто чуют, в то время как мужчинам необходимы свидетельства, доказательства и умозаключения. Атлет был как атлет: рост под метр девяносто, широченные плечи, могучие бицепсы, выпуклая грудь, красивое, но какое-то малоподвижное лицо, глаза закрыты темными очками, но и так ясно, что карие, одет с иголочки, явно не с дешевой распродажи, а из бутика, у ног – полупустая спортивная сумка, в нагрудном кармане пачка сигарет, из заднего кармана джинсов с нарочитой небрежностью выглядывает туго набитый кожаный бумажник, – словом, гроза девичьих сердец. Дорогин отвернулся. Возможно, мужик и в самом деле искал острых ощущений или ехал по каким-то своим делам бандит – какая, в сущности, разница?

«Лишь бы под ногами не путался», – равнодушно подумал Сергей, но удовольствие от предстоящего путешествия слегка поблекло: у него было неприятное предчувствие, что этот тип так или иначе все равно станет путаться под ногами. Дорогину очень не понравился оценивающий взгляд, которым пляжный атлет окинул Тамару.

«Эге, – подумал Сергей, – да я, оказывается, становлюсь ревнивцем. Вот уж чего я за собой никогда не замечал!»

Он упрощал: дело вовсе не в ревности, и ему это было отлично известно, просто не хотелось портить себе настроение.

От неприятных раздумий его отвлекла Тамара.

Дернув за рукав, она указала куда-то вправо.

– А вот и автобус, – сказала она.

Дорогин повернул голову и увидел автобус. Серебристо-голубой двухэтажный красавец с тонированными стеклами величественно, как сухопутный «Титаник», выплыл из-за угла и, негромко клокоча мощным двигателем, вкатился на стоянку автостанции.

Толпа отдыхающих взволнованно заколыхалась, подхватывая сумки и на всякий случай ловя за что попало своих проносящихся мимо отпрысков. Сергей автоматически посмотрел на часы. Автобус опоздал на целых полчаса.

– Куда ни шло, – пробормотал он.

Старуха в пляжной шляпе небрежным жестом уронила окурок своей ненормально длинной папиросы в урну, причем у Дорогина сложилось впечатление, что урна словно бы возникла из ничего в тот самый момент, когда в ней возникла необходимость: до этого она была совершенно незаметна, оттертая на задний план монументальной фигурой пожилой дамы. Понаблюдав за этим фокусом, Сергей окончательно преисполнился к ней уважением – к даме, разумеется, а не к урне. Это была именно дама, и назвать ее старухой не поворачивался язык.

– Посмотри, какая прелесть, – сказал он Тамаре, незаметным кивком указывая на объект своих наблюдений.

– Да, – согласилась та, – сейчас такое не часто встречается.

– Что именно? – спросил Сергей.

– Достойная старость.

Дорогин сделал глубокомысленное движение бровями. Тамара, как всегда, нашла наиболее точное определение – ни прибавить, ни отнять. От старухи в шляпе и в самом деле волнами исходило чувство собственного достоинства – не пренебрежительное, но твердое и непоколебимое, основанное не на деньгах и силе, а на железном характере и хорошем воспитании. Это проглядывало даже в том, как она посторонилась, пропуская рванувших к автобусу отпускников. Из багажа при ней была только полосатая пляжная сумка и большой пляжный зонт – тоже полосатый.

Автобус остановился. Из него вышел немолодой водитель, показавшийся Дорогину не то заспанным, не то испуганным, который, протиснувшись сквозь толпу, принялся открывать крышки багажных люков, никак не реагируя на возмущенные реплики и язвительные замечания, градом сыпавшиеся со всех сторон. Второй водитель, молодой и нагловатый, встал в дверях, сдерживая напор желающих захватить места получше. Сергей заметил, что в автобусе сидит еще кто-то, но сквозь темные стекла разглядеть этого человека было трудновато.

Откуда-то сзади набежала кривоногая, сильно накрашенная девица в широченных синих шортах с белыми накладными якорями и с пачкой каких-то бумаг. Судя по всему, это была сопровождающая, которая до сих пор пряталась от народного гнева в здании автостанции. Когда она пробегала мимо, Дорогин уловил исходивший от нее запах пива и мятной жевательной резинки. Он невольно улыбнулся: путешествие начиналось в истинно русских традициях.

