Фрэнсис Пол Вилсон

Ярость

26 апреля

Среда

— Что за идиотизм, — проворчал Макинтош. — Какого черта мы здесь торчим?

Доктор Люк Монне спокойно наблюдал, как его молодой всклокоченный спутник топчется на мокрой траве, стараясь согреть дыханием грязноватые руки. Весь день лил дождь, но к ночи распогодилось.

— Надо было надеть пальто, Том.

— Я не знал, что мы будем болтаться в чистом поле до трех ночи.

Над ними возвышался темный купол неба. Рядом светящейся лентой протянулось пустынное шоссе 290, за ним вдалеке сияли огни деловых кварталов Чикаго. Казалось, над городом вставала заря. Над плоской равниной вздымались громады отелей и офисных зданий, похожие на скалы среди пустыни.

— Ты же сам хотел узнать, откуда взялась эта молекула, — сказал Люк.

Потребовал объяснений — вот более точное выражение, но оно прозвучало бы резковато, а Люк не хотел обострять ситуацию.

— Я и теперь хочу. Но вокруг цирка-то зачем околачиваться?

— Это не цирк, — возразил Люк, махнув рукой в сторону большого продолговатого шатра, тонувшего в темноте. — Над входом написано «Дом чудес».

— Всего лишь пристойное название для балагана с уродами, — фыркнул Макинтош. — И все равно непонятно, что мы тут делаем.

— Молекула именно отсюда.

— Допустим. А тогда чего мы толчемся снаружи и мерзнем, как цуцики? Это я о себе, конечно.

Люк усмехнулся в темноте. Макинтош, очевидно, решит, что это реакция на его вялую попытку пошутить. Но Люк не видел ничего смешного в Макинтоше. И ничего хорошего тоже. Особенно во внешности. Вот уж поистине неподходящая пара. Темноволосый Люк с короткой аккуратной стрижкой, в стильных очках и сшитых на заказ брюках в паре с модным свитером — и рядом длинный нескладный Макинтош в помятой рубахе и потертых джинсах, с лохматой головой и редкой козлиной бородкой.

По правде говоря, Люку было приятно видеть, как Макинтош дрожит на ветру. Хорошо бы, он сдох от холода прямо здесь и сейчас. Такой поворот избавил бы Люка от необходимости убивать эту скотину, которой давно уже пора на тот свет.

Убить... Люк содрогнулся от одной этой мысли. Сегодня ночью он собирался лишить жизни человеческое существо.

То, что еще две недели назад казалось немыслимым, сейчас настоятельно требовало исполнения. К Макинтошу он не питал никаких чувств, кроме мучительного желания поскорее с ним покончить.

— А зачем понадобилась вся эта канитель? — опять заскулил Макинтош. — Зачем было лететь сюда разными рейсами, жить в разных отелях, встречаться на улице среди ночи и тащиться невесть куда? Прямо как в плохом кино.

Люк еле сдержатся, чтобы не нагрубить. Когда этот чертов дурак, наконец, заткнется?

— Ну сам подумай, Том, — ответил он спокойно, ничем не выдавая того отвращения, которое вызывал у него этот подонок. Еще не время. — Попробуй догадаться.

Макинтош на минуту затих. Какое счастье. Думает, наверное. Ему бы раньше пораскинуть мозгами, может, и не сунулся бы в это дело с молекулой.

Макинтош... О чем он думал, принимая на работу этого неряху? Блестящий исследователь с провалами в интеллекте. Вот вам наглядный пример: будь у него хоть капля здравого смысла, разве он пришел бы сюда?

— Да-а, — наконец протянул Макинтош. — Я понял, в чем дело. Но сколько еще ждать?

Люк поднял руку и нажал на кнопку часов. Циферблат осветился, показывая 4.11.08. Время восточного часового пояса. Он так и не удосужился перевести часы.

— Еще несколько минут, — сказал он.

На самом деле время, которого он ждал, уже наступило: четыре часа, десять минут, пятьдесят четыре секунды. Но он всегда предпочитал подстраховаться. Так, на всякий случай.

Позади них зашуршал брезент, и низкий голос произнес:

— У нас все готово.

Обернувшись, Люк увидел, что полотнище, закрывавшее вход в шатер, откинуто и в проеме стоит человек.

— Наконец-то! — завопил Макинтош, устремляясь к плохо освещенному входу.

— Добрый вечер, мистер Пратер, — приветствовал Люк высокого нескладного мужчину, придерживавшего полотнище. Это был хозяин заведения.

— Здравствуйте, доктор Монне, — отозвался Пратер гулким басом. Он произнес фамилию Люка правильно, но с какими-то странными модуляциями.

Озимандиас Пратер чем-то напоминал утку — шесть с половиной футов роста, узкие плечи, грудь колесом и широкие бедра. Длинная узкая голова довершала это впечатление.

— Это доктор Макинтош. Я тебе о нем говорил.

— Да уж, — вздохнул Пратер.

Никто из них не сделал попытки рукопожатия.

Внутри было душно и тепло, но света немногим больше, чем под звездным небом.

