Фрэнсис Пол Вилсон

Прикосновение

Я искренне благодарен д-ру Джону де Пальма, д-ру Энтони Ломбардино, д-ру Мартину Зайденштайну, д-ру Нэнси Спруил, д-ру Стивену Спруилу, д-ру Альберту Цукерману.

Все эти люди, имеющие ученые степени в различных областях знания, помогали мне написать эту книгу, просвещая меня в больших и малых вопросах, в отношении которых они являются или даже не являются специалистами.

Апрель

Глава 1

Доктор Алан Балмер

— Здесь чувствуете? — Специальной иглой Алан дотронулся до ее правой ноги.

Бедняжка покачала головой. Во влажных глазах ее вспыхнул страх.

— Боже! Она ничего не чувствует!

Последние слова принадлежали невысокой светловолосой девушке — дочери больной, — стоявшей неподалеку. Алан бросил взгляд в ее сторону и подумал, что лицо говорящей по степени бледности вполне смогло бы посоперничать с хлопчатобумажной занавеской, отделявшей смотровую часть его кабинета от административной.

— Подождите, пожалуйста, за дверью! — Он постарался произнести эти слова таким тоном, что девушка сразу же сообразила: сказанное — не просто просьба. В мгновение ока она исчезла из кабинета.

Алан продолжил осмотр. Попутно он перебирал в памяти все, что успел почерпнуть из истории болезни этой уже немолодой женщины, лежавшей перед ним на смотровом диване в лучах флуоресцентных ламп. Почерпнуто было не так уж и много: Элен Дионас, начальная стадия диабета, легкая форма гипертонии… Более двух лет эта дама не показывалась в его клинике, и вот сегодня вечером ее доставила сюда дочь…

Не более чем полчаса тому назад Алан сидел дома и с удовольствием смотрел по телевизору повторный показ вчерашней комедии. Вдруг раздался звонок и усталый голос дежурной из приемного покоя сообщил, что поступила одна из постоянных клиенток Алана, не способная на этот раз ни двигаться, ни говорить.

Вообще-то Алан уже знал, какой диагноз он поставит ей через несколько минут, однако обследования не прерывал.

— Здесь? — Он коснулся тыльной стороны ее правой ладони.

Женщина вновь покачала головой. Алан вонзил иглу в ее левую ладонь. Больная отдернула руку. Ногтем большого пальца он провел вдоль ее правой ступни. Мышцы ноги сократились. Алан приподнял пациентке правую руку и велел ей пошевелить пальцами. Рука бездействовала. Стоило Алану только отпустить ее, как она тотчас же плюхнулась безжизненным куском мяса на матрас.

— Улыбнитесь, — попросил Алан.

Женщина попыталась выполнить его просьбу, однако оказалось, что ее воле повинуется лишь левая часть лица.

— А как насчет бровей? — Для примера Алан сам немного подвигал бровями.

У Элен также задвигались обе брови.

Алан прослушал ей сердце — ни хрипов, ни шумов, пульс нормальный.

— Это удар, Элен. Артерия в левом полушарии мозга блокирована, вследствие чего вами утрачена способность управлять правой стороной своего тела.

— О, Боже мой! Я так и думала — она парализована! — послышался из-за дверей голос дочери, конечно же, подслушивавшей их разговор.

«Почему она не заткнется?» — раздраженно подумал Алан. Естественно, он понимал, что дочь напугана, и в глубине души даже сочувствовал ей, но в эту минуту ему было вовсе не до нее. К тому же своими причитаниями она лишь ухудшала и без того скверное состояние матери.

— Я не знаю, Элен, как долго это протянется. Возможно, со временем кое-какие функции восстановятся… Не исключено также и полное выздоровление, однако стопроцентной гарантии я вам дать не могу. К тому же сейчас пока даже нельзя сказать точно — что именно восстановится и как скоро. — Алан взял женщину за здоровую руку и почувствовал, как судорожно сжались ее пальцы. — Сейчас мы переведем вас наверх, а завтра с утра начнем анализы. Одновременно приступим к физиотерапевтическим процедурам. Мы будем заботиться о вас и постараемся провести всестороннее обследование. Кризис уже миновал. Забудьте о нем. С этого момента вы должны начать работать над восстановлением двигательных функций — ведь от ваших стараний зависит очень многое.

Элен криво улыбнулась и кивнула.

— А теперь прошу извинить меня. — Алан отпустил ее руку, повернулся и подошел к двери, где вся в слезах уже стояла дочь больной.

Заметив Алана, она бросилась ему навстречу:

— Что мне делать? Я хотела…

Алан сжал ее плечо.

— Самое лучшее, что вы можете сейчас сделать, это пойти к ней и объяснить, что по выходе из больницы она некоторое время поживет с вами и что на ближайшую Пасху вы пригласите ее подруг…

Девушка с удивлением посмотрела на Алана:

— Но я не…

— Именно так вы и поступите.

— И вы полагаете, что она сможет вернуться домой?

— Да, примерно через неделю. Конечно, сейчас она уверена, что ей суждено умереть в стенах нашей больницы, но спешу заверить вас, что это не так. В настоящий же момент больше, чем в чем бы то ни было, Элен нуждается в том, чтобы кто-то держал ее за руку и говорил с ней о будущем, о том, что жизнь продолжается, что она продолжает оставаться ее маленькой частичкой… — Алан легонько подтолкнул девушку к занавеске. — Ступайте к ней.

Мак-Клейн, старшая медицинская сестра приемного покоя, женщина лет шестидесяти, увидев Алана, с вопрошающим взглядом взялась обеими руками за поднос, на котором было расположено все необходимое для проведения липопротеиновой пробы. Алан отрицательно покачал головой, давая понять, что в этом нет необходимости. Проверив глазное дно Элен, он не обнаружил никаких признаков повышенного внутричерепного давления. Незачем пожилой женщине делать спинномозговую пункцию, если для этого нет специальных показаний.

Алан подписал процедурный лист, продиктовал данные осмотра, отдал последние распоряжения и, попрощавшись с Элен Дионас и ее дочерью, наконец-таки покинул здание больницы, сел в свой автомобиль марки «игл» и отправился домой. Он ехал не спеша короткой дорогой, через пригород Монро, где дома сгрудились вокруг небольшой бухты, будто бы нетерпеливые купальщики, готовые по первому же сигналу инструктора броситься в воду. Алан любил ездить поздно ночью по пустынным улицам — в это время ему не приходилось все время тормозить и вновь набирать скорость, дабы избежать кошмарных пробок. Он мог ехать спокойно. Дорога была гладкой. Свежий ветерок врывался в полураскрытое окошко. Алан вставил в магнитофон кассету с записью песни «О, Ги» в исполнении группы «Ворон». Он наблюдал, как мелькают за окнами машины обшитые досками фасады магазинов. Принятый поселковым муниципальным советом проект реставрации поселка (и почему это только пригороды Лонг-Айленда по-прежнему продолжают называть поселками?) пришелся Алану не по душе: предполагалось реставрировать здания в стиле XIX века — времен китобойного промысла, хотя ближайший район, где когда-то промышляли китобойцы, находился много восточнее — в Ойстер-Бей или Колд-Спринг. Однако теперь, проезжая мимо стилизованных под старину магазинчиков и ресторанов, специализирующихся на рыбных блюдах, Алан не мог не признать, что выглядели они превосходно. Теперь Монро стал чем-то большим, нежели просто одним из крупных пригородов Нью-Йорка, расположенных вдоль «элитарного северного побережья» Лонг-Айленда. Вид харчевен и антикварных лавок вызывал к жизни образы прошлого. Будто воочию видел Алан седовласого Измаила с гарпуном на плече, спешащего в гавань, для того чтобы взойти на борт «Пекода» и… проходящего мимо ультрасовременного видеосалона…