Девица взгромоздилась на подножку автобуса, оттерев молодого шофера, попыталась пересчитать своих подопечных по головам, сбилась, попробовала снова, опять запуталась и, махнув рукой, принялась проверять состав группы по списку, выкрикивая фамилии раздраженно-плаксивым голосом. Сергей отметил про себя, что фамилия дамы в пляжной шляпе была Прохорова, а фамилия молодого человека с фигурой пляжного атлета не была упомянута вовсе, хотя он и оказался в автобусе раньше всех, небрежно отодвинув в сторону и девицу со списком, и загораживавшего проход водителя.

В конце концов все разместились, багажные люки захлопнулись, список был зачитан еще раз, девица, обмахиваясь своими бумагами, обессиленно опустилась на сиденье с таким утомленным видом, словно только что разгрузила платформу со щебнем, и автобус тронулся. Свободный водитель немедленно включил видеомагнитофон, под потолком салона засветился экран телевизора, и Чак Норрис немедленно вмазал кому-то по зубам. Сергей Дорогин отвернулся от экрана и стал смотреть в окно, уделяя, впрочем, гораздо больше внимания красиво очерченному профилю Тамары Солодкиной, чем урбанистическому пейзажу, проплывавшему за тонированным стеклом.

* * *

Когда высокая корма туристского автобуса скрылась за поворотом, пожилой темнолицый мужчина с фигурой кадрового военного, сидевший на заднем сиденье большого черного джипа, неторопливо раскурил большую английскую трубку и негромко скомандовал:

– Трогай.

Водитель запустил двигатель, и тяжелый внедорожник, давно утративший свое изначальное предназначение и превратившийся в один из атрибутов богатства и престижа, мягко покатился вдоль улицы.

– Покатили ребятки, – с облегчением сказал водитель.

Хозяин ничего не ответил, но водитель, возивший его не первый год, понимал своего работодателя без слов, и теперь легко уловил в его молчании недовольство. Водителю были известны причины этого недовольства. За собой лично он никакой вины не видел, но попадать под раздачу ему не хотелось, и он тоже замолчал, внимательно следя за дорогой и скрупулезно выполняя правила движения.

– Высадишь меня у метро, – нарушил молчание хозяин. – Машину отгони куда-нибудь за город и брось в лесу. Да отпечатки не забудь стереть!

Вернешься на попутке, возьмешь в гараже «лексус» и приедешь в офис. Думаю, часов до трех обернешься.

– Раньше, – сказал водитель. – Только зачем машину бросать? Нас же не видел никто!

– А ты что же, и опрос свидетелей успел провести? – осведомился хозяин между двумя затяжками, и водитель тут же увял.

– Извините, Владлен Михайлович, – негромко и вежливо, именно так, как любил хозяин, сказал он.

– «Извините», – недовольно проворчал с заднего сиденья Владлен Михайлович. – В нашем деле, Дмитрий, извинения – пустой звук. Все должно быть учтено, предусмотрено и рассчитано до мелочей, и проколы здесь недопустимы. А то, что у нас вышло с этим участковым, – это не прокол, а вообще черт знает что. С самого утра все вверх ногами. Я уже начинаю подумывать, не зря ли я все это затеял.

– Что затеяли-то, Владлен Михайлович? – спросил водитель, чтобы поддержать разговор, и немедленно испугался: вопрос явно был неуместный.

Некоторое время Владлен Михайлович молчал, пыхтя трубкой, и от этого молчания по спине у водителя поползли холодные мурашки. «Рвануть бы от него подальше, – тоскливо подумал он. – Прямо на этом джипе и рвануть… Да что джип! Пешком бы убежал, если бы было куда. Так ведь от него не спрячешься. Из-под земли достанет и обратно закопает, но уже без головы…»

– Есть хорошая английская пословица, – медленно, с расстановкой проговорил Владлен Михайлович. – Любопытство кошку сгубило. Надеюсь, комментировать ее не нужно?

– Нет, – виновато пробормотал водитель.

