Юрьенен Сергей

Добро суровым быть должно ! (интервью)

Добро суровым быть должно!

(Интервью с Сергеем Юрьененом)

Вы - русский писатель. Каково происхождение необычной для русского слуха Вашей фамилии? Кто Ваши родители? Насколько роман \"Сын Империи\" автобиографичен? В \"Журнальном зале\" говорится, что Ваш отец погиб от пуль своих же. Это правда? Как такое могло произойти?

Необычна не только для русского слуха. Эту фамилию перевирали во всех странах, где я жил и бывал. Только в Дании никто не удивлялся, там и на вывесках я видел JURONEN...

В свое время в Союзе и для меня была фамилия необычной, тем более что жизнь начинал под \"нормальной\" русской отчима, и только в 10 лет был вынужден стать, кем есть, а на то была предсмертная воля моего питерского деда. В классе сразу стали дразнить, и я понял, что жизнь под своей, но новой для меня фамилией предстоит нелегкая. Но что было делать? Были времена, когда Империя не отрицала свой космополитизм, а странность фамилии не осложняла жизнь русским литераторам, однако мне достался период, когда было бы непросто дебютировать и Блоку.

Когда в парижской префектуре я получал свой беженский карт де сежур, чиновник сказал, что вместе со свободой я могу выбрать себе и менее трудное имя - любое. Был шанс освободиться от набора фонем, который, среди прочих причин, и вытолкнул меня за пределы. Тогда я задумался. На долгую секунду...

Дедушку звали Александр Васильевич Юргенен, прадеда - Василий Густавович, прапрадеда - Густав. \"Нен\" - по-фински \"сын\" - приделали к имени, которое для меня звучит, скорее, по-немецки. Этот Юрген, который в основе данной фамильной саги, произвел авантюрного склада сыновей, которые стали \"паломниками в страну востока\", и где-то в достоевские времена влились в скандинавскую колонию Санкт-Петербурга, где благодаря своим нордическим качествам преуспели в сфере частного предпринимательства. Дед бизнесом заниматься не хотел. Империя ставила ограничения в смысле военной карьеры, но, благодаря первой мировой, питерский гимназист Шура Юргенен получил шанс.

Он кончил Владимирское юнкерское - всю жизнь храню ее золотой выпускной погончик с буквой \"В\". Бравый прапорщик, получивший \"Анну\" за брусиловский прорыв, дед мой обвенчался с бабушкой, купеческой дочкой, в августе 1917-го, когда находился в Питере на излечении после ранения. Последнюю ночь капитализма они провели в постели у Пяти Углов и некоторое время считали мелкой заварушкой то, что произошло у Зимнего дворца. Но году не прошло, как по доносу своего верного ординарца (некто Слава Мареничев из Новгородской губернии: родина должна знать своих первостукачей) дед был заметен новорожденным ВЧК по делу о заговоре офицеров, познал новую власть на Гороховой, 2, затем в \"Крестах\", но, к счастью, отделался только туберкулезом, будучи выпущен в 1921 году со справкой, где чекисты фамилию русифицировали, заменив \"г\" на мягкий знак. Эту справку дед мне показывал, там удостоверялось, что перевоспитанный Юрьенен \"стоит на платформе советской власти\", что меня в 8-9 лет смешило до слез, я представлял железнодорожную платформу, и его на ней, стоящего на пути куда-то... Пути, конечно, не было из-за тюрьмы и графы \"происхождение\". Во время НЭПа дед был вынужден торговать у Пяти Углов пирожками с лотка. Бабушка дома пекла, а он торговал - с капустой, рисом, саго - это такие, ныне забытые, крахмальные гранулы. Хотел он, кстати, быть художником, что-то сумел перед войной закончить, я помню книжку \"Вопросы ленинизма\" 39 года издания, которую он получил вместе с дипломом, а после блокады и войны работал архитектором-реставратором, и водил меня в свою контору на улице Росси. Выйдя на пенсию, дед занялся творчеством, и очень радовался, когда комиссионки покупали его акварели. Жизнь, словом, удалась. Возможно, только благодаря описке следователей из \"Крестов\". Менее удачные Юргенены подвергались пыткам в Большом Доме, получая \"десять лет без права переписки\".

