Мария Семенова, Елена Милкова
Дядя Лёша
Пролог
— Пушкинское шоссе, справа поселок Александровская. Дом четыре — второй от перелеска. Взять всех. По возможности живыми. — Плещеев нажал на клавишу, и на экране возник снимок, сделанный с воздуха: шоссе и прилепившийся справа поселок.
— Вот тут. Все понятно?
— Да, — кивнул Лоскутков.
Плещеев увеличил масштаб. Широкий дисплей, последнее достижение японской компьютерной мысли, позволял различить на снимке мельчайшие детали. Стали видны дома с участками, хозяйственные постройки и даже грядки. При достаточном увеличении можно было бы, пожалуй, пересчитать каждый ягодный куст. Плещеев переместил светящийся квадрат на один из домов — замысловатое строение с башенкой — кликнул «мышкой», и теперь стали видны детали — подстриженный газон без единой грядки, хитрые переплеты окон, высокое крыльцо.
— Здесь они окопались, сволочи, — сказал Плещеев. — Как ты понимаешь, заснять внутренность помещения мы не смогли, в окно на вертолете не влетишь, но мы получили план у архитектора. План в следующем окне. Давай действуй. На ознакомление даю пять минут.
Саша Лоскутков несколько раз обвел «мышкой» весь участок. Внимательно осмотрел металлические ворота — явно с электронным устройством. Ничего, все эти ворота — от мелкого хулиганья, а против «Эгиды-плюс» — мертвому припарки. Забор производит внушительное впечатление, а вот с входной дверью явно не продумали.
Или пока строили, не учитывали ситуацию, что дом может брать группа захвата.
Саша перешел во второе окно и внимательно ознакомился с планом дома. Нет, его строили явно не бандиты. Никаких запасных выходов, ничего. Дом идеально подходил для спокойной жизни семьи с парой детишек и без всяких криминальных идей. Значит, начинал его строить не тот, кто живет там сейчас. Ну да всякое бывает.
Саша вернулся к снимку участка, уменьшил масштабность, вышел на план поселка и прикинул, как лучше всего подойти к дому. Пожалуй, слева, где совсем рядом начинался лесок, не больно-то густой, но достаточный, чтобы скрыть группу захвата.
Все было ясно. Общий план действий был понятен, а детали, как известно, предугадать невозможно. Детали, они на то и детали, чтобы решаться на месте.
— Сергей Петрович, я готов. Ребята уже в машине.
— Ну, с Богом, — кивнул Плещеев.
Саша Лоскутков вышел, а Сергей Петрович вздохнул и сел за компьютер. Удивительное дело, сколько раз отправлял ребят на дело, а все равно не мог перестать волноваться. Вот она человеческая психика, дрянь такая, никуда от нее.
В кабинет начальника ворвалась Пиновская.
— Сергей Петрович, что там в группировке Бугаева?!
— Ну Марина Викторовна! — покачал головой Плещеев. — Отстаете от жизни! Все уже кончено с вашим Бугаевым, — он посмотрел на часы, — от силы через полчаса, — и крышка ему. Так что вам вашего любимца уже не спасти.
— Какого любимца! Какие полчаса! Что вы несете! — Марина Викторовна пришла в то самое состояние, за что ее, бывало, называли звучным прозвищем Пиночет. В такие минуты ее побаивался сам Плещеев.
— Что вы имеете в виду? — недоуменно спросил он.
— Группировка Бугаева уничтожена! Полностью!
— То есть как?
Плещеев машинально посмотрел на часы. Лоскутков с группой захвата отбыли три минуты назад. Даже если бы они летели по воздуху, а этого бойцы, к сожалению, еще не умеют делать, они не могли бы оказаться сейчас Пушкине. К тому же приказ был — брать по возможности живыми. Блин! Что за херня!
— Блин! Не может быть!
— Чем малопристойно выражаться перед дамой, вы лучше прочтите сводку. Иногда следует интересоваться тем что делают смежники.
Смежниками Пиновская называла милицию.
Плещеев немедленно вышел на сайт ГУВД и набрал пароль. Быстро проскочил ненужные «пожары», «нанесение особо тяжких», «ограбления со взломом»… Ага, «разборки преступных группировок».
Ночью на окраине поселка Александровская, Детскосельский район, произошла предположительно разборка между криминальными группировками. Полностью уничтожена группировка В.Э.Бугаева. В доме, записанном на его имя, обнаружены семь человек. Четверо погибли, еще три человека, в том числе и сам Бугаев, доставлены в реанимацию 6-й городской больницы. Личности устанавливаются.
— Черт, — Плещеев прочитал сообщение еще раз, — ничего не понимаю!
— Как-то у вас с сообразиловкой плоховато, Сергей Петрович, — язвительно заявила Пиновская. — Прошляпили — так и скажите, и нечего тут устраивать сцену «баран на новые ворота».
— Но кто?.. — Плещеев снова уставился в экран, пытаясь вычитать что-нибудь между строк.
— Нос, вернее, незнакомец в кожаном пальто! Знали бы, написали бы. Это же сведения не для «Криминальной хроники» на Ти-Ви, а для служебного пользования. Значит, смежники сами не знают.
— Аллочка, — Плещеев вышел в приемную, — свяжитесь, пожалуйста, с шестой городской больницей, узнайте, как там гражданин Бугаев и те, кого доставили вместе с ним.
Затем Плещеев постучал в кабинет криминалиста Дубинина:
— Осаф Александрович, к вам можно?
В ответ раздалось нечленораздельное «мм-г-ммм», по-видимому означавшее: «Входите, пожалуйста». Дубинин сидел перед компьютером, на дисплее мелькали какие-то файлы — так быстро, что было невозможно понять, как он умудряется успеть что-то прочесть.
