— Слушай меня, раб, и слушай внимательно, ибо ушей твоих сейчас коснётся радостная весть. Скоро сюда со звёзд прибудет наш отец, сильнейший из сильных, лучезарный Хра. Я желаю, чтобы ты спешно приготовил достойное место, где он будет блистать среди своей свиты, затмевая солнечный свет, — пока не снизойдёт освятить присутствием свой новый храм. Смотри же, раб, не осрами меня! — Зетх сузил светящиеся глаза, его грива встрепенулась, породив ветер. — И вот ещё что… Утром, как только рассветёт, пусть меня разбудит жрица. Я порадуюсь деве с телом гладким, как мрамор, и свежим, как только что распустившийся лотос. А из одежд пусть будет на ней только сетка. Редкая, украшенная бисером сетка, надетая прямо на тело, гладкое, как мрамор, и свежее, как лотос. Ты всё понял, червь?



Когда он вернулся в Святилище, Гернухор усердно трудился, создавая картину пира богов, приемлемую для туземцев. Местные, видите ли, считали небожителей изначально бесплотными существами, которые проявлялись на материальном плане лишь из снисхождения к убогому разуму смертных. Даже юные жрицы, которых Зетх брал на своё ложе, были уверены, что не просто удовлетворяют его мужскую потребность, — для них это было целое духовное путешествие, восхождение к Божественному, священное служение во имя счастья страны. Потому-то и приходилось утаскивать алтарь в подземелье, а по окончании пира, вместо того чтобы просто отправить объедки в утилизатор, орудовать лучемётом, поставленным на минимальную мощность. Ещё не хватало, чтобы случайный взгляд застиг богов обедающими, точно какие-то смертные!

Одной рукой Гернухор торопливо запихивал в рот ошмётки остывшего мяса, другой водил безотказным «Сехемом», выжигая на алтаре остатки пира. Жирный дым, подсвеченный малиновыми сполохами, закручивался столбом и уходил вверх — знак верующим, что жертва принята и одобрена.

— Развёл ты, Гнус, вонищу…

Зетх закашлялся, разгоняя ладонью удушливый чад. Гернухор, не заметивший его приближения, выронил облюбованный кусок и испуганно втянул голову в плечи, но ничего страшного не произошло. Зетх только сказал:

— Завтра, когда повезёшь товар на сдачу, спроси у Маат, когда прибывает Хра и кто с ним ещё будет. Дошло?

Проверив периметр и сокровищницу, он как следует вымылся (вода чистейшая, и можно не экономить: да за одно это…) и лёг спать, но сон пришёл далеко не сразу. Только мысли в голову лезли, как на подбор, одна другой тягостнее. Небетхет…

Тогда, в тюрьме, он в охотку поиздевался над Толстуном; тот, скорее всего, так и не узнал, что самому Зетху приходилось не слаще. Небетхет… Всё ли у неё хорошо, где она сейчас, а главное, с кем?.. Тешится небось с этой ошибкой Творцов, всегда была, крыса, неравнодушна к нему… Ну и пускай себе тешится. Баб кругом много, а брат, какой ни есть, на этом свете один.

Зетх долго ещё ворочался в постели, вздыхал, пытался волевым усилием отогнать непрошеные думы, наконец совсем было собрался подняться и набить курительницу, но тут его наконец сморило. Узер, осень, каникулы… поездка в Заповедный лес… Весело посвистывала отцовская праща, мчались к цели меткие камни. Жирные, отъевшиеся кубавли в ореоле чёрно-белых перьев падали наземь. Узер, радостно смеясь, поспевал ловить их на лету. Один, другой, третий — всем достанется!

«Зетх, сынок, спугни-ка мне ещё одного. Вдруг кто в гости заглянет…»

На обветренном, покрытом шрамами лице полководца Геба расцветала улыбка…

Брагин. Смерть Щепова

— У вас не более десяти минут. — Врач потрогал холёную эспаньолку и тут же опустил руку, чтобы из-под рукава халата не вылезала манжета слишком дорогой рубашки. — Ему сегодня хуже. То есть состояние тяжёлое, но стабильное. К вечеру ждём на консультацию профессора Каца, известного израильского радиолога. Так что…

Эскулап явно нервничал, тёр ладони, сглатывал, в глаза не смотрел. Брагин его вполне понимал. Тут занервничаешь: денег на лечение дадено — впору мёртвого воскрешать. И кем дадено? Сразу чувствуется, бандитами. А ВИП-пациент и не думает поправляться. Ничто ему не помогает, и даже диагноз поставить толком не удаётся. Почему у него симптомы, как при кишечной форме лучевой болезни, однако количество лейкоцитов в крови в норме? Почему он страдает от мучительных болей, а опиаты не действуют? Почему при всех явных признаках тяжелейшего отравления самые изощрённые анализы ничего не показывают? Ни хроматографический, ни иммунохимический, ни атомно-абсорбционный? И в какой диагноз укладываются тотальное облысение, потеря зубов и язвы на теле, похожие на чумные бубоны? И главное, кто поверит, что врачи не бумажки перекладывают, а действительно делают всё, что в человеческих силах?..

— Понял вас, доктор, не более десяти минут. — Брагин покладисто кивнул. — Куда идти-то прикажете?

А сам почему-то вспомнил, как умирала мать. На ржавой продавленной кровати, в длинном холодном больничном коридоре, потому что в палате ей не нашлось места. И капельницу за неимением штатива вешали на крючок, присобаченный к стенке…

— Ах да-да, конечно, — обрадовался врач и повысил голос: — Вера Павловна, ты где? Выдай господину халат и быстренько проводи его в «тройку». Максимум на десять минут. Давай.

«Тройка» оказалась просторной одноместной палатой, внешне напоминающей хороший гостиничный номер. Новейший плоский телевизор, климат-контроль, удобная мебель, вазочки для цветов… Окно выходило в тихий парк, на стене — хорошая копия лесного пейзажа Шишкина… Но стоило шагнуть внутрь, и буквально у порога наваливалось ощущение беды. Вытяжная вентиляция ничего не могла поделать с запахом болезни и смерти. В палате густо разило всем, что извергал из себя отчаянно боровшийся за жизнь человеческий организм: испражнениями, рвотой, жёлчью. А также лекарствами и почему-то дешёвой парфюмерией.

В центре на электрической кровати-трансформере, не допускающей пролежней, лежал под капельницами Щепов.

Изжелта-зелёное лицо шефа страшно осунулось, черты неестественно заострились, единственным, что напоминало прежнего Щепова, были мутные от боли глаза. В них ещё чувствовалась жизнь, принимавшая безнадёжную последнюю битву.

— У вас десять минут, я буду за дверью, — шепнула Вера Павловна и вышла, а Брагин осторожно подошёл к кровати и не сказал — порывисто выдохнул:

— Привет.

— А-а, тёзка, — обрадовался Щепов. Он хотел было пошевелиться, но не смог, свистяще прошептал: — Вот, брат, загибаюсь. Похоже, всё, хана.

От него шёл чудовищный запах заживо гниющего тела. Такой, что хотелось удрать без оглядки и неделю не вылезать из-под душа, да и то, всё равно будет мерещиться.

— А что врачи говорят? — чувствуя себя криминалистом на эксгумации трупа, спросил Брагин. — Отравление?

Ясно было одно: медицина оказалась бессильна. За то время, что Щепов здесь лежал, за те деньги, что были засланы, — если бы могли, откачали.

— Да ни хрена они не говорят, — сипло вздохнул Щепов. — Ты лучше слушай… что я тебе скажу. Только… вначале… вытащи из телефона аккумулятор… — Он мазнул глазами по экрану телевизора, и лицо его исказила судорога. — Вот чёрт, и здесь эта хрень…

По телевизору показывали новости, больше похожие на чернушный фильм под названием «Делёж нефтяной империи». Правда, актёрский состав не позволял усомниться в хеппи-энде: такие персонажи в огне не горят и в воде не тонут.

— Есть, понял. — Брагин распотрошил свою «Нокию», чтобы вражье ухо не дотянулось в палату. — Слушаю.

Щепов облизнул сухие губы.

— Это не яд, тёзка… Это сука Чёрный постарался. — И, пресекая возможные вопросы, прошептал: — В Москве есть человечишко один… маг, волшебник, в натуре экстрасенс. Не клоун типа Кашпировского или Чумака… всамделишный, настоящий. Ему человеку жизнь испортить — раз плюнуть, только дай на фотографию посмотреть. Если он защиту киллеру даёт, того уже никто не поймает… Может любое ничтожество вытащить из грязи в князи… а сильных мира сего — смешать с дерьмом. А когда смотришь на него, он чёрный, как негатив… отсюда и кликуха…

— Негр, что ли? — ничего не понимая, нахмурился Брагин.