Как, кстати, и мой дед по матери - родившийся в Вене австро-венгерский военнопленный, который остался в России и преуспевал там, в Приазовье, до 38 года, когда ему предложили или вернуться в Австрию, или принять гражданство СССР. Поскольку Австрию присоединили к рейху, он выбрал последнее и был арестован на следующий день после получения молоткастого-серпастого. Маму во время оккупация угнали на работы в Германию. Там, после победы, она повстречала моего отца, Сергея Юрьенена, который кончил Корабелку в Питере и в звании техника-лейтенанта занимался наведением мостов на Одере и Эльбе. В канун моего рождения его выбрали делегатом от Франкфуртского военного округа на партконференцию СВАГ в Берлин. Он поехал на ночь глядя, на КПП машину обстреляли постовые, возможно, полагая, что имеет место побег на Запад. Мама рассказывает, что, умирая, он просил назвать сына Александром, чтобы был, как Пушкин. \"Сын империи\" автобиографичен уже потому, что там я выполнил просьбу отца.

Так что моя уникальная фамилия - продукт истории. Сейчас я склонен думать, что в своей пограничности, в своей востоко-западности она кодифицирует главную тему и пафос того, что производит ее носитель.

Как и почему Вы стали писателем?

Я всегда стремился разгадать ту самую загадку, которая была завернута в секрет и окутана тайной. Потому что и мое происхождение, и ближайшее окружение, и сама страна: всё было под дымовой завесой. Все вокруг умалчивали, скрывали, врали. Я же упорствовал, добивался, как следователь маленький, но по особо важным делам. Хотел узнать, как обстоит на самом деле. Уместно, видимо, тяжелое русское слово правдоискательство.

С другой стороны - престиж литературы в тоталитарном мире. С четырех лет я постоянно читал. Дед собирал для меня библиотеку, я рылся в его книжном шкафу. Мама подарила две главных книги детства - Рабле и Марка Твена. В одиннадцать лет я исписал свою первую записную книжку, похоронил деда, а потом открыл Хемингуэя и понял, что литература может быть реальней, ослепительней, чем жизнь. Пошли, так сказать, линки - и не только к Джойсу, Шервуду Андерсону и Гертруде Стайн, но и к русской классике. Поскольку это не семья и школа, а Папа Хем сказал, что надо читать Толстого, Достоевского, \"Записки охотника\"...

Я жил, по-древнеримски выражаясь, в жопе мира - в Заводском районе города Минска, с другой стороны - был записан в пять библиотек. Показывать опусы в столице БССР было в общем некому. Василь Быков, которого я очень уважал, услышав и даже застенографировав знаменитое выступление на съезде белорусских письменников, жил тогда в Гродно. На литстудии газеты \"Знамя юности\" меня превознесли и тут же выставили - за одно и то же. Не соцреализм. Я расширил радиус, посылал в Москву, получал комплименты и отказы, потом случилось невероятное: из \"Молодой гвардии\" мне написал Юрий Казаков. Сам автор \"Голубого и зеленого\". Произнеся по поводу текстов провинциального девятиклассника имена, которые я тогда, естественно, не знал: Набоков, Зайцев... Кто такие?

В районной библиотеке наткнулся на книжечку питерского дебютанта под названием \"Большой шар\". Влюбился в интонацию так, что проявил инициативу, послал автору свой рассказ, он ответил. Вот вам второе фатальное знакомство: Андрей Битов.