Увы! Все хорошее когда-нибудь да кончается. Красный глаз светофора преградил Алану путь, заставив-таки нажать на тормоз. Оглядевшись вокруг, Алан увидел Косолапую Энн, переходящую улицу прямо перед носом его автомобиля. Он не знал, как звучит настоящее имя этой женщины. И, кажется, никто этого не знал. Все называли ее Косолапой Энн. Каждый раз, когда Алан встречался с ней, ему в голову приходила мысль о том, как трагично порой отражается на всей дальнейшей жизни человека какой-нибудь незначительный изъян, вовремя не откорректированный в более раннем возрасте. И каждый раз, когда такие люди, как Энн, попадали к нему на лечение, страшно хотелось вернуть их в прошлое, чтобы сделать то, что нужно было сделать тогда. А ведь ничего особенного и делать-то не пришлось бы: всего лишь наложить несколько гипсовых повязок на деформированную конечность… Как сложилась бы жизнь у Энн, будь у нее нормальные ноги? Возможно…

Внезапно резкий удар потряс правую переднюю дверцу машины. Алан вскочил со своего сиденья. В окне показалось уродливое подобие человеческого лица.

— Эй! — зашевелились прижавшиеся к стеклу губы. — Ты-то мне и нужен. Ну-ка, впусти меня, мне надо поговорить с тобой!

У бродяжки были длинные волосы, растрепанная грязная борода и болезненно блестящие глаза, в которых не проглядывалось ни малейшей искры разума. Несомненно, этот тип уже не первый год пребывал в столь плачевном состоянии. Поняв, что открывать ему не собираются, он выпрямил спину и принялся дергать за ручку дверцы, однако успехом его действия не увенчались — дверца была накрепко заперта. Тогда человек обошел машину спереди и встал перед капотом, что-то продолжая бормотать и жестикулировать. Алан напрягся, но уверенности в себе не потерял. Он выждал, пока бродяга освободит дорогу, а затем быстро нажал на газ. Видя, что его обхитрили, бродяжка со всей силы ударил кулаком по багажнику и уже бросился было бежать за автомобилем, но потом вдруг остановился и немигающим взглядом уставился в черноту ночи. Некоторое время он ещё размахивал руками, но спустя несколько минут опустил и их.

Произошедшее потрясло Алана. Он посмотрел в окно и увидел на нем большое жирное пятно — отпечаток физиономии бродяги. В свете уличных фонарей казалось, будто оно шевелится и смотрит на него. Алану почему-то вспомнилась Туринская плащаница. Он уже подъезжал к следующему светофору, как вдруг запищал его радиотелефон. Сквозь многочисленные помехи Алан услышал тоненький женский голос: «Два-один-семь… пожалуйста, позвоните миссис Нэш по поводу ее сына… жалобы на боли в животе и рвота». Далее следовал номер телефона.

Алан выпрямился. Он хорошо знал Сильвию Нэш. Она считалась хорошей матерью и уж никак не паникершей. Если она звонит ему, то это значит, что с Джеффи действительно случилось что-то серьезное. И это встревожило его. Надо сказать, что Джеффи Нэш занимал особое место в его врачебной практике и… в его сердце. Алан нервно побарабанил пальцами по «баранке». Что делать? Обычно он принимал своих пациентов либо у себя в кабинете, либо в приемном покое больницы. Кабинет его находился в противоположном конце города, а возвращаться в приемный покой ему не хотелось. И вдруг его осенило: дом Нэш расположен как раз по пути следования из приемного покоя домой, и он может заехать туда прямо сейчас. Алан улыбнулся. Его привлекала перспектива вновь увидеть Сильвию. Ему казалось, что его визит должен хоть немного расшевелить эту неприступную вдовушку. Он поехал по главной улице, проехал мимо яхт-клуба, расположенного на западном берегу залива, затем повернул в сторону моря и помчался через поселок Монро, который был представлен целым конгломератом различных жизненных укладов: район земельных участков, сдающихся на условиях низкой арендной платы, с садами и многоквартирными доходными домами, примыкал к пригородным кварталам послевоенной застройки. Отсюда дорога выходила на покрытые лесом холмы, где за последнее десятилетие выросло немало новых коттеджей, выстроенных по индивидуальным заказам. В одном из таких коттеджей и жил Алан. И если бы он сейчас направился прямо домой, то его путь лежал бы по Верхней дороге — через холмы. Но Алан свернул на Прибрежное шоссе — в фешенебельный район поселка. Он слегка покачал головой, вспомнив, как в первый же день своего пребывания здесь он пообещал Джинни, что когда-нибудь у них будет такой же роскошный дом на западном побережье. О, как наивен он был тогда! Не дома, а настоящие усадьбы, способные дать фору даже наиболее шикарным виллам Глен-Коув в Латтингтауне, открывались взору всякого, кто впервые въезжал по Прибрежному шоссе в этот район Монро. Алан просто-напросто не смог бы уплатить налоги на содержание столь огромного здания, не говоря уже о прочих ипотечных платежах. Он продолжал ехать по дороге, пока длинные лучи света, струящиеся из фар его автомобиля, не врезались наконец в высокие кирпичные столбы, на одном из которых была прикреплена табличка с надписью: «Тоад-Холл». Алан въехал в ворота, миновал узкую, обсаженную с обеих сторон лавровым кустарником дорожку и остановился перед домом Сильвии Нэш. У подъезда горел яркий фонарь. По всей видимости, его приезда уже ждали. Прежде Алан не раз проезжал мимо этого дома, но внутри его не бывал никогда. Однако местечко это казалось ему знакомым. Дело в том, что на прошлой неделе он просматривал разворот «Нью-Йорк таймс мэгэзин», где публиковалась серия очерков о старинных поместьях северного побережья, в том числе и о доме Нэш. Очерки сопровождались великолепными цветными фотографиями…

…Алан стоял и вдыхал соленый морской воздух, вслушивался в тихое шуршание волн, доносящееся со стороны залива. Как хорошо! Держа свой черный саквояж в правой руке, он взошел на крыльцо, подошел к двери и уже собрался было нажать кнопку звонка, как вдруг его одолело сомнение — а не напрасно ли он затеял все это? Втайне Алан симпатизировал Сильвии. И Сильвия также любила смущать Алана своим неординарным поведением. Он понимал, что по большей части все это не выходило за рамки обыкновенной игры. Но бывали минуты, когда ему казалось, что за всем этим скрывается нечто гораздо более серьезное. И это пугало его, поскольку он не был уверен в том, что сумеет держать под контролем свои чувства. Было в этой женщине что-то такое — помимо, разумеется, красивой внешности, — что влекло его к ней. Вот сейчас, например, — зачем он приехал сюда? Ради Джеффи или все-таки ради нее? Да, конечно же, его приезд сюда — ошибка, однако теперь уже поздно давать задний ход. Алан уперся пальцем в кнопку звонка.

