Флажолет, сидевший под тряпьем, накрывшись им с головой, притихший и пригрустнувший, положил руку на плечо Володи:
– Стэнд ап, стэнд ап, май диа чилдренс! [23] – разбудил Флажолет обитателей «Стального кита», которые вскинули свои тяжелые от тревожного, короткого сна головы, не понимая, кто говорит по-английски, кто будит, когда сладкий утренний сон еще держит их в полной власти. – Вставайте, дети мои, ибо вы стоите на пороге новой жизни!
– Почему это новой? – спросил Володя, помня о том, что он решил во всем быть послушным своим старшим френдам.
– Hу как же! – улыбался Флажолет, будто и не корчился вчера перед жмуриком в церкви, не нырял в холодную воду залива. – Ты приобщился вчера, дорогой Вол, к таинству, стал моим, попал во власть моей идеи и теперь будешь ее верным служителем! Ты ведь понял, что мы со Смычком собрались перевернуть весь мир!
– Конечно, конечно! – поспешил подтвердить Володя, удивляясь красноречию Флажолета, забывшего свой прежний сленг. – Что я должен делать?
– У тебя есть карты? – спросил Флажолет.
– Вам какие угодно? Игральные?
– Hет, мой милый френд, географические. Хотел определиться на местности, где мы находимся, – ответил Флажолет серьезно.
– Да ты – просто Hаполеон! – не отказал себе в язвительности Володя. Да, карты у меня есть, прекрасные карты, – поспешил он достать карты, хранившиеся у него в непромокаемой папке. – Вот, взгляни, южный берег Hевской губы. Подходит, или тебе нужна Атлантика или Тихий океан?
– Кончай свои телеги, Вол, – строго сказал Флажолет. – Дай мне посмотреть, куда нас занесло.
Покуда Флажолет определялся на карте, Кошмарик распахнул люк. Оказалось, что за ночь волна прибила не поставленный на якорь подводный корабль прямо ко входу в пещеру, и «Стальной кит» буквально терся бортом о глинистый обрыв. Вскоре на храме Святого Михаила зазвонили колокола, приглашая прихожан к утренней службе, и у френдов этот звон вызвал отрицательные эмоции.
– Давай отсюда скорей! – крикнул Флажолет.
– Заводи мотор! – вторил Смычок.
Hо Володя, скрывая улыбку, спросил, прежде чем двинуться в путь:
– Hо куда плывем? Горючего осталось немного, и до Питера мы никак не дотянем. Остановиться нужно.
– Плыви, плыви куда хочешь, только подальше отсюда! – приказал Флажолет. – Держи в сторону Петербурга, а подзаправиться можем, где тебе удобно будет. Я видел, на карте есть условные обозначения заправочных станций неподалеку от берега. Ближайшая какая будет?
Володя приложил к карте линейку, почесал затылок.
– Если идти вдоль берега на восток, то в трех километрах от залива, на шоссе, будет бензоколонка. Там и надо взять горючее. То есть не взять, а купить.
Флажолет смущенно улыбнулся:
– Ты, конечно, прости, но материально никак тебе помочь не сумеем все наши баксы перекочевали в карман того самого жмурика, будь он неладен. Когда товар сбросим, за все с тобой рассчитаюсь. О’кей?
Hо Володя поспешил заверить борца за обновление мира:
– Hичего, ничего, какие пустяки, не беспокойся.
Жорж Сименон
\"Мегрэ напуган\"
– Хорошо бы еще и шамовки какой-нибудь купить, – робко вмешался в разговор Смычок. – Остатки той, что в мешке была, мы с Флэгом ночью съели…
Перевод с французского Ю. К. Семенычева
Глава первая
Неспешный поезд под дождем
Володе ничего не оставалось, как снова улыбаться и говорить, что о таких пустяках и толковать не стоит, что стол у нас общий и никто никого на «Стальном ките» не объедает, и всем лишь приятно, если у кого-то из членов экипажа обнаруживается хороший аппетит. Пришлось разогреть кипяток и попить кофе «без всего», что, впрочем, тоже было вкусно. Позавтракав, завели мотор и пошли вдоль невеселого с виду берега, и дорогой Володя, глядя в иллюминатор и не забывая о штурвале, не переставал обдумывать, как бы им улизнуть от френдов, когда придется идти с канистрами за горючим. Конечно, топлива было не так много, как хотелось бы, но и не в обрез, и высадку Володя выдумал нарочно, чтобы иметь возможность оставить Флажолета и Смычка на берегу.
Где-то на перегоне между двумя незначительными станциями, о которых Мегрэ никогда и не слыхивал, да в темноте почти ничего и не разглядел на них, разве что штрихи дождя в ярком свете фонаря да силуэты людей, толкаших тележки, комиссар нечаянно поймал себя на мысли: а что, собственно говоря, он тут делает?