Ничего банального, впрочем, не произошло: никто меня не пробивал. Казаков вызвался сам, и долго не оставлял усилий, но у него не получилось. Битов же, который был младше Казакова на десять лет, и циничней на эпоху, тот сразу понял, что дохлый номер. Рассказ ему понравился, но... \"В смысле помощи я ноль\". Тем более что трагедийность, к которой я, как он мне написал, предрасположен жизненным сюжетом, исключала, по его мнению, надежду на публикацию в Союзе. Так оно и оказалось. Вообще Андрей Георгиевич, ныне президент российского ПЕН-Центра, членом которого я не являюсь, олицетворял для меня тогда образ настоящего писателя. Писателя в конфликте с системой. Пусть не политическом, но в моральном, в эстетическом. Это чрезвычайно много значило - услышать: \"Ненавижу\". Битов меня познакомил с Юзом Алешковским, я его с сокурсником Мишей Эпштейном, который теперь профессор в Атланте и большой человек в интернете. Юз его называет Человекомозг.

Чудом напечатав в 18 лет стишок в журнале, со своими рассказами я сидел в подполье до 1974 года. Впервые меня опубликовал университетский приятель. В многотиражке Архангельской области. Я получил перевод на 5 рублей, а потом известие, что по факту публикации собрался райком, и Сальников Андрюша лишился работы. Потом меня напечатал поэт Аронов в газете \"Московский комсомолец\". Затем Сергей Баруздин в \"Дружбе народов\". Потом Анатолий Курчаткин в журнале \"Студенческий меридиан\". А первую книжку в издательстве \"Советский писатель\" редактировал Владимир Маканин. Потом было тайное голосование в Московской писательской организации - единогласно. \"Большой Союз\" - правление Союза писателей РСФСР - долго тянул с утверждением, но, в конце концов, предоставил мне членство в Союзе писателей СССР - с официальным предостережением против увлечения эротикой и лексическими неприличиями. Это было 21 сентября 1977. Через месяц с небольшим, как раз в канун 60-летия советской власти, я уехал в Париж, чтобы все начать сначала и по-настоящему. Написал роман, который вышел там с большим шумом по-французски. Но прежде чем я \"взял Париж\", я стал для советской стороны \"особо опасным государственным преступником\". По соответствующей статье УК. Вплоть до высшей меры. С конфискацией имущества...

Какими языками Вы владеете?

Это языки литератур, которые мне жизненно важны. С 12 лет, когда был со словарем прочитан Treasure Island, я главным образом читаю по-английски, точнее (как верно говорят французы) по-американски. С университета по-французски. Изредка по-испански. Как было с Кортасаром, Вийалонга, Семпруном. На \"Свободе\", где я работаю последние четверть века, я веду программу \"Поверх барьеров\", где есть литературное приложение \"Экслибрис\", а в нем рубрика \"Впервые по-русски\". Так что, среди прочего, перевожу.

Человек пишет для чего? Чтобы поделиться своими мыслями и опытом и отдать частичку своей души? Или это способ существования? Или способ самоутверждения? Или что-то еще?

Если человек этот родом из самой садомазохической страны в мире, а к этой патологии Россия была предрасположена и до того, как ее в особо извращенной форме изнасиловал Сталин, то человек с детства знает про обязательства, которые берет на себя в качестве жертвы по отношению к любимому палачу. Независимо от того, кто выступает в этой последней роли, милая мама или горячо любимая Родина-Мать, главное обязательство - молчать.

А я не мог. Не столько в толстовском смысле возвышения голоса против зла, сколько в самом элементарном. При этом не мастер устной речи. Наследие финских молчунов, усугубленное отвращением к фикциям, которые в советские времена даже на устных экзаменах еле из себя выдавливал. Кроме того, что в отрочестве за спонтанное слово я чудом остался жив под милицейскими сапогами. Помню, в тринадцать лет на Рижском взморье один сосед по даче по-дружески упрекал меня за то, что не делюсь с ребятами: \"Все ребята говорят про всё, а ты молчишь\". С этими \"ребятами\" я предпочел письменный контакт, чему всецело обязан тоталитаризму.