— Миссус ожидает вас? — раздалось у него за спиной.

Алан испуганно подскочил и схватился за сердце — оно билось как сумасшедшее.

— А, так это ты, Ба! — воскликнул он, обернувшись и увидев вьетнамца, работавшего у Сильвии водителем. — Фу, черт, ты напугал меня до смерти!

— Простите, ради Бога, доктор! Я просто не узнал вас со спины.

В ярком свете фонаря, освещавшего подъезд, кожа неестественно высокого вьетнамца казалась еще более желтой, нежели была на самом деле, глаза и щеки еще более впалыми, чем обычно.

Наружная дверь распахнулась, и, повернув голову, Алан увидел красивое, тонко очерченное лицо Сильвии Нэш. Она была в домашнем платье, закрывавшем ее тело от подбородка до щиколоток. Выпирающая из-под тонкой ткани грудь выглядела маняще.

— Алан, я хотела только поговорить с вами. Я не ожидала, что вы приедете.

— Визиты врачей на дом пока еще не отменены законом. Что же касается меня, то я практикую их постоянно.

К тому же, когда вы позвонили мне, я как раз проезжал поблизости. Я решил сэкономить время и заехать к вам, чтобы взглянуть на Джеффи. Но не беспокойтесь, в следующий раз я буду сообщать о своем визите заблаговременно, и, может быть, тогда Ба не будет…

Оглянувшись, Алан резко замолчал — вьетнамец исчез так же неожиданно, как и появился. Как этот человек умудрялся двигаться совершенно бесшумно?

— Проходите, Алан… — Сильвия пригласила его войти внутрь.

Перешагнув порог, Алан оказался в просторном холле, пол которого был выложен мраморными плитками. На стенах — тут и там — висели картины. С высокого потолка на Алана глядела огромная люстра. Прямо перед его носом начиналась винтовая лестница, ведущая на второй этаж.

— Так что вы говорили Ба?

— Он напугал меня до полусмерти. Зачем он прячется в кустах?

— О, я думаю, его встревожила эта статья в «Таймс», которая как будто специально написана для всякого рода взломщиков и грабителей.

— Что ж, может быть, он и прав. — Алан вспомнил те фотографии в журнале: роскошная квартира, мебель из лучших сортов дерева, столовая с серебряными приборами, оранжерея… Все на этих фотографиях как будто бы кричало: «Д-Е-Н-Ь-Г-И!» — Даже если бы ваш дом был хорош лишь наполовину от того, каковым является на самом деле, я думаю, он все равно бы представлял собой немалое искушение для людей определенного склада.

— Спасибо, — сказала Сильвия с печальной улыбкой, — мне приятно слышать это от вас.

— Но у вас наверняка имеется система охраны?

Женщина покачала головой:

— Только одноглазый пес, который лает, но не кусается. Ну и, разумеется, Ба.

— И одного Ба достаточно?

— Пока достаточно…

Ну что ж, возможно, и впрямь одного Ба было достаточно. Алан поежился, вспомнив, как он столкнулся с ним в темноте. Вьетнамец выглядел как ходячий мертвец.

— Спору нет, этой статьей они наделали слишком много шума вокруг вашего имени. Но как получилось, что они ни словом не обмолвились о Джеффи? Они должны были бы сыграть на естественных человеческих чувствах…

— Они не упомянули о Джеффи лишь потому, что ничего не знают о его существовании. Джеффи не манекен для витрины и не игрушка для взрослых детей.

После этих слов Сильвия Нэш еще больше выросла в глазах Алана. Он уже не опасался, что она начнет провоцировать его — сейчас ее больше всего беспокоило состояние мальчика.

— Пойдемте, я провожу вас к нему, — тихо сказала она, — он наверху. Сожалею, что была вынуждена потревожить вас, но бедняжку так рвало, что я просто испугалась…

Алан прекрасно понимал ее. Он последовал за ней через холл и, поднимаясь по лестнице, не без удовольствия разглядывал ее плавно покачивающиеся бедра…

Алан хорошо знал Джеффи и чувствовал по отношению к нему какую-то особенную теплоту, каковой не чувствовал более ни к одному из своих маленьких пациентов. Джеффи — очаровательное дитя с лицом херувима, светлыми волосами, темно-синими глазками и… кошмарными проблемами. Алан неоднократно обследовал его, и крохотное тельце восьмилетнего мальчугана было знакомо ему, как свое собственное. Но, что касается разума Джеффи, то он был наглухо отгорожен от внешнего мира.

Когда они вошли в детскую, Алан увидел, что Джеффи мирно спит в своей кроватке.

— Что-то он не кажется мне уж слишком больным…

Сильвия подошла к кроватке и взглянула на малыша.

— А еще совсем недавно он жутко мучался, все время хватался за животик. Вы же знаете, Алан, что я никогда не беспокою вас по пустякам. Вы уверены, что у него все в порядке?

Алан взглянул в ее встревоженные глаза и почувствовал, как любовь этой женщины к своему ребенку теплой волной распространяется по комнате.

— Давайте осмотрим его и выясним, в чем дело.

— Брысь, Месси! — повысила голос Сильвия, и черно-рыжая кошка, дремавшая, свернувшись клубком, у ног Джеффи, недовольно озираясь на Алана, спрыгнула с кровати.

Алан сел рядом с мальчиком, перевернул его на спинку, затем подтянул кверху его пижамку и приспустил трусики, чтобы обследовать низ живота. Живот был мягким. Алан прощупал его в разных местах, особое внимание обратив на область нижнего правого квадрата в области аппендикса — там ощущалось небольшое напряжение стенки брюшины. К тому же Джеффи вздрогнул во сне, когда он нажал в этом месте. Вынув из своего саквояжа стетоскоп, Алан прослушал живот мальчика, отметив некоторую гиперактивность перистальтики, что указывало на раздражение кишечника. Затем он проверил легкие, сердце, гланды и также не обнаружил никаких отклонений.

— Как он ел вечером?

— По обыкновению — как поросенок.

Сильвия стояла совсем близко — за спиной. Убрав стетоскоп обратно в саквояж, Алан взглянул на нее:

— А что именно он ел?

— Свои любимые кушанья — гамбургер, макароны с сыром, сельдерей, молоко и мороженое.

Убедившись, что ничего серьезного у мальчика нет, Алан поправил на нем пижамку.