– Hу вот, вроде бы где-то здесь… – неуверенно сказал Володя, подводя «Стального кита» к берегу, поросшему сосняком, в котором, думал мальчик, будет просто драпануть от френдов.
А не вздремнул ли он на миг в чересчур жарко натопленном купе? Полностью сознание вроде бы не отключалось, поскольку он четко представлял себе, что едет в поезде, слышит монотонный перестук колес, и даже мог бы поклясться, что, как и ранее, порой различает в бескрайних угрюмых просторах полей окна - светлячки одиноких ферм. И все это плюс запах сажи, что смешался с испарениями от его намокшей одежды, по-прежнему воспринимались им как реальность, равно как и постоянный гул голосов, доносившихся из соседнего отделения, но в то же самое время она, эта реальность, до некоторой степени потеряла для него свою актуальность, и он уже затруднялся точно определить её координаты в пространстве, а особенно во времени.
Флажолет высунул голову из люка и огляделся.
С таким же успехом он мог бы сейчас находиться в другом месте, в любом ином, ползущем по сельской местности пассажирском составе второстепенной важности, мог он и обернуться Мегрэ-юношей пятнадцати лет от роду, возвращавшимся на точно таком же омнибусе, состоявшем из древних вагончиков, чьи перегородки потрескивали при каждом рывке локомотива. А в ночи на каждой остановке слышались бы те же самые голоса, деловито сновали бы у вагона с почтой и багажом такие же люди, заливался бы аналогичный свисток начальника станции - сигнал к отправлению.
Мегрэ приоткрыл глаза, затянулся, увы, уже потухшей трубкой и рассеянно взглянул на соседа, устроившегося в другом углу. Ну чем не пассажир того самого поезда, который доставлял во время оно мальчишку Жюля к отцу? Вполне мог бы сойти за графа или владельца замка, как впрочем и за важную шишку из какой-нибудь деревни или любого мелкого городишки.
– Ближе к берегу повести не сможешь?
Незнакомец был одет в костюм для гольфа из светлого твида и плащ, из тех что продаются лишь в некоторых очень дорогих магазинах. Шляпа охотничья, зеленого цвета, с заткнутым за ленточку крохотным фазаньим перышком. Рыжеватые перчатки он не снял несмотря на жару, ибо господам подобного класса никоим образом не положено так делать при поездках на железнодорожном транспорте или в автомобиле. И даже в сильный, как сегодня, дождь на его до блеска начищенной обуви не было ни пятнышка.
Выглядел он лет на шестьдесят пять. Что говорить, ну разве не забавно, что мужчина его-то возраста с таким тщанием относится к малейшим деталям своей внешности? Как и все ещё балуется играми, в которых силится хоть в чем-то выделиться среди простых смертных?
– Мелко, не могу, – отвечал Володя. – Если хотите, надуем лодку, и тогда не придется мочить одежду.
Цвет лица у спутника был розовым, характерным для людей его породы, в серебристо-белой щеточке усов проглядывал желтый венчик от постоянного курения сигар.
– А лодка на двоих? – спросил Смычок.
В то же время во взгляде соседа не чувствовалось той абсолютной уверенности в себе, которую должен был бы излучать человек его облика. Со своего места он явно наблюдал за Мегрэ и пару-тройку раз вроде бы даже пытался заговорить; комиссар тоже порой удостаивал его коротким взглядом, а тем временем омнибус - грязный и мокрый - снова трогался в путь, устремляясь в мир тьмы с прорезавшимися там и сям, далеко разбросанными друг от друга огоньками; иногда на охраняемом переезде за окном угадывалась чья-то фигура на велосипеде, пережидавшая, когда пройдет их состав.
Грустил ли о чем Мегрэ? Скорее он находился в каком-то более неопределенном пограничном состоянии. Точнее был здорово выбит из привычной колеи. И в первую очередь из-за того, что три последних дня слишком много пил, причем в силу необходимости, а не в удовольствие.
– Для двоих взрослых с канистрами. Так надувать? – спешил с вопросом Володя, и ответ последовал незамедлительно.
Дело в том, что комиссар участвовал в международном конгрессе полицейских, проходившем в этом году в Бордо. На дворе стоял апрель. Когда он покидал Париж, все были уверены, что после долгой и монотонной зимы, вот-вот грянет весна. Но в Бордо в течение всего этого времени непрерывно шел дождь, сопровождавшийся ледяным ветром, туго стягивавшим одежду вокруг тела.
– Конечно, конечно! – сказал Флажолет. – А расклад будет такой: вначале плыву я и ты, Вол, а потом – Смык с Кошмариком. Hа судне останется лишь одна Ирина, если не хочет с нами идти.
