Клайв Касслер, Дирк Касслер

Черный ветер


Памяти моей матери Барбары, чьей любви, сочувствия, доброты и поддержки и поныне очень недостает всем, кто ее знал.
Д. К.



Хотелось бы выразить глубокую признательность и благодарность Скотту Дэннекеру, Майку Фитцпатрику, Майку Хэнсу и Джорджу Спиру из «Эйршип менеджмент сервис», распахнувших нам дверь в удивительный мир полетов на дирижабле.
Большое спасибо также Шелдону Харрису, чья книга «Фабрики смерти» проливает свет на ужасы применения химического и биологического оружия в период Второй мировой войны, унесшего тысячи и тысячи жизней безымянных жертв.
Авторы


Пролог

МАКАДЗЕ

12 декабря 1944 года

Военно-морская база Куре, Япония



Капитан-лейтенант Такео Огава бросил взгляд на наручные часы и в раздражении покачал головой.

— Половина первого ночи, — пробормотал он с тревогой в голосе. — Уже три часа задержки, а мы все ждем.

Молоденький мичман с остекленевшими от длительного недосыпа глазами сочувственно кивнул в ответ на слова командира, но промолчал. Стоя на верхней площадке рубки И-403, субмарины японского императорского военно-морского флота, оба подводника напряженно вглядывались в тускло освещенное ночными фонарями пространство за пирсом, чтобы не пропустить момент прибытия ожидаемого визитера. Где-то вдали, за пределами обширной территории базы, тускло поблескивали огоньки старинного японского города Куре. Моросил мелкий дождичек, и виделось что-то жутковатое в умиротворенности ночного пейзажа, странно контрастирующей с отдаленным перестуком молотов, скрипом и лязгом башенных кранов и вспышками сварки. Ремонтные работы на поврежденных в боях с противником кораблях велись на базе круглосуточно, но то была не более чем заранее обреченная на провал попытка восстановить быстро тающие военные ресурсы.

Надсадный вой дизеля приближающегося к стоянке подлодок грузовика эхом разнесся над водой. Вынырнув из-за угла кирпичного пакгауза, тяжелый армейский «Исюдзу» выехал на пирс и сбавил скорость. Водитель осторожничал, медленно ведя машину вдоль борта субмарины. Ночные фары автомобиля едва позволяли разглядеть темную кромку причала, отделявшую его от воды. Развернувшись у перекинутых на берег сходней, шофер резко затормозил. Облысевшие протекторы протестующе взвизгнули.

После секундной паузы из кузова выпрыгнули шестеро вооруженных до зубов военных и слаженно окружили грузовик по периметру. Спускаясь с рубки и по сходням на пирс, Огава кожей чувствовал направленный на него ствол одного из охранников. Приблизившись, он отметил, что это не простые армейцы, а солдаты элитного подразделения Кемпейтай — зловещей тайной полиции, внушавшей в Японии такой же трепетный ужас, как гестапо в Германии или НКВД в России.

Из кабины выбрались двое в форме и подошли к капитан-лейтенанту. Определив по знакам различия старшего по званию офицера, Огава вытянулся в струнку и отдал честь.

— Мы вас уже заждались, господин капитан, — сказал он с ноткой укоризны в голосе.

Капитан Миюси Оринучи пропустил упрек мимо ушей. У одного из старших офицеров штаба Шестого флота хватало куда более важных проблем. Подводный флот Японии, действующий в Тихом океане, медленно, но неуклонно сокращался, не в состоянии противопоставить ничего существенного разработанной и применяемой американцами новейшей тактике борьбы с субмаринами. Отчаянные самоубийственные атаки на корабли противника, невзирая на неравные шансы, вели к неизбежным и частым потерям подлодок и экипажей, что весьма удручало капитана Оринучи. Его коротко подстриженные черные волосы посеребрила ранняя седина, а лицо избороздили глубокие, как русла пересохших рек, морщины.

— Капитан-лейтенант, — отрывисто произнес он, — позвольте представить доктора Исаичи Танаку из Военно-медицинского института. Он будет сопровождать вас.

— Прошу прощения, господин капитан, — заявил Огава, игнорируя стоящего рядом с Оринучи коротышку в очках, — но я не привык иметь на борту пассажиров во время выполнения боевого задания.

— Предыдущий приказ о патрулировании филиппинских вод отменяется, — сообщил капитан, протягивая Огаве пакет из плотной коричневой бумаги. — Здесь новое предписание. Вы примете на борт доктора Танаку и сопровождаемый им груз и незамедлительно выйдете в море. Командование флота оказало вам высокую честь нанести удар по врагу у самого порога его дома.

Покосившись на одного из охранников, как бы невзначай направившего в его сторону ствол немецкого ручного пулемета «Бергман МП-34», Огава попытался возразить:

— Все это как-то необычно, господин капитан…

Оринучи кивком указал направо и зашагал в том же направлении. Огава последовал за ним. Удалившись от доктора за пределы слышимости, оба офицера остановились.

— Вы еще не в курсе, капитан-лейтенант, — вполголоса заговорил Оринучи, — поэтому ставлю вас в известность, что наш надводный флот почти целиком уничтожен. Мы рассчитывали дать американцам решающее сражение и переломить ход войны, но вышло так, что мы сами потерпели сокрушительное поражение. Осталось совсем немного времени до того момента, когда нам придется стянуть все оставшиеся резервы для защиты родных берегов.

— Мы заставим американцев заплатить кровью! — хрипло выкрикнул Огава.

— Несомненно. Однако они полны решимости и готовы принести любые жертвы на алтарь победы. Но вы отдаете себе отчет, какие ужасающие потери будут среди мирного населения? — Оринучи тяжело вздохнул и умолк, представив на миг среди убитых свою собственную семью. — Армия обратилась к нам с просьбой о содействии в осуществлении дерзкой операции, — заговорил он снова. — Доктор Танака тесно сотрудничает с подразделением 731.[1] Вы должны переправить его вместе с грузом через Тихий океан и нанести атакующий удар по западному побережью Соединенных Штатов. В походе соблюдать максимальную скрытность и любой ценой сохранить корабль и карго. Если вы добьетесь успеха, Огава, американцы сами запросят мира, и наша родина останется в неприкосновенности.

Слова Оринучи потрясли Огаву. В то время как его коллеги, командиры других подлодок, ведут оборонительную войну против превосходящего противника, пытаясь сохранить жалкие остатки надводного флота, ему предстоит в одиночку пересечь океан и произвести атаку, которая может положить конец войне! В другое время он поднял бы на смех подобную идею как безумную и вздорную, однако сейчас, глубокой ночью, озвученная одним из высших штабных офицеров флота, она выглядела совсем иначе.

— Глубоко польщен вашей откровенностью, господин капитан Оринучи, — козырнул Огава. — Заверяю вас, мои офицеры и матросы сделают все возможное, дабы оправдать оказанную им честь и выполнить приказ императора. Могу я узнать, что конкретно содержит сопровождаемый доктором Танакой груз? — осторожно осведомился он после секундной заминки.

Несколько мгновений Оринучи с тоской вглядывался в воды залива, потом чуть слышно процедил сквозь зубы:

— Макадзе. Злой ветер.

* * *

Под бдительным присмотром доктора Танаки головорезы из Кемпейтай перегрузили полдюжины длинных деревянных ящиков в передний торпедный отсек И-403 и задраили люк. Огава приказал завести все четыре дизельных двигателя и отдать швартовы. Ровно в половине второго металлическая сигара субмарины развернулась и медленно двинулась по чернильной глади бухты в сторону моря мимо стоявших в доке нескольких подлодок той же серии «И». При этом Огава не без удивления отметил, что капитан Оринучи все еще сидит в темной кабине грузовика, словно не решаясь покинуть пирс, пока И-403 не скроется из виду.

Минуя широко раскинувшиеся вдоль берега причалы и пакгаузы, субмарина вскоре достигла массивной громады, возвышавшейся черной тенью на фоне ночного мрака. Безмолвным исполином замер в ремонтном доке краса и гордость японского флота линкор «Ямато», нависая над проходящей подлодкой подобно доисторическому чудовищу. Благодаря своим восемнадцатидюймовым орудиям и шестнадцатидюймовой броне «Ямато» на текущий момент считался самым мощным и опасным надводным кораблем в мире. Огаву всегда восхищали обводы и вооружение крупнейшего в истории линкора, но сейчас он испытывал к нему что-то вроде жалости. «Мусаси», брат-близнец «Ямато», был недавно потоплен в районе Филиппин, и капитан-лейтенант боялся, что еще до окончания войны такая же участь постигнет и этого красавца.

Остались далеко за кормой и окончательно поблекли огни Куре. Обогнув несколько крупных прибрежных островов, И-403 вышла на оперативный простор Внутреннего моря. Когда скалистые острова пропали из виду, а небо на востоке начало светлеть в преддверии рассвета, Огава приказал увеличить скорость, сам же поднялся в рубку и занялся прокладкой курса вместе со штурманом. Спустя некоторое время к ним присоединился старший офицер лейтенант Иоси Мотосита.

— Горячий чай, господа, — провозгласил он, ловко вскарабкавшись по трапу. Худой и долговязый Мотосита славился своим добродушием, и даже сейчас, в пять утра, с лица его не сходила благожелательная улыбка.

— Благодарю, — коротко кивнул командир, принимая из рук старпома маленькую чашечку. В промозглое декабрьское утро трудно было придумать лучшее тонизирующее средство, чем этот горячий, ароматный напиток. Огава прикончил свою порцию в несколько глотков.

— Море сегодня на удивление спокойно, — заметил Мотосита.

— Замечательная погода для рыбной ловли, — с ностальгическим вздохом откликнулся Огава. Сын рыбака, он родился и вырос в небольшой деревеньке на острове Кюсю. Несмотря на скромное происхождение, с детства привыкший к трудностям и суровой рыбацкой жизни юноша успешно преодолел барьер вступительных экзаменов в Итадзима, Военно-морскую академию. Получив офицерское звание еще перед войной, он попал в быстро развивавшийся и наращивавший мощь подводный флот. Отлично отслужив на двух субмаринах, в 1943-м Огава был назначен командиром И-403. Под его командованием подлодка потопила полдюжины транспортов, а близ Филиппин отправила на дно австралийский эсминец. Среди стремительно уменьшавшегося командного плавсостава он считался одним из самых лучших и надежных офицеров.