— Мм-да? — вопросительно произнес криминалист, не отрываясь от работы.
— Вы слышали о разборке в Александровской? Это рядом с Пушкином.
— Мг, — утвердительно отозвался Дубинин, затем резко повернулся на крутящемся стуле и уставился прямо на Плещеева: — Вы об избиении бугаевской команды?
— Как вы о них ласково: «команда»… О них самых. Так вы уже знаете?
— Не только знаю, а даже разжился описанием места действия. — Дубинин снова повернулся к компьютеру и бешено замолотил по клавиатуре. — Вот. Тут пока немного, не успели еще информацию полностью передать. Но кое-что ясно уже сейчас. — Он сделал многозначительную паузу. — Знакомый почерк.
В кабинет криминалиста ворвалась секретарша Аллочка. Она была взволнована, что случалось с ней нечасто.
— Саша Лоскутков вас просит, Сергей Петрович. Что-то очень срочное!
Плещеев буквально вырвал трубку у нее из рук:
— Лоскутков! Вы в Александровской?! Что там у вас?!
— Полный разгром, Сергей Петрович. Кто-то здесь побывал до нас. Сейчас как раз приехала следственная бригада. Судмедэксперт считает, что смерть наступила между двенадцатью и двумя ночи. Так что вот, — голос его звучал растерянно, такое с Лоскутковым случилось впервые, — нас опередили. Кто-то с ними успел посчитаться.
— Где трупы? — коротко спросил Плещеев.
— Четверых увезли в морг, а троих в больницу.
— Хорошо, возвращайтесь. Но раз уж вы там, осмотрите все как полагается. Если смежники будут препятствовать, звони.
Он повесил трубку.
— Ничего себе. Ну и дела!
— Ну и что вы думаете? — спросил Дубинин. — У меня, например, есть гипотеза. Я бы даже без ложной скромности сказал — теория.
— Подождем, что покажут оставшиеся в живых…
Дубинин хмыкнул и хотел было что-то сказать, но его прервала все та же Аллочка.
— Сергей Петрович, — сказала она, — я дозвонилась до больницы, Бугаев скончался, не приходя в сознание. И еще один тоже умер. Они даже не знают, кто он. При нем не было никаких документов.
— Так. — Плещеев снял очки и протер их. — Ну а третий?
— А третий… Молодой совсем парень, он не может давать показания и очень не скоро сможет. У него там что-то очень важное задето, я только забыла, как оно называется.
Аллочка беспомощно замолчала.
— Хорошо, идите, — махнул рукой Плещеев.
— Вы могли не звонить в больницу. Лично я в исходе не сомневался, — торжественно сказал Дубинин. — Этот человек не оставляет свидетелей. И если парень будет жить — молодой, говорите? — значит, он его просто пожалел. Если он способен жалеть. В любом случае он сделал это сознательно.
— Да кто «он»? — воскликнул Плещеев, у которого уже гудела голова. — О ком вы?
— Как о ком? — притворно изумился Дубинин. — А вы еще не догадались? Ведь так расправиться с бугаевской группировкой мог только один человек. Согласны?
Плещеев задумался. Он понимал, куда клонит старый криминалист. Что ж, правдоподобно. И в то же время парадоксально. Снова на его пути встает этот человек. Киллер-легенда.
Дверь распахнулась, и в кабинет влетела Пиновская.
— Я уверена, — с порога воскликнула она, — это Скунс!
Часть первая
Спите, жители Багдада…
Казалось, мир распахнул перед ним золотые ворота радужных, но вполне реальных надежд. Вадим закончил наконец институт — это в двадцать четыре-то года, после двух академок. Диплом за вполне умеренную мзду написал однокашник-очкарик, который одного раза и подтянуться-то не мог, зато отлично разбирался в камушках, как Вадим презрительно называл геологические премудрости.
Вадим защитил диплом, написанный очкариком, не испытывая ни малейшей неловкости — напротив, приятно грело сознание того, что помог такому вот заморышу-слабаку. Зато теперь можно было потрясти корочками перед носом родителей. И — в спорт! С тех пор как Вадим стал подающим надежды, он понял, что теннис даст ему то, чего не дадут никакие камушки в мире, — замелькали за окнами бесчисленных автобусов сначала российские города, затем европейские столицы. Отели становились все лучше, а банкеты дороже. Тишина и прелесть отцовской профессорской квартиры уже не казались такими манящими. Было кое-что попритягательней. И шведский стол в пятизвездочном отеле привлекал больше скромного завтрака на фоне резного дубового буфета.
А потом случилось то, чего Вадим ждал, — его рекомендовали на Кубок Кремля. Действительно, в тот сезон ему казалось, что, выходя на корт, он не стоит на земле, а летит по воздуху, все удавалось легко и красиво, и комментаторы называли его самым техничным игроком, отмечая его интеллигентную игру.
— Не знаю, что может быть интеллигентного в спорте? — пожав плечами, откомментировала это мама.
— Но ведь бывают же головорезы от науки, — усмехнулся отец.
Но даже и им льстило, что сын стал знаменитостью. Его узнавали на улицах, несколько раз фанаты обступали его со всех сторон, протягивая клочки бумаги для автографов.
Теннис, теннис…
Он завладел всем воображением. И даже произнося слова «гейм», «сет», «аут», Вадим чувствовал, как его охватывает лихорадочная дрожь. Счастье было уже в руках, еще миг — и у него будет все. Все, чего он пожелает.
И было очень похоже на то, что так оно и случится. У Воронова большое будущее, говорили спортивные комментаторы. Ворон далеко пойдет, считали товарищи по клубу.