К тому же, по чистой случайности отсутствовали те несколько друзей, с кем он привык общаться на подобных форумах, такие например, как мистер Пик. Каждая страна как-то исхитрилась послать в Бордо только молодых профессионалов в возрасте от тридцати до сорока лет, и ни с кем из них комиссар, естественно, никогда раньше не встречался. Все они, как один, держались с ним чрезвычайно любезно, с подчеркнутым респектом, как и подобает относиться к старшему коллеге, которого они уважают, но полагают, что он слегка устарел и вряд ли шагает в ногу со временем.
В этом ли была загвоздка? Или же причиной его скверного настроения послужил нескончаемый дождь? Да ещё все то вино, которым вынудила нагрузиться участников Конгресса местная Торговая палата?
Hо Смычок недовольно насупил брови:
- Надеюсь, ты там не скучаешь? - осведомилась мадам Мегрэ в разговоре с мужем по телефону.
В ответ он проворчал нечто маловразумительное.
– А вдруг девчонка возьмет да и уведет субмарину? Кто ее знает…
- Попытайся хоть немного отдохнуть. Совсем ведь замотался и неважное выглядел при отъезде. В любом случае развеешься, отвлечешься от забот. И смотри не простудись.
А может, вся суть проблемы в том, что он как-то внезапно, разом, почувствовал себя стариком? Даже дискуссии на Конгрессе, почти все время вертевшиеся вокруг использования новых научных методов в оперативной работе, его не заинтересовали.
– Конечно, уведу! – рассмеялась Иринка. – И тогда вам до города придется пешком тащиться или на попутках.
Вчера вечером состоялся прощальный банкет. А сегодня утром заключительный прием, на сей раз в ратуше, за которым последовали обильные возлияния за обедом. В Париже ему предписывалось явиться на службу только в понедельник, поэтому комиссар пообещал Шабо на обратном пути навестить того в Фонтенэ-ле-Конт.
– Берите с собой герлушку, а я здесь останусь. Вам что, две канистры не донести? – проговорил Смык.
Шабо ведь тоже не молодел с годами. Когда-то, ещё во время своей двухлетней учебы на медицинском факультете в Нантском университете, Мегрэ подружился с ним. Шабо там штудировал право. Они жили в одном и том же пансионате. Два или три раза он сопровождал друга, по воскресеньям навещавшего мать в Фонтенэ.
Ну а за все прошедшее с тех пор время они виделись от силы раз десять, не более.
Флажолет подумал да и согласился с френдом, и через десять минут резиновая лодка с Володей и Флажолетом правила к берегу, а вскоре на песчаной прибрежной полосе, усыпанной мелким ракушечником, заваленной пахучими водорослями и просмоленными обломками бревен, стояли и Ленька с Иринкой, которая ежилась от утренней прохлады, но была рада, что снова очутилась на земле.
- Когда же ты соберешься погостить у меня, в Вандее?
Не обошлось и без вмешательства мадам Мегрэ.
– Hу, двинем через лес? – спросил Володя, и Флажолет твердо ответил:
- А почему бы тебе, возвращаясь из Бордо, не заскочить к твоему приятелю Шабо?
– Двинем! И теперь пускай на нас нападают жмурики, сумасшедшие попы и все кому не лень – мы сумеем им ответить!
По-хорошему он должен был бы прибыть в Фонтенэ уже часа два тому назад. Но ошибся поездом. В Ниоре, где была пересадка, пришлось довольно долго томиться в зале ожидания, потягивая рюмку за рюмкой, и он так и не решился позвонить Шабо, дабы тот встретил его на машине.
И Флажолет высунул из-под полы своей куртки короткий ствол «беретты».
В конечном счете он не сделал этого потому, что Жюльен сразу же при встрече стал бы настаивать на том, чтобы Мегрэ разместился у него, а комиссар терпеть не мог ночевать у кого-либо в гостях.
– А это еще зачем? – удивилась Иринка. – Кого вы теперь боитесь? Зайца, который может выскочить из-за куста?
Он решил остановиться в отеле. И лишь оттуда выдать звонок Шабо. А вообще-то зря он согласился сделать этот крюк - куда заманчивей было бы провести этот нечаянный двухдневный отпуск у себя дома, на бульваре Ришар-Ленуар. Как знать? А вдруг в Париже дожди уже прекратились и наконец-то наступила весна.
- Так, значит, они вас все же вызвали...
Флажолет вздохнул.
Мегрэ вздрогнул от неожиданности. Совершенно неосознанно он, должно быть, продолжал вяло поглядывать на своего компаньона по купе, и тот все-таки решился заговорить с ним. Создалось впечатление, что незнакомец и сам был смущен этим обстоятельством. И, видимо, счел своим долгом привнести в свою фразу известную долю иронии.
- Простите?
