Он поцеловал меня своими мягкими, полными губами. Это был прекрасный поцелуй, но целомудренный в сравнении с теми, которые у нас были последнее время. Я ощутила, как он отодвинулся, чтобы заглянуть мне в глаза, посмотреть на мое лицо, что в последнее время заменил просто секс. Грубый, приятный, но грубый. Он обращался со мной грубо, потому что знал, что я такое обращение приму, но даже секс был скорее не из любви, а от злости. Секс может быть прекрасным, но не будет таковым, если между вами нет ничего, кроме него.

— Ну да, но если мы друг другу не понравимся, это будет конец.

— Я чувствую себя свободнее, чем когда-либо за последние месяцы, Анита. Пожизненные визиты к психотерапевту не сделали бы, наверное, того, что ты сделала только что.

— Послушай, Петруша, — сказала Ольга, — но ведь эти компьютерные отношения — какой-то эрзац, подмена! И к тому же они не вечны! Рано или поздно это кончится.

— Если бы я знала, что могу забрать твой гнев, я бы уже давно это сделала, Ричард.

— Совсем не обязательно! — горячо возразил Петр. — Вот лейтенант Шмидт, как известно, сорок лет писал письма какой-то даме, которую видел в поезде минут сорок. Говорят, это пример большой любви. Я согласен. Только это пример виртуального общения, виртуальной любви. Просто компьютеров тогда не было. Эта история что доказывает? Что у отдельных людей всегда было стремление к неличному общению. Такие люди сначала использовали бумажные письма, потом начались телефонные романы. А если бы лейтенант Шмидт мог встречаться с этой дамой каждый день, еще не факт, что они бы сорок лет оставались друзьями. И любви быстро пришел бы конец.

— Я знаю, — сказал он. Он взял меня за руку и повернулся обратно к волкам. Я не могла вспомнить, когда он в последний раз просто держал меня за руку. Он даже не касался меня в церкви, мы соприкасались лишь ногами и немного телами. Я уже начала задумываться, что мне нужно вернуться в свою прежнюю церковь, чтобы он и его семья начали вести себя со мной, как с другими. Если бы мы стали задумываться о большем, именно мне было бы легче сменить церковь, чем всему клану Зееманов. Но в этот момент, когда он держал меня за руку, я задумалась, что еще теперь изменится, когда он стал чувствовать себя более раскованно.

— В вашем рассуждении несомненно что-то есть, — кивнул Савва. — Но вы то не лейтенант Шмидт и даже не его сын. Основой вашего нежелания лично встретиться с этой девушкой является неуверенность в себе и сильный страх, что вы ей не понравитесь, и страх послабее, что она не понравится вам. А это, я должен сказать, не самое лучшее из чувств. Очень много плохого люди делают из страха. Знаете, что сказал президент Рузвельт, когда решил вытягивать Америку из Великой депрессии: «Единственно, чего мы должны бояться, — это самого чувства страха».

Я задвинула эту мысль подальше. Я уже давно разочаровалась в идее меня и Ричарда за белым штакетником. Он был единственным мужчиной, который заставлял меня задуматься о том, что у меня этого всего нет. Его рука на моей заставила снова меня задуматься, не упустила ли я свой шанс. Он был единственным мужчиной, с которым это могло бы получиться?

— Да уж, — Петр снова почесал голову.

В тот момент, когда я думала об этом, я понимала, что это не мои мысли, не мои эмоции. Ричард не был единственным мужчиной в моей жизни, кто мог бы вызвать во мне такие чувства, но, скорее всего, был единственным, кто вызывал во мне эти чувства без ardeur\'a. Но, держа его за руку, ощущая все его эмоции, я начала по-настоящему жалеть. И сожаление это было именно моим.

— Вот и не надо бояться. А то что получается: компьютер сломался — вот и вся любовь!

— Нам нужно найти амулет, — сказал Ричард.

— И что же, тебе так никогда и не хотелось с ней встретиться? — удивилась Ольга. — Страх точно до добра не доводит — сколько компьютерного времени напрасно извели! Перешли бы на телефон, что ли!

Трое оборотней посмотрели на него, будто тоже не доверяли этому новому Ричарду.

— Ой, мама! — Петр начал сердиться. Вот так с этими взрослыми — вроде разговариваешь с ними нормально, а они как выдадут такую фишку, сразу видно — что ничегошеньки-то они не поняли.

— Ульфрик, ты в порядке? — спросил Шанг-Да.

— Хотя вот у меня тоже когда-то был друг по переписке, — вспомнила Ольга. — Он в другом городе жил и попросил меня прислать фотографию, так я ему нашу Римму Мальцеву послала, она у нас считалась первой красавицей.

— Да она и сейчас красавица.

— Более, чем когда-либо, — ответил тот. Он начал потирать мою руку большим пальцем.

— Амулета нет среди одежды на полу, — заметил Джамиль. Он посмотрел мимо Ричарда на меня. — Но мы нашли два ножа Аниты. На одном из них кровь.

— Ну вот именно. И я все боялась, а вдруг он приедет в Ленинград и начнет меня разыскивать, что же тогда будет! Это я к тому, что роман мой в письмах ничем не кончился.

За нас сказал Криспин:

— А чем он должен был кончиться? — спросил Петр.

— Это моя.

— Не знаю, — пожала плечами Ольга. — Встретились бы, может быть, понравились друг другу… Он, судя по письмам, мальчик был неплохой и очень неглупый. Но эта дурацкая фотография все решила.

Ричард обернулся, чтобы взглянуть на вертигра, все еще держа меня за руку.