Спина у него затекла от напряжения, затылок окаменел. За три года работы на Владлена Михайловича он насмотрелся на любопытных «кошек» и «котов» так, что иному хватило бы на три жизни. Бывало всякое, и не всегда причиной несчастья становилось любопытство, но Владлен Михайлович всегда выходил сухим из воды. Хозяин не был ни профессиональным мокрушником, ни уголовным авторитетом, но бизнес, особенно большой бизнес, – вещь жесткая, порой непредсказуемая и весьма опасная. Склонный, как и все водители, к философствованиям, Дмитрий давно пришел к выводу, что телегу бизнеса нужно тащить собственным горбом только на первых порах, а потом она начинает катиться сама, все убыстряя ход и поддавая тебе под зад оглоблями, – только успевай перебирать ногами, чтобы не раздавила. А когда у тебя на пути оказывается препятствие, существует только два приемлемых выхода: его нужно либо перепрыгнуть, либо разнести в клочья, если хватит сил и умения. Владлен Михайлович был чересчур солидным мужчиной для того, чтобы прыгать, и всякий, кто вставал на его пути, очень скоро убеждался, что совершал роковую ошибку.

«Да, – подумал Дмитрий, – подпрыгивать наш Владик не умеет. Зато когда он подает команду, прыгают все вокруг. Попробуй не прыгни…»

– Ну, куда ты едешь? – со сдержанным раздражением спросил сзади Владлен Михайлович, и задумавшийся водитель сильно вздрогнул. – Тормози!

Вот же оно, метро, неужели не видишь?

Дмитрий поспешно свернул к обочине, сильно подрезав шедший в правом ряду «жигуленок». Водитель белой «шестерки» резко затормозил и раздраженно засигналил. Владлен Михайлович сдержанно вздохнул и что-то пробормотал, не вынимая изо рта гнутый мундштук своего роскошного «данхилла».

Дмитрию показалось, что он расслышал слово «кретин», но уточнять ему не хотелось.

Он остановил машину.

– Нет, ты совершенно спятил, – в несвойственной ему манере заявил Владлен Михайлович. – Я же сказал: пропусти эту станцию. Здесь мы привлекли к себе слишком много внимания. Посмотри, сколько зевак. Ну, не стой, пошел вперед!

Совершенно сбитый с толку водитель резко рванул с места и тут же надавил на тормоз, едва не проскочив перекресток на красный свет. Он почувствовал, что ладони у него сделались скользкими и липкими от пота.

– Да что с тобой сегодня? – искренне удивился Владлен Михайлович. – Что ты суетишься, как чайник? Не хватало еще, чтобы гаишники привязались. Высади меня за углом и езжай в аптеку за валерьянкой. И что за день сегодня? – вполголоса закончил он, адресуя вопрос самому себе. – С ума все посходили…

Дмитрий и сам не мог взять в толк, что с ним происходит. Дождавшись зеленого сигнала, он свернул за угол, проехал с полквартала и с облегчением остановился.

– Извините, Владлен Михайлович, – повторил он. – Сам не знаю, что на меня нашло. Мент этот…

– Ничего, – смягчаясь, сказал Владлен Михайлович. – Хуже было бы, если бы ты после этого насвистывал, как наш Павел.

Человек – система сложная. – Он открыл дверцу и опустил на асфальт правую ногу. – Так ты все понял? Имей в виду, что самое позднее через час машина будет числиться в угоне. Так что постарайся по дороге ни во что не влипнуть. Все ясно?

– Ясно, Владлен Михайлович, – понемногу отходя, сказал Дмитрий. – Все будет в полном порядке.

– Я на тебя рассчитываю, – с нажимом произнес Владлен Михайлович и вышел из машины.

Стоя на тротуаре, он проводил взглядом удаляющийся джип.

– Неврастеник, – презрительно пробормотал Владлен Михайлович и неторопливо зашагал в сторону станции метро, которую они недавно миновали.