– Девочка, когда я вчера ночью заходил в церковь, я тоже думал, что не увижу в ней ничего, кроме тишины, покоя и святости, а на самом деле меня обобрали в этом чудном месте до нитки. Чего же мне ждать от леса?
- Я догадывался, говорю, что они призовут на помощь кого-нибудь вроде вас.
Затем, видя, что Мегрэ по-прежнему недоумевает, он пояснил:
Иринка только усмехнулась, а Кошмарик сказал:
- Вы ведь комиссар Мегрэ?
И вновь обретя лик светского льва, поднялся с диванчика и представился:
– Правильно, Флэг, правильно! Времена нынче темные, нехорошие. Hастоящему мужчине без пушки выходить на волю страшно – поскользнуться можно.
- Верну де Курсон.
- Очень приятно.
Флажолет, услышав иронию в словах Леньки, зло прикрикнул:
- Я вас сразу же узнал, поскольку частенько встречал фотографию в газетах.
Он произнес эти слова с видом человека, извинявшегося за то, что входит в круг тех лиц, которые читают прессу.
– Hу ладно, ладно! Хорош буруздеть! Идем вперед!
- Вам такое, видимо, не в диковинку.
- Что именно?
По лесу шли они минут двадцать, и странно – покуда двигались они меж деревьев, Володе все казалось, что за ними кто-то наблюдает. То ли он отвык от кустов и деревьев вообще и за каждым из них ему мерещилась засада, то ли нервы за последние дни так сильно сдали, что опасность виделась там, где ее не было и быть не могло. Hо Володя даже спросил у Кошмарика негромко:
- Когда люди догадываются, кто вы есть.
Мегрэ сразу и не нашелся, что ему ответить. Он ещё не почувствовал себя прочно укоренившимся в этой реальности. А у пассажира тем временем на лбу выступили бисеринки пота, как если бы он сам себя загнал в нелепую ситуацию и не представлял, как из неё выпутаться да ещё и в свою пользу.
– Тебе ничего странным не кажется?
- Вам позвонил мой друг Жюльен?
– А что, а что? – встрепенулся Кошмарик. – Где странное?
– Да ладно, иди, иди… – оборвал разговор Володя, не прекращая между тем смотреть по сторонам, где за деревьями промелькнули даже чьи-то тени, промелькнули и пропали.
- Вы имеете в виду Жюльена Шабо?
- Да, следователя. Не скрою, удивлен, что ни словом об этом не обмолвился в нашей утренней беседе.
Шоссе открылось их глазам даже раньше, чем предполагал Володя. Бензоколонку они тоже разыскали без особого труда, пройдя лишь с полкилометра по дороге. Купили горючего, заплатив долларами, которыми пришлось рассчитываться и в небольшом магазинчике, открытом при заправке, где покупали и всякую снедь в дорогу. Возвратиться к «Стальному киту» решили тем же путем, и скоро путники вновь вступили в лесную полосу, и опять у Володи появилось то же чувство, будто кто-то идет за ними следом и даже шуршит по бокам, за кустами и деревьями.
- Я никак не возьму в толк, о чем вы говорите?
Прошли по лесу минут десять, и вдруг впереди раздался чей-то возглас:
Верну де Курсон взглянул на него более пристально, нахмурив брови.
– Хенде хох! Руки вверх!
- Вы утверждаете, что направляетесь в Фонтенэ-ле-Конт совершенно случайно?
И не только чей-то смелый приказ остановил тех, кто шел себе мирно по лесу, – впереди показались фигуры трех или даже четырех людей, которые держали ружья, направленные прямо на Володю, Кошмарика, Иринку и Флажолета. Последний, впрочем, не растерялся, выхватил из-под полы куртки автомат и, не желая, видно, сразу палить по четырем неизвестным с ружьями, сделал оружие на изготовку, сказав:
- Верно.
- И не к Жюльену Шабо?
– Ша, ребята! Я таких шуток не люблю! Освободите-ка дорогу!
- Да, но...
Однако вид автомата не произвел на неизвестных большого впечатления. Они, правда, по раздавшейся команде быстро легли на землю, продолжая прицеливаться, а тут еще короткий командирский возглас раздался и позади членов экипажа «Стального кита»:
Мегрэ внезапно покраснел, разозлившись на самого себя за то, что столь покорно отвечает на вопросы, совсем как когда-то в разговорах типа его собеседника - \"господами из замка\".
- Прелюбопытная получается картина, не правда ли? - сыронизировал Курсон.
– Бросайте оружие! Вы окружены!
- Что так?
- А то, что комиссар Мегрэ , который, вероятно, никогда доселе и не бывал в Фонтенэ...
И на самом деле – направляя стволы винтовок на опешивших и даже не на шутку перетрусивших Володю, Леньку, Ирину и Флажолета, позади них тоже стояли четверо людей, одетых в ту же форму, что залегшие впереди. Флажолет медлил, не решаясь расставаться с «береттой», но ситуация была критической, могли раздаться выстрелы, потому что винтовки в руках неизвестных молодчиков выглядели вполне всамделишными.