В советские времена писательство, особенно признанное и удостоверенное властью, было способом легального экскапизма - даже не лишенного известных привилегий. Но и от этой формы экскапизма я сбежал. Писать на Западе никаких привилегий не давало. Чистый альтруизм, если не мазохизм. Если ты здесь не Солженицын, не Бродский, то в процессе отдачи-получения баланс обычно не в твою пользу. Тогда зачем? Лев Николаевич, например, на эту тему и под старость ничего не смог придумать, кроме того, что продолжать принуждает некий художественный инстинкт. Если так, то он, конечно, связан с инстиктом выживания. Литература - это форма и способ самосознания, познания себя и мира. Поэтому она есть благо для всех вовлеченных в процесс - и для потребителей, и для производителя. Эстетическое, информационное. А главное - терапевтическое.

Леонид Филатов как-то высказал такую мысль: в последнее время писать становится все труднее и труднее, так как всё уже написано и придумать что-либо новое чрезвычайно трудно. Вы согласны?

Теория информационного взрыва к литературе, по-моему, не приложима. Да. Книг всё больше и больше. При этом всё меньше любимых писателей. Я последовательный персоналист, и в литературе личность автора меня интересует больше, чем те или иные новации. Меня не угнетает существование более изобретательных людей. То, что в этом мире есть Тим Роббинс или там Стивен Кинг - не повод для графоспазма. Как это \"всЁ уже написано\"? если я точно знаю, что мной написано не то, что не всё, а крайне мало.

Как вы относитесь к появлению Ваших книг в интернете? И вообще, само явление - литература в сети - это хорошо или плохо?

Я не из тех авторов, которые всегда в продаже, и в том же интернете обнаруживал, что есть в России люди, которые ищут мои книжки. Спрос должен быть утолен, и тут у интернета конкурента нет. Благодаря сети, я сам нахожу тексты, к которым иначе не получил бы доступа.

Почему Вы эмигрировали?

Просто вывернул наизнанку \"внутреннюю эмиграцию\". Конечно, Франция родиной мне не стала, тем более Германия, не говоря про Чехию, но в целом на чужбине я чувствую себя куда меньше эмигрантом, чем когда-то был в Союзе. Традиционный эмигрантский комплекс я пережил именно там, и очень рано - когда из Питера перевезли в БССР, где суждено было десять лет прожить в разлуке с родиной. Полонез Огинского тогда автоматически вызывал у меня слезы. После такого опыта уже не страшно было сменить Москву на Париж.

Вы не были на родине 25 лет. Почему? Знакомо ли Вам чувство ностальгии?

Вот об этом я и говорю: десять лет я исходил тоской по России изнутри БССР. Но в Москве, где прожил следующие десять лет, обнаружил все тот же Союз нерушимый. Что касается собственно России, то снаружи, за пределами СССР, ее оказалось намного больше, чем внутри. Но, конечно, меньше русских людей. И по ним я очень тосковал до тех пор, пока люди не стали выездными. Двадцать семь лет я находился в браке с европейской женщиной. Теперь женат на русской. Снова ем борщ, а не потаж. Молодость, красота, энергия. Ностальгия утолена на месте. Без ритуального паломничества в зоны, которые для моих предков оказались геопатогенными. Я не знаю лагерей, где они погибли. Что мне, \"Крестам\" поклоняться? Большому Дому? Лубянке? Которая во главе с товарищем Андроповым после невозвращения 29-летнего автора одной-единственной лирической книжечки и полным незнанием военных и государственных тайн - от делать нечего, наверное - развернула такую гэбэшную кампанию, что мои родственники и знакомые от пережитого кошмара до сих пор опомниться не могут. У меня на стене висит подписанный Андроповым секретный документ под названием \"О поведении за рубежом писателя ЮРЬЕНЕНА\": номер 1439-А. В Москве один из следователей по моему делу был полковник с ласковой фамилией Котеночкин, но то была не игра в кошки-мышки. Активными мероприятиями меня доставали и на Западе. Привлекая к этому даже известных людей. Прилагая усилий до асбурда больше, чем я того заслуживал. Никто никому извинений за это не принес. А во время перестройки, когда другим эмигрантам стало можно ездить, получать обратно паспорта, прописки и квартиры, я получил страшный удар под дых. В Питере убили родственника, единственного сына моей крестной матери. Юный инженер. Нашли на родной природе повешенным - с руками, скрученными сзади проволокой. После пыток. Деньги не взяли. Кто? Остается неизвестным. Но моя крестная, отца которой унес еще \"кировский поток\", не выдержала...