Ворон… Так его звали чуть не с детского сада. И он действительно был похож на черную сильную птицу — высокий, широкоплечий, с темными, почти черными волосами, падавшими на высокий лоб, с темными большими глазами и длинным, но тонко очерченным носом. Чем-то он напоминал Д’Артаньяна… Раньше напоминал…
Из-за угла на большой скорости вынырнула белая «ауди». Вадим едва успел вывернуться из-под ее колес. Все было как тогда. Только была не «ауди», а простая «девятка», и тогда, год назад, за рулем был ОН, а ей не удалось увернуться.
После одной из тренировок, когда кажется, что не существует на свете ничего, кроме сетки и летящего на тебя маленького белого мяча, и когда все кругом начинает плыть перед глазами, они с Гришкой Проценко, с которым в тот день Вадим играл в паре, решили немного оттянуться в пивном баре на Владимирской. Вадим не пил давно — берег форму, хотя прекрасно знал, что другие нарушают сухой закон только так, и это вроде даже и не сказывается на результатах. Пока — говорил тренер Ник-Саныч.
И вот теперь, глотнув пару кружек «Праздроя», он вдруг почувствовал, что голова затуманилась больше, чем он рассчитывал. Но не бросать же машину у пивбара, авось как-нибудь… Чтобы немного проветриться, Вадим проводил приятеля до метро, затем вернулся» завел мотор. Хмеля в голове почти не осталось, разве что легкая неуверенность… Да и она почти сразу прошла.
И все-таки он решил миновать Невский, где гаишники чуть ли не на каждом углу, и поехал по Загородному, чтобы потом свернуть на Гороховую, проехать улочками до Галерной и оттуда выскочить на Васильевский через мост Лейтенанта Шмидта, или как его там теперь… Машина ехала неровно, фонари отражались в мокром асфальте улиц, один раз машину слегка занесло. Вадим сам удивился, отчего это он так неуверенно ведет — неужели «Праздрой» все еще дает о себе знать…
Внезапно его подбросило чуть не к потолку. Чертовщина! Опять угодил в яму у трамвайной колеи. Вадим нажал на газ, «девятка» рванулась вперед, и только теперь через залитое дождем лобовое стекло, которое лишь на короткий миг очищали работавшие щетки, Вадим увидел, что впереди мелькнул темный силуэт. Спортивная реакция сработала — в ту же секунду Вадим с силой ударил по тормозам. Машина завизжала от обиды на такое обращение, но все же остановилась как вкопанная. Вадим, подняв воротник пиджака, выскочил под дождь. На асфальте под колесами лежала темная фигура.
«Убил», — мелькнула ужасная мысль. Теперь вся карьера к черту.
Вадим быстро огляделся по сторонам. Вокруг никого не было — ни случайных прохожих, ни машин. Он быстро прыгнул обратно в «девятку», завел мотор и подался назад. Сердце бешено колотилось, руки стали как ватные. Сейчас, сейчас… Выключаем фары на всякий случай, немного подаемся назад, вот так, хорошо, теперь аккуратно объезжаем распростертую на асфальте фигуру… Главное, не задеть ее еще раз, чтобы на машине не осталось следов. И дома сразу же, прямо сегодня все осмотреть — не помялся ли бампер. А то ведь по характеру вмятин легко узнать, был ли это наезд на человека или столкновение с предметом…
Вадим, собрав все свое хладнокровие, медленно объехал сбитого человека. На его счастье, машин пока не было. Но вот где-то в конце улочки замаячил свет фар. Сейчас надо дать газу — и вперед…
Но вместо того чтобы рвануть с места, Вадим повел свою «девятку» медленно вдоль тротуара. Тем временем на улице появился автомобиль, освещавший путь дальним светом фар. Вот неровный скачущий свет упал на лежащую на пути фигуру. Машина притормозила. Ну, сейчас подберут, подумал Вадим, и сам удивился тому, что испытал при этом невероятное облегчение. Как будто глыба скатилась с души. Но, объехав распростертое тело, «Москвич-2141» снова набрал скорость, а еще через минуту исчез за углом.
Хорошо еще, не наехал, подумал Вадим с раздражением на неизвестного водителя и вдруг вопреки тому, что подсказывал ему разум, дал задний ход и вновь оказался рядом со сбитым человеком.
Он снова вышел из машины, приподнял неподвижную фигуру и перевернул ее, чтобы при тусклом свете фонаря разглядеть лицо. Фигура подалась на удивление легко — она показалась Вадиму легкой как пушинка. Желтоватый свет фонаря осветил узкое девичье лицо с острыми скулами — оно было мертвенно-бледным. Длинные волосы, мокрые от дождя и грязи, висели сосульками.
«И я ее убил», — подумал Вадим.
На бледное лицо лил дождь, и вдруг веки слегка дрогнули.
«Жива». — У Вадима отлегло от сердца.
Он быстро огляделся. Вокруг не было ни души. Не раздумывая он поднял девушку на руки.
«Отвезу домой, а там посмотрим», — решил Вадим.
Теперь, когда первый шок прошел, он внезапно совершенно успокоился. Девчонка жива — это главное. Не хватало еще под суд загреметь. Тогда — гудбай, Америка. А вдруг она в милицию заявит… Ладно, обойдется.
Еще он подумал, что, конечно, можно было все-таки оставить ее на улице, кто-нибудь бы да подобрал… А потом поди докажи, что это он ее сбил… Но вообще-то он уже убедился, как подбирают… Хорошо, если окончательно не искалечат…
Вадим открыл заднюю дверь и стал осторожно укладывать девушку на сиденье, когда в конце улицы снова появился автомобиль.