— Почему Анита ранила тебя?

— Ну и слава Богу, а то был бы я сейчас не Певцов, а какой-нибудь Хабибуллин, — фыркнул Петр и добавил: — Вот поэтому-то я никакой фотографии и не посылаю.

— Это не она, — ответил Криспин. Он посмотрел на нас пристальным взглядом, не обращенным ни на наши лица, ни на мое тело. Он смотрел на наши руки.

— Это сделал я, — вмешался Джейсон.

— Но подумай, ведь у тебя когда-нибудь появится и настоящая девушка — или так и будешь сидеть в своем виртуальном мире до седин?

Ричард повернулся к Джейсону, поминутно переводя взгляд с меня на него и обратно.

— Почему?

— Ну… — заколебался Петр, — почему до седин?.. И почему другая девушка? Я таких, как Диана, не встречал. Что-то мне не кажется, что я скоро смогу встретить эту самую «настоящую».

— Я должен умолять тебя, Ричард, не задавать мне таких вопросов? Ты больше не злишься на меня, и мне хотелось бы, чтобы все так и осталось.

— И ты считаешь, что если ответишь на этот вопрос, я снова на тебя рассержусь?

— Еще чаю? — спросил Савва.

Джейсон кивнул.

— Такое возможно.

— Да, пожалуйста.

Ричард повернулся ко мне.

Наливая чай, Савва случайно дотронулся до ладони Петра. Прикосновение показалось даже болезненным, но в следующий миг Петр уже забыл о нем.

— А что ты думаешь?

Я сжала его руку и ответила:

— Вот и получается, что до седин, — продолжала Ольга. — Другой такой нет, а эта пусть остается виртуальной. Поздравляю, будущий старый холостяк!

— Давайте только сохраним равновесие между нами.

Петр задумался. А может быть, действительно стоило с ней встретиться, по телефону хотя бы поговорить. Ведь достаточно услышать голос человека, его интонации, смех, и ты уже о нем знаешь очень многое. Поговорить сначала по телефону, а там уже видно будет. Но для этого у нее все-таки первым делом должен заработать компьютер. Откуда же он иначе узнает номер ее телефона?

Он нахмурился.

— Тигр напал на вас?

Разумеется, сейчас, когда компьютер у Дианы был по-прежнему сломан, принять такое решение было несложно. Но если бы Петру нужно было снять трубку и разговаривать прямо сейчас, он, скорее всего, отложил бы знакомство на завтра.

— Он напал на Джейсона, — ответила я, — и мне это не понравилось.

Я, нахмурившись, посмотрела на него и попыталась отобрать у него руку, но он ее удержал, и я не стала сопротивляться.

— Да, наверное, я так и поступлю, — сказал он вслух. — И все-таки как-то не по себе, а вдруг… — Он снова замолчал.

— Позволь мне освободиться, Ричард, пожалуйста.

— Она хочет, чтобы ты отпустил ее руку, Ульфрик, — сказал Криспин.

— Долой сомнения! — раздался прямо над его головой громкий голос. — Колебания и долгие раздумья бессмысленны! Если бы мы сегодня заколебались хоть на минуту, быть нам в плену у бурых гномов!

— Все в порядке, Криспин, — вмешалась я.

Петр вздрогнул и оглянулся: над ним размахивал руками невесть откуда взявшийся Паша-Торин. Оказывается, никто, кроме Саввы и Пунечки, не услышал, как открывается входная дверь и бряцают снимаемые рыцарские доспехи.

Он покачал головой:

— Ты — Королева. Королеву нельзя трогать, если она того не хочет.

— Ты-то что во всем этом понимаешь? — рассердился на брата Петр. — Речь идет совершенно о другом.

Ричард прижал меня к своему телу, не отпустив при этом моей руки. Я уперлась ладонью ему в грудь, не давая нам сблизиться еще больше, потому что это могло произойти.

— Любой вопрос лучше всего решает меч! — возвестил Торин.

— Я не должен драться ни с одним из вас.

— Согласно нашим обычаям, должен, — возразил Алекс.

— Речь идет о девушке. Или, по-твоему, ее тоже надо лупить мечом вдоль хребта, как твоих бурых гномов?

— О чем это ты?

— Я не знаю, насколько готов делиться волчонок, — начал Криспин, — и красный тигр, но от тебя, Ульфрик, пахнет собственничеством.

— Если она на стороне зла — то да! — ответил Торин.

— Криспин, — вмешался Алекс, — тебе не стоит рассматривать законы тигров в отношении этих людей, ведь они даже не знают правил.

— Вот ведь какой человек, — возмутился Петр. — Ты считаешь, что весь мир делится на черное и белое: одни — гномы, другие — хоббиты; первых надо поголовно вырезать, а вторым — все блага жизни. Или кого там надо резать, бурых гномов?

— Так объясните нам эти правила, — сказал Ричард. Он попытался прижать меня еще сильнее. Я упиралась рукой ему в грудь, чтобы сделать дистанцию между нами больше, потому что мне так показалось правильным. Я просто хотела сначала выпроводить остальных из номера. Мне нужно было остаться с Ричардом наедине. Мне не нужен был кто-то другой, только он. Неужели я ни о ком больше не думала?

— Да ничего я ни считаю такого, — пожал плечами Паша. — Все нужны. Без бурых гномов, троллея и гоблинов будет скучно — биться будет не с кем. А все должно находиться в равновесии, вот если оно нарушится — это действительно зло. Вот как я считаю. Гармония мира — вот что превыше всего.

