Под его рукой затрещала грубая ткань рубахи свеона. На обнажившемся плече врага изумленному синегорцу открылось клеймо: волчья голова, увенчанная рогами!
12. «Мы тебя не покинем!..»
Скрип тяжелых колес, беззлобные понукания возничего, легкая тряска на колдобинах, отдаленный вскрик испуганной птицы… Владигор воспринимал эти приметы реальной жизни сквозь плотную завесу болезненного дурмана, с трудом возвращаясь из небытия.
Он не знал, как долго находился в беспамятстве. Вероятно, не один день, поскольку ощущал себя совершенно беспомощным, неспособным от слабости шевельнуть рукой или хотя бы приподнять свинцовые веки. Но вновь обретенная возможность слышать и чувствовать окружающий мир вселяла в него уверенность в скором выздоровлении. Он понимал, что его тело борется сейчас с отравой, которой был щедро смазан клинок Азарга, и верил, что сумеет одолеть коварную болезнь. Нужно было только набраться терпения, а все остальное, как случалось уже не раз, сделают скрытые силы его молодого, крепкого и жаждущего жизни тела.
Какие-то новые звуки прорвались к нему. Через несколько мгновений он узнал их: конечно же, гусли старого Яреца! Вот и голос его послышался — негромкий, с хрипотцой, где-то совсем рядом.
Ярецу ответил другой голос — женский, ласковый:
продолжал настаивать гусляр, резко ударяя по струнам.
Песня была странной, не очень понятной и невыносимо печальной. Таких не слышал он в Синегорье. Ее смысл ускользал от Владигора, хотелось попросить гусляра: объясни, старик, зачем твой ратник ищет смерти?
Но вместо вопроса с губ Владигора сорвался едва различимый стон. Сразу умолкли струны. Он ощутил легкое прикосновение прохладной ладони ко лбу и, разрывая дурман, открыл глаза.
Золотистые, янтарно-теплые, ласковые глаза скоморошки смотрели на него встревоженно и нежно. Из глубин подсознания всплыл путеводный свет этих глаз, окатил мягкой волной любви и, вдруг напомнив о страшном, замерцал озабочено и тревожно.
— Где я?
— С друзьями… Все будет хорошо, Владий.
— Конечно, мы тебя вылечим! — твердо произнес мужской голос. — Мои камни и не с таким справлялись. Подумаешь, синий борец на лезвии!.. Могло быть хуже. Например, дурнишняк зеленый или заморский куокарр. Против них не всякий из моих камней выдюжит…
Кажется, он узнал его: торговец камушками, Путил с берегов Свеонского залива. Почему он занялся врачеванием? О каких камнях рассуждает?
Словно угадав его мысли, Путил затараторил:
— Все камушки — разные. Одни могут быть источником богатства, подарком для любимой, символом верховенства, другие — спасением от хворобы, источником жизненного света, третьи — погибелью, ядом. Мало кто в них разбирается, но я — один из немногих. Ты не тревожься, вылечу! Вот сейчас к сердцу зеленый берилл положим, а к голове — чистый желтый цитрин… Зря считают берилл женским камнем, он даже по цвету близок к бессмертию, к всемерной благости. Я не о желтом берилле толкую — о темно-зеленом, первом в триаде земной силы. А желтый цитрин — его в наших землях почти не знают — подправит не только тело, но и разум твой.
— Разум? — осторожно переспросил Владигор. — Неужто я нынче умом обеднел?
— Уймись-ка, Путил! — решительно оборвала Ольга словоблудство самочинного лекаря. — Не отягощай Владия заботами лишними. Ему сейчас одно лекарство потребно — отдых и безмятежный сон.
— Согласен, девица, согласен! — торопливо вымолвил Путил, выходя из поля зрения Владигора. — Утешь младого. Большая польза будет, особенно ежели на уста ему элатский кристалл положишь. Сей самоцвет через себя солнечные лучи пропустит — лечебными сделает, животворными. Дышать нашему герою сразу легче станет…
Когда Владигор очнулся в следующий раз, рядом с ним был только Ярец. Старый гусляр, заметив дрогнувшие веки синегорца, молча поднес чашу с терпким напитком, отведав которого Владигор почувствовал себя почти здоровым, разве лишь бесконечно усталым.
