– Разумеется, – ответил Линус и натянул на лицо улыбку. Вот блин. Это надо было предвидеть. На начальной стадии остается лишь смириться с потерями, оплатить пробную дозу из собственного кармана. Линус пообещал вернуться на следующий день в то же время.

– Еще кое-что, – сказал Линус перед уходом. – Ты покупаешь у Чиво?

Йоран фыркнул и помотал головой, так что затрясся жировой мешок под подбородком.

– Его дерьмо я бы и в жопу не засунул, если бы я… – Йоран осекся, на его лице промелькнул ужас, он шагнул к Линусу и схватил его за руку. – Ты же не на него работаешь?

– Нет-нет. Не волнуйся.

– Клянешься?

Линус убрал руку Йорана со своей.

– Клянусь. И, Йоран… – Казалось, Йоран все еще не совсем ему поверил, когда он кивнул, нижняя губа задрожала. – Сейчас начинается что-то новое, – сказал Линус. – Это я тоже обещаю.



Когда Линус решил, что для первого раза достаточно, он обошел четыре подъезда и обзавелся тремя новыми клиентами, плюс один из старых покупателей лекарств захотел попробовать что-то новое. К соотношению цены и качества товара все отнеслись так же скептично, как Йоран, а в конце концов усомнился и Линус. Когда Алекс сказал о тысяче крон за грамм и девяностопроцентной чистоте, это был лишь голый факт, но, когда все потенциальные клиенты отреагировали на это так, словно Линус предложил подписать договор на съем дешевой квартиры в центре, он засомневался.

А что, если Алекс пытается впарить ему какой-то фуфел? Сам Линус никогда не употреблял и не мог оценить качество товара. И все же что-то подсказывало, что Алекс не соврал. Придется исходить из этого. Вернувшись домой, Линус отправил сообщение Кассандре: чтонибуть гатово? Он как раз отправил эсэмэс, когда в дверь постучали.

Линус впустил маму, а затем лег на кровать. Как и всегда, когда Бетти входила в его комнату, ее взгляд шнырял вокруг, словно крылатая ракета в поисках цели для нанесения удара. Взгляд остановился на пакете.

– Что у тебя там?

– Печенье.

Бетти наклонилась над пакетом, изучая его содержимое. Осталось четырнадцать пачек, тринадцать удалось продать. После неудачной сделки с женщиной в первой квартире Линус поднял цену до двадцати крон, а продав еще несколько упаковок, до двадцати пяти. Пять часов, проведенных за работой, принесли ему прибыль в тридцать восемь крон.

Губы Бетти сжались и стали похожи на знак равенства, а затем из них вырвалось:

– Естественно, краденое.

Линус предъявил ей чек, который специально на такой случай оставил на прикроватном столике. Бетти изучила его, и ее взгляд стал пустым, непонимающим.

– Я покупаю печенье, – сказал Линус. – И потом продаю его. Немного дороже.

– Зачем… ты это делаешь?

Линус улыбнулся дружелюбной и лишь чуть-чуть снисходительной улыбкой.

– Чтобы немного подзаработать. Зачем же еще.

Бетти смотрела на чек, на Линуса, на оставшееся печенье, словно на составные части ребуса, который она была не в состоянии разгадать.

– Звонили из школы. Тебя там не было два дня.

– Знаю. Завтра пойду.

– Почему тебя там не было?

Линус сел на кровати, изобразил в меру грустное и беспомощное выражение лица и развел руками.

– Потому что продавал печенье. Потому что у меня нет денег. Потому что мне не отдают стипендию.

Челюсти Бетти сжались, она заморгала. Линус знал: ей стыдно за их настолько плачевное материальное положение, что им приходится тратить стипендию Линуса и отдавать ему лишь несколько сотен крон в месяц. Мама сделала полшага к нему с таким видом, будто собиралась сказать что-то нежное, но, поскольку эту стадию они уже миновали, она лишь спросила:

– Но завтра пойдешь, да?

– Обязательно, мама. Обещаю.

От Линуса нечасто можно было услышать слово «мама», и Бетти на несколько секунд замерла, словно впитывала в себя этот момент, чтобы потом вспоминать и лелеять его, сидя на балконе и потягивая «Бейлис». Она кивнула и вышла из комнаты. Звякнул телефон. Кассандра.