Я пристально посмотрела на Ричарда, и он посмотрел на меня в ответ. В тот момент, когда я заглянула в эти чудные карие глаза, я не могла больше ни о чем думать, только бы быть к нему еще ближе.

Рука, которой я держала дистанцию, скользнула вокруг его талии. Он наклонился ко мне, и все, о чем я только могла думать, что мне очень хотелось, чтобы он меня поцеловал.

Все изумленно слушали тираду Торина. Петр удивился больше всех, он никак не ожидал от младшего брата разумных высказываний, считая, что того вообще ничего не интересует, кроме троллей да гоблинов.

Его кожа была настолько теплой там, где касалась моего тела, теплой и гладкой и просто… великолепной. Это было, будто наши тела предназначены, чтобы быть друг с другом, навсегда.

Я поднялась на цыпочки и там, где моя нагота касалась его одежды, разорвала его футболку. Я поднялась настолько, чтобы наши губы встретили, когда Ричард стал ко мне наклоняться. Он был таким высоким, что дотянуться до его губ было непросто, но это того стоило.

— Павлуша, суп будешь? — спросила Ольга.

Поцелуй все набирал обороты, переходя от целомудренного до пожирающего. Ричард приподнял меня, и я обернула ноги вокруг его талии, прижимаясь своими самими интимными местами к его джинсам. Боль была мгновенной и слишком сильной, чтобы ее проигнорировать. Она прочистила мозги лучше ледяного душа.

— Все буду, — ответил оголодавший гном-победитель.

Я прервала поцелуй и попыталась выпутаться из его объятий, но он продолжал прижимать меня к себе.

— Мне больно, — возразила я.

— Тяжелый возраст, — сказала Ольга, когда сыновья разошлись по своим комнатам. — Я вот себя вспоминаю в подростковом возрасте и позже, как мне было тяжело. Говорят: «юность — прекрасная пора». Не знаю, наверное, так пожилым людям кажется, они уже все забыли, но мне с пятнадцати до примерно двадцати очень трудно было. Какая-то неуверенность в себе, комплексы всевозможные, И теперь я вижу: у ребят то же самое. И мне с ними трудно — не знаю, как с ними разговаривать. Мне иногда кажется, что я чувствую себя как канатоходец: и заботу проявлять надо, но и в душу не лезть, а чуть в сторону отклонилась — летишь в пропасть.

Он отодвинул свое лицо настолько, что я смогла увидеть на нем недоумение, и потом отпустил меня. Он попытался заставить меня соскользнуть с его тела, но я остановила это движение, потому что одна мысль о трении об его джинсы заставила меня съежиться. Независимо от того, какое сокровище скрывалось под этими джинсами.

Он поставил меня на пол, но все еще держал руки кольцом вокруг меня. Я вернула свои руки ему на грудь, чтобы увеличить дистанцию снова. Я не была уверена, что случившееся было правильным. Это были не мои эмоции.

— Ас другой стороны, с ними легче в каком-то отношении, — заметил Савва. — Потом человек коснеет, и чтобы исправить его или даже чуть-чуть подправить, приходится прилагать очень много сил. С детьми или подростками куда легче. Они сами очень восприимчивы, нужно только знать, куда их подтолкнуть и, главное, как, а дальше они уже сами пойдут. Удивительно, насколько многие родители не верят в собственных детей, им кажется, что стоит отпустить от себя обожаемое чадо, как оно тут же наделает невероятных глупостей, а то, что у него тоже есть голова на плечах, им и в голову не приходит. А потом плачут, что общего языка с детьми нет, что те их не понимают. Поразительное неверие в человеческую природу.

— Анита, посмотри на меня, — попросил он.

— Так ведь страшно же их отпускать! — воскликнула Ольга.

— Тем не менее это необходимо. И то, что ребенок — другой человек, нужно понимать сразу.

Я попыталась этого не делать, но было похоже, что я просто не могу сопротивляться. На секунду я пристально взглянула на него, но тут мысли вернулись. Мне хотелось его касаться. Я хотела…

— Что же, в младенчестве их на улицу выкидывать и пускай сами по себе живут?

Руки обернулись вокруг моей талии сзади и выдернули меня из кольца рук Ричарда. Я была такой же голой, как и тот, кто меня выдернул. Я знала, что это Криспин, еще до того, как увидела боковым зрением всполох белых волос.

Алекс вдвинулся между мной и Ричардом.

— Выкидывать никого не надо, конечно, но и заменять мысли ребенка своими собственными тоже не стоит.

— Полегче, Ульфрик, использовать магию нечестно.

Шанг-Да и Джамиль подошли с обеих сторон к Ричарду, но выглядели неуверенными, на чью сторону им стоит встать — против тигров или хватать Ричарда, пока тот не потерял над собой контроль.

— Заменишь их, когда об этих мыслях уже понятия никакого не имеешь. А как вы думаете, Савва Тимофеевич, это нормально, ну вот то, что у Петруши с этой… Дианой?

— Я не знаю, что вы подразумеваете под волшебством, но если он использует что-то против Аниты, я остановлю его кое-чем более материальным, нежели простые фокусы.

— Обычная хорошая девушка, даже очень хорошая.

Как по мне, так я чувствовала себя в объятиях Криспина куда лучше, голова точно работала яснее. Я погладила его руку.

— Все хорошо, можешь меня отпустить.

— А вы откуда знаете?

— Он использовал против тебя силу, которой ты воздействуешь на окружающих.

— Я знаю.

— Я не могу очаровать кого угодно. Я не вампир, — возразил Ричард.