— Нет… — Щепов то ли усмехнулся, то ли оскалился, было не понять. — Это сущность из него прёт… внутренняя чернота. Однажды я исхитрился, сфоткал его, а снимок отнёс к своим, на Лубянку, чтобы прокинули по «программе близнецов». И вот чудеса… Программа почти стопроцентно отождествила Чёрного аж несколько раз… с каким-то эсером-террористом, затем с конником Будённого… и наконец — с командиром заград-отряда в годы Великой Отечественной… Сколько же этому гаду лет? Люди столько не живут… — Щепов замолчал, дёрнулся, и по зелёной щеке сбежала слеза. — И он, сволочь, ещё поживет, а я… Влез куда не надо… не в своё дерьмо… теперь вот хлебаю…

В шею точно потянуло ледяным сквозняком, Брагин ощутил, как шевельнулись волосы на затылке. Он всю жизнь довольно скептически относился к потусторонним чудесам, не верил ни в порчу, ни в сглаз, ни в чёрную кошку, но в словах умирающего была какая-то страшная правда, и он молчал, не представляя, что тут можно сказать.

— И вот ещё что, тёзка, — передохнув, выговорил Щепов. — Ты… мечтал ведь прикупить домишко в Орехово?.. Откуда знаю?.. Короче, у меня там фазенда, от деда ещё… Так вот, забирай. Не хрен финансы разбазаривать… Бери, тёзка, владей, нотариус в курсе… Мне-то уже ничего не надо, я сам скоро к деду… Я, Коля, напоследок хочу одного…

Он обессиленно прикрыл глаза, и Брагин наклонился поближе: вдруг всё-таки удастся порадовать уходящего в вечность? Но синюшные губы Щепова скривились в жуткой ухмылке, и он выговорил:

— Подъехать бы на «Граде»… и со всех сорока направляющих… бабахнуть по этому бля…

Он не договорил. Его тело вдруг выгнулось судорожной дугой, а изо рта вместе с кладбищенской вонью вылетел крик. Жуткий, надсадный, полный страдания и невыносимой тоски. Ничего человеческого в нём уже не было — так кричит погибающее в муках животное.

— Всё, всё, всё, посторонние уходят, — влетела в палату Вера Павловна, сопровождаемая медсестрой и врачом.

Разом склонившись над кроватью, они стали что-то делать, включать дополнительные приборы, опорожнять шприцы… А Щепов всё кричал, и Брагин отчётливо слышал его голос в коридоре, потом в холле и чуть ли не за рулём служебного «Мерседеса».

Больше всего ему хотелось тоже заорать, вернуться и поставить жирную точку. Выстрелом. Пусть уж лучше сразу, чем вот так, под никчёмными капельницами, в неизвестно чем заслуженных муках…

А ещё Брагину хотелось поехать в Москву, отыскать там господина Чёрного и проверить, помогут ли тому астрал и пентаграммы против спецназовской пули. Маг ты, волшебник, колдун или экстрасенс — нам по хрен. Кровь на разрезе у всех одинаковая — красная…

Узер. Братья

Первым, кого он увидел в буферной зоне на выходе из Портала, был безутешно грустный кредорбиец с явственными следами побоев на худой горбоносой физиономии. Тут же, на каменной скамеечке, сидел второй, для разнообразия курносый, и у его ног на корточках расположилась группа аборигенок, все как одна — на редкость хорошенькие. На обращённых кверху мордашках светился неземной восторг, приправленный здоровой порцией страха.

— Прошу прощения, достопочтенные… — подошёл к вновь прибывшим горбоносый. — Кто здесь уважаемый естественнорождённый Хра?

Ему показали, и он с поклоном вытащил зачехлённый «Джед»:

— Вот, приказано отдать. Заложено три проверенных образа. Один комплексный, собирательный, — солнцеглазый сокол с распростёртыми крыльями, летящий сквозь пространство. Прошу вас, пользуйтесь на здоровье.

Он украдкой, почему-то с ненавистью покосился на Хра и отошёл, ощутимо хромая.

Исет, державшая Узера за руку, тихо сказала подруге:

— Ого, ты только посмотри… У них тут, случаем, не матриархат?

К ним как бы не спеша, но буквально гоня перед собой волну могучей энергии, зримо раздвигавшей то самое пространство, приближалась крупная кредорбийка. С головы до пят — лидер. Не карикатурная командирша, готовая чуть что сорваться на беспомощный визг, а истинный командир, за которым нешуточной крутости мужики с боевым кличем рвутся в огонь. Судя по лиловому цвету кожи, воительница происходила из северных хигрян, славившихся мужеством и силой. По мнению Узера, её портили только глаза. Наглые, распутные и злые, с хитрым, липким, оценивающим прищуром ветерана безопасности и правопорядка. Впрочем, не всякий ещё отважился бы посмотреть ей в глаза.

— Уважаемые вновь прибывшие, немного внимания, — отрывисто поздоровалась она. — Меня зовут Маат, я здесь отвечаю за порядок. Пожалуйста, встаньте в линию, приготовьте идентификационные чипы к осмотру! — Привычно проверила билеты, указала рукой. — Платный терминал во-он там, слева от входа. Пункт приёма продукции и вещевой ларёк — справа. Сам вход, он же выход, перед вами. Завтра мы не работаем — профилактика оборудования, так что всё необходимое вам лучше приобрести сегодня. Выбор достаточно широкий: оружие, медикаменты, дивитол, биостимуляторы последнего поколения. Очень советую купить респираторы: в здешнем климате без подготовки бывает тяжеловато дышать. Если возьмёте сразу упаковку, получите двадцатипятипроцентную скидку. За две упаковки…

И, предоставив новоприбывшим гадать о благах, которые давало приобретение сразу двух упаковок (нужных? или всё-таки не особенно?..) респираторов, по-хозяйски направилась к скамейке, где томились двое кредорбийцев:

— Вы что это, достопочтенные, забыли про свой давно уже использованный лимит? Ишь понабрали. — И она принялась пересчитывать аборигенок по головам. — Да ещё и без вакцинации небось, про обработку от паразитов я уж молчу… И не просите — не пропущу!

— Творцы, Маат, да что ты действительно? — Горбоносый вскочил, в амбразуре подбитого глаза полыхнула бессильная скорбь. — Неужели договориться нельзя?

— У нас инспекторская проверка на носу, Хор, — сказала, как отрезала, Маат. — Вы с Вером уехали и забыли, а мне тут жить. Какой-либо вывоз возможен только в виде биоматериалов. Могу позвать Хеха, если у вас есть чем ему заплатить. Разделочная вроде свободна… Ну что, звать?

— Зови, — синхронно закивали курносый и горбоносый. — Не бросать же добро.

Вскоре подошёл хмурый тип с беджем «Координатор», поднял туземочек, живо построил в колонну и привычно повёл налево, куда-то в боковую дверь. А они всё оглядывались на своих повелителей, всё старались поймать их взгляды, и чистые личики сияли таким истовым, неземным благоговением…

Только Хра, Узер и остальные новоприбывшие этого уже не видели — их увели в другой конец зала, где располагался упомянутый Маат вещевой ларёк. Цены в нем были такие, что Мехен-Та выругался, Исет закатила глаза, а Джех вполголоса прокомментировал:

— Мы тут, похоже, до конца дней на дивитол будем работать…

Узеру очень захотелось напомнить хербею, по чьей инициативе они во всё это вляпались, но он промолчал. От мелочной ссоры никому уж точно лучше не станет.

— Определяйтесь, уважаемые, — невозмутимо посоветовал продавец. — Мы скоро закрываемся, сегодня короткий день.

Действительно, свет в опустевшем зале очень скоро стал меркнуть. Тяжёлые створки ворот со скрежетом пришли в движение и медленно, но неотвратимо стали смыкаться. Новоприбывшие поспешили к выходу, поднялись по вырубленным в скале ступеням (Узер прислушался к себе и решил, что естественный камень под ногами ощущался совершенно иначе, нежели высокотехнологичные материалы Кредорби), наконец-то подставили лица ветру нового мира…

…И разом, все как один, застыли в восхищении. Какой простор!..

Оказывается, сколь угодно яркая голографическая картина не передавала и сотой доли величия и красоты распахнувшейся перед ними картины. Девственная природа. Могучая неукротимая река… А сколько зелени! И есть ли предел бесконечным переливам и оттенкам зелёного? Может, это и есть цвет настоящей жизни?.. И дышалось здесь, что бы ни говорила Маат, необыкновенно легко, воздух хотелось смаковать, как изысканное вино. Он отдавал цветами, травами, лесом, свежестью водяных брызг… Какой ларёк, какие цены на дивитол?! В это мгновение Узер понял, что, даже если его прямо сейчас почему-либо выдернут отсюда и отправят обратно, деньги назад требовать будет грешно.

Спасибо тебе, Игра, уже за то, что довелось увидеть такое…

Потом Узер обратил внимание, что их никто не встречал. Хотя и предполагалось, что встретят.

Он даже хмыкнул про себя: ещё одна подножка судьбы, вечно у него всё складывалось не как у людей… И одёрнул себя: да какое, на что жалуешься, по самому скверному варианту ты был бы здесь один, а между тем с тобой Хра и его спутники, да, страшноватые, но с ними не страшно ничего, с тобой две милые подружки, и вообще — можно ли пропасть в этакой благодати? Лес наверняка полон плодов, а в реке непременно водится рыба, и ребята Хра, конечно же, знают, как всё это собирать, ловить и готовить…

Пока он таким образом размышлял, из-за вершин деревьев стремительно выплыл дисколёт. Мастерски заложил «большой скользящий круг» и посадку совершил удивительно мягко, едва примяв роскошную траву. Смолкли силовые генераторы, открылся люк… и показалось жуткое чудище.