— Они что, за свет забыли заплатить? — пробормотал Макинтош, идя за Пратером по проходу в дальний конец шатра, где было чуть светлее. — А чем здесь так воняет?

Люк стиснул зубы.

— А вот этими самыми молекулами.

В конце прохода стояла едва освещенная клетка. Над железными прутьями была прикреплена выщербленная деревянная дощечка с выцветшей красной надписью: «ЧУДО ПРИРОДЫ — ЧЕЛОВЕК-АКУЛА!» Перед клеткой согнулись двое служителей, стараясь удержать что-то длинное и темное с тремя когтистыми пальцами.

При виде этого зрелища Макинтош застыл как вкопанный.

— О боже! Что это такое?

— Это... тот самый источник молекул.

Люк догадывался, о чем сейчас думает Макинтош. Человек-акула? Эта рука вообще не может принадлежать человеку. Должно быть, это фальшивка, мускулистый фигляр в резиновом костюме и в перчатках с когтями.

Именно так подумал сам Люк, когда впервые увидел существо, скрючившееся за решеткой. Но оно оказалось настоящим. Темная змеиная кожа кровоточила от укола, когти на концах толстых пальцев были остры и смертоносны.

Однако Люк с огорчением отметил, что сегодня потребовалось лишь двое служителей, чтобы удержать руку чудовища. Эти совершенно одинаковые парни, в которых было что-то волчье, выглядели еще более странно, чем Пратер, — мускулистые кряжистые мужики с коротко стриженными головами без шеи, большими квадратными зубами, крохотными ушами и темными, глубоко посаженными глазами. Когда в прошлом году Люк начал брать пробы крови, человека-акулу с трудом удерживали пятеро таких служителей.

Всмотревшись в темноту клетки, Люк сумел разглядеть там лишь темное пятно. Однако и без того было ясно, что существо умирает. Вначале он не был в этом уверен, но с каждым посещением становилось все яснее, что оно долго не протянет. Еще месяц, ну, от силы два, и оно загнется. Источник загадочных молекул будет потерян.

И что тогда?

Резкое снижение денежных поступлений еще не самая большая проблема.

Усилием воли Люк подавил приступ тошноты, подкатившей к горлу, и вынул из кармана пальто набор инструментов для забора крови.

— Это что, розыгрыш? — спросил Макинтош.

— Нет, Том, это не розыгрыш, — покачал головой Люк, вдруг почувствовав страшную усталость.

Он вынул двойную флеботомическую иглу восемнадцатого калибра и вставил в пластиковую трубку; держа наготове две пробирки, приблизился к странной руке.

— Ч-что ты делаешь? — заикаясь, спросил Макинтош.

— А что, разве не видно? Собираюсь взять у него пробу крови.

Отвратительный запах чудовища смешивался с запахом псины, исходившим от служителей. Люк опять почувствовал тошноту. Стараясь не дышать, он зажал липкую вену между пальцами и проткнул иглой шершавую кожу, похожую на наждачную бумагу. Попав в вену, он подсоединил пробирку и стал смотреть, как она заполняется черной жидкостью, которая была значительно темнее человеческой крови.

Наполнив вторую пробирку — он всегда брал две на всякий случай, — Люк отошел от клетки, и служители отпустили существо. Оно выдернуло руку из прутьев и повалилось на бок, показав им спину.

Люк поднес пробирку к свету.

— Разве это кровь? — спросил Макинтош, заглянув к нему через плечо. — Скорее похоже на деготь.

Однако жидкость напоминала деготь только цветом, но никак не густотой. Эта проба была заметно жиже, чем предыдущая. Когда Люк начал выкачивать кровь из этого существа, пробирки заполнялись гораздо медленнее, хотя игла была та же. Сегодня подошел бы и двадцать второй калибр. Еще одно доказательство угасания жизни.

Макинтош выпрямился и подошел к клетке — но не слишком близко. Он стал вглядываться в темноту за прутьями.

— Что это такое? — спросил он хрипло.

— Никто не знает, — ответил Люк, возвращая пробирки в футляр. — Жаль, что ты тоже не знаешь.

— Это ты о чем? — повернулся к нему Макинтош.

— Да о том, что, если бы ты во всем этом хоть немного разобрался, от тебя все же был бы толк. А у меня было бы основание оставить тебя в живых.

— Что? — встрепенулся Макинтош, неуверенно улыбаясь.

Люк не ответил; он просто стоял и смотрел.

Макинтош облизнул губы.

— Это совсем не смешно, док.

Люк с удовольствием наблюдал, как с лица предателя сползает улыбка, как расширяются его глаза, когда до него доходит, что с ним не шутят.

Макинтош быстро огляделся по сторонам и шагнул к проходу, но служители преградили ему путь. Он попытался убежать в другую сторону, но там появились еще трое таких же молодцов.

— О господи, — запричитал Макинтош. — Ты что это, серьезно?

— А чего еще ты ждал? — закричал Люк. Наконец-то он мог дать волю своему гневу. — Ты пытался меня шантажировать! Ты что, надеялся, что я буду это терпеть?

— Да нет! Я вовсе не пытался. Я только...

— \"Возьми меня в дело, или я пойду в полицию\". Разве это не твои слова?