— Случайно, — виновато пожал плечами Савва. — Но поверьте, у Петра прекрасная интуиция. А как говорил еще Эммануил Кант, знание состоит из мысли и интуиции. Так что даже великие считали, что без интуиции нет истинного знания, оно не может быть построено только на чистом разуме. А у Петра с этим в порядке, он у вас далеко пойдет.

Я снова погладила руку Криспина, и он отпустил меня, хотя и продолжал держать руки вокруг меня, но свободно, без видимого напряжения, но если бы я снова потянулась к Ричарду, он остановил бы меня. С одной стороны, он не имел права так поступать, с другой, мне нужна была помощь. Что, черт возьми, протянулось между мной и Ричардом?

— Это вы меня утешаете, — улыбнулась Ольга.

— Ты очаровываешь, как вампир, Ричард. Когда ты дотронулся до меня, стало сложнее думать, и когда я заглянула в твои глаза, было что-то похожее. Было такое чувство, будто мира не существует, когда я смотрю в них.

— Это, как мне казалось, значит, что ты меня любишь, — возразил он.

— Ничуть, — сказал Савва. — Я уже говорил и снова повторю, Ольга Васильевна, у вас совершенно замечательные дети.

Я покачала головой.

— Можно было бы так рассуждать, Ричард, но это не совсем то же. Это навязчивая идея. Боль помогла мне протрезветь, так же, как было бы, если бы меня подчинил вампир. И ты это знаешь.

Петербургские папуасы

— Но я не вампир, — проговорил он.

— Я тоже, но иногда я могу подчинять людей, как они.

Ричард нахмурился, глядя на меня, его лицо украсила гримаса раздражения. Почему это на симпатичных людях даже раздражение выглядит красиво?

В Петербурге и в наши дни живут семьи, носящие знаменитые фамилии. Толстые, например, или Семеновы-Тяньшанские, Миклухо-Маклаи. Большинство из них — это люди весьма уважаемые в городе, и не только потому, что они являются прямыми потомками своих великих предков. Однако, как известно, у Миклухо-Маклая прямые потомки всегда жили в Австралии. Там он когда-то женился на юной красавице и продлил нить своего рода. Однако петербургские родственники были и у него. Им в наследство и остался знаменитый папуас с луком. Всего таких папуасов из Новой Гвинеи Миклухо-Маклай вывез трех. Недоброжелатели распускали слухи, что одичавший ученый заманил их перед отплытием живьем на корабль, а уж там содрал с них шкуру и сделал чучела. На самом деле все было, конечно, иначе. По древнему, теперь уже ушедшему в прошлое обычаю, папуасы сами сдирали кожу со своих пленных врагов и, употребив мясо в пищу, внешнюю телесную оболочку набивали высушенной трухой, закрепляли в руках лук с натянутой стрелой и устанавливали на границе селения. Теперь эти плененные, а потом переваренные в желудках враги становились опасной и темной силой — вражеские сородичи боялись их намного больше, чем живых воинов.

— Я тоже это ощутил, — вмешался Джейсон. — Хоть ты и сфокусировался на Аните, я все равно уловил запах воздействия, слишком часто его применяли ко мне.

— Вы все посходили с ума, — сказал Ричард, но выглядел он уже не таким раздраженным, скорее задумчивым. В нем было видно незаурядный ум. Это была одна из причин, почему я влюбилась в него.

Одного из доставленных папуасов Миклухо-Маклай подарил Императорскому географическому обществу. Он и до сих пор является главной ценностью Музея этнографии. Причем однажды во время блокады этот папуас выстрелил из своего лука. Где-то недалеко упала бомба, здание содрогнулось, стрела сорвалась и с бешеной силой врубилась в стену. Зато второй папуас куда-то исчез именно в годы блокады. По слухам, его попросту сожрали изголодавшиеся крысы, которые в страшные голодные месяцы стаями носились по Ленинграду. А третий, в боевых татуировках, в короне из цветных перьев и в диковинной юбке, так и стоял в квартире у родственников на том месте, куда его водрузил знаменитый путешественник. Чучела всех трех папуасов подарил ему вождь дружественного племени, а ученый, за неимением денег на покупку других даров, вручал их по возвращении самым дорогим помощникам.

— В тебе больше нет моего гнева, Ричард, но ты все еще часть нашего с Жан-Клодом триумвирата. Возможно, гнев ты и потерял, но что-то все равно осталось.

Он открыл рот, закрыл его, потом сказал:

Папуаса, обосновавшегося в петербургской квартире, несколько раз пытались приобрести зарубежные музеи, но родственники всегда отказывались — они как святыню передавали дорогую диковинку из поколения в поколение.

— А такое возможно?

— Давайте позвоним Жан-Клоду и спросим у него, — предложил Джейсон.

Так длилось до тех пор, пока один из потомков не устремился несколько лет назад в бизнес. Взяв громадную ССУДУ в фирме, которая принадлежала Борису Бельды с Беневоленским, он сгорел в пламени дефолта.

Ричард нахмурился, глядя на него.

В результате старинная петербургская квартира вместе со всем содержимым перешла к Борису Бельды. Там было еще одно чучело — могучей белой медведицы. Они прежде так и стояли, глядя друг на друга, и папуас много десятилетий готовился пустить свою стрелу в зверя, которого при жизни встретить не мог. Медведя Борис Бельды подарил приятелю, открывавшему знаменитый ресторан в центре города, а папуаса, натягивавшего свой лук, привез Беневоленскому на сорокапятилетие. И даже прочитал вирши собственного сочинения:

— Почему бы тебе не вымыться, прежде, чем мы ему позвоним?