— Вот что, Иоси, — сказал Огава, — до пролива пойдем противолодочным зигзагом, а дальше двинемся в погруженном состоянии. Во внешних водах вдоль побережья рыщет столько подлодок противника, что лучше не рисковать.

— Я сообщу команде, — кивнул старший офицер.

— Да, еще этот доктор Танака, — спохватился Огава, — Проследи, чтобы его разместили поудобнее.

— Я уже предложил ему свою каюту, командир, — с ноткой обиды в голосе сообщил Мотосита. — Судя по тому, сколько он приволок с собой книг — целую стопку, — у него будет чем заняться до конца плавания. Опять же, под ногами путаться не станет.

— Очень хорошо, — одобрительно кивнул Огава, невольно задумавшись, что за личность этот странный пассажир, незваным гостем попавший на борт за час до отплытия.

Когда багровый солнечный диск показался над горизонтом, И-403 находилась на подходе к проливу Бунго, южным воротам в Тихий океан между островами Кюсю и Сикоку. Мимо субмарины протащился встречным курсом возвращающийся на базу подбитый миноносец. Его сильно кренило, а палубу и мостик покрывали многочисленные пробоины — результат ожесточенной схватки с парой американских штурмовиков. На верхнюю площадку поднялись несколько младших офицеров, пожелавших бросить последний взгляд на покидаемую землю; суеверные, как все моряки, уходя на боевое задание, они на всякий случай прощались со своей островной родиной, не зная, суждено ли им вновь увидеть ее зеленые берега.

Как только впередсмотрящий доложил о приближении к выходу из пролива, Огава отдал команду на погружение. По всем отсекам разнесся тревожный вой сирены, и встрепенувшиеся матросы бросились задраивать палубные люки.

— Глубина пятнадцать метров, — приказал командир.

В огромные балластные танки хлынули тонны забортной морской воды. Одновременно пришли в движение горизонтальные рули погружения. Носовая часть И-403 под углом устремилась вниз, и очень скоро весь корпус подлодки скрылся под водой, оставив на поверхности лишь мутную зеленоватую зыбь.

Тихоокеанские воды в окрестностях залива Бунго кишели американскими подводными рейдерами, охотившимися как на транспортные суда, так и на военные корабли, покинувшие базу Куре. Случались поединки и между субмаринами, поэтому Огава, не желая становиться легкой добычей стервятников, сразу после выхода из пролива приказал изменить курс на норд-ост, чтобы держаться подальше от основных трасс, пролегающих в южном направлении в сторону Филиппин.

Подобно большинству подводных кораблей своей эпохи, И-403 приводилась в движение комбинацией дизельных и электродвигателей. В светлое время суток, когда приходилось идти в погруженном состоянии, включались работавшие от аккумуляторов электрические моторы, развивавшие скорость, которую и скоростью-то нельзя было назвать — какие-то шесть узлов. Зато под покровом темноты вынырнувшая на поверхность субмарина благодаря своим мощным дизелям ускоряла ход втрое, одновременно подзаряжая истощившиеся за день батареи. В то же время, И-403 никак нельзя было назвать заурядной подлодкой, в первую очередь из-за ее нестандартных размеров. Длиной в 390 футов, она была одной из субмарин класса «Сентоку», выпущенных в очень ограниченном количестве и являвшихся крупнейшими подводными кораблями своего времени. Массивный стальной корпус водоизмещением более 5200 тонн был оснащен четырьмя дизельными моторами мощностью в 7700 лошадиных сил каждый. Но поистине уникальной особенностью И-403 была способность нести, помимо обычных вооружений, тройку переоборудованных в гидросамолеты одноместных пикирующих бомбардировщиков «Сейран». Они запускались в воздух посредством размещенной в центре носовой части катапульты. В походных условиях самолеты в разобранном виде хранились в водонепроницаемом палубном ангаре длиной в 110 футов. Большие потери авиации на фронте вынудили Огаву расстаться с одним из бомбардировщиков, и теперь у него оставалось только два «Сейрана».

* * *

Углубившись в Тихий океан, капитан И-403 заперся в своей каюте и вновь перечел врученные ему Оринучи лаконичные походные предписания. Из них следовало, что он должен держать курс норд-ост с последующей подзаправкой на базе на одном из Алеутских островов, а затем атаковать посредством обоих «Сейранов» цели на северовосточном побережье Штатов: Такому, Сиэтл, Викторию и Ванкувер.

По мнению Огавы, то был бессмысленный жест, отнюдь не требовавший использования его субмарины, столь необходимой для обороны домашних вод, в пустячной атаке с применением всего пары легких бомбардировщиков. С другой стороны, не следовало сбрасывать со счетов доктора Танаку с его загадочным грузом.

Приглашенный в капитанскую каюту, доктор отвесил изящный поклон, прежде чем войти в загроможденное помещение и присесть за маленький деревянный столик. Невысокого роста и хрупкого телосложения, с неулыбчивой, сварливой физиономией, ученый уставился на Огаву безразличным взглядом пустых черных глаз, увеличенных толстыми линзами очков.

Быстро покончив с формальностями и игнорируя зловещую внешность собеседника, капитан сразу перешел к делу, пытаясь прояснить истинную причину присутствия доктора на борту.

— Господин Танака, согласно полученному мною приказу, я должен привести свой корабль к западному побережью Северной Америки и атаковать с воздуха четыре города. Однако в приказе нет ни слова ни о вас, ни о характере вашего груза. Вынужден задать прямой вопрос: какова ваша роль в порученной мне миссии?

— Господин капитан Огава, позвольте уверить вас, что мое появление на вашей субмарине было санкционировано на самых высоких уровнях, — ответил ученый тихим, монотонным голосом, — Я буду оказывать техническое содействие в подготовке атаки.

— Это боевой корабль, — парировал Огава, — И я не понимаю, какое именно содействие может оказать медик в проведении чисто военной операции.

— Господин капитан, я не просто медик, как вы выразились, а представитель научно-исследовательской группы по предотвращению эпидемических заболеваний при Военно-медицинском институте. Из нашего китайского филиала мы получили материалы лабораторных испытаний, которые позволили разработать и создать новое эффективное оружие. Вы и ваш корабль были избраны для доставки и нанесения первого удара такого рода по врагу на его собственной территории. Я же несу ответственность за соблюдение секретности и обеспечение боеготовности оружия вплоть до его применения.

— Эти ваши «материалы»… Их предполагается сбросить с моих самолетов?

— Да. В специальных контейнерах, которые можно будет разместить в бомболюках. Я уже договорился с авиатехниками из группы обслуживания о внесении необходимых изменений в конструкцию.

— А как насчет экипажа, доктор Танака? Моим людям на борту ничего не угрожает?

— Абсолютно, — солгал ученый, не дрогнув ни жилочкой на непроницаемом лице.

Огава ему не поверил, но обострять не стал, рассудив, что столкновение с американскими противолодочными кораблями несет куда большую опасность его субмарине и команде, чем какой бы то ни было груз на борту. Он попытался выжать из Танаки хотя бы толику дополнительной информации, но уклончивый военврач мало что добавил к уже имевшимся в распоряжении Огавы фактам. Как только разговор касался загадочного нового оружия, он сразу замыкался в себе или отделывался общими фразами. Было в его облике и манере поведения что-то зловещее, отчего капитан постоянно чувствовал себя не в своей тарелке. Постаравшись побыстрее покончить с традиционным совместным чаепитием, Огава с облегчением отпустил ученого. Позже, сидя один в опустевшей каюте, он мысленно проклял командование флота за выбор именно его корабля для выполнения предстоящей миссии. От такого задания капитан предпочел бы отказаться.

* * *

По мере удаления от японских берегов и отклонения к более высоким широтам на пути подлодки попадалось все меньше торговых судов и рыбачьих лодок. Следующие двенадцать дней и ночей на борту сохранялся привычный походный распорядок. Продолжая следовать курсом норд-ост, И-403 днем ползла в погруженном положении, а ночью поднималась на поверхность, наверстывая упущенное за счет более высокой скорости. В пустынных северных водах Тихого океана вероятность быть замеченными с одного из боевых кораблей или самолетов союзников минимальна, но Огава не хотел рисковать и все светлое время суток вел свой корабль под водой. Пребывая большую часть времени погруженной, субмарина к концу дня превращалась изнутри в раскаленную топку. От работающих двигателей становилось неимоверно жарко, температура превышала девяносто градусов,[2] дышать горячим спертым воздухом было тяжело. Поэтому нет ничего удивительного в том, что весь экипаж с нетерпением ожидал наступления вечерних сумерек, когда корабль всплывет, люки откроются и в затхлые, провонявшие потом отсеки хлынут потоки холодного, свежего, насыщенного морской влагой воздуха.

Подводникам свойственно традиционно либеральное отношение к соблюдению субординации и военного устава. И-403 в этом плане не была исключением, несмотря на жесткие порядки и строжайшую дисциплину, царившие в императорском флоте. Офицеры и рядовые матросы питались одной и той же пищей и спали бок о бок в переполненных кубриках, одинаково претерпевая все тяготы и неудобства походной жизни. Их подлодку ранее трижды забрасывали глубинными бомбами, и совместно пережитые мгновения на грани жизни и смерти сплотили команду в единое целое. Им всем посчастливилось выжить в смертельной игре в кошки-мышки с врагом, и каждый в глубине души считал И-403 «счастливым» кораблем, который не по зубам никакому противнику.