Все готово. Начинаю прямо сейчас.

О’кей. Все идет своим чередом. Завтра придется зайти в школу, посмотреть, не найдутся ли там клиенты. Он знал нескольких чуваков, которые употребляли, но в основном они сидели на амфетамине низкого качества или препаратах, его содержащих. Неизвестно, есть ли у них бабло на товар Линуса. Надо выяснить.

В целом хороший день. Нестандартный эксперимент Линуса по расширению радиуса продаж прошел более или менее удачно, и, если все сложится, у него купят десять грамм. Не хотелось бы и дальше действовать по этой схеме, и он надеялся на то, что новые клиенты настолько оценят товар, что скоро приползут обратно к источнику.

Линус. Источник. Неплохо.

Линус переоделся в спортивный костюм и бережно достал из шкафа беговые кроссовки, зашнуровал их с ритуальной точностью, одна петля за другой. Затем встал, попружинил на ногах, наслаждаясь почти невесомой податливостью кроссовок. Сначала долгая пробежка, а потом спать, набираться сил перед завтрашним днем. Так действует серьезный игрок.

Томми

1

Томас уже сидел на краю фонтана и ждал, когда в начале второго на площади Сарая появился Томми. Ветер поднимал в воздух пыль и мелкий щебень, но Томас сидел и невозмутимо смотрел перед собой, положив руки на ноги. Увидев Томми, он просиял и поднялся:

– А, Томми Т. Прибыла наша легенда.

Даже если Томми и Томас были почти друзьями, их дружба строилась на предпосылке, что Томми придерживается своего крутого и пресыщенного образа, известного под именем Томми Т. С более трусливым и слабым человеком, который на самом деле был его истинным «я», Томас, похоже, даже не желал иметь дело.

Они пожали друг другу руки.

– Сорри за опоздание, – извинился Томми.

– Все нормально. Я изучал обстановку. А где Хагге?

– Он сегодня на больничном.

– Надеюсь, ничего серьезного?

– Нет, просто он немного не в форме.

Хагге обладал меланхоличным темпераментом, который иногда переходил в депрессию. Тогда он просто лежал в своей корзине, уперевшись подбородком в дно, а глаза его были черны от горя. Он отказывался что-либо делать, а если Томми пытался его подбодрить, в ответ доносились только глубокие вздохи. Сегодня был как раз такой день.

С годами Томми выявил закономерность. Статистически она не подкреплялась ничем, но, даже будучи просто тенденцией, заставляла волноваться. Существовала корреляция между депрессивным состоянием Хагге и днями, когда все летело к чертям у Томми. Если Хагге и обладал ограниченной способностью заглядывать в будущее, Томми надеялся, что именно сегодня она не сработает. Слишком многое стояло на кону.

– Пообедаем? – спросил Томми и махнул рукой в сторону пиццерии на северной стороне площади.

– Конечно.



Пиццерия «Примавера» была оформлена в мексиканском стиле. Сомбреро на стенах, кактусы в горшках, черно-белые фотографии Панчо Вильи[14]. Заведение имело разрешение на подачу спиртных напитков, и за барной стойкой красовалось несколько бутылок мескаля с небольшой гремучей змеей внутри. Пиццы назывались «Ацтека», «Ла Бамба», «Оахака» и убойная «Субкоманданте Маркос», с перцем халапеньо.

Мексиканскую атмосферу нарушали стоящая у входа пинбол-машина «Семейка Аддамс» и диско-шар перед местом диджея в углу. Вечером по выходным это место превращалось в бюджетный ночной клуб «Прима!».

Томми и Томас взяли по пицце «Акапулько» и еще одну навынос и сели друг напротив друга. В ожидании заказа они набросали планы действий в зависимости от разных сценариев, которые могли их ждать в северном квартале. Все планы требовали присутствия Томми Т., и в такие дни, как сегодня, Томми иногда не хватало кокаина.

За годы нахождения в гуще событий наркотик помогал ему не упускать из виду трофей, создавать шоры, которые требовались, чтобы нахраписто нестись вперед, не глядя по сторонам, как и ожидалось от крутого Томми Т. Теперь же он все чаще ощущал себя старым актером музыкального театра, который, спотыкаясь, взбирался на сцену, чтобы сыграть свою главную роль перед все редеющей публикой.