— Насколько я могу судить, тревожиться вам не о чем. Либо это начальная стадия гриппа, либо он все-таки съел что-то не то. Или съел как-то не так. Если во время еды человек вместе с пищей заглатывает и воздух, то это может вызвать сильные боли в животе.

— А может быть, это аппендикс…

— Такую возможность не следует игнорировать, однако мне кажется, что это все-таки не аппендицит. Ведь первый признак аппендицита — потеря аппетита.

— Да, уж на что, на что, а на аппетит мы пожаловаться не можем, — улыбнулась Сильвия и положила руку ему на плечо. — Спасибо, Алан.

Сквозь тонкую ткань куртки Алан почувствовал тепло ее руки. Это было чертовски приятное ощущение… Однако оставаться здесь, в полутьме, наедине с прекрасной Сильвией и чувствовать ее прикосновения… Все это могло завести слишком далеко. Алан понял, что ему пора уходить. Он встал, и рука Сильвии соскользнула с его плеча.

— Если ночью что-нибудь случится, позвоните мне или привозите его утром в больницу. Я обследую его еще раз.

— В среду?

— Да, в четверг меня не будет в городе, а завтра у меня как раз имеется несколько свободных часов для приема. Но только приезжайте пораньше. Вечером я улетаю на юг.

— На отдых?

— Нет, в Вашингтон. Я собираюсь выступить на заседании подкомитета сенатора Мак-Криди по поводу законопроекта о «Своде норм медицинского обслуживания».

— Звучит интригующе. Но лететь так далеко лишь для того, чтобы поговорить с политиками… Неужели это так важно для вас?

— У меня давно уже появилось желание высказаться публично на волнующие меня темы, просто до сих пор я не находил подходящей трибуны.

— Ну что ж, езжайте, выговоритесь…

— Не иронизируйте, Сильвия. Речь идет о смысле всей моей профессиональной практики и о моих представлениях о врачебной этике.

— Я ничего не слышала об этом законопроекте.

— Да почти никто о нем ничего и не слышал. Но клянусь вам — это совершенно идиотский законопроект, который, в случае его принятия, так или иначе коснется каждого живущего в нашей стране. Если он будет принят, мне ничего другого не останется, как только подать в отставку. Этот законопроект регламентирует деятельность врача подобно тому, как кулинарная книга регламентирует способы приготовления определенных блюд. Да я лучше буду смолить лодки, нежели лечить людей конвейерным способом!

— И что же вы — бросите вызов и вернетесь домой?

Алан был уязвлен подобным выпадом.

— Вы чересчур прямолинейны.

— Как обычно. Но все-таки вы не ответили на мой вопрос.

— Речь идет не о том, чтобы бросить вызов, по вашему выражению, и уйти в сторону. Здесь все гораздо сложнее. Дело в том, что мой стиль лечения несовместим с бюрократическими ужимками, его невозможно свести к серии постановлений и указов. И если этим буквоедам не удастся втиснуть меня в свои компьютерные рамки, то они просто постараются меня устранить.

— И это все потому, что вы имеете привычку работать, повинуясь исключительно собственной интуиции?

Алан не смог сдержать улыбку.

— Я называю это — эксплуатация интуиции, помноженная на опыт. Вот и сегодня, в случае с Джеффи, я использовал свою интуицию.

— Что вы имеете в виду? — В глазах Сильвии мелькнуло беспокойство.

— Согласно параграфам законопроекта «О правилах медицинского обслуживания населения», я должен был бы отослать вас с мальчиком в приемное отделение больницы для анализов и рентгена, чтобы полностью исключить подозрения на аппендицит — ведь история болезни и предварительный осмотр дают основания для подобных подозрений.

— Тогда почему же вы этого не сделали?

— Потому что моя интуиция подсказывает мне, что у Джеффи нет аппендицита.

— И вы доверяете своей интуиции?

— Так или иначе, но я привык доверять ей. Хотя, если бы эти бюрократы узнали о моем поведении, с ними бы приключился сердечный приступ.

— В таком случае, — улыбнулась Сильвия, — я тоже буду ей доверять.

Она смотрела на него оценивающим взглядом. На губах ее играла улыбка. Алан также смотрел на нее. Он впервые видел эту женщину без всякого макияжа и излишеств в наряде. Ее темные, почти черные волосы были просто зачесаны назад, стройная фигура укутана в бесформенное платье. Но именно сейчас она казалась Алану привлекательной как никогда. Что же в ней было такое, что влекло его, непреодолимо влекло к ней? Перед ним стояла женщина, присутствие которой он ощущал кожей — как будто она излучала какие-то таинственные флюиды. Вдруг Алану захотелось обнять ее. Это было то, чего он всегда опасался.

— Ведь именно это мне и нравится в вас. — В голосе ее вдруг зазвенели нарочито кокетливые нотки, и это сразу разрушило все очарование.

«Ну вот, — подумал Алан, — это и есть ее подлинная сущность. Как только выяснилось, что Джеффи не грозит опасность, она вновь превратилась в прежнюю насмешливую Сильвию».

— По правде сказать, если бы я знала, что вас так легко заполучить на дом, я сделала бы этот вечерний вызов уже несколько лет назад.

— Мне пора идти, — холодно ответил Алан и зашагал вниз по лестнице, в холл, где приглушенно звучала какая-то классическая мелодия.

— Что это за музыка? — спросил он, не оборачиваясь.

— Вивальди. «Времена года».

— Вы ошибаетесь, это не Вивальди. — Алан едва сдержал улыбку. — Это Валли, Фрэнк Валли и рок-группа «Времена года».

Сильвия рассмеялась, и звук ее смеха был приятен Алану.

— Знаете, доктор, я не могу сейчас расплатиться с вами, поскольку нахожусь в стесненных обстоятельствах. Не согласились бы вы получить что-либо взамен денег?

Алан ожидал этого вопроса.

— Конечно, согласился бы — золото, драгоценности…

Его шутка пришлась не по душе Сильвии. Она с досадой щелкнула пальцами:

— Тогда не хотите выпить?

— Нет, благодарю вас.

— Кофе, чаю…

— Право же не стоит. Я…

— Меня?

— Тогда, пожалуй, кофе. Это будет в самый раз.

Сильвия рассмеялась. Ее синие, глаза блеснули двумя крохотными звездочками.

— Пять-ноль в вашу пользу!

— Вы сами напросились, леди.

«Интересно, была ли она такой всегда или эти черты характера появились у нее после того, как был убит ее муж?» — думал Алан. И еще ему очень хотелось знать, что бы она стала делать, если бы в один прекрасный момент он действительно клюнул на ее приманку. «Что в ней искреннее, а что показное?» На этот вопрос Алан ответить не мог. Чаще всего ему казалось, что Сильвия разыгрывает его — и тогда он сразу вспоминал о том, какую нелестную репутацию имеет эта женщина в определенных кругах — но иногда у него было такое ощущение, что она и впрямь хочет его.