— Досталось тебе, парень, — тихо сказал Ярец. — Уж не чаял тебя вживе узреть. Но теперь, похоже, выкарабкаешься… Говорить способен, али как?
— Спрашивай, — коротко ответил Владигор, понимая, о чем пойдет речь.
Он лежал на жестком днище телеги. Над головой простиралось бездонное звездное небо. Во тьме звенели цикады и перекликались редкие полуночные птицы.
— Слух прошел о Злыдне-Триглаве, — тихонько начал гусляр. — Он вроде Поднебесье захомутать желает… А против него, сказывают, двенадцать чародеев бой затеяли. Многие уже полегли, напряга не выдержав. Да объявился, к счастью, великий витязь, богатырь синегорский, подобный древнему Ладору-Великану. По-разному его кличут, а главное ведомо — молод и статен, промеж людей себя не выпячивает, свою цель имеет — к ней идет. Верно ли сказывают?
— Верно, пожалуй, — сказал Владигор ослабшим за время болезни голосом. — Я эти сказки тоже слышал. Почему меня сейчас спрашиваешь?
— А то не знаешь?! — хмыкнул Ярец. — Оберег твой, может, кому другому и неприметен, да только не мне. Такой же у Светозора был: лик Перуна с одной стороны, стрелы и меч — с оборотной.
Владигор непроизвольно повел рукой к горлу, где на кожаном шнурке должен был висеть его родовой знак. Рука не смогла подняться — сил не было.
— Не беспокойся, парень, — положив руку ему на грудь, сказал гусляр. — Чужие не видели, а я — кремень. Для этого разговор затеял, чтобы ты поскорей выздоравливал, на друзей веру имея.
— Друзьям всегда рад буду, — чуть слышно выдохнул Владигор. И добавил, уже проваливаясь в забытье: — За песню спасибо…
На следующий день он чувствовал себя гораздо лучше, во всяком случае уже способен был самостоятельно глотать кашу, приготовленную заботливыми руками Ольги, и не задыхался при малейшей попытке повернуться на бок.
— Дело к поправке идет, — радостно возвестил торговец камнями. — Не зря третий день к тебе цитрин прикладываю! Жизненный камушек, оздоровительный. В голове, небось, проясняется нынче?
— Отстань от Владия, Путил! — прервала его скоморошка. — Иди к Меченому, он о твоих самоцветах с удовольствием послушает. А молодца не трогай сейчас, дай ему продыху.
Владигор окинул ее долгим взглядом, стараясь понять, известно ли ей о княжеском обереге на его груди. Ольга по-своему истолковала его взгляд, зарделась вдруг, отвела глаза в сторону.
— Что, некрасивой стала? Дорога утомительная, пыльная. Второй день умыться негде.
— А куда мы едем? — задал Владигор давно мучивший его вопрос. Он боялся, что Ольга уйдет от прямого ответа. Однако скоморошка юлить не стала. Она лишь кликнула Яреца и Демида, которые сразу подошли к ним и присели возле раненого.
— Вот, дед, — обратилась Ольга к старому гусляру, — Владий желает знать, куда и зачем мы везем его, бедолагу. Что скажешь?
— Дак правду скажу, как иначе-то?.. Везем тебя, дружок, от людей подальше, от их злобы и страхов неуемных. Торопко везем, поскольку погоня возможна. Сперва на зорьку шли, обходя вольный город Преслав, а позавчера к югу свернули. Ежели все хорошо сложится, завтра думаем на закат путь держать — в Ладанею, в город Треполь. А там уж видно будет, что и как делать.
Владигор нахмурился:
— Нас преследуют? Кто и почему?
— Не нас, Владий, а тебя, — пояснил Ярец. — За тобой охота идет. А почему… Двумя словами не объяснишь, сынок. Все как-то сразу закрутилось, бестолково и не по-людски.
— Отчего не по-людски? — встряла Ольга. — Давно известно: люди боятся того, что не могут понять. А чего боятся, то спешат уничтожить. Дурачье!
— Значит, я напугал их? — помрачнел Владигор. — И чем же?