На четырнадцатую ночь субмарина всплыла на поверхность близ Амчитки, одного из островов Алеутской гряды, и довольно быстро обнаружила заправочное судно «Мориока», стоявшее на якоре в небольшой бухточке. Огава мастерски подвел И-403 к борту танкера, а вахтенные тут же перекинули и закрепили швартовочные тросы. Пока мощные насосы перекачивали дизельное топливо в танки подлодки, матросы с обоих кораблей по обыкновению зубоскалили и трепались, не обращая внимания на крепчайщий мороз.

— Эй, вам там не тесновато в этой консервной банке? — насмешливо бросил с палубы «Мориоки» упакованный в меховую шубу сигнальщик.

— Ничуть! И еще остается достаточно места для консервированных фруктов, каштанов и сакэ, — заорал в ответ кто-то с субмарины, хвастливо намекая на роскошное, по сравнению с другими, продовольственное снабжение подводников.

Дозаправка заняла менее трех часов. Одновременно на борт танкера эвакуировали одного из матросов с подозрением на аппендицит. Одарив напоследок команду заправщика ящиком печенья, И-403 отшвартовалась и легла на курс ост, направляясь теперь уже прямиком к западному побережью Северной Америки. Небо угрожающе потемнело, а зеленовато-серые океанские волны запенились белыми шапками. Не успели моряки опомниться, как их корабль оказался в тисках раннего зимнего шторма. Еще три долгие ночи субмарину немилосердно качало и швыряло, а высокие холодные валы, захлестывавшие нижнюю палубу, с ревом бились в основание рубки. Несмотря на разбушевавшуюся стихию, приходилось идти в надводном положении — иного способа подзарядить батареи для дневного перехода не было. И это не замедлило сказаться: одного из впередсмотрящих чуть не смыло за борт, а добрая половина экипажа маялась от морской болезни. Утешало лишь односильный западный ветер дул в корму, ускоряя продвижение И-403 в нужном направлении.

Постепенно шторм утих, и поверхность океана разгладилась. Огава с удовлетворением констатировал, что его корабль выдержал серьезную взбучку от матушки Природы без каких-либо повреждений. Измученная команда вновь обрела аппетит и боевой дух. Погода наладилась, и субмарина неуклонно приближалась к вражеским берегам.

— Командир, я закончил последнюю прокладку курса к побережью, — доложил Сейджи Какисита, развернув перед Огавой карту северо-восточной части Тихого океана. Как поступают многие подводники, уходя в поход, штурман И-403 прекратил бриться и теперь демонстрировал неровную поросль жесткой щетины, придававшей ему облик злодея из дешевых комиксов.

— Где мы сейчас находимся? — осведомился Огава, не отрываясь от изучения карты.

— Здесь, командир, — ответил Какисита, ткнув циркулем в точку на карте. — Приблизительно в двухстах километрах к западу от острова Ванкувер. До рассвета еще пара часов, так что к утру, если ничего не изменится, расстояние сократится до полутора сотен.

Прежде чем снова заговорить, Огава еще несколько мгновений напряженно вглядывался в карту.

— Мы слишком далеко отклонились к северу, — отрывисто произнес капитан. — Хотелось бы произвести атаку из пункта, равноудаленного от всех четырех целей, что позволит сократить время подлета к объекту. Возьми южнее, с таким расчетом, чтобы выйти к побережью здесь. — Он придавил карту указательным пальцем. Напротив ногтя Огавы вдавалась в океан северо-западная оконечность штата Вашингтон, напоминающая своими очертаниями морду оголодавшего пса. Немного севернее пролегал пролив Хуана де Фука — естественная граница между США и Британской Колумбией и основной канал для прохождения морских судов из Ванкувера и Сиэтла в Тихий океан.

Какисита поспешно проложил новый курс и углубился в вычисление поправок на расстояние. Закончив, он поднял голову и доложил:

— Господин капитан, Следуя этим курсом, мы сможем занять позицию в пятнадцати километрах от мыса Алава ровно через двадцать два часа.

— Отлично, Какисита! — довольно кивнул Огава, скользнув взглядом по хронографу.[3] — Это даст нам достаточный временной запас, чтобы успеть подготовить самолеты до рассвета.

Такой расклад вполне устраивал командира И-403, отнюдь не желавшего торчать лишние сутки в кишащих кораблями противника водах, где его субмарину могли заметить и потопить. Но пока все вроде бы складывалось совсем неплохо. Если повезет, они успешно выполнят задание и лягут на обратный курс уже через двадцать четыре часа.

* * *

Сразу после всплытия вечером того же дня на борту И-403 развернулась лихорадочная деятельность по подготовке к нанесению удара с воздуха. Механики распаковали фюзеляжи, крылья, поплавки и другие узлы летательных аппаратов и тут же принялись за монтаж, чем-то напоминая детей, собирающих игрушечную модель из деталей гигантского конструктора. Матросы расчехлили гидравлическую катапульту и тщательно проверили боеготовность хитроумного устройства, посредством которого предполагалось запустить в небо оба бомбардировщика. Пилоты тем временем внимательно изучали топографические карты региона и прокладывали курсы к зонам бомбометания и обратно. Техники под неусыпным присмотром доктора Танаки колдовали над изменением конфигурации бомболюков, чтобы надежно закрепить в них двенадцать контейнеров из серебристо-белого металла, пока что покоившихся в переднем торпедном отсеке субмарины.

К трем часам утра И-403 незаметно подкралась к заранее намеченной позиции неподалеку от морской границы штата Вашингтон. Моросил мелкий дождичек, и шестеро вахтенных, выставленные по приказу капитана на палубе подлодки, до боли в глазах вглядывались в непроницаемую хмарь, страшась упустить появление в пределах видимости кораблей противника. Сам Огава нервно расхаживал по мостику, в нетерпении ожидая отправки обоих «Сейранов», чтобы как можно скорее спрятать свою драгоценную субмарину под спасительным покровом океанских волн.

Час спустя на мостик поднялся коренастый мужчина в заляпанной маслом спецовке и, виновато потупясь, доложил:

— Мне очень жаль, господин капитан, но у нас возникли проблемы с самолетами.

— Какие еще проблемы? — возмущенно вскинулся Огава. — У нас и так очень мало времени!

— У номера первого магнето нуждается в замене — без него мотор просто не заведется. А у второго поврежден руль высоты. Очевидно, это произошло во время шторма. Но вы не сомневайтесь, мы все исправим…

— И как долго вы намерены с этим возиться?

Механик на секунду замялся, поглядывая в затянутые тучами небеса и мысленно формулируя ответ:

— Полагаю, на устранение поломок уйдет около часа, господин капитан. Плюс еще двадцать минут на загрузку боекомплекта из торпедного отсека.

Огава хмуро кивнул:

— Хорошо, действуйте. И поторопитесь!

Как водится, обещанный час растянулся вдвое, а оба бомбардировщика все еще не были готовы к старту. Огава с раздражением отметил, что небо на востоке едва заметно посерело, как бы предупреждая о приближении рассвета. Моросящий дождь прекратился, уступив место легкому предутреннему туману, окутавшему субмарину и сократившему видимость до трети мили. «Сидим точно утка на воде, — подумалось на миг капитану. — Хорошо хоть саму утку тоже не разглядишь».

Неожиданно рассветную тишь разорвал встревоженный крик акустика:

— Капитан! Слышу звук дизеля!

* * *

— Уж в этот-то раз я тебе утру нос, Большой братец! — счастливо скалясь, возбужденно завопил в микрофон радиопередатчика Стив Шойер, решительно переводя на максимум рычажки дросселя. Находившиеся рядом с ним в провонявшей дохлой рыбой тесной рубке рыбачьего траулера двое юнцов вымученно переглянулись и закатили глаза. Игнорируя их молчаливое неодобрение, Шойер вцепился в деревянный штурвал своей старушки, аккуратно маневрируя и насвистывая сквозь зубы старинную застольную песенку.

Даже перевалив сорокалетний рубеж, братья Стивен и Даглас Шойеры сохранили в крови достаточно юношеского азарта, чтобы и по сей день самолично ловить рыбу в проливе Пьюджет-Саунд и прилегающих к нему водах. Благодаря умению, опыту, неустанному труду и расчетливому вложению своих сбережений они со временем обзавелись парой одинаковых пятидесятифутовых траулеров с деревянным корпусом. Работая в тандеме и обладая поистине сверхъестественным чутьем на крупные косяки палтуса, братья с неизменным успехом вели лов на шельфе западного побережья близ Ванкувера. Вот и в этот раз, после трехдневного захода, набив трюмы и прикончив запасы пива в холодильниках, старший и младший Шойеры, словно детишки на роликовых коньках, наперегонки неслись домой.

— Хвастать будешь, когда первым обдерешь краску о причал в доке, — послышался сквозь треск помех голос Дагласа. В сорок первом, после особенно удачного сезона, братья раскошелились и оборудовали свои суда двусторонней радиосвязью. Хотя радиопередатчики изначально предназначались для координации совместных действий, Стив и Даг большую часть времени засоряли эфир, подкалывая и подначивая друг друга.

Траулер Шойера скакал по волнам на предельной скорости в двенадцать узлов. Чернильный мрак небес над головой постепенно сменился предутренней серостью, и сиявший в ночи луч носового прожектора заметно потускнел. Тем не менее зоркий глаз Стивена сразу выхватил прямо по ходу какой-то массивный темный объект, окруженный туманной дымкой и неестественно низко сидящий в воде. Мгновение спустя в центре объекта сверкнула яркая оранжевая вспышка.

— Кит, что ли? — растерянно пробормотал Шойер, но не успели эти слова слететь с его губ, как что-то с надрывным воем пронеслось над рубкой, а вслед за этим по левому борту раздался оглушительный взрыв, окативший палубу траулера фонтаном морской воды.

Потрясенный рыбак застыл каменной статуей; мозг его отказывался поверить тому, о чем наглядно свидетельствовали глаза и уши. Лишь повторная вспышка вывела Шойера из оцепенения и подвигла к действию.