Невозвращенец - это не просто эмигрант, это особая статья. Существует ностальгия или нет, даже не важно, но вы должны понять, что независимо от степени здравомыслия невозвращенца реальность его повседневного экзистанса глубоко параноидальна. Поскольку таковы предложенные обстоятельства. И у меня нет оснований считать, что они изменились.

Кроме того, и это, возможно, главное: родины я не покидал. Все четверть века, что я на Западе, мой голос там доступен на волнах \"Свободы\". Эффект такого постоянного присутствия создал свой \"имидж\" - о чем я услышал, когда в перестройку стали выпускать на Запад творческую интеллигенцию. С концептуально-соцартовским знанием дела об этом мне говорил Владимир Сорокин, тогда еще всецело андеграундный. На этот образ работают и книги, которые с большим скрипом преодолели там сопротивление, вышли и доступны.

Как Вы считаете, становится ли наша жизнь лучше? Я имею в виду не технический прогресс, а духовность. Почему? Чем мы стали богаче и в чем обделены?

При мне в России умер Сталин и прекратились массовые репрессии. Во Франции - при мне опять же - отменили гильотину. Та и другая страна признала свои злодеяния, а Советский Союз еще и тот факт, что секс там есть. Президентским указом Ельцин ввел психоанализ. Думаю, что лучше. В целом. На душу населения.

С духовностью, конечно, сложней. Но убиваться ли по этому поводу? Времена инквизиции были чрезвычайно духовны. Закон тут вывел Федор Михайлович, который констатировал, что каторжнику без Бога нельзя. Чем больше Бога, тем больше каторги.

В Америке напрочь отсутствуют такие понятия, как скромность, стыд, совесть. Я и мой эгоизм - превыше всего! Это что - модель будущего общества? Это нормально?

Полжизни работаю на радио, которое финансируют американцы, каждый день смотрю американский фильм, каждые три прочитываю американскую книжку, но в Соединенных Штатах не был. Поэтому American way со знанием дела тут защитить не смогу. Но здесь в Европе мне среди прочих встречались американцы застенчивые чрезвычайно - до невротизма. Склонен также считать, что совесть есть основа американской озабоченности ситуацией свободы в мире.

Наша история постоянно меняется. Развитие ее закономерно или зависит от ряда случайностей, как считают Марк Алданов и Виктор Некрасов?

Случайность в истории закономерна. Андропов не случайно полюбил Горбачева, мастера неформальных застолий, не случайно помог ему выйти на уровень исторических решений. Закономерно и то, что Горбачев, пестуя гэкачепистов, готовил самоаннигиляцию, от которой его фактически спас контрагент - Ельцин.

Добро может быть беззащитным или должно быть с кулаками?

...Добро суровым быть должно! Чтобы летела шерсть клоками со всех, кто лезет на добро! Источник цитаты, насколько помнится, довольно мутный. Но, конечно, без ассигнований Пентагону Зло справляло бы свою кровавую тризну в глобальном масштабе.

Совместимы ли понятия пошлости и высокого искусства (и литературы в том числе)?

Отчего же нет? Эдгар По, Достоевский, Набоков... Даже считая жанр криминальной литературы низким, нельзя не признать сущестование в нем высоких мастеров. Сенсорность прозы Томаса Харриса, то, как он владеет искусством подтекста, - на уровне Хемингуэя. Который, конечно, никогда бы не стал строить свое творчество вокруг эстетствующего людоеда.

Современная молодежь - какая она? Что вам нравится в ней и что нет?

Компютеризированная. Освоившая виртуальное пространство безграничной свободы. Я терпеть не могу фэнтэзи, но понимаю их отвращение к реальности, их недоверие к нам, за эту реальность в их представлении ответственных. Тем не менее они умеют нас использовать, манипулировать в своих интересах, которые от базовых мало чем отличаются. Полухиппи-полуяппи. Сексуально они свободней, психически более сбалансированы, но при своих протестных настроениях весьма адаптабельны. Массовая формула: вежливый отказ.