Принесли пиццы. Официант кивнул Томасу и с любопытством покосился на Томми, а затем произнес:

– Buen provecho.[15]

– Что скажешь о здешней обстановке? – спросил Томми, когда Томас за пару минут умял половину пиццы.

– Любопытно, – ответил Томас. – Словно, как бы это сказать, разброд и шатание.

– В каком смысле?

– Как будто масло продали, а деньги потеряли. Не чувствуется стиля.

– Почему так, как думаешь?

– Без понятия. Надо поспрашивать. Я прихватил скотч.

Томас похлопал по карману куртки и вернулся к пицце. Он был убежден, что большинство вопросов можно решить с помощью скотча, и, понаблюдав за ним в действии, Томми согласился.

Если наблюдение Томаса верно и в северной части района царит апатия, это должно быть связано с Чиво. Обычно он держал всех в узде, но разброд и шатание свидетельствуют о том, что он теряет хватку. В таком случае это тянет на небольшую революцию.

Пять минут спустя Томас доел свою пиццу и половину пиццы Томми. Они расплатились, взяли коробку с третьей пиццей и ушли. Выйдя на площадь, Томас кивнул в сторону двоих парней, которые мерзли на скамейке перед супермаркетом.

– Посмотри, например, на них, – сказал он. – Ни тебе наблюдения, ни правильного поведения. Просто сидят там, как будто…

– Плачут над пролитым молоком?

Томас усмехнулся:

– Я бы сказал по-другому, но, раз ты это произнес, пусть будет так.

Они продолжили путь через площадь и прошли в северный квартал. Парни на скамейке проводили их взглядом, но делать ничего не стали.

2

От того, что когда-то было самой большой в стране детской площадкой, расположенной во дворе жилого дома, осталась лишь тень ее обломков, привлекательная как нарушенное обещание. Уже через год после открытия из двух смотрителей остался один, а спустя еще семь лет убрали и эту ставку. Предоставленная сама себе, Полянка постепенно приходила в упадок. Все, что могло ржаветь, проржавело, все, что могло гнить, сгнило, а об остальном позаботились вандалы.

Несмотря на недостаток ресурсов, Полянка была частью шведской системы, а значит, должна быть абсолютно безопасной для детей. Как только эта достопримечательность начала разрушаться, когда из досок выскочили шляпки гвоздей, а рейки начали разваливаться, площадку демонтировали, но новой не заменили. Все самое хорошее разрушилось первым. Пенсионеры еще помнили веселые игры и катание на каруселях, теперь уже давно разобранных. Осталось только скучное, одинаковое. Бессмысленная ржавая металлическая конструкция, несколько горок и простых лазалок да пара песочниц.

На краю одной из песочниц сидел мальчик лет четырнадцати, безразлично пялился на экран мобильника и время от времени оглядывался. Когда он заметил Томми и Томаса, его большой палец перестал двигаться по экрану, а взгляд стал бдительным.

– Здорово, пацан, – поздоровался Томас по-испански. – Ты разве не должен быть в школе?

Мальчик состроил гримасу и ответил по-шведски:

– Говорите на понятном языке.

– Нам бы поболтать с Чиво, – сказал Томми. – Знаешь, где его найти?

Мальчик помотал головой, и его взгляд порхнул в сторону мобильника.

– Не знаю такого.

– Тебе не холодно тут сидеть? – поинтересовался Томми. – Когда можно было бы сидеть в тепле. У нас тут пицца с собой. Теплая.

Мальчик покосился на коробку. Ему недоставало закалки, чтобы изобразить полное безразличие перед видом или запахом, но он лишь произнес:

– И что?

Томас наклонился к мальчику.

– Поскольку ты тут наблюдаешь… – Мягким движением Томас забрал телефон из руки у мальчика, выпрямился и только потом закончил: – Может, тебе надо чем-то наполнить желудок?

– Что вы, блин, делаете? – сказал мальчик и встал.

– Спокойно, спокойно, – сказал Томас и присвистнул, увидев телефон – «Айфон 6-эс» в золотом цвете. – Это всего лишь временный обмен. Томми, дай ему пиццу.