— Ты не так меня понял. Я не...

— Если бы ты просто пошел в полицию, я бы, конечно, разозлился, но, по крайней мере, понял бы твой порыв честного гражданина. Но после того как я взял тебя на работу, снабдил самыми отточенными методиками, доверил результаты своих исследований, ты попытался запустить свои грязные лапы в то, что принадлежит только мне, в то, что я открыл и изучил. Это гнусно и отвратительно.

— Ради бога! — Макинтош упал на колени, сложив руки, как на молитве. — Прости меня!

Праведный гнев придавал Люку решимости. Иначе у него просто не хватило бы духа подать знак Озу, чтобы тот покончил с Макинтошем.

— Если бы ты справлялся со своими обязанностями, я бы нашел способ взять тебя в дело. Но ты меня подвел, Том, — и как ученый, и как человек.

— О боже! — зарыдал Макинтош.

Люк взглянул на Пратер. Тот понимающе кивнул в сторону Макинтоша. И тут же один из служителей встал за спиной стоящего на коленях человека, поднял громадный кулачище и со всей силой ударил его по шее.

Услышав хруст костей, похожий на треск раскалываемого ореха, Люк резко обернулся и увидел, как глаза Макинтоша вылезают из орбит, словно их выталкивает обезумевший мозг. Люк никак не предполагал, что люди Пратера убьют беднягу прямо у него на глазах. Когда он увидел, как Макинтош упал лицом в грязь, во рту у него стало горько от желчи. Какое-то время руки и ноги бедняги дергались в такт сдавленным хрипам, потом он затих.

Люк глотнул и посмотрел на служителей. Убийца отступил от трупа и присоединился к своим собратьям. Теперь Люк вряд ли смог бы определить, кто из них ударил Макинтоша, но сила удара была поистине... нечеловеческой.

У него подогнулись колени. Он, конечно, хотел избавиться от Макинтоша, но смотреть, как он умирает, вовсе не собирался.

Махнув рукой, Пратер привел в движение своих подручных. Они схватили Макинтоша за ноги и уволокли, как кусок брезента.

Люк попытался взять себя в руки. В последние месяцы он, похоже, катился к пропасти, а сегодняшнее происшествие лишь ускорит падение. И все же, несмотря на растущее отчаяние, он не мог не чувствовать облегчения, избавившись от постоянных угроз Макинтоша.

— Ребята закопают его поглубже, — сказал Пратер. — Когда мы в воскресенье уедем, вся земля здесь будет изрыта. Никто ничего не заметит.

Люк молча вынул из нагрудного кармана конверт и протянул Пратеру. Тот торопливо открыл его и стал перебирать купюры. На лоб упала темная сальная прядь. В тусклом свете его кожа выглядела мертвенно-бледной, как у трупа.

— Здесь все, как договорились, — наконец обрел дар речи Люк.

— Похоже на то.

На Люка взглянули льдистые голубые глаза.

— А почему вы не обратились к мистеру Драговичу?

Люк напрягся.

— К Драговичу? Что вы хотите сказать?

Пратер улыбнулся — тонкие губы растянулись, обнажив желтые зубы. Не слишком приятная улыбка.

— Да полно вам, док. Я тоже провел небольшое исследование. Мне стало любопытно, отчего это вы так заинтересовались кровью моего питомца.

Люк похолодел. Запахло новым вымогательством.

— Да вы не бойтесь, — успокоил его Пратер. — Я не занимаюсь шантажом. Вымогательство — грязное дело. Но меня удивляет, почему вы не обратились к своему главному заказчику, чтобы он убрал этого парня. Ведь он был опасен вам обоим. — Улыбка Пратера стала еще шире. — Разве что вы не хотите, чтобы мистер Драгович узнал о ваших затруднениях.

Люк пожал плечами, чтобы скрыть, как напряглось его тело. Пратер попал в самую точку. Еще не хватало, чтобы Милош Драгович узнал, что эта свинья Макинтош чуть не загубил все дело. У Драговича и в мыслях не должно быть, что Люк может выпустить что-нибудь из-под контроля.

— В любом случае, — продолжал Пратер, — дополнительный взнос на его похороны поможет нам дожить до зарплаты.

— Что, плохо идут дела? — спросил Люк, стараясь уйти от темы Драговича.

Пратер кивнул.

— В плохую погоду люди перед телевизором сидят, а не по балаганам ходят. Да, по правде сказать, кое-какие наши экспонаты как-то... киснут в сырую погоду.

В сырую погоду? — подумал Люк. Теперь уже в любую погоду.

— Следующую пробу я возьму 25 мая, — сказал Люк, направляясь к выходу. — Где ваша труппа будет в это время?

Пратер снова улыбнулся:

— Можно сказать, у вас во дворе, доктор Монне. В одном городишке на Лонг-Айленде, где мы останавливаемся каждый год. Станем соседями на какое-то время. Здорово, правда?

Люк содрогнулся при мысли, что ему придется жить рядом с Озимандиасом Пратером и его чудищами.

— Да, не нужно будет мучиться в аэропортах. Сел в машину — и ты уже на месте.

— До встречи, доктор Монне.