Страшно мотая головой, оно потрясало огненной гривой, отчего с потревоженных цветов облаком полетела пыльца. Потом облик побежал рябью и исчез, оставив на поляне статного рыжего кредорбийца.

Узер, не удержавшись, заорал:

— Брат! Ты мне снишься? Не может быть!..

— Зетх, — ахнула, пискнула, брызнула слезами Небетхет. — Зетх, милый!..

— Марханский муркот меня разорви, — тихо пробормотал Хра.

Он сразу узнал ещё одного сына командующего Геба. Светлой памяти командующего Геба из доблестного клана Ху.

Наиглавнейшего, если верить пропаганде, супостата империи…

Брагин. Мотылёк и домна

В кабак на сорокадневный помин души Щепова Брагин не пошёл. Не смог себя заставить опять смотреть на всех этих родственников, подельников, корешей в натуре. Ему казалось, что они слетелись на раздел добра, словно падальщики на едва остывший труп. Нет уж! Брагин в одиночестве опрокинул стопочку коньяка, посмотрел на себя в зеркало и решил не дразнить судьбу — отправился в свою коммуналку пешком.

Погода на улице точно соответствовала его настроению. Шёл занудный питерский дождь, однако жизнь продолжалась. В сумерках вспыхивали фары машин, отражались в лужах неоновые витрины, народ под разноцветной пеной зонтов спешил куда-то вдоль тротуаров — и, конечно, думать не думал о том, что в принципе к каждому может нежданно-негаданно нагрянуть необъяснимая и очень страшная смерть… А главное, ты уйдёшь, как ушёл Щепов, и мир этого не заметит. Всё так же будут гореть фонари, сбегать струи с карнизов, всё так же будут раскачиваться промокшие ветки деревьев… Будет течь могучая река жизни, на которой всего-то не стало одной маленькой лодки. Лишь ближних к ней таких же скорлупок достигнет рябь на воде, да и та очень скоро уляжется…

Брагин уже подходил к метро, когда его отвлёк от скорбных мыслей мобильник.

— Привет, Коля, — раздался голос из прошлого. — Узнаёшь?

Голос был хорошо знакомый, хриплый, глуховатый, как это случается после ранения в горло.

— О, блин, — только и сказал Брагин. — Товарищ…

— Ну и отлично, — мягко перебил голос в трубке, не дозволив конкретики. — С Интернетом дружишь? Молодец. Сделай ящик на мейл точка ру с именем из номера нашей конторы плюс название того места, откуда ты меня раненого пёр. Всё в одну строчку без пробелов. Усёк? Сколько времени понадобится?

— Усёк, — справился с удивлением Брагин. — Мейл точка ру, номер плюс место. В одну строку. Где-то через час сделаю.

— Тогда давай делай, — сказал голос из прошлого. — Как заработает, скину место встречи. Надо поговорить, Коля, причём сегодня же, время не ждёт. Всё, пока, отбой.

«Ну вот, сколько лет тишина, а теперь — хватай мешки, вокзал отходит», — мысленно проворчал Брагин, однако ноги уже несли его на край тротуара, и рука вскидывалась сама собой, сигналя проезжающему такси.

Вихрем вломившись в кабинет, он запустил компьютер и стал делать ящик на портале «Mail.ru». Номер части, Дубоссары, «собака», теперь пароль. И скоро пришла обещанная «мессага»: метро «Автово», проспект Стачек, около Танка.[51] Через час.

Место это Брагин хорошо знал. Приехав на метро, миновал на выходе массивные, ещё социалистических времён двери и вдохнул полной грудью свежий уличный воздух. Мгновение постоял, оценивая обстановку, потом сошёл по ступеням, поднял воротник и зашагал под дождём вдоль виадука. Перейдя мост через речку Красненькую, глянул на часы и ускорил шаг. Справа проносились машины, слева искали укрытия в ветвях промокшие птахи… А вот и танк — зелёный, блестящий от дождя, вздыбившийся на крепкой искусственной скале. Глядя на краснозвёздную, под пятьдесят тонн боевую машину, Брагин вдруг исполнился гордости за предков. Вот ведь сумели, остановили, сломали врагу хребет. И какому врагу. И какой ценой…

Из-за пьедестала вышел человек с зонтом. Брагин намётанным глазом тотчас распознал и кобуру под мышкой, и ошейник ларингофона, да и вообще всю опасную суть своего, к гадалке не ходи, собрата по ремеслу. А человек уверенно, как видно по наводке, подошёл, кивнул и вежливо произнёс:

— Здравствуйте. Вас ждут. Пардон… — Мгновенно вытащил детектор излучения, профессионально поводил, убрал, сделал знак рукой. — Прошу.

И повёл Брагина назад, в сторону кладбища, в проём виадука. Там, надежно защищённый сверху — и от дождя, и со спутника не взять, — стоял задумчивый Полковник и курил толстенную сигару.

— Здравствуй, Коля, — подал он Брагину руку, выпустил ядрёный сизый дым и кивнул человеку с зонтом: дескать, спасибо, служивый, свободен пока.

— Приветствую, — нейтрально отозвался Брагин, пожал протянутую руку и вопросительно заглянул в прищуренные глаза собеседника: «Почто звали?»

Полковника он узнавал с трудом. Перед ним стоял совсем не тот человек, которого он помнил. И дело было даже не в «Ролексе», штиблетах ручной работы и галстуке за две тысячи баксов. Изменилось другое — манеры, осанка, выражение глаз. Так держат себя люди, переступившие некую грань, люди, наделённые фантастической властью, — политики, полководцы, церковные князья, удачливые мафиози, тугие денежные мешки… Словом, те, для кого в этой жизни невозможного не существует.

— Буду краток, — не вынимая сигары изо рта, криво улыбнулся Полковник. — Вот уже больше месяца ты роешь всеми четырьмя… лезешь куда не надо. Так вот, мой тебе настоятельный дружеский совет: остановись. Если жить хочешь, конечно. Щепову ты ничем уже не поможешь, только сам сгоришь как мотылёк… в доменной печи. Перед тобой, Коля, такая адская сила, что ты даже представить не можешь.

Брагин молчал.

— Так что остынь, — продолжал Полковник. — Остынь, уймись и радуйся жизни. Нам всем уже не так много осталось… А ящик почтовый на всякий случай оставь. Мало ли что, вдруг ещё и пригодится… Всё, брат, бывай.

Он крепко стиснул Брагину ладонь, неожиданно подмигнул и двинулся прочь. Тут же, как из-под земли, вынырнули четверо, взяли Полковника в кольцо, слаженно повели к машине… Мягко хлопнули дверцы, породисто рыкнул мотор, и лунно-серебристый «Майбах» со шторками на номерах стремительно унёсся за пелену нескончаемого дождя…

«Значит, адская сила? Значит, мотыльком в доменную печь?.. — покачал головой Брагин. Закурил и очень нехорошо усмехнулся. — Что ж, будем посмотреть…»

Сунул обратно так и не раскуренную сигарету, нахохлился и решительно зашагал к метро. Похоронное настроение стремительно улетучивалось. Предупреждён — значит вооружён. А раз так — ещё повоюем!

Зетх. Репты

Прибывших наблюдателей было трое — угольно-чёрные хламиды, слишком высокий рост, властность, решительность и твёрдость в движениях… Низко надвинутые куколи не давали рассмотреть лиц, но Зетх нутряным чутьём понял: репты. На Землю пожаловали репты.

Самые жуткие из существ, обитающих на Тёмной стороне. Водить с ними дела — себя не любить. И планету, которую могут хоть косвенно затрагивать эти дела.

— Удачной охоты! Хорошей добычи! Мёртвых врагов! — произнёс Зетх предписанное этикетом приветствие и, как требовал хороший тон, выключил «Джед». — А где Его Тайное Могущество, великолепный Гвар? Всё ли у него в делах гармонично?

Он имел в виду главнокомандующего Гвара, члена Высшего Исполнительного Совета, с которым его связывали некоторые общие интересы. Редкая дрянь, конечно, проныра и удивительный образчик жестокости… но всё же каким-то боком свой. Человек. И живых соплеменников, по крайней мере, на ужин не ест. Пока.

— Видите ли, многопочтенный Зетх… — откинул капюшон один из рептов, и сразу стало ясно, что он из касты Великих Змеев. — У нас в Совете кое-что произошло, и вашего Гвара там теперь нет. Равно как и прочих бесполезных крикунов общего с вами происхождения. Однако договор есть договор, так что вам, многопочтенный Зетх, придётся иметь дело с нами. Вы ведь заинтересованы в дальнейшем процветании вашего предприятия? Или я что-то упускаю из виду?

Говорил он медленно, одышливо, тщательно подбирая слова, человеческая речь шипела и шуршала, с трудом выползая из его горла. Видимо, такой уж у него был речевой аппарат. У Зетха по-рептски получилось бы, вероятно, ещё забавнее. А вообще клан Великих Змеев — это серьёзно. Очень серьёзно… Их там, говорят, раз-два и обчёлся, зато благодаря уникальной генетике все поголовно — маги высшего посвящения. Повелители Жезлов Жизненных Вибраций и обладатели Сфер Полной Темноты.