Мой верный неразлучный друг!
Пускай хранит покой твой лук!
Удачу в бизнесе для каждого из нас
Пускай приносит этот папуас!



Джейсон старался сохранить нейтральным выражение лица.

С тех пор папуас стоял в петербургском офисе Беневоленского, в его кабинете.

— Пытаешься меня выставить?

* * *

— Нет, но если ты не собираешься меня снова злить, тебе не стоит пахнуть так, будто ты только что сполз с Аниты. — Он посмотрел мимо меня на Криспина: — тебя это тоже касается, Белый.

Беневоленский спустился из квартиры в офис в восемь утра. Он плохо спал в эту ночь, в голове ощущалась несильная, но тупая боль. Прежде он разгонял ее крепким кофе. Но теперь для воспаленного желудка кофе стал невозможен, и поэтому приходилось терпеть.

— Меня зовут Криспин.

Новая смена службы безопасности как раз заступала на дневное дежурство. И даже Андрей Кириллович, который обычно приезжал к десяти, был на месте. Что-то его тревожило — это Беневоленский понял сразу.

— Однофигственно, но если ты и Красный пойдете и отмоетесь, будет только лучше.

— Неприятность случилась, — морщась, доложил Андрей Кириллович, когда они остались одни. И, как всегда, покосился на папуаса, стоявшего в углу справа позади шефа.

— Я не знаю, остается ли заказанный для меня номер все еще моим, — сказал Криспин.

— Опять Скунса упустили?

— У меня есть номер, который я забронировал на неделю, — вмешался Алекс. Он посмотрел на меня, потом на Джейсона. — Это одно из событий года, плюс политика, к тому же легкий намек на скандал. Я приехал сюда ради статьи, хоть и кажется, что это было совсем давно. — Он выглядел задумчивым, потом покачал головой и оглянулся на Криспина. — Он может воспользоваться вашим халатом?

Способность этого самого Скунса внезапно оказываться рядом в самых неожиданных местах и так же внезапно уходить от наблюдения уже становилась утомительной.

Джейсон начал развязывать пояс, дважды его просить не пришлось. Он вручил халат Алексу.

— Другое, — Андрей Кириллович продолжал морщиться. — Вечером вам пакет доставили с нарочным. Дежурил Алексей. Он и принял. А потом — что на него нашло? — отлучился. Божится, что отсутствовал не больше сорока минут. Еще в офисе работал мальчик, студент. Его взяли сделать новые сайты.

— И что? — нетерпеливо спросил Беневоленский, уже предчувствуя какую-нибудь гадость.

— Я пойду в душ. — Он повернулся и направился в сторону ванной.

— Пакет кто-то вскрыл, а потом заклеил.

Алекс передал халат Криспину. Тот его не принял. Он лишь прижал меня поближе к себе.

— Сам Алексей?

— Если мы не поможем ей бороться с его новой силой, он ее просто подчинит и выгонит нас.

— Это исключено. Он меня и вызвал.

— Значит, студент?

— Твое слово, Ульфрик, что ты не дотронешься до нее, пока нас не будет.

— Значит.

— Студент где? Вызовите его немедленно.

— Ты не имеешь права просить об этом, — огрызнулся Ричард.

— Уже вызвал. Уехал в институт.

— Что так рано?

— Нет, но здесь кое-что случилось и еще может случиться. Ты получил силу, как подвластный зверь, но ты так же, как и Анита, получил что-то еще. Это не совсем одно и то же. Я видел, как ты ее почти подчинил себе. Я ощущал, как она была готова на все, как дешевая шлюха. Ощутил, как вертигр, и как связанный с вампиром. И это было совершенно невероятное ощущение.

— Нулевая лекция.

Он пристально посмотрел на пол, будто что-то разглядел на ковре.

— Ладно, давайте пакет. Я посмотрю, что в нем. Может, мура какая-нибудь. Алексея лишите премии. Пусть радуется, что не уволен. Со студентом придется разбираться, Андрей Кириллович. Давайте пакет.

— Я должен написать бумагу о неразглашении или меня потом ошарашат гостиничным счетом. Они все готовы сложить к ногам оставшихся здесь Саммерлендов. Ведь дом последних теперь стал музеем истории семьи и основателей города.

— У них все настолько серьезно? — спросила я.

Счастливая встреча в виртуальном пространстве

Он улыбнулся мне.

Диана, она же Даша, молчала почти полторы недели. Мелкая неполадка в компьютере выросла в большую, поскольку устранить ее пытались сначала сама Даша, потом ее папа и, наконец, откуда-то взявшийся народный умелец дядя Витя Логинов. Кончилось это тем, что одна программа за другой начали отказывать, затем вылетели «Винды», и, наконец, компьютер отказался загружаться даже со специальной загрузочной дискеты. Стало ясно, что не миновать везти машину к настоящим компьютерщикам. Тогда родители резонно решили, что подошло время модернизировать старика. Собственно говоря, сделать это было давно пора, да все как-то повода не находилось. Так что компьютер вернулся домой с увеличенной оперативной памятью, новым жестким диском и значительно более быстрым модемом. В результате скорость работы значительно возросла, объем памяти увеличился, a Windows-95 была заменена на куда более приятную Windows-98. Единственное, что тревожило Дашу, не пропал ли за это время Петр.

— Ты и вправду не обращаешь внимания на СМИ?

— Не очень. — Я отошла от Криспина, взяв у Алекса халат, вручила его ему.