— Ложись! — рявкнул он на двух мужчин в рубке и торопливо завертел штурвал вправо. Перегруженный траулер плохо слушался руля, но и этого хватило, чтобы уклониться от второго снаряда, выпущенного из установленного на палубе И-403 орудия калибра пять с половиной дюймов. Он тоже разорвался в воде, но так близко за кормой, что судно на мгновение вырвало из привычной среды и подбросило в воздух. Лишившийся начисто срезанного рулевого пера, траулер тяжело плюхнулся обратно.

Смахнув заливающую глаза кровь из рассеченной брови, Стив схватил микрофон.

— Даг, мы нарвались на японскую субмарину! — заорал он во всю глотку. — Они стреляют и вот-вот вышибут из нас дух. Я не шучу! Держись подальше к северу и попытайся вызвать помощь.

Шойер все еще продолжал что-то кричать, когда третий снаряд угодил точно в цель. Он с легкостью пронизал деревянную обшивку и разорвался в носовом трюме, битком набитом рыбой. Шквал щепок, осколков стекла и клочьев мякоти палтуса ворвался в рубку, отшвырнув троих ее обитателей к противоположной переборке. С трудом вскарабкавшись на ноги, Стив узрел перед собой зияющую в носовой части огромную пробоину. Машинально ухватившись за штурвал, как за соломинку, он стоял и смотрел не верящим взором, как остатки его искалеченного судна стремительно уходят в воду прямо из-под ног.

* * *

Не отрывая от глаз окуляров бинокля, Огава с мрачным удовлетворением наблюдал за тонущим суденышком. Вплоть до того момента, когда оно окончательно скрылось под волнами, оставив на поверхности россыпь деревянных обломков и прочего мусора. О спасении уцелевших не могло быть и речи, поэтому он не стал тратить времени, высматривая в воде тела рыбаков.

— Мотосита, других сигналов не зарегистрировано? — окликнул капитан своего старшего офицера.

— Никак нет, командир. Старший акустик доложил еще до начала обстрела о появлении в пределах слышимости второго судна, но сигнал вскоре пропал и больше не появлялся. То ли помехи, то ли какая-нибудь мелкая посудина.

— Пусть продолжает наблюдение. В этом тумане легче услышать, чем увидеть приближающегося противника. И пригласи на мостик старшего механика. Пора бы уже запустить эти проклятые самолеты!

Мотосита поспешно нырнул в люк, а Огава уставился невидящим взглядом в направлении береговой линии штата Вашингтон. Возможно, удача все-таки продолжает ему сопутствовать? Потопленный траулер скорее всего был одиночкой и вряд ли имел на борту радиопередатчик. На берегу могли услышать пушечные выстрелы, но с такого расстояния любая канонада покажется безобидной трескотней. Да и жителей на этом участке побережья совсем немного, так что шансы завершить миссию и убраться отсюда незамеченными по-прежнему высоки.

* * *

Волосы на затылке радиста первого класса Джина Хэмптона встопорщились, словно иглы на сосновой ветке. Звенящий в наушниках голос звучал настолько взволнованно и убедительно, что не поверить ему было попросту невозможно. Дважды повторив и уточнив полученное сообщение, Хэмптон пробкой вылетел из своего кресла и ринулся на капитанский мостик.

— Сэр, только что поступил сигнал бедствия от гражданского судна, — выпалил радист. — Какой-то рыбак заявляет, что японская субмарина обстреливает траулер его брата.

— А язык у рыбачка случайно не заплетается? — недоверчиво хмыкнул коренастый и бородатый командир корабля ВМФ США «Теодор Найт».

— Никак нет, сэр. Сам он ее в тумане не разглядел, но разговаривал с братом по радио и слышал несколько пушечных выстрелов. После этого связь прервалась. Кстати, факт артиллерийской стрельбы подтверждается сообщением с борта еще одного рыбачьего судна.

— Координаты установлены?

— Так точно, сэр. В девяти милях к юго-западу от мыса Флэттери.

— Очень хорошо. Свяжись с «Мэдисоном» и уведоми шкипера, что мы покидаем их в связи с предполагаемым появлением у побережья кораблей противника. Координаты передай штурману. А нам с вами в боевую рубку, мистер Бейкер, — повернулся капитан к стоящему рядом долговязому лейтенанту.

Раскатившись по всем отсекам, сигнал боевой тревоги заставил экипаж эсминца бросить все прочие дела и рассредоточиться по боевым постам согласно штатному расписанию. Матросы и офицеры занимали свои места, на бегу нахлобучивая на головы стальные каски и напяливая на себя пробковые спасательные жилеты.

Команде «Теодора Найта» не впервой было принимать участие в боевых действиях. Эскадренный миноносец класса «Фаррагут» сошел со стапелей судоверфи «Бат Айрон Воркс» в Мэйне в 1931 году и в первые годы войны неоднократно пересекал Северную Атлантику, сопровождая союзнические конвои в Россию. Не раз торпедированный германскими подводными лодками, он счастливо избежал участи многих других кораблей и транспортов, после чего был переброшен в Тихий океан на патрулирование западного побережья от Аляски до Сан-Диего.

В трех милях за кормой эсминца остался все еще болтающийся в проливе Хуана де Фука «Мэдисон», десятитысячник класса «Либерти», груженный лесом и консервированным лососем. «Теодору Найту» было предписано эскортировать транспорт до Сан-Франциско, но непредвиденные обстоятельства вынудили командующего эсминцем коммандера Роя Бакстера временно отложить выполнение задания. Выйдя на оперативный простор, Бакстер приказал до предела увеличить обороты. Оглушительно взревев двойными турбинными дизелями, корабль помчался вперед со скоростью гончей, преследующей убегающего кролика. Заманчивая перспектива снова встретиться с врагом лицом к лицу привела уставшую от рутинного патрулирования команду в состояние радостного возбуждения и повышенной боевой готовности.

Да что там говорить, когда у самого капитана резко участился пульс! Отслужив двадцать лет в военном флоте и успев повоевать в Атлантике с немецкими субмаринами, Бакстер отчаянно скучал, получив новое назначение. Поэтому одна только мысль о предстоящей схватке с противником добавляла адреналина в кровь. С другой стороны, анонимное сообщение какого-то рыбака по-прежнему вызывало определенные сомнения. Японские подводные лодки вот уже больше года не появлялись у берегов Соединенных Штатов, да и весь императорский флот, насколько было известно коммандеру, полностью отказался от активных наступательных действий и перешел к чисто оборонительной тактике.

— Что на радаре? — бросил он через плечо.

— Три небольших судна приближаются ко входу в пролив, сэр, — доложил, не отрывая глаз от монитора, оператор радарной установки, — Два с севера, одно с запада. Еще одна неподвижная цель фиксируется в юго-западном направлении.

— Курс зюйд-вест! — рявкнул Бакстер, — Носовым батареям расчехлить орудия и готовность номер один.

Отдавая приказ, капитан с трудом удержался от волчьей усмешки. «Похоже, сегодня нам наконец-то выпал случай доказать, что мы не зря получаем свое жалованье», — мельком подумал он, затягивая под подбородком ремешок каски.

В отличие от американцев, японцы на протяжении почти всей Второй мировой войны так и не сумели оснастить радарами свой подводный флот. Первые установки появились только в середине 1944 года, да и то лишь на отдельных субмаринах. Поэтому для обнаружения неприятельских кораблей японские подводники привыкли полагаться на акустическое оборудование. Уступая радару в дальности, оно тем не менее было достаточно эффективным и позволило многим подлодкам вовремя ускользнуть от атаки глубинными бомбами.

На борту И-403 радарной установки тоже не имелось, поэтому первым о приближении эсминца узнал акустик.

— Цель на горизонте, господин капитан, — доложил он. — Интенсивность сигнала первой категории.

На палубе неподвижно застыли оба «Сейрана», уже собранные и готовые взмыть в небо, как только механики закончат ремонтные работы. Именно такой ситуации больше всего опасался Огава. В случае экстренного погружения бомбардировщиками, скорее всего, придется пожертвовать, что автоматически означало срыв всей операции.

— Орудие к бою! — приказал капитан, надеясь в глубине души, что это всего лишь очередная рыбачья посудина.

— Интенсивность сигнала второй категории, — сообщил акустик, — Это корабль, — добавил он упавшим голосом, никого, по правде говоря, этим не удивив.

— Закрепить самолеты и очистить взлетную полосу, — сердито буркнул Огава.

Кубарем скатившись на палубу и на бегу выкрикивая распоряжения, получивший приказ мичман смешался с толпой пилотов и механиков. Надежно принайтовив стальными тросами к креплениям фальшборта оба «Сейрана», собрав инструменты и задраив водонепроницаемые переборки ангара, весь техперсонал поспешил укрыться внутри подлодки.

— Интенсивность сигнала возросла до третьего уровня, господин капитан, — снова заговорил оператор, — Дизеля двойные, большой мощности. Похоже на эсминец.

Словно в подтверждение догадки акустика, в полумиле от И-403 из туманной дымки серым стальным призраком вынырнул хищно вытянутый силуэт вражеского корабля, несущегося с невероятной скоростью и изрыгающего из низко скошенной трубы густые клубы черного дыма. Словно средневековый рыцарь с копьем наперевес, бросающий вызов всем и вся…

Мгновение спустя, в попытке остановить наступательный порыв противника, заговорило палубное орудие субмарины. Японские артиллеристы имели немалый опыт в подобного рода ситуациях, но узкий корпус миноносца представлял собой слишком уж неудобную мишень, и первый выпущенный снаряд разорвался в стороне, не причинив никакого вреда. Поспешно перезарядив пушку, командир расчета произвел еще один выстрел.

Огава сразу определил наметанным глазом, что имеет дело с эсминцем. Понял, что в артиллерийской дуэли с ним у него нет ни малейшего шанса, и скомандовал срочное погружение, справедливо рассудив, что безопасность корабля и экипажа превыше всего, а за невыполнение задания он ответит, когда настанет время. Если вообще настанет.