Томми протянул мальчику коробку, но тот отказывался брать. В голосе проявилась по-детски просящая интонация:

– Отдайте мой телефон!

– Послушай меня, – сказал Томас. – Телефон я на время заберу, чтобы тебе не пришло в голову кому-нибудь позвонить. Если ты только покажешь или кивнешь в нужном направлении…

Рука мальчика потянулась к заднему карману.

– И что тогда?

– Тогда сначала тебе дадут пиццу. Затем ты сядешь и спокойно ее съешь. И доесть не успеешь, как я отдам тебе телефон. – Томас показал на руку мальчика, которая дотронулась до заднего кармана. – Слушай… Нет, не надо.

Мальчик внимательно посмотрел Томасу в лицо и увидел в нем авторитет, как у индейского вождя. Он опустил руку и кивнул в сторону зала «Диабло Негро Джим», который располагался в цокольном этаже метрах в пятидесяти от них. Томас посмотрел туда и произнес:

– Можно было догадаться.

Мальчик снова сел на край песочницы, и Томми отдал ему пиццу. На этот раз он ее взял. Открыл коробку и наморщил нос:

– Вот дерьмо, это же «Акапулько»! Ну почему именно она? Ананасы и прочая хрень.

Томми пожал плечами и сказал:

– Buen provecho.

3

Около входа стоял «лексус», на заднем стекле наклейка с названием зала. Томас открутил радиоантенну с крыши и воткнул ее в клапан заднего колеса – воздух начал медленно выходить. Затем они вошли.

Внутри зала «Диабло Негро Джим» не было ни тренажеров, ни элементов декора. Только гири и гантели на подставках. Скамьи, поглощающие шум ковры и гигантское зеркало. Голые бетонные стены пропитаны неприятным запахом пота. Два парня в беспроводных наушниках стояли рядом перед зеркалом и раскачивали тяжелые гантели вверх-вниз в гомоэротическом парном танце. Томас кивнул мужику с толстой шеей, который листал журнал о бодибилдинге «Флекс» за стойкой администратора, а затем двинулся в сторону задней двери, которую не было видно от входа.

Мужчина был вылитый герой боевика – так обычно изображают какого-нибудь свирепого майора. Квадратное лицо, короткая стрижка ежиком, напряженные губы. Томми подошел ближе, и он оторвался от журнала и недоверчиво заморгал.

– Сколько стоит годовой абонемент? – поинтересовался Томми.

– Шутишь, да?

– Ага. Это твоя машина снаружи?

– А что? Ты из налоговой, что ли?

Томми так и подмывало сказать «да» и придумать себе новую историю, но он выбрал более простой путь и сказал:

– Да какие-то пацаны рядом трутся.

Губы у мужчины напряглись еще больше. Со словами «Чтоб их!» он швырнул журнал на стойку, после чего прогромыхал на улицу. Парни в беспроводных наушниках были так заняты своим отражением в зеркале, что не замечали ничего вокруг, и Томми поспешил к задней двери, которая теперь была приоткрыта. Изнутри доносились звуки пыток, и Томми нахмурил брови. Непохоже на Томаса, да и он сам не хотел бы прибегать к таким методам.

За дверью находился небольшой тренажерный зал площадью пятнадцать квадратных метров. Лишь две скамьи, тренажер со штангой и диски для нее. На скамье лежал какой-то парень, или, скорее, туша, покрытая татуировками. У него за головой стоял Томас.

Рядом с Томми была еще одна дверь, прочная стальная дверь с тяжелым замком. Звуки пыток доносились оттуда, но по их силе и качеству Томми смог определить, что пытают не живьем, а в кино.

– Закроешь дверь? – спросил Томас.

Парень на скамье лежал тихо, держа штангу на вытянутых руках. Подойдя ближе, Томми понял, почему. Парень оказался привязан: Томас скотчем примотал его за шею к скамье. Он не мог положить штангу на стойку, потому что Томас отвернул крючки назад и выдвинул скамью сантиметров на двадцать вперед. Если парень отпустит штангу, она приземлится ему на шею. Томми насчитал четыре двадцатикилограммовых «блина» и два десятикилограммовых. Руки парня дрожали, он прошипел сдавленным голосом:

– Hijo de puta, voy a matarte…[16]

Из-за стальной двери доносились вопли, плач и бравурная музыка, голоса кричали на языке, похожем на арабский. Возможно, по ту сторону смотрели очередное видео исламистских террористов с записью казни.