Люк с облегчением отвернулся и поспешил по темному проходу к выходу.

24 мая

Среда

1

— Ну, что скажешь? — спросила Джиа.

— Да вот... — Джек посмотрел по сторонам, собираясь с мыслями и не зная, что сказать.

Они с Джиа и Вики только что вышли из музея Метрополитен и сейчас стояли наверху высокой гранитной лестницы. Когда они сюда пришли, солнце уже садилось, и сейчас было совсем темно. В небе висел узкий серпик месяца, похожий на светящийся обрезок ногтя. На ступеньках сидели и стояли люди — поодиночке, парами и целыми компаниями. Они курили, ели, обнимались и просто праздно проводили время. Справа и слева в прямоугольных фонтанах плескалась вода.

Внизу, позади людской толпы, заполнившей тротуары, по Пятой авеню медленно ползли машины, хотя часы пик давно прошли. Вечерний ветерок разносил выхлопные газы и трепал огромное темно-синее полотнище, возвещавшее о выставке картин Сезанна.

Джек оценивающе смотрел на окружающих, сравнивая свою экипировку с тем, как были одеты другие посетители музея. Сегодня он приоделся — голубая оксфордская рубашка, рыжеватые брюки, мягкие коричневые полуботинки — и был рад, что не отличается от остальных. Его темные волосы были острижены несколько короче, чем ему хотелось бы, но то была дань моде. Сейчас его можно было принять за учителя или бухгалтера, вышедшего погулять с женой и дочерью. Ничего привлекающего взгляд. И это отлично.

Джек заметил, что Вики тоже оглядывает толпу, но ее внимание сосредоточилось на тротуаре. По случаю похода в музей она сменила привычные косички на длинный конский хвост. Джек легко мог догадаться, какие мысли бродят в ее восьмилетней голове. «А где же мороженое? Где соленые крендели?» Эта девчушка весом не больше шестидесяти фунтов аппетитом могла поспорить с шофером-дальнобойщиком.

Он повернулся к Джиа — ее голубые глаза внимательно следили за ним, на губах играла чуть заметная улыбка. Ветер шевелил короткие светлые волосы. В обтягивающей голубой кофточке и черных брюках она выглядела потрясающе.

— Ну так как? — опять спросила она.

Джек почесал голову.

— Честно говоря, как-то непонятно все это.

— Что непонятно?

— Да этот Сезанн. Почему он такой знаменитый? И почему ему закатили целую выставку в Метрополитен?

— Потому что он считается отцом современного искусства.

Джек пожал плечами:

— Да, так написано в каталоге. Все это, конечно, замечательно, но некоторые картины кажутся какими-то недописанными.

— Они такие и есть, дурачок. Он не закончил несколько своих полотен, потому что они у него не получились.

— Ну, законченные они или нет, все равно ничего особенного я в них не вижу. Как там принято выражаться? Они мне ничего не говорят.

Джиа широко раскрыла глаза.

— О господи! За что мне это наказание?

Джек обнял ее за плечи, прижал к себе и поцеловал светлую прядь.

— Эй, детка, не стоит так дуться из-за того, что мне не нравится этот парень. Ведь Моне мне понравился, верно?

Он до сих пор помнил солнечный свет на его картинах, такой яркий, что казалось, от холста исходит тепло.

— Моне легко любить.

— Ты хочешь сказать, что хорошие картины — это те, которые любить нелегко?

— Вовсе нет, но...

— Мама, смотри, смотри! — закричала Вики, указывая в сторону Пятой авеню. — Эти дядьки сейчас под машину попадут.

Джек обернулся и увидел двоих мужчин средних лет, в пиджаках и галстуках, которые уверенно шли по проезжей части, рискуя попасть под колеса. Нет, их было больше — десяток или даже два: хорошо одетые мужчины лет сорока, с наглыми повадками.

Отчаянно засигналила машина. Один из мужчин сделал неприличный жест и пнул автомобиль ногой, оставив на крыле вмятину. Когда возмущенный водитель выскочил из машины, на него с кулаками набросились еще двое из этой банды. Водитель нырнул обратно и запер дверь. Хулиганы победно хлопнули друг друга по рукам и продолжили свой путь к музею.

Дойдя до тротуара, один из них схватил крендель с лотка разносчика. Тот побежал за вором, но его сбили с ног трое головорезов. От души попинав его ногами, они, смеясь, пошли дальше.

— Джек! Что происходит?

В голосе Джиа звучала тревога.

— Пока не понял, — отозвался Джек.

Все это ему совсем не нравилось. Если эти ребята изображают из себя великовозрастных «Джипси кингс», впавших в буйство после хорошей порции виски, то они явно переигрывают. За себя он был спокоен, но ведь рядом были Джиа и Вики.

— Кто бы это ни был, стоит держаться подальше.

Один из возмутителей спокойствия указал на вход в музей и что-то прокричал своим приятелям. Джек не разобрал, что он сказал, но компания, видимо, приняла это с энтузиазмом и стала быстро перемещаться вверх по лестнице.

— Давай-ка отойдем в сторонку, — предложил Джек, уводя Джиа и Вики от центрального входа поближе к боковым колоннам. — Как только они войдут, сразу уйдем отсюда.