— Поединком своим с колдуном, — ответил Ярец. — Честно признаться, жутковатое зрелище было. Мы с Демидом бывалые мужики, а и то не по себе стало, когда средь облаков вашу схватку увидели.
— Да что увидели?! — начал терять терпение Владигор. — Объясните все по порядку!
— Не взбрыкивайся, дружище. — Демид, успокаивая, положил руку ему на плечо и кивнул Ярецу: помолчи, дескать, я сейчас все растолкую. — Начнем с того, что еще на тверди земной случилось, когда ты молодого свеона побеждать начал. Ни с того ни с сего к тебе кинулся Родька, дабы в спину мечом ударить. И ударил бы, но Олюшка успела мерзавца ножом сразить. Чуть позднее ей это припомнили — не в заслугу, а в обвинение…
Владигор с благодарностью и удивлением обернулся к Ольге. Та лишь сердито рукой отмахнулась, ничего не сказав.
— Обманная гора, на которую вы втроем убежали, страху на всех нагнала. Думали, вот-вот к нам двинется и народ передавит. Хорошо, что Ярец успокоил немного — он про нее в молодости слыхал — и объяснил, что гора сия придумана колдунами Волчьего Братства лишь для защиты своей. На нее, мол, никто из простых смертных взойти не может… Но ты ведь взошел! Вот первый дурной слух и прокатился: все трое, мол, колдуны волчьи.
— Невежды, — не удержавшись, вставил свое слово торговец самоцветами. — Я-то сразу у тебя в перстне голубой аметист приметил, да еще какой дивный! И размерами, и чистотой нет ему равных. А ведь известно, что аметист — самоцвет магический, уравнивающий огонь и воздух, но губительный для злых чар, для всякого, кто Черную магию пользует. Не смог бы ты его при себе держать, если был бы колдуном Волчьего Братства.
— Верно, — кивнул Демид, — Путил все это разъяснить пытался, да люди его не слушали. В небесах вдруг появились две огромадные фигуры — бесплотные, на призраков похожие, однако в них все признали тебя и Гуннара. Сцепились вы — и молнии вокруг засверкали, хотя грома не было. Затем вокруг, заслоняя вас, стали всякие безобразные тени роиться. Звероподобные какие-то, с волчьими мордами, с рогами и когтями длиннющими. К счастью, это недолго длилось. Истаяли призраки, а чуть позже Обманная гора обернулась лиловой тучей и подалась на север.
— На северо-запад, — уточнил Ярец. — Туда, за Венедское море, где святилище Рогатой Волчицы находится…
— Хотя вечерело уже, мы едва уговорили народ не срываться с места, не спешить на ночь глядя в Горячие Ключи, где нечисть еще опаснее и злобливее. Дабы успокоить всех перепуганных, убедить их, что колдуны исчезли вместе с лиловой тучей, я, Божан и Ольга пошли к тому месту, где стояла Обманная гора. Думали ничего не найти, а получилось иначе: сразу наткнулись на мертвого волка и на тебя, которого сперва тоже за покойника приняли.
— Рядом волк лежал? — переспросил Владигор.
— Вот именно. Молодой волк, околевший уже, но обликом жуткий. Из-за него потом сыр-бор пуще прежнего разгорелся… Божан, как увидел его, стал полотна белее. Запричитал хуже бабы, почти невменяемым сделался! Пока я его в чувства приводил, Ольга с тобой возилась. Уж не ведаю, как она в тебе живую искорку распознала, ведь по виду был мертвее мертвого: не дышишь, глаза незрячие в небо уставились. Так бы и бросили тебя вместе с волком в чистом поле, чтоб народу лишнего страха не добавлять. Ан Олюшка припала к твоей груди и услыхала-таки слабенькое сердцебиение, обрадовалась, меня задергала — живой, живой! Я не поверил, отмахнулся было, да ты как раз в это время чуток веки прикрыл, будто солнце закатное взгляду мешает. Ну и пришлось, конечно, быстренько тебя в лагерь нести…
— А браслет? — не утерпел Владигор. — Браслет не нашли?
— Чего искать, коли ты его в руке держал. Да так крепко, что лишь на другой день смогли пальцы разжать.
— У меня твой браслет, синегорец, не беспокойся, — ответил гусляр, улыбнувшись. — Я покуда прибрал его — взамен моего кинжала, который ты затерял где-то.