«Фу ты, черт, — выругался он. — Ладно, авось пронесет».
Машина медленно проехала мимо. Пожалуй, слишком медленно, но рассуждать было уже поздно — незнакомка без сознания лежала на заднем сиденье. Не выбрасывать же ее теперь.
* * *
Сергей Петрович Плещеев завернул за угол и остановился, загасив фары. Ему очень не понравилось то, что он увидел. Высокий, спортивного вида парень запихивал на заднее сиденье «девятки» человека в бессознательном состоянии. Или труп?
Конечно, может быть, все объясняется куда проще: доволок подгулявшего приятеля до машины и забросил на заднее сиденье, чтобы доставить домой. Подобное можно увидеть по сто раз на дню — не умеет русский человек пить, даже если он патриот культурного Петербурга.
И все же чутье подсказывало Плещееву, что тут дело вовсе не в пьяненьком приятеле. Он не смог как следует разглядеть лица дюжего парня, но в его движениях угадывалось напряженное волнение, даже страх. То, как он оглянулся на показавшиеся в начале улицы фары… Он вел себя как преступник, которого застали на месте преступления. Но не рецидивист, а мальчишка, которого застукали за кражей. А может, все только показалось? От такой службы, трах ее тарарах, в собственной бабушке углядишь Соньку Золотую Ручку… Давай, Сережа, заводи мотор — и домой, Люда там уже извелась, надо же иногда и о жене вспомнить!
И все-таки, наверно, чем-то правильным думал тот, кто в свое время назначил Плещеева начальником легендарной «Эгиды-плюс». Он умел видеть и замечать. То что надо и когда надо. А затем, почти не раздумывая, принимать единственно правильное решение.
Плещеев хотел выйти из машины, но за углом завели мотор, и вскоре появилась та самая «девятка». В салоне был виден один водитель, значит, «пассажир» по-прежнему лежал на заднем сиденье без сознания, а возможно, и без признаков жизни.
Плещеев автоматически запомнил номер: т5793ср, решив немедленно по возвращении домой выяснить, на чье имя зарегистрирована машина. Он завел мотор, но, вместо того чтобы повернуть в сторону дома, свернул на мост Лейтенанта Шмидта, продолжая держать в виду вишневую «девятку».
Она свернула на Третью линию и остановилась. Плещеев проехал мимо, чтобы не выдать себя, но затем свернул на Съездовскую и въехал на Третью линию со стороны набережной. Он успел как раз вовремя, чтобы увидеть, как высокий сильный парень — тот самый водитель «девятки» — исчезает в парадной, неся на руках что-то тяжелое. Но недостаточно тяжелое для подгулявшего друга — он нес женщину или подростка. Однако явно не труп — мертвых носят иначе.
Значит, просто подружка не рассчитала своих сил. Что ж, и такое случается…
Плещеев подождал, пока в окнах третьего этажа вспыхнул свет.
Вроде бы все было ясно, и все же Сергей решил подождать еще. Конечно, надо бы домой, чтобы не нервировать Людмилу лишний раз — достаточно того, что она беспокоится тогда, когда это действительно имеет смысл. И все-таки шестое чувство удерживало Плещеева у красивого дома с эркерами. Не упуская из виду парадную, где скрылся «спортсмен», как про себя Сергей успел окрестить водителя «девятки», он отошел к Большому проспекту, где на углу виднелся телефон-автомат. Хотя стекло было разбито, но автомат, на Удивление, работал.
Сначала Плещеев позвонил домой и сообщил жене, что задерживается, затем набрал номер, известный в городе очень немногим.
— Говорит Плещеев из «Эгиды», пароль «Синдбад». Сообщите, пожалуйста, на чье имя зарегистрированы «Жигули», номерной знак т5793ср.
Ждать пришлось минуты три, не более. «Воронов Вадим Владимирович, прописанный по адресу: Третья линия, дом 5, профессиональный спортсмен, теннисист… Не привлекался… замечен не был…»
«Чист как стеклышко», — думал Плещеев, возвращаясь к машине.
И чего, спрашивается, он так гоношится. Действительно, теннисист водил подружку в кафе, а она выпила больше, чем следовало бы. Он-то парень крепкий, держится, а она послабее…
Одно только не сходится: нет на улице Плеханова никаких ресторанов. Даже захудалой кафешки нет поблизости. Что-то все-таки не так.
Плещеев включил щетки, продолжая раздумывать над виденным. «Действительно ведь оказался спортсмен, — усмехнулся он. — Надо бы запросить о нем подробную информацию».
В этот момент на Третью линию свернула машина. Плещеев решил подождать, пока она проедет. Однако «Москвич» поравнялся со знакомой уже парадной и остановился.
По сути дела, в этом не было ничего необыкновенного, но Плещееву такой поворот дела показался интересным.
Из машины вышел коренастый человек лет за тридцать. У входа в парадную он остановился, чтобы убедиться, что нужная ему квартира находится именно на этой лестнице. В руках у него был квадратный кожаный баул.
«Врач», — неизвестно почему решил Плещеев.
У него не оставалось сомнений, что человек идет в квартиру Воронова Вадима Владимировича.
Номер «Москвича» запомнился сам собой. Плещеев обладал почти феноменальной памятью и не раз поражал окружающих способностью запоминать адреса, анкетные данные, номера телефонов и номерные знаки машин даже походя, не специально, тем более не делая никаких особых усилий.
Известно, что настоящий профессионал — это тот, кто чует происходящее шестым чувством. Хороший врач без всяких анализов ставит диагноз, великий портной шьет без примерки. Сергей Петрович Плещеев был профессионалом высокого класса и потому чувствовал: что-то тут не то.