Через полчаса он уже толкал тяжелую дубовую дверь, которая вела в офис туристического агентства «Москвичка», и вошел в вестибюль. Все здесь дышало старомодной солидностью и кондиционированной прохладой, от которой после уличного пекла по коже сразу побежали мурашки. Скучавший в вестибюле охранник, хотя и не подчинялся Владлену Михайловичу, поспешно поднялся со своего стула и вежливо поздоровался: так уж было здесь заведено, таким уж человеком был владелец и генеральный директор «Москвички», что даже те, кто не знал его вообще или знал только наполовину, испытывали инстинктивное желание встать перед ним навытяжку и разговаривать сдержанно, негромко и почтительно.

В ответ на приветствие охранника Владлен Михайлович без улыбки, но вполне благожелательно кивнул головой и распахнул дверь офиса. Сидевшие за четырьмя компьютерами служащие вскочили как по команде: порядок здесь был военный. Хозяин усадил их жестом руки и без задержек проследовал в свой кабинет, по дороге сделав комплимент пожилой, хорошо ухоженной секретарше. Секретарша была именно такая, какой, по мнению Владлена Михайловича, и должна быть ближайшая помощница руководителя солидной фирмы: знающая, идеально вышколенная, неподкупная и много лет назад выбросившая из головы такие глупости, как секс и пустая болтовня, но в то же время внешне привлекательная.

В свое время ему пришлось потратить немало денег, времени и личного обаяния, чтобы переманить Аглаю Викторовну из одного коммерческого банка. Это было ошибкой – через месяц банк все равно лопнул, а работодатели Аглаи Викторовны испарились, так что деньги, время и силы вполне можно было бы сэкономить, но Владлен Михайлович не жалел о затратах: престиж был дороже.

Аглая Викторовна передала ему бумаги, нуждавшиеся в безотлагательном визировании. Фирма Владлена Михайловича действительно была солидной: помимо разветвленной сети агентств и солидных связей в мире туристического бизнеса, Владлен Михайлович располагал шестью речными прогулочными пароходами и даже одним морским судном, приписанным к Ильичевскому порту. Ему было чем гордиться: в фундаменте его благосостояния не имелось ни гроша партийных денег, и он не без оснований полагал, что заработал капитал своими собственными руками.

Удобно расположившись во вращающемся кресле и мелкими глотками отпивая принесенный секретаршей кофе, Владлен Михайлович невольно посмотрел на свои руки. Да-да, подумал он, вот этими самыми руками… Руки у него были большие, загорелые, с крепкими, словно каменными, пальцами, безволосые и твердые, как дерево. Воспоминания подступили, как мутная вода, и он отогнал их, брезгливо поморщившись. Помнится, добывая начальный капитал, он здорово ободрал костяшки пальцев и весь забрызгался кровавой слизью, – это когда, не сдержавшись, врезал тому недоумку по зубам…

Допив кофе, он быстро разделался с бумагами и взялся за телефон. Набрав номер, он некоторое время внимательно вслушивался в тембр гудков, пытаясь определить, не подслушивает ли его секретарша.

Вообще-то, таких грехов за Аглаей Викторовной не водилось, а если бы водились, то она осталась бы на своем месте ровно на такое время, какое необходимо, чтобы собрать вещи, но береженого, как известно, Бог бережет, и Владлен Михайлович не упускал случая подстраховаться.

Характерное эхо, обычно выдающее любителей послушать чужие разговоры по параллельному телефону, в трубке отсутствовало, и Владлен Михайлович слегка приподнял утолок рта, что означало у него удовлетворенную улыбку. Прижимая трубку плечом, он набил свой «данхилл», чиркнул зажигалкой и успел сделать глубокую затяжку, прежде чем на том конце провода ему ответили.

– Андрей Иванович, здравствуй, – заговорил он в трубку. Говорил он, как всегда, солидно, уверенно и вежливо, в располагающей манере делового человека, словно никогда и слыхом не слыхал о старшем лейтенанте Костыреве и выкрашенных в защитный цвет тяжелых деревянных ящиках. – Самарин тебя беспокоит. Узнал? Ну спасибо. Да, на этот раз, к сожалению, по делу. Ну какое может быть у законопослушного гражданина дело к родной милиции? Естественно, помощи и защиты… Ага. Да нет, не от милиции… Сам знаешь, от твоих ребят защититься – раз плюнуть.