— Шутит он, не обращай внимания. Браслет взял, чтобы из-за оного на тебя, раненого и обездвиженного, других покушений не приключилось. Убедил нас, что так будет лучше. Пожалуй, прав оказался, поскольку не токмо ты сам, но и браслет твой весь лагерь переполошил. Даже умнейший Ставр начал чужие глупости повторять, называя тебя то колдуном, то жрецом, из-за браслета с колдунами повздорившим, то и вовсе оборотнем.
— С чего вдруг оборотнем-то? — удивленно вскинул брови Владигор. — Или во мне вдруг зверя высмотрели?
— Не в тебе, но рядом с тобой. Божан, сам от страха трясясь, обозникам про издохшего волка рассказал. Они быстренько вывод сделали: мол, одного поля ягоды. Просто из тех зверюг, что на Обманной горе злобствовали, ты один успел вновь человеком обернуться. Потому и выглядишь полумертвым, что превращение продолжается. Как закончится, ты всех нас порвешь-загрызешь. И в доказательство показывали на рану, которую молодой свеон тебе в поединке нанес. Рана-то почти затянулась, хотя все видели, как его кинжал твой бок вспорол!
— Но это же… — заикнулся было Владигор о своей способности к быстрому самоизлечению, однако тут же прикусил язык.
Демид с хитрецой и пониманием посмотрел на него, чуть заметно кивнул:
— Вот и я сперва хотел рассказать им, что слыхал уже об одном славном воине, на котором любые раны заживают быстрее, чем на собаке. Да подумал, что не ко времени будет сей рассказ… В общем, так или иначе, а народ потребовал унести тебя подальше от обозного круга. Ночь мы провели в рощице. Перед самым рассветом Ставр пожаловал с дурными вестями. Выяснилось, что ночью, Горячих Ключей не убоясь, из лагеря в Преслав сбежал совсем голову потерявший Божан. Чего он в городе наболтает (если, конечно, доберется туда), какого страху на жителей и купцов нагонит, о том лишь догадываться можно. А хуже всего, что другой мой дружинник, Вавила, который приятелем был с Родькой, в лагере бучу поднял. Обвинил Ольгу ведьмой. Родька, по его словам, давно в приблудном синегорце колдуна учуял, поэтому хотел казнить его, да не тайком, а при честном народе. Но ведьма-скоморошка воспрепятствовала, безжалостно убив доброго молодца. Как ни странно, в этот бред все поверили и порешили на зорьке расправиться с ведьмой Олюшкой, с колдуном-оборотнем Владием, а заодно и с теми, кто вас вздумает защищать.
Услышав, в какую беду вверг безвинных людей, заботившихся о нем, Владигор только челюсти сжал — до зубовного скрежета. Да и какими словами можно было выразить чувства, обуревавшие его?
Ольга, кинув на раненого обеспокоенный взгляд, поднесла к его губам маленькую медную фляжку.
— Выпей целебного отвару, Владий, сразу полегчает.
Он торопливо сделал несколько больших глотков. У отвара был привкус мяты и еще какой-то сладенькой травки.
— Ничего нет хуже человеческой глупости, — наставительно произнес Путил. — Я не раз имел возможность убедиться в этом. Какими же безмозглыми надо быть, чтобы красавицу-скоморошку ведьмой выставить!
— Не только в глупости суть, — подправил его Ярец. — Они перепуганы были. С перепугу на всякую дурь можно решиться…
— Короче, дружище, не дожидаясь исполнения их угроз, мы распрощались со Ставром и под прикрытием предутреннего тумана снялись с места. Тогда нас, вместе с тобой, четверо было, но перед самым Преславом объявился Зенон и еще один обозник, Вешняк, на своей собственной телеге (так он уверяет) от Ставра отколовшийся. Они рассказали, что Вавила совсем разъярился и подбил мужиков кинуться в погоню, которая, правда, у Ключей задержалась немного. Поэтому мы решили с тракта в сторонку уйти и дневку в лесу устроить, а Зенона в город послать, чтоб разведал все толком. Хорошо сделали, что в Преслав не сунулись… Там, как выяснилось, по наущению безумного Божана тоже готовы были кольями тебя встретить. Поверили, что везем в вольный город то ли колдуна, то ли оборотня, то ли еще что похуже.