Она так волновалась, что когда села за компьютер и впервые после долгого перерыва вышла в свой почтовый ящик, то настолько занервничала, что у нее вспотели ладони, а замысловатый пароль отчего-то никак не хотел вспоминаться.

— Что-то сегодня «мышь» потная, — недовольно сморщила нос Даша. — Волнуется, бедняга, давно не работала.

— Ты и правда хочешь, чтобы я ушел? — Криспин казался почти раненым. Тон его голоса заставил меня поместить его в группу «до двадцати пяти». Мне казалось, что он старше.

— Мне нужно немного личного пространства, Криспин.

Самоирония помогла, и Даша немного успокоилась. И вот на экране появился заветный почтовый ящик «Диана». Даша назвала себя так в честь очень красивой и столь же несчастной принцессы, тем более что ее имя начиналось на ту же букву.

— Сколько тебе лет? — спросил Ричард.

Криспин посмотрел на него, потом опять на меня, будто спрашивал, должен ли вообще отвечать на его вопрос? Я кивнула, и он ответил, тем же тоном. Послушный, почти до нервозности.

Как выяснилось сразу же, Петр не пропал, более того, письма из почтового ящика пришлось скачивать чуть ли не час, а следующие часа два Даша взахлеб читала послания. Сквозь прозу и поэзию явно проступали чувства, хотя Петр старался спрятать их за нарочитым юмористическим стилем. Он был огорчен, обеспокоен, взволнован ее молчанием. Даше даже показалось, что в какой-то момент он почти впал в отчаяние. Она засмеялась от радости: он был искренне, непритворно огорчен, — но тут же испугалась: не обиделся бы он на ее долгое молчание.

— Двадцать один.

В ответ Даша написала длиннющее письмо с подробным красочным рассказом о компьютерной эпопее. К письму был приложен восстановленный после долгих и кропотливых трудов текст старинной вещи БГ «Ушла „Аббатская дорога“». Текст был, как и все остальные, напечатан на допотопной пишущей машинке, у которой буквы не только отказывались идти ровно одна за одной, они еще получались с разным нажимом. Бумага столь обветшала от времени и плохого хранения, что прочитать весь текст представлялось практически невозможным. Даша потратила на эту архивную работу не один день. И вот что вышло:

— Тебе и правда нравятся молоденькие, Анита.

— Натаниэлю столько же.



Ушла «Аббатская дорога»,
Ушли «Орбита» и «Сайгон».
Нам остается так немного
От наших сказочных времен.


Остались цифры телефонов,
В которых нас не узнают.
Осталось в улицах знакомых
Опять искать себе приют.


Пускай уходят друзья и Боги,
Для нас — поют неназванные дороги,
Других — я назову своими друзьями
Если нам не по пути.


И все ж ночами вижу лица,
И здесь не властен циферблат.
Боюсь проснуться, если снится
Тот, кто мне раньше был как брат.



— Я думаю, это как критерий, — выдал Ричард. — По крайней мере я встречаюсь с ровесницами.

И год стоял на листке совсем фантастический — 1974-й.

Я повернулась к нему и выдала ему очень недружелюбный взгляд.

— Если мы собираемся ссориться, тебе тоже стоит уйти.

«Подумать только, — писала Даша. — В далеком 74-м, когда, с нашей точки зрения, еще ничего толком и не начиналось, БГ уже пел о ностальгии по старым „сказочным временам“, и ему казалось, что „Сайгон“ ушел. Он-таки ушел, но только сейчас. Советская власть ничего не могла поделать с „Сайгоном“, сколько ни старалась, а новые русские развалили его моментально, причем не специально».

Взгляд получил отражение на его лице. Ему пришлось дважды собираться с мыслями, прежде, чем он сказал:

Петр, получив долгожданное письмо, не просто вздохнул с облегчением, а был готов пуститься в пляс от радости. Конечно, Савва Тимофеевич почти убедил его, что Диана не исчезла и что она не пишет не потому, что потеряла интерес к своему виртуальному другу, а у нее просто неполадки с компьютером. Но все же где-то подспудно тлела тревога, что знакомство уже не возобновится никогда.

— Тебе небезопасно оставаться одной.

И все-таки этот перерыв многое изменил. Во всяком случае, решив не терять больше времени, Петр предложил таинственной Диане встретиться лично. Он отправил письмо и стал мучительно ждать ответа.

— Я перестаю чувствовать себя в безопасности с любым из вас.

Ответное сообщение пришло быстро, видимо, Диана была дома и отослала сообщение сразу же. Петр открыл письмо: ура! Она была согласна! Положа руку на сердце, Петр немного удивился, так быстро получив положительный ответ. Теперь надо было придумать, где назначить это судьбоносное свидание.

— И что это значит?

Перебрав несколько мест, решили встретиться в воскресенье у станции метро «Невский проспект». Во-первых, это была нейтральная территория, во-вторых, можно было прогуляться по городу и, что самое главное, зайти по дороге в магазин «Сайгон» — просто потому, что это было единственное место, напоминавшее о легендарных временах расцвета русского рока.

На самом деле Петр относился к этому магазину, торгующему кассетами и компакт-дисками, с некоторым раздражением, потому что от прежнего великого «Сайгона» в нем осталось одно название. Содержание же и дух, да и само расположение сменились настолько, что название уже утратило свою значимость. Самое забавное, что и этот новоявленный «Сайгон», оказывается, вызывал недовольство обывателей. Как-то, стоя на троллейбусной остановке прямо напротив этого магазина, Петр оказался очевидцем смешного скандала. Какая-то неопрятная тетка клеймила неведомые безобразия, якобы творящиеся в «Сайгоне», а толпа пассажиров согласно ей поддакивала. С ума сойти — казалось бы, уже все ко всему привыкли, никто ничему не удивляется, но альтернативная культура по-прежнему вызывает гнев недалеких бюргеров, поклонников всяких низкопробных эстрадных прыгунов.