Непрерывный вой сирены подхлестнул артиллеристов на палубе. Выпустив последний снаряд, они бросились к люку и моментально ссыпались вниз по трапу. Наводчик на этот раз взял абсолютно точный прицел, но неправильно учел второпях собственную скорость миноносца, в результате чего снаряд упал в воду с недолетом в полсотни футов. Выброшенный взрывом гейзер обрушился солеными брызгами на палубу «Теодора Найта», не нанеся тому ни малейшего ущерба.

Тем временем ожили обе носовые батареи американского корабля, но малоопытные и перевозбужденные комендоры совершили аналогичную ошибку, с той лишь разницей, что пятидюймовые снаряды с эсминца ложились с большим перелетом, благополучно минуя палубу и корпус уже начавшей погружение японской субмарины.

Стоя на мостике, Огава позволил себе помедлить еще секунду, чтобы бросить последний взгляд на противника, прежде чем нырнуть в спасительный люк. Неожиданно его внимание привлекло какое-то движение, и он с изумлением опознал в шагающем по палубе человеке одного из пилотов. Тот подошел к бомбардировщику, забрался в кабину и задвинул фонарь. По всей видимости, воспитанный в духе камикадзе летчик не смог смириться с потерей своего самолета и предпочел погибнуть вместе с ним. Мысленно проклиная самоубийственный порыв мнящего себя героем юного идиота, капитан отвернулся и начал спускаться по трапу.

Забортная вода бурлящим потоком вливалась в балластные танки, но непомерно большое водоизмещение И-403 являлось в данной ситуации непреодолимым препятствием. Даже при аварийном погружении ей требовалось слишком много времени, чтобы уйти на глубину. С нетерпением ожидая завершения мучительно долгого процесса, Огава не нашел другого выхода, кроме как попытаться разыграть свой последний козырь.

— Приготовиться к пуску торпед! — скомандовал он.

То был риск, но риск оправданный и просчитанный.

Если всадить в форштевень неумолимо надвигающемуся эсминцу хотя бы одну, расклад сразу изменится и заранее торжествующий охотник сам превратится в беспомощную дичь.

— Торпеды заряжены, командир!

— Первый и второй аппараты… Товьсь!

Расстояние между «Теодором Найтом» и И-403 сократилось до двухсот ярдов. Носовые пятидюймовки американского корабля продолжали вести непрерывный огонь, однако им, ко всеобщему удивлению, так ни разу и не удалось поразить неподвижную и казалось бы абсолютно уязвимую цель. А та между тем все быстрее уменьшалась в размерах, уходя под воду с заметным дифферентом на нос. Вот уже первая океанская волна перехлестнула через фальшборт и лениво растеклась по палубе.

— Первый — пуск! — выкрикнул Огава, досчитал про себя до трех и тут же снова скомандовал: — Второй — пуск!

Выброшенные наружу толчком сжатого воздуха, обе торпеды помчались навстречу миноносцу. Длиной в двадцать три фута и оснащенная автономным кислородным двигателем, развивающим скорость свыше 45 узлов, каждая из них несла заряд взрывчатки весом 890 фунтов.

Вахтенный мичман на мостике «Теодора Найта» первым заметил характерный бурунный след.

— Торпедная атака по правому и левому борту! — отчаянно закричал молодой офицер. Как ни странно, дар речи у него сохранился, хотя зрелище неотвратимо приближающейся смерти повергло все остальные части тела в полное оцепенение.

Предупреждение запоздало — стальные сигары-убийцы уже поравнялись с форштевнем эсминца. Однако благодаря то ли ошибке наводчиков, то ли капризу Провидения, то ли слепой удаче оба смертоносных снаряда прошли почти впритирку с корпусом корабля, обогнули его справа и слева с зазором не более десяти футов и растаяли за кормой.

— Они уходят, сэр, — заметил старшина-рулевой, с тревогой вглядываясь в уже беспрепятственно прокатывающиеся над палубой подлодки волны.

— Держи прямо на рубку, — приказал Бакстер. — Порвем гадам глотку, и все дела!

Носовые батареи умолкли. Дистанция сократилась настолько, что угол наклона орудий больше не позволял вести эффективный обстрел противника. Сражение превратилось в гонку. С одной стороны прущий в лоб на таран миноносец, с другой — стремительно уходящая под воду субмарина. Американцам на мгновение показалось, что японцам все же удастся уйти от столкновения. Киль «Теодора Найта» проскользнул в футе над погрузившейся палубой подлодки, но уже в следующую секунду прошелся по одному из «Сейранов», превратив летательный аппарат в груду металлолома. Укрывшийся в его кабине пилот-самоубийца едва ли успел пожалеть о своем опрометчивом поступке, смятый в кровавую лепешку сокрушительным тычком железного кулака.

Корпусу И-403 ничто уже не угрожало, но торчавшая посреди палубы высоченная громада рубки успела лишь наполовину уйти под воду. Стальной форштевень эсминца с ходу вонзился в нее и развалил надвое с такой же легкостью, с какой тяжелый колун раскалывает пополам деревянный чурбак. Находившиеся на командном посту офицеры во главе с Огавой погибли мгновенно. Продолжая продвигаться вперед, почти не снижая скорости, «Теодор Найт» практически полностью снес не выдержавшую таранного удара надстройку, в результате чего в хребтине подлодки образовалась огромная зияющая дыра, в которую хлынули потоки морской воды. Шум водопада и зубовный скрежет рвущегося металла ударили по ушам обреченных членов экипажа. Смерть их была мучительной, но быстрой. Отсеки И-403 в считаные секунды наполнились водой, она резко накренилась на нос и камнем пошла ко дну. Несколько воздушных пузырей да медленно расплывающееся маслянистое пятно — вот и все, что появилось на поверхности над ее могилой.

А на борту «Теодора Найта» шумно ликовали матросы и офицеры, усматривая в этих молчаливых свидетельствах гибели чужого корабля лишь дополнительное подтверждение одержанной победы. И у каждого в голове вертелось одно: как же им всем повезло уничтожить вражескую субмарину у родных берегов, да еще не потеряв при этом ни одного человека! Пускай они победили без особых усилий, но ведь все могло повернуться иначе, окажись противник чуть более удачливым. Так что они имели полное право считать себя настоящими героями, которым будет чем похвастаться по возвращении в порт перед сослуживцами и о чем рассказывать внукам на старости лет. Но ни один из них не мог даже представить, от какого неописуемого кошмара уберегли они миллионы своих соотечественников и какая чудовищная опасность угрожала стране, если бы миссия потопленной И-403 увенчалась успехом. Не догадывались они и о том, что их решительные действия лишь отсрочили катастрофу, сама же угроза по-прежнему сохранилась, затаившись на время в морских глубинах среди останков затонувшего подводного корабля.

Часть первая

ДУНОВЕНИЕ СМЕРТИ

22 мая 2007

Алеутские острова, Аляска

1

Легкий береговой бриз шаловливо стучался в окна и стены сборного металлического домика, притулившегося на вершине небольшого утеса, с которого открывался прекрасный вид на море. Убогая жестянка, выкрашенная давно потускневшей и облупившейся желтой краской. Редкие снежинки лениво кружились над крышей, прежде чем опуститься на землю и тихо истаять в пробивающейся траве. Развалившись у порога и не обращая внимания на назойливое тарахтение работающего дизельного генератора, беззастенчиво дрыхла на солнышке мохнатая сибирская лайка-хаски. Белая полярная крачка сделала круг над хижиной и опустилась на крышу. С любопытством окинув глазом торчащие по соседству антенны, радиомаяки, спутниковые тарелки и прочую электронную дребедень, птичка разочарованно вспорхнула и, подхваченная порывом ветра, унеслась прочь в поисках чего-нибудь более съедобного.

Метеостанция Береговой охраны на острове Юнаска по праву считалась самой тихой и отдаленной среди себе подобных. Затесавшийся в середину Алеутской гряды островок имел вулканическое происхождение ничем не отличаясь в этом плане от дюжин своих собратьев, растянувшихся изогнутым щупальцем осьминога от южной оконечности полуострова Аляска до Берингова моря. Семнадцати миль в поперечнике, Юнаска не мог похвастать никакими достопримечательностями, кроме двух бездействующих вулканов, расположенных в противоположных концах острова. Обе вершины разделяла однообразная холмистая местность, поросшая блеклой тундровой травой. Но в конце весны и начале лета благодаря отсутствию деревьев и кустарников даже эта чахлая растительность выделялась пятном изумрудной зелени на фоне холодных свинцово-серых океанских вод.

Лежащий на пути сразу нескольких течений северного Тихоокеанского региона, Юнаска был идеальным местом для отслеживания морских и атмосферных кондиций, приводящих в дальнейшем к образованию полномасштабных погодных фронтов, перемещающихся, в свою очередь, к берегам Северной Америки. Помимо сбора чисто метеорологической информации, станция на острове также использовалась Береговой охраной как одно из звеньев Службы спасения и раннего предупреждения. В здешних водах, богатых рыбой и другими морепродуктами, нередко случалось, что незадачливые рыбаки попадали в критическую ситуацию.

Условия жизни персонала метеостанции, состоявшего из двух человек, едва ли можно было назвать райскими. До ближайшей деревни девяносто миль морем, а до главной базы в Анкоридже — вся тысяча, если не больше. Изолированные от цивилизации островитяне были предоставлены самим себе и варились в собственном соку. По истечении трех недель срок вахты заканчивался, и на смену им вертолетом доставляли другую пару наблюдателей. Пять месяцев в году станция не обслуживалась и работала в автоматическом режиме, но с мая по ноябрь Юнаска снова становился обитаемым.

Впрочем, трехнедельное добровольное заключение вполне устраивало пребывающих на острове в настоящий момент метеоролога Эда Стимсона и техника Майка Барнса. Влюбленный в свою профессию, Стимсон был рад любой возможности попрактиковаться в полевых условиях, а Варне заранее предвкушал, как проведет положенный по окончании смены отпуск. Он планировал побродить с рюкзаком за плечами по Аляске в надежде наткнуться на пропущенную предшественниками-золотоискателями россыпь.