Но разодетые дебоширы легко отклонялись от курса. Вместо того чтобы потянуться в музей, они стали задирать людей на лестнице. Возникли потасовки. Спустя несколько минут на мирных ступенях музея Метрополитен началась всеобщая свалка.

— Ой, Джек! — воскликнула Джиа, указывая вниз. — Ей надо помочь.

Посмотрев туда, Джек увидел пузатого мужчину в синем пиджаке с золотым гербом на нагрудном кармане. Он приставал к молодой женщине, курившей на одной из площадок. Она пыталась его оттолкнуть, но он все настойчивей протягивал к ней руки.

Джек посмотрел вокруг.

— Мне бы не хотелось оставлять вас одних.

— Просто отгони его, пока он чего-нибудь не натворил, — попросила Джиа. — Ты же справишься с ним за минуту.

— Ладно, — согласился Джек, устремляясь вниз. — А ты покажи моей маленькой подружке что-нибудь интересное, ну, фонтаны, к примеру, пока я там разберусь.

Поскольку Джек не собирался церемониться с мистером Толстое Пузо, если тот будет плохо себя вести, ему бы не хотелось, чтобы Вики наблюдала эту сцену.

Пока Джек сбегал по ступенькам, стройная брюнетка успела вскочить на ноги и пыталась дать отпор громиле, имевшему весовое преимущество никак не меньше сотни фунтов. Дорогая одежда, стильная стрижка и блестящие ухоженные ногти как-то не вязались с диким вожделением, горевшим в его глазах.

Джек был уже в трех метрах от них, когда женщина закричала:

— Я же сказала, убирайся!

— Ну-ну, киска, — процедил мужчина сквозь зубы, прижав ее к себе. — Кончай ломаться.

— Ах так?

Она ткнула зажженной сигаретой ему в глаз. Он отшатнулся и дернул головой. Глаз был спасен, но горящий конец сигареты угодил ему в толстую щеку. Он вскрикнул от боли и схватился руками за лицо. В этот момент женщина двинула ему в пах ногой. Лицо у парня побелело, как рыбье брюхо, и он грохнулся на колени, держась за низ живота. Последовал удар каблуком в грудь, и огромное тело повалилось на бок и скатилось по ступенькам.

Женщина решительно повернулась к Джеку:

— Ты что, тоже хочешь получить?

Джек остановился и вытянул руки, раскрыв ладони.

— Спокойно, леди. Я только хотел вам помочь, — кивнул он в сторону поверженного агрессора, который стонал на ступенях, держась за пострадавшее место. — Но у вас, я вижу, все под контролем.

Женщина слабо улыбнулась.

— Спасибо за благое намерение, — сказала она, окидывая взглядом поле битвы. — Что нашло на этих уродов?

— А черт их знает. Но вы лучше...

— Джек!

Отчаянный крик Джиа заставил его оглянуться, и через мгновение он уже несся наверх, перескакивая через две ступеньки, — она отбивалась от двух джентльменов средних лет.

— Эй! — заорал он, чувствуя, как внутри его вспыхивает огонь.

Вики вцепилась в ногу одному из нападавших и закричала:

— Не тронь мою маму!

Мужчина, круглым лицом и вздернутым носом напоминавший поросенка, повернулся и оттолкнул девочку.

— Отстань, малявка!

— Нет! — вскрикнула Вики и ударила его в челюсть.

Лицо мужчины исказилось от ярости, он схватил Вики и оторвал от земли.

— Ах ты, маленькая сучка!

Когда Джек увидел, что мужчина тащит Вики к краю площадки, его охватила паника. Он сменил направление и прибавил ходу.

— Я тебе покажу, как драться! — заорал Поросенок, приближаясь к краю площадки и все выше поднимая девочку.

Увидев ступеньки, круто уходящие вниз, Вики испуганно взвизгнула. Джек подоспел к ним как раз в тот момент, когда мужчина нагнулся, чтобы сбросить Вики вниз. Он схватил Поросенка за локоть и оттащил его от края площадки. Прижав девочку к себе, он двинул мужчину локтем в изумленное лицо.

Тот покачнулся и отступил назад. Джек опустил Вики на площадку и занялся незнакомцем. Теперь, когда Вики была в безопасности, его ничего не сдерживало, и он дал волю своему гневу.

Будь у Поросенка хоть капля здравого смысла, он бы бросился наутек. Вместо этого он накинулся на Джека. Тот быстро отступил в сторону и ударил нападавшего в толстый живот — точно в солнечное сплетение. Поросенок сложился вдвое, но не отступил. Даже в согнутом виде он пытался обхватить Джека за талию. Но у того не было времени на танцы — его ждала Джиа. Он врезал парню в ухо, схватил его за шиворот и брючный ремень и отволок к краю лестницы. Там он отправил его в тот самый свободный полет, что ранее предназначался для Вики. Дрыгая конечностями, Поросенок с воплем грохнулся на гранитные ступени и, кувыркаясь, покатился вниз.

Джек не стал смотреть, как он приземляется. Он бросился на помощь Джиа, которую продолжал осаждать приставала.