— Да, между прочим, — сказала Сильвия поспешно, заметив, что Алан взялся за ручку двери. — Вечером в субботу у меня намечается небольшая вечеринка. Почему бы вам не появиться на ней вместе с вашей женой — ее, кажется, зовут Вирджиния, не так ли?

— Джинни.

— Правда, приходите вместе. Ничего необычного не обещаю — просто соберутся несколько хороших друзей. Некоторые из них, кстати, наши общие знакомые. Никого из высокопоставленных чинов не ожидается. Так… кое-кто из политических деятелей…

— Политический деятелей?

Ее губы сломались в лукавой улыбке.

— Были времена, когда я выделяла деньги на проведение избирательных кампаний тех или иных кандидатов. Но все это пустяки… Так что вы ответите на мое предложение?

Алан долго выдумывал предлог, достаточный для того, чтобы отклонить предложение Сильвии, но не нашел его и в конце концов просто уклонился от прямого ответа:

— Не знаю даже, что вам ответить. Мне не известно, какие у Джинни планы на уик-энд. Если позволите, о своем решении я извещу вас завтра. — Он открыл дверь.

— Вам действительно нужно ехать? — Голос ее внезапно стал серьезным.

— Да, нужно. — «И как можно скорее», — подумал Алан.

Она пожала плечами.

— Ну что ж… Буду надеяться увидеть вас утром.

— Привет!

Выбравшись наконец на свежий воздух, Алан направился к своей машине, не оглядываясь и не переводя дыхания до тех пор, пока не плюхнулся на сиденье и не выехал за ворота.

«Еще бы мгновение, и… — думал он, прерывисто дыша. — Что эта женщина делает со мной!»

Под доносящиеся из динамика звуки музыки в исполнении группы Литтл Ричарда Алан нажал на газ и помчался по направлению к дому…

* * *

— Ты никогда не догадаешься, где я был сегодня вечером, — сказал он жене, входя в спальню.

По дороге Алан еще раз обстоятельно обдумал проблему вечеринки: сначала он просто скажет Джинни, что они приглашены, та ответит «нет», и, таким образом, проблема будет решена. Джинни не захочет идти на вечеринку к Сильвии Нэш, поскольку считает репутацию этой женщины весьма сомнительной, да и к тому же никого из ее знакомых там не будет, так что ей даже не с кем будет переброситься словом. Иначе говоря, предлог, достаточный для того, чтобы отклонить предложение Сильвии, найден. Все очень просто!

Джинни лежала в постели с закрытыми глазами. В ногах у нее валялась какая-то книга. Услышав голос Алана, она открыла глаза и внимательно посмотрела на мужа. Уже шесть недель Джинни носила мягкие зеленые контактные линзы. Без них она была просто хорошенькой голубоглазой блондинкой — стройной, привлекательной женщиной, достойной того, чтобы при встрече заглядеться на нее подольше. Но с ними она выглядела просто потрясающе. Ее взгляд становился маняще-зеленым. Он полностью овладевал вниманием собеседника и цепко удерживал его. В данный момент этот взгляд был обращен на Алана. Длинные ноги Джинни — стройные и мускулистые от игры в теннис и гольф — кокетливо выглядывали из-под халата. Она потянулась и широко зевнула:

— Ты говорил, что сегодня вечером у тебя дежурство в приемном покое?

— Да, но по пути домой я совершил небольшой домашний визит.

— Тебе следовало бы стать дерматологом — у них нет ни вечерних дежурств, ни вызовов на дом.

Алан ничего не ответил — они с Джинни уже не первый раз дискутировали на эту тему.

— Итак, — продолжила она, — кому же ты нанес этот визит?

— Сильвии Нэш.

Джинни вскинула брови.

— И что же с ней стряслось? Лишай?

— Спрячь коготки, дорогая. Я заезжал к ней для того, чтобы осмотреть ее малыша, который…

Джинни аж подскочила:

— Как! Ты был в этом доме? В том самом, о котором писали в «Нью-Йорк тайме»? Ну-ка, ну-ка, рассказывай — как он выглядит? Так же, как и на фотографии? Сильвия тебе все показала внутри?

— Нет, я хотел сказать, что у ее малыша были боли в животе и…

— Но неужели ты так и не осмотрел дом?

— Только холл и детскую. Кроме того…

Личико Джинни исказила гримаса разочарования.

— Ох, Алан, многое я бы отдала ради того, чтобы хоть раз в жизни побывать в этом доме!

— В самом деле? — произнес Алан упавшим голосом. Он не ожидал подобной реакции от жены. Дело принимало негативный оборот. Тем не менее он решил перекрыть пути к отступлению и притворился раздосадованным: — Какая неудача! Если бы я знал, что тебе этого так хочется, то, пожалуй, принял бы предложение Сильвии. У нее как раз прием в субботу вечером. А я как на зло сказал ей, что мы не сможем прийти.

Джинни приподнялась с кровати, упершись кулаками в бока:

— Что?!

— Я сказал ей, что мы будем заняты.

— Как мог ты сказать такое, не посоветовавшись со мной?

— Я решил, что уж коль ты называешь ее — как это было во время нашего последнего с тобой разговора — потаскухой, то, значит, и дела иметь с ней никакого не захочешь.

— Я не хочу иметь с ней никакого дела, но я хочу осмотреть ее дом! Завтра утром ты первым же делом позвонишь ей и скажешь, что мы приедем.

— Не знаю, Джинни, смогу ли я… — попытался упорствовать Алан.

— Сможешь! Еще как сможешь. А если не сможешь, то я это сделаю сама.

— Хорошо, хорошо, — поспешил успокоить жену Алан. — Я все устрою сам. — «Бог знает что Сильвия может сказать по телефону Джинни!» — подумал он. — Но я никогда бы не смог предположить, что ты захочешь пойти в гости к женщине, которую считаешь потаскухой.

— Ну а сам-то ты хочешь идти или нет? — Джинни вскинула брови. — Насколько я помню, ты сразу же встал на ее защиту, стоило лишь мне назвать ее так.

— Я встал на ее защиту потому, что привык не принимать на веру все, что приходится слышать о людях.

— Но ведь всем все про нее известно! Да и потом, обрати внимание, как она вызывающе одевается, как флиртует направо-налево…

— Флиртует?

— Да, флиртует! И эти ее приемы, где постоянно случаются какие-нибудь драки… К тому же я уверена, что Сильвия принимает наркотики.

— Мне ничего об этом не известно. — Алан и в самом деле считал, что Сильвия едва ли употребляет что-нибудь помимо шампанского.

— Тебе она нравится, не так ли? — По форме это звучало как вопрос, по существу же было утверждением. — Надеюсь, у тебя с ней ничего не было?

— О, Джинни, я не могу больше скрывать это от тебя! — вскричал Алан, скорчив нарочито страдальческую гримасу. — Мы с Сильвией любовники с того самого момента, как нас познакомил Лу…

— Я так и думала, — зевнула Джинни.