В общем, спиной к нынешним гостям Зетх поворачиваться не собирался.

— О нет, вы нисколько не ошибаетесь. — Зетх расплылся в улыбке, которую даже маг не отличил бы от настоящей, полной радушия. — Совершенно верно, договор есть договор. Прошу следовать за мной, вас ждут комфорт и гостеприимство.

А сам при этом задался абсолютно праздным вопросом о судьбе Гвара. «Только не говори мне, тварь ползучая, что его выдворили на почётную пенсию, доживать век на уютном хигрянском курорте, всё равно не поверю… Ох, сплющить бы тебе зелёную харю, сплющить в смрадную пену, в кисель, чтобы острые треугольные зубы жёлтой россыпью на пол…» Вот же глупые эмоции, порождённые тем простым фактом, что Гвар, редкостный подонок, все же был человеком.

— Мы знаем расположение покоев, — поднял тощую лапу репт. — Позже пришлите нам трёх самок, способных держать опахала и вести беседу. Биологический возраст до пятнадцати лет.

Какие опахала, какая беседа?! Зетх отлично знал, что требовалось его гостям. Человеческая плоть. Тёплая и трепещущая. Желательно — понежней, помоложе. И хорошо, если только один раз на дню.

— Как скажете, — невозмутимо кивнул Зетх. И, всё-таки выплёскивая душившую его злобу, рявкнул так, что пришельцы вздрогнули: — Старший сотник Аммат, ко мне! Проводить дорогих гостей! Обеспечить всем необходимым! Живо! Выполнять!

— Что ж, многопочтенный Зетх, мы, похоже, сработаемся… — прошепелявил наблюдатель, показав разом все зубы.

Повернулся — и троица рептов в сопровождении соратников и Аммат поплыла вон из зала. Именно поплыла: ступая бесшумно и как-то так, что под полами широких плащей нипочём не угадывалось ритма шагов, лишь движение воздуха чуть колыхало за спинами непроглядно-чёрную, никакого света не отражавшую ткань…

Зетху до судорог хотелось этак неторопливо поднять безотказный «Уас», поставить максимальную мощность и… чтобы даже пепла не осталось. Нельзя. Договор есть договор. А кроме того, за минутное наслаждение придётся платить: очень скоро на орбите повиснут боевые корабли Тёмных. И тогда…

— Стало быть, вот они какие, — негромко прозвучал рядом голос Узера. — Знаешь, что меня всегда поражало? Все кругом о рептах премного наслышаны, всем известно, что они «такие-сякие», но кто о них, по сути, знает хоть что-нибудь определённое? К примеру, об этических законах, которые у них, как у любого жизнеспособного общества, должны всё-таки быть?..

Мгновение назад Узер пребывал в отличном настроении — только что, с подачи Маат, ему заложили в чип новый образ. Собственно, ничего особенного, суровый такой бородатый дядька в высокой шапке с голубыми перьями, но уж всяко лучше, чем мощи с колосьями. А ещё, и это главное, за отдельную плату сотворили новый образ для Джеха. Узер решил сделать приятелю сюрприз, и заветный миг вручения был уже недалёк.

Зетх глубоко вздохнул, словно силясь вытолкнуть из себя ненависть, от которой аж тряслись руки и очень хотелось двинуть в ухо ни в чём не повинному брату.

— Это, дорогой мой, ответ наивным романтикам, которые усматривают на Тёмной стороне своеобразное благородство. Да, в своём кругу у рептов очень жёсткая иерархия, железная дисциплина и непререкаемый кодекс чести… Но, повторюсь, всё это бытует исключительно среди своих. С чужими они полностью беспринципны, коварны, невероятно хитры… Троица, что ты видел, — самая что ни есть элита, высшая каста. Невероятный интеллект, способность к регенерации и прочим зрелищным эффектам. Таких ещё называют рептоярами. Говорят, они даже могут изменять свою внешность. Если ты не их крови, можешь забыть о привязанности и дружбе, они будут руководствоваться исключительно холодной целесообразностью… Короче, брат, держись-ка от них подальше… И ещё учти, что эти твари, насколько я понимаю, в какой-то мере телепаты. Если заметишь, что один из них пристально на тебя смотрит, срочно начинай представлять, как Исет купается в озере. Или пятизначные числа перемножай. Понял?

Отношения между братьями держались ровные и тёплые, как будто и вовсе не было многолетней разлуки. Когда Зетх узнал о причитавшейся ему доле в наследстве, он решительно отказался: своих девать некуда. И только потом как бы невзначай поинтересовался: «Скажи-ка, брат, ты ведь… сблизился с Небетхет?»

На что и получил грубоватый, но все же такой приятный ответ: «Ты что, брат, совсем спятил в бегах? Она же тебя ждала!»

И Зетх в который раз понял: как бы там на самом деле ни было, а главное всё же — это семья. Гены. Родная кровь. И жалко того, кто думает по-другому.

Между тем, отражаясь в зеркале пола, братья пересекли зал, спустились по ступеням и попали в просторный полуподвал. Здесь было царство Координатора Кху, отвечавшего за закупку, натуральный обмен и взаимозачёт. Повсюду весы, анализаторы, холодильные камеры и криоустановки для биоматериалов. За стеной — просторные подсобки с сублиматорами и разделочными модулями. Казалось, не было в природе таких отходов, из которых Кху не способен был бы сотворить товар на продажу.

— Слушайте, естественнорождённые, что вы моё время попусту тратите? — издалека услышали Зетх с Узером занудный голос координатора. — Зачем мне ваша трава? И это молоко с сухарями? Неужели не можете внушить аборигенам, чтобы несли металлы, минералы, а если нечто из животного мира, то в живом виде…

Перед ним потерянно стояли Исет и Небетхет. Одна — с корзиной цветов, вторая — со стопкой плоских хлебов и глиняным кувшином. При виде Зетха Кху прервал нотацию, сгорбился и разом изменил тон:

— Ну ладно, сделаем исключение… Давайте, давайте, давайте ставьте вот сюда, раз уж пришли… Возьму как положено, но, учтите, с уценкой… — Принял, взвесил и заплатил гроши. — Будет что ещё, приходите. Осторожно, там ступени скользкие…

— Чтоб ты сам в сухарь превратился, — проверила цифры Небетхет, покусала нижнюю губу и подняла глаза на ухмыляющегося Зетха. — Слушай, дай денег. Вот столько. Сочтёмся.

Она не просила, она требовала, и Узера это несколько удивило. Обычно Небетхет к деньгам относилась философски. Есть — хорошо, нету — как-нибудь обойдёмся.

— Красивая женщина не должна прозябать в нищете… — сказал Зетх.

«И вообще всякая», — мысленно добавил Узер.

Зетх взял жену под локоток, страхуя на действительно скользких ступенях.

— А зачем тебе столько, радость моя? Чего в жизни не хватает?

И в самом деле, чего? Сыта, одета, и верные воспевают свою богиню.

— Понимаешь, милый, — ответила она, — мы с Исет надумали открыть Храм Исцеления. Будем принимать трудные роды, лечить безнадёжные раны, искоренять болезни. Я ведь по образованию как-никак врач, а много ли надо, чтобы привести местных в восторг? Здание достраивают, материалы и работа тут дармовые, теперь нужны медикаменты. И кое-какое несложное оборудование, конечно. Да, и ещё охватить это всё чем-нибудь вроде «Джеда» — из уважения к туземным традициям. Проще говоря, чтобы при виде нашей техники они от культурного шока не умирали.

Зетх улыбнулся. Сумма, которую она так обстоятельно обосновывала, вызывала у него если и слёзы, то только от смеха.

— О Творцы, змейка моя… — Он нежно обнял Небетхет за плечи, ласково потёрся носом о её нос и повел жену в обитель Координатора Сиа, в ту, которую было принято по-простому именовать вещевым ларьком. А разве не правильно? Там, как на хорошей барахолке, действительно продавалось всё, что угодно, — от лучемётных зарядов до дивитола. А чего не имелось в наличии, пожалуйста, заказывайте по каталогу.

— Слушай, Узер… — Джех как-то странно вздохнул им вслед. — Как-то не по мне это… Бабы, — он виновато глянул на Исет, — делом занимаются, а мы, мужики, знай себе прохлаждаемся. Может, нам хоть школу открыть? Они ж тут, бедняги, в большинстве своём уже всё забыли. И как землю правильно пахать, и как её без ошибок мерить, и как металлы выплавлять… Слушай, а давай научим их основам ирригации, закупим хорошего зерна, а? Как тебе? К примеру, альгеранская пшеница здесь точно бы прижилась. Не возражаешь? Ну и чудесно. Раз уж мы здесь, пойду проверю ларёк, чтобы знать, с чего начинать…

Когда он ушёл, Исет некоторое время молчала, явно собираясь с духом, а потом быстро выговорила:

— Узер, я всё собиралась тебе сказать… В общем, у нас будет мальчик. Я и сама не ожидала, но это именно так. И он будет. — Исет вскинула голову, расправила плечи. — Я всё обдумала и буду рожать. Твой голос в этом деле — чисто совещательный. Есть что сказать?