— Это значит, что вампирские метки снова вышли из под контроля, и я не знаю, почему. Это значит, что я устала. Это значит, что я ранена. Это значит, что мне еще нужно найти амулет. Который, кстати, где-то в номере. Это еще значит, что мне стоит одеться. — Я нашарила взглядом браунинг на ковре, куда я его, очевидно, уронила, пока Ричард пытался меня подчинить взглядом. Я подняла пистолет. — Я уронила оружие, Ричард, и забыла его подобрать. Я забыла обо всем, кроме тебя. Любовь не заставляет меня забывать, что я должна быть вооружена, но вот вампирский взгляд может.

Вскрытие конверта

— Он пытался обманов завладеть тобой, — вмешался Криспин.

— Иди, — сказала я, — иди в номер Алекса и вымойся.

Давно ушло то время, когда Георгий Иванович Беневоленский не получал писем вообще. Ни от кого. Теперь ему писали многие. Из разных уголков России, от ближней и дальней русской диаспоры. Писали брошенные жены, вдовы погибших офицеров и их сироты, писали сумасшедшие изобретатели, даже поэты, художники и режиссеры. Все они просили одного и того же: денег. Это называлось словом, которое лет десять назад мало кто знал, — спонсорство. При желании, а главное, возможностях он мог стать спонсором всей России. Но не стал. Потому что письма эти не читал вовсе. Их разрезали и сбрасывали в большие бумажные мешки, прочитав лишь первые фразы, две школьницы-старшеклассницы — дочери сотрудников службы безопасности. Приходили послания и от самодеятельных рэкетиров. Эти передавали Андрею Кирилловичу, а тот уж разбирался, что тоже в мешок, а с кем нужна дополнительная работа. Как правило, после этого рэкетиры навсегда исчезали из поля зрения. В последние годы их число и вовсе поубавилось — сказалась разница в масштабах. Беневоленский сделался для них таким же далеким от обыденной жизни, как, например, статуя. Кому взбредет в голову запугивать статую?

— Мы сможем вернуться, когда закончим? — спросил Криспин.

Едва он заново вскрыл уже вскрытый однажды чьими-то любознательными руками пакет, как понял все. Чтение записки от директора детского дома было делом излишним. Это же надо было так проколоться! Поверить его услужливым интонациям. Этот директор был бы дураком, если бы не воспользовался ситуацией. После историй с Министром юстиции и Генеральным прокурором все в стране словно с ума посходили на киносъемках. Так и норовят подловить друг друга.

— Не знаю, стоит сначала позвонить.

Что ж, придется заплатить этому мерзавцу, только как бы он потом не вошел во вкус. Шурочку же надо от него забрать. Вроде бы есть какие-то законы об опекунстве.

— Я вернусь к работе, как только доберусь до своих запасных цветных линз, — сказал Алекс.

Решив с этим вопросом, Георгий Иванович перешел ко второму. Можно поверить Алексею, что он пакет не вскрывал. Хотя бы потому, что уж он-то знает, чем грозят такие действия. Дверь могут открыть с улицы лишь три человека: он сам, Борис Бельды и Андрей Кириллович. Особая электронная система сопоставляет отпечатки пальцев, заложенные в памяти, с цифровым кодом на личной карте и с отпечатками пальцев ее владельца. Андрей Кириллович — многократно проверенный человек. От Бориса Бельды можно ожидать любой гадости, но именно такие тайны ему ни к чему. Он сам по горло в грязи. Остается студент.

— Хорошая мысль.

— Почему же ты сердишься? — спросил Алекс.

Кто бы знал, как не хочется с ним разбираться. Угораздило же мальчишку, причем, говорят, способного, работать именно в этот вечер. Но тайна должна исчезнуть. Вместе со студентом.

— Она всегда выглядит сердитой, — ответил Ричард, прежде, чем я смогла хоть что-то сказать.

— Андрей Кириллович, как освободитесь, зайдите ко мне, пожалуйста, — сказал он в переговорник.

Внезапно я захотела остаться с ним наедине. Я хотела, чтобы все убрались. Трахнуть их всех или вообще ни одного из них. Боже, но мне стоило отдышаться, потому что я не была уверена, что смогла бы сделать со всей этой толпой вокруг меня.

Староват стал мужчина. Допускает прокол за проколом. Ни одного задания в последнее время толком не может выполнить. Но ведь заменять начальника службы безопасности — это тоже морока. Чаще их просто выводят из обращения, потому что слишком много они знают. Но кто гарантирует, что новый будет не хуже? Этот, по крайней мере, старается.

— Вы двое, — я почти подтолкнула Алекса к двери. — Ты, — я указала на Ричарда, — веди себя прилично или тоже выкатывайся.

Андрей Кириллович возник минуты через две и встал по стойке «смирно» в позе готовности выполнить любое приказание.

— Слушаю, Георгий Иванович.

— Тебе нельзя оставаться одной, — повторил он.

— Андрей Кириллович, — теперь морщился Беневоленский. Не хотелось ему это выговаривать. Но надо. — Со студентом придется вам разобраться. Окончательно. Слишком была конфиденциальная информация.

— Может и нельзя, или можно, время покажет, в безопасности ли я, когда одна. Мы окружали меня оборотнями в последние месяцы, и это не помогло. Может, вы мне и не нужны.