«Конечно, приятно сознавать, что Джинни доверяет мне, — размышлял Алан. — Но заслуживаю ли я такого доверия? Да, — решил он. — Определенно. За все время нашей совместной жизни я ни разу не обманул ее. Никогда даже и близко не подходил к опасной черте, хотя искушений было ох как много… Но Сильвия… Боже, как меня влечет к ней! Она чертовски красива, но кроме красоты в ней есть еще что-то такое неуловимое… Я боюсь, что влюблюсь в нее, если дам волю своим чувствам…»

И хотя его взаимоотношения с Сильвией до сих пор ограничивались лишь рукопожатиями, Алан понимал, что те чувства, которые он испытывает по отношению к ней, являются своего рода предательством по отношению к Джинни. У него не было серьезных оснований для самобичевания, и тем не менее вся эта ситуация представлялась чрезвычайно болезненной для его сознания. «Ты не можешь справиться со своими чувствами, и ты один несешь ответственность за действия, которые совершаешь под влиянием этих чувств», — твердил он себе изо дня в день.

— Я все-таки не понимаю, почему ты все время пытаешься защищать ее? — спросила вдруг Джинни.

— Один Джеффи способен искупить тысячи ее грехов, если таковые и имели место…

— Это тот прелестный малыш, которого она взяла к себе в дом?

— Да, но она не просто взяла его, она усыновила бедняжку, а это — обязательство на всю жизнь. Поэтому я считаю, что она сделала большое доброе дело.

— Ладно, — зевнула Джинни, — так или иначе, очень интересно будет осмотреть этот дом…

Алан попытался было переключить разговор на другую тему, но Джинни уже завелась и болтала без умолку.

— …То-то будет о чем рассказать Джози и Терри! Они просто умрут от зависти! — Она обхватила руками шею Алана. — Милый, это замечательно, просто превосходно! — Последовал поцелуй, на который Алан ответил поцелуем. И вскоре он уже расстегивал на ней халат, а она на нем рубашку…

Потом, уставшие, но довольные, они лежали рядом и думали каждый о своем. Алан был не на шутку обеспокоен во время их близости, он несколько раз ловил себя на том, что думает о Сильвии. Прежде такого никогда не случалось. Это уже напоминало измену. Алан был достаточно умудрен в вопросах секса, но подобный поворот событий… Вслух же он сказал:

— Это было прекрасно, дорогая!

— Да, это было прекрасно, — согласилась Джинни, — можно я включу телевизор? Мне хочется посмотреть, кто ведет сегодня «Вечерние новости».

— Пожалуйста, включай.

Алан поднялся с кровати, сходил на кухню и достал из холодильника банку пива. Ледяная жидкость приятно освежила его мысли. Вернувшись в спальню, он снова плюхнулся на кровать и принялся разбирать стопку журналов, лежащих на ночном столике. Держаться в курсе новейших открытий медицины в последнее время стало почти невозможным делом. Однако Алан старался каждый вечер читать хотя бы понемножку, не обращая внимания ни на усталость, ни на что-либо другое. Он понимал, что наука движется вперед семимильными шагами, и чувствовал себя упавшим за борт матросом, который плывет из последних сил и видит, что огни его корабля с каждым мигом все дальше и дальше, и вот уже совсем исчезают из поля зрения, растворяясь во мраке ночи…

Джинни уснула при включенном телевизоре. Алан нажал кнопку на пульте дистанционного управления, и экран потух. Взяв с ночного столика последний номер журнала «Грудная клетка», Алан положил его рядом с собой, так и не раскрыв. Сейчас он думал не о медицине, а о своих отношениях с Джинни. Он вспоминал их первую в жизни встречу, вспоминал, как перехватило у него дыхание, когда Джинни впервые заговорила с ним. Ее загорелая кожа, подчеркнутая белизной медицинского халата, казалась еще темней. Эти воспоминания сменялись другими, более близкими по времени, воспоминаниями первых лет их супружеской жизни — как ласкали они друг друга, как шептались после первой близости… Дни эти, по-видимому, миновали безвозвратно. Интересно, всегда ли бывает так, что, спустя десять лет, ты вдруг обнаруживаешь, как резко отличаются ощущения нынешние от ощущений прежних? А может быть, сегодня ночью было так же хорошо, как и десять лет назад?

Алан поспешил отогнать от себя эти мысли и раскрыл журнал. Ему предстояло еще многое прочесть…

Начитавшись вдосталь, он выключил свет и еще долго ворочался в постели, пока наконец не нашел удобную для себя позу и не заснул крепким сном.

Глава 2

Ба Тху Нгуен

Ба давно уже привык к лаю Фемуса. Старый пес в последнее время стал каким-то нервным и начинал лаять по малейшему поводу, нарушая сон обитателей дома в любое время ночи. Поэтому Ба уводил собаку в свое жилище, чтобы та своим лаем не тревожила покой Миссус и ее мальчика.

По лаю собаки Ба мог судить о том, что происходит вокруг. Но сейчас вьетнамец отключил свой слух, целиком сосредоточившись на изучении анкет, выданных ему в управлении, занимающемся вопросами иммиграции и натурализации. Он ознакомился с требованиями, предъявляемыми к иммигрантам, и решил, что ему следует просить американское гражданство. А это означает, что в скором времени ему придется сдавать экзамены по истории и системе управления его новой родины. Но сначала нужно заполнить анкеты. Множество анкет. Сегодня он займется формой № 400, как наиболее важной из форм. Миссус выписала ему некоторые фразы на листочке бумаги, и теперь он старательно копировал малознакомые английские буквы, не спеша заполняя анкету. Позже он научится расписываться по-английски, что также является одним из требований натурализации…

Внезапно Фемус залаял как-то по-особенному: его лай стал громче и приобрел угрожающий тон — так накануне пес лаял на доктора Балмера.

Ба встал со стула и бесшумно подошел к собаке, которая, положив передние лапы на подоконник, громко лаяла в темноту ночи.

За долгие годы службы Ба усвоил одно немаловажное правило: Фемуса нельзя недооценивать. Правда, временами он становился совершенно несносен — поднимал шум из-за каждого кролика или бродячего кота, — однако Ба умел ценить нюх и острый слух старого пса, а также его единственный глаз, работавший, казалось, за двоих. Ба тщательно изучил все оттенки фемусовского лая. Он знал также, что вздыбленная шерсть на загривке и выгнутая спина говорят о том, что собака почуяла чужака.

Ба присел возле окна рядом с Фемусом и внимательно осмотрел двор, но так ничего и не заметил. Пес лизнул его в лицо и возобновил свой лай.

Ба встал, подошел к вешалке и, сняв с нее халат, накинул его себе на плечи. Не тот ли это парень, которого он спугнул ночью третьего дня? Тогда это было совсем просто: сначала Ба крикнул, а потом вышел из-за кустов. Вот и все дела. Неудачливый грабитель испугался и бросился наутек. Эти трусливые воришки всячески стараются избежать столкновения с охраной. Они так и норовят пробраться в дом, накидать в мешок ценных вещей и незаметно смыться.