– Как дела у Чиво? – спросил Томми парня на скамье. Его лоб оставался одним из немногих мест на теле, где не было татуировок. Обливаясь потом, парень ответил:

– Voy a coger tu madre en el culo.[17]

– Что он сказал? – спросил Томми.

Томас взял пару десятикилограммовых «блинов» с подставки у стены и ответил, нанизывая один из дисков на штангу:

– Шлет наилучшие пожелания твоей маме.

Глаза парня излучали панику и ненависть, когда он переводил взгляд с Томаса на Томми и обратно. Когда Томас навесил еще десять килограммов, ненависть из взгляда почти исчезла. Штанга опустилась ему на шею. Томас схватил ее и помог парню снова расправить руки.

– С Чиво что-то не так, – сказал Томми. – Что?

По бритой голове парня струился пот. Он стиснул зубы. Томас отпустил штангу и пошел за еще одним десятикилограммовым «блином».

– Vale, vale![18] – зашипел парень. – Coño[19].

Томас снова помог ему занять правильное положение. Парень закашлялся так, что из уголка рта потекла слизь, и сказал:

– Чиво не говорит. Ни с кем. Незнакомым.

– Почему? – спросил Томми.

– Кто-то разговаривает с людьми. А потом – самоубийства.

– Кто?

Крики за дверью усилились: кто-то по-английски молил о пощаде. Послышались смешки: видимо, веселились зрители. До сих пор звуки из внутренней комнаты заглушали проклятия парня. Если видео выключат, все будет иначе.

– Кто заставляет людей совершать самоубийства? – повторил Томми, а Томас снова убрал руку. Парень так напрягся, что мышцы под кожей запрыгали, а татуировки задвигались, как в мультфильме.

– Никто. Не знает, – ответил парень сквозь зубы. – Все говорят. Про разные лица. Все, кто видел. Мертвы.

– Ладно. У него есть имя?

– Экис.

Указательным пальцем Томас провел в воздухе две диагональные пересекающиеся линии. «Х». Значит, этот неуловимый Икс разговаривал с людьми, а потом они кончали с собой. И еще у него разные лица. Что же это за человек?

Томми кивнул Томасу, и тот несколько раз обернул скотч вокруг запястий парня и потом вокруг штанги. Глаза у парня расширились от страха, он пыхтел, а штанга весом сто тридцать килограммов опускалась ему на горло. Он набрал воздуха, чтобы закричать, но, прежде чем он успел издать хоть звук, Томас скотчем залепил ему рот. Затем помог поднять штангу и убрал скотч, державший крюки, так что парень наконец смог отдохнуть.

– Вот это тренировка, а? – сказал Томас парню. – Отлично справляешься.

Он наклонился вперед и что-то прошептал. Усилия парня освободить привязанные скотчем руки прекратились, и Томас ему улыбнулся. Затем они ушли.

Владелец зала снова стоял у стойки администратора. Когда Томми и Томас приблизились к выходу, он посмотрел на них с подозрением:

– Вы кто такие?

– Мы из муниципалитета, – ответил Томми. – Проводим оценку доступных молодежи вариантов проведения досуга. Мы с вами свяжемся.

4

Парень у песочницы доедал последний кусок пиццы. Томми и Томас сели по обе стороны от него, и Томас вернул ему телефон. Томми достал из бумажника пятьсот крон, сложил купюру и вытянул руку, пряча деньги в ладони.

– Что мне за это будет?

– Не понимаю, о чем вы.

– Что у тебя есть?

– Легавые, да?

– Мы что, похожи на полицию?

– Типа того.

Томми вздохнул:

– Слушай, посмотри на моего друга. Он может поднять тебя вверх ногами и трясти до тех пор, пока то, что у тебя есть, не высыпется…

Парень посмотрел на Томаса, который кивал, подтверждая, что примерно так все и будет.

– …или ты просто мне продашь. Кокс. Полграмма.