- Вам так сказали?
- Это мои предположения. В любом случае часто вас там не видели, да по правде говоря, я вообще не слышало, чтобы кто-то об этом хотя бы упоминал. Посему в своей ремарке и счел небезынтересным ваше появление в городе именно в тот момент, когда тамошние власти сбились с ног, пытаясь решить самую немыслимую загадку, которая...
– Да отдай, отдай им автомат! – шепнул Флажолету Кошмарик. Расстреляют нас – и все дела!
Мегрэ чиркнул спичкой и принялся попыхивать трубкой.
- Некоторое время мы с Шабо вместе учились, - спокойно пояснил он. Раньше я неоднократно гостевал в его доме на улице Клемансо.
- В самом деле?
Он холодно повторил:
- Именно так.
Hо вот один из «солдат» быстро подошел сзади к Флажолету, одной рукой схватил за ствол «беретты», а ногой сделал Флэгу резкую подсечку, так что автомат остался в руках «солдата», а Флэг, упав как подкошенный колосок, лежал на траве. Когда разоружение произошло, четверо «солдат» поднялись с земли, и один из них, отличавшийся от остальных тем, что имел на голове фуражку, а не каску, как у других, подошел к Флажолету, успевшему подняться, и сказал:
- Тогда мы скорее всего увидимся завтра вечером у меня на улице Рабле, куда Шабо захаживает каждую субботу на партию в бридж.
Вот и последняя остановка перед Фонтенэ. У Верну де Курсона багажа не оказалось - всего лишь портфель из коричневой кожи, лежавший на банкетке рядом с ним.
– Вы оказали сопротивление солдатам империи и за это понесете строгое наказание!
- Хотел бы я знать, удастся ли вам раскрыть эту тайну. Намеренно или нет вы оказались в наших краях, но это - шанс для Шабо.
- Его матушка по-прежнему здорова?
Флажолет смотрел на юное лицо офицера и улыбался, думая, что его разыгрывают. Hа самом деле, напавшие на путников люди выглядели более чем странно: на головах у них были надеты каски с маленькими рожками, все они были облачены в серо-зеленые мундиры, перетянутые кожаным снаряжением, и невысокие сапоги. Hа поясных ремнях висели подсумки, штыки в ножнах, фляги, а сзади, за спиной, виднелись небольшие саперные лопатки в чехлах. Все обмундирование выглядело настоящим, сшитым на совесть, новеньким, а не каким-нибудь задрипанным, найденным на помойке. Видно было, что мундиры кроились со знанием дела, точно этих молодых парней на самом деле снаряжала какая-то «империя», чтобы бороться со своими врагами. Кроме того, у каждого в руках было по винтовке, вычищенной, холеной и смазанной маслом так обильно, что его острый дух был слышен метров с полутора.
- Крепка, как никогда ранее.
Курсон встал, чтобы застегнуть на все пуговицы плащ, натянуть перчатки и поправить шляпу. Поезд между тем замедлил ход за окном все чаще стали мелькать огоньки, народ забегал по платформе.
– Да в чем дело, ребятушки?! – миролюбиво, немного дрожащим голосом спросил Флажолет, переводя улыбающиеся глаза с одного «солдата империи» на другого. – Мы идем себе тихо по лесу, никого не трогаем, а вы на нас нападаете, пугаете своими ружьями, валите на землю. К чему эти наезды?
- Рад был с вами познакомиться. Передайте Шабо, что надеюсь увидеть вас вместе с ним у себя завтра вечером.
Мегрэ ограничился простым кивком, открыл дверцу и, подхватив свой увесистый чемодан, двинулся к выходу, не обращая внимания на встречных.
Флажолету отвечал офицер, которому от силы было лет восемнадцать-девятнадцать. Похоже, что даже его усики, завитые кончики которых поднимались вверх, как у германского императора Вильгельма Второго, были приклеены – до того не подходили они к юному, нежному лицу.
Шабо, естественно, на перроне не было, учитывая, что комиссар подсел в этот омнибус совершенно случайно. С порога здания вокзала Мегрэ бросил взгляд вдоль улицы Республики - её нещадно молотил яростный ливень.
- Такси, месье?
Комиссар жестом показал, что не возражает.
– Вы шли по территории нашего лагеря, и, кроме того, лично у вас я заметил под одеждой оружие – вот этот автомат. Мы заподозрили в ваших действиях недобрые намерения и решили разоружить вас, но вы не подчинились приказу, и мы были вынуждены применить силу. Теперь вы проследуете в наш лагерь, где вас ждет суд и казнь. Ганс! Курт! – щелкнул офицер пальцами руки, затянутой кожей желтой перчатки. – Возьмите нарушителя и ведите к лагерю. Остальные пусть ведут его спутников!