— Слушаюсь.

— Я могу попросить темные очки, прежде, чем выйду из номера? — спросил Алекс.

— Темные очки не сделают твой взгляд менее заметным, малыш, — сказал Джамиль.

Беневоленский помолчал несколько секунд. Очень ему не хотелось, чтобы это все происходило. Андрей Кириллович тоже молчал, ожидая дополнительных указаний или разъяснений. Нет уж, пусть сам все соображает. Его человек напортачил. За такую отлучку в другой фирме этого самого Алексея сразу бы погнали с волчьим билетом.

— Но они скроют глаза, — возразил Алекс.

— Я могу идти? — негромко спросил Андрей Кириллович.

— Тебе должно быть нравится твоя звериная форма, — заметил Ричард.

— Да. И хорошо бы все сделать быстрей.

— Я родился с такими глазами, так же, как Криспин со своими. Это один из признаков, что наша кровь генетически чиста — глаза тигра встречаются все реже и реже.

* * *

— Глаза говорят о чистоте родословной наших кланов, — сказал Криспин.

В подразделении у Андрея Кирилловича были в основном москвичи. И почти все они прежде служили в ФСБ. Им такие дела он не поручал. Да и сам не прикасался. Для этого был коллега, служивший у Бориса Бельды.

— Твои голубые глаза совсем человеческие, — возразила я.

Бельды набирал своих людей отовсюду — потому офицеры из группы захвата сидели у него за одним столом с бандитами, по которым уже несколько лет плакали русские и зарубежные тюрьмы.

— Если ты точно не знаешь, что надо искать, то да. — На нем теперь был халат, хоть он его пока и не завязал, и его тело было обрамлено белой тканью. Оно было белее обычного цвета кожи, но не таким белым, как волосы.

Начальник службы безопасности у него был в прошлом полковником ленинградской милиции. Неизвестно, каким он раньше был милиционером, но теперь мог решить любую поставленную перед ним задачу. Ему Андрей Кириллович и позвонил со своей хворобой, параллельно высылая факсом ориентировку на студента.

— Выметайся, — сказал Ричард и добавил, — пожалуйста, — посмотрев мне в лицо. И взгляд у него был не счастливый.

— Это не твой номер, Ричард.

Естественно, сам бывший милицейский полковник тоже мараться не станет. Он перепасует задачу следующему. Тот отпаснет еще кому-нибудь. И наконец, пройдя по столь длинной цепочке, что уже никакому самому талантливому важняку не соединить концы с концами, задача приобретет реальное воплощение.

— Нет, твой и Джейсона. — В нем не было и тени гнева, с которым он обычно не расставался, но все равно он не был доволен. Полагаю, я не могла его в этом винить, потому что тоже была частью его проблем. Какая-то частичка меня все еще была согласна с Ричардом. Предполагается, что вы с кем-то растете бок о бок, потом женитесь и живете долго и счастливо, пока смерть не разлучит вас. Когда-то я считала, что мне это не так уж нужно. Теперь я была уверена, что такого со мной просто не случится. Я не лишилась шанса на свадьбу. Но вот шанса на то самого единственного, самого важного в моей жизни человека у меня уже не было.

Полковника в разговоре с Андреем Кирилловичем всякий раз мучило одно сомнение. Сказать ему или нет, что кое-какие данные на Скунса они давно нащупали, но только их сразу забрал к себе шеф. И велел об этом молчать. По-дружески об этом можно было Андрею Кирилловичу и намекнуть. Но с другой стороны, сболтнешь вот так, а потом век будешь каяться. Или еще того хуже — даже покаяться не успеешь. У провинившихся начальников службы безопасности конец один. Хорошо, если хотя бы похоронят с оркестром.

— Ты и правда хочешь, чтобы мы вышли? — спросил Криспин, и было что-то задумчивое в его голосе, чего обычно не бывает, когда нам всего двадцать один.

Я улыбнулась, потому что тон его голоса заставил меня улыбнуться или же я просто хотела улыбаться, а может пнуть чью-то задницу.

* * *

— Ты и правда уверен, что тебе двадцать один?

— Я никогда не лгал тебе, Анита. Если ты и правда будешь моей Королевой, то я никогда не буду в состоянии солгать тебе.

А вечером того же дня Борис Бельды в своем офисе смотрел документальный фильм из жизни друга и корчился от смеха. Как же он раньше-то не дотумкал, что его Гарька — всего-навсего обыкновенный педик. Потому и с бабами у него происходил вечный незатык. Сторонились его бабы. А какая глупая и одновременно мечтательная была у него морда, когда он со своим хреном подходил к этому пацаненку! Как будто он собирался то ли стихи Петрарки ему читать, то ли по туристической путевке слетать вместе с ним в рай.

Алекс взял Криспина за руку и повел к двери.

Кассета была куплена ровно в десять раз дешевле того, что просил этот мудила директор в записке. Бельды объяснил шантажисту-самоучке, что лично ему по фигу, есть еще в запасе копии или нет и что с ними завтра произойдет. Ему просто хочется посмотреть забавный фильм, где в главной роли один знакомый. И пять кусков — ровно та сумма, которую он готов заплатить за такое удовольствие. Ну а если господин режиссер не соблаговолит, то тогда он, конечно, весьма сожалеет, однако венок на могилу деятеля кино будет доставлен вовремя. Директор мгновенно понял, что к чему, и даже мальчика показал, намекая, что и он может им попользоваться. Но Борис — не Гарька, он чужими объедками не пользовался и на пацанов не вздрагивал.