В этот момент с неё можно было лепить статую для имперского воинского мемориала. Под названием «Непоколебимая стойкость». Она стояла перед Узером, словно воплощение всех матерей мира, готовых насмерть биться за своих ещё не рождённых детей. С любым врагом, с любыми обстоятельствами — до победы.

— Ребёнок? Мальчик? У тебя? У нас?.. — ошалело заморгал Узер… и вдруг, нарушая скульптурный пафос мгновения, сгрёб Исет в охапку, припечатал носом её покрасневший нос. — Родная моя, вот здорово-то!..

Наследник. Малыш. Настоящий, живой, брыкающийся и орущий, и полководец Геб, который никогда не возьмёт его на руки, улыбнётся в царстве теней, зная, что его род, первый в славном клане Ху, не иссякнет на этом свете никогда.

И во Тьму все имперские указы, генетические лимиты и все своды их дурацких законов. «У меня будет наследник». И не придумать блаженства полнее, чем бесконечное повторение этих простых слов.

— Да, милый, это мальчик. Я в таких делах ошибок не делаю, — прошептала ему в ухо Исет, погладила щекой его шею и тихонько отстранилась. — Наши идут.

Действительно, из открывшихся дверей появились Джех и Небетхет. Хербей что-то подсчитывал в уме, Небетхет счастливо улыбалась. Следом возник Зетх — он с видом скромной гордости тянул за собой объёмистый гравиконтейнер. Скоро в Храм Исцеления потянутся больные.

Узер представил себе, как начнут волноваться под ветром их с Джехом поля, и вдруг засмеялся, подумав, что колосья, украшавшие его «мощи», оказались-таки пророческими.

На улице, как всегда после сумерек зала, всё выглядело слишком ярким: и полуденное небо, и изумрудная листва, и краски на каменной туше Сфинкса. Солнце нестерпимо отражалось от полированных граней пирамид, и те казались исполинскими, чёрт знает зачем заброшенными сюда кристаллами ягенима…

О подарке для Джеха Узер вспомнил только у реки, когда уже показался стоящий на берегу гравиплан.

— Эй, естественнорождённые, попрошу вашего внимания… — Он вскинул руку и с улыбкой подошёл к ничего не понимающему Джеху. — Вот что, старый тамуан, замри-ка. И давай сюда свой «Джед».

Джех пожал плечами и положил местный орех, из которого как раз собрался высосать прозрачный сок. Отстегнул прибор и протянул Узеру:

— На, только не сломай. Испортишь — голову оторву.

Мысленно он уже трудился над усовершенствованием этого самого ореха, обдумывая механизмы распространения по планете новых, более урожайных и вкусных сортов. Умные глаза блестели, руки явно чесались.

— Да ладно тебе… — Узер вскрыл блок управления, вставил чип в пустое гнездо, сдвинул крохотный переключатель. — Теперь с молитвою надевай…

Ещё мгновение, и Джех превратился в тамуана. Причём, судя по алым щекам и надутому, как пузырь, горлу, явно влюблённого. Небетхет захлопала в ладоши, Исет покраснела, а Зетх отчаянно расхохотался. Узер давно уже не слышал, чтобы он вот так веселился. Большей частью брата снедали какие-то невесёлые думы — как нынче с утра, когда прибыли репты…



Однако самый главный сегодняшний сюрприз приготовил обществу Хра. Приготовил и, скажем прямо, вручил среди массивных, воздвигнутых на века, вырубленных в камне зарослей лотоса. Едва Узер и компания вошли в храмовый двор, как услышали удары по живому, хрипы, стоны, охи, возбуждённый гул, доносившийся из гипостильного зала.

Единственный внятный, зловеще спокойный голос принадлежал герою империи, бесстрашному воину с фронтовым прозвищем Амон.

— Я вам покажу беспредел! Я вам покажу, твари, как устав нарушать! Я вас научу врагов от мирного населения отличать…

Слова разделялись вескими паузами, и каждую расцвечивали жутковатые шлепки, захлебывающиеся рвотные спазмы. В зале кого-то избивали, причём очень умело.

Как выяснилось, страдать нынче выпало Индифу, Бабаи и Апопу. Они ещё силились защищаться, но против Хра выглядели троицей мышей, угодивших в лапы матёрого кота, причём Хра явно сдерживался, не желая комкать воспитательного процесса. Демиб, Джесертеп и Мага валялись на полу без движения. Ребята Хра стояли тут же, у колонн, но в дело не вмешивались, видимо из уважения к командиру, которому для вразумления шестерых негодяев уж точно не требовалось подмоги.

Ощутив присутствие посторонних, Хра тремя ударами поставил точку, огорчённо сплюнул и упёрся тяжёлым взглядом в Зетха:

— А ну иди сюда, парень. Надо с тобой поговорить… — Могучей ручищей взял за плечо и встряхнул, и Узеру бросилось в глаза, что он даже не запыхался. А Хра громко, то ли с ненавистью, то ли с горечью, проговорил: — Мне, парень, в общем-то, безразлично, что я как бы в подчинении у тебя. Я даже не посмотрю, что ты сын Геба. За такое у нас в части головы отрывали… — С его кулака на рукав подтекала красная слизь. — Вы что же это творите? Так себя и на оккупированных планетах вести грех, а уж здесь-то! Они вам — и кров, и стол, и вообще всё, что угодно, а вы им кишки вон… Ну, с этих взятки гладки. — Он кивнул в сторону бесчувственных тел. — Их, которые из безопасности и правопорядка, у нас за людей уже не считали. Вон тот, к примеру, на Сагее в заградотряде сидел, пока мы… Но ты-то, парень!.. — снова тряхнул он Зетха. — Ты же полководцу Гебу родная кровь!.. Видел бы старик, небось руки бы на себя наложил… Только перед этим ещё тебя расстрелял… Что молчишь? Да не бойся, я об тебя кулаков марать не стану…

В его голосе не было злобы, только горечь и недоумение.

Ну а Зетх… Зетх вдруг улыбнулся. И, как показалось Узеру, в улыбке брата сквозило неподдельное облегчение.

— Уважаемый Хра, вы совершенно правы, — сказал Зетх. — Нам нужно поговорить. Очень нужно. Основательно и о многом.

Узер готов был поспорить на что угодно — в это мгновение его брат думал о троице в непроглядно-чёрных плащах…

На орбите. Мужчина и женщина

Сегодня Мозг решил накрыть завтрак на берегу тёплого моря, которое занимает половину планеты Круйд из системы красного гиганта Нуога. Стараниями корабельных синтезаторов совсем неподалёку от стола лизали белый бархатный песок ласковые пологие волны. Хотелось просто сидеть, слушать звук прибоя и смотреть на величественный рассвет, благодаря работе трансформаторов пространства поражавший какой-то первозданной необъятной красотой…

Когда из-за далёкого горизонта поднялось багровое светило, к столу начал собираться народ. Общий завтрак всех свободных от вахты Корректоров был неотъемлемой корабельной традицией уже много Оборотов. Как говорили жители всё того же Круйда, совместный завтрак примиряет даже врагов. На борту корабля врагов, естественно, не было, но экипаж состоял из личностей настолько неординарных и гордых, что какими-то мерами по единению пренебрегать было грех.

— Внимание и почтение!

Кто-то подал голос, все синхронно встали, подняли руки над головой в жесте приветствия.

— Командир!

— Всегда рядом с вами, — громко отозвался тот, чинно уселся на своё место и властно, правда несколько размашисто, махнул рукой. — Понимания и поддержки! Продолжайте.

Вот так — и никак иначе. Без дистанции и почтения к начальствующим боевой корабль очень быстро прекратит таковым быть. И все присутствующие это отлично понимали.

— Всем много-много добрых восходов. — Чинаппа, сменившаяся с вахты, последней заняла своё место и обвела глазами улыбающихся соседей. — Ну что, соратники, как у вас дела? Скучали без меня?

С соседями ей сегодня повезло. Справа сидел Охранитель Правого Борта мархан Броан, слева — Охранитель Левого Борта аркарейса Гарьят. Оба — воины, равных которым в Галактике было немного. Их расы выпестовались и окрепли в жестокой войне на истребление, так что цену жизни и смерти оба знали отлично. За спиной разжалованного гвардейца ещё и сидел, контролируя тыл, большущий марханский муркот. Цепко обхватив лапами большой контейнер, зверь со вкусом уплетал выданную синтезатором кровавую плоть. На корабле давно привыкли к тому, что жутковатые напарники практически не разлучались. Привыкнуть к внешности муркота было труднее. Громадный аспидно-чёрный с белым пятном, тянувшимся с горла на грудь, он принадлежал к редкой породе неукротимых, чьё название говорило само за себя. В родных лесах Броана эти коты считались самыми свирепыми и безжалостными убийцами, отвергавшими к тому же любой контакт с человеком.

— Ещё как скучали, сестрёнка, — сердечно улыбнулась Гарьят и вытащила из жерла синтезатора поднос со скворчащим контейнером. — Вот, попробуй. Желудок молодого бадрана, фаршированный его же мозгами. Так его моя прабабушка обычно готовила, когда совет племени собирали. Говорят, помогает важные решения принимать.