— Да ладно, крошка, — говорил он, стараясь ее облапить. — Не брыкайся. Ты же сама этого хочешь.

Джек заметил уже знакомый герб на пиджаке, и это было все, что он успел увидеть до того, как мужчина ударил Джиа по лицу.

Внутри у Джека сработал детонатор, и все вокруг померкло. Перед собой он видел лишь короткий узкий туннель, а все звуки слились в приглушенный гул. Схватив мужчину за тщательно уложенные волосы, он оттащил его от Джиа и бросил лицом вниз на каменное подножие колоннады. Один раз, другой, третий — пока его физиономия не превратилась в кашу. Тогда Джек отбросил его к стене и стал методично вбивать в гранитные блоки. Вдруг до его ушей долетел крик... Кажется, Джиа звала его по имени. Он отпустил свою жертву и обернулся на звук.

Джиа стояла внизу, на следующей площадке, обнимая рыдающую дочь, и что-то говорила о том, что пора уходить.

Джек закрыл глаза и попытался обрести дыхание. Звуки стали отчетливей. Да, это голос Джиа, громкий и ясный.

— Джек, ну пожалуйста! Пойдем отсюда скорей!

Вдалеке послышалась полицейская сирена. Да... действительно, пора уносить ноги.

Но когда Джек уже двинулся в сторону своих девочек, страх в их глазах предупредил его об опасности. Он получил удар в спину, а горло сжало, как тисками. Удар сбил его с ног. Два сцепившихся тела покатились к краю площадки. Отчаянным усилием Джек вывернулся из-под своего более тяжелого соперника и оказался наверху. Они рухнули вниз, и хриплый голос, что-то яростно кричавший ему в ухо, вдруг затих. Мужчина упал на ступени спиной, приняв на себя всю силу удара.

Джек откатился в сторону и с изумлением увидел, что это тот самый парень, которого он оттащил от Джиа и расплющил о стену. Его лицо превратилось в кровавое месиво. Странно, что он вообще смог подняться да к тому же полезть в драку. Правда, больше он уже не поднимался — лежал на спине, хватая ртом воздух. Наверняка не меньше полудюжины сломанных ребер. Мужчина вдруг застонал, попытался перевернуться, и на мгновение Джеку показалось, что сейчас он вскочит и набросится на него опять. Но тот откинулся на спину и затих. На деле парень оказался крепче, чем на вид, но все же не до такой степени.

Джек огляделся вокруг. Люди кричали, визжали, дрались, падали, обливаясь кровью. Просто одесская лестница из кинофильма \"Броненосец «Потемкин». К счастью, ни одной детской коляски.

Что случилось с этими парнями? Кто они и почему ведут себя как татаро-монгольские орды? Никто из них не знал удержу. Но что действительно озадачило Джека, так это их желание причинять боль. Нормальный человек к этому не склонен. Большинство людей не испытывают желания причинять зло себе подобным. И Джек когда-то был таким. Годы ушли на то, чтобы преодолеть себя и расчистить место для такого желания. Место, куда он при необходимости мог заглянуть и найти там радостную готовность нападать на людей прежде, чем они нападут на тебя, причем без всякого колебания. Чуть зазеваешься — и ты проигран. Может быть, даже погиб. Лучше наносить удар первым. Всегда.

А эти парни не испытывали колебаний. Хорошо еще, что они такие неуклюжие и не умеют драться. Иначе здесь разыгралась бы настоящая трагедия.

Джек взял Джиа под руку и отвел их с Вики вниз. У подножия лестницы рядом с фонтаном он увидел Поросенка; тот полз к воде, волоча ногу и выкрикивая ругательства. Джек хотел было сломать этому ублюдку еще несколько костей, но побоялся оставить девочек одних среди этого бедлама.

На тротуаре он забрал плачущую Вики у матери, и они поспешили домой. Когда он поднял руку, чтобы остановить такси, пальцы у него дрожали.

Вечер, так хорошо начавшийся, был безнадежно испорчен.

2

— Предлагаемая цена — одиннадцать с половиной, — объявил облаченный в смокинг аукционист. — Кажется, я слышу «двенадцать тысяч»?

Доктор Люк Монне боролся с желанием обернуться и посмотреть на второго участника торгов. Сам он не спускал глаз с аукциониста, но публика в зале — изысканно одетые люди, сидевшие в мягких креслах, расставленных ровными рядами на красных коврах, — была не столь щепетильна. Они вертели головами, наслаждаясь излюбленным зрелищем участников аукционов — схваткой конкурентов.

Но Люк и так знал, что происходит в зале. Справа, двумя рядами дальше, брюнет в синем костюме прижимал к уху мобильник, получая инструкции от своего клиента. Люк закрыл глаза и мысленно помолился, чтобы цена в две тысячи долларов за бутылку оказалась для его соперника неподъемной.

Он пришел на аукцион «Сотбис» с единственной целью — купить полдюжины бутылок «Шато Петрю» 1947 года класса «Помрол Крю Эксепсьонель», выставленного на торги поместьем Гейтс. Не только потому, что это поистине прекрасное вино стало бы украшением его коллекции, и не потому, что «Петрю» был его любимым бордо, просто год его производства имел для Люка особое значение — 1947-й был годом его рождения.