* * *
Сворачивая к себе на Третью линию, Вадим внимательно посмотрел в зеркало заднего вида: все было спокойно. Он поднял голову: все пять окон вороновской квартиры были погружены во тьму. «Спите, жители Багдада, все спокойно», — пробормотал он. Что ж, тем лучше.
Дождь немного утих, но редкие капли продолжали барабанить по капоту. Стояла та питерская погода, за которую наш город недолюбливают приезжие с юга, — сырой, темный и холодный вечер. Петербуржцы стоически переносят этот сезон, но народу на улицах становится заметно меньше.
Вадим открыл заднюю дверцу и вытащил девушку. Она так и не пришла в себя, открыла глаза, посмотрела на него мутным взором и снова впала в забытье. Он закрыл автомобиль и, взяв девушку на руки, понес наверх.
Пеппи - Длинный чулок
Ну наконец-то дома…
Не снимая ботинок, с которых на пол текли грязевые потоки, Вадим внес девушку в гостиную и положил на диван.
«А что делать, если она помрет… — растерянно подумал он. — Кубка тогда не видать как своих ушей».
Он стащил с нее грязный плащ, под которым оказались дешевые синие джинсики и тоненький шерстяной свитерок. Теперь стало видно, что она совсем подросток. Грудь была едва заметна, а ребра через свитер можно было пересчитать. Девушка дышала гораздо ровнее, и казалось, что она просто спит.
Теперь Вадим заметил, что она хорошенькая, только очень бледная. Ему стало ее жаль, но это чувство тут же прошло, уступив место досаде. «Вот дура — под колеса бросается, а мне расхлебывай… Чего же теперь делать-то?»
Вадим пошел в комнату родителей и открыл аптечку. Внезапно он вспомнил про спортивного врача Павла Адриановича, к которому в незапамятные времена приклеилась кличка Челентаныч. Он, бывало, выгораживал ребят перед тренером и высшим клубным начальством. Вадиму, который не пил и не попадал в драки, не приходилось сталкиваться с ним с этой стороны, но кое-что от других он слышал.
Не долго думая, Вадим подошел к телефону и набрал знакомый номер.
— Павел Адрианыч, вы?
— Ты, что ли, Воронов?
— Ну да, тут я… девчонку какую-то сбил. Нет, нет, жива… В шоке, что ли… Домой привез…
— «Скорую» не хочешь вызвать?
— Не хочу.
— Понятно. Влип ты. Черный Ворон. Ладно, повреждений нет, переломов?
— Да вроде нет.
— Может быть, просто шок. Нашатырь есть?
— Поищу…
— Поищи. Дай ей нюхнуть, виски разотри. Думаю, придет в себя. Ну, я выезжаю, буду минут через двадцать,
Вадим снова пошел в комнату родителей. Высыпал на пол многочисленные бутылочки и коробочки и скоро нашел то, что искал. Нашатырный спирт. Оторвал кусок ваты и пошел в гостиную.
Девчонка слегка изменила позу. «Хоть бы оклемалась», — с раздражением подумал Вадим. Он взял нашатырь, налил его на вату и сначала для верности нюхнул сам — не выдохся ли — и тут же отпрянул. Нет, не выдохся.
Он сунул вату девчонке под нос. Та сделала вдох и открыла глаза. Посмотрела на Вадима, затем на потолок над собой и снова на Вадима. Она пыталась что-то прошептать, но слов разобрать не удалось.
— Ну ты и дура, — сказал Вадим вполголоса, — Лезла бы под другую машину, если жизнь надоела.
В прихожей раздался звонок. «Адрианыч», — понял Вадим и пошел открывать.
— Ну, как там твоя жертва? — с порога спросил врач. — Пришла в себя?
— Нет еще, не совсем, но вроде ей лучше.
— Сейчас посмотрим.
Врач прошел в гостиную, где на диване лежала девчонка. Он пощупал ей пульс, оттянул веки. Затем ощупал тело, задрал свитер.
— Помоги ее раздеть, — сухо сказал он. Вместе с Вадимом они сняли с девчонки свитер и джинсы, оголив худенькое, но длинное и пропорциональное тело. На левом бедре наливался огромный синяк.
— Гематома, — констатировал врач. — Болевой шок, общее неудовлетворительное состояние организма, питание ослабленное, переутомление. В общем, ничего страшного.
Он открыл чемоданчик, который привез с собой, и вынул оттуда шприц и ампулу.
— Сейчас она придет в лучший вид, — сказал он. — Ты ее еще и отодрать успеешь.
— Ну уж. — Такое Вадиму даже в голову не приходило.
— А что — хорошенькая, — говорил врач, делая инъекцию. — Правда, не в моем вкусе, я больше люблю баб в теле.
— Ну что? Все нормально? — спросил Вадим.
— Нормально. А ты вообще-то с ней поласковее, как бы в милицию не пошла. Сам знаешь, что будет.
— Да я думаю, обойдется.
Вадим действительно был уверен, что теперь все будет нормально. Как говорится, отделался легким испугом. Павел Адрианович тем временем внимательно осматривал квартиру.
— А неплохо ты тут устроился, Ворон. Очень даже неплохо…
— Да это же все от родителей, от дедушек и бабушек. Наша семья живет в этой квартире с девятьсот пятого года.
— Белая кость, значит. Не знал… Везучий ты, Ворон… Ох, везучий… Вот и сейчас хочешь выйти сухим из воды. А если бы она окочурилась? Хорошо, Павел Адрианович есть, палочка-выручалочка. Хотя ведь и сейчас — все равно наезд.