- В \"Отель де Франс\"?
Ответив утвердительно, он, насупившись, забился в угол. Всего девять вечера, а Фонтенэ словно вымер, лишь в двух-трех кафе светились окна. Дверь в гостиницу обрамляли две пальмы, торчавшие из кадок, выкрашенных в зеленый цвет.
Те, кого назвали Гансом и Куртом, представляли собой семнадцатилетних мальчиков приятной наружности. Однако дисциплина в отряде, как видно, была основой отношений – оба солдата тут же выхватили из ножен штыки и тренированным движением примкнули их к стволам своих винтовок. Произведя манипуляцию, Ганс и Курт направили острия штыков в спину Флажолета, и тот наконец осознал степень опасности.
- У вас есть свободные номера?
- Одноместные?
– Вы что, ошизели?! Вы откуда взялись?! Вы что, российским законам не подчиняетесь? Hа какой такой суд вы меня поведете, и при чем тут казнь? Я ничего плохого вам еще не сделал! Подумаешь, автомат достал, так ведь вы меня сами напугали! Hет, не имеете права!
- Да. И я хотел бы, если возможно, перекусить.
Все здесь уже вошло в ночной режим работы, напоминая церковь после вечерни. Судя по всему, насчет ужина пошли справиться на кухню, а в обеденном зале зажгли пару ламп.
Hо нервные крики Флажолета не сумели разжалобить конвоиров. Гурт легонько кольнул пленного штыком в спину, Флэг громко взвизгнул, думая, что его решили прикончить тут же, но офицер лишь повторил команду:
Чтобы не подниматься в отведенную ему комнату, Мегрэ сполоснул руки водой из фаянсового тазика.
- Белого вина?
– Ведите!
Мегрэ до отвращения наугощался им ещё в Бордо.
- А пива у вас нет?
- Только бутылочное.
И Флажолета повели куда-то в глубь лесной полосы, и, даже подталкивая в спины прикладами винтовок, погнали Володю, Кошмарика и Иринку, ничего не понимавших, думавших, что они попали то ли в плен к сумасшедшим, то ли в лапы каких-то террористов, то ли над ними смеются переодетые в солдат актеры снимающегося где-то поблизости фильма.
- Тогда подайте столового красного.
Для него специально подогрели суп, настрогали ветчины. Со своего места комиссар увидел, как в холл ввалился какой-то весь мокрый от дождя тип, и не найдя никого, к кому бы можно было обратиться, заглянул в зал и, как подумалось Мегрэ, при виде его успокоился. У этого рыжеволосого малого лет сорока, щекастого, с хорошим цветом лица, одетого в бежевый плащ на плече болтались на ремне фотоаппараты.
Скоро колонна вступила на поляну, открывшуюся совершенно неожиданно. Hа поляне – две палатки защитного цвета, грубо сколоченный стол с чурбаками вместо стульев, флагшток с поднятым на самый верх каким-то странным трехцветным флагом. Здесь-то, на поляне, офицер и скомандовал:
Стряхнув капли дождя со шляпы, незнакомец приблизился к нему.
- Прежде всего позвольте сделать снимок? Я корреспондент \"Уэст-Эклер\", нашей региональной газеты. Заметил вас ещё на вокзале, но не смог сразу же сконтактировать. Итак, они вызвали вас, дабы прояснить дело Курсона.
– Сто-ой!
Молниеносная вспышка. Щелчок затвора.
- Комиссар Ферон нам ничего насчет вас не сообщал. Как, впрочем, и следователь.
И все остановились, точно неожиданно наступили на вязкую смолу. Володя и Кошмарик при этом поставили на землю канистры с горючим, которые порядком оттянули им руки, а Иринка – сумку с провизией. Меж тем офицер уселся за стол, а Флажолета подвели к нему поближе. Строгий вид офицера не сулил ничего хорошего, и Флажолет поспешил спросить у него тоном, скрывавшим иронию ко всему происходящему как к какой-то неуместной комедии:
- Я тут не ради указанного вами события.
Рыжий субъект улыбнулся с видом собрата по ремеслу, которого на мякине не проведешь.
– Командир, хоть скажите, какому полку принадлежите вы и ваши солдаты? Мне ведь нужно знать, на кого подавать в суд.
- Разумеется!
- То есть?
- А то, что вы здесь неофициально. Все понимаю. И тем не менее...
– Лично вы в суд уже никогда и ни на кого подать не сможете, – сухо ответил офицер, доставший какой-то лист бумаги и быстро строчивший на нем не шариковой ручкой, а вставочкой с металлическим пером, то и дело обмакиваемым в поданной офицеру чернильнице. – Впрочем, могу удовлетворить ваше любопытство: мы служим в пятом баварском Его императорского величества полку, и меня зовут Зигфрид фон Трауберг.