Но как бы ни хотелось ему стать обладателем этого вина, впадать в аукционный раж и платить несуразную цену он не собирался. Люк заранее установил для себя некий предел — две тысячи долларов за бутылку. Цена, конечно, высокая, но все же не безумная. Вполне соответствует товару.

Услышав восторженные возгласы и аплодисменты, Люк открыл глаза. Это могло означать только одно. Он скорбно опустил плечи.

— Двенадцать тысяч за лот двадцать два, — возвестил аукционист, переводя взгляд на Люка. — Вы готовы поднять цену до двенадцати с половиной?

Стараясь скрыть злость, Люк посмотрел на свою аукционную табличку, в которой больше не было необходимости, потому что покупателей осталось только двое. Кто же там у телефона? Какой-нибудь японский выскочка миллиардер, у которого на стене висит Ренуар, а в погребе пылится «Лафит-Ротшильд». Варвар, мародерствующий на европейской культуре, для которого вся ценность награбленного заключается в его цене, а искусство и культура — всего лишь символы богатства.

Люку захотелось схватить телефон и прокричать: \"У тебя есть своя культура — вот и займись ею! А это — мое и принадлежит только мне!\"

Но он, конечно, промолчал и стал оценивать ситуацию. Что, если его соперник тоже поставил себе предел в две тысячи долларов за бутылку? Хорошее круглое число. Тогда, если Люк согласится на двенадцать с половиной тысяч, это превысит установленный лимит, но не так уж сильно. Цена за бутылку составит чуть меньше двух тысяч ста долларов — чрезмерно, но не абсурдно.

Люк кивнул аукционисту и был в свою очередь вознагражден хором восхищенных голосов и одобрительными хлопками.

— А вы, сэр? — спросил аукционист, глядя на задние ряды. — Вы поднимете до тринадцати?

Последовала пауза, во время которой его соперник, противник, заклятый враг консультировался со своим таинственным клиентом. Люк по-прежнему смотрел прямо перед собой. Послышалось громкое покашливание, и голос из заднего ряда произнес:

— Ну что ж, пора услышать речь не мальчика, но мужа: пятнадцать тысяч.

Удивленные возгласы сменились аплодисментами. Люк почувствовал, что краснеет.

— Сэр? — посмотрел на него аукционист, подняв брови.

Ошеломленный и раздавленный, Люк молча покачал головой. Две с половиной тысячи за бутылку? Это вино не может столько стоить, и он не даст втянуть себя в эту авантюру. Может, у него пробки пересохли и пропускают воздух, возможно, и само вино давно прокисло и превратилось в уксус. Вот пусть эта свинья на телефоне и влипнет.

На самом деле Люк знал, что вино отличное. Перед аукционом он внимательно осмотрел бутылки: все они были полностью заполнены вином, а у одной был срезан колпачок, и под ним виднелась плотная, хорошо пригнанная фирменная пробка.

Он поднялся, положил табличку на стул, поправил обшлага темно-серого пиджака и пошел по центральному проходу. В спину ему упирались взгляды, подталкивая его к выходу.

Пора услышать речь не мальчика, но мужа.

Действительно, сейчас он чувствовал себя мальчиком в коротких штанишках.

Когда он проходил мимо улыбающегося победителя, что-то лопотавшего в мобильник, эта скотина имела наглость подмигнуть ему, проговорив: «Ничего, повезет в следующий раз».

Люк сделал вид, что его не замечает. Ему хотелось лечь и умереть.

Он толкнул дверь и вышел на Йорк-авеню. Вдохнув всей грудью вечерний воздух, он сказал себе, что это не единственное «Шато Петрю» 1947 года на свете; когда-нибудь оно вновь появится на аукционе и тогда уж точно попадет в его погреб.

И все же Люк испытывал унижение. Он боролся за награду и ушел с пустыми руками. Ему было по силам и три, и четыре, и пять тысяч долларов за бутылку, но дело было не в деньгах. Главное — это победа. А он ее упустил.

Домой идти не хотелось, и Люк решил прогуляться. Он находился в восточной части города, почти у самой реки; свернув на Семьдесят вторую улицу, он побрел в обратном направлении. Шел и думал об отце. Когда дело касалось вина, на память ему всегда приходил отец.

Бедный папа. Если бы он остался в своем родовом поместье в Гревсе или, по крайней мере, припрятал свое вино, прежде чем бежать в Америку, жизнь у него сложилась бы совсем иначе.

Виноградник Монне был одним из самых маленьких в Гревсе, но он обеспечивал достойное существование многим поколениям его владельцев. Предки Люка продавали большую часть вина, оставляя лишь малую толику для семейного погреба. Но в 1860 году на европейские виноградники напала филлоксера, от которой они так и не оправились. Эта зараза уничтожила всю виноградную лозу в поместье Монне, и его владельцам, как и всем их соседям, пришлось заменить ее видами, устойчивыми к филлоксере, закупив их в Калифорнии.