Разговор Вадиму начинал нравиться все меньше и меньше.
— Адрианыч, ну… — только и сказал он.
— Адрианыч ничего, — ответил врач. — Все понимает. Если что, не забывай, мало ли…
— Ладно, ладно, — ответил Вадим, который теперь уже не мог дождаться, когда же врач наконец уйдет. Но вот дверь за Адрианычем закрылась, и Вадим поспешил обратно в гостиную.
Девчонка лежала с открытыми глазами и удивленно ощупывала мохнатый верблюжий плед, который Вадим впопыхах на нее набросил.
— Где я? — прошептала она.
— У меня дома, — ответил Вадим.
— А где моя одежда?
— Вон там, на стуле.
— А как я сюда попала?
— Тебя сбила машина.
— А ты меня спас?
Вадим пожал плечами. Его устраивал такой поворот дела. Неизвестный мерзавец сбил, а он, благородный герой, спас. Красиво получается. Правда, немного слишком красиво, но это даже кстати. Теперь в милицию она, по крайней мере, не пойдет. Так что пусть Челентаныч успокоится.
Девчонка хотела приподняться, но тут же рухнула обратно на подушку:
— Что-то мне не очень… И больно…
— Еще бы! — отозвался Вадим. — Да ты лежи. Тебе надо как следует оклематься. Я сейчас.
Кажется, все обошлось, думал Вадим по дороге на кухню. Теперь он уже жалел, что вызвал Адрианыча. Тогда бы о произошедшем не знала ни одна живая душа. Хотя, может быть, если бы не укол… Ну да ладно, Адрианыч свой человек.
Вадим вынул из холодильника пакет апельсинового сока, налил в стакан, добавил туда немного водки.
— Коктейль «Апельсиновый цветок», — торжественно сказал он, входя в гостиную.
Девчонка уже сидела на диване, обхватив тощими руками такие же тощие коленки.
— У тебя есть расческа? — спросила она. — У меня волосы как швабра.
— Они не от природы такие? — поинтересовался Вадим, привыкший говорить с женщинами полушутливо — обычно это им нравилось.
— Нет, — совершенно серьезно ответила девчонка.
«Да, с чувством юмора у нас не очень», — подумал Вадим, подавляя вздох. Он вернулся в прихожую и принес ей расческу.
— Бери, чешись.
— А ты здесь живешь, да? — спросила она, оглядывая комнату. — У вас тут прямо как в Эрмитаже… Такая мебель… Часы… — Она кивнула на большие красного дерева часы, стоявшие в углу. — А это кто?
— Это не кто, а что. Картина, — ответил Вадим. — Ты лучше выпей.
— Я хотела спросить, чья картина?
— Картина неизвестного художника, — голосом экскурсовода сказал Вадим и добавил: — Мама уверена, что это неизвестная работа Поленова. А по мне, так хоть полено, хоть валежник — один хрен. Вот рама — это да. Конкретная такая рама, как сказал бы один мой знакомый.
— А может быть, и Поленов… — покачала головой девчонка. — Период в принципе тот.
— Да я вижу, ты специалист…
Вадим рассмеялся. Неприятный осадок от разговора с врачом улетучился, и ситуация, которая еще недавно казалась трагичной и безвыходной, теперь предстала в забавном свете. Привез домой незнакомую девчонку. И ведь действительно хорошенькую! Прав Челентаныч, все замечает старый козел!
— Ну как «Апельсиновый цветок»? — поинтересовался Вадим.
— Вкусно. — Девчонка улыбнулась. — Это здорово, что ты меня спас. То есть здорово, что спас и что именно ты спас.
— Чего же ты под колеса бросаешься?
— Знаешь, это сказать смешно — поссорилась с подругой. — Девчонка рассмеялась и стала еще больше похожа на подростка. Такая чуть повзрослевшая Пеппи Длинныйчулок. — Чуть не с первого класса дружим и все время ссоримся. Смешно, правда? А вчера пристала она ко мне с этой книгой Эрика Берна «Игры, в которые играют люди». Вот скажи ей, какая у тебя была в детстве любимая сказка, и все тут. Вернее, каким сказочным героем ты себя представлял. Она очень любит копаться в себе и в других. Знаешь, это иногда начинает действовать на нервы. И я сначала позвонила бабушке и сказала, что у Лиды останусь, а потом, видишь… Она меня достала. Вот я и решила, что домой пойду, а метро-то вот-вот закроется…
— А она сама кем себя представляла? Бабой Ягой?
— А вот про себя она не говорила! — махнула рукой девчонка. — Но я, знаешь, долго злиться не могу.
— А чего же ты с ней дружишь? — удивился Вадим. Девчонка задумалась.
— С ней не скучно. Другие вообще только о тряпках да о мужиках… Видишь, как все получилось… Но все равно удачно. По крайней мере, бабушка не беспокоится. Она ведь думает, что я у Лиды. Хорошо, правда?
С этим Вадим не мог не согласиться. Вот если бы еще не Челентаныч, но нет, не стоит о нем думать. Как-нибудь образуется…
— Тебя зовут-то как? — вдруг спросил Вадим.
— Кристина. А тебя?
— Вадим Воронов, — ответил Вадим и с некоторой досадой подумал, что девчонка, конечно, не интересуется теннисом и его звучная фамилия ей все равно ничего не скажет.
— Воронов… — Кристина закусила губу, как будто что-то припоминая. — Слушай, а художник Вадим Воронов?..
— Это дед, но он так мало выставлялся, и вообще… — Вадим был искренне удивлен: он впервые встречал простого человека, не эрмитажника, не искусствоведа и не торговца живописью, который вообще слышал про такого художника.