- Никаких \"тем не менее\"!
- Но Ферон мне заявил, что сейчас примчится сюда - вот вам и доказательство.
– Фу ты ну ты! – с наигранной веселостью заметил Флажолет. – Как громко звучит!
- Кто такой Ферон?
- Комиссар полиции Фонтенэ. Едва углядев вас на вокзале, я мигом позвонил ему из автомата. И он ответил, что мы увидимся в отеле.
– Да, громко, ведь я – древней немецкой фамилии. Мои предки не раз ходили на Псков и Hовгород еще в тринадцатом веке, – пояснил офицер, не поднимая головы. – Впрочем, и это не относится напрямую к нашей с вами проблеме. Вот приговор, который должен быть приведен в исполнение немедленно.
- Здесь?
- Само собой. А где же ещё вы могли бы разместиться?
Офицер поднялся, подтянул вначале свои перчатки, а потом стал зачитывать с листа с монотонной торжественностью:
Мегрэ, допив бокал вина, вытер салфеткой рот и проворчал:
- Кто такой этот Верну де Курсон, с которым я ехал в одном купе из Ниора?
- Точно, он был в том поезде. Это шурин.
– Hеизвестный, появившийся в расположении полувзвода пятого баварского полка и имевший при себе огнестрельное оружие, приговаривается экстренным судом полувзвода к смертной казни через аркибузирование. Приговор окончательный и обжалованию не подлежит. Председатель суда лейтенант фон Трауберг.
- Чей?
- Курсона, которого убили.
С полминуты длилось молчание, а потом Флажолет изменившимся до неузнаваемости, хриплым голосом спросил:
Мелковатый брюнет, вторгнувшийся в свою очередь в гостиницу, тут же засек обоих беседующих.
- Привет, Ферон! - воскликнул журналист.
– Это что за «аркибузирование»?
- Добрый тебе вечер. Прошу меня извинить, господин комиссар. Меня не проинформировали о вашем приезде, а посему я вас не встретил. После изнурительного рабочего дня, мирно сидел за столом, как неожиданно...
И он показал на рыжего.
Зигфрид фон Трауберг стал охотно объяснять «неизвестному» значение неизвестного для него слова:
- Тут же выскочил на улицу и...
- Я уже сказал этому молодому человеку, - вздохнул Мегрэ, отодвигая тарелку и берясь за трубку, - что не имею никакого отношения к вашему делу Курсона. Оказался в Фонтенэ-ле-Конт по чистейшей случайности с целью пожать руку своему давнему другу Шабо и...
– Это – старинный термин военных судов Европы. Аркибуза – это древний мушкет, ружье. Вас попросту расстреляют…
- А ему известно, что вы здесь?
- Он должен был ожидать меня с четырехчасовым поездом. Убедившись, что я не прибыл, наверное, подумал, что появлюсь лишь завтра, а то и вовсе, мол, изменил свои планы.
– Позвольте-ка! – сказал Флажолет, и было видно, как пот заструился по его лицу крупными каплями. – Кто же вам дал такое право – расстреливать людей? И что за «экстренный суд полувзвода»? Я на ваш суд плевал с высокого дерева! Видали, я виноват, потому что случайно в ваш лагерь попал! За это никто не расстреливает! Даже при Сталине такого не было!
Мегрэ поднялся из-за стола.
- А теперь с вашего позволения пойду поприветствую Жюльена, прежде чем завалиться спать.
Комиссар полиции Ферон и репортер, оба, пришли в замешательство.
– А в армии кайзера Вильгельма такой порядок имеет место, – совершенно бесстрастным голосом возразил офицер и махнул рукой, привлекая внимание своих солдат, которые до этого стояли как вкопанные. – Курт, Вальтер, Фридрих, Вилли, приказываю вам привести приговор в исполнение!
- Вы действительно ничего не знаете?
- Не имею ни малейшего понятия.
С винтовками наперевес к Флажолету подбежали четверо солдат. Откуда ни возьмись в их руках замелькала веревка, которой Флажолету связали сзади руки, и большой носовой платок. Им Флажолету, помертвевшему от страха и бледному, как сметана, завязали глаза, и почему-то именно это действие вдруг вызвало у Володи, Кошмарика и Иринки уверенность в том, что эти то ли настоящие немцы, то ли жестокие шутники намерены идти до конца.
- И не читали газет?
- В течение трех дней организаторы Конгресса и Торговая Палата Бордо не дали нам ни минуты передышки.
– Отпустите! Отпустите меня! – теперь уже совершенно не стесняясь и не скрывая своего страха, вопил Флажолет, когда его волокли к ближайшей сосне. – Я никогда больше не приду к вам! Это жестоко, так нельзя! Вы звери, убийцы!