Прошли годы, прежде чем посаженная лоза стала приносить урожай. Семья увязла в долгах. Но гораздо хуже было то, что виноград был уже не тот, что прежде, и потому долги продолжали расти. Во время Второй мировой войны, когда немцы заняли Париж и уже приближались к Бордо, отец Люка решил бросить поместье (большая его часть уже была заложена) и эмигрировать в Америку.

Люк родился в Нью-Йорке и потому сразу получил гражданство. К этому времени банк выставил их виноградник на торги, и его купило соседнее поместье. Отец никогда больше не ездил во Францию — его терзал стыд за потерю родового гнезда.

Несколько лет назад Люк посетил обитель своих предков. Красивый каменный дом сохранился, но был превращен в гостиницу. Гостиница! Какое унижение.

Стоя в ее холле, Люк поклялся, что когда-нибудь обязательно выкупит свое поместье. Деньги — вот все, что для этого нужно. Настанет день — возможно, уже скоро, — и у него будет много денег. Тогда он выгонит менял из семейного храма, перевезет туда свою коллекцию вин и начет заново то дело, которое прервал отец.

Люк оторвал глаза от земли и увидел Центральный парк через дорогу. С удивлением обнаружив, что попал на Пятую авеню, он направился в центр города. Дойдя до восьмидесятых улиц, Люк заметил, что впереди мигают многочисленные огоньки. Он с любопытством присоединился к толпе зевак, собравшихся у желтой ленты, протянутой через улицу у музея Метрополитен.

Пятую авеню запрудили машины «Скорой помощи» и полицейские автомобили. Движение было перекрыто. Врачи оказывали помощь пострадавшим, полицейские тащили хорошо одетых окровавленных мужчин и заталкивали их в бело-голубые фургоны.

— Что здесь произошло? — спросил Люк молодого латиноамериканца, стоявшего рядом.

— Да какая-то заварушка, — ответил тот. На нем была фуражка с эмблемой музея и форменная рубашка. — Говорят, ее замутила команда крутых выпускников.

— Выпускников? — удивился Люк. — Но я не вижу здесь никаких выпускников.

— Да это не ребята. Взрослые мужики. Один из классов частной школы отмечал двадцать пять лет выпуска и пошел вразнос.

Люк почувствовал, как внутри у него все похолодело.

— А... убитые есть?

— Да вроде нет, но... о, черт! Что он делает?

Люк посмотрел в сторону, куда указывал его сосед, и увидел там одного из смутьянов — растрепанного, окровавленного, с эмблемой своей школы на пиджаке. Он был пристегнут наручником к полицейской машине и сидел на корточках, уткнувшись лицом в окольцованную руку.

— О господи! — воскликнул сосед Люка. — Он и впрямь пытается... — Он окликнул ближайшего полицейского: — Эй, командир! Посмотри на того парня у машины! Да остановите его, пока он не загнулся!

Люк увидел, что у ног прикованного человека разливается лужа крови. Только теперь он с ужасом заметил, что тот вцепился зубами в запястье, пытаясь перегрызть себе руку.

Подошедший полицейский вызвал врачей.

— Черт, я слышал, что так поступают попавшие в капкан звери, — с испугом проговорил человек в форменной фуражке, — но чтобы человек...

Люк не ответил. Горло у него одеревенело.

Когда сбежавшиеся врачи «Скорой помощи» попытались остановить пленника, он стал визжать и брыкаться. Они сгрудились над ним, но он продолжал сопротивляться и вопить. Люку показалось, что полицейский взмахнул дубинкой, и буян вдруг затих. Один из врачей дал знак, чтобы принесли носилки.

Чувствуя себя совершенно разбитым, Люк повернулся и заковылял прочь. Какая ужасная, трагическая сцена. И виноват в этом он.

3

— Кажется, уснула, — прошептала Джиа.

Она сидела на краю кровати, держа дочь за руку. Джек стоял с другой стороны.

— Да уж пора, — произнес он, глядя на хрупкое тельце, вырисовывавшееся под одеялом. Джек протянул руку и погладил темные волосы. — Бедная девочка.

В такси Вики забилась на заднее сиденье и проплакала всю дорогу. Она не успокоилась даже в родных стенах своей комнаты.

— Это какой же сволочью надо быть, чтобы так напугать ребенка! — возмущалась Джиа.

Она не видела, что произошло, и не знала, что тот тип вовсе не пугал Вики — он и в самом деле хотел сбросить ее с лестницы, чтобы она разбилась, возможно, даже насмерть. Джек решил не посвящать Джиа в подробности. Она и так уже вне себя. Зачем окончательно сводить ее с ума?

— Никогда не видел ничего подобного, — задумчиво произнес Джек. — Как будто все они одновременно рехнулись.

— Кто же они такие? — спросила Джиа, но тут же сжала губы. — Впрочем, это не важно. Остальные меня не интересуют, даже тот хам, который пытался меня облапить. Я только хочу знать, кто так напугал бедную Вики. Подам на него в суд, и пусть его посадят.

— В камеру со стопудовым серийным убийцей, который будет звать его «моя девочка»?

— И причем пожизненно, — кивнула Джиа.

— Ты что, действительно на это надеешься? — мягко спросил Джек.

— Я все для этого сделаю.