При этом она стала менее прозападной. Не в смысле пресловутого \"низкопоклонства\", а в смысле пассивности. Восточное умонастроение, которое им несут их поп-герои, паломники в Индию и Катманду, определяет нигилистический квиетизм, вполне устраивающий и их, и власть имущих. Наше поколение все-таки выдвигало одиночек позитивного действия. Таковых не наблюдаю. Где горячая кровь? Все cool.

Я не говорю, конечно, об экстремалах, которые орудуют арматурными прутьями или скандируют \"Сталин! Берия! Гулаг!\". В наше время тоже были \"арматурщики\", тоже было стихийное влечение к нацизму, но сейчас в эту пластическую биомассу внесли по завету Ленина, так сказать, сознание...

Назовите, пожалуйста, три величайших изобретения человечества.

Письменность. Печатный станок. Интернет.

Представим себе на минуту такую ситуацию: открылись все границы мира и человек стал свободным. Что произойдет? Ваш прогноз?

Будут большие трудности с изучением иероглифов. Что вам не палочками орудовать в китайском общепите.

Неожиданное решение. Тогда продолжим тему глубже. Каким выглядел бы мир, если бы Китай пошёл по капиталистическому пути развития изначально?

Я думаю, что не было бы ни корейской войны, ни вьетнамской. Без \"азиатского коммунизма\" благие перемены в Советском Союзе, возможно, произошли бы раньше.

Как вы оцениваете политическую обстановку в России? Что вам нравится и что - нет? Если бы президентом были Вы, что бы Вы сделали в первую очередь, по-своему?

Избирательные изъятия и безнаказанные преступления запугали людей. Несмотря на успехи в области книжного дела, страна парализована страхом. Вместе с безнадежностью снова нарастает цинизм. В первую очередь я восстановил бы оппозицию. Стратегией бы стало просвещение. В широком смысле. Точнее - просветление. Избавление от власти тьмы с помощью света.

Советский народ пережил сталинскую эпоху, погибли миллионы людей. Но и во времена Брежнева продолжались преследования инакомыслящих. Гибли люди в лагерях (Анатолий Марченко, Юрий Галансков), людей отправляли \"лечиться\" (Петро Григоренко, Валерий Тарсис), высылали за границу (а таможней тем временем изымались ордена у ветеранов, последний плевок на прощанье!). Были поломаны тысячи судеб. Должен кто-нибудь за это ответить и понести наказание? Или, по крайней мере, принести извинения и покаяние правителей перед народом и каждым конкретно пострадавшим?

Тихоокеанские острова просят прощения за миссионера, съеденного 150 лет назад! С этого и надо начинать. С признания того, что \"волкодав был прав, людоед - нет\". Тем более такой - сожравший 60 миллионов россиян, что есть десять таких стран, как Чехия. Этот очистительный катарсис должен быть началом начал России - новой, светлой и свободной.

После того, как уже разобрались с нашим недалёким прошлым и выяснили кто есть кто, Вас не смущают такие названия, как Ленинградская, Свердловская, Ульяновская области, улицы Ленина в российских городах, да и сам мавзолей на Красной площади? Ваше мнение?

Мнение таково: долой кремлевский постмодернизм. Новая искренность и прямота должна искоренить гниющие рудименты самой крупномасштабной гнусности в истории человечества.

Как вы оцениваете политическую обстановку в Латвии?

Мы видели, что такое было \"жить единым человечьим общежитьем\". История тут восстановила справедливость. Я люблю Ригу, этот балтийский Париж, - как и оставшиеся там русские. В качестве ответа предлагаю Вам поставить на Ваш сайт никогда не публиковавшийся фрагмент из моего нового романа, текст под названием \"Были и другие варианты\".

Кто из современных писателей Вам больше всего по душе?