Последние слова Демида Владигор воспринимал с трудом, борясь с нежданно нахлынувшей на него сонливостью.
— Не тревожься, Владий, — услышал он ласковый голос Ольги. — Это хороший сон, добрый. Я особой травкой тебя напоила, которая у Горячих Ключей растет. Она душе отдых дает, а телу живость возвращает. Поспишь — силы накопишь. О плохом не думай: мы тебя не покинем.
На сей раз Владигор проснулся совершенно здоровым. Была ли в том его собственная заслуга, или подействовал отвар скоморошки, а может, как утверждал Путил, самоцветные камни свою лечебную мощь проявили — это сейчас не имело значения.
Куда важнее было, что он полностью избавился от недуга и вновь обрел способность действовать. Хотя и вынужденное, но все же почти четырехдневное бездействие тяжелым грузом лежало на сердце, заставляя искать быстрый и надежный выход из создавшегося положения.
Владигор понимал, что все прежние планы вновь полетели в тартарары. Незаслуженная «слава» колдуна-оборотня начисто отрезала ему дорогу в Преслав. Где же тогда набрать воинов для похода к Таврийскому морю? В Преславле он надеялся встретить своих земляков, синегорцев, из которых десяток надежных парней уж подобрал бы себе в соратники. А теперь только две возможности остаются, да и те никудышные. Либо, как собираются сделать его новые друзья, направиться в ладанейский Треполь — на запад, либо на восток — в ильмерский город Берестье. В любом случае — не туда, куда нужно, не к южным землям, где Богатырский меч под Ключ-Камнем лежит!
А сколько дней потеряет, делая крюк? Если сыщется в тех городах поддержка, не поздней ли она будет? Злыдень времени зря не теряет…
В памяти вновь всплыла жуткая, непередаваемая картина раскола Времени и Пространства, увиденная им после схватки с Патолусом. Бездонная Пустота, наплывающая на Поднебесный мир… Как противостоять ей? По силам ли это смертному человеку, хотя бы и посвященному в Стражи Времени?!
Тряхнув головой, он прогнал отвратительное видение, вернувшись к прежнему кругу мыслей — о дороге на юг. Неужели придется идти в Берестье? Владигор был уверен, что стольный город Ильмерского княжества обязательно окажет ему помощь, но для этого нужно будет князю Дометию имя свое раскрыть. Отчего-то при этих рассуждениях разум Владигора словно на дыбы вставал, отказывался даже слышать о Дометии. Подобное было странным для Владигора, поскольку он хорошо помнил ту поддержку, которую Дометий оказал воеводе Фотию в тяжелые для синегорцев годы. И отец всегда нахваливал Дометия, называя его лучшим своим союзником, готовым на многое ради Братских Княжеств. Почему же ныне чародейский запрет мешает Владигору обратить свои помыслы в ильмерскую сторону?
Он услышал легкий шорох песка под ногами и поднял голову. К нему подошла Ольга, за нею — Демид и Путил. Все трое, похоже, были весьма озабочены долгим молчанием Владигора, который с полудня сидел неподвижно возле скоморошьей кибитки и о чем-то усиленно размышлял. Путил без лишних слов приложил пальцы к голубой жилке на его шее, проверяя ток жизненной крови, после чего удовлетворенно кивнул: нет причин беспокоиться, синегорцу хуже не стало.
— Со мной все в полном порядке, — улыбнулся ему Владигор. — Просто я задумался.
— О чем же? — поинтересовался Демид. — Не о том, куда дальше путь держать?
— Верно, старшой, о том самом. А еще: почему в Преславе так легко поверили рассказу свихнувшегося Божана о синегорском оборотне?
— Потому, видать, и поверили, что о синегорце он шум поднял.
— Не понимаю, — искренне удивился Владигор. — Чем же мои соплеменники перед вольным городом провинились? Какая тут связь?
— Я сам не понимал, покуда мне Путил не растолковал кое-что. Он частый гость в Преславе, о многом слышал. Пусть и тебе расскажет.