Внешность обманчива! Милое, очень женственное лицо, толстая коса, которую она то закидывала за спину, то перекладывала на грудь… Мыслимо ли предположить, что и сама Гарьят, и её праматери были умелыми и беспощадными воительницами, не просившими пощады в бою?.. Конечно, аркарейсы далеко не всегда приучали своих дочерей убивать едва ли не с колыбели. Когда-то и они верили, что девочки рождаются не для войны, а для тепла, любви и уюта. Но потом — много веков назад — на Аркару напали с Тёмной стороны. Репты разрушили города, истребили всех мужчин, в том числе ещё не рождённых, и гнусно посягнули на женщин. Однако те не сдались захватчикам, ушли в леса и горы и начали священную битву. А чтобы не угас род и подрастало новое воинство, аркарейсы постигли все тайны женского тела и выучились зачинать без мужей, побуждая себя к материнству изощрённым усилием духа и воспроизводя себя — как велит в этом случае закон естества — исключительно в дочерях. И было так сотни и сотни лет. Женщины, ставшие изгоями в собственном доме, оторванные от высоких технологий и временами почти истребляемые, так и не уступили врагам. Репты относились к ним как к докучливой, но в целом не опасной помехе, которую и надо бы вывести уже вовсе под корень, но всё недосуг. Однако потом горстка неистовых смертниц захватила пункт дальней связи и успела бросить в космос отчаянный призыв, и первыми, кто бросился им на помощь, были марханы. Вскоре после этого рептов на Аркаре не стало, а женщины начали вспоминать, что такое мужская любовь и естественное зачатие. Потрясённые героизмом защитниц планеты, марханы заключили с ними равноправный союз, и впервые за много веков на Аркаре начали рождаться мальчишки. Но вековые традиции так просто не умирают; постоянные пары между воителями и воительницами образовывались исключительно редко. Обычно девочка оставалась с матерью, а мальчика забирал отец.

— Ты мне правда словно старшая сестра, Гарьят, — благодарно улыбнулась Чинаппа и открыла контейнер. — Ух ты, как пахнет!

На самом деле есть ей совсем не хотелось, но не рассказывать же Гарьят про сгущёнку и творог со сметаной, которыми она украдкой лакомилась на вахте. Или вот про только что открытый ею местный деликатес под названием «сало»…

Броан достал из синтезатора два больших чешуйчатых фрукта и кустик зелёных листьев, хрустящих и сочных даже на вид.

— Расскажи нам о своей подопечной, — попросил он Чинаппу. — Только не говори, что в контакт с ней не вступала. Никто здесь в Совет безопасности докладывать не побежит.

В голосе его слышался интерес, уважение и некоторая зависть. Ему самому на Земле родственные души что-то не попадались. Такие, чтобы вибрировали в унисон… Впрочем, с этим оставалось только смириться. Шанс подобной находки составлял примерно одну миллиардную. Да и то, если тем только и заниматься.

— Расскажи-расскажи! — подхватила слева Гарьят. — Как оно там, твоё чудо?

Действительно, чудо — отыскать на почти умирающей планете, готовой скатиться во Тьму, существо с чистой, тонко резонирующей душой, открытой для понимания и любви. Об этом, по идее, нужно рапорт в Галактсовет писать, требуя экстренного вмешательства, спасительного для планеты. Да только бюрократы наверху перво-наперво спросят: ага, значит, допустили контакт? Непосредственный? А как же карантин? Это так вы там во главе с Командиром свои провинности искупаете?..

— Она, по-моему, влюбилась, — радостно улыбнулась Чинаппа. Полусотник так лучилась счастьем, словно это её саму, а не «подопечную» осенило ценимое во всех мирах чувство. — Только не хочет признаваться себе в этом, лапочка моя. Вся в домашних делах, в творчестве, книгу вот написала. Соседа уговорила на грузовике её покатать, чтобы в реалии вникнуть… — Чинаппа рассмеялась, от усталости после вахты не осталось и следа. — Для неё ведь это всё равно что мне, Броан, на твою планету в гости слетать, к муркотам… А вообще знаете что? — Она вдруг перестала улыбаться и обвела сослуживцев очень серьёзным, внимательным взглядом. — Мне всё больше кажется, что наш с ней контакт не случаен. Это пришло свыше, это воля Творцов. Это шанс, упускать который — непростительный грех…

Все знали, что иногда случается и такое. Творцы временами дают подсказки в Игре. Знать бы ещё, как отличить Их волю от роковой случайности? Как не сделать ошибку, способную привести к катастрофе?..

— Опять ты за своё, — покачала головой Гарьят. — Видно, игровой азарт — это в самом деле болезнь. — Аркарейса вздохнула, отодвинула контейнер с бадраньим желудком и строго посмотрела на Чинаппу. — Даже не думай. Неужели тебе мало одного срока? — И она указала взглядом на Командира. Потомок благородных пауков с аппетитом высасывал тысяченожку, длинную, точно свёрнутый шланг.

Броан нажал клавишу на синтезаторе, мгновение подождал и вытащил большую круглую миску, почти до краёв полную густой синеватой жидкостью. Воздух наполнил терпкий, дурманящий аромат, свойственный парному молоку сагейских трёхрогов. Муркот уже стоял рядом и тёрся о его бедро — очень осторожно, чтобы не уронить хрупкого по сравнению с ним Старшего брата… а главное — не разлить молоко. Броан поставил миску, и муркот принялся лакать. Язык у него был длинный, очень мускулистый и сновал туда-сюда, как черпачок.

«Может, ты бы ему хоть мяу-корня понемножку давал? — мысленно, чтобы зверь не подслушал, обратилась к Броану Гарьят. — Жалко маленького, тошно ему здесь. Ни охоты, ни Леса, ни врагов! А так хоть спал бы побольше. Я могу кое-кому написать…»

Она могла бы добавить, что зверь тут вообще никаким боком и добровольно тянул вместе с Броаном срок, но не стала. Зачем бередить.

«У муркотов от мяу-корня ослабевает слух и начинают расслаиваться когти, — ответил Броан. — А с полным брюхом ему надо двигаться, а не спать. Сейчас, после завтрака, я на месте моря сотворю дикую чащу, нашу, марханскую, вот пускай в ней сон и нагуливает… Ну что, Младший брат? — повернулся он к муркоту. — Согласен со мной?»

Обращение «Младший брат» было очень древним. На планете Мархан тысячи Оборотов отчаянно враждовали три разумных вида: люди, муркоты и броненосные змеи. Все три стороны дрались насмерть. Каждый день лилась кровь, сверкали клинки, когти и зубы, от жутких кличей смерти и ненависти увядали на деревьях цветы. Но потом разум всё же взял верх, и было сказано Слово. Вначале — между людьми и котами. Потом к Слову присоединились и побеждённые, загнанные в непроходимую чащу змеи. С тех пор люди построили могучую цивилизацию с россыпью городов, сетью космодромов, с быстрыми кораблями, нёсшими боевое дежурство на ближних и дальних орбитах. Однако Слово обязывало, и люди не тронули дремучего Леса, где в естественных условиях обитали змеи. А муркоты оговорили себе право выбора — либо на правах младших братьев следовать за людьми, либо оставаться в Лесу и жить так, как жили тысячелетиями их предки. Чтобы в чаще не разразилось новой войны, по периметру Леса до сих пор несли вахту специально обученные Охотники. Некоторые змеи считали их тюремщиками, но на всех ведь не угодишь…

— Мр-р-р, — низко, на грани инфразвука, подал голос Муркот и, демонстрируя согласие, показал свои способности к мимикрии.

По аспидному меху словно пробежала волна — огромный зверь исчез, как в воздухе растворился. Впрочем, не полностью: остались видимы глаза, усы, кончик носа и нижняя губа, перемазанная голубым молоком. Всё это немедленно уткнулось Броану в плечо, проехалось туда-сюда по руке и мягко упёрлось в живот. Ещё мгновение — и муркот вновь стоял между ним и Гарьят. Казалось, он хитро улыбался. Дескать, что с меня возьмёшь, я же шаловливый котёнок… младший братишка.

— Ах ты, пакостник! — Броан гулко похлопал его по боку и с шутливым отчаянием оглядел изгвазданный комбинезон. — Ну, разве мы с тобой не молочные братья?

— А тебе идет, — кивнула Гарьят и не выдержала, рассмеялась. — Как раз под цвет глаз!

Глаза у Броана были и правда синие, точно сапфиры. Во всём остальном, как и полагалось коренному мархану, преобладал белый цвет. Густая снежная грива, бледная бархатистая кожа, длинные пепельные ресницы. Вот только синих пятен на красном комбинезоне для полной цветовой гармонии и не хватало.

— Я рад, женщина, что ты находишь силы смотреть мне в глаза. — Броан дружески отстранил муркота, вернулся за стол и уселся доедать свои фрукты. — Смотри не опусти взгляд сегодня, когда мы сойдёмся. Не бойся, я оставлю свою левую руку свободной.