— Как здорово! — От восхищения Кристина даже ахнула. Ее тонкое лицо порозовело, расчесанные волосы высохли и рассыпались по плечам, и Вадим увидел, что она не просто хорошенькая, она настоящая красавица которая могла бы составить конкуренцию любой голливудской звезде. — Я видела его выставку в Доме ученых, знаешь, на набережной. Такая свободная манера. Понимаешь? Он свободный человек и творец. Хотела бы я так писать…
— Так ты, значит, художник, — ухмыльнулся Вадим. В отличие от большинства людей для Вадима слово «художник» было лишено сверкающего ореола. Художников у них всегда был полон дом — он с детства на них насмотрелся.
— Надеюсь стать, — с гордостью ответила Кристина.
— Ладно, художник, поздно уже. Я тебе постелю здесь, если ты не возражаешь.
* * *
— Сереженька, а у меня твой любимый борщ! — Людмила выскочила в прихожую, лишь заслышав, как поворачивается ключ в скважине.
Плещеев улыбнулся: до чего все-таки у него замечательная жена. Никаких упреков, никаких надутых губ, никакого «наконец-то явился!» и даже «как я волнуюсь!». Идеальная подруга жизни для того, кто служит в правоохранительных органах. Особенно в такой организации, как «Эгида-плюс».
— Вот спасибо! — Плещеев поцеловал жену. — Сейчас отведаем! Только я сделаю один совсем короткий звонок, хорошо? А ты пока ставь тарелки.
Плещеев снял трубку и набрал уже знакомый номер:
— Снова Плещеев. Пароль «Синдбад». Нужно выяснить имя еще одного автовладельца. «Москвич», номерной знак р5027лг. Что? Павленко Павел Адрианович, спортивный врач? Работает в теннисном клубе? Спасибо большое, этого пока достаточно.
— Все на столе! — выглянула из кухни Людмила.
— Да-да, уже иду! — сказал Плещеев, пробормотав про себя: «Ну-ну, Воронов».
Гармония мира не знает границ
Кристина проснулась, открыла глаза и на миг растерялась. Где-то высоко над головой белел, точнее, все еще серел в предрассветном полумраке лепной потолок, с которого торжественно свисала старинная хрустальная люстра.
Она снова зажмурилась, а потом медленно раскрыла глаза и стала осматриваться. Прямо перед собой на стене она увидела картину. Это было какое-то чудо, хотя, казалось, она ее уже видела. Иногда бывает, что вдруг останавливаешься в музее перед полотном, мимо которого ходил много раз, не обращая особого внимания, и вдруг замираешь, пораженный.
Ясный, хотя и немного прохладный летний день, И женщина в светлом платке и синем жакете бережно и немного неловко, по-городскому, держащая перед собой петуха с алым гребешком и ярким хвостом. И оперение хвоста сочетается с цветным платком, с зеленой травой и голубым небом. И во всех них — в мире, в женщине и в петухе — какая-то поразительная гармония.
«Гармония мира не знает границ», — почему-то вспомнила Кристина и снова опустила голову на подушку.
Она вдруг почувствовала, как ужасно болит бедро. И только теперь все вспомнила. Вчера, когда она выскочила от Лидии, ее сбила машина. Это Кристина помнила очень смутно. Потом она, наверно, потеряла сознание и очнулась здесь, у Вадима Воронова. И сейчас, вспомнив об этом, она снова поразилась. Это было похоже на сказку. Только не тот Вадим Воронов, чьи работы она видела в Доме ученых, а его внук. Но внук, ей тоже понравился. Такой красивый. И он ее спас!
Кристина откинула плед. Действительно, на бедре красовался огромный сине-черный синяк. Еще болела голова. Наверно, ударилась об асфальт.
Девчонка спрыгнула с дивана и чуть не застонала от боли, затем уже гораздо медленнее и аккуратнее поставила ноги на паркет. Он оказался совсем не холодный, вовсе не такой, как линолеум у нее дома.
В гостиной вдоль одной из стен стояли высокие шкафы, за. стеклами которых она увидела настоящее богатство — тут были художественные альбомы по всем художникам и эпохам, какие только можно вообразить. Вот четыре толстенных фолианта, кажется по-французски, «Итальянское искусство Ренессанса».
«Везет же некоторым. Протянул руку, снял книгу с полки. И все это дома, а не где-то в Публичке», — думала Кристина, но без всякой злобы. Он еще совсем маленьким мог взять и посмотреть импрессионистов или Врубеля, да хоть Сальвадора Дали. А Кристина о существовании Иеронима Босха узнала, когда ей было уже шестнадцать и она училась в художественной школе. Дома у них в детстве не то что альбомов по искусству, просто книг было — две полочки. А тут!
«А говорят, все люди равны, — с грустью думала она. — Не получается. У одного с детства — огромная библиотека, а у другого только «Как научиться шить?» и «Триста блюд из хамсы и тюльки». А у третьих и того нет. И родились они не в Петербурге».
Она вспомнила Лиду — с нее же все началось. Лида опять принялась, как она говорит, объективно разбирать по косточкам Кристинин характер — за неимением других объектов. Сначала уличала ее в каких-то «измах» — не в простом эгоизме, а в чем-то таком более изощренном. Потом переключилась на Эрика Берна — она очень увлекалась им в последнее время. Лидия вообще была склонна к увлечениям и переходила в этом всякие границы. Вот и теперь она не могла говорить ни о чем другом, кроме «Игр, в которые играют люди», и все на свете объясняла через жизненные сюжеты. Она взахлеб пересказывала эти теории Кристине, а потом потребовала, чтобы та рассказала ей, героем какой сказки она считала себя в детстве. Кристина не знала, и Лида стала обвинять ее в желании скрыть свою сущность. А потом заявила, что Кристина двуличная. Это было уже слишком.