Но Ба понимал, что постоянно уповать лишь на трусость злоумышленников не приходится. Среди этих шакалов попадаются и опасные волки. Для того чтобы с ними справиться, нужно быть готовым к схватке. Он подошел к столу, встал на колени и открыл нижний ящик, где под аккуратно сложенными брюками лежали автоматический армейский револьвер 45-го калибра и остро отточенный кинжал. Прикосновение к оружию вызвало у Ба поток воспоминаний — о доме, о семье, о том, как верно служило ему это оружие во время длительного плавания по Южно-Китайскому морю. Тогда всю дорогу приходилось бороться с ветром и бешеным течением, что уже само по себе было достаточно утомительно. Но кроме этого существовала еще и опасность нападения морских пиратов, которые охотились за лодками, грабили их, насиловали женщин, уничтожали тех, кто пытался оказывать сопротивление. Ба не забыл еще то сковывающее чувство страха, которое он испытал во время первого своего выхода в море, когда толпа морских разбойников хлынула на палубу его маленькой лодки. Их было так много, что они вполне могли бы справиться с ним, а потом приняться за Нун Тхи. Но Ба сражался с невероятной яростью, присутствие которой он никогда ранее не подозревал в себе. Сражаясь, он использовал весь свой предыдущий опыт, буквально на ходу изобретая новые приемы. Нет, что ни говори, а американцы здорово научили его воевать, и в тот вечер немало пиратов стало пищей для акул, шнырявших вокруг его крохотной лодки.

И вот теперь, так же, как и в тот вечер, когда он защищал свою семью, друзей и односельчан, Ба был полон решимости встать на защиту Миссус и ее малыша — единственных близких людей, оставшихся у него на этом свете. Нун Тхи умерла, его родная деревня уничтожена, друзья или погибли, или рассеялись по бесконечным просторам Америки. К тому же он был в большом долгу перед Миссус — она очень помогла ему и его больной жене Нун Тхи в самый сложный для них период. Ба никогда этого не забудет. Незнакомая женщина появилась непонятно откуда и заявила Ба, что она — жена его сержанта — хочет помочь ему. С тех пор прошло немало лет. Миссус считала, что по-прежнему опекает Ба, но в действительности все было наоборот: это он в течение ряда лет охранял ее. Да, пока Ба жив, он не допустит, чтобы ей и ее малышу был причинен какой-либо ущерб.

Он натянул темный свитер, закрепил обнаженное лезвие кинжала в петле комбинезона и дернул за ручку двери. Тотчас же к нему подбежал Фемус и, уткнувшись носом в образовавшуюся щель, злобно зарычал.

Ба присел на корточки и заглянул в глаза собаке.

— Ты тоже готов умереть за нее, правда? — прошептал он на своем деревенском диалекте.

Ба вспомнил тот день, когда они с Миссус нашли Фемуса. Казалось, это было буквально вчера. Они ехали из города по проселочной дороге, чтобы избежать пробки на скоростном шоссе Лонг-Айленда. Вдруг Миссус велела ему остановиться. Он съехал на обочину, притормозил и только тогда понял, в чем дело. Четверо мальчишек, лет тринадцати — четырнадцати, дразнили худую хромую собаку, поочередно швыряя в нее камнями. Собака споткнулась и упала. Мальчишки окружили ее и принялись бить ногами. Ба и оглянуться не успел, как Миссус выскочила из машины и побежала к ним. Она подоспела как раз в тот момент, когда один из мальчишек, подняв высоко над головой здоровенный камень, собирался бросить его в несчастного пса. Миссус рванулась вперед и с силой толкнула его. Потеряв равновесие, мальчишка упал, но сразу же вскочил на ноги и бросился на Миссус с кулаками. В это время подоспел Ба. Он ничего не сделал — просто взглянул на мальчишку. Однако взгляд этот был столь страшен, что гаденыш испугался и пустился наутек. Вслед за ним убежали и остальные. Миссус склонилась над тяжело дышащим псом, осторожно погладила его за ушами, а затем Подняла и понесла к машине. Ба предложил Миссус отвезти собаку домой, но та велела ему ехать к ветеринару. По пути он наблюдал за ней, глядя в зеркало заднего обзора. Миссус сидела с собакой на коленях и не обращала внимания на то, что кровь, струящаяся из ран, брызжет ей на платье. В какое-то мгновение пес поднял ослабевшую голову и лизнул Миссус руку. Женщина улыбнулась и погладила пса по загривку. Потом она взволнованно говорила с Ба о людях, которые, переезжая на новое место жительства, бросают своих домашних любимцев на произвол судьбы, и те, покинутые всеми, сидят у запертых дверей пустого дома, не приспособленные к самостоятельному существованию и не умеющие постоять за себя в жестокой уличной жизни.

Ветеринар установил, что у собаки сломана задняя лапа, выломаны три ребра и поврежден левый глаз.

«Лучше убить собаку и съесть ее, чем обращаться с ней вот так», — подумал Ба.

Прошло немало времени, прежде чем кости срослись и пес снова встал на ноги. Правда, один глаз так и остался незрячим. Миссус назвала пса Полифемом — имя это было незнакомо для Ба, и потому он переиначил его на свой манер — Фемус. С тех пор пес стал полноправным членом маленького семейства Сильвии Нэш…

— Оставайся дома, — прошептал Ба собаке, когда та попыталась пойти за ним. — У тебя слишком доброе сердце, и оно может сослужить тебе дурную службу в эту ночь.

Закрыв дверь перед носом лающего и царапающего пол Фемуса, Ба спустился в гараж, а затем через боковую дверь вышел во двор. Месяц блистал над заливом, ярко освещая поверхность земли. Держась в тени ив, растущих вдоль забора, Ба пересек лужайку и далее уже стал пробираться под прикрытием кустов, расположенных вокруг дома. Быстро и бесшумно пройдя сквозь кустарник, он увидел их у западной стены дома. Они успели уже открыть окно, и один из злоумышленников подсаживал другого.

— Миссус не хочет, чтобы вы входили в дом! — громко прокричал Ба, выходя из кустов рододендрона. — Уходите!

Один из грабителей от неожиданности свалился на землю и быстро обернулся на крик. Ба сразу же узнал его — это был тот самый парень, которого он спугнул несколько дней тому назад.

— Черт! Опять этот вьетнамец, — прошипел второй, ростом пониже. — Держи его!

В темноте ночи блеснули два ножа…

Глава 3

Сильвия Нэш

— Ба!