— Еще раз повторяю, Эд: на следующую вахту ищи себе другого партнера! В прошлый раз я нашел в Чугакских горах такой офигенный выход кварца, что чуть из носков не выскочил. И что-то мне подсказывает, что прямо под ним тянется толстенькая, сочненькая и желтенькая такая жилочка…

— Ага, ты, помнится, уже утверждал однажды нечто подобное, только речь тогда шла о реке МакКинли, — насмешливо хмыкнул Стимсон; умудренного возрастом и жизненным опытом метеоролога изрядно забавлял наивный щенячий оптимизм молодого напарника.

— Посмотрим, что ты запоешь, когда увидишь меня рассекающим по Анкориджу на новеньком «хаммере»! — надулся Майк.

— Посмотрим, — покладисто согласился Эд. — А покамест будь любезен прогуляться ножками и проверить анемометр.[4] Самописец опять барахлит.

— Только посмей оформить заявку на мою золотую жилу, пока я буду ковыряться на крыше! — шутливо пригрозил техник, натягивая теплую куртку.

— Можешь не беспокоиться, дружище. Можешь не беспокоиться.

* * *

В двух милях к востоку Сара Мэтсон проклинала себя за рассеянность: она забыла в палатке перчатки. Хотя температура воздуха приближалась к пятидесяти,[5] свежий береговой бриз создавал ощущение чуть ли не январского холода. Руки ее промокли от лазанья по омываемым волнами прибрежным скалам, и кончики пальцев быстро теряли чувствительность. Пробираясь вдоль узкой расщелины, она старалась не вспоминать о коченеющих кистях и думать только о том, как подобраться поближе к объекту ее исследований. Бесшумно ступая по усеянной валунами тропинке, Сара добралась, наконец, до своего главного наблюдательного пункта, скрытого за нагромождением базальтовых обломков.

В каких-нибудь тридцати футах от нее нежилась у кромки прибоя колония северных морских львов. Около дюжины усатых толстяков лежали рядком, тесно прижимаясь друг к другу — точь-в-точь как туристы на пляже в Рио в разгар сезона. Еще пяток особей увлеченно ныряли и резвились в волнах неподалеку от берега. Два молодых самца злобно переругивались между собой, явно стремясь добиться расположения одинокой самки, не проявляющей ни малейших признаков интереса ни к одному из соискателей. Несколько детенышей безмятежно дремали под сенью необъятного брюха дородной мамаши.

Вытянув из кармана куртки небольшой блокнот, Сара принялась за подробное описание своих подопечных, скрупулезно отмечая все основные параметры каждого из наблюдаемых животных: пол, возраст, вес, размеры, общее состояние. Особое внимание она уделяла выявлению таких тревожных признаков, как мышечные спазмы, чрезмерно обильные носовые и глазные выделения, чихание и кашель. Час спустя, закончив наблюдения, она убрала блокнот, горячо надеясь, что сумеет потом разобрать собственные каракули, накорябанные онемевшими пальцами.

Уходила Сара так же бесшумно и осторожно, стараясь ступать по своим же следам, что, впрочем, не представляло особых трудностей — отпечатки ее ног на покрывающей пологий склон траве были отчетливо видны невооруженным глазом. Прохладный ветер с моря освежал легкие, а неброская красота расцветающей весенней тундры ласкала взор и наполняла все ее существо энергией и радостью жизни. Несмотря на хрупкое телосложение, этой стройной тридцатилетней женщине с высоко поднятой головой, увенчанной короной пышных и тонких, как кудель, льняного цвета волос, всегда нравилось работать на свежем воздухе. Так повелось еще с детских лет, когда родившаяся и выросшая в захолустном Вайоминге девчонка проводила летние каникулы в Тетонских горах, лазая по скалам или катаясь на лошадях в компании своих буйных братцев. Любовь к дикой природе привела ее на ветеринарный факультет университета соседнего штата Колорадо. Поучаствовав в нескольких научно-исследовательских программах на восточном побережье, она приняла предложение своего бывшего преподавателя поработать в ЦКЭ — Центре контроля за распространением эпидемических заболеваний, — но с условием, что ей не придется безвылазно торчать в лаборатории. Заняв должность полевого эпидемиолога, она получила возможность совмещать свою тягу к природе с конкретной деятельностью по специальности. В ее обязанности входило выявление и изучение опасных для человека заразных заболеваний животных.

Командировка на Алеутские острова стала для Сары Мэтсон чем-то вроде рождественского подарка, хотя вызвавшая ее причина отнюдь не радовала. На западе полуострова Аляска была отмечена неестественно высокая смертность в популяции морских львов. При этом не удалось обнаружить никаких признаков экологической или техногенной катастрофы, которая могла привести к эпизоотии. Сара и двое ее ассистентов срочно вылетели из Сиэтла с заданием установить характер заболевания и его масштабы. Они начали обследование с Any — самого дальнего из Алеутских островов, — постепенно продвигаясь все ближе к Аляске. Действуя таким образом, группа рассчитывала, в первую очередь, четко определить границы зоны распространения болезни. Каждые три дня за ними прилетал гидросамолет и перебрасывал на следующий остров. Сара следила за лежбищем на Юнаске вторые сутки, но ничего угрожающего состоянию здоровья местной колонии морских львов пока не заметила. Это радовало, хотя ни о чем пока не говорило.

Красивая, легкая, с высокими скулами и лучистым взглядом широко распахнутых светло-карих глаз, мисс Мэтсон никак не укладывалась в рамки общепринятого образа женщины-ученого. Шагая энергичной, упругой походкой, она быстро преодолела две мили до лагеря, если можно так назвать три небольшие ярко-красные палатки, разбитые в ложбинке между двумя холмами. Приземистый бородач в бейсболке и фланелевой рубашке ковырялся в содержимом большого морозильного ящика.

— А вот и Сара! — с улыбкой приветствовал руководителя экспедиции Ирвин Фаулер, жизнерадостный пятидесятилетний крепыш, которому никто не давал больше сорока, — А мы с Сэнди как раз подумывали сварганить что-нибудь вкусненькое на ланч.

Из крайней палатки выползла на четвереньках миниатюрная рыжеволосая женщина, держа в одной руке котелок с поварешкой.

— У Ирва с утра до вечера одно на уме — как бы сварганить что-нибудь вкусненькое. Половником тебе в лоб, а не ланч, бездельник! — сердито проворчала Сэнди Джонсон, но глаза ее смеялись, и никто не воспринял угрозу всерьез.

— Как провели утро? — поинтересовалась Сара, с облегчением плюхнувшись на раскладной стул.

— Все данные у Сэнди, — сообщил Фаулер. — Мы проверили крупную колонию на восточном берегу. Все выглядят здоровыми и толстенькими. Я нашел один труп, однако, судя по его внешнему виду, бедолага скончался от старости. На всякий случай взял образцы тканей для лабораторного анализа, — Продолжая докладывать, он одновременно подсоединил газовый баллон к переносной плитке и зажег горелку, вспыхнувшую голубым пламенем с характерным «пу-уф-ф».

— У меня аналогичная картинка, — кивнула доктор Мэтсон, окинув взглядом окружающий лагерь зеленый ландшафт, — Из чего следует, что до морских львов очаровательной Юнаски зараза еще не добралась.

— После полудня не мешало бы осмотреть лежбище на западном побережье острова, — предложил Ирвин, — Все равно самолет за нами прилетит только завтра утром.

— Топать далековато, — покачала головой Сара, — Правда, можно будет по пути заглянуть на метеостанцию и поболтать с персоналом. Пилот говорил, что в это время года там уже работают люди, а не автоматика.

— Ну а теперь, — торжественно объявил Ирвин, водружая на конфорку объемистый котелок, — настало время заняться фирменным блюдом.

— Твое фирменное блюдо только пожирателям огня лопать! — успела вякнуть ехидная Сэнди, прежде чем ее бесцеремонно оборвали.

— Молчи, женщина! Ничего ты не понимаешь в настоящем луизианском чили, — ухмыльнулся Ирвин, вываливая в закипающую воду буро-коричневое содержимое большой консервной банки.

— Laissez le bon temps rouler,[6] как говаривают в Новом Орлеане, — хихикнула Сэнди.

* * *

Эд Стимсон напряженно всматривался в монитор атмосферного радара, наблюдая в верхней части зеленоватого экрана постепенное разрастание скопления белых электронных облаков. Типичный штормовой фронт среднего уровня, разворачивающийся где-то в паре сотен миль к юго-западу. Опытному метеорологу нетрудно было предсказать последствия этого шторма для островитян: минимум несколько дней сырой, ненастной погоды. От картинки на экране его отвлек резкий скрежет над головой — Варне все еще торчал на крыше, занимаясь сломавшимся анемометром.

Из радиоприемника в дальнем углу послышались чьи-то оживленные голоса, перемежаемые треском электростатических помех. Обычная трепотня о погоде и всякой ерунде шкиперов рыбачьих судов, промышляющих в близлежащих водах. Слушать их переговоры также входило в обязанности обслуживающих метеостанцию людей. Стимсон покрутил ручку настройки, пытаясь добиться более отчетливого приема, и не сразу обратил внимание на доносящийся снаружи странный воющий звук. Лишь когда радио на мгновение умолкло, метеоролог услышал его: низкий нарастающий гул, как от заходящего на посадку реактивного самолета. Это продолжалось несколько томительных секунд, затем интенсивность пошла на убыль и шум оборвался с громким хлопком.

Решив поначалу, что слышал раскат грома, Эд уменьшил границу захвата радара до двадцати миль и обозрел окрестности, но экран монитора показывал в непосредственной близости от Юнаски лишь обыкновенные кучевые и перистые облака и ничего, даже отдаленно напоминающего грозовую тучу. «Должно быть, военные летчики озорничают», — подумал с усмешкой Стимсон, припомнив небо над Аляской в далекие уже времена холодной войны. Но все мысли о воздушных хулиганах вылетели у него из головы, когда за дверью жалобно и как-то взахлеб заскулил Макс, тот самый сибиряк-хаски, еще несколько минут назад мирно спавший у порога хижины.