— Мне не нужна твоя слабость, мужчина. Покажи свою хвалёную силу! — В глазах Гарьят вспыхнули воинственные огни. — Ты не забыл, что сегодня моя очередь выбирать? Итак, — она мечтательно подняла глаза к розовому круйдскому небу, — никаких энергетических кирас, только нагрудники, наручи, боевые рукавицы и поножи. И никаких шлемов. Ты, мужчина, так и быть, можешь надеть ещё защиту паха. А биться будем, — она плотоядно облизнулась, — на больших парных зурских мечах. До третьей крови.

При этих её словах муркот оскалился, зарычал, судорожно ударил хвостом. Броан же чуть не выронил сладкий зелёный лист, потом к чему-то прислушался и наконец рассмеялся:

— Он говорит, что ты спятила. Будь ты его кошкой, он бы тебе живо вправил мозги. Один раз и на всю жизнь.

— Кто это там размяукался? А ну, брысь под лавку, — тоже рассмеялась Гарьят и погрозила муркоту пальцем. — Так ты согласен, мужчина? Если да, называй место и время. И не тяни, мне хотелось бы увидеть твою кровь до обеда.

Кажется, сомнений в том, кто кому пустит кровь, она не испытывала.

— В тренировочном зале больше не хочется, опять замучают советами…

Чешуйчатый зелёный плод на разломе был сливочно-белым, с чёрными песчинками косточек. Броан утверждал, что по вкусу его мякоть не уступала пресловутой сгущёнке, но Гарьят так и не снизошла лично отпробовать ни то, ни другое.

— Давай прямо здесь, женщина, — сказал мархан. — Примерно через час. Пока ты переваришь мертвечину, которой зачем-то наелась, пока то да сё, пока Мозг картинку меняет…

— Ладно. Не забудь взять регенератор, мужчина. Он тебе сегодня понадобится!

Гарьят поднялась одним текучим движением, кивнула и, выбросив объедки в утилизатор, с достоинством удалилась. Броан проводил её взглядом…

Настя. Сосед


Трактор, выскочивший на дорогу, был не первой молодости. Выцветший бордовый капот, ржавая выхлопная труба, грязные, словно специально заляпанные, стекла кабины… Огромные ребристые колёса были по обода то ли в раскисшей глине, то ли в навозе и напоминали ходилища змееногих титанов. Механический динозавр двигался не сам по себе, он выволок на дорогу ещё и прицеп, под завязку гружённый ржавыми трубами… Чудовищный поезд стремительно приближался, увеличивался в размерах, летел в лобовое стекло, а Клёнов, матерясь, всё никак не сдавался, всё давил на провалившуюся педаль. А руки, повинуясь водительскому рефлексу, выворачивали баранку, отводя неминуемый удар от себя и подставляя под него пассажира.
Бася, Басенька, милая, любимая жена, как же так…


Обычно в этом месте Клёнов просыпался, вытирал холодный пот и шёл на кухню курить, но не в этот раз. Сегодня за мгновение до неизбежной развязки его выдернул на поверхность звонок телефона. Беспокоил ни свет ни заря клиент — по делу важному, безотлагательному и, несомненно, денежному. Его «Лексус» грузили на эвакуатор возле Замостья.

— Ладно, подъезжайте, через полчаса буду, — посмотрев на часы, сказал ему Клёнов. — Да, всё починим, не сомневайтесь. До встречи.

Сев на кровати, он позвонил своему подручному Паше, предупредил о клиенте и пошёл начинать новый день.

В кухне, несмотря на раннее утро, уже кипела жизнь: топилась печка, мяукал под потолком телевизор, пахло свежезаваренным чаем, хлебом домашней выпечки и домашней же ветчиной, извлечённой из погреба. Настя резала её тонкими ломтиками, острый керамический нож скользил возле самых кончиков пальцев. В такие минуты легко было вообразить, что произошло чудо и зрение к ней вернулось.

— Здравствуй, дщерь.

Клёнов приостановился на пороге, привычно любуясь самым близким и родным своим человечком. Волосы цвета воронова крыла, глаза — ярко-зелёные, в его, клёновскую, породу, а взгляд, как у Баси, — два омута, бездна; увидишь — изумишься и не сможешь забыть… Всё же дети, в которых сливаются две мощные и очень разные крови, получаются удивительно хороши.

Клёнов потрепал по холке Ладку, чавкавшую в углу. Ретриверша, не прекращая еды, приветственно вильнула хвостом. Клёнов сел за стол и шутливо изумился:

— А я думал, у тебя всю ветчину уже соседский Кузя перетаскал.

— Да нет, он котик приличный, и нам кой-чего оставил. — Настя отложила свиную рульку и стала мыть апельсины. — Что ты, отец, сегодня так рано? Не заболел? Ничего не случилось?

Она никогда не называла его «папой», считая это слово манерным.

— У мужика «Лексус» посреди леса встал, к нам на эвакуаторе едет. — Клёнов принял из рук дочери стакан с апельсиновым соком, отпил, благодарственно мотнул головой. — Я ему зимой сигнализацию ставил, визитка в бардачке сохранилась, вот он и позвонил. Так что сейчас чайку с бутербродиком — и вперёд.

К своему статусу автоэлектрика и установщика сигнализаций (правда, известного на всю область) он относился по-философски и с юмором. Поначалу даже выдавал счастливым клиентам сертификат: «Ваша сигнализация установлена действительным академиком РАН Клёновым», а потом перестал. Кажется, после того, как взял в подручные Пашу — полковника, лётчика-испытателя, которому испытывать стало нечего.

— Сделаю комплексный, с сыром и ветчиной, — заверила отца Настя, вытерла о полотенце руки и направилась к холодильнику. — Чай уже заварился, наливай сам.

До самостоятельной выделки сыра она ещё не дошла, но вот пиво, которое они оба очень любили, подумывала варить.

Добродушная Лада между тем доела свою кашу с морковкой и куриными шейками, вылизала миску и со счастливым вздохом улеглась под ноги хозяину дома. Клёнов потрепал её по голове, и большая золотистая сука заулыбалась, застучала хвостом, подставила пузо. Прямо не учёная пожилая собака-поводырь, а щенок. Потешный, искренний и смешной.

— Девочка моя, Ладушка-оладушка. — Клёнов забыл про недопитый сок и забрал в ладони висячие шелковистые уши. — Нет, ну вот как некоторые несчастные без собаки живут?

Если по собачьим меркам, Лада была ему вроде коллеги, настоящий академик. Подготовка четвероногого поводыря — целое искусство, процесс очень длительный и дорогой. Зато и умеет Лада то, что человеку непосвящённому даже трудно представить: сопровождает хозяйку в транспорте, водит по лестницам, через рельсы, поребрики и перекрёстки, огибает ямы, лужи, заборы. «При исполнении» она не отвлекается ни на кошек, ни на птиц, ни на чужих собак, ни на прохожих. Пусть небо рушится наземь — для Лады существует лишь служба, которую она обязана исполнять.[52]

Клёнов приобрёл её лет восемь назад, окончательно убедившись, что инвалиды для отечества — обуза, лишние рты, нелюбимые падчерицы и пасынки. А так хоть что-то сделать для ослепшего ребёнка, ведь для родителей страшнее всего, когда они не в силах помочь…

— Живут как-то. — Настя нафаршировала домашнюю булочку, поставила тарелку перед отцом и, безошибочно нагнувшись, сгребла Ладу в охапку. — Никто у них не спит в настурциях, не жрёт укроп, не роет на клумбе метро… Ух, чмо ушастое! Ненавижу собак!..

Лада в восторге извивалась на полу, пыхтя и натурально сияя, очень любимая, очень ухоженная, безмерно счастливая. Настя застегнула на ней ошейник со знаками Красного Креста и Красного Полумесяца, распахнула дверь и очень по-хозяйски махнула рукой:

— Иди гуляй. Фиг с ними, с настурциями. Бог с ним, с укропом.

— Ну что, Настёныш, поеду. — Клёнов встал, глянул на часы и отправился собираться. Кроссовки поудобнее на ноги, сумочку с документами на пояс, очки-хамелеоны с диоптриями на нос… Сунул в карман нож, взял ключи от машины, толкнул дверь в гараж.

За стеной ждала чёрная махина «Лендкрузера» — не первой молодости, но ухоженного, надёжного и оборудованного на все случаи жизни. Клёнов садился в него, точно привычную рубашку надевал. Когда он открыл ворота и в гараж проникло утреннее солнце, в черноте бортов появился зелёный блеск, как у перьев в петушином хвосте.

Участок у них с Настей был большой, «обкомовской» нарезки, причём окультуренностью не блистал. Две одичавшие яблони и такая же малина, белый шиповник и… огромные, помнящие чухонцев и монархию, уносящиеся в небо сосны и ели. Могучие, замшелые, в шершавых панцирях коры, дремучие, как в сказке. Только с одной стороны периметра сказку нарушала невесёлая реальность. Выстроенный новым соседом капитальный забор…



«Ну вот, поднялся ни свет ни заря, не поел толком. Бутерброды, это ж не дело…» Настя сокрушённо вздохнула, потрогала специальные часы для слепых и, залив маслом дно чугунка, принялась крошить туда лук.