Где же он? Сильвия никак не могла понять, куда подевался вьетнамец. Она уже осмотрела весь двор. Как правило, Ба начинал свой рабочий день с поливки деревьев в теплице. Но сегодня земля в горшках почему-то стояла сухая, и Ба нигде не было видно. Сильвия отбросила в сторону палочки, при помощи которых разрыхляла почву вокруг карликовых елочек, и отряхнула руки. Пора пересаживать исизуки, а для этой операции необходим помощник. Новый горшок под фукуросики был уже давно приготовлен — наполнен камнями и землей. Можно было сажать дерево. Не хватало одного лишь Ба. Обычно Сильвия самостоятельно вынимала растение из горшка и высаживала его. Для данной процедуры требовалось положить деревце на землю, обрезать самые длинные и тяжелые корни, а затем снова посадить его в горшок и присыпать свежей землей. Но исизуки требовало совершенно иного подхода. Сильвия потратила не один год на это деревце: она долго и упорно работала, наблюдала за всеми изменениями, терпеливо ждала результатов своей работы и наконец добилась того, что корни растения начали обвивать камни, на которых оно росло. И вот теперь Сильвия не решалась рисковать, пересаживая деревце в одиночку, без посторонней помощи. На этот раз она не простила бы себе неудачной попытки.

— Глэдис, — окликнула она горничную, — вы не видели Ба?

— Сегодня утром еще нет, мадам, — ответила та, высунувшись из окна кухни.

— Иди сюда, Месси, — подозвала Сильвия кошку, свернувшуюся клубком на ступеньках крылечка. — Пойдем поищем Ба.

Кошка приподняла голову, с минуту смотрела на Сильвию узкими прорезями глаз, а затем вновь задремала. Она не любила двигаться, будучи толстой и ленивой. Эта особенность наблюдалась за ней с того самого дня, когда Сильвия подобрала ее еще котенком и принесла домой. Кто-то засунул четырех котят в жестяную банку и выбросил на середину дороги напротив Тоад-Холла. По банке проехало множество машин, и Месс была единственным оставшимся после всего этого в живых котенком. Когда Сильвия вытащила ее из жестянки на свет Божий, она была вся забрызгана кровью и испуганно дрожала. С тех пор это животное никогда больше не подходило близко к дороге.

Сильвия приготовила себе чашечку кофе и вышла на заднее крыльцо дома, по обе стороны которого пышно цвели крокусы. Невдалеке, за зеленым газоном, желтела полоска песка, а за ней начинался залив Лонг-Айленда, чьи волны мерно бились о сваи пристани. Сквозь легкую дымку утреннего тумана где-то вдалеке просматривался южный берег штата Коннектикут. Ветерок доносил оттуда соленый запах моря.

Сильвия подошла к игровой площадке, где в это время находился Джеффи. Перед мальчиком, тихонько покрякивая, стояли две утки. Прежде Джеффи очень любил кормить этих уток и ужасно смеялся, наблюдая, как неуклюже те ловят крошки черствого хлеба. Вероятно, утки и теперь думали, что перед ними тот самый Джеффи — веселый и жизнерадостный. Однако это был уже совсем другой человек, не обращающий на уток ровным счетом никакого внимания.

Завидев Сильвию, утки поднялись в воздух и улетели. В какой-то миг ей показалось, что Джеффи шевельнул губами. Она сломя голову побежала к нему, но, к великому своему разочарованию, так ничего и не услышала. Джеффи сидел в траве на корточках, раскачиваясь взад-вперед, целиком поглощенный разглядыванием ослепительно желтых одуванчиков, которые он нашел на лужайке.

— Как дела, Джеффи?

Мальчик продолжал разглядывать цветы с такой пристальностью, как если бы ему открывались все тайны мироздания.

Сильвия достала из сумочки коробочку пастилок «Нердс» и присела на корточки рядом с мальчиком. Эти пастилки она считала самыми подходящими для него, потому что они имели особый вкус и не содержали начинки. Она взяла конфетку кончиками пальцев и держала ее наготове.

— Джеффи! — сказала она отрывисто, резко. — Джеффи!

Он слегка повернул голову в ее сторону. С точностью, приобретенной годами практики, она засунула конфету ему в рот. Когда он начал жевать, она еще несколько раз произнесла его имя, пытаясь заставить его еще хоть немного повернуться к ней:

— Джеффи, Джеффи!

Но он уже опять отвернулся к своим одуванчикам. Она еще несколько раз позвала его по имени, но ответа по-прежнему не было.

— Разве ты больше не любишь конфеты? — спросила она.

Хотя и понимала, что дело здесь совсем не в конфетах. Джеффи отключился. Применявшаяся к нему в течение нескольких лет техника обучения давала хорошие результаты, но где-то в начале этого года малыш вдруг стал абсолютно невосприимчив к лечению. И хуже того — он стал регрессировать, все глубже и глубже погружаясь в трясину аутизма. Сильвия никак не могла понять, в чем дело; она старалась создать для него особую среду и работала с ним каждый день, но…

Сильвия судорожно сглотнула — ком стоял у нее в горле. Она чувствовала себя такой беспомощной! Если бы только… Она подавила желание швырнуть конфету наземь и закричать от отчаяния и сунула коробочку обратно в карман. Сегодня вечером она попробует провести с Джеффи усиленный сеанс оперативной терапии. Она привстала и ласково погладила золотистые кудри мальчика, которого она так любила.

Давняя мечта вновь всплыла из глубины ее сознания в виде потрясающей картины: Джеффи с распростертыми объятиями бежит к ней по тропинке, на маленьком круглом личике его сияет широкая улыбка; она подхватывает мальчика и, смеясь, кружит с ним по лужайке. А потом слышит его голос: «Сделай еще раз так, мамочка!»

Видение исчезло так же быстро, как и возникло. Впрочем, это была довольно старая мечта, уже успевшая покоробиться и пожухнуть. Лучше не возвращаться к ней больше.

Несколько минут она потратила на то, чтобы осмотреть Джеффи. Физически он выглядел превосходно: никаких признаков лихорадки с того момента, как он проснулся, ни единого намека на какие-либо проблемы. Проснувшись, он сразу побежал к холодильнику. Но Сильвия вывела его во двор, чтобы он немного погулял перед завтраком. Кроме того, она хотела немного понаблюдать за ним. Сильвия позвонила в школу и предупредила, что Джеффи сегодня не появится на занятиях.

Сильвия развернулась на каблуках и посмотрела в сторону гаража. Большая двустворчатая дверь его была открыта, но за ней никого не было видно. Но вдруг она услышала знакомый лай Фемуса с западной стороны дома и побежала посмотреть, в чем там дело.

Не успела Сильвия свернуть за угол, как сразу же увидела Ба: он тащил на плечах новое дерево. Это испугало ее. Когда два дня тому назад ей потребовалось перенести персиковое дерево высотой двадцать футов, для этого пришлось задействовать троих мужчин. Сейчас Ба, обхватив руками завернутое в джутовую ткань корневище, тащил его в одиночку.

— Ба! Ты же надорвешься!

— Нет, Миссус, — сказал он, положив ношу на землю. — Рыбацкие сети, которые я таскал в детстве, были куда тяжелей…

— Может быть. — Сильвия подумала, что если ежедневно таскать наполненную рыбой сеть, то действительно можно развить неимоверную физическую силу. — Но прошу тебя, будь осторожен!

Сильвия заметила, что Ба успел перекопать значительную часть лужайки.

— Во сколько же ты встал сегодня, что успел сделать так много?