— Не в преславцах тут дело, — покачал головой Путил. — Просто они заразились новыми ильмерскими веяниями, которые из дворца князя Дометия последний год во все концы разносятся. Одряхлел князь Дометий, пуглив и мнителен стал, повсюду ему колдовские ловушки мерещатся…
— С чего вдруг?
— А с того, что прознал он о Черном колдуне Аресе, который под властью своей держал братоубийцу Климогу и все славное Синегорье. Наболтали ему, что молодой князь Владигор в битве с Аресом победил потому лишь, дескать, что сам с колдовством спутался. В подтверждение множество признаков указали.
— Это каких же?
— Известно, например, что Владигор волшебными способностями обладает: может в память чужую проникнуть, в чистом поле невидимым стать, голыми руками нескольких дюжих противников усмирить. С конем своим златогривым как с человеком беседует, и понимают друг друга прекрасно. Человекоптица по имени Филимон в друзьях у Владигора. Не говоря уж о подземном народце, который Синегорскому князю отныне самоцветы и злато-серебро во дворец поставляет, добывая их, между прочим, с помощью колдовского порошка самовзрывчатого.
— Да чего в этом страшного? — вмешалась Ольга. — Нашим Братским Княжествам издавна добрые чародеи покровительствуют. Они, как всякому ведомо, помогли синегорцам Правду и Совесть на родные земли вернуть. Они же и юного князя тайным наукам своим обучали. Разве не знал об этом Дометий?
— Знать-то знал, да повернул иначе. Не сделал различия между Белой и Черной магией, ту и другую объявил вне закона. Сказывают, намерен свой договор с Синегорьем порвать и заставами перегородить все дороги на север, дабы не пустить колдовскую заразу в пределы Ильмерского княжества.
Словно пелена вдруг упала с глаз Владигора. Сразу открылось то, о чем еще говорили четверо чародеев, что недоступным было до сего времени. Ну конечно же! Не хотели они лишние заботы возлагать на его плечи, надеялись — к нужному часу Добран, чародей-покровитель Ильмерского княжества, сумеет образумить Дометия!
Владигор вздохнул сокрушенно.
— Вот с чем бороться нужно прежде всего, — сказал он негромко. — С людским невежеством и неверием в собственное могущество. Неужели так трудно понять, что князь Владигор — не чародей, не колдун, не оборотень, но лишь редкими пока еще среди людей способностями владеет. И данными от рождения, и приобретенными в обучении, однако же отнюдь не злыми, не вредоносными! Любое дарование можно во зло обернуть или в пользу, сие лишь от человека зависит, от его души и жизненной цели. Разве не так? Почему же заведомо относить его к выродкам, а не к защитникам?! Все мы разные, у каждого свой дар в душе. Ярец песни складывает, Путил в камнях толк знает, Демид ратным искусством лучше прочих владеет, Ольга быстра и глазаста, как орлица… Но все мы люди, все человеки! Зачем средь нас выискивать кого-либо, кто с другими различен, и объявлять его чудовищем? Объединяться нужно, свои дарования на добрые дела обращать, а не бояться чужих — пусть и непривычных — способностей! Чем больше будет средь людей богами одаренных, чем разумнее начнут они свои возможности использовать, всех других обучая и злу противостоя, тем лучше, богаче, счастливее весь Поднебесный мир станет! Неужели это так трудно понять?
Очень тихо говорил Владигор, будто сам с собою беседовал, и на друзей не смотрел. Но когда поднял глаза и встретил их взгляды, ему стало ясно: каждое его слово было услышано и принято ими безоговорочно. А коли так, может ли он и дальше таиться от них, поставивших себя под угрозу смерти ради его спасения?
— Я открыться вам должен, — произнес он решительно. — Имя мое — Владигор, князь Синегорья. Путь мой лежит к Таврийским предгорьям, где под Ключ-Камнем лежит Богатырский меч. Сей меч для того надобен, чтобы подручных Триглава осилить, не дать диким ордам вторгнуться на земли наших отцов и дедов. Скрываюсь же под первым, полученным при рождении именем Владия, поскольку перехитрить должен кровопийцу Климогу и всех иных прихвостней Злой Силы, которые на дорогах могут встретиться.