Отца она не просто любила. Он был для неё всем. Её учителем, другом, смыслом и надеждой всей жизни. Да что там — он и был её жизнью, её миром. Он — и ещё умница Лада. Конечно, у неё есть матушка Умай, только она где-то там, на высокой орбите, в своем чудесном дворце, за пеленой туманных видений. А недавно появился и…

Нет. В этом Настя себе признаваться решительно не хотела. Нет-нет — отец, Лада, матушка Умай… и баста. Вполне достаточно. Это её семья, и не надо попусту дразнить себя мыслями о чём-то ещё.

В печке уютно потрескивали дрова. Настя давно выучилась определять по звуку, на какой стадии прогорания они находились. Когда, судя по еле уловимому тонкому звону, в горниле остались только жарко дышавшие угли, она закрыла заслонку и задвинула вьюшку, «скутывая» печь. Сейчас там градусов триста, пусть отдыхает, выстаивается. Часа за три до предполагаемого возвращения Клёнова она поставит в печь чугунок с луком, бараниной и капустой — пополам свежей и квашеной. Когда подъедет отец, запах будет различим с того конца улицы.

А до тех пор…

Настя вновь потрогала часы, порывисто вздохнула и, взяв мобильник со стола, принялась звонить. Тому самому, кого отчаянно гнала из своих мыслей.

— Привет, сосед, — выговорила она и почувствовала, как забилось сердце. — Не против побегать? Что?.. Кого пожалеть? Какую старость?.. Ещё чего! — И соврала: — Я уже кроссовки надела!

Бегала она по утрам уже давно. Клёнов показал Ладе маршрут вокруг озера, километров на восемь, и ретриверша с удовольствием принялась водить по нему Настю. Сперва шагом, а потом и трусцой. Потом в полузаброшенном доме за забором поменялся хозяин и… как-то они встретились на тропинке. Оказалось, новый сосед тоже бегал по утрам, по тому же восьмикилометровому кругу…

Настя быстро натянула спортивные штаны, топик, хорошие беговые кроссовки, пристегнула на пояс сумочку для мобильника и ключей… И вдруг поймала себя на том, что прихорашивается, будто на свидание. «Фу ты!..» И, пробкой вылетая из дому, потрепала по загривку подскочившую собаку:

— Ладка, бди, остаёшься за старшего. Никого не впускать и не выпускать!

Уже некоторое время она брала собаку с собой больше по привычке и для того, чтобы доставить той удовольствие. И не потому, что отец снабдил её специальным GPS-навигатором для слепых и выучил пользоваться ультразвуковым сонаром. Нет, за её нынешнюю самостоятельность следовало благодарить матушку Умай. Небесная странница подсказала ей упражнения, позволявшие в совершенстве развить все органы чувств. Годы тренировок сделали своё дело: теперь Настя за пятнадцать шагов слышала, как бьётся сердце человека, улавливала запахи едва ли не лучше Ладки, ощущала самые незначительные изменения давления и температуры. Звуки обрели для неё цвет, запахи — осязаемую плотность, психологическое состояние людей — вкус, а вибрации — направление и протяжённость.[53]

Впрочем, об этом она рассказывала только отцу. Матушка Умай пожелала, чтобы это был их маленький секрет. А матушка Умай ничего не говорила просто так…

— Ну всё, будь хорошей девочкой, — виновато отстранила Настя Ладу, щёлкнула замком калитки… и с улыбкой повернула голову — услышала, как спускался с крыльца сосед.

Двигался он несуетно, ступал твёрдо. Воплощённое спокойствие и железобетонная надёжность. А ещё было в нем что-то тёмное, неопределяемое, будоражащее воображение, что-то очень опасное и неудержимое. В целом сосед напоминал Насте бульдозер. Мощный, безотказный, способный расчистить улицу от снега и… снести до основания всё, что встанет у него на пути. И пахло от него замечательно — здоровьем, уверенной силой, достоинством. Так-так-так, а это ещё что? Коньяк, шампанское, женские духи?.. Вот, оказывается, почему вчера он приехал хорошо за полночь, а сегодня никак встать не может. Ну ладно, будет тебе сейчас «старость уважить»…

— Привет, молодое дарование. — Сосед широко улыбнулся и без церемоний пожал Насте руку. — Давай, может, сегодня сачканём? По малому кругу, а?

Рука у него была тёплая и сильная, а малый круг измерялся тремя километрами. И молодым дарованием он Настю называл вовсе не на пустом месте. Она в самом деле написала роман. Фантастический. Вложила в него, как умела, всё то, что узнала от матушки Умай. Рассказала о Творцах Вселенной, о пространстве Тонких Миров и о том, что в этом Пространстве имелись Тёмная и Светлая стороны. Издательского интереса Настин опус не вызвал. Сейчас он висел в Интернете с минимальным рейтингом и добрыми комментариями типа: «Позор. Бредятина. Параша. Эта овца живого дальнобойщика хоть издали видела?»

«Этим комментаторам антиматерию и бластеры подавай, — утешал Настю сосед, которому роман, напротив, понравился. — И чтобы девицы с во-от такими ногами на фотонных звездолётах летали…»

— Сачкануть? Как говорил академик Уголев, двигаться необходимо. Особенно если невмоготу, — фыркнула Настя и задорно тряхнула головой так, что за спиной метнулись чёрные волосы. — Ты как хочешь, а я сачковать не собираюсь! Вперёд!

«Я тебе покажу прогулки по девочкам. Я тебе покажу, гад, женские духи…»

Сосед пожал плечами, вздохнул, и они взяли старт по песчаной улице, между высоченными ёлками, освещёнными утренним солнцем. Бежали молча, только Настя время от времени отрывисто щёлкала языком, упражняясь в звуковидении.[54] Одолев горку, бегуны миновали круглое озеро и выбрались на лесную дорогу. К этому времени Настя чуть не плакала от обиды — сосед не жаловался и не отставал. Правда, коньяком, шампанским и проклятой «Шанелью» от него разило уже так, что хоть святых выноси.

У границы посёлка дорога была здорово разбита колёсами грузовиков, но постепенно колдобины прекратились. Настя перестала щёлкать, пристроилась рядом и, простив разложенца, убавила шаг.

— Ну что, живой?

В её голосе слышалось участие, маскировавшее ревность и обиду. А ещё — злость на саму себя, недалёкую самку и замшелую дуру, не желающую понимать очевидных вещей. Вернее, принимать.

— Живой, — усмехнулся сосед. — Слушай, дарование, а в чернильнице у тебя что? Новое сочиняешь? Расскажи, если не в лом, а я вечером ирисок подгоню. Твоих любимых.

— Ореховых, — серьёзно кивнула Настя. — Хочу ещё роман написать, называться будет «Парадокс Ферми». Слышал, наверное? Звучит как-то так: если в космосе столько высокоразвитых цивилизаций… а это вытекает из бесконечности Вселенной… то где они? Почему до сих пор не вышли на нас? А не вышли… это уже мой роман… потому, — Настя подняла палец и усмехнулась как-то очень веско, со знанием дела, — что Земля находится в карантине как объект потенциально опасный для себя и других. Находится уже давно, ибо прежние контакты просвещённого космоса с землянами ни к чему хорошему не привели. Вот они и заперли дверь: никого не впускать и не выпускать. Никаких контактов. Пусть земляне и дальше мнят себя венцами творения, упиваются вседозволенностью и с песнями катятся на Тёмную сторону…

— Этот Ферми. — В голосе соседа послышались незнакомые, злые нотки. — Он свой парадокс придумал до участия в Манхэттенском проекте[55] или потом? Умник, блин… А про то, что спички дефективным деткам не игрушка, забыл? Или вспоминать не захотел? — Он развернулся, не сбавляя хода, и побежал спиной вперёд, контролируя дорогу периферическим зрением. — А в плане запертой двери, это ты хорошо придумала. Психи должны сидеть под замком. Особенно буйные и заразные. Вот только как этот галактический карантин тебе на практике представляется? В смысле, технически? Шарик ведь забором не обнесёшь…

Настю неизменно подкупала его манера вести разговор — так, словно ему было действительно интересно. «А что, если его занимает не только сюжет? Может, ему и рассказчица небезразлична?..»

— На высокой орбите над нами висит звездолёт Галактического Заслона, — принялась объяснять Настя. — Он очень большой, где-то с Луну, но мы его не можем засечь. Он… Ну… Если бы нам был виден центр Галактики, он бы отбрасывал тени, но его перекрывают облака космической пыли. Никто о нём и не знал, пока не изобрели радиотелескопы. Вот и звездолёт карантина окутан особым полем, сквозь которое нашими средствами не пробиться. А он себе потихоньку занимается своим делом: устраивает Солнечной системе электромагнитную блокаду, заворачивает назад любителей покопаться в нашей помойке… Он вообще много чего может. Рвёт пространство, трансформирует время, может вывернуть наизнанку звезду или в чёрную дыру её превратить…

Казалось, она не свои фантазии пересказывала, а вспоминала когда-то услышанное или прочитанное.

— А летает на этой Звезде Смерти[56] кто? — спросил сосед, ловко ныряя под еловую лапу. — Зелёные человечки?