В Америке Robert Stone, Raymond Carver, Tobias Wolff, Barry Hannah, Pete Dexter, Richard Price, Tim O\'Brien, Leonard Michaels, Richard Bausch, Stephen Dobyns (рассказы!), James Ellroy (и вместе с этим последним, конечно, жанровые мастера Elmord Leonard, Thomas Harris, Stephen Hunter, Michael Connoly, Alan Furst...).

Во Франции всё, что интересно от Селина - который, впрочем, для меня уже минувшая история, - до Уэльбека.

Что касается пишущих по-русски, то я, конечно, читаю всё и всех, и многих люблю. Но больше всего?

Пожалуй, Солженицын эпохи \"Архипелага\".

Последний русский писатель, который меня столь же ошеломил - Рубен Гальего, написавший \"Белое на черном\". \"Великая книга\" - сказал Андрей Битов, и в этом мы с ним, наконец, совпали. На Рубене.

Какие Ваши книги вышли за последние годы? Над чем Вы работаете сейчас?

Событие практически одно - выход трехтомника в \"третьей столице России\". Впервые там в составе книги появился мой 70-страничный \"евророман\" \"Беглый раб\", некогда напечатанный в альманахе \"Стрелец\" и оказавший, по ряду личных свидетельств, известное формообразующее влияние на новейшие поколения. Из совсем новых вещей там - роман \"Фашист пролетел\". По договору с \"У-Факторией\" до конца октября 2004 должен появиться - \"Союз сердец\", который тоже будет новым.

Тема того, что пишу теперь, - \"третья волна\" в Париже.

Почему Ваших творений нет в периодике?

В периодике Зарубежья меня печатали охотно и широко (\"Русская мысль\", \"Новое русское слово\", \"Континент\", \"22\", и в особенности \"Стрелец\"), но метрополия, когда там стали публиковать эмигрантов, отфильтровала неугодных - меня в том числе. Поначалу, правда, радикальные издания меня в России печатали - \"Литературные записки\", \"Дом кино\", \"Собеседник\"...

Потом настали осмотрительные времена. Экстремальной периодике я не пришелся идеологически, либералам - по свойственной им оглядке.

В свое время Сергей Чупринин, очень уважаемый мною еще с советских времен главный редактор \"Знамени\", написал статью под названием \"Случай Юрьенена\", где на пальцах объяснил, почему я и мне подобные \"случаи\" остаются за пределами журналов, считающих себя солидными...

Что на это ответить? В свое время я отъехал в Париж от всех табу секс, ГБ, Степанида Власьевна и \"единственно\" их верное. Спустя, можно сказать, жизнь на свободе было бы странно влезать в прокрустово ложе ради появления в росссийском \"толстяке\". Я такой, как есть. Take it or leave it.

Иногда берут. В \"Неделе\" мой сверхкраткий рассказ \"За ваших первых\" вызвал скандал, другой - \"Красный пояс\" - прошел с большим скрипом в \"Неве\". Более или менее постоянно (и это несмотря на то, что я, как говорится, straight) меня печатает \"Митин журнал\" - финансово независимый и самый значительный из альтернативных.

Что бы Вы хотели пожелать читателям интернета?

Не утомлять глаза. Читать с дистанции безопасности. По возможности, распечатывать тексты. Не забывать писать на папках, что там внутри, а то потом в бумажном виде трудно находить и получается бардак и захламление.

Основная тема нашей библиотеки - конфликт между государством и человеком, государством и обществом, СССР - репрессивное государство. Эта тема включает в себя революцию, гражданскую войну, эмиграцию, сталинщину, диссидентство, фигу в кармане... Кого Вы хотели бы видеть на полках нашей библиотеки?

\"Красный террор\" Мельгунова. Антикоммунистический памфлет \"Mea culpa\" Луи-Фердинана Селина в переводе с французского моем и моей \"экс\". \"Белое на черном\" Рубена Гальего.

Спасибо за откровенность!

Интервью по e-mailу провёл Александр Белоусенко

29 ноября 2003.