Парень осмотрелся по сторонам, понизил голос и сказал:

– Треть.

– Дороговато.

– Времена такие.

Томми протянул парню купюру, и он привычным движением спрятал ее в нагрудный карман, после чего протянул Томми небольшую упаковку из фольги.

– И последнее, – сказал Томми. – Эрнесто. Как он?

– Никак. Он не жилец.

– Почему?

– Что почему?

– Почему он не жилец?

– Откуда мне знать. Может, из-за курева?

– Не понимаю.

– Cangro.[20]



Покинув детскую площадку, они зашли в подъезд, и Томми достал фольгу. Лизнул указательный палец, надавил на порошок и втер его в десну.

– Дерьмо, – сказал он. – Никакого эффекта. Чиво ушел в тень.

– А этот Эрнесто, кто он?

Томми свалял из фольги шарик и засунул его за батарею.

– Эрнесто здесь барыжил лет пятнадцать-двадцать назад. До приезда в Швецию был большой шишкой в ФАРК[21]. У него были лучшие связи. Потом что-то произошло, и он сел на восемь лет. Вышел через шесть, но этот район уже занял Чиво. Тогда я и познакомился с Эрнесто. Очень приятный и абсолютно хладнокровный. Ему было непросто приспособиться к новым обстоятельствам.

– Привычка – вторая натура. Что будем делать теперь?

– Если кто-то и владеет какой-то информацией, то это Эрнесто. И я его знаю. Так что теперь мы купим цветы.

Как и во всех магазинах на площади, окна цветочного магазина были забраны мощными решетками. Когда хозяйка услышала, что букет предназначается Эрнесто, она воскликнула: «Ay, pobrecito»[22], добавила еще несколько цветков и попросила передать привет.



– Ты и так помог больше, чем я ожидал, – сказал Томми Томасу, когда они снова оказались на площади. – Особенно сейчас, когда я не могу тебе заплатить. А Эрнесто… он или заговорит, или нет.

Томас покосился на большой букет у Томми в руках, из-за которого тот выглядел как излишне восторженный жених.

– Разве ты не собирался в Вэртахамнен? К Семтекс-Янне?

– Да, но…

– Это опасно.

Томас обвел взглядом площадь, ветер усилился. Двое молодых парней шли, согнувшись почти вдвое и натянув шапки так, что невозможно было разглядеть их лица.

– Я вот о чем думаю, – сказал Томас. – Сейчас много пишут о нынешней молодежи, их проблемах и о том, как в двенадцать лет становятся преступниками. И почти ничего не пишут об альтернативах. Тех, кто предлагает что-то другое.

– Как твой боксерский клуб.

– Ты сам это сказал. Вот написал бы о нем что-то стоящее тот, кто умеет писать, и туда бы пришло больше подростков, и у них был бы шанс, verdad[23]?

– Не могу ничего гарантировать, решать будет шеф новостей. Но обещаю сделать все, что от меня зависит.

– Тогда пойдем.

Они молча шли плечом к плечу к северной части площади, а ветер терзал бумагу, в которую были завернуты цветы. Когда они вернулись в северный квартал, Томми спросил:

– Ты и правда считаешь, что я хорошо пишу?

Томас недовольно причмокнул.

– Не напрашивайся на похвалу, Томми. Это некрасиво.

– Плевать я хотел, красиво это или нет. Я стар, мне нужно ободрение.

– Ты лучший, Томми. И сам это знаешь.

– Gracias.[24]

– De nada.[25]



Уже на выходе из лифта на двенадцатом этаже слышался запах болезни и смерти. С прошлого посещения Томми помнил, что все квартиры от одиннадцатого этажа и выше населяют родственники и друзья Эрнесто, а сам он восседает в четырехкомнатной квартире на пятнадцатом этаже. Каким-то образом Эрнесто устроил так, что лифт доходил только до двенадцатого этажа. Очевидно, эта система все еще работала, так что дальше Томми и Томас пошли по лестнице.