— Что с тобой, Максик?! — встревоженно воскликнул ученый, распахнув дверь и выскочив наружу.

Пес испустил в ответ исполненный смертной тоски вой и, дрожа всем телом, повернулся к хозяину. Стимсона ужаснули безумный взгляд закатившихся глаз и густая белая пена, сочащаяся из полураскрытой пасти. Секунду-другую Макс стоял, пьяно покачиваясь из стороны в сторону, потом лапы его подогнулись, и он тяжело рухнул наземь.

— Господи Иисусе! — вскричал Эд, — Майк! Майк! Скорее сюда!

Варне уже оседлал прислоненную к крыше лестницу, но чем ниже он опускался, тем больше испытывал трудностей, нашаривая ногой нижнюю перекладину. С последней вообще ничего не вышло: он сорвался с лестницы и удержался от падения лишь потому, что успел вцепиться в нее руками.

— Майк, с нашим псом… — взволнованно начал Стимсон, но тут же проглотил окончание фразы и пристально вгляделся в побледневшее лицо напарника. — Эй, парень, у тебя все в порядке? — спросил он автоматически, уже осознав, что у того не только не все в порядке, а даже еще хуже, чем показалось с первого взгляда. Дышал Варне неровно и прерывисто, глаза его остекленели и стали почти такими же пустыми и безумными, как у Макса. Обхватив его за плечи, метеоролог втащил теряющего сознание Майка в комнату и усадил в кресло.

Секунду спустя того вывернуло наизнанку. Когда Барнса отпустило, он ухватил Стимсона за руку и чуть слышно прохрипел:

— Там дрянь какая-то… в воздухе…

Последнее слово едва успело сорваться с губ Барнса, как глаза его закатились, по телу прошла судорога, и он безжизненно повалился на пол.

Метеоролог оцепенел от неожиданности, но уже в следующее мгновение все завертелось перед его глазами, пол и потолок поменялись местами, в голове запульсировала жуткая боль, а легкие словно сдавило железными тисками, выжимая из них остатки воздуха. С трудом доковыляв до передатчика, он ухитрился послать сигнал бедствия, но и только: язык и губы отказались повиноваться дальше. В желудке все жарче полыхал невидимый костер, пожиравший его внутренности. Задыхаясь и потеряв всякую ориентировку в пространстве, Эдуард Стимсон зашатался и упал, испустив дух раньше, чем голова его коснулась пола.

* * *

В четырех милях к востоку от станции трое ученых как раз заканчивали свой ланч, когда и до них докатилась волна незримой смерти. Сара первой почуяла что-то неладное, обратив внимание на пару птичек, внезапно оборвавших полет и упавших с высоты на землю трепещущими пестрыми тушками. Следом схватилась за живот и согнулась в приступе неудержимой рвоты Сэнди.

— Хорош притворяться, мой чили не настолько плох, — успел по привычке пошутить Ирвин, прежде чем его тоже скрутило.

Сара бросилась к холодильнику за минеральной водой, но сделала всего несколько шагов: ноги ее будто огнем загорелись, а бедренные мышцы перехватило жесточайшей судорогой.

— Что… происходит? — астматически выдохнул Фаулер; он попытался помочь Сэнди, но кончилось тем, что он сам повалился без сил рядом с ней.

Время для Сары замедлилось, все чувства разом притупились, мускулы ослабли, не подчиняясь больше командам центральной нервной системы, и она беспомощно осела на землю. Стенки легких стянуло стальными обручами, и каждый вдох или выдох отдавался в груди мучительной болью. В ушах забухало набатным колоколом; лежа на спине и уставясь в серенькое небо мутнеющим взором, она не могла пошевелить и пальцем, но почему-то ощущала под собой короткие жесткие стебли травы.

Мозг заволокло туманом, перед глазами поплыла чернота, но в этот момент произошло что-то странное и неожиданное, на миг вернувшее мисс Мэтсон прежнюю остроту чувств. Из тускнеющей пелены внезапно вынырнуло чье-то призрачное лицо, окаймленное сверху густой черной шевелюрой и обтянутое жесткой бугристой кожей, напоминающей то ли резину, то ли пластмассу. Огромные, в три дюйма диаметром, хрустальные глаза инопланетянина уставились на нее в упор. Сара не сразу заметила за прозрачными линзами вторую пару глаз — темно-зеленых и бездонных, — разглядывающих ее с теплотой и состраданием. А потом все закружилось по новой, и она провалилась в черную пустоту.

2

Очнувшись, Сара обнаружила, что по-прежнему лежит на спине и смотрит в серое небо, только на этом почему-то не было ни облачка. Когда взгляд окончательно сфокусировался, девушка поняла, что над ней не небо, а самый обычный потолок. И лежит она не на холодной колючей траве, а на мягкой постели с подушкой под головой. На лице кислородная маска, которую Сара поспешила снять. В руке на сгибе локтя торчит большущая игла для внутривенного вливания. Ее она, поразмыслив, трогать не стала, решив вместо этого сначала изучить обстановку. Помещение небольшое, без изысков: в одном углу письменный стол, над ним картина, изображающая океанский лайнер начала прошлого века, в другом — миниатюрная эмалированная ванна. Койка, в которой она лежит, откидная; открытая дверь с порожком ведет в узкий коридор. А еще возникает неприятное ощущение, будто вся комната раскачивается вместе с ней, и невозможно понять, чем оно вызвано — головокружением или пульсацией крови у нее в висках.

Заметив краем глаза какое-то движение, мисс Мэтсон вновь перевела взгляд на дверь. В дверном проеме нарисовался высокий широкоплечий мужчина с подтянутой, мускулистой фигурой. На губах его играла легкая улыбка. Молодой, несколькими годами моложе нее, он держался и двигался с уверенностью и достоинством гораздо более зрелого человека. Покрывавший кожу темный загар свидетельствовал о том, что его обладатель большую часть времени проводит под открытым небом. Под копной волнистых, иссиня-черных волос открытое мужественное лицо, далекое от классических стандартов, но куда более интригующее и привлекательное, чем смазливая физиономия какого-нибудь светского красавчика. Самым же примечательным в его облике были глаза, взгляд которых словно окружал его какой-то особенной аурой. Блестящие, яркие, сочного изумрудного цвета, они светились умом, отвагой и благородством, сплавленными в единое целое. Глаза человека, которому можно безоговорочно довериться во всем. И тут Сара вдруг вспомнила с отчетливой ясностью, что именно в эти глаза она смотрела перед тем, как окончательно потерять сознание.

— Привет, спящая красавица, — первым заговорил незнакомец, чей глубокий, низкий голос показался девушке приятным и дружелюбным.

— Это… это вы были там… в лагере? — пролепетала она, отчего-то запинаясь.

— Угадали, мисс Мэтсон. Сожалею, что на острове не нашлось времени и возможности для формального знакомства, но лучше поздно, чем никогда. Меня зовут Дирк Питт, — представился он, опустив аппендикс «младший», хотя носил то же имя, что и его отец.

— Вы… вы меня знаете? — удивилась девушка, все еще неважно соображающая после отравления.

— Ну, не так близко, как хотелось бы, — обезоруживающе улыбнулся Питт, — но ваш коллега Ирв поведал мне кое-что о вас и ваших исследованиях на Юнаске. Между прочим, он до сих пор переживает, что потравил вас всех своим злосчастным чили.

— Ирв… Сэнди… Как они?

— Уже оклемались. Так же, как и вы, повалялись малость в отключке, но сейчас с ними полный порядок. Отдыхают в кают-компании, — Питт ткнул большим пальцем через плечо в сторону коридора. Заметив непонимание в глазах собеседницы, он ободряюще потрепал ее по плечу и снизошел до объяснений: — Вам не о чем беспокоиться, вы в надежных руках. А если точнее, на борту научно-исследовательского судна НУМА «Глубинный старатель». Мы возвращались домой после проведения подводных геологоразведочных работ в Алеутском бассейне, когда наш радист поймал сигнал SOS, отправленный с метеостанции на Юнаске. Я долетел до острова на вертолете, а на обратном пути мне посчастливилось заметить ваш лагерь. Жаль, что вы трое так сладко спали и не смогли насладиться бесплатной воздушной экскурсией и обзором живописной панорамы с высоты птичьего полета.

— Мне тоже, — пробормотала Сара, отчего-то смутившись. — В любом случае, позвольте выразить вам мою огромную благодарность, мистер Питт.

— Прошу вас, называйте меня Дирком!

— Хорошо, Дирк, но тогда и вы зовите меня Сарой, — улыбнулась она, мысленно подивившись трепетному восторгу, с каким впервые произнесла его имя. — Кстати, — спохватилась девушка, — что там у них стряслось на станции?

Питт сразу помрачнел и нахмурился:

— К несчастью, мы опоздали и уже ничем не смогли им помочь. Два трупа и мертвая собака.

По спине Сары пробежали мурашки. Оба метеоролога мертвы, да и они трое едва не окочурились. Да что ж это такое творится?!

— Что… что там произошло? — спросила она потрясенно.

— Точно пока неизвестно. Наш судовой врач сделал кое-какие анализы, но его возможности, сами понимаете, несколько ограниченны. Похоже, причиной их гибели стал нервно-паралитический газ или другой токсин, распространяющийся воздушным путем. Отправивший сигнал бедствия успел сказать, что в воздухе какая-то отрава, после чего связь прервалась. Поэтому мы прихватили противогазы и несколько белых мышей из судовой лаборатории. Ни одна из них не пострадала. Вероятно, к моменту приземления отравляющее вещество уже рассеялось в атмосфере до безопасной концентрации. А ваша группа находилась довольно далеко от эпицентра заражения, поэтому доставшаяся вам доза оказалась не смертельной.

Сара закрыла глаза и умолкла. Ужас и боль пережитого кошмара нахлынули вдруг и лишили сил. Хотелось одного: уснуть, забыться и надеяться, что при пробуждении все это окажется лишь дурным сном.