— Ну и ну! — обескураженно вытаращилась на него Ольга. — Ты князь Владигор.
— Я предполагал нечто подобное, — произнес Путил. — Не может простой охотник носить на пальце столь искусный перстень с редчайшим голубым аметистом. Это знак приобщенности к чародейским силам, его даруют лишь избранным.
Демид ничего не сказал, однако по нему было видно: давно ждал, когда синегорец правду о себе поведает. Вот только никак не думал, что он самим князем окажется.
Из-за кибитки вышли Ярец и Зенон. Ольга порывисто шагнула навстречу:
— Дед, ты представля…
Оборвав себя на полуслове, оглянулась на Владигора, не зная, как поступить. Князь улыбнулся:
— По-моему, Ярец давно обо всем догадался. Зенон тоже не враг мне. Только Вешняк мне почти незнаком, но и тот ведь — с нами идет, а не против нас. В общем, давайте-ка все вместе обсудим, как дальше быть.
Позвали Вешняка, отсыпавшегося в тенечке под телегой после ночного дозора. Владигор коротко поведал тем, кто еще не слышал, о причинах и цели своего путешествия, а затем сказал:
— Решайте, друзья, куда направитесь. Сами видите, вашими заботами я нынче снова здоров и крепок. За себя, как прежде, могу постоять. Рад был с вами в Треполь идти али еще куда, но уж больно время дорого. Некогда рыскать по городам и весям, чтобы воинский отряд набрать. Каждый день сейчас на счету. Да не зря ведь сказано: и один в поле воин! Пойду на юг, а там — как боги решат…
После недолгого молчания первым заговорил Демид:
— Такой один, как ты, пожалуй, целого отряда стоит. Так ведь я и Зенон тоже не безрукие. Если у Горячих Ключей безвестного синегорского охотника на расправу глупым людям не бросили, почему сейчас князя покинуть должны? Дело тебе очень трудное выпало, по моему разумению — почти безнадежное. Однако на твоей стороне Правда. За нее жизнь отдать не зазорно. Как считаешь, Зенон?
— Верно судишь, старшой, — согласился дружинник. — Нам теперича ни в Преславль, ни ко двору Изота Венедского ходу нет. Переждать нужно, покуда страсти улягутся, а то зашибут ненароком, в суть не вникая. Ну, а чем зря по лесам прятаться, лучше славной работой заняться, поспособствовать Синегорскому князю. Уцелеем — помощь наша зачтется на сем свете, сгинем — люди добрым словом помянут.
Произнеся столь пространную речь (обычно из него трех слов не вытянешь), Зенон даже покраснел от смущения и отступил в сторону. Дескать, мне больше добавить нечего, пусть другие высказываются.
Ярец переглянулся с Ольгой, затем произнес:
— Конечно, я староват для ратоборства со Злыднем-Триглавом, а внучка моя все ж девица — не парень. Да только наш выбор един: нельзя дозволять Злой Силе беспрепятственно по миру шастать. Себе не простим, если нынче тебя, Владигор, без поддержки оставим.
После его слов все повернулись к Вешняку. Про него известно было только то, что родом он из венедских поморов, занимался извозом, да поскандалил со Ставром, после чего и пристал к беглецам. Худой ли, добрый человек — кто знает?
Словно догадываясь, о чем сейчас думают его спутники, Вешняк насупил брови:
— Не люблю воду в ступе толочь. До драки дойдет — сами увидите, гожусь али нет в соратники. А пока, князь, твоего дозволения прошу остаться в отряде. И кобылка моя, чай, не лишней будет в дальней дороге…
Владигор широко улыбнулся:
— Н-да, отряд у нас получился на диво — крепкий и грозный. Враг, едва заслышав о нем, по буеракам попрячется!
Но тут же прогнал улыбку с лица, окинул своих новых друзей внимательным взглядом и поклонился им.
— С благодарностью принимаю вашу помощь, добрые люди. Не ведаю, кому из нас какая судьба уготована, но всегда помнить буду заботу и службу вашу. Вместе нам теперь сражаться — за Правду и Совесть, за народ Поднебесного мира… А теперь, други, не будем медлить. В дорогу!
Часть вторая
ДОРОГА НА ЮГ
1. Проделки Черного колдуна