На следующем этаже открылась дверь, и мощный мужик с такими же мощными усами вышел и преградил им путь, взявшись за перила по обе стороны лестницы. Томас посмотрел на Томми, тот покачал головой. Во-первых, он хотел избежать стычки, а во-вторых, знал, что, хоть мужик и походит на неторопливого кофейного плантатора, эта внешность обманчива. Это был один из телохранителей Эрнесто по имени Мигель, но все называли его Muerte[26]. Томми вспомнил, что у Мигеля были проблемы с зубами и он собирался удалить несколько штук, чтобы поставить коронки.

– Здорóво, Мигель, – сказал Томми и показал на собственные передние зубы. – Отлично вышло.

Мигель насупился, отвел голову назад, внимательно рассматривая Томми. Затем глаза его сузились, и он кивнул. Вспомнил.

– А я не очень доволен, – ответил он. – Чешутся иногда.

– Можно увидеть Эрнесто?

Мигель помотал головой.

– Сегодня плохой день, – сказал он. – Очень плохой.

– Тогда в другой раз?

– Почти все дни такие. Плохие.

– Жаль это слышать. Передай… – Томми покопался в собственной почти безупречной памяти на имена и обнаружил жену Эрнесто за одним столом с женой Хичкока Альмой Ревиль. – Альме, что я ей сочувствую. И еще, – он протянул букет, – им обоим. Там есть карточка с моим номером. На случай, если он захочет позвонить.

5

– Думаешь, он действительно болен? – спросил Томас по дороге к машине.

Томми кивнул:

– Даже не знаю, сколько покушений пережил Эрнесто. Его ранили ножом, в него стреляли, подкладывали бомбу под машину, пытались взорвать на почте. И это только в Швеции. В ФАРК не стать важной фигурой, перекладывая бумажки, и я знаю, что и в Колумбии ему несколько раз удавалось избежать смерти. А в итоге его убьет мерзкий рак.

– Вода камень точит…

– Томас, ты один из самых умных людей, которых я знаю. Но эти поговорки…

– Ты неудачно шутишь. Это твоя фишка. А поговорки – моя. У каждого из нас своя роль.

Впервые Томас намекнул, что, как и Томми, придерживается определенного образа, и Томми не знал, удручает его это или радует. Они сели в машину.



– Как же надо разговаривать с людьми, чтобы они кончали с собой? – спросил Томми, когда они выехали на шоссе Эссингеледен.

– Моя первая девушка в Швеции, Карин…

– Я серьезно.

– И я. У нее была невероятная способность: я все время чувствовал себя никчемным. – Томас провел указательным пальцем по шее. – И до этого было недалеко.

– Но у нее было время тебя обработать?

– Шесть недель. Потом я сбежал во все лопатки.

Томми напрочь забыл, что есть такое выражение. После смерти Томаса его мозг следовало бы завещать государственному архиву, чтобы в будущем оттуда смогли извлечь собрание разговорных выражений начала XX века.

– Да уж, – сказал Томми. – Но этот человек, если мы предполагаем, что речь идет об одном человеке. Экис. Похоже, ему удается управиться за одну встречу. А что за фигня с разными лицами? Это скорее указывает на несколько человек. С одним я еще готов смириться. Но целая группа, о которой я даже не слышал? Не могу этого понять.

– В профессии ты старожил, Томми. Придется сделать над собой усилие.

– Что еще за усилие?

– Мехди. Придется тебе поговорить с Мехди.

Эта мысль уже приходила Томми в голову. В разумных пределах Мехди, пожалуй, согласился бы поделиться свежей информацией. И все же Томми был бы рад, если бы можно было к нему не обращаться. Ничто не заставляло его чувствовать себя таким старым и отсталым, как общение с Мехди.

– Не хочу, – сказал Томми. – У него наверняка есть нужная инфа, но меня от этой мысли коробит.

– Волков бояться – в лес не ходить.

Томми вздохнул:

– Они у тебя никогда не заканчиваются, да?

6

Семтекс-Янне был медвежатником, сделал карьеру на взломах сейфов и больше не имел дело со взрывчаткой, давшей ему прозвище, разве что время от времени абсолютно легально импортировал ее для строительных работ. Кроме того, он был чистокровным психом, скороваркой с блестящей поверхностью, которая в любой момент могла взорваться. Он был одним из немногих в криминальной среде, кого Томми, по правде говоря, побаивался.