— Сара, сейчас вас посмотрит наш врач, а потом спите, сколько влезет, — сказал Питт, заметив, в каком она состоянии. — А когда высадимся на берег, я угощу вас ужином в одном заведении, где изумительно запекают мясо королевского краба. Если вы не против, конечно, — предложил он с улыбкой.

— Обожаю крабов, — слабо улыбнулась в ответ девушка и мгновенно уснула.

* * *

Кермит Берч стоял у штурвала, вчитываясь в полученное по факсу сообщение, когда на правом крыле мостика появился Питт. Капитан оторвался от своего занятия и повернулся к вошедшему в рубку молодому человеку. Выдубленная штормами и морской солью физиономия старого ветерана выражала недовольство и недоумение.

— Мы известили о случившемся Береговую охрану и Департамент общественной безопасности, но никто из этих чинуш пальцем о палец не ударит, пока не получит официального рапорта от местных властей, — сообщил шкипер. — А единственный полномочный представитель закона находится на Атке и сможет добраться до Юнаски только завтра утром, — Берч возмущенно фыркнул. — Погибли два человека, а они считают, что это несчастный случай!

— Так ведь и мы пока не можем предъявить ничего конкретного, — заметил Дирк, — Я тут побеседовал с Карлом Нэшем, нашим экологом-аналитиком. Он вообще-то больше по морям-океанам специалист, но и по части загрязнений окружающей среды на суше неплохо подкован. По словам Нэша, довольно часто случаются и природные выбросы отравляющих веществ, таких, как сероводород и другие вулканические газы, которые вполне могли убить тех парней на станции. Возможны также утечки индустриального характера, хотя я не слышал, чтобы где-нибудь на Алеутах размешалось крупное химическое производство.

— Тот офицер с Атки заявил мне, что, на его взгляд, это типичный случай отравления окисью углерода, вырабатываемой дизельным генератором станции. Правдоподобная версия, только она никак не объясняет, почему пострадали еще и эпидемиологи, находившиеся в четырех милях от хижины.

— Равно как и смерть пса, которого я нашел снаружи, — добавил Питт.

— Что ж, возможно, наши гости из ЦКЭ смогут пролить свет на это загадочное происшествие. Как они себя чувствуют, кстати говоря?

— Пока еще до конца не оправились. И почти ничего не помнят, кроме того, что подействовала отрава очень быстро.

— Тогда чем раньше они доберутся до должным образом оборудованного медицинского учреждения, тем скорее я смогу сбросить тяжесть с души. На Уналашке есть аэродром, мы доберемся туда своим ходом часов за четырнадцать. Я свяжусь по радио с медиками, чтобы за ними прислали самолет и переправили в Анкоридж.

— Послушайте, капитан, — начал Питт, — вы не будете возражать, если я возьму вертолет и немного полетаю над островом? В прошлый раз мы торопились и ничего толком не рассмотрели. Вдруг найдется что-нибудь любопытное, чего мы раньше не заметили. Или вы против?

— М-м… да нет, пожалуй. Но только с условием, что ты, сынок, прихватишь своего шутника-техасца, — натянуто усмехнулся шкипер.

* * *

Пока Дирк, сидя в кресле пилота окрашенного в бирюзовые цвета НУМА вертолета «Сикорский S-76+», заканчивал предполетную проверку, его напарник наматывал круги по взлетной площадке легкой поступью иноходца. Высокие ковбойские сапоги с отворотами, мозолистые ручищи лопатами и вечно хмурая физиономия служили ему надежной маской, успешно скрывавшей весьма своеобразное чувство юмора. С виду он походил на участника родео, потерпевшего поражение еще по дороге на соревнования. Неисправимый прикольщик с детских лет, Джек Далгрен успел забуриться даже под бизонью шкуру шкипера Берча, уже в первую ночь после выхода в море зарядив кофеварку в кают-компании бутылью дешевого рома. Уроженец Техаса и гениальный инженер, он с одинаковой легкостью разбирался как в оружии и лошадях, так и в машинах и механизмах любого рода, предназначенных для работы на воде, под водой, на суше и в воздухе.

— Скажи мне, приятель, это точно та самая обзорная экскурсия по живописным островам, что обещал мой турагент? — обратился он к Дирку, заглянув в кабину геликоптера.

— Залезай, привереда, не пожалеешь. Воды, скал и морских львов будет столько, что глаза разбегутся.

— Звучит заманчиво. А если еще найдешь мне бар с длинноногими официантками в коротких юбочках, получишь лишний четвертак на чай.

— Премного благодарны, сэр, — ухмыльнулся Питт, искоса наблюдая за Джеком, умащивающимся в кресле второго пилота.

Они подружились много лет назад, еще будучи студентами Флоридского Атлантического университета. Завзятые аквалангисты, оба частенько манкировали занятиями, чтобы понырять с подводным ружьем среди коралловых рифов в окрестностях бухты Бока-Ратон. Добытую таким образом рыбу друзья использовали для соблазнения знакомых, полузнакомых и вовсе незнакомых девушек, регулярно устраивая барбекю прямо на берегу океана. Закончив последний курс, Джек пошел служить во флот, а Дирк продолжил обучение в Нью-Йорке, где получил диплом магистра Морского колледжа, одновременно оттачивая мастерство ныряльщика в частном специализированном заведении. Снова они сошлись вместе после того, как Дирк, сменивший отца на посту директора департамента спецпроектов НУМА, уговорил старого приятеля перейти на службу в престижное Национальное агентство подводных и морских исследований.

Имея за плечами сотни погружений бок о бок, они понимали друг друга без слов и действовали вдвоем настолько слаженно и безошибочно, что со стороны могло показаться, будто между ними существует двусторонняя телепатическая связь. Каждый твердо знал, что может безоговорочно положиться на друга, поэтому у них всегда все получалось. Даже в тех случаях, когда обстоятельства заведомо складывались не в их пользу. Далгрен хорошо изучил холодную решимость, время от времени мелькающую во взгляде Питта, и отлично помнил, каким бульдожьим упрямством и настойчивостью сопровождается ее появление в глазах напарника. Очевидно, загадочные события на Юнаске задели его за живое, и Дирк, похоже, не собирался отступать, пока не выяснит все досконально.

Ведущий винт «Сикорского» ощутимо завибрировал на высокой ноте. Питт мягко поднял геликоптер с небольшого пятачка на шкафуте[7] «Глубинного старателя», и бирюзовая машина взмыла в воздух. На высоте сотни футов он заставил вертолет зависнуть, давая возможность Джеку полюбоваться судном с высоты птичьего полета. Несмотря на двести семьдесят футов длины, со стороны оно выглядело неуклюжей лоханью, будучи несоразмерно широким в поперечнике. Однако, не отличаясь изяществом обводов, «Глубинный старатель» представлял собой практически идеальную платформу для размещения невообразимого количества кранов, лебедок и других механических устройств самого разнообразного назначения. Кроме того, такая конструкция обладала редкостной остойчивостью, позволявшей выдержать любой шторм. В середине просторной палубы отливала тусклым золотом в лучах клонящегося к горизонту солнца желтая мини-субмарина, уютно расположившаяся в большой деревянной люльке. Вокруг подлодки хлопотали несколько техников, проверявших состояние двигателей и бортового электронного оборудования. Один из них сорвал с головы бейсболку и приветственно помахал вертолету. Питт в ответ помахал ему рукой, после чего развернул винтокрылую машину и взял курс на северо-восток. От острова их отделяло около десяти миль.

— Обратно на Юнаску? — уточнил на всякий случай Далгрен.

— Да. Хочу еще разок заглянуть на метеостанцию, где мы уже побывали сегодня утром.

— Ох, и ни фига себе! — простонал техасец, — Ты что, намереваешься использовать эту тарахтелку в качестве катафалка?

— Ну что ты, дружище, это не наша забота. Собираюсь всего лишь поискать источник заражения. Должна же убившая двух человек и собаку гадость оставить хоть какие-нибудь следы.

— И что же мы ищем? — язвительно осведомился Джек, не переставая энергично перетирать челюстями огромный ком жвачки, — Животное, растение или минерал?

— И то, и другое, и третье, — невозмутимо ответил Питт, — Карл Нэш объяснил мне, что отравленное облако может сформироваться из чего угодно, от вулканических газов до выделений скопления морской микрофлоры, не говоря уже о чисто индустриальных выбросах в атмосферу.

— Тогда сделай остановку у первого встречного моржа, а я его расспрошу, где тут ближайшая фабрика по производству пестицидов.

— Кстати, а где наш Базиль? — спохватился Дирк.

— Здесь он, здесь, живой и здоровый, — успокоил его Далгрен, достав из-под сиденья маленькую клетку и продемонстрировав ее напарнику. Крошечный белый мышонок, смешно шевеля усиками, просунул мордочку между прутьями и с любопытством уставился на него.

— Дыши глубже, приятель, и не вздумай засыпать, — на полном серьезе приказал мышу Джек и подвесил клетку на крюк над головой. В былые времена примерно так же поступали шахтеры: впередиидущий нес на длинном шесте клетку с канарейкой, определяя по состоянию чувствительной пташки наличие или отсутствие в воздухе рудничного газа.

Остров Юнаска словно вырастал сияющим изумрудом из грязно-серой с прозеленью океанской пучины. Полупрозрачные перистые облака лениво кружились в хороводе над вершиной более крупного из двух потухших вулканов. Постепенно увеличивая высоту, Дирк развернулся влево и повел вертолет вдоль изрезанного скалами и галечными отмелями берега. Двигаясь по периметру против часовой стрелки, машина уже через несколько минут приблизилась к желтому строению на вершине прибрежного утеса. Геликоптер завис в нескольких футах над землей, в то время как оба пилота внимательно рассматривали почву в окрестностях метеостанции в поисках признаков постороннего вмешательства или просто чего-нибудь необычного. Брошенный на тело хаски взгляд заставил Питта вспомнить выражение ужаса и мучительной боли на лицах двух мужчин, найденных им и Джеком в хижине несколькими часами ранее. Усилием воли он постарался избавиться от нахлынувших эмоций и сосредоточиться на поиске источника смертоносного поветрия.