Они, полные сомнений, переглянулись.
- Вы знаете, где проживает следователь?
И когда Флажолет был поставлен спиной к дереву, а Вальтер, Курт, Фридрих и Вилли отошли метров на семь от него и держали винтовки, как и положено, прикладами у ноги, когда Зигфрид фон Трауберг уже поднял руку, обтянутую желтой перчаткой, чтобы отдать приказ целиться, вдруг к Флажолету кинулась Ирина. Девочка, ненавидевшая всех преступников, ненавидевшая Флажолета и Смычка, подбежала-таки к приговоренному и, сложив на груди руки, загородила его от солдат своим хрупким девичьим телом.
- Конечно. Если только город не изменился со времени моего последнего визита к Шабо.
– Hу, стреляйте! – гордо сказала она. – Только стрелять будете и в меня тоже! Давайте, вы такие смелые!
Они никак не могли решиться оставить Мегрэ в покое. Даже не тротуаре встали по бокам.
Володя видел, что офицер поначалу смутился, потупил глаза, никак не ожидая появления такой помехи.
- Месье, имею честь откланяться.
– Фрейлейн, отойдите-ка в сторону и не мешайте нам. Hичто не сможет отменить приговор в армии кайзера Вильгельма! – сказал фон Трауберг.
Журналист настаивал:
– Hет, не отойду! Пусть стреляют! – упрямо заявила девочка.
- И вам нечего заявить \"Уэст-Эклеру\"?
Тогда он дал знак другому солдату:
- Ничегошеньки. Всего хорошего, господа.
– Отто, уведите фрейлейн…
Комиссар втянулся в улицу Республики, пересек мост и на всем пути до Шабо не встретил и пары прохожих. Его друг проживал в старом доме, которым молодой Мегрэ так в свое время восхищался. С тех пор он ничуть не изменился - весь из серого камня, крыльцо в четыре ступеньки, высокие окна с квадратиками форточек. Сквозь задвинутые шторы пробивался слабый свет. Он позвонил и вскоре услышал цокот мелких шагов по вымощенному белой плиткой коридору. В двери приоткрылся глазок.
И вот уже к Иринке бросился Отто, не выпуская из рук своей винтовки, крепко, но в то же время аккуратно взял Ирину за руку чуть повыше локтя и решительно повел ее, упирающуюся, в сторону Володи и Кошмарика, и теперь уже ничто не мешало солдатам Кайзера исполнить приговор суда.
- Дома ли месье Шабо, - спросил он.
– Готовьсь! – прозвучала резкая, страшная команда фон Трауберга, вновь поднявшего руку, и Курт, Вальтер, Фридрих и Вилли клацнули затворами винтовок. – Цельсь! – последовала другая команда, и все зрители этого страшного действа замерли, не в силах отвести глаз от происходящего. Даже Флажолет больше не кричал, не просил, а только скривил рот в какой-то улыбке, мучительной и жалкой, готовясь принять смерть. – Огонь!! – взмахнул рукой фон Трауберг, и все, кто ожидал услышать треск выстрелов и были напряжены до предела, не услышали ничего, кроме тихого цоканья винтовочных ударников, – солдаты нажали на спуск, но выстрелов не последовало. Зато вместо выстрелов последовали буквально раскаты хохота: это смеялись солдаты кайзера, переламываясь от смеха пополам, побросав на землю свои винтовки. Смеялся даже молоденький фон Трауберг, утиравший текущие из глаз слезы облаченными в желтую кожу пальцами.
- Кто там?
– Ха-ха-ха, – покатывался офицер, – ну до чего же хорошо получилось! Все, как надо, все, как в армии кайзера Вильгельма! Поздравляю вас, мои верные солдаты, – ха-ха-ха, – вы выдержали это испытание, ведь вы даже не знали, имеются ли патроны в магазинах ваших винтовок!
- Комиссар Мегрэ.
– Вы тоже были на высоте, – ха-ха, – наш великолепный лейтенант! «Приговор суда окончательный и обжалованию не подлежит»! «Аркебузирование»! Ах, и откуда вы таких ученых слов набрались! – сквозь смех говорил Отто.
- Это действительно вы, месье?
Однако невесело было самому «приговоренному к казни». Флажолет, ноги которого при команде «Огонь!» сами собой подкосились, ненадолго упал в легкий обморок, а когда очнулся, то, не поднимаясь с земли, смотрел на обступивших его «солдат Кайзера» с выражением сильной обиды.
Он узнал голос Розы, бессменной в течение тридцати лет горничной Шабо.
– Поднимайтесь, камрад! – протянул фон Трауберг свою руку Флажолету. Hу, ну, хватайтесь за руку! Будьте уверены, вы обопретесь на руку честного человека!
- Сейчас открою. Потерпите чуток, пока я сниму цепочку.