Возможно, представления Томми о расстановке сил в спальных районах устарели, но, приехав в порт Вэртахамнен, он почувствовал себя как рыба в воде. Если с Янне все в порядке, он и его подчиненные по-прежнему заправляют здесь всем, а значит, без его ведома и муха не пролетит.

Томми припарковался около высокого складского здания, рядом с которым блестел в предвечернем солнце «феррари» цвета металлик, словно подтверждая, что Янне еще в игре. Вместе с Томасом Томми поднялся по решетчатой лестнице и постучал в дверь.

– Кто там? – послышалось изнутри.

– Дед Мороз, – ответил Томми. – Здесь ведь никто хорошо себя не вел?

– Еще как вел. Заходи.

На территории порта Янне имел в своем распоряжении несколько складов, и все они были заполнены легальной продукцией, которую импортировал Янне. Для более интересных товаров склады служили лишь перевалочным пунктом.

Помещение, в котором оказался Томми, было завалено хламом, который Янне по какой-то причине решил оставить себе. Небольшой экскаватор с ковшами разного размера, три гигантских плоских телевизора в коробках, резиновая лодка, несколько электромопедов. Груды совершенно новой зимней резины, пара гидрокостюмов с трубками. С потолка свисали четыре зажженные люстры, в углу стояло чучело лося. И так далее.

Янне вышел из кабинета, одетый в джинсы, футболку и пиджак, который выглядел дорого и плохо на нем сидел. Томми всегда считал, что он похож на Бертиля Бертильсона[27], называвшего себя «худшим шоуменом Швеции». Несмотря на то что Янне покупал дорогие машины и дизайнерскую одежду, ему не удалось избавиться от обаяния провинциального рынка.

– Томми! Давненько! Еще и охранника с собой привел, как я погляжу. Ты же не боишься дядю Янне?

Томми представил Томаса как своего аудитора, на что Янне рассмеялся.

– А ты забавный, как и всегда. Знаешь что? Я ведь собирался тебе звонить.

– Почему же не позвонил?

– Слышал, ты помер. Проходи в кабинет. И аудитора бери с собой, у меня есть счета, которыми можно его занять.

Томми хвалил себя за умение считывать людей, но Янне был редким экземпляром, который Томми был не в силах разгадать. За улыбкой Янне мог скрываться план по применению электрошока, чтобы довести человека до потери сознания, а затем порубить на куски, но с тем же успехом улыбка могла выражать искреннее добродушие. Краем глаза Томми заметил, что Томас осматривает помещение в поисках вероятных угроз. Когда Томми встретился с ним взглядом, тот лишь пожал плечами.

Они устроились в кабинете Янне, обшарпанной комнате с бетонным полом, куда Янне затащил роскошный белый кожаный диван, такие же кресла и стеклянный стол. Янне сел в кресло, а Томми и Томас устроились рядом на диване.

– Так почему ты собирался мне звонить?

Янне подался вперед, потирая ладони.

– Дело вот в чем. Я решил взяться за автобиографию, но, поскольку со словами я не в ладах, мне нужен кто-то… да вот как ты. Как у Златана[28] и того, другого.

Если бы Томми составлял список ста причин, почему Янне пожелал ему позвонить, до такого пункта он бы не додумался.

– Как… тебе такое на ум пришло?

Янне почесал затылок и, казалось, смутился.

– Да вот дочь, ну, ты знаешь…

– Жанетт.

– Точно. Жанетт. Весной она выходит замуж. За врача. Все должно быть красиво. А у него в роду народ афар и все такое. И я подумал, что ее старик, то есть нижеподписавшийся, если бы был, как бы это назвать…

– Панегирик?

Янне щелкнул пальцами и просиял.

– Вот и я о чем! Сразу видно – пишущий человек! Панегирик! С ним было бы… ну, ты понимаешь.

– Я понял идею, но, если бы я написал обо всех твоих делах, это не…

Янне замахал руками.

– Нет-нет! Не об этом. О другом. Я ведь чем только не занимался.

– Пойми правильно, я тебя не критикую, – сказал Томми. – Но это как писать о Златане и не упоминать футбол.

Тон разговора был настолько шутливым, что Томми неверно оценил ситуацию. По лицу Янне пробежала тень, и появился другой Янне, который, как слышал Томми, неоднократно голыми руками калечил людей.