Кристина отчетливо вспомнила глаза Лиды — сердитые, колючие. Она терпеть не могла, когда другие. не разделяли ее увлечений.
— Зачем же ты со мной общаешься, если я такая двуличная? — спросила Кристина.
— Сама не знаю, — ответила Лида.
Все бы обошлось, если бы она не добавила:
— Для меня самой это полная загадка.
И тут Кристина вспылила. Это с ней иногда случалось. Она, правда, быстро отходила, но в гневе могла натворить много чего. Вчера, правда, она всего только бросилась в прихожую и, на ходу надевая плащ, понеслась бегом вниз по лестнице, затем бегом через улицу… Остальное известно.
Но и сейчас, когда она вспомнила о Лиде, ей снова стало до слез обидно. И чего она так? И что это за сказки дурацкие!.. Она снова взглянула на книжные шкафы и вдруг вспомнила. Гадкий утенок! Ну конечно! Вот кем она представляла себя в детстве. Когда в детском саду читали эту сказку вслух, ей было почему-то ужасно неловко смотреть на остальных детей — ведь она-то хорошо знала, что воспитательница сейчас читает про НЕЕ.
Вадим тихо приоткрыл дверь гостиной и увидел вчерашнюю девчонку, которая в одних трусиках стояла перед зеркалом. Без одежды она казалась не худой, а гибкой и стройной. У нее была гладкая матовая кожа, плоский живот, аккуратные, словно точеные, бедра и небольшие округлые груди. Вадим замер. Она была потрясающе, поразительно красивой и очень близкой. Она еще не замечала его и, смотря на собственное отражение, разговаривала с ним.
— Гадкий утенок, — тихо произнесла Кристина.
«Интересно, какая она в постели?» — подумал Вадим и вспомнил слова спортивного врача. Внезапно ему показалось, что в квартире ужасно жарко.
Он сделал резкий шаг вперед.
— Кристина, — сказал Вадим, и его голос прозвучал хрипло. — Ты просто чудо.
Он бросился к ней и постарался ее обнять, но девчонка успела отпрыгнуть в сторону и, скрестив руки, закрыла голую грудь. Вадим обхватил ее руки и стал покрывать быстрыми горячими поцелуями ее лицо, плечи, шею.
— Не надо, ты чего, не надо, пусти! Больно! — в ужасе говорила Кристина. — Пусти!
— Ну хорошая моя, ты же такая восхитительная, ты такая… — Он продолжал машинально что-то говорить, а сам пытался оторвать руки, закрывавшие грудь.
— Да пусти же! — крикнула Кристина. На миг ей удалось вырваться из его объятий, и она опрометью бросилась в коридор, оттуда в прихожую и подбежала к входной двери.
— Ты куда, дура?! Там же холодно! — заорал Вадим, на ходу приводя себя в порядок.
Но Кристина не слушала его. Ее тонкие пальцы коснулись замка, и он открылся. Кристина ступила узкими босыми ногами на холодный и грязный цемент лестничной площадки и бросилась вниз. Вадим настиг ее лишь на площадке между этажами и силой втащил обратно в квартиру. Кристина мертвой хваткой вцепилась в дверную ручку.
— Идиотка, дура, — говорил Вадим, пытаясь разжать ей пальцы.
Становилось холодно — из разбитого окна на лестницу дул холодный ветер. Мимо проскрежетал лифт. На миг Вадим замер — а если сюда? Но лифт поднялся на следующий этаж. У Вадима отлегло от сердца, но весь пыл вдруг прошел.
— Ладно, успокойся. Поиграли — и хватит, — проворчал он и, бросив Кристину у незакрытой двери, отправился к себе в комнату — одеваться.
Кристина еще некоторое время постояла у двери, затем, оставив ее приоткрытой, бросилась в гостиную и быстро оделась — вплоть до сапог. Только плаща нигде не было. Можно было, конечно, его бросить, и еще пять минут назад она, конечно, так бы и сделала, но сейчас, когда опасность как будто миновала, она подумала, что другой подходящей одежды на осень у нее нет и ходить ей будет решительно не в чем.
В этот миг в гостиной опять появился Вадим. Он был одет, причем тщательно — брюки, рубашка, пиджак. Только галстука не хватало.
— Где мой плащ? — с вызовом спросила Кристина.
— А ты решила, что я его украл? Здесь он, не беспокойся, — с холодной иронией ответил Вадим. Он скрылся, а затем вернулся с синим Кристининым плащом. — Я его высушил. И вычистил.
Действительно, плащ был приведен в порядок. Кристина посмотрела на Вадима, и в ней шевельнулось нечто вроде раскаяния. Не за то, что она не отдалась ему, об этом не могло быть и речи. А за то, что подумала о нем слишком плохо.
— Ладно, одевайся и поехали, — все с той же холодной иронией сказал Вадим. — У меня сегодня много дел.
— Я с тобой никуда не поеду, — решительно ответила Кристина.
— Как хочешь. Можешь плестись до метро. Мне это безразлично.
Кристина надела плащ, проверила в карманах ключи от квартиры, нащупала жетон на метро, решительно вышла из квартиры и, хлопнув дверью, не оглядываясь спустилась вниз.
Она быстрым шагом шла по Восьмой линии, обгоняя медлительных пешеходов. Все вокруг было будничным и совершенно обычным. Те же лица, тот же бесконечный осенний питерский дождь, и казалось, что не было этого странного приключения. Только голова кружилась и болело бедро — значит, все-таки что-то было.